Круги по воде

— Какое благословление вновь созерцать достопочтенного господина Чёрных вод. Их обоих передёрнуло от сказанного; Хэ Сюань, не теряя времени, подгрёб поближе к себе несколько тарелок с рыбными блюдами — одна из них уже почти пустовала, но он взглядом отвадил молодую демоницу, порывавшуюся унести тарелку прочь. — Я крайне польщён приглашением, — сухо ответил Черновод, игнорируя мрачноватый взгляд Хуа Чэна. — Мы рады приветствовать вас, — с куда большей искренностью отозвался его Высочество, и Хэ Сюаню волей-неволей пришлось поднять глаза — во-первых, любая неучтивость в сторону зазнобы красного демона могла вылиться капнувшим сверху процентом, если Хуа Чэн находился в добром расположении духа, или же чем-то посерьёзнее, чего Хэ Сюань не горел проверять на собственной шкуре; во-вторых, пусть и не вслух сказано, но сам принц по существу был неплох, не считая некоторых непонятных моментов, случай с которыми разобраться так удачно представился в этот день. Хозяева не торопились объявлять, с какой целью нарушили его покой, а он и не рвался спрашивать — забери его демоны, если причиной тому не окажется какая-нибудь очередная неприятность. Он забрасывал в себя всё без разбору, даже не пытаясь распробовать — всё, что подавалось в Доме Блаженства, котировалось им как съедобное, и покуда ему не сунут под нос человеческую голень, он намерен взять от визита самое лучшее. Хуа Чэн скучающе наблюдал за ним, подперев щёку рукой, ровно до того момента, пока принцу не ударила в голову замечательная идея. Воистину понятие стыда у этих существ отсутствовало — а потому, когда его Высочество поднёс к лицу Собирателя цветов палочки с зажатым между ними золотистым куском свинины, Хэ Сюань мысленно покачал головой, бесцельно подметив, как мгновенно подобрел бездонный взгляд единственного глаза. «Вот уж действительно, прикормил», — подумал он, против воли застав обмен телячьими нежностями, а следом, зацепившись за вторую руку принца, подставленную под первую, неожиданно замер сам. — Мин-сюн, это ужасно вкусно, вот, открой скорее рот! Ну давай, а то сейчас закапает! Мин-сю-юн! — Сейчас закапает, — любезно сообщил ему его Высочество, а затем — кто бы мог подумать — так и случилось. Но Хэ Сюань осознал это не сразу — прибившаяся волна унесла его мысли далеко за пределы Призрачного города. — Ну вот, запачкалось! Мин-сюн, это ты виноват! Хэ Сюань вздрогнул и уставился на протянутую ему салфетку. Принц вежливо сделал вид, что ничего не заметил, поднялся, коротко сжав руку Хуа Чэна, и откланялся, по дороге приложив два пальца к виску. Съеденное неумолимо оседало в желудке десятками затонувших кораблей; он никак не мог остановиться, а от нахлынувших образов в нём словно разверзлась новая пропасть. Глаза точно наяву мозолила широкая, беззаботная улыбка; он слышал смех, тошнотворный звук, от которого скучивало внутренности, к которому руки тянулись сами собой, порываясь схватить и сжать до судороги, чтобы больше наверняка уж не- Палочки хрустнули в его руке, и лишь тогда он наконец пришёл в себя; швырнул обломки на стол, холодно уставившись на демонёнка, подлезшего ему под руку, чтобы убрать мусор. Демонёнок вздрогнул и боязливо шарахнулся назад, издав тоненький, мяукающий звук. — За последние дни ты сделал себе имя среди моих подчинённых, — как бы между делом сказал Хуа Чэн, махнув демонёнку рукой. — От одного упоминания трясутся и растекаются прямо под ногами, никакой управы не найти. — Неужели, — бесстрастно отозвался он. Хуа Чэн улыбнулся, и от его улыбки холодная кожа Хэ Сюаня покрылась инеем. — Именно. Помогите, Градоначальник, кричат, едва ли не плачут, не хотим, чтобы и нас сожрали. Вот же дерьмо. И вот же ответ, зачем его позвали. — Троих моих подчинённых за двое суток, — напускная любезность, так и лившаяся тончайшим ручейком в присутствии принца, наконец-то окончательно испарилась. — Не кажется ли тебе, что пора придержать аппетиты? Хэ Сюань проклял по очереди всех демонов, попавшихся ему под руку во время последней охоты: надо же было среди них оказаться сразу троим прихвостням Собирателя Цветов, чтоб он был здоров. Хэ Сюань поморщился, склонив голову — отрицать было бесполезно, да и смысла в этом тоже не имелось. — Виноват, — признал он, перестав жевать; новые палочки лежали в руке неудобно, и он положил их рядом с тарелкой. — Не признал твоих слуг. — Скорее всего и не присматривался, — ответ последовал всё с тем же холодком, — в чём дело? Я давно не видел тебя таким, — он махнул в сторону наставленных гор посуды. — Гэгэ сказал, в последние дни поступило много молитв — люди просят защиты от свалившегося на них разорителя храмов. Храмы эти уже пустуют, но молящиеся боятся за соседние — многие совсем недавно отстроены, и если вдруг- — Не трогал я храмы твоего Высочества, — огрызнулся Хэ Сюань, — сам знаешь, чьи храмы мне интересны. Хуа Чэн кивнул: — Естественно знаю. Быть может, дурной голод демона Чёрных вод вызван какой-то неприятной встречей? — напускное сочувствие вмиг подняло в Черноводе волну плохо сдерживаемой ярости; он не верил, что проклятый Собиратель цветов и тут преуспел со своим длинным носом — с другой стороны, если бы об этом попросил его Гэгэ, Хуа Чэн бы в первых рядах вызвался сторожить поганый храм, что навело Хэ Сюаня на другую мысль. — Как поживает его Высочество наследный принц? — участливо парировал Хэ Сюань, — должно быть, дел на Небесах невпроворот — да так, что о себе забывает, не то что о других. Хуа Чэн сверкнул предупреждающим взглядом, но Хэ Сюань его проигнорировал — чем больше он позволял себе думать, чем отчётливее решался вспомнить увиденное, тем темнее становилось в роскошной обедне. — Хм, воспылал сожалением к убогим мира земного? Зачем тогда продолжаешь рушить храмы — кто-то ведь находит в них кров и пищу, укрывается от непогоды и болезней- Шаркающая поступь. Драные сапоги. Завёрнутая голень, прохудившиеся одежды. Спутавшиеся волосы, за которыми почти не видно глаз. Одинокая маньтоу, так и оставшаяся лежать. — Славно твое дражайшее Высочество обращается с дорогими друзьями, — усмехнулся Черновод, и были то не слова, а чистейший яд. — Ползает, уродец, весь вшивый и хромой. Окончательно растерял весь разум — еду катает по земле и с неё же порывается есть. Смотреть противно. — А ты никак любоваться ходишь? — улыбка снова тронула его губы. — Всё никак не добьёшь? Может, оказать тебе услугу? Конечно, долг на тебе и так висит немалый, но раз уж такое дело- — Молчи, — рявкнул он, не слыша себя, — я сам решу, кого и когда мне добивать. Хуа Чэн захохотал. Хэ Сюань уставился на него, не в силах вымолвить ни слова — он всегда знал, что Собиратель цветов и сам давно уж тронулся умом, но до чего тревожно и мерзко было видеть это пред собой. — Вот и славно, — демон хлопнул в ладоши, и Хэ Сюань вдруг пожалел, что вообще согласился переступить порог Призрачного города. — А теперь, прежде чем вновь разразиться дерзкими и беспочвенными обвинениями, внемли собственным словам: Повелитель Ветров тоже всё решил сам. Хэ Сюань сжал кулаки, наклонившись вперёд; позади Хуа Чэна в благоговении тряслась кучка мелких сошек, явившихся не то с прошением, не то с выполненным заданием. Все они избегали смотреть на Хэ Сюаня, а, случайно столкнувшись с ним глазами, сделались меньше в размерах, начав прятаться друг за другом. — Как выберет птица ходить по земле? — Если обломать ей крылья. Из всего, что было сказано, это оказалось тем, чего он не смог стерпеть. — Я к этому непричастен! — взревел он, вскочив; Демоны с визгами бросились прочь, попадали из их рук опустевшие тарелки. Хэ Сюань тяжело задышал — дурная, дурная привычка, и она напоминала ему о том, о чём не следовало. — Я не тронул его и пальцем! Я не- Я не смог бы. Я не смог навредить ему — я не стал бы. — Сядь, Черновод, и не пугай мою прислугу. Я не сказал, что ты тому виной. — Потому что это не- — Помолчи теперь ты, — его тон не терпел возражений; Хэ Сюань с новоявленной ненавистью послушал, ощущая, как внутри потряхивает от пережитого негодования — он не желал говорить об этом ни с Хуа Чэном, ни с кем бы то ни было. Голод только и ждал этого момента, чтобы с новой силой подчинить его себе — чтобы вновь склонить его к изнуряющим бесчинствам, которые всё равно не дадут плодов. — Многие боги предлагали Повелителю Ветров место на небесах — он отказал им всем. Его Высочество наследный принц предлагал ему пищу и кров в чертогах Призрачного города, а, получив отказ, — жизнь в качестве даоса одного из его храмов в мире людей. Ши Циньсюань отказался, и то был его собственный выбор. — Как, — задушено промолвил Хэ Сюань, — как может тот, что пробыл богом сотни лет, так легко отказаться от всего божественного? Смириться с голодом и лишениями, принять их как должное — что же это за неслыханная глупость? Хуа Чэн долго глядел на него, и, казалось, не существовало в трёх мирах такого существа, что смогло бы сказать, о чём болела его душа в этот миг. — На такое способны только самые сильные, — наконец ответил он, — те, что выбирают подвергнуться наказанию добровольно и идут дорогой искупления — даже зная, что, возможно, никогда не пройдут её до конца. И ни голод, ни лишения, ни боль и ни самая глубокая печаль не смогут убедить их выбрать иной путь. Однажды один бог избрал добровольно заковать себя в цепи, что лишили его всякой удачи и божественных сил — измучившись виной перед загубленной им душой. Так он обрёк себя на сотни лет мучений, и так он и жил, считая это своей долей. — Мин-сюн! Мин-сюн! Прости, прости-прости-прости-прости-прости! Это всё моя вина, это я виноват! Мой брат поступил так лишь из-за меня! Он сошёл с ума, он сошёл с ума! Ты разве не видишь?! Я… я… ты… ты… — И что же, — сухо молвил Хэ Сюань, ощущая, как рвёт на части то, что давно в нём уже не билось, — тот глупый бог так и умер? Лицо Хуа Чэна на мгновение исказилось, прежде чем он снова взял себя в руки. — Лишь та погубленная душа обладала силой достаточной, чтобы убедить его отказаться от своих намерений. Лишь она смогла вырвать из руки своего божества скудные крохи и заменить их на пищу. И по сей день божество тяготеет к самому простому, привыкшее терпеть — даже зная, что вина его искуплена сотни тысяч раз, и имея доступ к самым бесценным из существующих богатств. Позади них послышались шаги — то был Наследный принц, возвратившийся со своих божественных переговоров. Шёл он медленно и немного неловко, ведь за подол его монашеских одежд то и дело цеплялись мелкие демоны, судорожно бормоча о защите и покровительстве — и он улыбался этим низменным созданиям, как самым добрым друзьям, едва слышно успокаивая их тревоги. И ничего не выдавало в этом скромном даосе одно из самых могущественных существ трёх миров — и ничего, кроме безграничной доброты и сострадания, нельзя было разглядеть в его глазах. И ничего не чувствовал Хэ Сюань, покидая Призрачный город, кроме хмурой апатии, непрошенной задумчивости, и всеобъемлющей, беспощадной, сжигающей прах тоски.