молодая красивая дрянь

Сару она принимает в семью на седьмую неделю после окончания судебного процесса. Эверетт ещё долго говорит, что у босса привычка подбирать обречённых преступников, Занзас смеётся над ее сентиментальностью и — опять же — с удовольствием посмотрит, как она сведёт ее в могилу. Скарлетт не хочет доставлять ему такой радости, впрочем, кто ее спрашивал. От Сары она могла бы отвернуться — могла, но не стала. Весть о том, что в Палермо поймана жестокая убийца, доходит до неё неожиданно, когда Скарлетт возвращается из поездки в Ватикан. Она ищет информацию и наконец выясняет, что Сара Уайльд — иммигрантка из Великобритании, переехала сюда пять лет назад и вчера была схвачена за убийство собственной сестры. — Я этого не делала, — кричит она, когда Скарлетт проводят в ее камеру. С ее связями не представляет трудностей устроить небольшое рандеву в тюрьме, но заключённая в таком состоянии, что ее бы желательно перевести в психиатрическую лечебницу, а не тюрьму. — Сара? — спрашивает Скарлетт, но ответа не получает. Чёрные волосы женщины закрывают ее лицо, — почти как у девушки из знаменитого фильма ужасов, — и она качается телом туда-сюда, то прислоняясь к стене, то отталкиваясь от неё, словно она ребёнок, который сам себя убаюкивает. Впрочем, это только сыграет ей на руку. — Сара? — она подходит ближе, касается ладонью лба. Гармония течёт сквозь кожу, обнимает женщину, и та почти готова поверить, что Скарлетт — давний друг, который пришёл на помощь. Как она и думала — Солнце. — Я знаю, что ты не убивала свою сестру. Знаю, что ты не хотела причинить ей вред. Хочешь, чтобы тебе поверили? Хочешь уйти отсюда? Женщина перед ней старше лет на пять, но кивает и слушает, как ребёнок. Скарлетт смелеет, гладит ее волосы, кладёт ладонь на холодное плечо. Все будет хорошо, повторяет она. Потерянная, потерявшая близкого человека, впервые столкнувшаяся с такой импульсивной вспышкой собственного пламени, Сара плывёт к собеседнице, как мотылёк на огонь. *** Занзас над ее способами нанимать кадры смеётся, будто услышал хорошую шутку. — Вам ли говорить, синьор. — ворчит Скарлетт. — Стоит ли мне пересчитать ваших подчинённых? Которые все как один — психи. И все же опасные психи. Которых Занзас подчинил своей воле. Скарлетт этим восхищена, и он это прекрасно знает. — Нападавшие были туманниками, запутали полицию и следствие и обставили все так, будто Сара убила свою сестру. Я обещала ей месть. Занзас одобрительно кивает. Лучший способ привязать кого-то из таких к себе — пообещать расправу. Или лучшую жизнь. Или и то, и другое вместе. — И для чего ты мне это рассказываешь, мусор? — Вообще-то планировала плавно перейти к теме вашей семьи. Он заметно напрягается. Разговаривать о семье он ненавидит, начиная от темы его усыновления, заканчивая дерьмовым выбором нового босса. — Ходили слухи, будто это вы убили трёх своих старших братьев. — И что? — Это правда? — Не твоё дело. — Но мне интересно. — Ну так засунь свой интерес в задницу. Скарлетт наигранно качает головой, словно возмущена его манерами. Он знает, этим ее не смутить, не оттолкнуть; как и он, Скарлетт выросла на улицах, сколько бы сейчас не строила из себя светскую барышню. — Я не убивал их. — А хотели бы? — Нет, — отрезает Занзас. Скарлетт хочет спросить что-то ещё, но он поднимается, оставляет недопитый стакан виски. Разговор окончен, и даже не пытайся его продолжить, — понимает она. Занзасу на сегодня достаточно. Он был готов пройтись по трупу старика к креслу десятого босса. По трупам братьев… Братья правду не рассказали, но никогда не давали понять, что он хуже. Занзас вырос на улице, где дети взрослеют быстро и жестоко, где розовые очки бьются стёклами внутрь; Энрико водил его в ресторан у пристани, Массимо впервые дал ему попробовать шотландский виски, а Фредерико возил в школу на своей машине и в придачу к этому ловил восхищённые взгляды старшеклассниц. В мафии не было времени быть ребёнком, как и у детей на улицах. Но братья почему-то хотели дать ему это почувствовать. Занзас огрызался и бесился. А потом стало этого не хватать. Он помнит, у них были ссоры, и никто из них не отличался спокойным нравом. Имело ли все это значение, когда после пробуждения он узнал, что все они — мертвы?