Только они

Ей было тошно. Он заставил ее выйти за него замуж, вопреки всем ее желаниям и мечтам. И ей было от этого тошно. Он одел на нее усилители, созданные его дедом, проклятые напоминания об их вечности, о том, что она всегда будет под его гнетом. И ей было от этого тошно. Он обрядил ее в свой цвет. Как будто он —ребенок, а она — кукла, с которой тот может делать всë, что душе угодно: сломать или лелеять, каждую ночь укладывать на подушку спать или забросить в дальний ящик и забыть. И ей было тошно от этого. Но ничто из этого не заставляло ее душу так визжать и рваться как то, что она видела сейчас. Он убедил ее, заставил поверить, что мир будет гореть, страны погибать, все исчезнет, растворится, растлит, но они...Они подобны, они два осколка вечности, которые всегда будут друг у друга. Заставил поверить, что у нее нет и никогда не будет другого пристанища, кроме него.  И она верила. Она видела, что он не лгал, он был безразличен ко всем, его отсутствие интереса к каждому было прекрасно видно. К каждому, кто предлагал делить власть. К каждому, кто предлагал делить постель. Ему было плевать на монархов и простолюдинов, его раздражали касания прекраснейших и не трогали самые чувственные признания.  Его волновало лишь могущество. И она.  Для нее стало привычным то, с каким вожделением он смотрел на нее, как его глаза молили о взаимности. Она была единственной, кто знал его настоящего, кто знал всего его, она знала не одну из его надетых оболочек, не одно из взятых им имен, не то, чем он казался.  Она знала его душу. Она знала его мысли. Она знала его тело. Она знала его желания. Она знала его имя. Она знала его. Она знала Александра. И она играла этим знанием, пускала его в свои мысли, в свои дела, в свою постель. Но не в душу. Не смотря на все его мольбы, на всë, что он делал, на всë, в чем он клялся. Она не позволяла ему проникнуть в ее душу. Но все изменилось, баланс был нарушен. Она шла по коридору дворца, и звук ее каблуков раздавался в тишине ночи, она так и не смогла переодеться ко сну. Сидя в своих покоях, она так и не смогла заставить себя прилечь. Она знала, что происходит в этот момент, и это душило ее. Это терзало ее сильнее, чем все политические игры, чем все женщины и мужчины, что клялись ему в любви. Ее трясло. Когда она сделала двадцать седьмой круг по своим покоям, ее нервы сдали, и она пошла бродить по залам и лестницам, по лабиринту переплетающихся покоев и кабинетов.  Ноги сами несли к его комнатам. И несмотря на все ее убеждения, на все, что она отрицала, она подошла к двери из черного дерева. Стоя там, она услышала голоса. Два голоса. Мужской и женский голос слились в самозабвенном смехе. Этот мелодичный женский смех. Словно музыка. Все началось с появления этой твари. Эта мерзавка появилась одним зимним вечером и уничтожила все.  Раньше все было ясно. Были лишь двое. Были лишь она и он. Лишь Алина и Александр. А потом приехала эта шваль. Их даже не представили друг другу. Алина увидела ее случайно.  Просто в какой-то момент Александр будто стал избегать её. Хотя, точнее было бы сказать, что он не искал с ней встречи. Он стал копировать ее поведение. Он не приглашал ее на совместный завтрак и не звал на прогулки. Он не писал ей записок и не являлся к ней в покои. Он не искал ее совет и не желал ее постели.  И, когда она однажды пришла к нему в покои, он был не один. С ним была эта мерзкая девка. Они сидели за столом. И эта мерзость во плоти рассказывала ему что-то, он смеялся. Александр не заметил, как Алина заходила. Он вообще ее больше не замечал. Алина видела их вместе часто. Они гуляли вместе и бывали вместе в городе. Однажды Алине удалось рассмотреть эту женщину, пока та была одна в библиотеке. Алина могла бы назвать ее страшной и заурядной, но тогда ей бы пришлось солгать. Та женщина была прекрасна. Она была высокой и темноволосой, с изящной фигурой, скрытой под черным платьем. Всё в ней завораживало: ее походка, ее движения, её взгляд. В ней не было изъяна. С каждым днем Алина все больше бесилась. Как он смел? Променять ее, свою королеву, свою Святую, ту, кто была ему предназначена, на какую-то.. Алина не знала, как проклинать ту женщину. Она не знала ее имени. Алина приняла решение. Стоя у двери его покоев, она приняла решение. Она уедет. От него, от этой женщины. Она тихо открыла дверь. Голоса доносились из спальни. Она сделала пару шагов и услышала голоса: — ..Елизавета? Святые, кого еще ты сегодня вспомнишь? Может, Яромира? — сквозь смех щебетала незнакомка. — А что, она была яркой частью моей жизни...— издевался заклинатель.  — Александр, я думаю, на сегодня хватит.  Александр...  — Я хочу, чтобы ты узнала мое имя, – сказал он. — Имя, данное мне при рождении, а не титул, который я сам приобрел. Ты примешь его, Алина? Я чувствовала вес кольца Николая в моей ладони в Прялке. Мне было совсем необязательно стоять здесь, в объятиях Дарклинга. Я могла освободиться от его хватки, очнуться и оказаться в безопасности каменной комнаты, спрятанной на верхушке горы. Но мне этого не хотелось. Вопреки всему, я желала услышать этот нашептанный секрет. — Да, — выдохнула я. Через долгое мгновение он сказал: — Александр.  Александр. Александр. Александр.  Дыхание сперло, а тело сковало, словно на Алину свалилась вся тяжесть этого мира. В ушах шумело, она развернулась на каблуках и побежала, не разбирая дороги и не зная, куда ее несут ноги. Она просто бежала, потому что сейчас это было единственное, чего ей хотелось. Он лгал ей. Всë, что было между ними, было ложью. Всë, что в нем было человечного, было враньем. В Дарклинге нет ничего настоящего. Она выбилась из сил где-то в дворцовых садах. Она села около какого-то дерева. Сжимая голову в руках, она пыталась понять, что ей делать, как ей жить. Кто та женщина в его покоях? Какая-то Святая, которой он хочет Алину заменить? Или одна из его прошлых любовниц, чувства к которой не остыли по прошествии многих лет? Или, может, ему осточертела холодность его солнечной Святой, и он решил оставить ее на троне рядом, а ту любить. Хотел ли он для Алины судьбы любой из сотен королев, что молчаливо сидят на троне подле мужа и терпят вереницу бастардов и любовниц? Или он устал от ее вечной ледяной недоступности и выбрал собственный комфорт? Алина не знала, как жить, всë, во что она верила, разваливалось из-за одного слова. Он клялся ей в том, что он не отступится, что он будет ждать ее вечность. Он говорил, что она была его самой заветной мечтой. Он говорил, что она его свет и без этого света он погибнет, что он без нее не полноценен. Он шептал ей ночами свои планы и мечты, а она с безразличием фыркала и поддевала все возможные его раны. Она играла им, а он терпел все ее выходки. Она убеждала себя, что это справедливая плата за все то, к чему он ее принудил. Он сделал ее королевой, он одел на нее усилители, это всегда был он, он, он. В голове билось набатом то, как дивный и текучий женский голос шептал: Александр.. Александр, Александр, Александр... — Алина, — она услышала такой тягучий и знакомый голос откуда-то сбоку. У нее не было сил слушать его оправдания и заверения. У нее не было сил. Она выдавила из себя лишь:  — Зачем? — Зачем что? — спросил ее муж, неуловимым и неясным для нее тоном.  — За что? — не прекращала Алина.  — Что за что? — он не пытался оправдаться, он не падал перед ней на колени и не шептал ей слов нежности, как делал совсем недавно.  — Я хочу уехать, — тихо сказала Алина. — Я тебе не нужна, я не нужна стране, признай меня мертвой и отпусти, — процедила она, поднимая на него взгляд. — Отпусти навсегда, — Алина хотела, чтобы он убеждал ее остаться, чтобы прижал к себе и угрожал ей жизнью страны, чтобы прижал к себе и желал больше всего на свете, она хотела быть для него всем.  — Что? — непонимающе спрашивал Александр, в его голове не было мольбы и жалости. — Я не хочу быть очередной глупой королевой, прошу, избавь меня от своего присутствия, — проговорила она, поднимаясь и начиная уходить в глубь сада. Внутренний голос шептал: «Останови меня, вынуди меня, поглоти...» Она почувствовала его руку на своем запястье. Он дернул ее на себя и развернул. Она попыталась вырвать руку, но у нее не вышло. Она была в ловушке. В ловушке, установленной ей самой, он не поддавался и не подчинялся, и от этого было страшно. Все шло не так, как обычно, он не убеждал и не угрожал. И это ее убивало. — Куда ты собралась? — спокойно поинтересовался мужчина, в его голосе не было лихорадочного страха, он спрашивал ее тем тоном, которым выбирал десерт, который не планировал есть.  Алина молчала.  — Надолго? — не отставал он.  Алина молчала. — Зачем? — он спрашивал это с тем безразличием, с каким родители отчитывают детей за мелкие проступки.  Алина молчала.  — Почему? — продолжал он все тем же скучающим тоном.  Алина молчала.  — Что-то случилось? — монотонно говорил он.  В голове Алины роились мысли и самая громкая из них была: «Как он смел?» Он должен бежать за ней, как и всегда, должен утащить ее в свои покои и шантажировать самыми мерзкими способами. Он должен был соблазнить ее и не позволить дышать без него. Но он не делал ничего такого. Алина сделала шаг к нему и, посмотрев в его серые глаза, выплюнула ему в лицо: — Спроси у той, кто называет тебя по имени, — говоря это, Алина понимала, насколько глупо все это выглядит, но легче от этого не становилось.  — Это что, ревность? — спросил заклинатель тем тоном, которым он отдавал приказы о последнем сражении в долгой войне. Алина снова ответила молчанием.  Он, кажется, начинал играть по ее правилам. Вот сейчас он начнет одну из своих тирад об их подобии и она его, конечно же, не простит, она будет долгое время терзать его и заставит ощутить всю ту пустоту, отплатит ему той же монетой. — А ты знаешь, да, наверное я обсужу с ней это, — он отпустил ее руки и начал обходить ее. — Она ведь всегда меня слушает и часто разделяет мои взгляды на мир и на войну, — он говорил это с той жестокой усмешкой, с которой принимал капитуляцию врага. — Она прекрасна и умна, — Александр замер у нее за спиной. — Она властолюбива, — он направился в сторону дворца. — А главное, она бессмертна, прямо как я, — он удалялся от нее, словно ему было безразлично всë, что будет дальше, что она, как обещала минутами ранее, сбежит навечно, что он более ее никогда не увидит. Он просто уходил.  — Ну так убей меня и коронуй ее, раз она такая идеальная, — прокричала Алина ему в спину.  — Нет, — кинул он ей, не обернувшись, отойдя уже на приличное расстояние.  — Нет? — рассмеялась она. — И почему же нет? Может, потому что ты знаешь, что ни один человек не сможет разделить с тобой вечность, кроме меня, ни одна женщина не сможет понять тебя так, как понимаю я, — она пошла за ним, вопреки всему, что она когда либо делала, она не могла его отпустить, она почти бежала за ним, не давая уйти.  — Она понимает, — продолжил он. — И гораздо дольше, чем ты...  — Ну так почему ты не короновал ее годы назад? — шипела ему в спину Алина, сжимая руки в кулаки.  — По той же причине, по которой я не короновал Багру, — отмахнулся он так, словно она была одной из надоедавших ему девиц.  — Хватит, — рявкнула Алина.  — Потому что даже я не настолько развратен, — усмехнулся он. Алина схватила его руку и дернула на себя, разворачивая, желая увидеть в его глазах раскаяние, но в его глазах не было ничего подобного, лишь скука.  — И она того стоила, стоила того, чтобы лишиться меня? — она была близка к тому, чтобы рыдать, несмотря на все свои предубеждения, что сформировались за то время, пока они были женаты, она впервые хотела рыдать у него на груди и слушать его мольбы и слова утешения.  — О чем ты? — его ледяной тон убивал ее изнутри. — Твое имя, — она перешла на шепот. — Когда ты открыл мне его, ты сделал это так, словно это тайна, которую позволено знать лишь мне, ты заставил меня поверить в то, что в тебе есть что-то настоящее, что ты способен отдать часть себя лишь мне, — она сделала шаг к нему. — Но это было ложью, — выплюнула она ему в лицо. — Ты открыл его этой девке, ты предал меня! — она вновь перешла на крик, она винила его во всем и тонула в его глазах, в тех глазах, о которых она не переставала думать с того момента, как увидела их впервые. — Я...ты, как ты мог? — в ее голосе было так много разочарования и желчи, что она еле могла говорить.  — С чего ты взяла, что я предал тебя? — изумился он. — Может, я открыл ей свое имя за столетия до твоего рождения или, может, мое доверие к ней не поражено предательствами, — он бил по ее самым глубоким ранам без жалости и стеснения. — Может, мне, чтобы получить ее взгляд, не нужно быть при смерти или я не должен молить об этом, как о чем-то невозможном, или, может, я просто хочу быть не пустым местом, — он без сожаления наносил удары по ее самым темным уголкам души. — Или я просто устал и хочу перемен, — это был нож в самое сердце.  Алина не могла больше это терпеть. Пусть оставит ее, если хочет. Но с этой скверной девицей он не будет никогда. Вся причина в этой твари, соблазнившей его. И Алина ее уничтожит. Он поймет, что в этом мире есть только одно пристанище и это — она. — Пусть так, но и с ней тебе не быть, — Алина рванула в сторону дворца с одной целью: подпалить личико этой мрази. — Я ее уничтожу и.. Алина не успела договорить свою тираду о том, что она планирует сделать с волькровой разлучницей, как вдруг со спины ее сжали сильные руки и она ощутила дыхание около шеи.  — Не беги так скоро, — выдохнул он ей в ухо. — Так вот... — он поцеловал за ухом. — У меня с ней ничего не было, ничего, что было между нами, — говорил он покрывая ее шею отрывистыми поцелуями. — Я никогда бы не променял тебя ни на нее, ни кого-то другого, — он развернул ее в своих объятиях. — Только ты, Алина, и больше никого.  — Врешь, — шикнула Алина, опешив от столь резкой смены настроения заклинателя.  — Улла была права, — рассуждал он. — Ты в ревнивом гневе это нечто, — она чувствовала его горящий взгляд на себе. — Невероятное. — Кто она такая? — Алина сорвалась на крик, пытаясь вырваться из кольца его рук.  — Она мой спаситель, — спокойно говорил Александр. — Она единственная из живых, кроме тебя, кто знает обо мне всë, — он говорил это абсолютно будничным тоном и Алине хотелось рыдать. — Она навечно часть меня.  — Кем эта тварь тебе приходится? — Алина выла и билась в его руках, словно в нее вселилось что-то чужеродное.  Он ее отпустил.  — Алина-Алина, где твои манеры? — сетовал он с легкой усмешкой в голосе. — Как так можно о собственной золовке?  — Что? — хлюпнула носом заклинательница, развернулась в его объятиях и уставилась на него.  — А что не так? — голосом, полным искреннего недоумения, вопрошал Александр.  — Что ты только что сказал? — отчеканила Алина.  — А что я сказал? — откровенно издевался Александр, он играл искреннее непонимание столь правдоподобно, что Алина была близка к тоем, чтобы поверить ему.  — Кто она мне? — она не отступала.  — Золовка, — сказал он так, словно объяснял ребенку как работает алфавит.  — Что? — прошептала она.  — Золовка, — повторил он.  — А, — тихо выдохнула она, пытаясь понять и осознать услышанное.  — Ты значения слово не знаешь или что, — он потер переносицу.  — Знаю, но...если мне она золовка, то она, — Алина подняла на него все еще полные непонимания глаза.  — Улла моя сестра, — с открытой усмешкой произнес он.  Тут на Алину лавиной обрушилось осознание, все стало ясно: и их смех, и шутки, и постоянные прогулки, и то, что он была у него по ночам и выползала из его покоев пьяная под утро. И все это уже не казалось таким ужасным. Всe‌ казалось очень правильным. И Алина уже убеждала себя в том, что это было сразу так явно и она просто слишком распутна и увидела то, чего нет. — Алина, все хорошо? — беспокоился ее муж. — Да? — сказала она и, поднявшись на носочки, коснулась его губ.  Она целовала его самозабвенно, плюя на всë, что было, на то, что она никогда не позволяла себе тонуть в нем полностью, она всегда оставляла пути отхода и всегда боялась отдаться ему без остатка, но сейчас ей было плевать. Он обвил ее талию руками, и она, кажется потеряла опору, и через несколько секунд оказалась прижата к какому-то столбу, но ей было плевать, плевать на все, плевать на границы в ее голове и на все условности, что стояли между ними. Она целовала его так, словно мир рушился и он был последним, что могло ее спасти. — Ты мне не врал, не играл моими чувствами, не изменял, — шептала она ему в губы, разорвав поцелуй.  — После того, как мы поженились, ни разу, — выдохнул он, расцеловывая ее ключицы и спускаясь губами ниже. — Только ты Алина, всегда только ты. И Алине вдруг стало очень легко. Она могла дышать. Она хотела дышать. Ей не было тошно.