Alpha Dog

***

Чанбин не звонит очень долго. Так долго, что Сынмин порывается сделать это сам, но каждый раз останавливается. Очевидно, им обоим нужно время обдумать произошедшее, и Сынмину бы не понравилось, если бы его торопили. Зато теперь он периодически видит Джисона. Тот мелькает вдалеке, бывает замеченным в отражениях витрин и зеркал. Чанбин сказал, что он следит за ним, и тот и правда следит. Странно, но Сынмин чувствует себя спокойнее, зная, что он где-то рядом. Его все еще передергивает от мысли о нем в их с Чанбином постели, но сейчас это по крайней мере обрело какой-то смысл. Да и винить Джисона не в чем – он защищал Сынмина каждый раз, когда был рядом, защищал от Чанбина. С ним рядом становится легче. Когда Чанбин наконец звонит, спустя долгие два месяца, Сынмин чувствует себя измотанным и истончившимся. О чем можно было думать так долго? Он приезжает сразу же, раньше времени, и застает у Чанбина каких-то людей, мужчин и женщин, в строгих костюмах, и всех как одного с папками в руках. Уже вечер, но Сынмин понимает, что Чанбин вел переговоры, так что он прикрывает дверь в кабинет и раненным зверем мечется по холлу, не в силах вытерпеть, когда же все уйдут. Когда ему наконец удается войти в кабинет Чанбина, оставшись с ним наедине, он молчит, сидя в кресле, и разглядывает мужчину напротив. Чанбин тоже потерял краски. Он выглядит похудевшим и осунувшимся, и Сынмин сначала думает, что это связано с ним, а потом вспоминает, какого рода у Чанбина работа и все же тихо спрашивает: - Ты в порядке? У тебя нет никаких проблем? Чанбин смотрит удивленно, а потом невесело хмыкает и проводит ладонью по лицу. - Я в порядке, да. - У тебя корни отросли, - неловко говорит Сынмин, не зная, о чем на самом деле говорить, - а мне нравился этот цвет. - Не было времени добраться до салона. - И духи другие. Сынмин смотрит на него с беспокойством и вертится на месте. - Ты как щенок, - мягко улыбается Чанбин, встает и подходит к Сынмину, а потом обнимает его и тот утыкается лицом в живот. - Я скучал, - бубнит Сынмин, а Чанбин гладит его по тоже отросшим волосам. - Я думал, тебе нужно время. Много времени. Я совершил ошибку. - И наказывал себя? Зря, ведь получается вместе с тобой наказание получал и я тоже. - Да, получается, я все время все делаю неправильно. Пальцы зарываются в волосы сильнее, а Сынмин крепче прижимается к нему, сжимая в кулаке ткань на спине. - Пойдем в мою спальню, мне нужно кое-что взять оттуда. Сынмин кивает и идет следом. Он, конечно, рассчитывал, что они все же сначала поговорят, но иногда секс бывает лучше разговоров. И иногда он отлично развязывает язык. Но в спальне Чанбин усаживает Сынмина на кровать, а сам копается в комодах, перебирая вещи. Самые обычные. Хватает коробку с дорогими часами и парфюм и кидает на кровать рядом с Сынмином. Тот не понимает, что происходит, поэтому на очередном витке его метаний, ловит Чанбина за руку и усаживает рядом. - Сынмин, мне нужно, уехать. - Ладно, когда вернешься? - Это связано с моей работой, и нужно разбираться долго и обстоятельно. В другой стране, буквально преследовать, выслеживать и поймать. Но аккуратно. Сынмин хмурится и не понимает, зачем ему эти подробности. - Это надолго, полгода точно. Сынмин тяжело вздыхает, представляя, как ему сейчас придется сообщить отцу, что он берет отпуск на полгода. Допроса не избежать точно, так что тут надо придумать что-то адекватное. Вот если бы подстроить под это командировку… Но Сынмин улыбается и тут же спрашивает: - Будут сложности, но в какую страну ты летишь? Может, я смогу туда по работе поехать, а не просто сбегать с бандитом из семьи. Сынмин хихикает своей шутке, но Чанбин вовсе не улыбается. - Ну что? Или ты хочешь сказать, что там будет слишком опасно? - Нет, не будет, не более чем здесь, но… - Чанбин отводит взгляд и вздыхает, - я не думаю, что тебе стоит ехать. Точнее, я уверен, что не стоит. У меня не будет на тебя достаточно времени, тебе придется обманывать семью. Я думаю, это наложит лишние обязанности и ограничения, а счастья не принесет. - Но ведь, - Сынмин хмурится и мотает головой, - но ведь ты сказал полгода, а может быть и больше. Мы не увидимся? Чанбин качает головой. - Нет! – резко вскрикивает Сынмин, сильно сжимая его руку, - нет. - Ты свободен, Сынмин, - тихо говорит Чанбин и прячет глаза, красные глаза, - ты свободен, как и хотел. Я не хочу сказать, что все что было, было ошибкой, но… я все равно ошибся слишком много раз. И даже если ты скажешь мне, что простишь меня, это не поменяет моих собственных чувств к себе самому. Я не уверен, что прощу себя. Сынмин молчит и не может поверить. Он так хотел этого, так мечтал. Быть свободным. Не зависеть от Чанбина, не быть обязанным являться по каждому зову. Но он думал, что, когда это произойдет, он придет к нему сам, и покажет, как надо, как правильно, научит любить по-нормальному. А теперь оказывается, что приходить будет некуда, и Чанбин уезжает, а ощущение, как будто сбегает. - Почему не сказал раньше? – спрашивает Сынмин скрипуче и смаргивает влагу с глаз, - ты отнял у меня два месяца жизни. - Я могу компенсировать любым способом, который скажешь. - Отложи поездку на два месяца и проведи их со мной. - Я не могу, Сынмин, не могу и ты это прекрасно понимаешь. В глубине души, ты ведь знал, что однажды я сломаюсь, верно? Я видел твой взгляд, в тебе тоже живет хищник, и он наверняка только и ждал этого момента. Ты в шоке сейчас, но просто выдохни и подумай. На утро ты найдешь массу плюсов. Может, найдешь того парня из тиндера. Чанбин хватает вещи и подходит к двери. - Ты можешь остаться здесь, сколько захочешь. Скажешь Енхеку, и он вызовет тебе такси или водителя организует. Короче, сделает все, что захочешь. А мне пора в аэропорт, я и так опаздываю уже. И он уходит, а Сынмин сдирает с постели покрывало и сворачивается калачиком на чужих простынях. Они пахнут Чанбином. Его гелем для душа, его шампунем, даже его парфюмом, тем самым, который нравится Сынмину, а не эта сегодняшняя горечь. Сынмин лежит и ни о чем не думает. Он хотел бы проанализировать, понять, найти варианты, но он просто не может. Он лежит в чужой постели и дышит чужим запахом и надеется, что уснет, а когда проснется, окажется, что ему это все показалось. Но не клуб и Чанбин, а то, что Чанбин уехал. Он готов простить ему Джисона. Все, что угодно. Он уже давно простил. В действиях Чанбина была хоть и сомнительная, но все же логика – «я дам тебе одобряемого мной парня, чтобы ты больше не бегал от меня к незнакомцам». Сынмин стонет – Чанбин ему еще и парня с тиндера, очевидно Феликса, сейчас припомнил. Значит, и сам помнит, и его это все еще гнетет. А Сынмин даже не почесался извиниться ни разу. Он не знает, сколько проходит времени, когда в комнату заходит Енхек – управляющий Чанбина, веселый меленький мужчина в возрасте, который вечно создавал хаос, шум и какие-то приключения по всему дому. Чанбин называл его своим темным дворецким, хихикал и всегда одобрял любые безумные затеи, особенно, если они касались перепланировки и ремонта. Именно поэтому в этом доме всегда было столько народу. Сынмин улыбается своим мыслям. - Сынмин-щи, вы что-то хотите? Вызвать вам такси или сначала хотите ужин? - Нет, спасибо. Я хочу побыть здесь. - Но ведь… - Чанбин все-таки сказал выгнать меня отсюда, когда уедет? - Нет, конечно. Нет! - в голосе Енхека волнение, и он начинает тараторить, - оставайтесь сколько хотите, можете хоть переехать сюда. Господин сказал выполнять любые ваши желания, просто… Просто его самого теперь нет. - Хочу еще немного полежать. Его оставляют одного, и Сынмин сжимается в комочек и просто молча лежит с открытыми глазами, глядя перед собой. Он не понимает, что ему делать. Что можно сделать в такой ситуации. Они так чертовски неправильно начали. Чанбин прав, он ошибался слишком много раз, он совершил ошибку, начав все это именно так, и потом планомерно продолжал выбирать неправильные пути, поступал странно, опрометчиво и иногда жестоко, не понимал чувств Сынмина, но… Сынмин пошел на свидание с другим в тот самый момент, когда все между ними было очень хрупко, тогда, когда надо было сидеть, обнявшись, и говорить до хрипоты, обсуждая. Чанбин заставил Джисона набить ему тату, не спросив согласия. Дерьмовый поступок, но после него, что-то между ними действительно изменилось. Сынмин перестал верить в наказания, потому что знал, что их больше не последует. Он знал, что Чанбин будет сжимать зубы и терпеть все, что угодно, но это свидание не было способом расшатать чужие нервы. Сынмин согласился на него по глупости. Не подумав, не оценив ситуацию, устав в конце концов бесконечно думать и оценивать. И это запустило ужасную цепочку событий. Но даже так Сынмин все равно думает, что ему надо было начать разговор с Чанбином, а он проглотил недовольство, позволил им развлечься с третьим, а потом до последнего молчал в клубе, и только тогда выплеснул эмоции. Чанбин выглядел, как человек, который просчитался просто везде. Его страх был таким сильным, что коснулся и Сынмина. Сынмин стонет и бьет кулаком в подушку, он ведь знал, что все плохо, знал, что надо было ехать сразу, знал, что не надо было давать Чанбину месяцы на раздумья, которые привели к тому, где он сейчас – лежит в постели парня, который улетел от него в другую страну. Так Сынмина еще не бросали. Он лежит, не шевелясь и не знает, сколько проходит времени. В спальне Чанбина плотные шторы, так что здесь всегда темно, если не включать свет. Может, уже настало утро нового дня? Или прошло всего двадцать минут? Сынмин не знает, но вздрагивает, когда дверь открывается, принося с собой полоску света и тихий голос Енхека. - Сынмин… Он отбросил официоз, и Сынмин всхлипывает от этого. Ему страшно прямо сейчас. - Рейс господина улетел, так что… «Тебе больше нечего здесь делать», - мысленно продолжает фразу Сынмин. - Ты, конечно, можешь оставаться сколько пожелаешь, это правда, но… В этом больше нет смысла. - Спасибо, можно я полежу еще немного? Я уйду сам, как только смогу. Сынмин хотел бы разрыдаться, хотел бы закатить истерику и разнести здесь все в щепки, но он просто лежит и смотрит в никуда. Он думает о своей сестре, о поле для гольфа, об огромной ванной в отобранной за долги квартире, о том, что дед снова поймал его и снова потребовал снять серьги, о том, что он давно не приезжал в родительский дом и не видел маму, о том, что Чанбин слишком забавно смеется для криминального босса. Веки тяжелеют, и он мечтает провалиться в сон, но вместо этого будто бы бредит, события прошлого перемежаются с его фантазиями и надеждами, обрываясь темнотой этой ставшей привычной комнаты. Сынмин не спит и не бодрствует, просто страдает в постели человека, которого он не может и не хочет отпустить. Он не увидит его очень долго. Он сомневается, что Енхек или Джисон, если того удастся поймать за рукав, скажут, куда именно Чанбин улетел. Тот ведь так и не сказал. Можно, конечно, проверить расписание рейсов. Заодно открыть наконец и почитать вкладку со статьей про стокгольмский синдром. Сынмин смеется, зная, что у происходящего совсем другое название. Он приходит в себя, когда его кто-то касается, и он кричит от ужаса, зная, что в этом доме его некому защитить, что если кто-то захочет что-то с ним сделать, то он, возможно, обречен. - Хан! – истошно орет Сынмин, надеясь, что он где-то тут и услышит его, но руки, оплетающие его, прижимают к себе крепче, и за собственным ужасом он чувствует чужое колотящееся сердце. - Успокойся, тише. А то он и правда прибежит и сдуру меня пристрелит, - тихо шепчет Чанбин. - Это не… почему ты здесь? – Сынмин понимает, что ему просто снится сон. Его подсознание замучило само себя и теперь ему суждено страдать, смотря сны о несбыточном. - Я обманул, что опаздываю на рейс, он был значительно позже. Енхек звонил мне каждые полчаса и говорил, что ты не хочешь уходить, и я заставил его сказать, что мой рейс улетел. Но ты все равно не ушел. Сынмин, слепо щурясь, смотрит на часы – четыре утра. - Во сколько твой рейс? - Он все-таки улетел, - невесело смеется Чанбин и затихает, вжимаясь Сынмину лбом между лопаток. Сынмина трясет и он понимает, что это не сон. Чанбина тоже трясет, и от этого он сжимает руки только сильнее, начиная причинять дискомфорт. Сынмин кряхтит, но вжимает руки Чанбина себе в живот только сильнее – будто так он чувствует его по-настоящему и может поверить, что он и правда здесь. - Ты не уйдешь? - А ты? Сынмин отчаянно трясет головой. Он не понимает, о чем речь – об этой комнате и о том, что он отказался покидать дом Чанбина, или о том, что он не оставит Чанбина в целом. - Мне жаль, Сынмин-а. Я сделал многое из того, что не следовало, и я хочу честно сказать, что не жалею о том, с чего мы начали, тебя наверняка это все еще злит сильнее всего, но за это я извиняться не буду. - Мне плевать, Бин, мне так чертовски плевать на это. - Послушай. Я все еще не самый хороший человек на свете. Теперь ты знаешь про Джисона и должен понимать, что если ты прочитаешь в утренних новостях про заказное убийство, велика вероятность, что это был я. Если отец тебе расскажет, что кто-то у кого-то отнял бизнес – это тоже может быть моих рук дело. Для себя или по найму. - Я думал, мы прошли эту стадию. - Нет, не прошли, Сынмин. Мы не прошли ее, как только я понял, что я не могу держать тебя в узде, я не могу контролировать тебя так, как должен и как пообещал, я хочу тебя больше, много больше, чем обычную игрушку, и я… стал причинять тебе боль. Я должен был понять насчет Джисона сразу, но почему-то подумал, что ты был доволен. Размышляя об этом спустя время, я понял, что я просто идиот. Твое неудовольствие было очевидно. Чанбин вжимается крепче и трется лбом между лопаток, а еще оплетает Сынмина ногами, будто боится, что тот сбежит. Сынмин судорожно вдыхает, пытаясь переварить информацию. - То, кто я есть, все еще является краеугольным камнем всего, и я сказал, что мы сможем быть вместе без чувств, но я просто не могу контролировать свои чувства. Я утратил контроль. И ни один раз. Я больше не могу ничего гарантировать. - Послушай меня ты теперь, - Сынмин смотрит перед собой и быстро облизывает губы, - мы оба из одного мира. Моей семье принадлежит огромная корпорация, и я понятия не имею о всех происходящих процессах. Но знаешь, что? Моя тетя ездит в Европу и привозит мне дизайнерские вещи в подарок и каждый раз говорит, что была на неделе моды. Я как-то проверил, ни разу, когда она посещала какой-нибудь город, недели моды там не было. Не совпало ни разу. Но зато я знаю, что на наших личных счетах после каждой такой поездки прибавлялись нули. Я не знаю, что она там делала, с кем и о чем договаривалась или что продавала. Я не знаю и никогда не спрашивал. Зато моя сестра скорее всего знает – отец стал посвящать ее в те аспекты нашего бизнеса, про которые я даже близко не в курсе, а сестра трижды за последнее время спрашивала, не хочу ли я нанять охрану. Не просто же так, верно? Мы принадлежим к элите, и не думаю, что среди таких как мы есть кто-то, кто чист на руку, верно? И то, что я еще слишком молод, по мнению отца, для этого, или просто слишком глуп, не значит, что я с детства не живу в этом всем. У них могут быть другие методы, но в конечном счете… все это ради денег и власти, разве нет? Чанбин тяжело вздыхает и кивает, снова потираясь о его спину. - Я знаю, что все это может быть тяжело, но позволь мне быть с тобой. Я готов играть для тебя в эту игру, я готов быть кем угодно, но, пожалуйста, не отталкивай меня. Пожалуйста, Бин, не оставляй меня и не уезжай, - Сынмин смотрит вперед и ничего перед собой не видит, - я люблю тебя. - Сынмин… - Я понял это не вчера. И я тоже совершал ошибки, я тоже поступал неправильно и нечестно, но знаешь, если ты хотел, чтобы наши отношения были стерильными, тебе следовало затыкать не меня – тебе следовало молчать самому. Но ты говорил, так много, и о стольком разном. Возможно, я не знаю и десятой доли о тебе, но того, что мне известно, достаточно, чтобы любить тебя. И это не потому, что у меня не было крепких и долгих отношений раньше! - Я верю тебе, верю, не шуми, - Чанбин ласково гладит его по волосам, - Сынмин, я больше не хочу, чтобы ты был связан по рукам и ногам и был беспомощен. Но я не знаю, как иначе, не знаю, как правильно. - Я покажу тебе! – заполошно шепчет Сынмин выдираясь из его объятий, чтобы повернуться и наконец посмотреть в глаза – Чанбин измучен, его лицо опухло, а глаза сильно покраснели. Сынмин понимает, что он плакал, возможно, плакал все то время, пока ждал самолета и раздумывал, лететь или нет, - мы сможем быть, кем захотим – с масками или без них, я хочу с тобой всего! Но не отворачивайся от меня, Чанбин, не сбегай, прошу тебя. - А если не выйдет? - Попробуем заново. И будем пробовать столько, сколько потребуется, пока не поймем, как надо. Чанбин обнимает его за талию, а потом лезет под толстовку и касается пальцами татуировки. - Я не отпущу тебя, Сынмин. Это то, чего я боюсь больше всего – когда ты захочешь уйти от меня, я тебя не отпущу, и наша жизнь превратится в ад. Я истратил все свои силы на эту попытку твоего освобождения и я сдержал бы слово, клянусь, сдержал бы, но на большее меня не хватит. Ты всегда будешь моим. Сынмин прикрывает глаза и трется носом о нос Чанбина. - Я не хочу уходить, и я согласен на все, но я просто хочу, чтобы ты признавал, что любишь меня, а не ту роль, которую я могу играть, надевая костюм. Я хочу получать тебя и быть с тобой, будучи тоже просто собой. Хотя бы иногда. Ты можешь мне это пообещать? - Я не могу тебя отпустить, но я больше не хочу тебя принуждать. Ты не обязан приезжать по первому зову, ты не обязан носить маску и ходить в мой клуб. Ты не обязан быть частью этого, если ты не хочешь. - Но, - Сынмин осекается и смотрит прямо в глаза, остро, с надрывом, словно их жизни зависят от того, что прозвучит из уст их обоих дальше, - если я перестану все это делать, я ведь все равно могу остаться с тобой? Чанбин кивает, прикрывая глаза и тянется за поцелуем. Сынмин со стоном тянется в ответ, и они касаются друг друга так трепетно, как будто не целовались десятки раз до этого. У них каждый раз по-разному, но сейчас Сынмин чувствует соль на губах Чанбина и улыбается, когда чужие руку гладят его бережно, аккуратно, а потом Чанбин отстраняется и тихо говорит: - Нам надо поспать. Знаю, поговорить еще есть о чем, но сейчас очень раннее утро, и мы оба измотаны. Давай поспим до обеда, проснемся и ты повторишь мне все, что сказал сейчас, чтобы я знал, что мне это не приснилось. Сынмин улыбается и его сердце заходится в бешенном ритме от переполняющей его нежности. - Я буду говорить тебе о том, как сильно люблю тебя, каждый день. Я обещаю.

***

В полумраке комнаты деревянный круглый стол со стоящими на нем двумя наполненными хрустальными стаканами, и два резных деревянных стула. Неудобно, жестко. Дерево очень редкое и дорогое. Нынешние хозяева имеют крайне специфический вкус. Чанбин думает, что все здесь переделает. Как только решит вопрос с людьми, запертыми внизу. А внизу слышатся крики. Чанбин лениво пьет виски и думает, что эта клятая комната с круглым столом, несколькими стульями и очень плохим желтым освещением придает налета важности любым решаемым здесь вопросам. - Так значит, он не ушел? - Джисон смотрит на него без улыбки. - Нет. Он остался и теперь мы всегда вместе. - Было рискованно. Ты мог его сломать. - Ломать его – было единственным способом закалить его достаточно, чтобы ему было плевать, кто я и чем занимаюсь. Я знал, на что шел, расчет был верным. - Подложить его под меня тоже было верным расчетом? - Джисон изгибает бровь. В тусклом свете нож, которым он играет, блестит особенно ярко. По лицу Чанбина идет дрожь, но он справляется с собой и спокойно продолжает. - Если в конечном итоге это способствовало его сознанию значимости и первостепенности собственных чувств – да. - А если бы я ему понравился? Если бы он захотел еще? - Хер бы тебе отрезал, он тебе все равно без надобности, ты же омега, - все же рявкает раздраженно Чанбин, а Джисон поджимает губы. - Признай, что ты рисковал зря. - Нет, не зря. Я еще в себя после этой ебучей татуировки не пришел, как парни мне сообщают, что он с каким-то блондинчиком в туалете сраной забегаловки ебался. Конечно, я хотел сместить фокус его внимания хотя бы на тебя. - Кстати, что с блондинчиком? Не помню, чтобы я его устранял. - Я не стал его трогать, - неохотно признает Чанбин и трясет бокалом, в котором звенят кубики льда, - нет в этом смысла, да и Сынмин мог попытаться узнать, где он и что с ним, а если бы узнал, что тот мертв, оправдаться у меня точно не вышло бы. - А если бы он его разыскал еще раз? Если он сделает это снова? - Не сделает. Думаешь, я два месяца его игнорировал и сам успокоительные просто так пил? Не пойдет он никуда и не станет никого искать. Больше нет. - То есть мне все-таки на его внимание хотя под твоим присмотром рассчитывать не стоит? - Джисон улыбается и подкидывает нож. Чанбин лениво за ним следит. - Губу закатай. И это все еще твоя задача - следить за ним. - Что делать с теми, кто подойдет слишком близко? - Тех, кто будет восхищаться, облизывать взглядом и рассыпаться в комплиментах – не трогай. Те, кто будут тянуть руки и пытаться что-то предлагать – сдавай парням, путь приедут пообщаются. Но если кто-то посмеет тронуть и не остановится, когда он попросит прекратить – можешь убить. Сразу, не задавая вопросов и не смотря на ранг. Джисон фыркает и скалится, будто ему нравится мысль о том, что ему можно убивать больших боссов. - Все вышеперечисленное естественно не касается женщин и девушек. Они могут забавляться с Сынмином сколько угодно. - Даже если он пожелает кого-то трахнуть? - Если пожелает, сообщи мне, если барышня забеременеет, надо будет обеспечить ей безопасную и комфортную жизнь. Я буду рад, если у него появится ребенок. - Ты серьезно? - Абсолютно. Вокруг него должны виться только женщины и умные мужики, знающие свое место. Остальных отсекай сразу. - Ты уверен, что он не сбежит? - Он дал обещание. - И какова цена его слова? С поправкой на то, что ты прокрутил его мозги словно в блендере? - Не делай из меня чудовище, Джисон. Было похоже, что я был не искренен, когда ты сидел со мной шесть часов в машине, и я рыдал у тебя на плече? И на полном серьезе размышлял, стоит ли мне улететь? - Рубашка была мокрой, в слезах, соплях и слюнях. Было неприятно. - Именно. Тем более, он сейчас что-то прислал, давай вместе послушаем, что же там, - Чанбин достает из кармана вибрирующий телефон, что-то нажимает, и из динамика льется смешливый мелодичный голос Сынмина. Тот рассказывает что-то про своего подчиненного, хихикает, а потом спрашивает, не хочет ли его сегодня Чанбин отвезти в ресторан, где подают морепродукты. - Похож он на того, кто хочет сбежать? - Ты по голосовому сообщению решил мне предложить определить? - Чан-и твой часто тебе их присылает и предлагает в ресторан сходить? - тут же вскидывается Чанбин, а Джисон тушуется. - Это не одно и то же. - Да уж, конечно. Разберись ты с ним уже наконец. Я боюсь в собственный клуб приезжать, мне Дауль каждый раз выволочку из-за вас устраивает. Телефон пиликает снова, Чанбин смотрит, что там и ухмыляется. - Ну что еще? – недовольно тянет Джисон. Чанбин сует ему под нос селфи Сынмина с каштановыми волосами и выкрашенной светлой челкой. - Красивый он, конечно, просто пиздец, - вздыхает Джисон, откидываясь на стуле. - Эй, Сынмин-а, а чего ты мне сюрприз не сделал? Вот это я бы удивился, когда тебя в таком виде в ресторане увидел, - Чанбин довольно ухмыляется, отправляя голосовое, и смотрит на кривящегося Джисона. А потом снова клацает пальцем и включает ответ от Сынмина: - Это тебе в качестве разогрева. Потому что я был в том районе, где Хенджин твой живет, и решил заглянуть в гости в тот салон, где мы уши прокалывали. Так что сюрприз тебя определенно ждет – угадай, что именно я себе проколол. - Господи боже, - шепчут Джисон с Чанбином одновременно. - Ладно, согласен, он не выглядит запуганной жертвой и так, как будто собирается свалить от грозного кровожадного бандита, тоже не выглядит, - прикрывает глаза рукой Джисон и смеется. - Тем более, что я вовсе не такой. Теперь хохочут они оба и вдруг вмиг становятся серьезными. В их руках бокалы со льдом, но Чанбин пьет коньяк, а Джисон делает маленький глоток колы и сжимает нож покрепче. - Нас ждут дела. Верно? - Да. Шаги по лестнице гулко отдаются в огромном доме. А крики внизу становятся громче.

***