Свобода полëта

— Сто два и два, перевес, — бубнит себе гнусавым голосом в неаккуратные наполовину седые усы мужчина за столом, — мы вынуждены снять вас с соревнований. — Он небрежно что-то чиркает в многочисленных бланках, словно даже не глядя в них, и, приспуская очки, смотрит поверх них прямо на Цветаеву. — Надо было меньше есть, дорогуша. Голос старого, почти разваливающегося на части, мужчины звучит будто из-под воды, когда Мария видит красные цифры на экране потрëпанных жизнью и шиповками спортсменов весов. Поверхность, на которую можно облокотить скелетон быстро находится, а Цветаева за пару секунд скрывается за дверью раздевалки на финише. Иголочки на ботинках мерзко чиркают по кафелю, не давая двигаться слишком быстро. Нет. Нет. Нет-нет-нет-НЕТ! Два заезда оба великолепны, она первая, рекорд трассы на старте среди не имеющих звания мастера спорта. Она не ела ничего четыре дня, но эти проклятые двести грамм всё испортили. Она обогнала их всех. Всех. Даже зажравшихся москвичек обогнала. Обогнала сокомандниц. Она почти получила новый разряд. А теперь...теперь ей какой-то дряхлый пидарас говорит, что она толстая. Эти нафталиновые старики совершенно не понимают, сколько может весить девушка с мышечной массой! Дверь в туалет сзади захлопывается с такой силой, что чуть не слетает с петель. Слëзы начинают литься из глаз безудержным потоком, голова, словно грецкий орех, раскалывается надвое. В горле стоит отвратительный непробиваемый ком, мешающий ей нормально дышать, она кашляет так, будто только пробежала пятисотметровку на полной скорости, но не может избавиться от него. Её тошнит, желудок пуст и всё, что Мария способна делать это срыгивать желчь, сразу смывая её шумным потоком едва тёплой воды. Цветаева опирается на ледяную раковину, смотрит в опухшие красные глаза. Ладонь без перчатки с громким шлепком встречается с кожей щеки, оставляя болящий след. Она заносит руку для нового удара. Кожа горит, наливать красным цветом. — Прекрати реветь, — она кричит, голос отражается от зелëных стен, — никчëмная дура, — пощëчина, — ты сама во всём виновата, — ещё одна, — нехер было столько жрать, — ещё, — толстуха, — полу шепотом произносит Мария, обессиленно сползает по стене вниз на пол. Через пару секунд её настигает гипервентиляция лёгких. Нет. Не снова. Пожалуйста. Сердце бьётся о стенки грудной клетки с силой и частотой загнанной в алюминиевую клетку колибри, не желающей принимать свою судьбу, раскачивая её из стороны в сторону. Мир перед глазами тает полежавшим на солнце маслом и расплывается, как часы с картины Сальвадора Дали, немногочисленные объекты будто качает на волнах, а их границы то появляются, то исчезают. Цветаева прикладывает ладони, сложенные лодочной, к носу, пытаясь дышать реже и глубже, но руки дрожат, не слушаясь хозяйку. Она ощущает, как мозг пульсирует от обилия перенасыщенной кислородом крови в нëм, слышит, как стучат многочисленные артерии, как мнимая тишина вокруг пищит словно сломанный телевизор. Мария не воспринимает открытия двери в туалет, а также практически зрительно не осознаëт, кто заходит, но даже в этом состоянии понимает, что это Фрай. Если бы у неё сейчас была возможность — она была швырнула в неё шиповком и приказала бы убираться. Она не видит её лица, не понимает реакции, от невозможности проанализировать становится ещё тревожнее. Не знает сколько секунд проходит, прежде чем Макс становится на колени перед ней и поспешно спрашивает: — Какие пять предметов ты видишь? — Проваливай… Неудачница. — Сквозь частые вдохи слова трудно разобрать. — Говори со мной, какие пять предметов ты видишь в комнате? — Медовый голос так же спокойно льëтся не смотря на жалкое оскорбление. У неё не хватает сил даже дëрнуться, не то что скинуть тёплые руки Фрай со своих плеч. — Л-лампа, — всё же отвечает Цветаева, непонятно почему решив послушать, — раковина, кран, — глаза судорожно ищут подходящие вещи, — зелëная плитка, кабинки. — Хорошо, что ты чувствуешь? — Чувствую, что сижу на полу. — Что ты слышишь? Мария вновь через силу обращает внимание на что-то помимо голоса Фрай и собственного пульса. — Воду. — Теперь повторяй за мной, — продолжала она, — «Я спокоен, мне ничего не угрожает, скоро это закончится». — Я спокоен, — голос ужасно просел, то ли от ледяного кафеля, то ли от панической атаки, — мне ничего не угрожает, скоро это закончится. Давление в груди постепенно спадает, дыхание с каждой секундой становится всё проще, а ощущение пространства и, в целом, реальности возвращается в разум и тело Марии; необоснованный страх уступает место спокойствию и некой трезвости в голове. Ей всё ещё хочется выгнать Фрай, а если проболтается кому-то — выдать и её секрет, но она почему-то не может этого сделать сейчас, возможно, это остатки совести догорают в ней. Они молчат, сложно оценить насколько долго, у Цветаевой всегда было плохо с время восприятием, но эти минуты в воздухе не витал дискомфорт, присущий подобным ситуациям, таким как тишина в лифте, когда едешь с незнакомцами, это было приятно. Надо заканчивать этот цирк на выезде. — Проболтаешься — и можешь сказать «пока» своей социальной репутации. — Говорит человек без друзей. — На что ты намекаешь, а? — Ни на что. У моего брата тоже были панические атаки, я никому ничего не скажу.

***

Чëртов Мори, чëртов Дино, чëртов Марино, чëртова мафия, в конце концов! У Цветаевой уже нижнее веко дëргается от всех этих приколов. Мало того, что она осталась без выходных и нормального сна на этой неделе, после столь изнурительной и, что самое главное, успешной миссии, так теперь ещё ей обязанностей добавили. Мария искренне не понимает, почему коммуникация с Сицилией взвалилась именно ей на плечи, с учётом того, что наверняка есть более подходящие на эту должность люди, ей точно есть чем заняться помимо этого. Да кто угодно из исполнительного комитета справится лучше, чем она. Но, очевидно, господин босс так не считает, поэтому предложил ей работу, от которой нельзя отказаться, пока Цветаева почти теряла сознание от болевого шока. Теперь она сидит в кабинете Чуи без Чуи, пытаясь разговаривать с братьями. Конечно, у лепрекона ведь выходные никто не отбирал и сейчас он почти наверняка сидит в своей помпезной квартире, попивает помпезное вино, а может даже и кого-то тр… — Questo russo…! Мысль сбивается где-то на середине благодаря внезапному восклицанию. Переговоры идут так себе, с учётом того, что один из них её бывший, а другой… Она обманула его, порушила все планы, почти сломала пальцы на одной из рук и испортила, как выяснилось позже, старинный сейф, принадлежавший ещё их деду. Не лучшее начало. — Marino, hai dei gusti disgustosi in fatto di donne, come ti è venuta l'idea di iniziare una relazione con lei?! — Дино расхаживал по комнате, а его голос звучал приглушëнно, но весьма разборчиво. Достаточно разборчиво, чтобы Мария слышала его итальянскую ругань. Цветаева закатывает глаза в который раз за этот разговор, мышцы, отвечающие за данный безумно важный процесс, уже начинали болеть. Как жаль, что Буццати нельзя придушить сквозь экран. Она бы с радостью вернулась в прошлое и убила его, но даже разъярённый разум понимает, что это бы не привело ни к чему хорошему. — Capisco perfettamente quello che stai dicendo. — Она почти шипит. — Non essere timido, puoi continuare in inglese , — Мария складывает руки на груди, откидываясь в кожаном кресле, но продолжая смотреть на монитор. — Мы сами разберëмся с тем, кто станет новым Доном, нам не нужна помощь Порта. Господи, ей нужна текила. А может валерьянка, потому что в сторону алкоголя смотреть пока моральных сил не находилось. — Это не моя прихоть, — Мария чувствует себя той самой игрушкой, умеющей говорить лишь одну фразу, — нашему боссу необходимо знать, насколько безопасно помогать вам. Мы хотим сохранить союз, это выгодно всем, но, — она делает паузу, смотря на Буццати, — если во главе организации встанет человек, пытавшийся предать нас, то мы будем вынуждены отказать. Он хмурится, но молчит, видимо, прекрасно понимая, что вставил себе палки в колеса своими действиями. Последним гвоздём в крышку этого гроба стала попытка пристрелить Накахару. — В ближайшее время мы запланировали голосование, но, скорее всего, де-юре на место отца устану я, — Моретти разводит руками, — но де-факто будем решать вопросы вместе. Марино, на удивление, ведёт себя нормально, и желание использовать его в качестве боксёрской груши просыпается сейчас не так часто, как в Италии. Да, он всё ещё ведёт себя как придурок, но Цветаева медленно начинает вспоминать человека, в которого когда-то была влюблена. — Хорошо, одной проблемой меньше. Ещё нам нужен подробный отчёт разговора с полицией. Потребуется некоторое время, чтобы урегулировать возникшие трудности.

***

Это бесполезно. Ацуши думается, что скоро в копилку неудач попадёт ещё одно дело. Они уже около недели ищут непонятно кого в Йокогаме, заказчик просто сумасшедший, он фактически просит невозможного — почти как найти кольцо в океане, утерянное во время шторма, хотя и платит он соответствующе, а деньги им не помешают. А самое ужасное, что их главный сыщик — Рампо-сан — абсолютно отказывается работать. Мужчина хочет отыскать спасителей своей ранее пропавшей и чудом нашедшейся жены, но у них нет ничего, кроме показаний идущей на поправку женщины, а она, мягко говоря, ничего не помнит. Вся предоставленная информация касается исключительно дня похищения, потому что после она была уже слишком истощена для ясного рассудка, а её толстые очки разбиты. Со слов женщины становилось понятно, что спаситель — эспер. «Яркий зелёный свет, больше я ничего не помню.» И здесь они зашли в тупик. По камерам отследить не удавалось — записи, как её и ещё нескольких человек доставили к больнице, будто по волшебству были удалены, а свидетелей неподалёку в пригороде не нашлось. Пазл не складывался абсолютно, получался всякий бред. Как назло, тех людей, что вытащили с ней, спасти не удалось, женщина и сама была на грани смерти не раз. Это один человек или несколько? Кто они? Какое отношение они имеют к похитителям? Почему спасли не всех? Почему скрылись? К какой организации они принадлежат, если она зарегистрирована? До сих пор ли они в Йокогаме или вообще уже давно покинули Японию? Они в тупике, не способные даже отыскать место преступления, чтобы его можно было хотя бы попробовать показать Рампо. Они не могут проверять весь список эсперов, находившихся в городе в тот день, он слишком огромен, а показаний, указывающих на конкретную личность мало. Если бы этот человек принадлежал к какой-то организации, то было бы проще, но, пытаясь сделать выборку, они запутались ещё сильнее. Либо спаситель пожелал остаться анонимным, либо просто не знает, что его ищут, хотя они связались со всеми возможными главами организаций, которые могли бы иметь хоть какое-то отношение к этому. Последней надеждой оставалась полиция, но они выходят с женой заказчика оттуда ни с чем. По запросу для них со скрипом, но подняли некоторые документы, там было пусто. Пара убийств, краж со взломом и ограблений в день попадания в больницу, и до, и после него, ничего необычного, один труп — точно дело рук Портовой мафии, так как был найден застреленным со сломанной челюстью прямиком возле полицейского участка с множественными следами пыток. В чём его вина — не столь важно, у Агентства сейчас есть другие дела. Накаджима хотел связать их воедино, попытка оказалось тщетной. Было очевидно — похитители точно были как-то связаны с эспером. Несомненно благородный поступок кажется случайностью, по словам женщины, она слышала голоса по меньшей мере человек двадцати, а доставленных в больницу существенно меньше, хотя это не умаляет его ценности. Правда, верить человеку, находящемуся на грани голодного обморока, — плохая идея, но, к сожалению, это всё, что у них есть. Итак, теперь у них остался последний источник, иначе, вероятно, загадка не будет разгадана, если Рампо не захочет пошевелиться. Портовая мафия знает практически обо всех преступных связях в городе и за его пределами, но её члены никогда не отличались особым рвением помогать просящим, а поэтому на благотворительность можно не рассчитывать, от этой сделки Агентство больше потеряет, чем выиграет, в этом нет сомнений. Надо найти Йосано, она отошла за кофе, должна быть где-то неподалëку.

***

Проходит около ещё одного часа, прежде чем Марии удаётся выйти из-за стола и закрыть ноутбук. Усталость, накопившаяся в спине, раздаётся по всему телу, и создаётся такое ощущение, что если она не прогуляется за кофе сейчас, то уснëт прямо здесь, а ведь работа ещё не закончена, нужно доложить Мори о результатах переговоров с Сицилией, и ,может быть, тогда ей позволят пойти домой. Она выходит из офиса с полным осознанием того, что ей срочно нужно взбодриться до того как идти в кабинет Огая, так как возможность потерять сознание от переутомления прямо там — не лучшая перспектива. С прошлого раза Мария сделала пометку в голове - не показывать признаков недомогания при нём, хотя рука больше не болела, но вспоминать, какой ценой, хотелось не очень сильно. Кофе хорош, как и милая бариста, сделавшая его, может, в какой-нибудь другой ситуации Цветаева даже пофлиртовала бы с ней, но не так скоро после разрыва с Макс. Солнце даже на крытой веранде даёт о себе знать, к счастью, не жаря, как на Сицилии, но достаточно, для того чтобы окончательно перейти на кофе со льдом вместо обычного, а полуденный штиль тоже, в целом, ситуацию не облегчает. Буквы в телефоне плывут перед глазами, и Мария уже который раз перечитывать одно и то же предложение, не понимая сути, она лишь раздраженно фыркает, закрывая книгу и переходя к бессмысленному скроллингу инстаграмма, но приложение даже не успевает загрузиться, как раздаётся звонок, она принимает вызов. — Чего тебе надо? — Tesoro, я просто поговорить хотел, — беспечно отвечает Марино на другом конце провода. — Мы буквально недавно закончили, — на всякий случай она переходит на итальянский. — Это не то, — протягивает Моретти, — мы обсуждали скучнейшую работу, а я хотел восстановить наше общение. Голос режет быстро, словно закалëнная сталь, не давая допускать даже малейших надежд на хоть что-то помимо деловых отношений: — А я не хотела. Когда ты поймёшь, что «нас» нет уже как несколько лет. Мы ведь оба тогда приняли решение всё прекратить. — Я не по этому поводу звоню, — тараторит он, — хотя по нему, в некотором роде косвенно. — Ну, я слушаю, — тон не смягчается, а Цветаева молится, чтобы он не выкинул какую-нибудь глупость. — Нам предстоит часто работать вместе, нужно урегулировать все недопонимания. Марию раздражает, как Марино заходит издалека, топчется на месте, надеясь, что она сама поднимет нужную тему, хотя он был инициатором разговора. Тем более, что расстались они мирно, и Цветаева совершенно не понимает, что тут ещë можно обсуждать. — У нас их нет, ещё раз повторяю. — Нет, есть, — он перебивает, — ты злишься на меня. Злишься за то, что я не поддержал тебя, когда ты. — Секундная заминка. — Прошлой зимой, в общем. Слова бьют под дых. Ком встаëт поперëк горла. — Я не злюсь, — она старается звучать как обычно. — Нет, ты злишься, или обижена, или всë вместе. Не веди себя так будто я тебя никогда не знал. Цветаева молчит, стараясь унять мозг, стараясь принять тот факт, что она вела себя так с Моретти не потому что он её бывший, они и после разрыва переписывались нормально некоторое время, не потому что он тоже из мира спорта, а потому, что он её бросил и не поддержал в такой трудный момент. В момент её наибольшей за всю жизнь уязвимости. Она злилась, как и сказал Марино. — Послушай, — он вздыхает, — мне жаль, но я не мог поддерживать тебя публично, мне нужно было выйти из инфополя, чтобы спокойно заняться делами мафии. — Выдерживает паузу, обдумывал последующие слова. — Все осуждали тебя, на меня бы накинулись тоже. Обычно когда после адекватных утверждений стоит «но», то за ними следует дерьмовое оправдание, данный случай не исключение. У Марии кровь закипает в жилах. — То есть тебе было всё равно, когда началась травля? — Она старается не кричать, держать голову холодной, она на публике и не способна себе позволить мешать окружающим. — Ты мог бы выложить пост с призывом не вести себя, как дерьмо, например, или просто, блять, написать мне в личные сообщения, я бы не стала обнародовать переписки, мне это незачем. — Я... — Марино несколько ошарашенно запирается. — Я поступил неправильно по отношению к тебе, я знаю, что тебе было тяжело. Теперь её очередь перебивать: — Нет, ты не знаешь. Ты не знаешь, что значит судиться с федерацией, не чувствовал давления публичных слушаний. Тебе не названивали журналисты. Твои контакты не сливали в сеть. Тебе не писали с угрозами найти тебя и убить. Не говори, что понимаешь, через что я прошла в одиночку. Цветаева не повышает тона, но экспрессивность итальянского языка передаëт её гнев достаточно, чтобы любой услышавший мог понять. А у Моретти никогда не был маленький эмоциональный диапазон, она надеется, что задела его, чтобы он почувствовал хоть долю того, что испытывала Мария тогда на публичной «казни». — Ты права. — Это всё, что ты хотел сказать? — Чем быстрее закончится этот разговор — тем лучше. — Я осознаю, что ты не можешь меня простить, моему поведению нет оправданий, — Марино звучит так, словно ему действительно жаль, что всё так сложилось, — тогда большее, чего я сейчас могу желать, чтобы наш конфликт не мешал работе. Но если ты когда-нибудь простишь меня и захочешь восстановить общение — это будет отличный подарок. Цветаева молчит несколько долгих секунд, обдумывая сказанное. Этот человек имел значение в какой-то период времени, конечно, никогда не был на первом месте, но он один из немногих пропущенных в её жизнь. — Я не обижена, — напряжение спадает, — прошло много времени, это не имеет сейчас такого веса, но у нас с тобой уже никогда не сможет быть тех отношений, ни романтических, ни дружеских. — Ну, на романтику я и не рассчитывал, у тебя есть этот рыжий — развлекайтесь, — Моретти тянет гласные, в надежде разрядить обстановку. — Мы не встречаемся с ним. Я хотела просто избавиться от твоего навязчивого внимания. Он смеëтся. Мария почти видит, как у уголков его глаз с до безобразия длинными ресницами образуются гусиные лапки, а рот растягивается в широкой блестящей улыбке. Цветаева тоже почему-то от воспоминаний легонько улыбается. — Да, я понял это ещё тогда в отеле, у меня всё-таки больше, чем три извилины, — игриво сообщает Марино. — О, я безмерно рада, что ты смог эволюционировать за время нашего разрыва. — Она поддерживает эту маленькую игру. — Стой, тогда что ты имеешь ввиду…? — До неё быстро доходит. — Так, беспрецедентно дурацкая шутка. — Ладно-ладно, не заводись, — он всё ещё посмеивается, — хорошего дня. — Давай, пока. Мария сбрасывает, тупо смотря в чëрный экран. Что же, она продолжает разгребать свои проблемы, а душе с каждым разом становится чуточку легче.

***

Чуе кажется, что у него сегодня будет хороший вечер, вернее он на это надеется, потому что, как минимум, обед в компании Янагивары проходит отлично. У них уже давно не было ничего вроде свиданий, графики у обоих плотно забиты и плохо состыковываются, и даже их встречи последнее время стали ужасно нерегулярными, но сейчас, наконец, выдалась возможность, которую грех было упускать. У него полноценный выходной в субботу с лëгкой руки Босса — такое нужно отпраздновать. Правда, он почти уверен, что Цветаева сидит в офисе и кроет его трëхэтажным матом, новичкам всегда приходится работать больше, а ей и так уже крупно повезло со всеми поблажками, обычно отсутствующими, за исключением всяких эксцессов. В целом, Цветаевой явно подходит это слово. — О чëм задумался? Вот чëрт, он умудрился подцепить эту дурацкую привычку у Цветаевой - витать в облаках. — Да так, просто на улице прекрасная погода, — Чуя быстро отмахивается, не желая обсуждать работу и другую девушку. Фу, когда он произносит это таким образом — звучит просто ужасно, так будто он изменяет Янагиваре, хотя: а — это невозможно, они не встречаются, б — не с Цветаевой, она бы точно швырнула в него кедом. — Действительно, — она сдержанно улыбается, — можем прогуляться, а потом поехать ко мне, завтра я всё ещё выходная, так что воскресенье у меня полностью свободно. Звучит отлично.

***

— Извините, я могу сесть к вам? Все столики уже заняты. Да что такое, ей сегодня явно не дадут побыть в тишине. Мария нехотя снимает наушники, медленно поднимая взгляд на девушку. Ладно, перед ней явно стояла Богиня, причëм такая, что Цветаева на секунду теряет дар речи, тупо уставившись на брюнетку. — А, э, да, конечно, я всё равно скоро ухожу, сегодня на улицах так людно, — она неловко заговаривает, стараясь всё же применить разговорные навыки. — Непременно, всё-таки выходной и погода приятная, — девушка садится напротив, ставя свой латте со льдом, жара никого не щадит, — мне нравится ваш парфюм, это же Lost cherry? — Вы так точно определили, да, это он, давно не решалась купить. Она красивая и разбирается в духах, ну не мечта ли? Девушка посмеивается. — Мне нравится этот аромат, пахнет трупами, — она улыбается так, что принято называть жутким. Цветаева в целом знает, что значит быть жуткой и использовать это, поэтому ничуть не смущаясь выдаëт: — Да, слышала, что от них вроде формалином отдаëт, работники морга говорят, что в целом некоторые оттенки схожи. — Задумчиво говорит Мария, улыбаясь в ответ так же. — Ваша попытка напугать меня и быстрее освободить столик провалилась, но засчитана. Девушка искренне хохочет, привлекая к себе пару взглядов, из уголков её глаз стекает пара слëз от смеха, она лëгким движением руки смахивает их. Все в Йокогаме носят перчатки? Может и ей начать? — Вы меня слишком быстро раскусили по всем фронтам, я ведь ещё и врач. А вы не местная? Мария быстро вспоминает о своëм Японском паспорте, на ходу придумывая себе легенду, когда-нибудь это пришлось бы сделать. — Уже пару лет здесь живу, я графический дизайнер. А ведь не так давно ещё обсмеяла Хигучи за её «флориста» в Сочи, сама не далеко ушла. — Давно, теперь понятно почему у вас такой хороший японский. «Она не видела, как я пишу, и не надо, никому не надо видеть этот позор.» — Так нагло льстить просто неприлично, я же куплюсь, — Мария сама не понимает, как столь топорное заигрывание слетает с языка. — А может, я этого и добиваюсь? — И, на удивление, ей отвечают тем же. — Тогда как вас зовут, прекрасная леди? — Йосано, а вас, моя чудесная? — Не ваша, прошу заметить, Мария, можно просто Мари. — Это временно, будем знакомы. Цветаева бы покраснела, если бы могла, хотелось продолжить эту маленькую игру и посмотреть, к чему она приведëт, но взор случайно падает на часы и она понимает, что слишком засиделась. Мария быстро пишет свой номер на первой попавшейся салфетке и пододвигает её ближе к Ëсано, вставая со стула. — Я побежала, у меня ещë осталась работа. Мария быстро удаляется, у неё действительно есть работа, но она понимает, как глупо эта отмазка выглядела со стороны, учитывая, что представилась графическим дизайнером. Господи, она могла поклясться, что слышала смех Йосано у себя за спиной, когда уходила. Надо быстрее сходить к Мори.