Перекрестки судеб

***

Османская Империя. Стамбул. Июнь 1592 года.

      Погода стояла солнечная. Пели птицы, небо казалось синим-синим, по нему плыли белоснежные, причудливые облака. Накануне шел дождь, а теперь светило солнце. День обещал быть очень душным. Но по утру еще не развеялась ночная прохлада, что весьма радовало Ясемин-хатун, решившую сегодня пройтись по рынку столицы. Она любила это делать, облачившись в простые одежды. Ей нравилось думать, что она самый обычный человек, не отличающийся от других жителей города.       Энтузиазма матери не разделяла мрачная Бахарназ Султан, облаченная в платье из темно-коричневой грубой ткани, в накидку и платок, скрывающий ее черные, блестящие волосы и лицо от посторонних глаз. Девушка шла следом за матушкой и Гюльфем-хатун, которые наслаждались прогулкой. Сама Бахарназ предпочла бы всему этому хорошую книгу. Но, не желая обижать матушку, султанша согласилась на ее уговоры, о чем уже сильно жалела. Было жарко, солнце сильно припекло, а ткань платья слишком плотная. Бахарназ ощущала духоту и ничего не могла с этим поделать. — Как прекрасна жизнь, — с улыбкой промолвила Ясемин-хатун, покосившись на дочь. Та лишь поджала губы, но ничего не сказала. — Думаю, нам стоит заглянуть в ювелирную лавку. Бахарназ, что думаешь? — спросила Ясемин с улыбкой. — Как пожелаете, валиде, — ответила едва слышно султанша. Ее мать лишь вздохнула, жалея, что нрав дочери так сильно изменился. Она была активным и жизнерадостным ребенком, но печальные события детства сильно ее подкосили. Как жаль, что тех дней не вернуть.       Процессия двинулась к ювелирной лавке, у владельца которой султанши обычно заказывали украшения. Гюльфем-хатун и Ясемин-хатун вошли в лавку, а Бахарназ, поднявшись на крыльцо, замешкалась и окинула взором многолюдный рынок. Девушка широко распахнула карие-глаза и остолбенела, увидев знакомый силуэт в толпе людей. Те же иссиня-черные, вьющиеся волосы. Те же темные глаза, смуглая кожа и борода. Только рядом почему-то черноволосая женщина с кудрявыми волосами и девочка в скромном платье, держащая его за руку. — Отец, — одними губами прошептала Бахарназ, с неверием глядя на мужчину, который, взяв хлеб в одного из торговцев двинулся прочь вместе со своим семейством. Султанша даже не думала, что от жары ее рассудок помутился, призрак отца был слишком реальным. — Отец! — громче вскрикнула девушка и пустилась следом за мужчиной, который уже скрылся в толпе. Ясемин-хатун, услышав крик дочери, выскочила на крыльцо и огляделась. Увидев, как Бахарназ прорывается сквозь толпу жителей, она побледнела и закрыла рот рукой. — О, Аллах, что же с ней? — спросила женщина и поспешила следом за дочерью, которая замерла посреди рыночной улицы, пытаясь выискать в толпе знакомое лицо. В какой-то момент она вновь увидела темно-серый бедный тюрбан и кинулась к его обладателю. — Папа! — вскрикнула девушка, схватив мужчину за рукав кафтана. Тот обернулся и смерил султаншу удивленным взглядом карих глаз. Это был не шехзаде Абдулла, а неизвестный мужчина. — Простите, — пробормотала, смертельно побледнев, Бахарназ и пошатнулась. К счастью, подоспевшая Ясемин-хатун успела придержать дочь под руку. — Просим прощения, моя дочь обозналась, — вежливо промолвила женщина, держа дочь под локоть. На Бахарназ внезапно навалилась страшная слабость. Она с трудом стояла на ногах, тупо глядя на мужчину. Ясемин попыталась привести дочь в чувства, в этот момент с ее головы соскользнул платок и золотисто-русые волосы рассыпались по плечам. Мужчина, которого Бахарназ Султан ошибочно приняла за шехзаде Абдуллу, зачарованно замер, глядя на женщину с нетипичной для этих мест внешностью. — С вами все в порядке? — спросил он, глядя на Ясемин, которая сняла с лица дочери платок, чтобы она лучше дышала. Девушка, почти девочка, хватала ртом воздух, в ее глазах отражался шок и неверие, словно она была не в себе. — Я видела отца, — пробормотала Бахарназ Султан потерянно. Она была привязана к родителю и дурно восприняла его смерть, теперь же ее почти зажившие раны вновь оказались потревожены. — Тебе показалось, — горько промолвила Ясемин, держа дочь за плечи. Та мотнула головой. — Мой отец жив, я знала, всегда знала! — упрямо произнесла султанша, заставив мать горько вздохнуть. — Тебе показалось. От жары и не такое привидится, — вкрадчиво произнесла Ясемин-хатун, но Бахарназ Султан лишь отмахнулась от нее. Она вновь твердо встала на ноги и с гневом в глазах посмотрела на мать. — Он жив! — возразила она. — Можешь говорить, что угодно, мама, но отец жив! — изрекла султанша и пошла прочь от шокированной толпы. Ясемин тяжело вздохнула и пошла следом за дочерью, которая пробивалась сквозь толпу людей, чувствуя, как слезы застилают глаза. Эдирне. Июнь 1592 года       Несмотря на ранний час, во дворце Эдирне царило оживление, что очень не вязалось с привычным мрачным состоянием обители вдов, как иногда называли дворец. Пару дней назад Эсманур-хатун получила письмо из столицы, в котором говорилось, что Эдирне решил посетить Повелитель с семьей. Теперь Эсманур руководила подготовкой, чтобы султанская семья с удобствами расположилась во дворце.       Эсманур предпочитала не вспоминать о былой вражде, тем более они целиком и полностью зависели от милости султана Мехмеда. По его приказу Эсманур было назначено неплохое годовое содержание, прибавим ко всему содержание Рузили-хатун и Нуртен Султан и выходила приличная сумма. Эсманур-хатун нашла себя в благотворительности, желая искупить хотя бы часть грехов. К закату жизни она почувствовала их непосильную тяжесть, от которой невозможно было избавиться. Ночами она не могла спокойно спать, поскольку во мраке ночи она видела лица убитых по ее приказу людей. Хуже всего было видеть во снах любимых и долгожданных сыновей, которые обвиняли мать в том, что она не смогла их уберечь. Годами Эсманур Султан пыталась убежать от чудовищной правды, от самой себя. Она знала, что ее душа обречена гореть в аду, но от этого легче не становилось. Султанша, потерявшая все, пыталась заполнить пустоту в сердце заботой о внучке, благотворительностью, но едва ли это помогало. Поэтому, получив новость о приезде султанской семьи, она очень обрадовалась и с энтузиазмом начала подготовку. Даже выбрала подходящую наложницу из девушек, которых воспитывали при дворе. Султан Мехмед наверняка пожелает отдохнуть после долгой дороги.       Пока Эсманур –хатун руководила слугами, Рузиля-хатун завтракала в компании дочери и сестры. Нуртен Султан улыбалась и смеялась, слушая рассказ матери о Греции. Она мечтательно прикрывала глаза и вздыхала: — Вот бы мне все увидеть самой, — Рузиля-хатун лишь грустно улыбалась, слушая дочь. Время не стерло из ее памяти воспоминания об их маленьком, но уютном домике на берегу реки, о матери, которая по утрам пекла хлеб, об отце. Сейчас их уже нет в живых. Пираты, напавшие на город, убили всех. А их, двоих сестер, угнали в рабство, как скот. Хандан-хатун, понимая, о чем думает сестра, грустно ей улыбнулась. Она прекрасно чувствовала настроение Рузили, и иногда ей казалось, что мысли сестры текут через ее собственные.       Нуртем Султан, позавтракав, убежала в свою комнату, оставив сестер одних. Хандан молча взяла со стола красное яблоко и начала его есть, о чем-то напряженно размышляя. — Все служанки щебечут с утра о приезде султана, — весело заметила Хандан-хатун, взглянув на сестру. Та внимательно на нее посмотрела и поджала губы. — Говорят, он очень красив, — легкомысленно изрекла она. — Красота бывает обманчива, Хандан, — устало заметила Рузиля. Ей не очень-то нравился беззаботный и веселый тон сестры. Как бы не вышло чего-то дурного. Рузиля очень любила сестру, считала ее семьей и поклялась во что бы то не стало оберегать ее. Девушка знала, что в гареме счастья не сыскать и не хотела, чтобы сестренка узнала то, что познала она. — Эсманур Султан велела Эзги-хатун готовиться к встречи с Повелителем, она хочет подарить девушку в гарем, — промолвила со вздохом Хандан-хатун, что очень не понравилось Рузили. Она вспыхнула от гнева и с раздражением взглянула на сестру. — Не смей даже говорить об этом, Хандан, — слишком резко отозвалась Рузиля, вызвав недоумение на лице у собеседницы. Та смотрела на нее, широко раскрыв глаза, и не могла пошевелится. Рузиля не часто выходила из себя, однако была страшна в гневе. — Я просто сказала то, о чем узнала и все, что такого-то? — пожала плечами Хандан-хатун. Рузиля мгновенно успокоилась. После всех несчастий, у нее сильно изменился характер. Если раньше она была воплощением света, теперь она воплощение тьмы. Настроение у нее чаще всего было дурное, но фаворитка шехзаде Мустафы пыталась держать себя в руках. Получалось, к сожалению, очень плохо, и она срывалась то на сестру, то на дочь, поэтому предпочитала коротать время в одиночестве, чтобы не обидеть кого-то из близких неосторожным словом. — Прости, просто я знаю, каково жить в гареме, — грустно улыбнулась Рузиля. — Врагу такой участи не пожелаешь, — добавила она немного отстраненным голосом.       Хандан-хатун кивнула. Она плохо помнила те времена, но все же помнила. В гареме покойного шехзаде Мустафы, в который она попала в девять лет в качестве исключения в виде подарка для сестры, постоянно что-то случалось, а за покои шехзаде чуть ли не дрались. Хандан была невольной свидетельницей тех событий, а еще она помнила, как плакала ночами сестра, узнав об очередной наложнице господина. Девушка не хотела подобной участи для себя, но ей было любопытно, неужели в покоях шехзаде или султана рай? Если нет, то почему так говорят. Больше сестры к этому разговору не возвращались. После завтрака Хандан начала убирать посуду. Все-таки она числилась служанкой сестры, хотя предпочитала об этом не думать. Временами ее расстраивала такая жизнь, как так вышло, что Рузиля, можно сказать, госпожа, а она всего лишь ее служанка?       Но Хандан стыдилась таких мыслей и гнала их прочь. Конечно, она, как и все юные и неопытные девушки, мечтала о любви, желал выйти замуж, родить детей, но пока ее жизнь была самой обычной, и временами Хандан казалось, что она навсегда останется служанкой. Вместе с тем после новости о приезде султана в ее душе зажегся какой-то странный огонек, который разгорался все сильнее и сильнее. Нет, девушка не желала покидать сестру, не мечтала о власти, но почему-то ее что-то точило изнутри. Хандан казалось, что вот-вот ее жизнь изменится раз и навсегда, что что-то обязательно произойдет, и она жила этим ожиданием, не понимая, куда оно может ее привести.       После обеда вся их небольшая семья собралась перед дворцом, ожидая приезда Повелителя. Нуртен Султан и Хандан-хатун играли, бегая между деревьев. Эсманур-хатун с невесткой расположились в небольшой беседке и разговаривали. Эсманур казалась чем-то встревоженной, она то и дело обращала взор на дорогу, по которой должны были приехать столь важные гости и поджимала губы. — Что вас тревожит, султанша? — спросила участливо Рузиля-хатун, которая забыла прошлые обиды и относилась к Эсманур, как к матери. Все-таки султанша не была плохим человеком, она просто пыталась бороться за благополучие любимых сыновей. Жаль, что эту борьбу она проиграла. Шах Исмаил спутал ей все карты, пустил план под откос, если бы не это, то на троне сейчас восседал кто-то из ее сыновей. Рузиля надеялась, что Эсманур в иных обстоятельствах поддержала бы шехзаде Мустафу. Ах, какой сказочной могла бы быть ее жизнь. Она, Рузиля, родила бы господину сына, и вошла бы в Топкапы женой султана Мустафы. Жаль, что судьба распорядилась иначе, и мечты так и останутся мечтами. Эсманур, вырвавшись из мрачных дум, только покачала головой и горько улыбнулась, словно находила происходящее крайне забавным. — Я всю жизнь завидовала Дефне, мечтала посмотреть ей в глаза, когда мой сын взойдет на трон, насладиться триумфом так сказать, — усмехнулась Эсманур, но в ее темно-карих глазах не было и намека на веселье. Она оставалась серьезной. — Я боролась за место под солнцем, шла тропой войны, а Дефне никогда ни с кем не воевала, была доброжелательна со всеми, и посмотри, что вышло? Она на вершине, а где я? — женщина развела руками, поджав губы. — Аллах так распорядился, госпожа, — промолвила Рузиля-хатун, вспомнив, как Эсманур отправила ее в Топкапы, чтобы она втерлась в доверие к шехзаде Абдулле и избавилась от него. Если бы не шах Исмаил, между сыновьями султана Баязида развязалась бы война и что-то подсказывало Рузиле, что шехзаде Ибрагим первым сгорел бы в пламени войны. Она помнила, как Мустафа ненавидел брата, какой злобой горели его темно-карие глаза, когда он думал о своем близнеце.       Вскоре послышался гул и стук копыт. Эсманур-хатун, Рузиля-хатун и Нуртен Султан выстроились в ряд, Хандан-хатун встала в стороне, поскольку не имела к династии никакого отношения. Очень скоро показалась процессия. Султан Мехмед ехал впереди на белом коне, следом тянулись три кареты, в которых, очевидно, находились его жены и дети.       Остановив коня, султан ловко спешился с коня и отдал поводья подоспевшему к нему мужчине. Следом за падишахом с коня слез русоволосый юноша, почти мальчик, очень похожий на Повелителя, в котором Эсманур узнала шехзаде Османа.       Эсманур поджала губы, вспомнив, как много лет назад пыталась расправится с тогда еще шехзаде Мехмедом и его сыном, но ничего не вышло. Она пыталась расчистить дорогу к трону для своего сына, но что в итоге? Судьба жестоко посмеялась над ней, сделав султаном того, кому Эсманур желала смерти.       Из карет тем времени вышли женщины и дети, которые с интересом оглядывались. Они впервые прибыли Эдирне. Среди всей вереницы султанш Эсманур заметила Дефне Султан, облаченную в темно-синее скромное платье, в ее волосах сияла небольшая диадема. Валиде Султан выглядела, как всегда скромно и просто. Сколько помнила Эсманур, Хасеки султана Баязида никогда не стремилась подчеркнуть свой особенный статус, в то время, как сама Эсманур Султан тратила большие деньги на платья и украшения. Дефне Султан даже корону покойной Хюррем Султан, подаренную ей мужем-султаном, надела лишь однажды. В день никяха.       Гости тем временем, озираясь по сторонам, двинулись в сторону временных хозяев дворца Эдирне. Султан Мехмед, идущий первым, окинул мрачным взором небольшой и полузаброшенный дворец и переключил внимание на Эсманур и ее семью, которая поспешила склонится в поклонах. — Повелитель, добро пожаловать, — сухо промолвила Эсманур-хатун, выпрямившись. Она посмотрела в лицо падишаха, подмечая про себя, что он сильно возмужал, хотя лицо его почти не изменилось, разве что взгляд стал твердым и жестоким, а в темно-русых волосах появилась седина. В голове у наложницы покойного султана промелькнула горькая мысль, что ее сыновья никогда уже не доживут до седин. — Мое почтение, Эсманур Султан, — сухо, но уверенно промолвил султан Мехмед, ничуть не смутившись. Эсманур вздохнула, давно к ней так не обращались, она потеряла свой титул со смертью сыновей. — Я потеряла титул султанши, Повелитель, — промолвила она, уверенно глядя на падишаха. Но что он лишь снисходительно улыбнулся и ответил: — Вы подарили династии двоих шехзаде, и никакие события не смогут этого изменить, этот титул ваш по праву, — слова падишаха отозвались теплотой в сердце, все-таки султан Мехмед не был таким бесчувственным и жестоким, как о нем отзывались недовольные. — Позвольте представить вашему вниманию мою внучку Нуртен Султан и ее мать Рузилю-хатун, — опомнилась Эсманур-хатун, указав на невестку и внучку. Султан мельком взглянул на наложницу брата, подметив про себя, что она сильно подурнела и перевел взор на племянницу. — Нуртен Султан, — кивнул он племяннице, та с интересом его рассматривала, поскольку впервые видела. — Ты очень похожа на отца, глаза такие же добрые и чистые. Пусть хранит тебя Аллах. Нуртен Султан довольно зарделась и схватила мать за руку. Девочке очень нравилось, когда кто-то видел в ней черты покойного шехзаде Мустафы. — Покои для вас и вашей семьи готовы, Повелитель, — промолвила Эсманур Султан, покосившись на семейство падишаха, которое стояло чуть в стороне и с интересом слушало их разговор.       Султан Мехмед задумчиво кивнул своим мыслям, вновь глядя на дворец. Он не был здесь много лет, и почти забыл, как он выглядит. Но ничего вроде бы не изменилось. В памяти мужчины все еще были живы воспоминания, счастливые воспоминания о далеком детстве, когда не было никаких проблем, когда рядом были такие разные, но все равно любимые братья и отец, с которым у него по мере взросления появлялись разногласия.       Султан Мехмед помрачнел, чувствуя на душе тяжесть. Он не ценил то, что имел и воспринимал это, как должное, думал, что отец и братья всегда будут рядом, что они будут вместе охотиться в лесах, вместе собираться у костра или же в саду. Но увы… река времени стремительно уносила его от семьи и родных людей. У его братьев и отца нет даже могил. Осознание этого больно жгло душу. Султан поджал губы и усилием воли заглушил боль в сердце, не желая, чтобы кто-то увидел его слабость, однако он стоял и чувствовал, что на него смотрит мать. Дефне Султан всегда прекрасно чувствовала эмоции первенца, она любила всех детей одинаково, но к Мехмеду, как первенцу, относилась с большим трепетом.       Повелитель двинулся в сторону дворца, пребывая в своих воспоминаниях, которые продолжали тенью преследовать его. Вот ему девять, и он с братом Османом стреляет из лука. Вот ему двенадцать, и он играет с совсем еще маленьким Джихангиром. Вот ему тринадцать, и он ссорится с Сулейманом, который решил унизить его в глазах царственного отца, испортив лук. Мехмед тогда впервые промахнулся, его стрела даже не долетела до мишени. О, горю и гневу его не было предела. Было стыдно смотреть в глаза отца, и он, увидев довольную улыбку на губах младшего брата, начал с ним ссориться. Султан Баязид тогда очень сильно разозлился и впервые поругал шехзаде Мехмеда, а Сулейман стоял и ухмылялся, но этого никто не видел. Наверное, с этого момента характер Мехмеда начал стремительно меняться. Он и раньше не был жизнерадостным, а после ссор с отцом и эпидемии, унесшей столько жизней, стал более сдержанным и холодным. Все-таки смерти братьев Османа и Сулеймана сильно на него повлияли, и Мехмед начал блокировать чувства, чтобы не испытывать боли. Так он и жил с тех самых пор.       Призраки прошлого сменяли друг друга, а султан все шел по направлению к дворцу. Следом за ним ступал хранитель султанский покоев Дервиш Мехмед-ага, который уже восемь лет верно ему служил. Дервиш, видя состояние Повелителя, молчал, он вообще всегда молчал и редко говорил. Любым словам Мехмед-ага предпочитал действия, за что султан, пожалуй, его уважал.       Тем временем на поляне Валиде Дефне Султан и Эсманур-хатун пытались поддержать неловкий разговор. Обе помнили свое соперничество, и обе не могли никак оставить прошлое в прошлом. Дефне Султан подозревала, что Эсманур-хатун причастна к нападению разбойников на ее сына, но молчала, понимая, что делить им уже нечего, а с тех пор много воды утекло. В конце концов все закончилось благополучно для Дефне Султан и ее старшего сына, чего не скажешь об Эсманур. — Как ты Эсманур? — спросила Дефне Султан после представления двух невесток, Гюльбахар Султан и Халиме Султан, которые составили ей компанию в поездке, и внуков. — Все в порядке. Живу и ни в чем себе не отказываю, — с кривой, сардонической усмешкой промолвила Эсманур-хатун, глядя на Дефне Султан.       Валиде Султан все еще не утратила внешней привлекательности. Да, ее лицо сильно осунулось и казалось иссушенным, на нем были заметны морщины, а золото волос постепенно сменялось серебром седины, однако во всем облике Дефне Султан чувствовались стать и достоинство. Несмотря на все потери и перенесенную боль, Дефне Султан оставалась сильной и стойкой. В ее светло-карих глазах царила мудрость и сила. Она никогда не боролась за султанские покои всеми доступными способами, молча и с достоинством сносила все тяготы жизни, не стремилась к власти и могуществу, наверное, поэтому султан Баязид после многих измен всегда возвращался к ней. Мятежная душа султана Баязида требовала разнообразия и свободы, а Дефне не могла ему этого дать, поэтому он отвлекался на других женщин. Но Дефне ни разу не закатила скандал, она молча ждала, и Аллах наградил ее за терпение.       Эсманур-хатун же желала любви, а когда ее не получила, смыслом ее жизни стала месть, но и в этом она не преуспела. Вся ее жестокость обернулась против нее же, и она потеряла все, что имела. Любимых сыновей, Ибрагима и Мустафу, таких похожих внешне, но разных внутри, маленьких внуков, беременных невесток. Она потеряла все и вынуждена была наблюдать за возвышением соперницы. Эсманур снова проиграла Дефне и в этот раз окончательно. Сил для борьбы больше не было. И смысла тоже. — Я слышала, что ты занялась благотворительностью, — промолвила Дефне Султан. Эсманур усмехнулась, видимо, у Валиде Султан есть источники информации. — Да, раз уж не быть мне госпожой, хотя бы помогу людям, — ответила мрачно наложница султана Баязида.       Тем временем Гюльбахар Султан разговаривала с Рузилей-хатун, которая отвечала односложно и без всякого интереса. Она, кажется, очень расстроилась, не увидев своих знакомых. — Султанша, — обратилась Рузиля к Гюльбахар Султан. — почему Айнур Султан и Мехрибан Султан не приехали? — спросила она. Гюльбахар Султан вздохнула и, покосившись на стоящий неподалеку у куста роз шехзаде Ферхата и Асхан Султан, которые рассматривали налитые бутоны цветков, ответила: — Шехзаде Селим, сын Айнур Султан, приболел, и она осталась с ним во дворце, — Гюльбахар на мгновение замолчала. — А Мехрибан Султан не смогла приехать по состоянию здоровья, — добавил, запнувшись, султанша. Рузиля-хатун, кажется, все поняла, она слышала о несчастье, постигшем знакомую, и сочувствовала ей. Все-таки с такими шрамами на лице она не сможет вернуть расположение султана. Но у нее есть здоровый сын, смысл жизни. Рузиля посмотрела на шехзаде Ферхата и грустно улыбнулась. Да, мальчик был похож внешне на мать, но вот только она не могла понять в кого он такой активный и веселый. Семья султана приехала не так уж давно, но Рузиля уже поняла, что из всех детей падишаха самый шумный — сын Мехрибан Султан.

***

      Султан Мехмед, немного отдохнув от длительного пути, вышел из дворца и решил прогуляться по саду. Он хотел побыть один, поскольку его тенями преследовали воспоминания о погибших родных. В такие минуты султан не любил, чтобы кто-то был рядом и являлся свидетелем его слабости. Но стража следовала за ним по пятам. Повелитель ушел вглубь сада, после чего раздраженно вздохнул и посмотрел на охрану. Немного подумав, он велел им оставить его и продолжил путь, скрываясь за пышной растительностью. Сад в Эдирне разросся и казался сильно запущенным, но в этом было некоторое очарование и даже красота.       Султан до того погрузился в свои мысли, что забрел достаточно далеко. В душе начал появляться покой, что ему так не хватало в столице. Однако хрупкая иллюзия спокойствия внезапно разрушилась, когда раздался звонкий девичий смех. Повелитель мира нахмурился. Видимо, не только он наслаждался природой в этот момент. Женский смех повторился. Подавшись вспыхнувшему любопытству, султан Мехмед пошел на этот смех и вышел на небольшую поляну, по которой бегала Нуртен Султан и какая-то юная девушка. По скромному платью, падишах понял, что она, скорее всего, служанка или нянечка султанши.       Девушка бегала за Нуртен Султан, размахивая синим платком. Она то и дело смеялась, не понимая, что за ней наблюдают. Султан Мехмед встал в тени раскидистого дерева и внимательно следил за каждым движением незнакомки. У нее были темные волосы, которые от стремительных движений растрепались и теперь рассыпались по хрупким плечам. Ее лицо в форме сердца казалось самым обычным, но родинка на щеке и счастливая улыбка добавляла ей привлекательности. Но самое главное — хатун словно излучала свет, как солнце, и султан внезапно подумал, что хотел бы получить хоть каплю этого тепла.       Нуртен Султан тем временем помчалась в сторону дерева, в тени которого скрывался султан, служанка с хохотом помчалась за ней, но внезапно замерла, распахнув в ужасе светло-голубые глаза. Ее напуганный взгляд встретился с тяжелым взором султана. — Повелитель, — испуганно пискнула девушка и склонилась в поклоне, боясь пошевелиться. Она поспешила накинуть на голову тот синий платок, который сжимала в руках. Нуртен Султан нахмурилась, глядя на султана и тоже поклонилась. Ей, кажется, не очень понравилось, что игра так внезапно прервалась.       Падишах же некоторое время смотрел на служанку, щеки которой тронул румянец смущения. Она быстро дышала, опустив голову. Мехмед прищурился, окидывая цепким взглядом фигурку девушки. Она не была высокой и статной, как Айнур Султан, не имела яркой красоты Гюльбахар и достоинства Халиме. Однако и в ней он увидел что-то необычное и непривычное. Девушка казалась самой простой. Обычной, но свет, сияющий в ней, привлекал внимание. Ее смех до сих пор звучал в ушах.       Султан приблизился к служанке, отчего та вся напряглась и сжалась. Она испуганно отступила назад, боясь поднять голову. Мехмед слышал, как сбилось ее дыхание. Мужчина скользнул взором по лицу девушки и остановил его на вырезе платья. Лиф слишком сильно сжимал ее грудь, от бега она запыхалась и теперь не могла отдышаться. Почему-то захотелось развязать несколько лент, чтобы служанка могла спокойно вдохнуть. — Боишься меня? — спросил Мехмед, прекрасно зная ответ. Мужчина знал, что одним своим видом может внушить страх. Хатун задрожала, боясь пошевелиться. Тогда султан, не удержавшись, дотронулся до ее подбородка и заставил ее поднять голову. — Как тебя зовут? — поинтересовался он. Девушка испуганно на него смотрела, взгляд ее выражал смятение и панику. — Хандан, — все же ответила она. Султан Мехмед усмехнулся, повторяя имя про себя. — Означает радостная, — усмехнулся он немного погодя, продолжая держать девушку за подбородок. Та смотрела на него немного испуганно, ее щеки покраснели, а голубые глаза немного увлажнились, что придало им некое очарование. — Тебе подходит это имя, — сказал султан Мехмед, отпуская девушку. Та судорожно вздохнула, ощущая, как подбородок горит от его невесомого прикосновения. — Ты служишь у Рузили-хатун? — спросил он внезапно. — Да, — тихо ответила служанка, заламывая руки. — Я ее сестра, — непонятно зачем добавила Хандан-хатун. — Как интересно, — в своей манере холодно заметил султан Мехмед. — Полагаю, Нуртен Султан ищет мать. Не стоит ее волновать, — уже что-то решив для себя, сказал он, направляясь прочь.       Хандан-хатун смотрела ему вслед взглядом, полным смятения. В душе появился странный трепет, а сердце колотилось, как безумное. Одна ее часть хотела бы снвоа оказаться рядом с ним, но другая стремилась убежать подальше. Было в султане Мехмеда что-то необычное. Мрачное очарование, так бы назвала это качество Хандан-хатун. Взглянув на притихшую Нуртен Султан, ставшую свидетельницей их разговора, Хандан внезапно ощутила смущение. Девочка выглядела удивленной и даже задумчивой. — Думаю, нам нужно вернуться к твоей матери, — промолвила девушка, натянуто улыбнувшись.       Вечером того же дня Хандан-хатун сидела на кухне в компании слуг и пила ароматный чай, приготовленный поваром Арасом-агой. Он готовил ужин для султана и, не переставая, говорил обо всем. Слуги слушали его с улыбкой и иногда комментировали его слова. — Хандан-хатун, ты чего такая грустная, случилось что? — внезапно спросил повар у служанки, сидящей на тахте у окна с чашечкой чая в руках. Она смотрела, как лучи уходящего солнца освещают пышную растительность, а перед глазами все еще стояла ее встреча с султаном. От вопроса Араса-аги она вздрогнула и едва не облила себя чаем. — Все в порядке, просто задумалась, — пробормотала потерянно девушка, взглянув на повара и тут же отведя взгляд. Она боялась, что кто-то узнает об ее мыслях. Она- служанка и думать о падишахе для нее –табу. — О чем? — беззаботно спросил повар, продолжая возиться с пловом. Хандан закусила губу, думая над ответом, но от необходимости что-то говорить ее избавил приход Мелек-калфы, которая выглядела крайне раздраженной. — Мелек, ты же должна помогать Эзги-хатун готовится к ночи, — промолвил весело Арас-ага. Хандан невольно вздохнула, но, к счастью, никто не обратил на это внимания. Мелек-калфа устало села на тахту, взяв с вазочки луккум. Она закатила глаза и сказала: — Там и без меня полно слуг, а меня эта хатун уже раздражает, — ответила Мелек-калфа. — Еще не стала фавориткой, а уже мнит о себе невесть что. Султан Мехмед выгонит ее, как только она заговорит, -хихикнула калфа. Хандан лишь улыбнулась. Да, Эзги была крайне болтлива. Но высокомерия раньше за ней не замечалось. Поразительно, как меняет людей грядущее возвышение.       Вскоре Арас-ага выставил блюда на поднос и внезапно обратился к притихшей служанке Рузили-хатун, которая мирно допивала свой чай: — Хандан-хатун, будь умницей, отнеси поднос в главные покои, там слуги накрывают стол для султана, — служанка вздрогнула и уставилась на повара, словно не понимала, что он от нее хочет. — Арас-ага, меня Рузиля-хатун ждет, — попробовала она возразить. С одной стороны, ей хотелось увидеть Повелителя вновь, а с другой — было страшно. — Это дело одного мгновения, хатун, — ответил Арас-ага, и девушка, вздохнув поднялась, взяла поднос и отправилась к покоям Повелителя. По мере приближения к опочивальне, которую занял падишах, сердце ускоряло ритм, и Хандан никак не могла взять себя в руки.       Служанка на мгновение замялась у двери, но все же нашла в себе силы войти. Повелитель не любит ждать. Войдя в опочивальню, она увидела слуг, которые готовили покои для султана. Самого Повелителя в них не было, отчего Хандан ощутила неясную досаду, но тут же заглушила это чувство в глубинах души. — Что встала, поставь поднос, — распорядился Муса-ага, правая рука Эсманур-хатун. Хандан выполнила приказ этого мрачного человека и хотела уже покинуть покои, как вдруг двери распахнулись и в опочивальню вошел сам падишах.       Он был облачен в легкую рубашку и штаны, поверх всего этого был накинут халат. Судя по одежде и влажным волосам султан только вышел из хамама. Муса-ага жестом велел слугам выходить. Хандан хотела незаметно выскользнуть из покоев, но внезапно почувствовала взгляд Повелителя. — Хандан-хатун, останься, — приказал он, вызвав недоумение на лице Мусы-аги. Но евнух решил не возражать. Он покинул покои последним, поглядывая на побледневшую Хандан-хатун. — Ой, Аллах, что же я скажу госпоже? — потерянно пробормотал Муса-ага и двинулся прочь. Он пребывал в своих мыслях, когда столкнулся с процессией, ведущей Эзги-хатун в покои Повелителя.       Наложница была облачена в желтое, откровенное платье, ее русые волосы были аккуратно завиты и заколоты, их венчала небольшая диадема с жемчугом. Выглядела девушка не дурно, но, похоже, ей не суждено встретиться с Повелителем. По крайней мере, сегодня. — Что случилось, ага? — спросила она требовательно, что очень не понравилось евнуху. — В покоях Повелителя наложница, — ответил Муса-ага, наслаждаясь выражением непонимания на лице Эзги-хатун, которое сменилось злостью. — Кто она? — требовательно вопросила она, но ответом ей послужила лишь ухмылка евнуха. Понимая, что ей точно ничего не светит, оскорбленная наложница двинулась прочь от опочивальни султана.       Тем временем в покоях султан Мехмед подошел к замершей девушке и дотронулся до ее щеки, отчего Хандан задрожала, давя в себе желание отшатнуться. Повелитель может оскорбиться. Она как зачарованная наблюдала за ним, подмечая малейшую деталь его красивого и благородного лица. Да, падишах был красив, но эта красота не только завораживала, но и пугала. — Поужинай со мной, — внезапно сказал султан Мехмед, указав на накрытый стол. Хандан-хатун, понимая, что не может отказать, позволила Повелителю взять ее за руку и подвести ее к столу. Она села на большую подушку, Повелитель расположился напротив нее.       Султан смотрел на девушку и не понимал, что на него нашло. Он не отличался особой чувствительностью к женщинам, но любил побаловать себя новой наложницей. Однако он не стремился их узнать, особенно теперь, после стольких потерь и невзгод. Но почему-то, увидев Хандан-хатун в саду, в нем вспыхнул интерес. Ему хотелось получить хоть немного света, который сиял в девушке, ради такого, пожалуй, можно было поиграть.       Хандан же сидела на подушке, но ей казалось, что она сидит на раскаленных углях. Девушка ерзала и поправляла скромное серое платье служанки, стараясь унять бешенный стук сердца. Страх заглушал голос разума, Хандан судорожно пыталась обдумать пути к отступлению… Конечно, то, что на нее обратил внимание сам Повелитель было в некотором смысле приятно, но Хандан не желала быть временной игрушкой. В глубине ее души скрывалась гордость. Пусть она рабыня, но игрушкой она быть не желала. Но как донести это до падишаха? Хандан буквально чувствовала на себе его пронзительный взгляд, который жег ее. Повелитель задумчиво рассматривал ее, словно какую-то красивую вещь. Неужели он так заинтересовался ее внешностью? В его гареме есть девушки покрасивее, чем она.       Султан Мехмед внезапно рассмеялся. Хандан-хатун подняла голову и с удивлением на него посмотрела. Повелитель с улыбкой на нее смотрел. Взгляд его серых глаз смягчился. — Да, ты очень самокритична, — усмехнулся он. — В моем гареме много женщин, но таких, как ты точно нет, — Хандан покраснела от смущения и отвела взгляд, потирая руки. О, Аллах, ну и вляпалась же она. Что теперь ей делать? — Угощайся, — повелительно промолвил султан Мехмед, прекрасно, зная, как его слова действуют на наложниц, который всегда стараются ему услужить, но эта девчонка его удивила: — Простите, Повелитель, я не голодна, — сказала Хандан едва слышно. -Не хочешь услужить мне? — спросил Мехмед с улыбкой. Хандан подняла на него взгляд, полный страха и судорожно вздохнула. О, Аллах, хоть бы он не счел ее слова оскорблением. — Мы все верно служим вам, Повелитель, но я не голодна, — пытаясь скрыть дрожь в голосе, промолвила наложница. — Прошу меня простить, но меня ждет сестра, — с этими словами девушка встала с подушки и, поклонившись, хотела покинуть опочивальню. Но султан Мехмед, встав с подушки, преградил ей путь. Он коснулся ее щеки, осторожно заправил за ушко прядь чуть вьющихся черных волос, выбившихся из скромного пучка, пристально посмотрел в голубые глаза служанки. — Думаю, твоя сестра подождет, — промолвил мужчина, вплотную приблизившись к девушке. Та словно одеревенела, зачарованно глядя в глаза падишаха. Он был красивым мужчиной, он умел очаровывать людей, неудивительно, что и Хандан в силу юности попала под власть его обаяния. Султан Мехмед наклонился к губам девушки и, помедлив мгновение, поцеловал ее. Странно осторожно и трепетно, словно боялся спугнуть. Хандан не шевелилась, позволяя ему обнять себя. Почувствовав свободу, Повелитель сильнее прижал к себе наложницу, углубляя поцелуй. Хандан неожиданно дернулась, когда мираж рассеялся. Что она творит? Она же не хотела становиться наложницей. Да, ей было интересно, какой внешне падишах, но быть его фавориткой — увольте. Девушка уперлась руками в плечи мужчины, силясь оттолкнуть его от себя. Но бесполезно. Тот с какой-то ненасытностью целовал ее, его рука запуталась в ее волосах, а вторая властно исследовала красивое молодое тело. — Прошу, нет! — пискнула Хандан, пытаясь вывернуться из стальной хватки. — Нет! — вскрикнула она. Это привело султана в чувства, и Мехмед тут же отпустил наложницу, сделав шаг назад. Хандан отшатнулась от него, с ужасом глядя на Повелителя и дрожа то ли от страха, то ли от трепета. — Что не так? — требовательно спросил Мехмед, недовольный, что кто-то посмел идти против его воли. Конечно, он мог взять свое силой, но Мехмед не был жесток по отношению к женщинам. Как правило, они сами кидались в его объятья. Тогда чем эта рабыня отличается от других точно таких же? — Я не могу, — пробормотала Хандан, чувствуя липкий страх и смущение. Она все еще дрожала, глаза ее увлажнились от переизбытка чувств, а губы горели огнем. — Я не хочу быть наложницей. И не буду, — промолвила девушка еще тише. — Ты уже наложница, — немного грубо заметил султан Мехмед. Хандан тяжело вздохнула и покачала головой. — Я не хочу, чтобы со мной поиграли и выбросили, как мусор, — сказала она. — В таком случае можешь идти, — сказал султан Мехмед. Хандан-хатун, поклонившись, поспешила прочь из опочивальни, а падишах заходил по опочивальне. Он впервые сталкивался с таким поведением у рабыни. Дерзкая девчонка, как она посмела? На его памяти только один человек мог так с ним разговаривать. Покойная Амрийе Султан. — Проклятье! — прорычал Мехмед, кидаясь к двери. Он пытался забыть жену, но все ее напоминало. Даже чертова Хандан, совершенно не похожая внешне на покойную хасеки. — Ага, передай Халиме Султан, что я жду ее, — отдал приказ султан одному евнуху, стоящему у дверей.       Хандан-хатун выбежала из покоев султана и кинулась прочь. Добежав до бельевой, она поспешила скрыться в ней, чтобы прийти в себя. О, Аллах, что же она наделала? Что теперь будет? Султан может разгневаться. Что на нее нашло? Девушка не знала. Но в глубине души понимала, что поступила правильно. Оставалось надеяться, что этот инцидент никак не повлияет на ее будущее. Стамбул. Дворец Топкапы.       — Айнур, я принесла молоко, — промолвила Бирсен-хатун, войдя в опочивальню светловолосой султанши. Но ответа не последовало. Тогда девушка приблизилась кровати и увидела сестру спящей в обнимку с маленьким сыном. Мальчик пару дней назад подвернул ногу, гоняясь за шехзаде Махмудом, который снова его дразнил, и упал.       Шехзаде Селим очень огорчился из-за этого, поскольку не смог поехать вместе с отцом в Эдирне. Айнур тоже огорчилась, она наделась провести время с возлюбленным, но у судьбы были другие планы. Кончено, можно было оставить шехзаде в столице и уехать в Эдирне, но Айнур не смогла так поступить. Она до помешательства любила сына и никогда не оставляла его, именно поэтому она осталась с ним в столице.       Больная нога причиняла мальчику дискомфорт, из-за чего и без этого капризный Селим стал еще более ранимым. Айнур позволила ему уснуть с ней, все-таки шехзаде был очень к ней привязан и редко покидал ее. Вечером они поужинали, а после, устроившись в кровати, начали разговаривать о всяких мелочах. Айнур Султан рассказывала о мифах Древней Греции, которые очень заинтересовали шехзаде Селима, и он решил попросить у отца доступ к его библиотеке. Мальчик рос хоть и робким, но умным, что очень радовало Айнур Султан. В нем она видела себя в детстве.       Бирсен-хатун, увидев спящую сестру, улыбнулась, после чего поставила на столик кубок с молоком и тихо покинула покои, не желая тревожить султаншу и ее сына. Бирсен даже не заметила, как за ней из-за угла наблюдала Менекше-хатун, служанка Халиме Султан. Стоило Бирсен скрыться за поворотом, как Менекше, воровато оглядевшись, поспешила к покоям Анйур Султан сжимая в руках сверток ткани.       Она тихонько вошла в опочивальню и, оглядевшись, увидела спящих султаншу и шехзаде. Айнур Султан крепко спала и не ведала, что в покои пробрался кто-то чужой. Султанша была слишком утомлена любовными терзаниями и переживаниями за сына, что спала очень крепко.       Менекше-хатун тем временем приблизилась к одному из больших сундуков и, развернув ткань, вытащила острый кинжал, обагренный ярко-красной кровью. Покосившись на султаншу, девушка спрятала клинок в щель между стеной и сундуком, после этого она так же бесшумно покинула опочивальню, радуясь, что выполнила приказ госпожи.

***

      Мехрибан Султан не могла сомкнуть глаз. Она сидела на тахте и пыталась вышивать, но стежки упрямо не получалось, что, в общем-то, не очень ее беспокоило. Мысли султанши сейчас были очень далеко. Она думала о любимом сыне, который впервые так надолго покинул ее. Мехрибан чувствовала усталость и волнение, она не могла сомкнуть глаз, поскольку ей все время казалось, что ее шехзаде плохо, что он плачет, хотя Ферхат всегда был весел.       Султанша поджала губы и посмотрела на огонь в камине. От волнения немного болела голова, и она мысленно подгоняла время, чтобы поскорее встретиться с сыном. Кончено, Мехрибан хотела бы поехать с мужем и сыном, ее, в конце концов звали, но она отказалась. Причина — страх и смущение.       Мехрибан знала, что уродлива и боялась увидеть презрение в глазах возлюбленного. Она и в Топкапы почти не выходила из покоев, страдая в одиночестве и не зная, чем заняться. Султанша обычно читала, вышивала, сплетничала со своей служанкой, которая рассказывала ей о происходящем в гареме. Самой выйти в гарем у Мехрибан духу не хватало. Даже с лицом, укрытым платком, она чувствовала себя ужасно, косые взгляды наложниц причиняли боль, их улыбки обижали. В каждом взгляде или слове она видела насмешку.       Но, кончено же, чаще всего Мехрибан Султан страдала, плакала в подушку, пока не видит сын и мечтала о том, что уже никогда не произойдет. В своих мечтах она была единственной и любимой женой султана Мехмеда, матерью его сыновей и дочерей, но, когда иллюзии рассеивались, оставалось лишь горькое разочарование, от которого Мехрибан полнилась злобой и обидой день ото дня. На султана за то, что он забыл ее и после одной единственной ночи выкинул из своей жизни, словно не заметил ее чувств. На Айнур, которая изуродовала ее. На Халиме Султан, которая предала ее ради себя. Она была обижена на всех, и эта обида постепенно сжигала ее душу.       В опочивальню вошла вечно мрачная Нефизе-калфа, облаченная в темно-серое, закрытое платье. Мехрибан улыбнулась женщине, даже не пытаясь закрыть обезображенное лицо. Нефизе всегда была рядом с ней, она пыталась утешить ее в минуты печали, подбадривала в своей манере, за эти жесты доброты Мехрибан была бесконечно благодарна калфе.       Кто бы что не говорил о Нефизе, султанша знала, что та добрая. Наверное, когда-то она была прекрасным и светлым человеком. Но, к сожалению, судьба к таким особенно жестока. Вот и Нефизе потеряла все во время эпидемии чумы: мужа, троих детей, власть, богатства и саму себя. — Султанша, я пришла узнать, как вы себя чувствуете, — промолвила Нефизе, соблюдая субординацию. Да, она относилась к Мехрибан, как к маленькой девочке, любила ее за сходство с покойной дочерью, но помнила, что мать шехзаде Ферхата стоит намного выше нее по статусу. — Нефизе-калфа, — вздохнула Мехрибан, глядя на единственного человека в этом дворце, который был к ней внимателен. Только она ее поддерживала и только благодаря этой мрачной женщине Мехрибан держалась. — Присаживайтесь, — султанша указала на тахту.       Нефизе-калфа, вздохнув, села рядом и посмотрела внимательно на султаншу, которая была молчалива и грустна. Она и раньше не отличалась веселым нравом, а теперь с каждым годом становилась все мрачнее и мрачнее. — Вас что-то тревожит? — спросила калфа, помня, что Мехрибан отказалась от поездки в Эдирне. Она-то знала, как девушка комплектует из-за внешности. — Переживаю за Ферхата, — ответила Мехрибан, печально нахмурившись. Нефизе лишь улыбнулась. — Не тревожьтесь, госпожа, с шехзаде все будет в порядке, — промолвила она. За наследниками султана всегда следят очень внимательно, вряд ли случится что-то плохое. — Скажите, Нефизе-калфа, неужели красота столь важна? — спросила внезапно Мехрибан Султан, обратив взор голубых глаз на калфу. Та призадумалась на мгновение, а потом со вздохом проговорила: — Красота важна лишь для знакомства, султанша, — Мехрибан Султан нахмурилась, в ее глазах ясно читался вопрос. — Самое важное человечность, доброта, — уже тише добавила Нефизе. — Когда я стала фавориткой шехзаде Османа, да покойся он с миром, у него уже было две жены, которых он любил… — А я думала, что шехзаде любил вас, — вставила Мехрибан Султан, на что получила снисходительный взгляд калфы. — Любовь бывает разной, — промолвила она, подавшись в воспоминания. — Моих соперниц звали Айсун и Дильшах. Айсун Султан родила сына шехзаде Мехмеда, через несколько месяцев, как я стала фавориткой. Султанша была красива, я завидовала ее яркой красоте, не понимая, что она ядовита. У Айсун Султан были иссиня-черные волосы, серо-зеленые глаза и правильные черты лица, но характер оказался страшно ревнивым и жестоким. Очень скоро я тоже забеременела, моему счастью не было предела. Шехзаде Осман тоже был счастлив, но счастье оказалось мимолетным… — Нефизе замолчала на мгновение, собираясь с мыслями. — По приказу Айсун Султан в хамаме перед моим приходом разлили персиковое масло, я поскользнулась, сильно ударилась и потеряла ребенка.       Мехрибан Султан ужаснулась, глядя в неподвижное лицо калфы и в ее будто бы стеклянные и потухшие голубые глаза. Нефизе же продолжила, как ни в чем не бывало: — Шехзаде Осман очень расстроился, я боялась, что он забудет меня, все-таки я была не так красива, как Айсун Султан, но он заверил, что никогда не оставит и не бросит меня. — А что с Дильшах? — спросила Мехрибан. — Она тоже была султаншей, матерью шехзаде Орхана, старшего сына Господина. Дильшах не была красавицей, но, несмотря на все увлечения шехзаде, всегда пользовалась его вниманием. Он ее никогда не забывал. Однажды Айсун приревновала шехзаде Османа к Дильшах и испугалась, что ее Мехмед останется в тени брата Орхана… И в то зимнее утро весь гарем проснулся от надрывного крика Дильшах. Она нашла своего сына мертвым в кровати. Шехзаде Осман был в такой ярости от случившегося, что лично начал расследование и нашел улики против Айсун. Ее казнили тем же вечером. Поговаривали, что мой господин собственными руками задушил жену. — Как жестоко, — прошептала Мехрибан Султан. Нефизе лишь усмехнулась. — Справедливо, — заметила она. — Дильшах Султан вместо того, чтобы возненавидеть маленького Мехмеда, как сына Айсун, взяла его на воспитание и полюбила, как родного ребенка, — закончила рассказ Нефизе. — Красота бывает обманчива, Мехрибан, никогда об этом не забывай.       После разговора с султаншей Нефизе-калфа покинула опочивальню и двинулась в сторону своей комнатушки. Ох, напрасно он потревожила старые раны, которые теперь кровоточили, причиняя боль. Призраки прошлого преследовали ее день ото дня, и калфа уже не могла с ними бороться. — Нефизе-калфа, — окрикнул женщину евнух Юсуф-ага. Нефизе смирила его холодным взглядом, скрыв за горькой маской боль. — Что случилось? — спросила она сухо, про себя думая, обретет ли когда-нибудь она покой. — Ох, беда, не сносить нам всем головы, Нефизе, — бормотал евнух. — Райхан Ханум пропала.