Пожиратель Людей

      Каким-то чудом мне удается выбраться с территории замка незамеченным. Жители города, по всей видимости, услышали звон колоколов и теперь собрались у главных ворот замка со свечами и цветами, крича и рыдая.       Я боюсь за будущее Эверленда и за Венди, но, оставаясь здесь, я подвергаю ее еще большей опасности. Я должен уехать. И уехать быстро.       Все улицы, ведущие от замка, полны зевак и скорбящих, и я с трудом прокладываю себе путь.       Пробираясь сквозь все растущую толпу, я вдруг слышу плач. Не тихие рыдания скорбящего о смерти короля, а испуганные всхлипы плачущего ребенка.       Я осматриваю ближайший перекресток и замечаю маленького мальчика, забившегося в нишу у торговой лавки; его куртка порвана, лицо перепачкано грязью и мокрое от слез.       Вокруг больше никого нет.       Я перевожу взгляд с мальчика на соседнюю улицу, ту, что приведет меня прямо к моему кораблю.       — Черт возьми, — бормочу я и поворачиваюсь обратно к лавке. — Ты потерялся?       Я не знаю, сколько ему лет. Может быть, четыре?       — Ты можешь говорить? — спрашиваю я, когда не получаю от него ответа.       Его глаза красные и полны слез, но, увидев мой крюк, он прекращает хныкать.       Дети ненавидят этот крюк. Я знаю, он выглядит пугающе. И это одна из причин, по которой я его выбрал. Капитан пиратов и должен внушать страх, если он хочет чего-то добиться со своей командой.       — Все в порядке, — говорю я ему, пряча крюк за спину. — Ты ищешь свою маму?       — Мамочка, — всхлипывает он, подтверждая мои подозрения.       — Все будет хорошо. Ну-ка вставай.       Другой рукой я подхватываю его и сажаю себе на бедро. Его крошечные пальчики вцепляются в лацкан моего камзола, и он кладет голову мне на плечо.       — В какой стороне твоя мама? — спрашиваю я.       Он указывает налево. У меня нет времени, чтобы тратить его впустую, поэтому я надеюсь, что он понимает, о чем я спрашиваю.       Мы идем налево. Все больше людей стекается из города к воротам замка. Я защищаю маленького мальчика от давки и общего перевозбуждения.       — Почему эти люди так переживают, что умирает старик? — бормочу я, а мальчик смотрит на меня своими большими глазами и ничего не говорит. — Молись богам, чтобы у тебя было больше здравого смысла, когда вырастешь.       — Генри! — раздается голос над толпой.       У мальчика вырывается прерывистый вздох.       — Это твоя мама? — спрашиваю я.       — Мамочка, — хнычет он.       — Генри!       Я иду на голос и вижу женщину в поношенном плаще, которая, мечется в толпе, заламывая руки.       — Генри! — кричит она, заметив ребенка у меня на руках. — О, мой мальчик!       Мальчик начинает рыдать еще сильнее и протягивает к ней руки. Она забирает его у меня и крепко обнимает. Они оба плачут.       — Спасибо, — благодарит она и сжимает мою руку. — Да благословят вас боги. Вы хороший человек. Хороший человек, совершивший доброе дело!       — Все в порядке. Не нужно так суетиться.       Она дергает за шнурок, повязанный у нее на шее, разрывает его и протягивает мне. На нем подвеска в виде сияющей звезды. На большинстве островов существует какая-то религия. И на большинстве островов существует та или иная форма религии, которая считает звезды богами.       — Это вам, — говорит женщина, уговаривая меня взять его.       — Я должен…       Она перебивает меня, вкладывая амулет мне в руку:       — Берите. Вы должны принять его в знак моей благодарности.       Она прижимает мальчика к груди и исчезает за поворотом.       Я подношу ожерелье к свету от ближайшего фонаря. Амулет вращается, звезда улавливает золотистый свет, снова поворачивается в сторону, в темноту.       Вы хороший человек.       Эти слова эхом отдаются у меня в голове.       Хороший человек.       Хороший человек.       Мимо спешит еще одна толпа людей. Я хватаю ближайшего человека за плечо и притягиваю его к себе.       — У вас есть нож?       — Что? — Он пытается стряхнуть с себя мою руку, но теперь я настроен решительно.       — Нож? У вас есть нож?       Его друзья уходят все дальше. Он переводит взгляд с них на меня и тихо чертыхается.       — Вот. — Он вкладывает мне в руку перочинный нож. — он из дешевой стали. Смотрите не порежьтесь.       И убегает.       У меня скручивает желудок.       Я засовываю ожерелье в карман и движением запястья со щелчком открываю лезвие.       Я действительно готов к этой проверке?       Хороший человек, совершивший доброе дело.       Рок бросил вызов моим представлениям о собственной крови. Я должен знать, прав ли он.       Я прикладываю острый край лезвия к тыльной стороне руки, как раз под кожаным ремешком, которым мой крюк прикреплен к обрубку.       — Ну, вперед, — шепчу я, чувствуя, что меня вот-вот вырвет.       Коротким, резким движением лезвие рассекает мою плоть. Мой взгляд резко фокусируется в одной точке, голова кружится. Но мне удается остаться в сознании и посмотреть на кровь, сочащуюся из пореза.       Она черная.       Нет никакой разницы, совершаю ли я доброе дело или плохое.       Мой отец обманул меня.       — Черт возьми, — говорю я сквозь стиснутые зубы и меняю направление движения.       Рок был прав.