Ревность богов

Собаки в «Илиаде» – странный предмет. Расходный, если подходить к ним с той же степенью dead inside-ерства, какая отмечалась у Ахиллеса: «Девять псов у царя, при столе его вскормленных, было; двух и из них заколол…» (23:173-174). Угроза оставить противника на растерзание псам появлялась в тексте куда чаще, чем терзатели. Как и большинство мигрантов в ксенофобном греческом обществе, собаки стараются не отсвечивать так же, как их хозяин толком появляется в 10 песнях из 24-х. Откуда же они мигрировали? Из Египта. Я объясню. Ахиллес – персонаж нездешний. Ахиллес – единственный, кто расплачивается за свои решения, а не за дурное настроение очередного олимпийца. Механизм его трагедии запускает только он сам: никто не надоумливал его, в дополнение к выходу из боёв, идти на «сделку с дьяволом» и пытаться манипулировать миром в божественных масштабах. Такое положение кажется особенно удивительным на том фоне, что Гектор подчеркнуто страдает от Афины, а Агамемнон за слом собственной экономики, где отнять добычу равнозначно отъёму только что выданной зарплаты, в итоге ничем не расплачивается – Ахиллес приползает обратно и, пусть не прямо, но капитулирует перед ним, когда не настаивает на материальном возмещении обиды: «Хочешь ли мне дары примиренья, как должно, доставить, иль удержать их – ты властен…» (19:147-148). Ахиллес вхож в мир реального отношения между действием и последствием, который разрушен греческой предопределённостью, но был основой этической и литературной системы Египта. К тому же, его скорбь регулярно называлась «поеданием сердца», что было тоже египетской приметой. Но всё глубже. В египетской мифологии имеется как минимум один бог, который мог «поедать сердце» в самом прямом из прямых смыслов, потому что имел к нему непосредственный доступ. Это Осирис: убитый царь, который первым прошёл загробный суд. Процедура суда заключалась во взвешивании сердца. Возвращалось ли оно в грудь «правогласного» после процедуры и как именно – неизвестно. Эту гипотезу слегка обесценивает тот факт, что по египетским понятиям «поедание сердца» (в значении близком к христианскому унынию) было одним из проступков, за который усопшего и судили. Но, во-первых, сам Осирис, если верить Плутарху, был виновен как минимум в супружеской измене (хоть и совершённой под воздействием колдовства) и всё равно оправдан, а во-вторых Ахиллес далеко не святой. Но не поеданием сердца единым. И Осирис, и Ахиллес оказались без материнской заботы: Нут лишена родительских прав из-за массового убийства прошлых детей (по одной из версий, звёзды – это дети Нут, которых она пожирает каждое утро), Фетида отметилась как минимум «уходом за хлебом» до первого кормления младенца, как максимум – им же, но после убийства шести старших братьев Ахиллеса. Оба делают то, что должен бы делать вышестоящий царь: Осирис сдвигает с мёртвой точки тяжбу сына и брата обещанием притащить всех затягивающих прения бюрократов к себе на суд, Ахиллес вместо Агамемнона собирает совет старейшин и решает проблему с мором. И оба имеют разрушивший их личности опыт: как тело Предвечного бога Осирис был принесён в жертву и лишён «души», Ахиллес потерял Патрокла. Что сопоставимо, если не сказать равнозначно. То, что Ахиллес воспринимает Патрокла как почти свою часть, говорится им самим: «Им, как моею главой, дорожил…» (18:82). По иронии Гомера, Патрокл перенимает на себя обязательства Ахиллеса так же, как он перенял обязанности Агамемнона: врачует, ведёт мирмидонян в бой и мстит за павшего товарища Эпигея, как положено командиру. Подвиги Ахиллеса – продолжение и отражение действий Патрокла так же, как тело отражает состояние души. Душой египетского Осириса был Солнечный бог Ра-Атум. Связь между ними проясняется, когда сопоставляешь аграрные достижения Осириса, давшие людям более продуктивное хозяйство, и творца Атума, который мир для людей и создал. И здесь на сцену снова выходят собаки. Когда душа-Патрокл был жив, их было девять. Для египтян девятка была числом трансценденции. Если ты узнал что-то девять раз – ты узнал эту вещь так полно, как это возможно. Это естественным образом связывало девятку с культами богов-творцов, в том числе и с интересующим нас Атумом. К тому же, это продолжает линию «человечности» Патрокла: египтяне насчитывали девять сущностей, составляющих человека. Эта «полнота» девятки разрушается в 23-ей песне, где Ахиллес приносит в жертву двух собак. Получающаяся семёрка связана уже с Осирисом: он родился недоношенным на два месяца. К тому же, и сами отношения Ахиллеса и Патрокла несут на себе нездешний отпечаток. В 16-ой песне, в последнем разговоре Ахиллес выражает желание остаться в этом мире только с Патроклом: «Если б, о вечный Зевес, Аполлон и Афина Паллада, Если б и Трои сыны и ахеяне, сколько ни есть их, Все истребили друг друга, а мы лишь, избывшие смерти…». В 175-ой главе «Книги мёртвых» Атум пророчествует именно об этом: «Эта Земля вновь станет хаосом и наводнением, как было вначале. [Только] я, я и Осирис [останемся в живых], и я приму облики змей, которых не знают люди и не видели боги». Итак, животные – отражение своих хозяев. Атум и Осирис могли уйти из Египта в дикие земли, заняться войной немыслимым для живущих по принципу «захватывай дань, перевоспитывай элиты и стравливай врагов, попивая шедех у себя на Ниле» египтян образом и даже спутаться с бесчестным греческим пантеоном. Но собаки… собаки выдают их с головой.