Перекрестки судеб

***

Османская империя. октябрь 1602 года. Стамбул.

      В груди что-то противно ныло да так, что дыхание перехватывало. Она и не думала, что боль от разбитого сердца может быть настолько велика. Альмас Султан стояла перед зеркалом и глядела мутным взором серых глаз на свое отражение. Платье из переливающегося алого шелка подчеркивало изгибы ее фигуры и было украшено сверкающими рубинами. Альмас Султан любила роскошные и богатые вещи, но теперь наряд казался ей омерзительным. Ей казалось, что ее завернули в саван.       Султанша смежила припухшие веки и закусила губу. Накануне она получила письмо от шехзаде Сулеймана, он все-таки смог отправить послание в Топкапы, правда Райхан-ага доставил его сначала Айсун-хатун, служанке Альмас Султан.       Альмас прочитала письмо от любимого мужчины и написала ему ответное с предложение сбежать. Ответ она так и не получила. Временами ей казалось, что Сулейман любит ее не так сильно, как она его, но гнала от себя подобные мысли. Подобная трусость не была ему к лицу. — Альмас, доченька, — вскрикнула радостная Дениз-хатун, вошедшая в опочивальню. Альмас исподлобья взглянула на женщину, что воспитала ее, но мать так и не заменила. Уж слишком разными они были, слишком непохожими. И теперь эти различия стали отчетливо заметны. — Ты так прекрасна, иншалла, Дервиш Мехмед-ага сделает тебя счастливой, — улыбнулась Дениз-хатун, подойдя ближе к Альмас, которая не шелохнулась и не поклонилась.       Как раб может сделать ее счастливой? Дервиш Мехмед-ага был незнаком Альмас Султан, она понятия не имела, что он за человек, ни разу его не видела и не хотела видеть. Зачем ей какой-то ага, когда есть шехзаде Сулейман? — Надеюсь вы довольны, Дениз-хатун? — едко осведомилась Альмас Султан, глядя на мачеху исподлобья. Она намеренно не называла ее матерью, особенно после того, как узнала, что Дениз поговорила с султаном Мехмедом и ускорила свадьбу. Дефне Султан узнала от Элдиз-калфы, что Альмас пыталась покинуть дворец, призвала к себе Дениз, и та наплела валиде, что Альмас якобы влюблена в какого-то янычара. Альмас была опозорена в глазах Дефне Султан, и теперь ее ценность упала. Наверное, султан Мехмед поэтому решил поскорее выдать ее замуж, чтобы об этой истории никто не узнал.       Альмас с одной стороны должна быть благодарна Дениз, что та не назвала имя Сулеймана, но с другой питала к ней неприязнь из-за этого никому не нужного брака. — Оставьте меня с дочерью, — молвила Дениз-хатун уверенно, словно была хозяйкой покоев. Слуги повиновались и покинули опочивальню. Оставшись один на один, Дениз-хатун приблизилась к Альмас, взяла ее за руку, и султанша вырвала руку из пальцев мачехи. — Не трогайте меня! — взвизгнула Альмас истерично, к глазам снова начали подступать слезы. Почему она не может выйти замуж за Сулеймана? Почему вынуждена подчиняться династии, чьей частью была? Почему?! — Я вас ненавижу, ненавижу! Слезы все же хлынули из ее глаз. Альмас Султан всегда была импульсивна, чувства бушевали в ней подобно пламени, они то разгорались с неистовой силой, то слегка затухали, но они никогда не гасли. Султанша с детства плохо собой владела, особенно после того, как узнала, что ее бросила родная мать, выбрав сына Мурада, а не ее.       Дениз-хатун побледнела, отчего ее смуглое лицо стало серым, взор женщины потух, она снова попробовала взять султаншу за плечи, но Альмас вывернулась, с яростью на нее глядя. — Надеюсь вы сгниете в Старом Дворце! — злобно процедила Альмас, ярость в душе полыхала и отравляла ее разум смрадом боли. Она станет женой чужого человека, что был ровесником султана Мехмеда. — Потому что я не желаю вас видеть! — ее несло со страшной силой.       Лицо Дениз стало неподвижным, женщина шумно вдохнула так, что крылья носа раздулись, а глаза полыхнули яростью. — Как тебе угодно, дочь, — ответила холодно Дениз, совладав с собой. Альмас Султан горько усмехнулась. Никакая сила не могла вывести из себя сдержанную Дениз. Неудивительно, что покойный отец Альмас не очень-то любил эту женщину, у нее камень вместо сердца, а вместо эмоций лишь холод.       Через некоторое время они спустились в гарем, где должен был состояться праздник. Дениз-хатун хотела помочь Альмас с короной, но та надела ее сама, не испытывая радости при этом. Роскошные украшения ее не прельщали. Зачем все это, если она не будет с любимым? — Альмас, наша луноликая султанша, от чистого сердца поздравляю тебя, инашлалла, твой брак будет счастливым, — с улыбкой произнесла Валиде Дефне Султан, сидящая на возвышении, как королева. Альмас Султан кольнула ее злобным, затравленным взглядом и поджала губы, не в силах что-либо сказать. Слова застряли в горле, как ком. Дефне Султан тоже во всем виновата. Это она организовала этот брак. — Спасибо за теплые слова, султанша, — вежливо отозвалась Дениз-хатун вместо Альмас, которая подавила сухой всхлип. Ей не хотелось находиться в столь лицемерном обществе. — Помни, что ты султанша династии, Альмас, — вдруг заговорила Михрумах Султан, которая только ради нее, Альмас, явилась в главную резиденцию султана Мехмеда, которого недолюбливала. — Он должен служить тебе и подчиняться, — сказала она.       Альмас Султан с благодарностью взглянула на любимую тетушку, что держалась в стороне от членов семьи султана. Облаченная в темно-зеленое, закрытое платье, Михрумах Султан держалась, как королева и могла дать фору в роскошности одежд Валиде Султан. Русые волосы ее были уложены в высокую прическу, их венчала корона с переливающимися бриллиантами, серые глаза, такие же, как у Альмас, были подведены сурьмой для выразительности. Михрумах Султан не была красавицей, худощавая, с бледной кожей, простым лицом, но в ней было какое-то мрачное очарование. — Благодарю, — прошептала девушка одними губами, глядя с нежностью на тетушку. Только та ее понимала, поскольку когда-то пережила то же самое, что и Альмас. Михрумах Султан было пятнадцать лет, когда Дефне Султан поспособствовала ее браку с Атмаджой-беем. Бей был плохим мужем, знала Альмас со слов тетушки. Но Михрумах Султан держалась вопреки всему. После смерти первого мужа она дважды вышла замуж и сейчас являлась женой наместника Алжира. — Дорогу! Султан Мехмед Хан Хазрелери! — объявил евнух, стоящий у дверей гарема. Все склонились в поклонах, только Дефне Султан осталась сидеть на возвышении, глядя с гордостью на вошедшего сына. Альмас заметила, что Михрумах Султан, тоже осталась прямостоячей, не спешила выразить почтение. — Мое почтение, Повелитель, — молвила Дениз-хатун с покорностью и уважением в голосе, хотя Альмас видела в этом лишь слепое подчинение и унижение. Впрочем, что взять с рабыни? — Доброго дня, — кивнул султан Мехмед, встав напротив Альмас Султан, которая помимо воли ощутила страх и трепет. — Альмас, моя дорогая племянница, пусть брак твой будет счастливым и принесет тебе радость и процветание, — говорил падишах, голос его был спокоен, но тверд. Он не повышал тона, поскольку знал, что его слова услышат все. Евнух поднес султану небольшую шкатулку и открыл ее. — В честь свадьбы я дарую тебе этот комплект украшений, как напоминание, что ты — часть династии Османов, — сказал султан Мехмед. Альмас скользнула взором по украшениям и замерла. У нее таких драгоценностей никогда не было. Ожерелье из золота с чередующимися бриллиантами и сапфирами приковало ее взор, рядом лежали длинные серьги с сапфиров.       Альмас вскинула на султана не верящий взор, впрочем, радость ее тут же утихла, когда она вспомнила в честь чего такой дар. Он хочет от нее откупиться — подумала девушка и уже без особой радости приподняла свои завитые локонами черные волосы, чтобы падишах наел на нее ожерелье.       Холодное и тяжелое украшение скользнуло на ее шею, оно обжигало не хуже огня. — Благодарю, мой султан, — все же нашла в себе силы Альмас Султан поблагодарить государя. Тот удовлетворенно кивнул, после чего скользнул взором по собравшимся султаншам. Альмас видела, как взор султана остановился на Михрумах Султан, которая ответила ему прямым и надменным взором. Альмас восхитилась силой духа тетушки, не каждый мог противостоять султану. — Михрумах, моя любимая сестра, рад тебя видеть, — промолвил султан Мехмед с нотками насмешки в голосе. — Надеюсь ты в добром здравии? — вопросил он. — Стоило мне вас увидеть, как все мои недуги исцелились, — в тон брату-падишаху ответила Михрумах Султан, и Айлин Султан, ее родная дочь, закатила глаза. — Надеюсь, ты подольше будешь рядом, мы все тосковали по твоему обществу, — с насмешкой молвил султан, после чего стремительно покинул ташлык. — Начинайте, — устало велела Дефне Султан, и заиграла задорная мелодия, а наложницы начали танцевать. Альмас Султан разместилась за столом рядом с Дефне Султан, на почетном месте, как и подобает невесте и хозяйке вечера.       Альмас смотрела на разодетых наложниц, которые исполняли танцы, стараясь изо всех сил и ощущала дурноту. Гнев продолжал тлеть в ее сердце, ей казалось, что ее закрыли в золотой клетке, из которого нет спасения. Даже Михрумах Султан ничего не смогла сделать, сказав, что во всем вина султана Мехмеда и Дефне Султан, они устроили этот брак, они мешают их с Сулейманом счастью. — Вы очень бледны, Альмас, — промолвила белокурая и красивая Асхан Султан, облаченная в бирюзовое платье из тонкого шелка. Альмас Султан взглянула на нее без особой приязни, ощущая себя скверно. Ей не хотелось с кем-либо говорить, но проигнорировать доброту султанши, дочери падишаха, верх глупости. — Вы в добром здравии? — не обращая внимания на злобный взгляд исподлобья, вопросила Асхан Султан.        Альмас Султан прожила под сводами дворца почти два месяца и невольно изучила нравы султанских дочерей. Асхан Султан выделялась на фоне высокомерной и надменной Ханзаде Султан, в обществе которой становилось тяжело дышать, а в душе просыпался страх, и Дильрубы Султан, которая была похожа нравом на рыжеволосую сестру, и в довесок имела острый язык, бьющий не хуже кинжала.       Асхан Султан была совсем другой. Спокойной, нежной, доброй, она всегда сохраняла доброжелательность, была очаровательна и приятна всем, кто ее знал. Султанша уродилась красавицей, а богатые одежды, видно Ибрагим-паша щедро одаривал жену золотом, только усиливали красоту госпожи и ее природное обаяние. — Со мной все хорошо, — сдержанно ответила Альмас Султан, испытывая укол зависти помимо воли.        Она не была так красива, как Асхан Султан, у нее не было столь редкого цвета волос, как у Ханзаде Султан, она не была щедро одарена золотом и вниманием, как Дильруба… Перечислять можно бесконечно. Альмас Султан хоть и являлась членом династии была лишь племянницей султана, одной из нескольких, она была дочерью шехзаде, а не падишаха, а значит ценности не имела, и власть и богатство ей не положены.       Альмас с тоской взглянула на Нурбану Султан, которая разместилась рядом с Дильрубой Султан и шехзаде Мустафой. Даже Нурбану была ближе к династии, чем Альмас, хотя по степени родства она многим дальше. Альмас дочь шехзаде Махмуда, у которого даже могилы нет, а Нурбану дочь Фатьмы Султан, внучка шехзаде Селима. Но почему-то жизнь Нурбану сложилась намного лучше, чем судьба Альмас.       Нурбану Султан была любима отцом Ильясом-пашой, что когда-то милостиво предоставил Альмас и Дениз уголок в своем дворце. Нурбану нашла общий язык с Назлы Султан, которую называла матушкой, Дениз-хатун тоже постоянно ставила ее в пример Альмас. Нурбану Султан, несмотря на любовь к холодному оружию и охоте, была любима всеми, а Альмас всегда была в тени. Разве справедливо?       «Скоро настанет и ее черед. Ее тоже выдадут замуж. Надеюсь, это будет жирный старик», — злобно подумала Альмас Султан, глядя на Нурбану Султан, которую когда-то называла сестрой. Она помнила, как они вместе играли, как бегали по коридорам дворца Ильяса-паши, как прыгали на кровати так, что перья от подушек разлетались в разные стороны.       Однажды, когда султаншам было по семь лет, они прыгали на кровати, взявшись за руки, смеялись и веселились, и их застал Ильяс-паша, вернувшийся со службы. Альмас тогда сильно испугалась и побледнела, а Нурбану, соскочив с кровати, тут же кинулась к отцу, раскрывшему для нее объятья, с воплем «папочка».       Ильяс-паша всегда целовал дочь при встрече и поднимал ее на руки. Нурбану спешила рассказать, как прошел ее день, а Альмас стояла в стороне. После той проделки, когда они испортили новую перину и слугам пришлось убирать перья, Альмас Султан впервые попросила Дениз-хатун рассказать ей об отце, на что Дениз ответила резким отказом, что больно ранило девочку.       Нурбану Султан, облаченная в зеленое платье с узкими рукавами из черных кружев, рассмеялась над словами шехзаде Мустафы, к которому питала особую, странную привязанность. Она взяла с подноса каштан и подала его мальчику, который принял его и начал чистить, после этого Мустафа разделил его на две части и передал одну половинку Нурбану, а вторую своей сестре Дильрубе, которая улыбнулась ему и взъерошила русые волосы брата.       Нурбану, почувствовав чужой взгляд, вскинула взор на Альмас. Султанша приподняла правую бровь, она всегда обладала выразительной мимикой. Альмас отвернулась, не в силах видеть эту идиллию.

***

      Султанские покои были полны, как никогда. Государь восседал на престоле, по правую и левую руку от него разместились его зятья, Касим-паша и Ибрагим-паша, которые были похожи настолько, насколько различны. Касим-паша высокий и худощавый имел гладко выбритое треугольное лицо, смуглую кожу и темно-карие глаза, брови у паши были с резким изломом, что придавало его облику неприятное, злобное выражение.       Ибрагим-паша в противовес Касиму-паше казался приятным человеком из-за черт лица, но в росте он значительно превосходил и Касима-пашу, и султана Мехмеда. У него были жесткие черные волосы, иссиня-черная борода и смуглая кожа. Ибрагим-паша переговаривался с Османом-пашой, вторым визирем, то и дело хохотал и шутил, из-за чего атмосфера казалась вполне сносной.       Аяз-паша, великий визирь, с трудом помещался на подушке, прожитые годы не пощадили его, и облик его становился все омерзительнее с каждым годом. Дервишу не нравился этот человек, неприятный, скользкий, а в глазах слишком уже странный блеск. Дервишу-аге было неуютно в такой пестрой компании, хотя он был при султане почти двадцать лет, он все еще был чужаком. Повелитель устроил ему хорошую свадьбу, собрал всех пашей совета. Только Фюлаге-паша, наместник всей Румелии, отсутствовал. У него родилась внучка. И они с женой отправились навестить молодую мать. — Дервиш Мехмед-бей, — прогремел голос султана Мехмеда, разговоры тут же стихли, все устремили взоры на падишаха.       Девриш-бей, как его теперь называли, поднялся из-за стола и приблизился к престолу, опустился на одно колено перед падишахом, что держал в своих руках судьбу всего мира, устремил взор на него… Слуга поднес султану черный футляр, обёрнутый мягкой бархатной тканью. — Ты верно служил османской династии девятнадцать лет, Мехмед-бей, — говорил тем временем падишах, твердо глядя на подданного, склонившего голову. — Ты доказал свою преданность, и поэтому я оказал тебе честь, выбрал тебя мужем своей племянницы. Не подведи меня. — Я не разочарую вас, мой султан, и сделаю все, чтобы Альмас Султан была счастлива, — без запинки молвил Дервиш, хотя в груди у него все сжалось от отвращения. В первую очередь к себе. Он жаждал власти, но только для того, чтобы защитить ту, которую любил. Он жаждал власти, но не представлял, как будет смотреть в лицо жены. Оставалось уповать, что Альмас Султан хоть немного похожа на его любимую госпожу. Иначе этот брак станет пыткой для него. О чувствах юной султанши Дервиш, разумеется, не думал. — Этот кинжал — мой подарок тебе к свадьбе, — сказал султан, открыв футляр, в котором лежал кинжал с искусно сделанной рукоятью. — Он послужит тебе защитой, если ты будешь помнить о долге, в противном случае…       Султан Мехмед выразительно промолчал, и это было красноречивей всяких слов. Всем стало ясно, что будет в противном случае. Его, Дервиша, убьют этим же кинжалом.       После торжества Дервиш Мехмед-ага с трудом, на негнущихся ногах, вышел из султанской опочивальни и отправился в выделенные для него покои. В покои, где он должен конкурировать этот навязанный брак. Уже завтра они с женой отбудут в Алеппо. Дервиш не хотел покидать столицу и свою госпожу, боялся оставить ее без защиты на такой срок. Кто знает, сколько продлиться их разлука. Хандан Султан была недальновидна и импульсивна, одно покушение на Назрин чего стоило. К счастью, Дервиш отвел от нее беду. Он молился, чтобы султанша снова что-то не натворила, не причинила вреда наложницам султана. Он не сможет ей ничем помочь из Алеппо. Конечно, рядом с Хандан Султан были верные слуги, Лалезар, Назиз, Хаджи-ага, но их усилий может оказаться недостаточно. Просить о чем-то нового хранителя покоев, Давуда-агу, который раздулся от собственной важности, бесполезно. Было в Давуде что-то неприятное и злобное.       Дервиш пришел в выделенные для него покои, слуги закрыли за ним двери, и бей замер, глядя на фигурку в красном одеянии, что сидела на кровати с поникшими плечами. Султанша глядела на него серыми глазами, в которых бурлил гнев, она поджимала губы и казалась далекой от радушия. С ней будут проблемы — понял Дервиш эту простую истину. Ему еще упрямой девчонки не хватало. — Здравствуй, жена, — сказал мужчина, направляясь прямиком к султанше. Та вскочила, как ошпаренная и в ужасе отшатнулась от него, отбежала прочь и выставила в защитном жесте руки перед собой. — Не подходи! — вскрикнула Альмас Султан, глядя на Девриша с гневом и болезненной яростью. Губы ее дрожали. — Давайте поговорим, — сказал Мехмед-бей, раздражаясь.       Он слишком устал за день, чтобы слушать ее нытье и истерику. Ему с головой хватило Инас-хатун. Глупая женщина решила, что весть о беременности отменит его свадьбу. Вот только лекарша сказала, что Инас не только не беременна, а вовсе не способна больше родить. Беременность Мурадом иссушила ее чрево.       Девриш разозлился на наложницу, и они сильно поссорились. После этого бей провел ночь в борделе. К сожалению, он не сможет забрать сына с собой в Алеппо, теперь он зять династии, а при женитьбе на султанше нужно расстаться не только с другими женами и наложницами, но и с детьми. Его сын останется рядом с матерью в столице, разумеется, Дервиш выделил им средства для безбедного существования. — Мне не о чем с тобой разговаривать, — процедила Альмас Султан злобно. Она была черноволосой, миниатюрной, симпатичной на лицо, ее серые глаза так напоминали глаза Хандан Султан, но нравом новая жена больше напоминала Дервишу Инас-хатун. — Хорошо, — молвил мужчина. — В таком случае я могу три раза повторить слово «Развожусь», — улыбнулся он. — Наш брак был организован в спешке, значит, ваша честь, скорее всего, чем-то запятнана. Мне известно, что вы пытались сбежать к любовнику, — сказал Дервиш, наступая на Альмас Султан, которая одеревенела от страха и теперь глядела на него во все глаза. — Откуда? — спросила султанша, заикаясь. — Даже у стен есть уши, — пожал плечами Дервиш. — Но я был так добр, что согласился взять вас в жены, султанша, хотя могу и передумать в любой момент. Так что советую вам быть хорошей и доброй женой, верной мужу, иначе… — Иначе что?! — вскрикнула Альмас Султан, переступив через страх, что ясно читался на ее лице. Упрямая, даже слишком. Упрямая и вспыльчивая, но Девриш и не таких подчинял. — Я найду того, кто вам дорог и принесу вам его голову, — сказал он, с наслаждением замечая, как побелела султанша. С нее в миг слетела вся спесь и напуская гордость, плечи поникли, а глаза заслезились. — Полагаю, теперь мы можем исполнить супружеский долг? — спросил мужчина с насмешкой, ответом ему служил затравленный, полный ненависти взгляд. Но так даже интересней.       Близость с султаншей доставила ему не так много удовольствия. Девушка была словно неживой, не отвечала на поцелуи, не сопротивлялась, даже не шевелилась, только глядела злобно и затравленно. Излив семя в жену, Дервиш перевалился на вторую половину кровати и потянулся, он слишком устал за день. Уже засыпая, утомленный долгим днем, он услышал сдавленные всхлипы, но не испытывал ни жалости, ни сожаления.

***

      Опочивальню окутывал полумрак, свечи потухли, единственным источником света служил эти жаровни в камине… Хандан Султан склонилась над любимым мужчиной, она целовала его губы, скользила кончиками пальцев по широкой груди, покрытой волосами, делала все, чтобы ему было приятно, чтобы он забыл обо всем на свете. Она уже раз довела его до блаженства, семя султана полилось в ее лоно, но все равно Повелитель оставался напряженным и задумчивым, как и во время прошлого хальвета, что состоялся неделю назад.       Хандан старалась об этом не думать, что панические мысли отравляли ее существо. Он охладел к ней, смотрел иначе, даже целовал не так, как раньше. Ей просто повезло, что Назрин восстанавливается после выкидыша, а новых наложниц государь брать по какой-то причине не пожелал. Он старых, забытых фавориток, выслал в Старый дворец, оставил только беременную мерзавку Долунай да Назрин-хатун, что продолжала сидеть в своих покоях и ни с кем не контактировать. Эта девчонка выжила вопреки всему и по-прежнему была дорога султану Мехмеду, Хандан видела и чувствовала это. Повелитель продолжал проводить ночи в покоях Назрин, лишь изредка вспоминал о ней, о Хандан, когда желание утолить похоть побеждало. Такое положение вещей не нравилось султанше, было горько и обидно, но Хандан терпела, стиснув зубы, она всеми силами пыталась быть такой же, как и раньше, улыбалась любимому мужчине, смеялась, говорила с ним, но все зря. Мехмед был холоден и отстранен. Хандан Султан начала осыпать поцелуями шею и плечи мужчины, она, осмелев, перекинула ногу через его торс и села сверху, уперлась руками в грудь султана и взглянула на него сверху вниз.       Раньше ему нравилась такая смелостей с ее стороны, такая дерзость. Он позволял ей заниматься любовью в такой позе, не часто, но позволял. Впрочем, Хандан и не наглела.       Султан Мехмед по-прежнему молчал, и эта тишина давила на плечи женщины, напрягала и пугала. Она шептала ему о любви, лепетала о величии падишаха, говорила, что жить без него не может, но Повелитель в ответ лишь усмехался, впрочем, может ей казалось, все же в покоях темно.       Хандан Султан наклонилась, нашла губами его губы, скользнула руками по напряженным плечами, больше всего на свете мечтая ощутить ответные объятья и ласки, но султан словно окаменел, не реагировал, что ввергало ее в тоску. Усилием воли заглушая чувства, Хандан заставляла себя улыбаться, быть нежной и ласковой, использовать все навыки, что она знала… только бы получилось, только бы он забыл о Назрин… — Довольно, Хандан, — сказал неожиданно Повелитель, и женщина так и замерла, думая, что ослышалась. Она прекратила целовать лицо господина и испуганно посмотрела в темные от полумрака в опочивальне глаза султана, думала, что что-то не так поняла. Но нет. Повелитель бесцеремонно спихнул не с себя, отчего обида обожгла душу султанши. — Я чём-то вас огорчила? — спросила Хандан и тут же прикусила губу, вопрос вырвался прежде, чем она подумала. Ответом ей послужило молчание. Она, действительно, что-то сделала не так, но что?!       Хандан Султан сидела на постели, глядя во все глаза на господина, лица которого не видела и это ее напрягало, она не могла считать его эмоции, предвидеть действия. — Возвращайся в гарем, — в тишине прогремел голос падишаха, от которого сердце рухнуло в пропасть. Он никогда не говорил с ней в таком тоне, никогда не прогонял после близости. Наоборот, Хандан нежилась в объятьях любимого, говорила с ним до глубокой ночи, целовала, перебирала его волосы пальцами… — Но… Почему? — спросила Хандан Султан, ничего не понимая. — Тебе так нужно мое объяснение? — спросил Повелитель убийственным тоном. Он был раздражён, Хандан ощущала его давящий взор. — Или ты забыла, что желание хозяина — закон?       Хандан Султан ощутила, как краска бросилась ей в лицо от унижения. В носу закололо. Как же она устала, почему ей постоянно нужно бороться за его любовь? Она борется, а кому-то эта любовь даётся просто так. — Это из-за Назрин? — спросила султанша, не подумав. Обида и ревность жгли душу и разбивали сердце, она так устала, чувства переполняли Хандан. — Что в ней особенного? — Хочешь обсудить мою женщину? — со смешком спросил султан Мехмед, он не злился на неё, а смеялся над ней и ее чувствами, что еще больше огорчало. Хандан Султан подавленно молчала, ей надоело такое отношение. Он то забывал о ней на несколько дней, в течение которых она выплакивала все слезы, страдала и сходила с ума от его холодности, то вновь приближал ее к себе, и после этого душа султанши пела, а потом все начиналось снова и снова. — Я не понимаю за что вы так со мной, — пробормотала Хандан Султан, борясь с желанием расплакаться от обиды и досады. — Как «так»? — спросил падишах равнодушно. Он словно не понимал ее, не видел в своем поведении проблемы. — Вы делаете мне больно, я с ума схожу от ревности и тоски, — призналась Хандан Султан. Она никогда не говорила об этом, не говорила ему, как ей больно от его увлечений, от количества женщин, что бывали в его постели. Султан Мехмед покинул ложе, повязал на талии простынь и отошел к столу с яствами. — Я сделаю вид, что ничего не слышал, проигнорирую твое неповиновение и дерзость, если ты, наконец, выполнишь приказ и отправишься в гарем, — промолвил Повелитель, отпив из кубка, очевидно, вино.       Хандан Султан встала с кровати, испытывая неприятные ощущения. Хотелось расплакаться и убежать, но она не маленькая девочка, к сожалению. — Хатун потеряла ребенка, ее следует выслать, — негромко молвила она, потеряв голову. — А ты потеряла шестерых, — ответил султан Мехмед, вновь больно ранив женщину.       Хандан Султан уязвленно на него взглянула и поспешила за ширму, чтобы облачиться в сорочку и халат. Она надеялась остаться до утра, но Повелитель ее прогнал. — Доброй ночи, — пряча взгляд, полный непролитых слез, сказала Хандан Султан и покинула опочивальню. Уже в коридоре она тяжело прислонилась к стене, чувствуя, что рыдания рвутся из ее груди.       Вот почему Назрин не умерла? Почему?! Так было бы лучше для всех. Хандан Султан стояла и бессильно плакала в коридоре, не в силах сдвинуться с места. Она так устала. Ее мир рушился, а они ничего не могла сделать. Страх отравлял ее разум, сводил с ума, обезоруживал. Хотя, если подумать, она никогда не была сильной и смелой, не была бойцом.       Усилием взяв себя в руки, султанша побрела в свои покои. Проходя мимо ташлыка, она малодушно порадовалась, что двери в гарем закрыты и никто не видит ее позор.       Опочивальня встретила Хандан Султан тишиной, однако в детской был заметен свет. Тяжело вздохнув, султанша направилась туда. Она молилась, чтобы шехзаде просто уснули с горящими свечами. К сожалению, и здесь ее застало разочарование.       Шехзаде Джихангир не спал. Он, облаченный в темно-синюю пижаму, оттачивал навык владения мечом. Хандан замерла, поскольку Джихангир был не один. Рядом с братом, повторяя его движения, стоял шехзаде Ахмед, судорожно сжимающий деревянный меч. Хандан знала, что Джихангир одержим сражениями, одержим войной, постоянно просил отца рассказать ему о войнах, в которых тот бывал. Султан Мехмед потакал желаниям сына. Когда шехзаде был мал, Повелитель сажал его себе на колени и рассказывал о походах да так интересно, что Хандан замирала, слушая этот рассказ. Повелитель умел очаровывать, когда хотел. Джихангир рос и жаждал, чтобы отец им гордился, впрочем, и Ахмед желал того же, но в виду слабого здоровья не мог утолить эту жажду в полной мере.       Хандан наблюдала за движениями сыновей, у Джихангира получалось намного лучше, он с измальства бегал по покоям, размахивая мечом, учителя его хвалили. Ахмед же из-за слабого здоровья не мог повторять за братом, хотя старался от него не отставать. — У меня не получается, — капризно промолвил Ахмед, бросая меч на ковер. У Хандан сжалось сердце от сочувствия. Ее шехзаде был ранимым и нежным ребенком, она так за него переживала. — Всему свое время, брат, — сказал Джиханир и, подняв меч Ахмеда, протянул его ему. — У тебя получится. — Ты веришь? — спросил шехзаде Ахмед, глядя на возвышающегося над ним почти на голову Джихангира. Рыжеволосый мальчик кивнул, и Хандан в который раз изумилась его сходству с покойной матерью, с Гюльбахар Султан. — Верю, — ответил шехзаде Джихангир.       Хандан Султан, вспомнив о Гюльбахар, которая семь лет, как гнила в могиле, помрачнела. Мысли об этой женщине все еще причиняли ей боль. Когда-то одни вдвоем посещали покои Повелителя, и Хандан проигрывала рыжеволосой хасеки, хотя бы потому что сначала носила своего малыша Баязида и не могла бывать на хальветах, а затем занималась новорожденным сыном и очень скоро потеряла его.       Пока Хандан оплакивала Баязида и страдала в одиночестве, Повелитель наслаждался обществом идеальной во всем Гюльбахар. Сколько раз Дефне Султан, заставая Хандан в слезах, говорила ей брать пример с первой жены султана?       Хандан ревновала и завидовала, но никак не могла с этим бороться. Эта женщина каким-то образом завладела сердцем падишаха, а затем умерла. Когда Гюльбахар не стало, Хандан радовалась ее смерти и ужасалась от своих чувств. Хандан потеряла троих детей к тому моменту и боялась, что султан Мехмед забудет о ней. Наверное, он бы и не вспомнил о тихой наложнице, останься Гюльбахар в мире живых.       Смерть возвеличила Гюльбахар Султан, ее похоронили, как султаншу, как мать наследников, сам Повелитель нес гроб с ее телом вместе со своими визирями. Кто еще из его жен был удостоен такой чести?       Хандан Султан взяла на воспитание Джихангира, думая, что Повелитель не забудет о сыне от этой женщины. Он и не забыл. Только так она смогла быть с ним рядом, а потом Хандан забеременела и радовалась удаче, думала, что родит крепкого и здорового ребенка, похожего на падишаха. Ахмед родился прежде срока, слабым-слабы, он даже не кричал. Хандан помнила, как глядела мутным взором на синее неподвижное тельце в руках повитухи. — Это мальчик, живой, — сказала повитуха. Мальчик был жив, но молчал, что было дурным знаком. Уже тогда Хандан услышала перешептывания слуг. Не жилец. Никто не верил, что ее сын будет жить. Хандан же вцепилась в столь желанного ребенка. Она потеряла троих и уже сходила с ума от бессилия и страха потерять любовь господина, этот малыш был ее спасением. Султанша изливала на него любовь и ласку, а остатки доставались бойкому и крепкому Джихангиру. Хандан по пальцам одной руки могла пересчитать, когда сын Гюльбахар болел. Она никогда не называла его своим сыном искренне. Только при Повелителе, желая задобрить его, урвать крохи внимания, показать себя в лучшем свете. — Матушка, — наконец, Джихангир, заметил ее присутствие. — Мы думали, вы вернетесь утром, — сказал он, ни капли не смущаясь. Шехзаде приблизился к ней, Ахмед последовал за братом, которого любил всем сердцем. Да и как Джихангира можно не любить? Хороший, умный, добрый ребенок, любящий родных всем сердцем. Но Хандан не питала к нему большой любви, помня о Гюльбахар, которая когда-то причинила ей много боли. Точнее не она, а отношение к ней Повелителя. Но разве могла Хандан ненавидеть султана Мехмеда, любимого мужчину? Нет. Поэтому и отдавала всю свою ненависть и презрение давно уже мертвой женщине. Женщине, чью жизнь возвеличила смерть. — Почему вы не в постелях? — спросила строго Хандан Султан, глядя в глаза рыжеволосого Джихангира, который начал ласкаться к ней. Была у него одна черта, что ее раздражала, а у остальных членов семьи вызывала умиление: когда шехзаде боялся чьего-то гнева или наказания, он становился мягким, улыбчивым, начинал ласкаться, искал объятий. Подобное даже на падишаха действовало. Хандан была тому свидетелем и не раз. Однажды, пару лет назад, Джихангир толкнул Орхана, и сын Райхан Султан упал и расплакался. Подобное случилось на глазах султана Мехмеда, который поспешил наказать сына. Когда Повелитель начал распекать сына, Джиханигир вдруг кинулся к нему с объятьями, что буквально обезоружило султана Мехмеда.       И вот теперь он снова пытается провернуть свою уловку. — Я попросил брата научить меня приемам, — вдруг сказал шехзаде Ахмед, глядя на мать ясными серыми глазами, самыми дорогими и любимыми глазами для Хандан. Султанша тяжело вздохнула, поняв, что не может ругать Джихангира, когда за него вступился Ахмед. Она не хотела ранить чувства единственного ребенка. — Идемте, шехзаде, я расскажу вам сказку, — сказала Хандан и, взяв мальчиков за руки, повела их к постелям.

***

Амасья. Дворец санджак-бея.

— Она настоящее чудо, Махфирузе, — сказал шехзаде Ферхат, который склонился над колыбелью новорожденной дочери.       Алжан Султан росла и крепла, хотя страх все еще отравлял сердца ее родителей. Махфирузе берегла столь желанного и единственного ребенка. Она никого не подпускала к дочери, сама ухаживала за ней, сама кормила, хотя в османов подобное не приветствуется. Однако шехзаде Ферхат позволил. Алджан Султан родилась прежде срока и была очень слаба, чтобы набраться сил ей нужно материнское молоко. Лекарша сказала, что оно наполнит ее силой и здоровьем. Похоже она была права, Алджан Султан крепла и теперь могла кричать долго и протяжно, отчего у Махфирузе часто болела голова. Однако трудности ее не смущали.       Махфирузе-хатун за две недели почти оправилась от преждевременных родов, хотя то и дело ее одолевала слабость и боль внизу живота. Девушка надеялась побыстрее восстановиться, чтобы снова начать делить постель с господином. Ей повезло, что после Саадат-хатун, которая носила под сердцем ребенка шехзаде, господи не взял еще наложниц. Погибшую от яда Нурхаят-хатун, Махфирузе в расчет не брала. Она малодушно радовалась, что рабыня приняла на себя удар, предназначенный ее любимому мужчине. — Наша Алджан будет похожа на вас, — промолвила Махфирузе, подойдя к шехзаде Ферхату, который сидел на тахте и ворковал над ребенком в колыбели. Алджан Султан глядела по сторонам мутным взором голубых глаз, девочка была облачена в чистые пеленки, хорошо поела и казалась спокойной. Махфирузе подумала, что ребенку пора спать, если они собьют режим сна, то с ума сойдут все. — Я хотел бы, чтобы она пошла внешностью и нравом в тебя, моя султанша, — улыбнулся шехзаде Ферхат.       Рождение дочери не даровало Мазхфирузе титула и власти, но она была рада ей. Страх перед Ханзаде Султан не уступал ни на мгновение. Она перестала отправлять весточки султанше, но и та ее не замечала. В Топкапы Ханзаде Султан делала вид, что Махфирузе не существует, и наложницу это пугало до ужаса. Будь она наивна и глупа, порадовалась бы. Однако когда-то Махфирузе прислуживала рыжеволосой госпоже и понимала отчетливо, что султанша не тот человек, что способен забыть предательство. Скорее Ханзаде султан вынашивает планы мести, и подобные мысли ввергали Махфирузе в ужас. Но она не получила власти и могущество, не перешла ей дорогу, не родила сына.       Алджан Султан тихо заскулила, готовая разреветься в любой момент. Прежде, чем Махфирузе отреагировала, шехзаде Ферхат взял дочь на руки и разместил ее на сгибе локте, придерживая головку в белом чепчике. — Тише, моя драгоценная госпожа, не плачь, — шептал шехзаде, покачивая ребенка, который затихал от ласкового голоса отца. Махфирузе села рядом с наследником и с улыбкой глядела в его ясное и светлое лицо. Глаза шехзаде блестели, а улыбка была его вечным спутником. Казалось, что рождение дочери наполнило его силой. — Отец прислал письмо с поздравлениями, — сообщил Ферхат. — Ханзаде прислала для племянницы брошь в виде тюльпана, символом династии.       Упоминание Ханзаде Султан заставило Махфирузе напрячься и побледнеть. Как же она боялась эту женщину, но попытки настроить шехзаде против сестры терпели крах, он слушать ее не желал. — Я забыл брошь в своих покоях, завтра принесу.       Махфирузе хотела ответить господину, но не успела, поскольку в покои вошел евнух Насух-ага, смуглый и коренастый. Он поклонился и промолвил, не поднимая головы: — Ваша фаворитка… Саадат-хатун споткнулась на лестнице, — шехзаде Ферхат вздрогнул и побледнел, после чего передал в руки Махфирузе дочь и поднялся на ноги. — Мой ребенок… — прошептал он в ужасе. Махфирузе укачивала дочь и поймала себя на мысли, что не испытывает жалости к Саадат. Эта дрянь пыталась отнять у нее Алджан, если истечёт кровью — поделом ей. — С ребенком все в порядке, — ответил евнух. — По крайней мере пока.       Шехзаде Ферхат, пожелав Махфирузе доброй ночи, покинул покои фаворитки, оставив ее и их дочь. Наложница встала с тахты и заходила по комнате, укачивая дочь, которая начала капризничать.

***

      Мехрибан Султан расхаживала по коридору и дверей лазарета, пока лекарши осматривали Саадат-хатун, беременную фаворитку ее сына. Девушка споткнулась на лестнице, возвращаясь из хамама. К счастью, ее успели доставить в лазарет, оставалось уповать, что ребенок не пострадает. — Матушка, — услышала Махрибан Султан голос сына, который спешил к ней. Ферхат был бледным и взволнованным. — Как дитя?       Его волновала судьба ребенка. Участь Саадат совсем не трогала душу шехзаде, и Мехрибан помимо воли ощутила укол боли. Воспоминания терзали ее сердце, хотя ей казалось, что она их переросла. Боль в голове была невыносимой, казалось, что с ее щек содрали кожу, срезали плоть. Мехрибан Измир-хатун тихо плакала от этой боли, кусала губы, сдерживая стоны. Хотелось поскорее прекратить эту муку, забыться, потерять сознание, как бывало прежде. Но во сне она достаточно восстановила силы, чтобы вновь страдать и мучиться. — Измир, Измир, ты слышишь меня? — раздался словно через плотный слой одеяла женский голос. Измир открыла глаз, нескрытный повязкой, пропитанной кровью и мазью. Она увидела, что рядом с ней сидит кто-то светловолосый, кто-то, кто бережно держит ее за руку. Хюррем Султан, ее госпожа, добрая и милосердная к ней, простой наложнице. — Мне так больно, — всхлипнула Измир, ей казалось, что она уже лишилась глаза, было так страшно, так жутко, но еще сильнее хотелось унять эту боль. — Прости, но лекари не могут дать тебе более сильный отвар, — покачала головой Хюррем Султан, лицо которой расплывалось в сознании Измир. — Он навредит ребенку. — Шехзаде сообщили? — прохрипела Измир-хатун, сжимая руку госпожи. Так хотелось забыться рядом с любимым человеком, так хотелось получить порцию сочувствия и жалости. Говорят, любовь лечит не хуже лекаря. Так где же он, шехзаде Мехмед? — Да, — кивнула Хюррем Султан с заминкой. — Он нашел виновную. Амрийе Султан заперта в своих покоях и ждет наказания. — Но где же он сам? — всхлипнула Измир. — Он придет, обязательно, как только уладит дела, — молвила Хюррем Султан, а после, посидев некоторое время рядом с наложницей брата, удалилась, оставив Измир один на один с болью и страхом.       Шехзаде Мехмед пришел только следующим вечером. Измир продолжала стонать от боли и плакать, хотелось прекратить эти невыносимые муки, казалось, что огонь выжигает ее лицо. — Как мой ребенок? — спросил первым делом мужчина у лекарши. Когда Измир услышала его голос, то замерла, с трудом разлепив опухшее веко. Однако стоило смыслу вопроса дойти до ее сознания, как боль, на этот раз душевная, поразила ее. Шехзаде Мехмеда тревожил лишь его ребенок, а не она сама. Измир горько расплакалась, не сдерживая себя. За что ей такие испытания? Что плохого она сделала за пятнадцать лет не самой лучше жизни? — Дитя не пострадало. По крайней мере, пока, — ответила лекарша. — Все в руках Аллаха. Иншалла, хатун поправиться и ваше дитя уцелеет. — Аминь, — ответил шехзаде Мехмед, Измир, которая продолжала плакать, зажмурившись, услышала тяжелые шаги господина. Он приблизился к кровати, на которой она лежала. — Тише, Мехрибан, все образуется, — голос шехзаде был спокоен, как и всегда. Мехрибан ощутила прикосновение к голове невесомое, но и этого ей было достаточно… — С твоим ребёнком все в порядке, — сдержанно ответила Мехрибан Султан, усилием воли прогоняя воспоминание, одно из самых тяжелых и болезненных в ее жизни. Она так жаждала внимания и ласки господина, но не имела в его глазах никакой ценности. Важен был лишь ее ребенок, а судьба сосуда, коим была Мехрибан в ту пору, никого не волновала. К тому же в те ночи, пока она стенала от боли и муки, пока ее лицо выжигало пламя боли, шехзаде Мехмед проводил ночи с Айнур-хатун, с той, кто ее изувечил. Подобного Мехрибан простить не могла. И, если сперва ее гнев и обида, распространялись только на Айнур, то с годами эти чувства, подобно лесному пожару, перекинулись и на господина. — Хвала Аллаху, — молвил шехзаде Ферхат, расслабляясь. — Где были служанки Саадат? — Они отстали, — ответила Мехрибан. — Замените ей слуг, — велел шехзаде Ферхат раздраженно. — Старых вышлите и продайте, зачем они нужны, если не в силах защитить и помочь моей беременной фаворитке? — Как тебе угодно, — ответила Мехрибан Султан, понимая, что ее сын многое взял от отца. К счастью, он велел просто выслать провинившихся служанок, а не казнить, как поступил бы султан Мехмед.

Стамбул. Топкапы.

      Опочивальню освещали тускло горящие свечи, чьи причудливые тени скользили по стенам. Султанша наблюдала за этим завораживающим танцем, затаив дыхание. Ее всегда привлекал огонь, было в нем что-то великолепное и необычное. — Мой брат спит? — спросила Дильруба Султан у служанки, что вышла из детской. Та, кажется, замерла у нее за спиной, только ее дыхание было слышно. Подобно Повелителю султанша ненавидела, когда кто-то стоял за ее спиной, это помимо воли рождало в душе ощущение опасности. Казалось бы, она дочь султана, окружена слугами и стражниками, кто в здравом уме посмеет ей навредить? Но Дильруба боялась удара в спину.       Халиме Султан всегда говорила, что враги редко нападают прямо, сражаются лицом к лицу, они предпочитают бить в спину. Дильруба была хорошей дочерью, поэтому внимала словам матери. В последнее время султаншу начали преследовать кошмары, в котором она видела смерти братьев, Махмуда и Мустафы, гибель своей матери и отца.       На султана Мехмеда, восседающего на трона, со спины замахивалась мечом чья-то фигура, кажется женская, Дильруба не могла ничем помочь отцу и только наблюдала за тем, как он падает замертво на трон, как судорога проходит по его телу, а могучий взор замирает и теряет силу.       Махмуд в кошмарах сестры постоянно сражался с каким-то воином в черных доспехах, лица нападающего султанша никак не могла разглядеть, оно было скрыто шлемом и мраком ночи. Шехзаде то пронзал огромный меч насквозь, то неизвестный ломал ему кости черепа, сдавив голову. Дильруба просыпалась со вскриком, ощущая такой ужас, что рассудок ее пылал в безумии. Она долго не могла уснуть после кошмаров, вспоминала их и гадала, стоит ли боятся сновидений?       После кошмаров и бессонных ночей Дильурба выглядела ужасно, бледная, как смерть, с мешками под глазами и тенями на лице. У нее ныла голова, ее тошнило, отчего и настроения не было. — Да, — немного погодя ответила служанка, Фариде-хатун. — Так почему ты оставила моего брата одного? — строго вопросила Дильруба, повернувшись к рабыне лицом. Та побледнела, что вкупе с ее смуглой кожей выглядело жалко.       Халиме Султан отбыла в Конью вместе с Махмудом, такова традиция великой империи, когда шехзаде вырастает, отец-султан направляет сына в санджак, чтобы тот учился управлению, наложница-мать уезжает вместе с сыном, чтобы оберегать отпрыска на пути к трону.       Халиме Султан знала, что такое долг, и детей учила этому. Но Дильруба даже представить не могла, какого было матушке покидать трехлетнего Мустафу. Она хорошо помнила, как в день отъезда матушки и брата в санджак, явилась в покои матушки и увидела ту сидящей на тахте в темно-зеленых дорожных одеяниях. Черные волосы Халиме Султан были уложены в простую прическу и скрыты хотозом, украшенным самоцветами и вышивкой. Султанша обнимала плачущего сына, гладила его по спине, целовала пухлые, румяные щеки, перебирала пальцами русые кудри точно такие же, как у их старшего брата Махмуда. — Мама, прошу, не бросайте меня, — плакал маленький шехзаде. Дильруба считала себя хладнокровным человеком, она всеми силами стремилась быть таковой, однако увиденное кинжалом пронзило ее душу, на глаза навернулись слезы, Мустафу было жалко почти до рыданий. — Не плачь, мой шехзаде, — говорила Халиме Султан сыну, осыпая его лицо поцелуями. — Я тебя не бросаю, сыночек. — Почему вы должны уехать? — хныкал Мустафа, шмыгая покрасневшим носом. — Я попрошу папу, чтобы вы остались, или чтобы я поехал с вами.       Шехзаде Мустафа, повторяя за Джихангиром и Ахмедом, с которыми был достаточно близок, как бы Дильруба не одобряла это, называл султана Мехмеда «папа», ему это прощалось в силу возраста. — Так нужно, шехзаде, — говорила Халиме Султан. — Таковы традиции.       Ответом ей служили рыдания сына, тут-то Дильруба не выдержала и дала о себе знать, она подошла к матери и к брату, опустилась перед ними на колени и провела рукой по волосам Мустафы. — Мустафа, мой любимый братик, — заговорила она. — Матушка и Махмуд обязательно вернутся в свое время. Считай это испытанием, ты же сын султана Мехмеда, ты должен его выдержать, если справишься, я подарю тебе лук.       Мустафа замер и отстранился от юбки матери, на которую щедро проливал слезы. Он обратил взор светло-зеленых глаз на Дильрубу, у которой в груди что-то тоскливо заныло от вида зареванных очей брата. — Я боюсь, — проскулил он, начиная тереть покрасневшие и опухшие глаза. — Ты сын султана Мехмеда III, разве ты можешь чего-то бояться? — спросила Дильруба Султан у Мустафы, тот призадумался. — К тому же и матушка, и Махмуд вернуться очень скоро, время пролетит очень быстро. — А Амаль? — спросил Мустафа тихо.       Дильруба сперва не поняла, о чем он, а потом осознала, что вместе с Махмудом и матушкой в санджак уезжает и Амаль Султан, ее младшая сестра, которую Дильруба никогда не считала частью семьи. Амаль — дочь предательницы Алтуншах, так, кто едва не сделал ее сиротой. Дильруба была мстительным человеком и никак не могла забыть подобное, хотя умом ясно понимала, то Амаль не должна нести ответственность грехи родной матери, о которой даже не знала. — Амаль тоже вернется домой, — улыбнулась Дильруба. — К тому же я буду рядом с тобой, Мустафа, вместе нам не будет тоскливо, обещаю.       Вспомнив тот разговор, Дильруба Султан вновь помрачнела. Фариде-хатун ушла в детскую, и слутанша окинула взором просторную опочивальню, в которой теперь жила. Эти покои принадлежали Халиме Султан до отъезда в санджак, и падишах позволил дочери и сыну в них жить, чтобы не причинять Мустафе дополнительную боль переездом в новые покои.        Дильруба Султан хотела снять щёлоковый синий халат, как в опочивальню вошел евнух из гарема, который служил Халиме Султан и который был ее глазами и ушами во дворце во время отсутствия султанши в Топкапы. — Султанша, — поклонился Усман-ага. — Пришли письма из Коньи для вас и Повелителя. — О, Аллах, давай же скорее мне его! — слишком эмоционально вскрикнула Дильруба, ощущая прилив радости. Вестей давно не было, она изнывала от неведения и тоски. Усман-ага протянул султанше футляр с письмом и благоразумно покинул опочивальню. Дильруба поспешила вскрыть золоченный футляр и вытащив пергамент, отошла к тахте, ощущая странное нетерпение, очень похожее на волнение. Обычно такое чувство одолевало ее перед встречами с Давудом-агой, который прежде служил главой дворцовой стражи, а теперь стал хранителем султанских покоев. «Приветствуя тебя, моя драгоценная Дильруба. Надеюсь ты в добром здравии, как и твой отец-султан. Как поживает мой львенок Мустафа, не проказничает? Уверенна, вы оба оправдаете наши с Повелителем ожидания и вырастите достойными людьми, членами династии, которыми она будет гордиться.       Мы прибыли в санджак, дороги ныне неспокойны, особенно в окрестностях Коньи. К счастью, нас сопровождало достаточное количество охраны, и никто не рискнул напасть на нас в пути.       В санджаке властвуют разбойники и царит беззаконье. Твой брат взял управление в свои руки, хотя прежней власти не нравятся порядки, которые Махмуд пытается установить. Молюсь день и ночь, чтобы шехзаде не нажил себе врагов и справился со всеми трудностями. Я стараюсь его поддерживать, пытаюсь давать советы, однако нравом твой брат пошел в отца-султана и не желает опираться на советы женщины, впрочем, это, быть может, к лучшему.       Наш Махмуд, дай Аллах, к началу лета станет отцом. Его фаворитки, Дидар-хатун и Махпейкер-хатун, беременны. Иншалла, они носят сыновей. Шехзаде решил объехать вверенные ему земли, мне остается уповать, чтобы в пути с ним не случилось ничего дурного.       Я управляю гаремом, в котором царит мир и порядок. Наложниц пока мало, а фаворитки всего две, обе наложницы спокойны и благоразумны, много времени проводят за изучением наук.       Амаль некоторое время хворала от тоски по дому, но теперь занята обустройством новых покоев. Махмуд велел разбить для сестры теплицы, чтобы слуги выращивали для султанши цветы. Амаль жаждет, чтобы ты приехала к нам в гости.»       Прочитав письмо, Дильруба улыбнулась, радуясь, что у матушки и брата все хорошо. Махмуд вырос достойным шехзаде, конечно, он имел недостатки, но от этого султанша его любила лишь сильнее. Махмуд всегда был для нее хорошим страшим братом, которого, правда, временами хотелось придушить.       Дильруба Султан спрятала письмо в шкатулку, решив написать ответ позже. Она слишком сильно устала за прошедший день. А строки, написанные матери, следовало тщательно обдумать.       Пожалуй, единственной новостью для Халиме Султан был никях между Альмас Султан и Дервишем Мехмедом-агой, впрочем, она итак знала о грядущем союзе между ними. Еще, наверное, следовало сообщить о покушении на Назрин-хатун, к которой Дильруба питала неприязнь. Эта женщина в глазах Дильрубы пыталась занять место Халиме Султан подле султана Мехмеда.

Маниса. Дворец санджак-бея.

      Нурефсун Султан готовилась ко сну, сидя перед зеркалом. Она снимала тяжелые украшения с крупными рубинами, задумчиво разглядывая свое отражение. Султанша знала, что красива, вот только красота не делала ее счастливой и свободной. Облаченная в бордовую сорочку и халат, отточенные черным кружевом, Нерефсун Султан была чарующе прекрасна, волосы ее вились и спадали на хрупкие плечи, на щеках горел румянец, темные глаза блестели.       Шехзаде Ферхат сравнивал ее с мерцающей на ночном небосводе звездой, яркой, страстной и бесконечно далекой.       О, Ферхат… Подумав о любимом мужчине, которому она никогда не будет принадлежать, Нурефсун ощутила тоску. Будучи излишне эмоциональным человеком, чьи чувства переменчивы, как ветер, она снова погрузилась в отчаянье. От хорошего, спокойного настроения не осталось и следа.       Султанша помрачнела, на ее лицо легла тень, исчез румянец с щек, огонь в глазах потух. Поджав губы, Нурефсун Султан тяжело вздохнула. Ей хотелось бросить все, собрать самое необходимое, забрать сына и бежать из этого дворца, ставшего для нее золотой клеткой, погребальным саваном. Невыносимо жить рядом с нелюбимым мужчиной. И вдвойне невыносимо жить с нелюбимым и любить при этот другого человека.       Нурефсун Султан в который раз погрузилась в мечты о том, что было бы, если бы шехзаде Осман был убит во время нападения на Топкапы, которое организовал ее дед. Тогда наследником престола стал бы шехзаде Ферхат, и между ними был бы заключен союз. Она вошла бы в гарем его законной и любимой женой, не боялась бы разоблачения, не прятала чувства, не ощущала себя предательницей.       Она бы стала матерью и не один раз. Нурефсун Султан видела в грезах Баязида и еще нескольких сыновей, черноволосых и голубоглазых, как и их отец.       Однако мечты — это пустое. Ей остается лишь жестокая реальность, в которой она не нужна мужу и любит его брата. В памяти начали всплывать тайные встречи, полные жара страсти и любви. Шехзаде Ферхат был сильным и крепким мужчиной, рядом с ним она ощущала себя любимой, желанной и защищенной. В его объятьях становилось спокойно. — Султанша, — в покои вошла Лале-хатун. Нурефсун подавила раздраженный вздох, ощущая себя как никогда скверно. Сколько продлиться эта разлука с Ферхатом? Придет ли когда-нибудь ей конец? — Есть новости? — спросила султанша у служанки, которая была с ней больше четырех лет. — В лавку Али-эфенди было доставлено письмо, я забрала его, — сообщила Лале-хатун, улыбнувшись. Нурфесун замерла на мгновение, а потом улыбнулась, радостно, как никогда. Она хотела бы закричать, захлопать в ладоши, но могла напугать сына, что спал в детской.       Они с Ферхатом вели переписку, не часто, к сожалению, но вели. Письма, что писал для султанши шехзаде Ферхат доставлялись в лавку Али-эфенди, торговца тканями на рынке Манисы, а оттуда их забирала Лале-хатун, которая якобы выходила по поручению Нурфесун в город. На рынке Амасьи тоже была лавка, куда доставляли письма Нурефсун, но забирал их Коркут-ага, сокольничий шехзаде Ферхата.       Лале протянула сложенный лист пергамента султанше, и та поспешила его развернуть, вскочив на ноги от нетерпения и бури чувств, что охватили ее душу. Нурефсун, забыв обо всем на свете, начала читать письмо, но была прервана… — Дорогу! Шехзаде Осман Хазретлери, — объявила стража, и сердце султанши со свистом рухнуло в пропасть. Нурефсун вздрогнула и замерла. Первой мыслью было разорвать письмо, затем скомкать, но она совладала с собой. — Шехзаде, — поклонилась Нурфесун Султан, свернув письмо. — Лале, будь добра, передай этот список ювелиру, там перечислены все украшения, которые я желаю, — султанша протянула письмо служанке, которая, к счастью, совладала с собой и забрала злополучное письмо. — Как вам угодно, госпожа, — поклонилась Лале. — В с вашего позволения, султанша, шехзаде.       Лале-хатун удалилась, и Нурефсун подвалила облегченный вздох. Ужас опалил ее сердце, она была близка к краху, о, Аллах, как же страшно. Сердце билось как безумное, а еще хуже стало, когда шехзаде Осман подошел к ней ближе. Нурефсун подавила желание отшатнуться и вскинула на него напуганный до смерти взгляд. Шехзаде Осман поцеловал ее в лоб, положив руки на щеки султанши, и та замерла, боясь даже пошевелиться. Она смотрела в серые глаза, ощущая, как у нее дрожат ноги. Ее почти поймали, о Всевышний, помилуй. — Вижу, ты в добром здравии, жена моя, — улыбнулся Осман. — Тебе всего хватает? — спросил он спокойным и даже ласковым тоном. — Да, — кивнула Нурефсун, все-таки совладав с собой. — Решила заказать новые украшения, — сообщила она, надеясь, что ее голос не дрожит. — В гареме будет праздник, Ханзаде Султан велела Фатьме-калфе устроить увеселение для вас.       Шехзаде Осман помрачнел. Нурефсун Султан знала, что Ханзаде Султан волнуется за будущее брата, у него только один сын, который и не сын ему вовсе, нужные еще наследники. А Сафиназ-хатун, эта жалкая рабыня, бесполезна и неспособна выносить и родить, поэтому Ханзаде Султан решила пожертвовать хорошими отношениями с рабыней и выбрала для брата наложниц, которые предстанут перед ним на празднике. Нурефсун, изнывающая от тоски и разлуки с любимым, желала, чтобы Сафиназ тоже узнала, какого быть ненужной. Рабыни, выбранные Ханзаде Султан, были прекрасны и искусны, кто знает, быть может, шехзаде Осман будет очарован одной из них? — Я знаю, — кивнул, хмурясь, шехзаде Осман. — Раз уж моя сестра велела устроить праздник, то так тому и быть. Как Баязид? — Растет и крепнет день ото дня, — улыбнулась Нурефсун Султан. Шехзаде Осман прошел к тахте и сел на нее. Султанша устроилась рядом с ним, начала ласкаться к нему, как котенок. Он не должен узнать ее тайну, иначе ее казнят и не просто отрубят голову. Нет. Закидают камнями, как неверную жену, как предательницу. — Наш сын с каждым днем все больше и больше похож на вас, — рассказала Нурефсун Султан, желающая вывести из-под удара себя и ребенка.       Шехзаде Осман улыбнулся, ему нравилось, когда в детях видели его черты. Нурефсун знала об этом и пользовалась ситуацией. — Иншалла он вырастит достойным наследником, Нурефсун, спасибо тебе за сына, — взяв ее за руку и глядя в глаза неверной жене, молвил шехзаде Осман, и Нурефсун Султан ощутила себя прескверно. О, Аллах, она грешница, какая же она грешница!