инферно твоих чувств.

14 января 2025 год.      

Но что же стало с нашей детской мечтой? Мы разменяли жизнь на кружочки металла. Правильно нас мама в детстве ругала Мечта сегодня в мире не значит ничто… Стрелка на часах медленно ползла к трём часам дня, но за окном было уже темно — должно быть, из-за пасмурной погоды. Испортилась она ближе к двенадцати и, по тучам за окном, продержится ещё не один час. Такая резкая смена погоды была не диковинной для их маленького края, но продолжала оставаться неприятным дополнением. Из-за неё любое событие омрачалось, а обида, разрывающая грудь, ощущалась с новой силой. С того разговора прошло всего три дня, за которые испытал все стадии принятия. В тот день в нём взорвался калейдоскоп эмоций: горе смешивалось с гневом, вслед за которым шла жалость. От отрицания того, что собственная мать могла его продать, он пришёл к её оправданию, пытаясь найти в этой ситуации хоть что-нибудь положительное. В его голове крутились мысли о том, почему об этом сказали только сейчас. Пытался ли Такаши так подбодрить его? Или тыкал его лицом в то, что он – купленная вещь, и о каком-то равноправии ему остается только мечтать. В комнату вошёл Такаши, который все эти дни находился рядом, подозрительно часто пытаясь угодить Такемичи: приносил в комнату еду, делал массаж и постоянно интересовался его самочувствием. Такаши было слишком много, и это раздражало, и дошло до того, что Такемичи начал испытывать отвращение. Всё в Такаши стало не то: слишком громко дышал, сидел слишком близко, да и голос резал по ушам. Такое иногда случалось, и его расстраивало, что всё это было временным. Такемичи был уверен, что ещё неделя, и это пройдет, а пока он упивался нахмуренными бровями Такаши и косыми взглядами стаи. Они ощущали его чувства и разделяли это самое отвращение, деля между собой и портя себе настроение. Его удивляло, что ему ничего не говорили, может, сжалились и дали время реабилитироваться после раскрытия отвратительной правды. А может, и понимали, что не смогут с этим ничего сделать — надавят чуть сильнее, и будет только хуже. Такемичи упивался их беспомощностью в этой ситуации, точно так же, как они упивались своей властью над ним. — Может, поешь? — Такаши заглянул в комнату, пробегаясь по ней взглядом, словно впервые увидел её. — Всё ждёшь? Мне передали, что она едет, но это было часа три назад. Уверен, что она приедет? — Сам ешь! — воскликнул Такемичи, моментально тушуясь. Он прикусил губу, думая о том, что ему сказать. Нагрубить? Это было заманчивой идеей, но совершенно бесполезной. Поступи он так, и точно с матерью не встретится. По удушающему феромону Такаши было понятно, что пребывает он не в лучшем расположении духа. — Извини. Если захочу, то выйду сам, — Такемичи устало качнул головой, потирая глаза. — Только предупреди меня, когда мама приедет. — Я подумаю, — Такаши заговорщески улыбнулся и прошёл вглубь небольшой комнаты. Он удобно устроился на мягкой кровати и заглянул Такемичи в душу. — Ты действительно уже простил мать за такое? Я бы не смог, — в его голосе чувствовалась странная ностальгическая печаль, которая постепенно смешивалась с злобной обидой. Тема эта для Такаши оказалась неприятной. — Я вот думаю, опустился ли ты в моих глазах, или наоборот, — Такемичи хмыкнул, подмечая волнение в действиях альфы. Он незаметно сжимал простыни и поглядывал в сторону дверного проема. — Получается, своих ты не простил. Лицемерно получается, не думаешь? Из-за ситуации с сестрами злишься, а сам идёшь по стопам родителей. Не вижу в ваших действиях логики, — он покачал головой, смотря на сжатые губы Такаши. Он гадал вспылит ли тот сейчас или продолжит сидеть. Второй вариант развязывал Такемичи руки. Он желал воспользоваться чужой слабостью и поковыряться в открытых ранах. — Как бы выразиться... — Такаши молчал на протяжении нескольких минут, пытаясь подобрать слова. Такемичи их ждал и с жадностью наблюдал над каждой попыткой открыть рот и что-то сказать. — Родители уже получили своё, а с сестрами ничего не сделать. С этим можно только смириться и по-возможности понять. А вот ты... Ты сразу мне приглянулся, — Такаши мягко улыбнулся, погружаясь в приятные воспоминания. Казалось, что даже воздух вокруг потеплел. — Сначала я не понимал Тетту и Майки, точнее, их никто не понимал. — Поэтому Харучиё и Кейске так относились ко мне? — Такемичи сверкнул глазами, в голове промелькнули некоторые обидные слова, брошенные в его сторону. — Я уже начинаю думать, что в их глазах я был чуть ли не проститутом. — Может быть? Ты был не единственным кандидатом, но по велению судьбы всё сложилось именно так. Тетта был прав, что ты недостающая деталь в нашем пазле. Правда, прискорбно, что ты оказался альфой, но это не критично, — Такаши уже было протянул руку, чтобы погладить Такемичи по голове, но тот быстро среагировал, отодвигаясь. — Но мне всё ещё интересно, почему ты простил свою мать, но не нас? Они больше не твоя семья, и ты должен начать жить для себя. — Как ты любишь ребят, так и я люблю свою семью, — Такемичи выделил последнее слово, но сделал это, скорее, для себя, чем для Такаши. — Да и виновата ли мама? — Такемичи откинул голову назад, рассматривая потолок. Настроение у разговора становилось обыденным, словно они не обсуждали ужасные вещи, а просто интересовались делами друг друга. Может, это и было высшей точкой спокойствия? Или на него в очередной раз напала мерзкая и поглощающая апатия. Не то чувство, о котором хотелось задумываться. — Не понимаю я, — Такаши устало вздохнул, теребя мягкую ткань футболки. — Если твоё сердце так велико, то почему там не может найтись места для нас? — глаза сузились в лисьем прищуре, но почти сразу брови изогнулись то ли в извиняющемся, то ли сожалеющем о чем-то жесте. — Может, и велико, но всех подряд я туда не впускаю, — Такемичи пожевал губу и гадко усмехнулся. — Попробуй заслужить этот пропуск. — Прям заслужить? — Такаши выгнул бровь, корпусом поворачиваясь к Такемчи и кладя руки на его бедра. — Думаю, что этого можно добиться и таким способом. — Такаши придвинул своё лицо к шее Такемчи, опаляя её горячим дыханием. Делал он это нарочито медленно, чтобы преподать Такемичи урок, и, по возможности, посмотреть на его смущение. Глаза Такемичи неестественно округлились, а кончики ушей залились краской от смущения. Такаши застал его врасплох. Руки Такаши ощущались магмой, что постепенно окутывала его ноги. Помимо растерянности он ощущал испуг. У него не было чувства, что руки Такаши находятся там, где должны, как и не было намека на возбуждение. Его взгляд бегал из стороны в сторону в попытках что-нибудь придумать и не встретиться с Такаши взглядом. Случись это, и Такемичи стушуется, а значит, и такие выходки могут участиться. Ему нужно показать, что он не готов. Отсрочить этот ужасающий момент. Такемичи, недолго думая, откинул голову назад и со всей силы ударился лбом об лоб Такаши. Стало очень больно, но боль эту он разделял с Такаши, тот на удивление громко вскрикнул, хватаясь за лоб и шипя под нос ругательства. Они оба терли свои лбы, стараясь избавиться от пульсирующей остаточной боли. Такемичи был уверен, что один из них останется с шишкой, вероятнее всего, оба. Занятый своим лбом, Такемичи удивился, услышав смех Такаши — чистый и приятный. Он потирал свои глаза, которые слезились из-за смеха вперемешку с болью. — Так и убить можно, аккуратнее, — Такаши снова приблизился, заставляя Такемичи напрячься: он боялся, что, даже после такого удара, Такаши решит довести дело до конца. Успокаивало то, что того недоброго огонька в глазах не было. — Ещё никто так не отвечал на мой флирт. Только с другими так не делай, боюсь, они не будут так спокойны, как я, — Такаши одной рукой отодвинул запястье Такемичи ото лба, а другой провёл по красному пятну, слабо надавливая, тем самым вызывая негодование Такемичи. — Расслабься, больше ничего не сделаю. — Посмотрим, как ты расслабишься, когда окажешься в пасти тигра, — Такемичи закатил глаза, собираясь выдернуть свою руку из тисков Такаши, но тот качнул головой, сжимая руку Такемичи чуть сильнее. — В пасти, Такемичи, — Такаши подавил смешок, приподнимаясь. Такаши сначала дунул на проявляющуюся шишку, а после мазнул поцелуем где-то около. — У злого Такаши боли, а у Такемичи не боли. — Ненормальный! — Такемичи смутился, он негодующе проворчал. — Я тебя сейчас и по носу ударю! Мне терять нечего. — То есть подставишь свой лоб для ещё одного поцелуя? Я, конечно, с удовольствием, но если так хочется поцелуев, то подставляй губы, — Такаши неожиданно посерьёзнел и встал. — Отойду ненадолго. — Можешь не возвращаться, — Такемичи неожиданно почувствовал себя неуютно. Спустя минут пять послышался звук закрывающейся двери. Такемичи остался в полном одиночестве. Он посмеялся тому, что Такаши куда-то пошёл с таким лбом. Такемичи же решил быть умнее и воспользоваться возможностью приложить что-нибудь холодное. Предстать перед матерью хотелось достойно, пусть какая-то часть его и твердила придать себе такой несчастный вид, чтобы мать одумалась и забрала его. Такемичи понимал, что это было невозможным из-за взглядов матери касательно стай, но помечтать всегда хотелось. Такемичи сидел в столовой с упаковкой курицы, завернутой в полотенце. Она приятно холодила кожу и сбивала с него всю спесь. В голове в очередной раз проносились мысли о встрече и о том, как он себя поведёт. Ему хотелось сказать холодное «привет» и спокойно высказать все обиды, а после выслушать все извинения и наконец услышать заветное «пора домой». Ком в горле говорил о том, что это всё вынуждено остаться на уровне фантазий. Он чувствовал, что до встречи с матерью осталось совсем ничего, и в том, что Такаши пошёл именно за ней, был абсолютно уверен. Дверь открылась, по дому разнёсся яркий запах Такаши, а вслед за ним шёл незнакомый ему: горячее молоко с только испечённым печеньем. Такемичи подорвался с места, откидывая самодельный компресс и чуть ли не спотыкаясь на каждом шагу, выбежал в коридор, видя перед собой картину из снов. Мама ни капли не изменилась, возможно, даже стала краше. Такая жизнь положительно на неё влияла, она оказалась там, где и хотела, там, где и должна была. Верно, она изначально должна была выйти за наследника какой-нибудь корпорации и жить, ни в чем не нуждаясь, но всё пошло не по плану. Такемичи тряхнул головой и сглотнул вязкий ком, образовавшийся в горле. Лёгкие неприятно сдавило, а на глазах навернулись предательские слезы. Ему хотелось закричать во весь голос, но вместо этого выходили непонятные хрипы. Такемичи не успевал утирать слёзы, как на их месте образовывались новые. У него были миллион слов и тысяча чувств, о которых ему хотелось рассказать, но он не мог. Он сделал один неуверенный шаг в сторону матери, не смотря ей в глаза. Боялся. Такемичи смотрел в пол и всхлипывал. В этих слезах было все: грусть, тоска, обида, злость и радость, которая затмевалась остальной палитрой чувств. Такемичи и не заметил, как оказался перед белыми сапожками, а в нос ударил приятный запах. Такемичи поднял взгляд на женщину, в глазах которой была паника. Неужели она боялась Такемичи? Такого же не должно было быть. Он был хорошим мальчиком, и причин для ненависти не могло быть. Такемичи с мольбой смотрел в родные глаза, умоляя хотя бы о мимолетном касании. Хотелось оказаться в этих хрупких объятиях и никогда из них не вылезать. Женщина хотела было сделать шаг назад, но Такемичи упал на колени прямо перед ней, обнимая её за колени. — Мама, я скучал...Я всё тот же Такемичи...правда! Я твой любимый сын...Не смотри на меня так, я не выдержу, — слёзы полились с новой силой. В груди стал кончаться воздух, и его начало потряхивать. — Скажи хоть слово! Прошу! — Такемичи, милый, поднимись. Не унижайся так, ты альфа, а значит, должен быть сильным, — маленькая аккуратная ручка коснулась его волос, нежно поглаживая. — Обязательно поговорим, а теперь вставай. Я же только с улицы. — Такемичи, послушай маму, иди в свою комнату, думаю, там разговаривать будет комфортнее, — Такемичи и не заметил, как Такаши остался позади, подхватывая его под логти и поднимая на ноги. Такемичи недоверчиво покосился на Такаши, но успокоился, увидев сдержанный кивок матери. Путь до комнаты был недолгим, но он старался его растянуть, каждые пять секунд оглядываясь назад, боясь, что мама снова исчезнет. Жаль, вечно он идти не мог, а Такаши словно только и ждал того, чтобы Такемичи скрылся в темноте комнаты. В голове крутилось множество отрицательных мыслей, пожирающих его изнутри. Такемичи гнил. Мама была ядом, и Такемичи был готов добровольно ею отравиться. Такемичи утирал свои слезы вышитым платочком и вслушивался в каждый звук. Мама с Такаши о чём-то разговаривали, но громкое сердцебиение и паника не давали ничего расслышать. Он пытался успокоить себя, но все было тщетно. Такемичи гипнотизировал дверной проем, вплоть до самого появления мамы. Она выглядела неуверенно и зажато — должно быть, Такаши постарался. Не при таких условиях ему хотелось встретиться. Они так давно не виделись, а на лице мамы смятение, а в жестах чувствуется зажатость. Такемичи похлопал по месту рядом с собой, грозно кося глаза на Такаши, намекая на то, что сейчас ему здесь не рады и ему нужно время наедине с дорогим человеком. Нехотя, нежеланный слушатель всё же удалился, напоследок выделяя феромон так, чтобы он ещё с день дрейфовал по комнате Такемичи. Меж бровей матери на секунду появилась маленький впадинка, а лицо исказилось в немом отвращении. — Как дела у Сакуры? — начинает неуверенно Такемичи, понимая, что мать на такой шаг не пойдет. Не в её характере ведомой, да и он теперь альфа. По его воспоминаниям мама перед ними и вздоха лишнего не делала. — Я скучал, — Такемичи старается звучать не обиженно, но губы предательски подрагивали. — А... — мама вздрагивает, некрасиво морща нос. — Думаю, хорошо? — на лице расползается неестественная улыбка и лисий прищур. Сидя лицом к лицу, Такемичи подмечает и морщины, скрытые макияжем, и стекающий пот по лицу. От мамы больше не пахло чем-то приятным. — Вижу, у тебя всё тоже хорошо, — миссис Стоун хлопает в ладоши, пытаясь разрядить обстановку. — Хорошо? Ты издеваешься или, правда, не понимаешь? — Такемичи сжимает волосы на макушке, нервно посмеиваясь. — Видишь это? — Такемичи отодвигает волосы с затылка, показывая отталкивающий на вид укус. Вокруг него кожа по-прежнему оставалась красной, указывая на то, что носитель своё положение до конца не принял. — Ну, ты сыт, одет и побоев на тебе не видно. Твоя стая обеспечит тебя связями, а выпуск из пансиона укрепит твою значимость. Разве это хуже нашей прошлой жизни? — Да! Хуже! Если бы не Хината и Ацуши, то я бы уже не выдержал! Я тут словно на поводке, я не могу дышать. Это гниение изнутри! Мне не дают быть с человеком, которого я люблю, а если с чем-то не согласен, то меня заставляют согласиться! Разве это можно назвать идеальной жизнью? Я бы лучше работал семь дней в неделю, нежели терпел всё это. — Ты ничего не понимаешь! Всё это делается ради твоего блага, ради блага Сакуры, — миссис Стоун специально ставит ударение на имя сестры, зная, что это сильно ударит по парню. — Связь с тобой обеспечит ей ту жизнь, о которой она мечтает! Сейчас она может носить новенькую одежду, а не бегать в твоей старой. — А потом ты выгодно подсунешь её кому-нибудь ради лучшего будущего! Замечательно! Неплохой бизнес получается, ты сама к этому пришла или мистер Стоун надоумил? — ядовито выплюнул Такемичи. — Я знал, что у тебя ветер в голове, но я верил в то, что ты любишь нас. — Я люблю... Правда! Для тебя так будет лучше, ну правда. Поверь маме в последний раз, — Миссис Стоун кладет свои ручки на плечи Такемичи, трогательно их сжимая. — Скажи честно, ты хотя бы вспоминала обо мне? Думала? Почему ни разу не приехала? Ты знала, какой ужас мне пришлось пережить? — икры заныли от одних воспоминаний о тех злосчастных ударах, а в колени впились рисинки. — Скучала! Очень сильно. А не звонила потому, что муж сказал. Тебе нужно было время на адаптацию, а потом ты уже и стаю образовал, чтобы встретиться с тобой, нужно было разрешение старшего. Твое поведение оставляло желать лучшего, поэтому и во встречах мне отказывали, дабы не провоцировать. — Это опять моя вина? Замечательно. Почему всегда во всём виноват я?! Удобно винить во всём подростка, правда? Такаши, слышишь, это и вас касается! Удобно давить на самого младшего, — Такемичи издал истеричный смешок. На большее эмоций не осталось. Он был полностью выжат. — С тобой бесполезно разговаривать. Вижу, что встреча с тобой — поспешное решение. Надеюсь, что ещё свидимся, когда ты станешь взрослее. — Миссис Стоун, уже уходите? Я провожу вас, — Такаши непринужденно улыбнулся, протягивая женщине руку. Она даже не оглянулась, когда уходила. Видимо, Такемичи действительно переоценил семейные связи.

xxxxxx

— Вернулся позлорадствовать? — Такемичи встретился с насмешливым взглядом Такаши и поёжился. Не так должна выглядеть любовь. Не должен человек радоваться, когда его возлюбленный находится на грани раскола. Но Такаши был ужасно рад. И Такемичи этого не понимал. Эта извращенная любовь и правда была его злокачественной опухолью, от которой уже не излечиться и в ремиссию не уйти. Ему оставалось ждать конца, но он бы не был собой, если бы в нем по-прежнему не трепыхалась жизнь. Такемичи сможет построить свою жизнь с нуля: сбежать и забыть о матери. Сакуру он сможет и тайно навещать, когда та станет старше. Собственноручно закрывать единственный луч света он не собирался. Он почесал метку на шее, которая зудела последние минут тридцать. — Вовсе нет, просто поинтересоваться и утешить, — Такаши раскинул руки для объятий, серьёзно приглашая в них Такемичи. Попытка успехом не увенчалась, но Такаши это не трогало. В данный момент агрессия Такемичи его нисколько не напрягала, даже забавляла и сглаживала неприятный осадок после разговора с матерью Такемичи. Он имел представление о его матери, но был удивлен, как у неё получилось воспитать кого-то с характером Такемичи. — Так поменялось ли твоё отношение к матери? Понимаешь же, что ей на тебя плевать. Что-же ты там имел в виду, — Такаши огладил свой подбородок, поднимая глаза вверх, создавая задумчивый вид. — Точно! Конвейер. Сакура подрастёт, и её тоже отдадут за кого-нибудь, а тут пока молодая, то еще одного сделать можно. — Хватит! Я могу злиться, обижаться и ненавидеть свою мать, но ты таким правом не обладаешь. Если хочешь самоутвердиться на этот счет, то нет, не получится. Сейчас я на эмоциях и мне больно, но в разговоре с тобой я ни слова о ней плохого не скажу, только лично ей, если это будет нужным. — Уверен, что будет следующий раз? — Не цепляйся к словам. Даже если его не будет, то с тобой, как и ни с кем из стаи, об этом я говорить не намерен. — С Хинатой и Ацуши поговоришь, да? — Такаши помрачнел. Такемичи в какой-то степени был рад тому, что паршивое настроение не только у него. — Может, и с ними, а что? Давай без ревности. Ты сам это начал и пожинаешь плоды этого. Я не думаю, что всем захочется смотреть на наши кислые мины или только на твою? Наверное, рис уже приготовили? — Как с тобой сложно, — Такаши помассировал виски. — Ты сегодня особенно наглый. Неужели так сильно действует встреча с родными? Ханагаки, только не забывайся. Будь тут кто-нибудь другой, то церемониться бы с тобой не стали. Всё, что сегодня случилось, — исключительно моя заслуга. Одно моё слово, и ни встречи с матерью, да и всего остального бы не было. Ты сам сказал, что мы не на равных. Если ходишь по краю, то думай, когда будет пересечение черты, раз не хочешь сталкиваться с последствиями. Терпкий запах мятного шоколада заполнил лёгкие Такемичи. Он раздражал слизистые, от чего из покрасневших глаз потекли слезы. Он был слишком резким. Такемичи и представить не мог, что Такаши мог пахнуть так. Пусть тот и любил покрасоваться своим феромоном, но всегда ограничивался лёгким шлейфом или непринужденным ароматом, к которому быстро привыкаешь. В обычных случаях запах Такаши даже успокаивал. Сейчас же Такемичи хотелось вывернуть все свои внутренности наружу. Было слишком противно. Такаши в это время снисходительно наблюдал над скорчившимся Такемичи. На его лице не дрогнул ни единый мускул, на лице читалась только победа и власть. Он неспеша подошёл к Такемичи, с каждым шагом усиливая своё влияние. Он погладил Такемичи по голове, мило улыбаясь. Рука неспеша опустилась к затылку, обхватывая шею и большим пальцем надавливая на укус. Такемичи зашипел, пытаясь вырваться, но из-за хватки и феромона у него ничего не получилось. Такемичи мог только беспомощно ёрзать на месте. — Теперь ты понимаешь, что если я дозволяю тебе многие выходки, то я вовсе не безобиден? Не только у тебя есть клыки, Такемичи. Мои могут вонзиться в твою шею, и для тебя всё будет кончено. Ты хочешь этого? Может, ты ведёшь себя так, чтобы спровоцировать? Тебе же нравится играть в жертву, — Такаши посмеялся, видя, как Такемичи пытается что-то сказать. — Помолчи пока, твой альфа ещё не закончил. Если кто-то из нас ещё поставит на тебе метку, то это будет конец для тебя, разве ты сам этого не понимаешь? Сейчас особую власть над тобой имеют только Манджиро да Кисаки, а представь, если у всех будет такая возможность? Конечно, издеваться над тобой не будут, но меры воспитания определенно изменятся. Такемичи судорожно закачал головой, отрицая всё сказанное. Одна мысль о таком будущем вызывала мурашки на коже. Такемичи по-настоящему испугался такой перспективы. — Значит, не хочешь. Я тоже не хочу ничего тебе ставить насильно. Мне в какой-то степени нравится твой строптивый характер, иногда это даже мило. Я не хочу, чтобы ты терял свой характер. Я полюбил тебя именно таким, и мне бы не хотелось, чтобы на твоё место вставала безвольная кукла, поэтому постарайся, Такемичи. Куклу-то полюбить я смогу, а вот ты вернуться в норму навряд ли, — Такаши убрал свою руку, ослабляя феромоны, он собирался уходить, но на последок решил сказать. — Подумай об этом и действуй умнее. Нужно знать, когда понаглеть можно, а в каких случаях черты переступать не стоит. Твой рис может показаться тебе раем, по сравнению с некоторыми вещами. Такемичи держался за свою шею, пытаясь откашляться. Лёгкие болели, а в горле саднило. Ему было ужасно плохо, хуже, чем при простуде. Ранее Такемичи ощущал себя выжатым, сейчас же он ощущал себя мёртвым. Ему хотелось отдохнуть. Такемичи повалился на кровать, обхватывая себя под коленями и закрывая глаза. Поскорее бы наступил завтрашний день.