Святоша

      — Вот такие вот дела, — Агнесса мило улыбнулась Огате и хлопнула в ладоши.       Пока она рассказывала, ночь отступила, и рассвет уже брезжил над деревьями.       — Я не понимаю, — Огата медленно зачесал волосы назад и заговорил мягким полушёпотом: — Старший лейтенант, конечно, умеет красиво говорить. Но почему вы не сбежали ровно в противоположную сторону: подальше от войны, от армии, от солдат?       Агнесса приподняла брови, очень преувеличенно удивляясь, будто и правда случилось что-то невероятное:       — Ого, думала, ты чисто физически не способен произнести фразу «Я чего-то не понимаю»! Обычно в таких ситуациях говоришь: «Это не логично» и «В этом нет никакого смысла».       Огата молчал, красноречивее любых слов давая понять, что не собирается вестись на её уловки, позволять переводить тему и вступать в очередную словесную перепалку.       — Потому что, возможно, для вас в этом смысл был, — он, на удивление, всё-таки заговорил первым.       Если бы она стояла, ноги бы подкосились, потому что слышать это было приятнее и правдивее самых громких обещаний. Фраза, которую она не мечтала услышать, но в этот момент поняла, что именно в ней нуждалась всё это время — в мягком интересе к тому, как в действительности сама Агнесса видит вообще всё.       И оттого резко смутилась.       Она ожидала какой угодно реакции на её историю: укоризненного укола, мол, не ей ли с её рассудительностью следовало бы догадаться, что может произойти, когда идёшь работать в армию? Прохладной реакции — в конце концов, это же Огата! — или просто принятия к сведению информации. Может быть, если бы ему хотелось додавить, он бы изобразил жалость или сочувствие.       Ожидала чего угодно, кроме настоящего, но при этом осторожного интереса к тому, почему же она такая.       Рассказать эту историю для неё, как рассечь себе гортань при отёке Квинке: Агнесса не могла свободно дышать. Но самый важный, самый опасный период — он после.       Тогда станет ясно, захлебнётся ли она кровью, загноится ли рана, потому что она сказала-сделала что-то не так, доверилась не тому.       Агнесса потёрла горло от фантомного чувства, будто там свищ, а она только и может теперь, что дышать. Не говорить. Но говорить ей хотелось. Спешно, много, начиная с: «Вот так, скажи ещё, будь со мной аккуратней», — и заканчивая: «Мне так страшно сойти с ума, я в каждом кошмаре вижу отголосок тебя».       Она только молча отвела взгляд — самый глупый и топорный способ уйти от ответа.       — Так мы что? — Агнесса булькнула, как если бы горло болело, а потом и вовсе — снова нарочито расслабленно разлеглась на одеяле. — Дальше-то поедем?       Он всё это время смотрел на неё этими невозможными чернющими глазами, но черноту эту Агнессе хотелось воспринимать как что-то родное и приятное. Огата только коротко кивнул.       …Они снова сидели и что-то ели. На этот раз уже в мелкой закусочной, чуть ли не на самой окраине Абашири.       — Теперь ты мною пренебрегаешь?.. — после драматичной фразы Агнесса состроила очень грустные глаза, трогательно поджала губы и уставилась в тарелку с театральной паузой.       Там, в супе, плавало только варёное яичко и лапша, разбегающаяся при попытках выловить её палочками левой рукой. У Огаты порция была точно такой же, но это не помешало Агнессе попытаться его подковырнуть.       Надавить и посмотреть — что будет. Надавить и посмотреть: может, Огата сказал это утром случайно, а она надумала о нём сентиментальных глупостей.       — Что? — через какое-то время глухо отозвался Огата, видимо, так и не осмыслив до конца самостоятельно её фразу, чтобы как-то заковыристо ответить или просто остаться себе на уме.       — Щи пустые и постные, — Агнесса совершенно ненатурально всхлипнула.       Покачалась на месте, пытаясь незаметно размять мышцы бёдер, ноющие после долгой поездке в седле.       — Разве щи не должны быть кислыми? — Огата осторожно поддержал диалог.       — Ты очень смешно и как-то по-китайски говоришь «щи», — Агнесса всё-таки подняла голову и уже искренне улыбнулась ему. — Твёрже говори, вот так: «щи».       Она показала двумя указательными пальцами на свой рот, повторила ещё несколько раз, он за ней не повторял, только внимательно смотрел.       И со своим обычным спокойствием человека, который или делает уверенно, или, если не уверен, не делает вовсе, произнёс:       — Это не так. У нас просто закончились деньги.       Агнесса приподняла брови, мол, правда, что ли? Как бы по-новому попытаться походить вокруг да около быстро не придумала, а следом вдалеке что-то звякнуло. Она видела боковым зрением, как за доли секунды до этого звука споткнулась около прилавка фигура в тёмном, а потом Огата наклонился и достал две монеты, врезавшиеся в его ботинок.       — А вот и деньги, — посмеялась Агнесса, мягко пихая его ботинком в голень. — А ты жаловался.       — Изви-ните, — переломилось пополам у седеющего мужчины, который чуть не поседел ещё больше, когда обратил внимание на форму Огаты, виднеющуюся с такого ракурса из-под плаща.       Мужчина очень спешно забрал свои монеты. Скосил взгляд на Агнессу, а потом снова на Огату, весь ссутулился и поджался ещё больше.       — Благодарю. Спасибо, — пробормотал он себе под нос, неказисто кланяясь из вежливости. И только развернулся, чтобы скорее сбежать со своими йенами — или что у него там было, пара сен? — как всё-таки удержался на месте: — Я слышал, что вам, молодые люди, нужны деньги?       — А есть предложения? — Огата не улыбнулся, но в его черты лица вернулось что-то острое и хищное.       Выглядело это немного жутковато, потому что ссадины после драки с Сугимото ещё не до конца сошли.       — Смотря что надо делать, — строго вклинилась Агнесса, осматривая мужчину ещё раз с ног до головы и пытаясь понять: похож он на тех, кто вербует в якудза или нет.       Она бы даже назвала его «стариком», если бы со стариками теперь не ассоциировались бунтовщики, способные с одного удара отрубить голову человеку. Этот выглядел так, будто у него совершенно заурядная жизнь с заурядными ежедневными проблемами. Потрёпанное серое кимоно только дополняло образ.       — Нет-нет-нет, — заурядный стареющий мужчина выставил ладони перед ней. — Спросите хозяйку, — он кивнул в сторону прилавка, там действительно стояла женщина в возрасте. — Только не говорите, что это я вам посоветовал, а то она это… Обидится. Я слышал, там надо что-то по дому помочь сделать.       Хозяйка оказалась сухонькой низенькой женщиной, сначала она очень подозрительно их осматривала, явно не желая брать себе в помощники буквально кого попало с улицы, пыталась спровадить их прохладно-вежливо, пока Огата делал вид, что не понимает её намёков. Как вдруг внезапно из прохода, ведшего куда-то вглубь кухни, не вынырнул парень, чуть не сорвав тканевую занавеску.       — Сигэ! — звонкий юношеский голос разрезал застоявшееся недоверие. А следом радостно запричитал, затараторил, глотая половину звуков: — Брат-брат-брат, они говорили, но я… Сигэ, я не верил им!       Голос у него дрожал. Агнесса с удивлением смотрела, как тот чуть ли не перепрыгнул прилавок, вместо того чтобы потратить лишние пару секунд и обойти, и врезался в Огату сбоку. Мелкий, щупловатый для подростка мальчишка, на котором полосатое кимоно с подвязанными рукавами болталось как на рейке.       Мальчишка вцепился Огате в плечо с винтовкой и чуть ли не повис, держась за лямку рюкзака. Огата потянул винтовку за ремень, прижимая крепче к себе, и выставил предплечье другой руки между собой и мальчиком, на всякий случай.       — Торо! — укоризненно шикнула на мальчика хозяйка со скрипуче прорезавшимися старческими нотками в голосе.       Но неловкое мгновение продолжилось дальше. Огата побольше приподнял козырёк фуражки, пока у мальчишки на лице всё сильнее и сильнее мрачнело разочарование, он даже забыл разжать ладони. Огата сам поставил его ровнее на пол за плечи.       Мальчик, от искренней радости которого ещё мгновения назад у Агнессы звенело в ушах, и счастье это заполняло всю закусочную, в секунду сделался бледным-бледным. Ей ужасно хорошо было знакомо это чувство: когда просыпаешься от кошмара, но понимаешь, что это — не сон, воспоминания. Мальчишка выдавил из себя ещё несколько нечленораздельных звуков и часто-часто задышал. За него извинилась мать. Огата ответил в своей обычной спокойной манере, что ничего страшного. А Агнессе стало отчего-то стыдно и неловко, что она застала эту сцену.       Очевидно, мальчишка спутал Огату из-за формы и фуражки со своим братом. Поэтому всё разглядывал его и разглядывал с последней надеждой: может, всё-таки не перепутал? Может, есть всё ещё хоть какой-нибудь крохотный шанс?       И только под конец взгляд мальчика зацепился за лицо Агнессы, он собирался что-то сказать, резко хмурясь, но мать вытолкнула его обратно на кухню, следом ныряя в проход за занавеской.       Огата посмотрел на Агнессу:       — Подыграете мне? — коротко шепнул, пока хозяйка не вернулась.       Агнесса кивнула. Он скосил взгляд в сторону прохода, но там пока никого не было, как и в остальной закусочной.       — Потому что без Асирпы или Кироранке нас в деревне не примут, к тому же до неё ещё надо доехать, — зачем-то начал дополнительно пояснять он, и если бы начал такие уточнения делать раньше, то Агнесса бы оскорбилась: он явно держит её за глупую. Вместо этого она ещё раз кивнула.       — Ну, давай, — Агнесса поправила бледно-розовый шарфик на шее, сделанный из лоскута своей юкаты, тот прикрывал отцветающие гематомы после хватки Сугимото. — Удиви меня. Потому что я не представляю, как ты будешь оправдывать моё лицо, учитывая, что у неё сын в войне с русскими погиб, мне кажется, эта женщина очень сдерживается, чтобы вообще не послать нас к чёрту.       Огата только слегка кивнул. Ничего не сказал, мол, может, тогда вы хотя бы не будете говорить на русском?       Агнесса на это нахмурилась, под сломанными рёбрами фантомный зуд в месте, где находилось сердце, так и заставлял её поддеть бинты. Разодрать ногтями кожу вместе с мясом. Чтобы она разошлась под усилием пальцев, как хрустящая корочка запечённого телёнка, которому утром вспороли горло на заднем дворе. И его горячая кровь растеклась по снегу.       — Не хотелось бы ночевать снова в лесу, — из принципа снова добавила ещё на родном языке, ей стоило огромных усилий, чтобы не выдать что-то совершенно безумное. — Мне вообще-то, по-хорошему, полагается исключительно постельный режим.       Со стороны кухни слышались приглушённые голоса, но разобрать слова не представлялось возможным.       — Ты хочешь сказать ей, что я айну? — Агнесса не знала, как оформить свои чувства в адекватные слова, поэтому говорила о том, о чём ещё могла, покачалась на месте, насколько это было возможно без боли в рёбрах.       — Вы не похожи на айну, — мягко отсёк он.       Совершенно игнорируя её взгляд, лихорадочно бегающий по нему, то, как она вставляла какие-то реплики не в тему, совершенно ничего не в силах выдавить, отличаясь от той изящно остроумной женщины, которой была. Или которой казалась?       — Может, какой-нибудь французский делегат? — Агнесса важно поправила шарфик, который ещё и удачно прикрывал отсутствие выступающего кадыка. — Которого тебе поручили сопровождать. А на нас в дороге напали бандиты, поэтому денег и документов нет.       Огата осмотрел её ещё раз сверху вниз. Агнесса кое-как выставила одну ногу в ботинке, демонстрируя потёртые штаны, мол, одета она в мужскую одежду, к тому же хозяйка её голос не слышала.       Ей хотелось хотя бы вцепиться ему в рукав, как обычно. Найти в нём точку опоры ещё и в физическом смысле.       — Тогда мне бы следовало обратиться к городской военной полиции, — Огата говорил странным голосом, как будто улыбался, но Агнесса видела, что выражение лица у него обычное. — И они бы уже должны были обо всём позаботиться, а нам как раз к полиции нельзя, у них листовки с вашим лицом.       — Ты сделаешь вид, что меня не знаешь и бросишь на произвол судьбы? — у Агнессы начали кончаться идеи, поэтому она как бы в шутку выдавила из себя самое большое переживание.       — Нет, — Огата на неё прищурился.       Она уставилась на него в ответ с подозрением: ему же не может и в самом деле нравиться спорить с ней о таких глупостях, ведь она болтает с ним исключительно потому, что нервничает?       — Ладно, разумно, — покивала Агнесса. — Я бы тоже не стала так поступать, если бы купила человека за треть кода от золота.       — Я вас не покупал, — едва уловимая улыбка из его голоса бесследно исчезла.       — Обменял? — она вопросительно приподняла бровь и, когда в очередной раз проиграла ему в гляделки, махнула рукой: — Сразу видно, что ты военный, а не торговец — вклад говняный.       Огата уставился на занавеску и сдержанно, без претензии, выдал:       — Обычно говорите ровно наоборот — что вы умная, интересная и красивая. Так почему в’клад плох? — он вопросительно приподнял брови, тоже частично переходя на русский.       — «Клад», — она передразнила то, как у него плохо получилось произнести слово, изо всех сил пытаясь переделать улыбку в ехидную.       Потому что Огата не только настойчиво не попросил её хотя бы временно не болтать на родном языке. Он поддержал.       — А я вру тебе практически постоянно. Ты же сам говорил, — Агнесса изо всех сил пыталась выдать отстранённость. — Кто сказал, что я всё это время говорила правду?       У неё не осталось ни моральных, ни физических сил на заковыристые диалоги, только почти прямое — в лоб — еле сдерживаемое желание, услышать, что всё это он сам считает правдой. Потому что она сама уже давно не считала.       Она умная — старший лейтенант Цуруми просто появился вовремя и смог успокоить её самыми банальными словами, простым человеческим участием, которого хватило на слепое обожание, смешанное с желанием шагнуть в адское пламя новой войны, лишь бы он взял на себя ответственность указывать путь.       Она интересная — только если интерес этот у человека точно такой же, как у неё к другим людям: чем ненормальнее, тем лучше.       Она красивая — и это ложь, как и в данный момент: у неё ещё затягивается шрам от рукоятки пистолета Тони Адзи, шея цветёт гематомами, а слабость красива только на картинах и страницах произведений. Слабость красива, только когда ею любуются со стороны. Агнесса барахталась, как перевернувшаяся букашка, не в силах встать, если ляжет на спину, так что Огате каждый раз приходилось её поднимать. В тупой беспомощности не было ничего красивого.       Огата едва заметно нахмурился, смешно морща нос, как кот, который учуял запах цитруса, и следом послышались шаги, приближающиеся к занавеске. Он слегка приподнял брови, с явным вопросом глядя на Агнессу. Она ещё раз кивнула, мол, давай уже, выдавай свой гениальный план, по которому их не пошлют к чёрту, она постоит, покивает. Всё равно выбора у неё нет.       И как только сухонькая хозяйка закусочной отодвинула занавеску, Огата громко и чётко произнёс:       — Мы с моей женой прибыли из Карафуто.       Худшая ложь, которую только можно было выдать в этой ситуации.       Агнесса резко повернула голову и уставилась, удивлённо пуча глаза, даже рукой слегка дёрнула, на секунду захотев провести между их лицами ладонью, мол, ты меня видел? Ты себя видел?       Хозяйка посмотрела на её движение с очевидным удивлением, от которого на лбу сложились морщины, зато Огата сделал вид, что не заметил ничего необычного, и продолжил говорить таким же спокойным уверенным тоном.       Про то, как он пострадал в сражении при Мукдене, а она — русский врач, спасла ему жизнь и выходила, они сейчас медленно направляются в более тёплые плодородные земли Канто, чтобы начать там новую жизнь. И чёрный конь — приданое от её старого отца и единственное имущество их молодой семьи, поэтому самому Огате безмерно стыдно, что он не может ничего стоящего дать ей — на этом моменте он сделал паузу, и Агнессе показалось, что он скосил в её сторону взгляд, но она все силы тратила, чтобы не закатывать глаза слишком сильно от настолько нелепой истории, — и они вынуждены вот так нищенствовать.       Агнесса всё-таки в какой-то момент не выдержала и начала рассматривать его так, будто видит в первый раз, Огата смотрел на хозяйку закусочной, но как будто сквозь неё, не давил из себя какого-то драматизма, не пытался чересчур сильно сыграть на жалости. Просто одной его твёрдости в голосе хватило бы даже Агнессе, чтобы поверить в эту чушь — конечно же, если бы она его не знала.       Женщина мрачнела и мрачнела во время его долгого рассказа, пока совсем сухо и растерянно не произнесла полушёпотом:       — Могу ли я спросить?       И после кивка Огаты ещё какое-то время собиралась с мыслями, молчание ощущалось неприятным, свербящим где-то внутри, как между залпами артиллерии, хотя, объективно, Агнесса понимала, что она максимум отправит их отсюда вон.       — О чём думается, когда?.. Когда вокруг стреляют и везде оно… — она сглотнула ком в горле, вдохнула глубже, но продолжить не смогла.       Огата, очевидно, понял, что именно она хотела спросить, но какое-то время собирался с мыслями, Агнесса видела это усилие на его сдержанном лице.       — Вероятно, вас это разочарует. Но по своему опыту могу сказать, что во время атаки времени на посторонние мысли нет. Думаешь только о том, как выполнить боевую задачу: продвинуться вперёд, вывести из строя пулемётчиков, самому не попасть под пулю.       Женщина еле сдерживалась, чтобы не расплакаться, кое-как кивнула в знак того, что принимает и такой ответ. Агнессе снова почему-то стало иррационально стыдно, хоть она видела сотни таких трагедий, у каждого своя персональная, в конкретно этой ничего особенного не было. Всё равно вот так прикасаться к ней было неприятно. Агнесса хотела забыть. Агнесса хотела не знать, не думать о масштабах войны, о том, что не она одна самая несчастная.       В конце концов, у неё в действительности лишь слегка не в порядке с головой, но она может есть пресную похлёбку и сердиться на то, как лапша вываливается из палочек, потому что держит их левой рукой. Такая ерунда.       Ей было жаль, что Огате одному досталась тяжесть разговора на эту тему.       — Но знаете, — Огата всё ещё смотрел только на хозяйку закусочной странным стеклянным взглядом — сквозь неё, будто сильно задумался. — Когда всё стихает, тогда… Тогда думаешь, что всего этого недостаточно, не достаточно продвинуться дальше, занять позицию, высоту, город, победить. Недостаточно не словить пулю, выжить. Думаешь о том… Как вернёшься, и тебе скажут: «Добро пожаловать домой».