Головокружение

Сейчас их только двое. В залитой рассветными лучами комнате и, кажется, в целом мире. Словно погибшем от великого пожара, во время которого выжили лишь они. Дверь за Ллойдом закрылась всего несколько минут назад. И, пока он переступал через порог, Магнус успел заметить испуганные лица: Даррена, Томаса, Алана, Найджела… Там что, собралась целая округа? Хотя крики Уилла сложно было не услышать… Благо Ллойд тут же пресёк любые попытки этой оравы ворваться в спальню. Одним своим стальным — со спины Магнус не видел, но был уверен — прожигающим душу взглядом. — Хотите помочь? Принесите чистые простыни! — доносится голос врача, который легко мог бы принадлежать командиру военного полка. — И приготовьте Уиллу поесть. Что-то питательное, но лёгкое, как, например… Стоп! Вот куда вы лезете? Мне всё равно, что брат! Нельзя туда, я сказал! Вскоре галдёж стихает. И комната снова погружается в тишину, где до сих пор вибрирует эхо недавно прозвучавших слов: «Обсудите всё, но помните, что времени у вас немного». Именно с ними Ллойд оставил Магнуса и Уилла наедине. Немного — это сколько, чёрт возьми?! Пять минут или две недели? Хотя какая разница, если даже десять лет тут не помогут? Потому что как дерево не способно вырасти на безжизненном асфальте — так и в глазах Уилла никогда не вспыхнут желание и страсть. Желание… Всю жизнь Магнус брал омег, даже не задумываясь, хочется ли им этого на самом деле. Видели бы они грозного босса мафии теперь. Жалко валяющегося на полу у постели мальчишки, который трижды отверг его предложение женитьбы. Сейчас, обхватив руками ноги Уилла и уткнувшись лбом в его худенькое бедро, Магнус просто наслаждается звуком тяжёлого дыхания, доносящегося до ушей. — Ллойд сказал, следующий приступ может стать последним, — хрипит альфа. — Всё зашло слишком далеко, Уилл. — Знаю… Просто «знаю»? Раз знает, то какого чёрта медлит?! Вдруг новая волна горячки накатит уже через несколько минут?! Вдруг в следующий миг?! — Я не могу потерять тебя, — вырывается громче, чем Магнус планировал. И, безусловно, эмоциональнее… Плевать! Какой, к чертям собачьим, самоконтроль после слов, что Уилл на грани жизни и смерти?! ​​ — Свяжи меня. — Пальцы альфы впиваются в тонкое одеяло, ощущая под ним жар чужого тела. Чужого, но ставшего таким родным. — Свяжи, прикуй наручниками, если хочешь. Всё что угодно, слышишь?! — Не хочу я тебя связывать… Почему это звучит так безразлично? Безжизненно. Почему Уилл не злится? Почему не бросается на Магнуса, если не с кулаками — для этого он слишком слаб — так с обвинениями? Почему не кричит, что ненавидит? — Тогда чего ты хочешь? — наконец-то подняв голову, альфа всматривается в лицо, за последнюю ночь повзрослевшее будто бы на десять лет. Глаза Уилла сухие, стеклянные. Мёртвые. Неужели, смирился со своей участью? Неужели собрался на тот свет? Ага, разбежался! Магнус и там его достанет! А лучше — сожмёт этого упрямца ещё крепче, до хруста в рёбрах, чтобы не мог шевельнуться, и просто больше никогда не выпустит. — Не думай, что я пытаюсь затащить тебя в постель, — альфа морщится. — Мы можем даже не касаться друг друга. В тех местах, где это не будет необходимо… Я прокушу метку ещё раз, сделаю то, что сказал Ллойд, и всё. Никаких объятий, никаких поцелуев. Даже пальцем к тебе не притронусь! Слышишь? Хочешь, мы будем в одежде? В темноте? Уилл, умоляю, не молчи! Ну же, закати истерику! Поплачь! Покричи! Поколоти кулаками дурную альфью башку — станет легче! Краска возвращается к щекам омеги слишком медленно, под глазами по-прежнему пролегают тени. И бешеное желание немедленно прижаться губами к этим бледным скулам и потемневшим векам пульсирует в венах Магнуса огнём. Наверное, он действительно выглядит как подонок, пытающийся склонить омегу к близости, используя болезнь. Но Ллойд дал понять предельно ясно: второй раз они Уилла не откачают! Старый матрас жалобно взвизгивает, стоит альфе завалиться прямо на постель. А затем взвизгивает и Уилл, едва мускулистые руки бесцеремонно сгребают его и заставляют уткнуться носом в шею, пахнущую леденящей саму душу мятой. — Решил сразу приступить к делу? — раздаётся шёпот, в котором явно слышится горькая усмешка. — Ты обо мне такого плохого мнения? — хмыкает Магнус. — Альфред сказал, что любой контакт с истинным полезен. Вот я и, — он трётся щекой о и без того взлохмаченную макушку, — контактирую. — Жаль, что это не поможет. — Зато поможет сам знаешь что! — звучит слишком резко, и Магнус стискивает кулаки в надежде, что омега не почувствует охватившее его напряжение. — Кажется, — голос резко превращается в охрипший шёпот, — это единственный выход, Уилл… Если ты переживаешь из-за боли — обещаю, я буду осторожен. Нежен… Чёрт, Уилл, я буду очень нежен! Сделаю всё, чтобы тебе было хорошо, слышишь? — Замолчи, — рвано выдыхает омега, опаляя кожу. — Хватит, умоляю. Это всё какая-то… дикость. Год назад Магнус ответил бы: «Не дикость — просто секс! Который, как известно, даже не повод для знакомства». Но теперь язык не поворачивается сморозить подобную чушь. В глазах Уилла плещутся растерянность и страх, когда Магнус уже таким привычным жестом приподнимает его подбородок и спрашивает: — Что дикого в том, чтобы заняться любовью с альфой, который сходит по тебе с ума? Бумажно-белые щёки вспыхивают румянцем, однако взгляд Уилл не отводит. Наконец-то. Впервые за последние два дня он не похож на обескровленного мертвеца. — Ты же знаешь, что в этом всё и дело, — тихо отвечает омега. — То есть будь я к тебе равнодушен — ты бы согласился? Ну, так могу и подыграть. Актёр из меня тоже неплохой. Хотя я бы всё же предпочёл остановиться на варианте с нежностью. Сомнение на лице Уилла внезапно искажает очередная вспышка боли. Крик срывается с губ. На лбу выступает испарина. Светлые брови судорожно заломлены, а ногти до крови впиваются Магнусу в руку. — Я зову Ллойда! — альфа уже готовится вскочить с постели, как вдруг трясущиеся пальцы хватаются за воротник его рубашки. — Стой… Не надо… — бормочет Уилл, неожиданно ткнувшись носом куда-то Магнусу за ухо. — Подожди… Дыхание омеги снова учащается и тяжелеет, в плечах появляется дрожь. Которая, однако, сразу утихает, стоит Уиллу несколько раз шумно втянуть воздух — Магнус чувствует это под собственными ладонями, вцепившимися в хрупкое тело. — Всё в порядке… — затащив Уилла к себе на грудь, он прижимает его ещё крепче — ещё ближе. — Я здесь. Я никуда не уйду. Давай поцелую её? Можно? Станет легче. Становилось, когда я так делал. Слабого кивка и зыбкого доверия в затуманенных глазах достаточно, чтобы губы Магнуса скользнули вниз — к покрытой капельками пота шее. След собственных зубов он находит сразу. И не может поверить, что был способен на такое каких-то жалких четыре месяца назад. Заломать Уиллу руки, опрокинуть на постель, сжать горло, лишая кислорода. Лишая надежды. Лишая будущего. Теперь же Уилл вздрагивает и, явно, всеми силами старается сдержать скулёж, едва альфа касается столь чувствительного места. А Магнус думает, что он уже лет тридцать как не в том возрасте, чтобы в животе порхали проклятые бабочки от таких невинных действий. Да и будучи подростком в пубертате он поэтичной натурой не отличался. Так почему же сейчас ладони потеют, когда сухие губы Уилла вдруг еле слышно шепчут: — Спасибо… Спасибо, что не кинулся сразу делать то, что сказал Ллойд. Не набросился, не… Я ценю это. Правда. Серьёзно? Вместо проклятий Магнус слышит благодарность? И что он, ради всего святого, может на это ответить? Как-то прежний босс клана сказал ему: «Когда альфа хочет омегу — он ведёт себя, как тигр. Когда альфа любит омегу — как осёл. Не позволяй сделать из себя осла, мальчик». Почти двадцать лет Магнус жил с этими словами, въевшимися в подкорку. А сейчас он плюнул бы Салливану в лицо и ответил, что ослы — животные умные и выносливые. А клыки, когти и свобода диких джунглей — да кому вообще нужно всё это сомнительное добро?! Может, человек хочет кому-то принадлежать? Хочет видеть десятки сообщений «где ты?», если слишком долго не отвечает на звонки. И переживать, если на том конце не поднимают трубку. Хочет, бухтя себе под нос, отдавать другому последний кусок десерта. Бросать курить, просто потому что это не нравится тому, кто постоянно рядом. Битый час спорить о том, какой фильм посмотреть вечером. А затем ритмично вжимать своего омегу в диванные подушки, плюнув на кино. А зачем ещё жить? Чтобы делать деньги, а потом сдохнуть, успев заказать гроб подороже? Нет. Смысл жизни Магнуса содрогается сейчас в его руках — даже от самого невесомого прикосновения к метке. Хоть и упрямо стискивает зубы после каждого полустона-полувсхлипа. Старается выглядеть сильным? Зачем? Зачем притворяется, что они не стоят сейчас на разваливающемся в щепки корабле посреди лютого шторма? Ладони оглаживают узкую спину — влажную от холодного пота, даже под футболкой Магнус это чувствует — и чудом удерживаются, чтобы не продолжить свой путь дальше: по трепетному изгибу поясницы вниз, едва Уилл рефлекторно выгибается прикосновению навстречу. «Не обманывайся, О’Доннел. Это просто инстинкты… Это просто грёбаная физиология…» — Уилл, молю, услышь меня, — альфа не узнаёт свой срывающийся голос. — Ты можешь не пережить следующий приступ. Сердце просто не выдержит, понимаешь? Ждать — слишком рискованно. Каждая секунда — это… Это как таймер бомбы, чтоб мне провалиться! Руки тут же чувствуют, как напрягаются чужие острые лопатки. — Я не давлю, — Магнус прижимается лбом ко лбу, смотрит глаза в глаза. И мечтает накрыть губами губы. Попробовать их вкус. — Разве что… — он вымученно улыбается, — совсем немного. Стать для Уилла кем-то большим, чем просто альфой, отобранным в партнёры биологической лотереей. Превратиться в первого, кто не причинит боль, держа в своих объятиях. Пусть именно это и совершил в прошлом. Попытавшись словить заворожившую пением пташку — случайно сломал ей крылья. — Я не могу тебя потерять, — горячо повторяет Магнус. — Только ведь нашёл… Я сделаю всё, что скажешь. Что угодно. Но просто сидеть и смотреть, как ты угасаешь с каждой секундой? Никогда! — Что будет потом? — голос Уилла звучит слишком сухо, а глаза смотрят слишком прямо. — Потом? — После того, как мы… Он запинается, а Магнус понимает, что сам не смог бы подобрать правильное слово. Переспим? Займёмся сексом? Любовью? Совокупимся, прости господи? — Ты наконец-то выздоровеешь, — альфа возвращает Уиллу прямой, открытый взгляд, попутно поглаживая по взмокшему загривку. — И навсегда забудешь о боли в метке. Вот что будет. Мгновение — и новый крик рвётся прямо у Уилла из груди. Кажется, из самого сердца. Снова покрытый потом лоб. Снова горький резкий запах. Снова закушенные губы — этот дурак ещё пытается сдерживаться, чтобы не застонать?! — Уилл! — рычит Магнус. — Уилл, прошу тебя! Зачем, ты это делаешь?! Ради чего мучаешься?! Неужели лучше умереть, чем вытерпеть несколько минут смущения? Пусть и в руках того, кого так люто презираешь… — Х-хорошо… — с силой зажмурившись, выдыхает Уилл. — Хорошо, я… с-согласен… Стоит его глазам открыться, Магнус видит в них плавящие внутренности тоску и обречённость. Которые в один миг превращаются в холодную решимость. — Сделаем это и… навсегда забудем, — заключает Уилл, словно сжимая сердце альфы в своём хрупком кулаке. Жизнь разламывается пополам. На «до» и «после». Словно молния поражает Магнуса посреди улицы — валит с ног и пригвождает к земле, неспособного ни шевельнуться, ни вздохнуть. Словно он пробежал целый марафон, не сделав ни глотка воды. Наверное, это люди и зовут любовью. А врачи — аритмией… — Мне задёрнуть шторы? — с трудом заставляя себя вспомнить человеческую речь, спрашивает альфа. — Чтобы тебя не смущал, — вид их обнажённых потных тел, — свет. Кивок омеги слишком быстрый и до обидного уверенный. Не горит желанием разглядывать Магнуса? Ну и пожалуйста. Наглухо зашторив окна и заперев дверь — зрители им тут не нужны, а уж недовольным Ллойд объяснит, в чём дело — альфа поворачивается к кровати. Действительно — тьма тьмущая. И слава богу. Магнус готов потушить даже солнце, если это поможет Уиллу перестать смотреть на него, как ягнёнок на мясника. Хотя, седьмое пекло, правильно делает, что именно так и смотрит. Ведь каждую мышцу в теле альфы действительно сводит от желания далеко не «травоядного». Опрокинуть на спину, навалиться сверху… Распять, обездвижить… А затем впиться в губы так жадно, будто Уилла вырвут из его рук уже в следующий миг. Но у Магнуса нет права на ошибку. Нет второго шанса. Шаги медленные, осторожные. Словно он приближается к дикому зверьку, неожиданно решившему не убегать от человека, чей жестокий род не дал ему ничего, кроме раскиданных по лесу капканов. Магнус чувствует себя сапёром, пока таймер той самой бомбы стремительно отсчитывает секунды до конца. Безумным акробатом, ступающим по канату, натянутому между двух небоскрёбов. Почти забыв, что человеку вообще-то требуется хоть иногда дышать, Магнус опускается на кровать, Уиллу в ноги. Как пёс, злой, но преданный только одному хозяину. Терзающий зверей на охоте днём, а вечером, поскуливая, ластящийся к человеческой ладони. Как бы он хотел прижаться щекой к ладони Уилла. Покорно и послушно. Чтобы тот протянул руку и позвал коротко и просто: «Иди ко мне». И Магнус шагнул бы даже из окна — стоит Уиллу только попросить. С каких пор завсегдатай борделей и стрип-клубов стал таким робким по отношению к омегам? Рывком развести дрожащие колени, закинуть щиколотки себе на плечи и с размаху войти в жар чужого тела. Вот и все дела! Нет. В этой тёмной комнате альфа позволяет себе лишь отодвинуть край одеяла и бережно положить ладонь на тонкую лодыжку. Давая время свыкнуться с прикосновением. И мыслью, что продолжение неизбежно. Такое происходит, чёрт возьми, впервые — Магнус не хочет ломать и подчинять, доминировать и властвовать. А сам мечтает склонить голову, сдаваясь в плен прохладе майского дождя. Никаких соревнований. Никаких игр. Прогнав из этой комнаты свет солнца, они избавились от всех ярлыков, придуманных людьми. У них нет ни имён, ни статуса, ни возраста. Они просто альфа и омега. Начало и конец. Созданные друг для друга, задуманные ещё до сотворения мира. Нога Уилла напрягается, будто в ожидании укуса — хотя Магнус был бы совершенно не против — а лицо становится растеряннее, чем когда-либо прежде. Конечно, он смущён. Может, даже пристыжен… Чуткий нос альфы не обманешь — он улавливает и горечь стыда, и сладость стремительно сгущающегося феромона. Тело Уилла отзывается на близость, тогда как ум противится. — Постарайся расслабиться. — Большим пальцем Магнус мягко поглаживает выступающую косточку на щиколотке. — Я так хочу, чтобы тебе было хорошо… Просто ни о чём не думай. Ладонь скользит выше — по напряжённым мышцам голени к выступающей коленке. Как же не терпится прижаться к ней губами… Что Магнус и делает в следующий миг. Наклонившись, оставляет долгий влажный поцелуй на бархатистой коже. — Стой! — Уилл вздрагивает и резко поджимает под себя обе ноги. — Не надо этого всего… Просто сразу сделай то, что нужно. Сделай и всё… Глупый мальчишка — сам не понимает, что сейчас сморозил. Призывает Магнуса наброситься на него и трахнуть, резко и нетерпеливо? Конечно, Уилл сдавлено вскрикивает, стоит альфе решительно навалиться сверху. Прижаться твёрдым обжигающе горячим телом, наконец-то подмять под себя, распять на кровати без возможности даже шевельнуться — не то что сбежать в любой момент. Этого ты хотел, Уилл? Почему же тогда смотришь так затравленно, будто тебя вот-вот заживо сожрут? — Уверен? — глухо спрашивает Магнус. — Если не расслабишься — будет больно. — Всё равно не смогу… Не расслаблюсь… — Я сделаю всё, чтобы смог. В последний раз руки Магнуса тряслись двенадцать лет назад. Когда, бросив горстку земли на родительский гроб, он навсегда простился с единственным человеком, который любил его, ничего не требуя взамен. Теперь они дрожат опять. Жалко и позорно. Притягивая лицо Уилла к своему, чтобы смять губы голодным поцелуем. Выплёскивая всё, что столько месяцев нарастало где-то в солнечном сплетении. До тла сжигая изнутри. Омега рефлекторно упирается ему в плечи, сжимает челюсти, не пуская внутрь язык. Однако, секунду погодя, замирает — не отталкивает, но и не сдаётся под напором. Каменеет, словно фарфоровая кукла. Пытается понять, что чувствует? Больно ли? Противно ли? Думает о том, скольких омег эти губы перецеловали до него? — Стой, — снова вырывается у Уилла, и Магнус почти рычит от досады, разрывая поцелуй. — Давай всё-таки… так, как ты предложил. Без лишних прикосновений. В одежде. Не целуй меня, не обнимай. Только… самое необходимое. Магнус машинально усиливает хватку — краем сознания понимая, что побег очень даже возможен, и его срочно нужно предотвратить. — Может, ты и связать меня хочешь? — горько усмехается альфа. — Предложение ещё в силе. — Теперь думаю, что, может, и хочу, — не своим голосом отвечает Уилл, и зверь внутри Магнуса бешено ревёт. Какое, чёрт возьми, «связать»?! Всё равно, что вырвать кусок мяса из пасти волка! — Тогда давай. Будешь сверху, сам руководить процессом. Я к тебе не притронусь. Откажись, Уилл! Откажись! — Хорошо, — неуверенный кивок омеги — последний гвоздь в крышку гроба. — Давай так. Седьмое пекло… — Насчёт наручников я, честно говоря, погорячился, — признаётся Магнус. — Их у нас нет. Но погоди секунду. Ещё никогда альфа не прикладывал столько усилий воли, как сейчас. Когда оторвался от тёплого тела, окутывающего ароматом поздней весны, детства — почти что беззаботного — смеха во время прыжков по лужам, вечно содранных коленей и тёплых рук папы… — Так как удивлять ты умеешь, на всякий случай спрошу. — Магнус резким движением вытаскивает ремень из своих брюк. — Уже кого-то связывал? — Нет, — Уилл сглатывает, но взгляд не отводит. — Польщён, что я первый, — оскаливается в улыбке альфа. — Справишься? Я буду говорить, что делать. Прав был Салливан. Магнус превратился в тупоголового осла, привязанного к стойлу. Руки закинуты над головой, спина вдавлена в матрас. А шея Уилла маячит прямо напротив губ, пока тот трудится, потуже затягивая петлю вокруг прицепленных к изголовью запястий. Он сидит сверху — совсем как в том грёбаном подвале. Седлает Магнуса, лишая остатков разума. — Так достаточно туго? — спрашивает Уилл, и О’Доннел чудом сдерживает стон. Проклятье, малыш, не произноси это слово, пока твоя попка прижата к бёдрам альфы! А едва скользнёт пониже — упрётся в уже давно окаменевший бугор на штанах… Что ж, если Магнус откинет копыта от перевозбуждения, по крайней мере Уиллу станет легче — велика вероятность, что со смертью истинного успокоится и метка. Главное не предлагать ему этот вариант. А то, мало чего, согласится. Вон с каким азартом подошёл к связыванию. — Туго, — хрипит Магнус, с силой дёрнув руками, проверяя. — Умница. В какой момент босс мафии начал так беспечно отдавать свою свободу? Хах… Да в тот самый, когда впервые остолбенел, пялясь на омегу вдвое младше, не в силах выдавить ни слова. Растерянность не исчезает с лица Уилла. Совсем наоборот. Отодвинувшись на расстояние вытянутой руки, он осматривает представшую пред ним картину явно привыкшими к темноте глазами, словно не зная, что следует теперь. А картина хороша… Связанный здоровяк. Перевитые вздувшимися венами мускулы бугрятся от напряжения, перекатываются под блестящей из-за пота кожей. Глаза чернеют от желания, а крыша улетает в космос от одного лишь вида Уилла, нервно кусающего губы и теребящего край своей одежды. Сорвать бы её… Разодрать в клочья… Для полного эффекта Магнусу осталось только плотоядно облизнуться и клацнуть зубами. Хотя лучше молиться, чтобы взгляд Уилла не скользнул вниз — к самому главному и страшному, истошно пульсирующему в отчаянной попытке получить хоть какое-то внимание. Не то альфа просто останется один в этой тёмной комнате, привязанный и перевозбуждённый… Какого чёрта Уилл ничего не делает? Разве не видит, что Магнус сейчас взорвётся?! Всё понятно, мальчишка просто хочет отомстить. Свести с ума и потом прикончить, не иначе. — Малыш, — альфа едва не срывается в нечленораздельное рычание, — ты, вроде как, хотел сделать всё побыстрее… Может, я ошибаюсь, но хоть какую-то часть одежды всё-таки придётся снять. Не бойся. Я тебя не съем. Какая ложь. Наглая-пренаглая! Именно это Магнус и мечтает сделать. Матрас снова тихо поскрипывает, стоит омеге подползти поближе. — Ты уже… — голос Уилла обрывается, но, прокашлявшись, он продолжает: — Уже готов? Для… этого… Готов ли он? Седьмое пекло… Кролик ещё сомневается, что Магнус его хочет?! До вспотевших ладоней, сжатых кулаков, полопавшихся капилляров и гудящей в ушах крови! До того, что принял бы из его рук хоть яд, хоть пулю в сердце! — Более чем, мой ангел, — альфа прикладывает все усилия, пряча голод в голосе. — И уже давно. Взгляд Уилла мечется по комнате. — Хорошо… Тогда… — он старается придать тону твёрдости. — Тогда разделаемся с этим поскорее. «Разделаемся». Почему Уилл использует это отвратительное слово? Будто говорит о походе в грёбаную налоговую — тошнотворном, но необходимом. Секунды чужого сомнения растягиваются для Магнуса в года, пока Уилл наконец-то не решается перекинуть ногу и оседлать его бёдра. Неужели это происходит на самом деле? И почему всё чувствуется таким правильным? Истинным? Будто каждая мелочь в этой несчастной Вселенной встала на свои места. Будто нет ничего более естественного, чем Уилл, сидящий сверху, плотно прижавшись ягодицами к паху Магнуса. Будто последние пять лет омега открывал дверь кабинета босса в штабе, когда тот засиживался там допоздна, заходил внутрь и, именно так — перекинув ногу через его бёдра — седлал лицом к лицу. Без всяких слов говоря: «Ну, почему так долго? Я же соскучился». Неожиданное прикосновение возвращает в реальность. На тяжело вздымающуюся грудь Магнуса опускается ладонь. Робкая и неуверенная, она словно проверяет, взаправду ли всё это, или хозяину приснился очередной кошмар. Обычный факт — Уилл не убегает, а трогает его, так искренне и наивно — посылает новую порцию горящих искр по венам, и глухой стон рвётся у Магнуса из лёгких: — Мой ангел… — Молчи, — тут же пресекает Уилл. — Пожалуйста, молчи. Не говори ничего. Мышцы ноют, член гудит, требуя ощутить долгожданную тесноту. Но впервые в жизни Магнус понимает, что это не поможет. Потому что напряжение, которое терзает его по-настоящему, собралось вовсе не ниже пояса. А там, где лежит сейчас узкая ладонь, не решаясь скользнуть дальше. Ох, будь воля Магнуса, он бы всё сделал наоборот. Пожертвовал кажущимся теперь таким бессмысленным — животным — половым контактом. Зато получил бы то, чего лишён сейчас. Возможности обшарить руками трепещущее тело, зарыться в спутанные волосы, скользнуть вдоль шеи носом, а затем и языком. И долго осыпать каждый сантиметр бархатистой кожи поцелуями — лихорадочными и жадными. — Без подготовки будет больно, — выдавливает альфа, когда молчание затягивается. — Сначала нужно… — голос срывается. Уилл так близко, что он слышит бешеное биение его сердца, чувствует ток крови в венах. Магнус сглатывает. — Тебе нужно подготовить себя пальцами. На долю секунды глаза Уилла распахиваются, но тут же зажмуриваются обратно. Будто темнота спасёт от столь постыдной правды. Он не переспрашивает. Конечно, и так всё понимает. Что сейчас придётся сделать это самому прямо перед Магнусом. Хотя, занимайся этим альфа, было бы ещё хуже. Помогать омегам с этим процессом всегда виделось Магнусу чем-то недостойным. Тем, до чего он не должен снисходить. Ещё чего. Шлюшонок обязан сам растянуть дырку к его приходу и просто ждать, послушно выпятив готовую задницу кверху. А если не сообразит — пусть пеняет на себя. Видно, бог наказывает Магнуса за то, каким козлом он был. Потому что сейчас он отдал бы всё, чтобы, выцеловывая острые лопатки и выпирающие позвонки, неторопливо насаживать Уилла на свои пальцы. Сперва кажется, что это галлюцинация. Бред от ударившего в мозги критического переизбытка спермы. Но нет. Чуткий нос альфы не обманешь. Этот сладкий, пряный запах он различит во что бы то ни стало. Магнус готов поклясться жизнью, что, запусти он руку Уиллу под нижнее бельё — ощутил бы влагу. Уилл течёт. Течёт рядом с Магнусом. Течёт для Магнуса, седьмое пекло! И ненавидит себя за это, судя по распахнутым от ужаса глазам и телу, напрягшемуся, словно в готовности вот-вот броситься бежать. — Ты прекрасен, — лихорадочно выпаливает Магнус. — Чтоб мне провалиться… Ты просто с ума меня сводишь… — Замолчи! — взгляд Уилла утыкается ему в ключицы, не осмеливаясь подняться ни на сантиметр. — Я же просил… Просто молчи. Магнус обязан взять себя в руки. Сохранять спокойствие, не сорваться на скулёж, моля Уилла поскорее его коснуться. Не толкнуться бёдрами вперёд, чтобы потереться о его восхитительную задницу в попытке унять мучительную пульсацию. Однако внезапный крик вышибает из головы любые обрывки связных мыслей. Тело Уилла словно прошибает током, а в следующий миг он уже обессиленно валится Магнусу на грудь. — Уилл?! — альфа дёргается, но руки зафиксированы на славу. Грёбаный ремень! — Уилл! — Метка… — Развяжи меня! Развяжи скорее! — Нет… — холодный кончик носа тычется за ухо — Уилл опять вдыхает его феромоны. — Нет… Сейчас пройдёт… — Зачем ты это делаешь?! Зачем оттягиваешь неизбежное?! Развяжи меня, и покончим с этим! — Да, оттягиваю, — тихо огрызается Уилл, опаляя дыханием шею и посылая стайку мурашек вниз по позвоночнику. Седьмое пекло, с каких пор Магнус стал таким чувствительным? — И что с того? Мне до тошноты не хочется это делать. Меня будто к стенке прижали… Будто вдавили лицом в грязь… Но жить я хочу больше. К стенке? В грязь? Неужели так Уилл чувствует себя сейчас? Пока Магнус, как новорожденный щенок, содрогается от каждого его вздоха. Пока готов кончить от одного жалкого поцелуя — если конечно случится чудо, и Уилл его этим удостоит. А чудес, как известно, не бывает. Иначе Уилл бы не покрывался ледяным потом из-за очередной вспышки боли, а удрал от Магнуса куда глаза глядят. Чтобы найти себе какого-нибудь доброго и честного остолопа. Которого Магнус пристрелил бы с непозволительным удовольствием. Ну, и предусмотрительно швырнул бы труп под фуру, чтобы обставить всё как несчастный случай и долго утешать Уилла в его горе… — Развяжи меня, и я всё исправлю, — низкое рычание альфы заполняет комнату. — Всё будет по-другому. Я буду другим. Нежным, осторожным. Уилл, развяжи меня, и я всё сделаю! Но Уилл не отвечает. Нагло и упрямо. Лишь тело его — очевидно, живущее отдельной жизнью — беззастенчиво льнёт к Магнусу и прижимается так плотно, что у того в глазах мерцают звёзды. Ещё ни от одного омеги ему так не сносило крышу… Зачем этот мальчишка бунтует против собственной природы? Вон, даже метка снова проснулась, ощутив близость альфы! Кричит, вопит об этом! Толкает Уилла вперёд, заставляет выгибать по-кошачьи спину, жаться и тереться. Наконец-то его дыхание становится спокойнее, а затем и вовсе перестаёт опалять Магнусу шею. Как досадно. Отстранившись, Уилл смотрит на него снова. Настороженно, но в этот раз ещё и почему-то зло. Словно решается: перерезать ему глотку или нет. Темнота позволяет различить лишь контур тонкой руки, которую Уилл заводит себе за спину. И смазка тут же начинает пахнуть слаще — пьянить сильнее. Неужели он?.. — А-ах!.. — тишину нарушает болезненное шипение. — Не спеши! — вырывается у Магнуса. — Не торопись, ты же поранишься! Невыносимо! Невыносимо видеть его вспотевшее лицо, слышать судорожные стоны и не иметь возможности схватить, сгрести, поцеловать, лизнуть, прикусить… Да Магнус просто чокнутый, ведь сам предложил эту пытку! Впервые в жизни он чувствует себя на месте собственных любовников. «Есть три правила, — сухо сообщал О’Доннел каждому, кто оказывался в его постели. — В губы меня не целовать. По имени не называть. Позу менять, только когда я разрешу. Всё ясно?» — Пообещай мне… — голос Уилла возвращает в настоящее. В котором тот, приподнявшись на коленях и вцепившись Магнусу в плечи, зависает над его бёдрами, не решаясь ни продолжить, ни сбежать. — Пообещай помнить — то, что произойдёт сейчас, ничего не значит. Совершенно ничего. Если бы не метка, то ничего бы не было. Пообещай помнить это, Магнус! Пообещать? Как?! Если для Магнуса этот ужасный неловкий секс — да даже сексом его не назовёшь! — значит больше, чем полная капитуляция вражеского клана, чем убийство заклятого соперника Фрэнка Уортона, чем получение власти над всем сраным графством! — Пообещай, — повторяет Уилл, и Магнус скалит зубы. — И что именно ты хочешь услышать, малыш? Что я кончу в тебя и исчезну? Что больше никогда не появлюсь на горизонте? Перестану просить… Да чего уж там… молить выйти за меня замуж? Ну уж нет. Это я сказать не могу. Потому что не хочу врать тебе, Уилл. — Тогда хотя бы постарайся кончить максимально быстро, — сквозь зубы выдавливает омега, заливаясь краской. Смущения или злости? Наверное, и того, и другого… И этот короткий вопрос — последняя связная мысль, которая возникает в дурной альфьей голове. Вот неуверенные пальцы пробегают по напрягшемуся животу, словно в страхе скользнуть ниже. Вот, наконец-то опустившись, касаются ширинки. И вот Магнус позорно срывается в свистящий стон, едва резинку трусов торопливо дёргают вниз. Раздаётся вздох. Сквозь туман в глазах альфа видит лицо Уилла — бледное и испуганное. Даже темнота не способна скрыть пульсацию в до боли затвердевшем члене. Нетерпеливо вздрагивая, он то прижимается налившейся головкой к животу, то возвращается в прежнюю позицию. Поближе к Уиллу… — Только не убегай, — хрипит Магнус и, забывшись, тянется, чтобы коснуться щеки омеги, но встречает лишь жёсткое сопротивления ремня. — Я решил вообще перестать убегать, — звучит тихо, твёрдо и неожиданно обречённо. — Просто возьми его. Возьми и направь в себя. И всё. Дальше всё будет быстро. Клянусь. Дрянной ремень на запястьях ощущается туго, как никогда, словно перекрывая собой движение крови. Погладить Уилла по щеке. Бережно уложить на спину. Развести дрожащие коленки и — сперва как следует вылизав пугливо сжавшееся отверстие, а затем поймав губами первый болезненный стон — мягко толкнуться в юное трепещущее тело. Так всё должно быть! Так и никак иначе! Чтобы малыш расцарапал Магнусу всю спину, перекрывая старые рубцы тонкими розовыми полосами. Чтобы Магнус шептал всякие пошлости прямо ему в губы, заставляя краснеть и лишь больше возбуждаться. «Ты такой узкий там… Такой сладкий… Твоя дырочка такая тесная… А что будет, когда в ней разбухнет узел? Тебе понравится? Ох, детка, да ты сжал меня ещё сильнее…» Но лицо Уилла находится на расстоянии вытянутой руки. И, кажется, горы сдвинутся, однако он не подпустит Магнуса ни на сантиметр ближе. Позвоночник прошибает электрическим разрядом, стоит Уиллу мазнуть по члену кончиками пальцев. А после, словно удостоверившись, что тот не ужалит, наконец-то взять увереннее и приставить к расселине между ягодиц. — Расслабься, — задыхаясь, шепчет Магнус. — Расслабься, не то будет больно… — Мне уже больно, — всего одна капля падает с ресниц Уилла прямо альфе на щеку, а в следующий миг всё в мире теряет смысл. Надавив головкой на сжатое колечко мышц, Уилл толкает её внутрь. Магнус забывает как говорить. Как дышать. Как, чтоб ему провалиться, существовать. Забывает, кто он. Лидер клана? Альфа? Человек? Помнит лишь, что кожа Уилла суховата на ощупь после трёх месяцев скитаний по Ирландии в дрянной машине. Что губы у него всегда слегка потрескавшиеся. Что на носу рассыпаны совсем бледные веснушки, а на скуле, прямо под левым глазом, багровеет шрам. Что волосы у него прямые, но пушистые, особенно если на улице туман. Что глаза у него холодные, как мартовское небо, обманывающее безоблачным теплом. Что улыбается Уилл в большинстве случаев из вежливости. А искренне — лишь Томасу, Даррену и, Магнус всем сердцем надеется, хотя бы иногда ему. А ещё — что Уилл безбожно узкий и восхитительно горячий. Там, внутри. В темноте комнаты раздаются лишь шипение и сбитое дыхание. Прижавшись голыми ягодицами к обнажённым бёдрам Магнуса, Уилл замирает. Прямо — о грешные святые, дайте Магнусу сил! — на его пульсирующем члене. Стараясь свыкнуться то ли с болью, то ли с новым ощущением распирающей наполненности. Брови омеги сведены, губы закушены, ноги подрагивают от напряжения. И Магнус готов отдать всё на свете, чтобы просто успокаивающе погладить эти разведённые коленки и ткнуться носом в шею, мурча безбожно пошло: «Твоя дырочка просто слишком узкая. Скоро она привыкнет. И сама попросит больше. Подожди немного, мой сладкий». Однако выпаливает совсем другое: — Ты что творишь?! Слишком быстро! Привыкни! Но Уилл, шипя сквозь зубы и роняя на грудь Магнуса беззвучные слёзы, начинает упрямо двигаться. — Чёрт! Уилл, тебе же больно! — Плевать… Лишь бы… это всё закончилось поскорее… Деревянное изголовье недовольно трещит, когда Магнус в сердцах дёргает руками. А в следующий миг, затравленно рыкнув, приподнимает бёдра. Он должен найти хотя бы нужный угол. Хоть как-то доставить Уиллу удовольствие среди стыда и унижения! Однако шокирующее осознание бьёт альфу прямо в висок. По его животу скользит головка небольшого омежьего члена, горячего и напряжённого. Седьмое пекло… У малыша встал? Так что пугает его больше? Боль или возбуждение? И знает ли Уилл это сам? Мир вспыхивает и кружится. Ранее Магнус был уверен, что деревья не растут на асфальте. Растут. И на скалах, и на грёбаном Марсе, будь он трижды проклят! Так же как Уилл прорастает своими корнями у Магнуса в самом сердце. Тишину сотрясает оглушительный треск. Изголовье кровати ломается под очередным рывком. Щепки летят на пол, постель и Магнусу на всё ту же безмозглую башку. В глазах Уилла лишь на миг вспыхивает страх, но альфа уже опрокидывает его на спину, отшвырнув мешающий ремень. — Ты что твор… — гневно начинает омега, но его затыкают поцелуем. Требовательным. И трепетным. Настолько, что у Магнуса трясутся пальцы, которыми он оглаживает бугрящийся неровный шрам у Уилла на скуле, чтобы после прижаться к нему губами. — Дай мне шанс, — бормочет альфа. — Если захочешь — потом привяжешь к батарее. Хоть пристрелишь! Просто дай шанс, и я всё исправлю. — А как же твоё «я никогда не вру»? — выдыхает Уилл. — Ты обещал. Клялся, что не тронешь. — Я люблю тебя. — А я тебя — нет. — Врёшь. — Ненавижу… Рот Магнуса кривится в усмешке: — А вот это уже правда. В одну секунду Уилл рвётся в сторону — прочь от кровати, прочь от сильных цепких рук. А в следующую — они же и смыкаются на его талии, опрокидывая обратно. — Не отпущу! — утробно рыкнув, Магнус зарывается носом в спутанные волосы и жадно втягивает их аромат. — Один шанс… А потом — хоть пристрели! Чёрт, как же ты пахнешь… Как же ты пахнешь, малыш… Заползти Уиллу под кожу, под рёбра, влиться в артерии и смешаться с кровью. Только так! Иначе с этим омегой не выйдет! Неужели Уилл сам не понимает? Как сносит Магнусу крышу. Как срывает тормоза. Как в его присутствии бывалый мафиози превращается в тупоголового подростка! — Скажи мне «да», — сипит альфа. — Разреши… Всего один раз… И я всё исправлю. Всё… И внезапно слова застревают в горле, а тело немеет, словно парализованное. Чужие, отчего-то резко ставшие ледяными пальцы ощутимо сжимаются у Магнуса на плече, скользят по шее и наконец-то касаются лица. Каждая секунда тишины ощущается физически — многотонным валуном. — Почему ты? — наконец-то слышится вопрос. Светлые глаза Уилла встречаются с тёмными, голодными, а пальцы дрожат, неуверенно поглаживая успевшую зарасти щетиной щеку. — Ну почему именно ты? Как же я тебя… Что? Что?! Но омега так и оставляет фразу недосказанной. Его дыхание неровное и тяжёлое — так же как и взгляд, как и движения тела, которое словно пытается отстраниться и прижаться плотнее одновременно. — Можно?.. — срываясь на рык, из последних сил выдавливает альфа. Однако Уилл молчит. В его глазах — страсть и ненависть. В его глазах Магнус видит всю свою проклятую жизнь, рассыпающуюся на мелкие частицы, когда омега внезапно подаётся вперёд, чтобы самому коснуться губ. Этот поцелуй нежный и грубый. Одинаково страстный и бесчувственный. А в следующий миг Магнус рычит от неожиданности — по подбородку бежит струйка крови. По его подбородку, не Уилла. Капает на грудь, на простыни, смешивается со сладкой смазкой, стекающей у омеги по ногам. Но альфа не ощущает боли. Хотя Уилл и прикусывает его нижнюю губу, а, запустив ладонь в смоляные волосы, резко стягивает их в кулак — до головокружения, до чёрных точек, мерцающих на роговице. Потому что страх, желание и презрение смешиваются в зрачках Уилла воедино, разливаются по небесной радужке чёрным — дьявольским. Наверное, ни один из них не скажет, как Уилл оказался сверху. В той позе с которой они всё начинали — бесстыже седлает Магнуса, будто наездник дикого коня. Что за нечисть вселилась в этого мальчишку? Ох, Магнус готов возвести ей целый храм… Лицо омеги бледное и неожиданно решительное, когда его тонкие пальцы вдруг смыкаются вокруг альфьей шеи. Откуда в этом хрупком теле такая сила? Будто это никакой не Уилл, а кто-то другой — охвативший его злой дух, бес, демон — смотрит на Магнуса своими пугающими обсидиановыми глазами. И нет для альфы большего блаженства, чем послушно откинуть голову, подставляя горло. Специально для Уилла — его личного ангела смерти. — Видел бы ты себя сейчас, малыш… — восхищённо стонет Магнус, а в следующий миг снова забывает как дышать, едва омега наклоняется к его лицу и слизывает кровь. Проклятье… Он сошёл с ума! Окончательно обезумел! И — о, все силы Неба и Земли! — как же Магнусу это нравится… Его собственные ладони шероховатые и грубые из-за старых мозолей, и альфа чувствует это ещё более явственно, пока поглаживает чужие бёдра — гладкие, мягкие, светлые. Такие неуместные в его руках — как если бы картину эпохи Возрождения повесили рядом с граффити на заброшенной стройке. От Уилла пахнет грозой, беспощадной и манящей. В которую хочется ворваться — выбежать под дождь и, вскинув руки к содрогающемуся от грома небу, дышать, дышать, дышать, как сумасшедший… Влажный язык скользит от уголка губ Магнуса до шеи — повторяет дорожку алой капли. И, не успевает Магнус сделать новый, полный пьянящего аромата вдох, как в шею вонзаются клыки. Ровно в то место, где у омег находится брачная железа. У омег. У альф же отродясь её там не было! Тогда какого чёрта Магнус чувствует, что по телу прокатывается горячая волна? Будто это он — меченый омега, охваченный взбунтовавшимися в присутствии истинного гормонами. Руки смыкаются вокруг чужих хрупких рёбер. Но не пытаются оттолкнуть, чтобы наконец избавиться от жгущей шею боли — кажется, Уилл собирается изгрызть его сонную артерию, выпить всю кровь. Нет. Магнус притягивает омегу ближе. Укладывает себе на грудь, жадно шарит по узкой спине, гладит торчащие лопатки, выступающие позвонки — изучая и запоминая каждый сантиметр. Хотя он и так всё прекрасно помнит — не забудет никогда, даже если уже не сможет назвать собственное имя. Кожа Уилла слишком сухая, тонкая, бледная. Ягодицы слишком тощие, бедра слишком узкие. Ничего из того, что прежде могло его привлечь: загорелые гибкие тела, упругие формы, сулившие небывалое наслаждение. Гори оно всё огнём! Огнём, в котором сейчас пылает Магнус, когда зубы Уилла наконец-то сменяет язык, неторопливо и со вкусом слизывающий кровь. Кажется, Магнуса обманули. Хотя он догадывался об этом давно — наверное, с первой же их встречи. Поэтому Уилл так его и околдовал, поэтому лишил покоя и остатков разума! Но теперь альфа удостоверился в очевидном: в его руках оказался никакой не ангел. Демон. Крови, огня и возмездия. Который выгрыз на шее ровно то же, что и Магнус несколько месяцев назад. — Давай ещё, — резко выдыхает альфа, сам не понимая, в шутку или нет. — Укуси и с другой стороны тоже. Чтоб наверняка. — Ты просто псих… — Видишь, этот шрам? — Магнус перемещает руки Уилла чуть пониже, к рваной полоске прямо над ключицей. — Вот тот урод действительно был психом — пытался перерезать мне глотку тупым кухонным ножом. Мы устроили облаву на его дом. Он торговал детьми, продавал их всяким богатеньким извращенцам в Штатах. Когда мы его накрыли — в подвале сидело не меньше десяти. — Зачем ты мне это говоришь? — голос Уилла хрипнет, а пальцы мнут рубашку у Магнуса на груди. Она всё ещё на нём? — Хвастаюсь добрыми делами, наверное. — Я оценил. — Правда? — Ты всегда такой болтливый, когда… — Уилл нервно усмехается, — на тебе расстёгнуты штаны? — Честно? — низкий хохот разлетается по комнате. — Почему-то только с тобой. Одно быстрое движение — и они меняются местами. Снова Уилл накрепко зажат между жалобно прогнувшимся матрасом и сильным твёрдым телом. Снова его отросшие до плеч волосы рассыпаются по подушке взвившимися чёрными змеями, пока колено Магнуса требовательно вклинивается между беспомощно сведённых бёдер. Снова губы сминают губы — тут же ощущая вкус недавнего укуса. Вкус самого греха. У них больше нет времени. Магнус и так потерял его достаточно: когда не рухнул на колени прямо перед обомлевшим пареньком в коридоре дома Даррена — едва нос уловил, что перед ним стоит истинный, — и не предложил ему руку, сердце и весь хренов клан в придачу. Неужели тем обомлевшим пареньком когда-то был его Уилл? Смотрящий теперь так прямо, так дерзко. — Мой мальчик… — урчит альфа, бесстыже шаря руками по кажущемуся столь хрупким телу. — Ты такой мокрый там… Такой мокрый… И всё это для меня? — Заткнись, — отчаянно всхлипывает Уилл, вызывая лишь беззлобную улыбку. Один поцелуй Магнус оставляет на его костяшках, второй — на тонкой щиколотке, прежде чем закинуть ту на своё плечо, заставляя омегу прижаться ближе и задышать чаще. Вены на руках вздуваются, когда ладони упираются в матрас по обе стороны от головы Уилла. Теперь он не сбежит. Никуда. Никогда. А любого, кто хоть глянет в его сторону, Магнус сотрёт с лица земли. — Не могу передать, как мне сносит крышу, когда ты лежишь подо мной такой растрёпанный… И возбуждённый. — Тебе показалось, — Уилл упрямо отворачивается, и его подбородок мигом оказывается зажат в крепкой хватке железных пальцев — резко возвращающей обратно и лишающей возможности спрятать взгляд. — Показалось? — прищур Магнуса хитрый, бесовской. — Неужели? Ну, тогда… Я просто обязан удостовериться наверняка. Головка члена мягко скользит по пугливо сжавшемуся отверстию, а после и те самые железные пальцы опускаются следом с осторожностью, совершенно им несвойственной. — Детка, да тут столько смазки, что хватит на троих. — Я же просил тебя молчать… — Уилл пытается закрыть лицо руками, но альфа рывком заводит их ему за голову, намертво фиксируя запястья. — Не бойся, — губы сцеловывают выступившие в уголках глаз Уилла слёзы. — Такой напуганный кролик… Я же не собираюсь тебя пытать. Представь, будто ласкаешь себя сам. Не говори мне, что никогда не играл со своей дырочкой. Даже такие ангелы это делают. — Ты можешь просто не открывать свой рот? — Не открывать? Ты уверен? — Более чем. — Какой непоколебимый. Но тогда я не смогу сделать это… Одним движением Магнус задирает футболку Уилла до груди. О да. Всё именно так, как он и ожидал. Соски напряжённые, припухшие… — Такие розовые… — дыхание альфы холодит разгорячённую кожу, прежде чем губы смыкаются на одном из нежных бугорков. — И чувствительные, да? — зубы прихватывают лишь на секунду, и тут же сменяются пальцами, слегка царапающими твёрдыми мозолями. — Даже не вздумай врать — я же чувствую по запаху. Тебе нравится поласковее или погрубее? Чёрт, готов поспорить, погрубее… Как же ты течёшь… Я и не знал, что смазки может быть так много. Ну чего ты смущаешься? Это же восхитительно. — Ты просто ужасен! Замолчи! — хнычет Уилл, закусив ребро ладони. Пытается не застонать? Что ж, этому Магнус сейчас с удовольствием помешает. Стащить насквозь промокшую футболку — какого черта она вообще всё ещё на Уилле? — по-хозяйски огладить выпирающие рёбра и подрагивающий живот. А затем проделать тот же путь губами. Отлично, уже слышится жалобный скулёж. Какая милая дорожка светлых волосков, сбегающая от пупка вниз. Прямо к светлым кудряшкам на лобке. При виде которых голова почему-то идёт кругом, а позвоночник простреливает непреодолимое желание уткнуться в них носом и втянуть максимально сконцентрированный там запах. А Магнус, к счастью, не из тех, кто борется с собственными желаниями. — Что ты делаешь?! — вскрикивает от удивления Уилл, вцепившись альфе в волосы, чтобы оттащить от своих бёдер. Впрочем, абсолютно безуспешно. — Хватит! Проклятье… Да почему это так возбуждает?! Магнус уже сто лет не видел омегу, чьё тело не было бы депилировано до состояния пятилетнего ребёнка. Все шлюшки из борделя Джека, куда Магнус захаживал чаще всего, были гладкими, как шёлк. Некоторые даже сверкали парочкой бриллиантовых серёжек в проколах на мошонке или щёлочке уретры. А кто-то — и на складках ануса. Но сейчас от представшей взгляду нетронутости, невинности, чистоты голова идёт кругом, а тело колотит и потряхивает. — Ну точно кролик, — усмехается Магнус прямо в лобок Уилла, — вот и шёрстка. — Не нравится — плати своим эскортникам… Альфа даже фыркает от удивления, прежде чем недовольно рыкнуть: — Сейчас я покажу тебе, как мне «не нравится»! Секунда — и колени Уилла бесцеремонно разведены в стороны. Пока пальцы Магнуса, не дающие и шевельнуться, наверняка оставляют синяки, что не сойдут несколько недель. Ничего. Он потом извинится за каждый из них, перекрывая поцелуем. Скользнув ладонями под ягодицы омеги, Магнус вздёргивает его бёдра вверх — поближе, поудобнее. А в следующий миг припадает прямо к туго сжатой звёздочке ануса, тут же затрепетавшей под его губами. — Что ты.?! — вскрикивает Уилл. — Там?! Магнус! Задыхаясь от бессилия, омега бьётся в сдавившей его хватке, впивается в плечи Магнуса ногтями, упирается в них пятками. Тем самым лишь подстёгивая своего мучителя приоткрыть рот и издевательски медленно обвести языком пульсирующее отверстие. Теперь оно припухло и приоткрылось. Сжимаясь и разжимаясь, словно приглашает поскорее ворваться в его восхитительную тесноту. Наконец-то. Всё же тело отзывается на ласки самым что ни на есть правильным образом. По крайней мере Уиллу не будет больно. Пусть он и не сможет придушить все эти бесконечные доводы рассудка в своей светлой голове. Воздух в комнате уже раскалился до предела. И Магнус захлебывается им, как тонущий морской водой, наконец-то подтягиваясь на руках к раскрасневшемуся лицу Уилла. — Хочешь попробовать, какой ты на вкус? — он расплывается в улыбке, наслаждаясь чужим смятением. Однако в следующий миг теряется сам, когда губ касаются совершенно неожиданным невинным поцелуем. — Сладко… — оторопело выдыхает Уилл, кажется сам ужаснувшись своим действиям. Будто это не он считанные минуты назад изгрыз Магнусу всю шею! — Очень сладко, — мурчит Магнус, как тигр, наконец-то вцепившийся клыками в жертву, и, приставив головку члена к горячему отверстию, наконец-то толкается бёдрами вперёд. Кажется, весь замирает. Когда Магнус — как столько раз виделось ему во снах — сцеловывает с покрасневших губ первый стон удивления и сладкой боли. Сладкой, как сам Уилл… Наконец-то. Они единое целое. Альфа и омега, начало и конец. Две части одного сумасшедшего создания, по какой-то причине разрубленного пополам. Магнус чувствует пульсацию плотно обхватившего его колечка мышц. Чувствует бешеный стук сердца Уилла и его ногти, оставляющие кровавые следы на уже покрытых шрамами предплечьях. Чувствует, как планета вращается вокруг своей оси, как целая галактика несётся сквозь бесконечность космоса. И Магнус несётся вместе с ней. Это больше невозможно контролировать. Безумие шаровой молнией бьёт прямо в грудь, растекаясь по конечностям. — Посмотри на меня… — рокочет альфа. — Посмотри на меня, Уилл! Смотри мне в глаза! Магнус хватает его за подбородок, зарывается в волосы, сжимает запястья, заводя их за голову, придавливая, подчиняя. — Мой… — губы блуждают по шее и ключицам. — Только мой… Никому не отдам. Порву любого, кто притронется. Кто посмотрит. Хоть подумает! Разорву на части… Толчки жадные, дикие, нетерпеливые. Будто Уилл может раствориться в воздухе в любой момент. — Скажи, что я тебе нужен… — рычит альфа, царапая зубами розовеющую кожу. Прихватывает, втягивая в рот, и оставляет багровые засосы. Да, он пометит его полностью. Каждый сантиметр этого желанного, столь беззащитно распростертого под ним тела. Чтобы каждый видел, кому он принадлежит. Чтобы сам Уилл ни на секунду не забыл! — Скажи, — продолжает Магнус, — что хочешь, чтобы я не уходил… Чтобы не отпускал тебя… Но Уилл молчит. Дышит хрипло, стонет сдавленно, смотрит затравленным зверем. И, стиснув зубы, Магнус заставляет себя хоть на миг прийти в сознание. Этот омега никогда ему не подчинится. Всегда, как сигаретный дым, будет ускользать прямо из рук, какой бы глубокой ни была затяжка. Уилл терпит всё это только из-за метки. И исключительно из-за сносящих крышу феромонов его ладони сейчас с такой нежностью блуждают у Магнуса по спине. По вздутым мышцам, по шрамам, по следам от пуль, порезам и ожогам… Изучая, запоминая. Сталкивая два совершенно разных мира Магнуса друг с другом. Первый — где руки О’Доннела по локоть в крови убитых им врагов. И второй — где Уилл ласкает его истерзанное тело, заставляя дрожать и задыхаться, как зелёного юнца в ранний гон. Узел начинает набухать, зажатый восхитительной жаркой теснотой. Дёсны над клыками зудят в желании вонзиться в железу. А в следующий миг каждый мускул прошибает электричеством. Кажется, Магнус отключается на несколько мгновений. Кажется, его кости превращаются в жидкость, становятся легче воздуха. А всё в мире видится ясным и простым. Ведь что может быть более правильным, чем Уилл сжимающийся на его члене от множественных оргазмов и выстанывающий его, Магнуса, имя? Зубы впиваются в метку — резко, но осторожно, начисто перекрывая прежний рваный след. Природа действует, как всегда, исправно: анус стискивает узел внутри, ритмично пульсируя — выдаивая досуха, вынуждая кончать снова и снова, пока Магнус не теряет ощущение пространства и времени. Только кожа Уилла под его руками. Только дыхание, обжигающее губы, и вжатые в его бёдра липкие от смазки ягодицы — вот единственная реальность. Сгребая омегу в охапку и завалившись с ним на бок, чтобы не раздавить — одному богу известно, как долго будет длиться сцепка, тем более у истинных — Магнус зарывается носом в пахнущие дождём волосы, чтобы до боли в лёгких втянуть наконец-то переставший горчить запах. Хочется ещё. Толкнуться, ощутить, как снова Уилл сожмётся и запульсирует вокруг его узла. О, святые и грешные, ему всегда будет мало этого омеги. Он хочет обладать им от вихрастой макушки до тонких щиколоток, которые несколько секунд назад были скрещены у него на пояснице. Хочет, чтобы с теплом взглянули в глаза и с доверием свернулись в руках. Хочет и сам положить гудящую от мыслей голову на острые коленки и ощутить, как чужие пальцы нежно путаются в волосах. Повернуться спиной во сне и ждать вовсе не удара, а того, что между лопаток уткнется холодный кончик носа, пока тонкие ручонки оплетут туловище. Проклятье, когда Магнус стал нуждаться в этом всём, как в кислороде? Сам же говорил мальчишке — никаких детских глупостей. Предупреждал, что от этих отношений Уилл может ждать только двух вещей: незабываемого опыта в постели и бесконечного количества дорогих побрякушек. Взамен на молчание, послушание и регулярные выходы в свет — появляться под руку со льнущим к нему молоденьким блондином Магнусу только на пользу. Чего альфа в жизни не мог предположить, так это любви. Так это, что будет терять голову из-за чьих-то глаз цвета тысячелетних ледников. Чей холод так же не измерен. Хотя, говорят даже ледники рано или поздно растают… На нежной коже омеги уже краснеют следы: от пальцев, поцелуев, укусов. И Магнус ещё раз касается каждого из них, вырисовывая задумчивые узоры. — Знаешь, — его шёпот ерошит волосы у Уилла на виске, — я каждый день придумываю новые предлоги, чтобы заставить тебя навсегда остаться рядом. — И как? — сонно спрашивает Уилл. — Придумал? Лицо альфы смягчает озорная улыбка, прежде чем он слегка подаётся бёдрами вперёд. Задевая некую точку внутри Уилла, заставляя того вскрикнуть и тут же кончить Магнусу на живот. — Кажется, да, — довольно мурчит альфа. — Ты невыносим… — вздыхает Уилл, однако обессиленно утыкается лбом в чужое мускулистое плечо. Конечно, он устал. Магнус ведь так его оттрах… вымотал. — И как тебя до сих пор никто не пристрелил? — Пытались — я бессмертен. Как ты себя чувствуешь? — пальцы непривычно ласково пробегаются по спутанным прядям омеги, убирая их с лица. — Нормально. — Нормально?! Уилл, чтоб мне провалиться! — Что ты хочешь услышать? — Ты был при смерти час назад! — Сейчас я не умираю. — Тебе стало лучше? — Мне… — тело Уилла непроизвольно напрягается у Магнуса в руках, — немного неловко разговаривать с тобой, пока… Ну, ты понимаешь. — Пока я всё ещё внутри? — Не нужно было это озвучивать. Магнус оскаливается: — Пока твоя восхитительная задница не хочет меня отпускать? — Заткнись. — Ты так пульсируешь вокруг меня, — слегка качнув бёдрами, альфа срывает с губ Уилла новый стон, — что, кажется, я сейчас просто рехнусь. — Клянусь, я тебя ударю. — Милости прошу. А ещё вот это, — мазнув по своему животу, Магнус с вызовом смотрит на омегу, а затем облизывает палец. — Чёрт, даже здесь ты сладкий… — Хватит! — Когда ты злишься, то сжимаешься ещё сильнее. Постарайся расслабиться, а то мы проторчим здесь несколько часов. — Тогда перестань… делать то, что ты делаешь. — Ни за что на свете. Я-то как раз надеюсь, не расцепляться с тобой до самого утра. — Я уже говорил, что ты ужасен? — А только что мы с тобой, кажется, очень даже поладили. Сколько раз ты кончил? Три? Четыре? — Могу задать тот же вопрос, — хмуро бросает Уилл. — О, я — по меньшей мере пять! — Всё, хватит… — И еле сдерживаюсь, чтобы не сделать это снова. Он не врёт. Действительно вот-вот обкончается в шестой раз подряд и действительно изо всех сил старается это не сделать. Понимает ведь, что ощущения, которые испытывает сейчас Уилл — и без того новые, непривычные, пугающие — совершенно не облегчит ещё одна порция спермы, зажатая в его невинной дырочке раздутым до размера кулака узлом. Чёрт, главное не кончить от одной только этой мысли… — Болит? — Магнус хмурится, стоит Уиллу потянуться к метке. — Совсем немного. Как обычный укус. — У меня тоже. — Что? — Твой укус. Почти не болит. — О чём ты? — Ты укусил меня, неужели не помнишь? — усмехается Магнус, показывая Уиллу шею. — Я… Это я? Но… — пальцы омеги замирают в сантиметре от кровящего следа. — Прости. — С ума сошёл? — Наверное, раз сделал такое и даже не помню. — Я не о том! Не за что тут извиняться. Изгрызи меня хоть всего — я только «спасибо» скажу. Да я чуть не кончил, когда ты это сделал! Мой маленький вампир. — Просто прими к сведению — ты слишком много говоришь. Это очень… — Возбуждает? — Смущает. Мягко говоря. — Твоё «прими к сведению» означает, что у нас будет второй раунд? Ну не надо так на меня смотреть. Я же не говорю, что прямо сейчас. — О’Доннел, ты… ты… — Что? Непростительно горяч? — Язык у тебя без костей. Вот что. — Верно, без костей. И ты уже успел это оценить. — Седьмое пекло… — стонет Уилл, и Магнус не может сдержать искренний, громкий смех. — У меня есть к тебе просьба. — Всё что угодно, душа моя, — пальцы альфы очерчивают контур чужих припухших губ. — Я хотел бы поговорить с Эмметом. — Что?! — Почему-то мне кажется, что со мной он будет более откровенным. И выдаст, кто… — Какого чёрта ты вообще сейчас об этом думаешь?! — рявкает Магнус. — Потому что кто-то всеми силами пытается нас убить, — устало отвечает Уилл. — Особенно тебя. И рано или поздно мы выйдем из этой комнаты и нам снова придётся его искать. — Во-первых, не «нам», а «мне». Со своими врагами я разберусь сам. А во-вторых, пока что ты всё ещё здесь, со мной в постели и с моим… — Магнус кашляет, — сцепленный со мной. Поэтому просто лежи и отдыхай. А если не получается — так я могу и помочь. Поработать рукой — как вижу, ты внизу всё ещё очень даже твёрдый. — Во-первых, именно я договорился с Эмметом, чтобы тебя не отдали на растерзание его шайке психопатов, — омега напрочь игнорирует последнее предложение. — А во-вторых… Ты что, ревнуешь? Уилл сужает глаза совершенно бесстыже. Вот же маленький бесёнок! Всё-таки прекрасно понимает, что может вертеть Магнусом, как хочет, и сам этим наслаждается. — К Эммету? — небрежно бросает Магнус, хоть внутри и скручивается тугой узел. — Он — омега. — Может, для тебя это новость, но не все думают только о наличии узла в штанах. — Наличии узла? Надо же, как мы заговорили. — Магнус толкается бёдрами вперёд, тут же ощущая волну мелкой дрожи, прокатившуюся по телу Уилла. — Наглость передаётся половым путём, да? — Очень на это надеюсь, — холодно хмыкает омега, хоть щёки его и краснеют. — Не думай сейчас об Эммете, — большой палец мягко гладит тревожную морщинку между светлых бровей. Как же хочется стереть её совсем. — Ни о чём не думай. Отдыхай, а лучше поспи. Я буду рядом. — Ты же помнишь, что пообещал? — речь Уилла становится всё более медленной, движение неторопливыми, а веки тяжёлыми. Природа опять берёт своё — омеге необходимы покой, тишина, и тепло объятий его альфы. Тогда у них получится здоровое потомство, тогда зачатие пройдёт успешно. Конечно, при условии течки. — И что же? — спрашивает Магнус. — Что всё это ничего не значит. Сонные бормотания вскоре стихают, а глаза Уилла закрываются. Сердце жалко барахтается у Магнуса в груди, когда он прижимается губами к метке, которую поставил считанные минуты назад. Наконец-то по всем правилам. Наконец-то с согласия — почти — Уилла. Наконец-то, пока тот судорожно обнимал его ногами и чуть не терял сознание в оргазме. — Ничего я тебе не обещал, Уилл, — выдыхает Магнус в волосы уже спящего омеги, прежде чем и на него наваливается неожиданно мирный, крепкий сон. Просыпается альфа оттого, что кто-то ворочается под боком. В комнате темно, но дело в наглухо зашторенных окнах или наступившей ночи — понять невозможно. Тихое сопение заставляет опустить глаза и жадно скользнуть взглядом по белеющей в сумраке фигуре. Уилл всё ещё спит. Тогда как нос Магнуса отчётливо улавливает насыщенный сладко-терпкий запах смазки и его собственной спермы. Член, больше ничем не удерживаемый, выскользнул наружу. И теперь густая белёсая струйка лениво вытекает из припухшего отверстия, края которого судорожно пытаются сомкнуться, но попросту не могут это сделать. Седьмое пекло… Как же хочется вылизать его. Это умопомрачительное доказательство того, что Магнусу всё не привиделось, не приснилось. Размашисто провести языком — от трепетно выступающего копчика прямо до гладеньких яичек. А потом, как последний псих, во весь рот улыбаться тому, что Уилл стонал и выгибался в его руках, сам подставляя лицо под поцелуи. Насколько же мальчишка покраснеет, когда он напомнит ему об этом. До самых корней волос и кончиков ушей, по которым Магнус тоже пройдётся горячим языком, прежде чем нежно прихватить зубами мочку. Хотя страх, что, едва Уилл откроет глаза, как смелость и страсть в них снова сменятся холодной настороженностью, всё же мерзко ворочается где-то в животе. Будто, стоит распахнуть окно, и лучи солнца сожгут всё то хрупкое и зыбкое, что возникло между ними в минуты близости — искренности. А чужие любопытные взгляды заставят Уилла опять спрятаться в свой панцирь. Но Магнус этого не допустит. Он поговорит со своим личным ангелом (всё-таки с обугленными крыльями). Он найдет нужные слова. Хоть никогда и не был в этом силен. Внезапный шум вынуждает напрячь слух. Снизу доносятся голоса — громкие, возбуждённые. Напоминающие, скорее, крики. Проклятье, что там уже стряслось у этих остолопов? Наверняка, Алан снова недоволен своим не менее «уступчивым» сынком. Они же разбудят Уилла! А ведь он так устал, принимая в себя член Магнуса… Подмахивая его нетерпеливым толчкам… Улыбнувшись сыто, словно кот, что провёл всю ночь в рыбной лавке, альфа нехотя выпутывается из кольца тонких рук. И, оставив на лбу Уилла неожиданно целомудренный поцелуй, осторожно поднимается с кровати. Так уж и быть, в честь столь отличного настроения Магнус даже не будет откручивать головы тем, кто вырвал его из тёплых, пахнущих дождём объятий Уилла. Льнувшего к нему по собственной воле! И ничего, что во сне. Сейчас — во сне, а спустя пару подобных раундов в постели омега будет жаться и ластиться к нему сутки напролёт. Отвлекать от работы, бесцеремонно забираться на колени во время важных телефонных разговоров, прижиматься губами к шее. К метке, которую Уилл сам — сам! — ему поставил. Он пометил Магнуса, потому что принимает его, потому что ревнует и хочет, чтобы каждый встречный знал: этот альфа занят. И Магнус никогда не думал, что будет так счастлив обрести этот, казавшийся некогда таким позорным, статус. Ведь «занят» значит также «нужен» и «любим», седьмое пекло! На лестнице голоса слышатся громче, а на первом этаже Магнус может с трудом разобрать обрывки слов. Всё-таки кричит Даррен. Вот же мелкий паразит, всё ему неймётся! — Какого хрена вы тут разорались?! — гремит Магнус, распахивая дверь, и вдруг замирает на пороге каменным столбом. На него смотрят глаза — сощуренные, пронзительные. Глаза цвета самой грозовой тучи, самого чистого серебра. И самой ядовитой ртути. — Что за люди… — тянет Эммет и, скривив губы в подобии улыбки, грациозно поднимается из потрёпанного кресла, в котором до этого сидел. — Как поживает мой дорогой Уильям? Ты уже успел его оприходовать? Надеюсь, что нет. Потому что я пришёл за ним.