вскрой мою душу

Когда Минхо подуспокоился и перестал проглатывать смех, Джисон внимательно посмотрел на него, считывая то, как трепещут длинные ресницы мужчины и двигаются слегка пухлые губы, поблескивающие из-за облепихового тирана. Хан сидит на трухлявой скамейке рядом и ощущает яркий запах специй: кардамона, бадьяна, гвоздики и корицы. Над демоном и человеком словно сгорбился одинокий фонарный столб, освещая макушки и лица холодным белым светом, похожим на сияние луны. Джисон тянет картонный стаканчик ко рту и делает глоток чрезмерно сладкого чая с бергамотом. — Насмеялся? — сглотнув кипяток, спросил юноша и скептически изогнул бровь. — Да, — с ехидной улыбкой кивнул патологоанатом и откинулся спиной на скамейку. Он чуть съехал с нее и вытянул ноги на пешеходную дорожку, на которой на удивление почти нет людей, — это же надо было такое сказать… — вдалеке у небольшого озера стало видно пару силуэтов с детской коляской, — кстати, а почему ты пять ложек сахара попросил? В прошлый раз было больше, — внезапно вспомнив о том, как парень наливал чай прямо в сахарницу, добавил, — намного больше… — Переел, наверное, — Джисон поджал колено правой ноги к себе, поставив ступню на деревянный край лавки, — теперь кажется слишком сладким. — Ну надо же, — ахнул Минхо удивленно, — зря я сахар покупал, получается. И своровал пару лишних пакетиков из кофейни. Пить облепиховый чай с сахаром — извращение, — он замолк, но тут же следом произнес, — хотя тебе бы наоборот понравилось. Хан слабо хмыкнул и поставил стаканчик с горячим чаем в противоположную от медика сторону. Он обнял ногу кольцом рук, положил подбородок на коленную чашечку и уставился на озеро напротив. По темной глади воды плывут утки, словно парят в невесомости, рядом с ними кружат лебеди, чьи рыжие лапки разрезают штиль закрытого водоема. Над ухом неустанно стрекочут сверчки, а Джисон мыслями где-то не здесь. Он из-за одной последней фразы ненадолго погрузился в себя. Минхо наблюдателен, он многое замечает и о многом молчит, а в этот раз почему-то решил поделиться приметливостью вслух. Его слова были сказаны не в упрек — вот за что зацепился демон, Ли не пожелал вывести странный диалог между ними в русло враждебности. Наверное, присущая этому вечеру атмосфера располагает на что-то легкое. Это возможность выдохнуть после всех быстролетящих событий и на какое-то время поднять белый флаг, пока затишье перед бурей не разразится бесконтрольным штормом событий. — Я тоже взял с собой лишние. Вместо пяти я забрал со стойки семь сахарных пакетиков, — он вытягивает из кармана брюк еще два и показывает их человеку, — на будущее оставлю, если твой опять не вовремя закончится. — Ах, извините, что не готовлюсь к твоим визитам, как к императорским. Или как там тебя в аду называют? — А ты готов меня звать так же, как высокопоставленную персону? — Нет, конечно, — фыркнул Минхо изумленно, — я еще не умер и не попал в свой адский кошмар. Джисон вдруг рассмеялся: так свободно, легко и беззаботно, что Минхо на мгновенье застыл, не смея отвернуть головы на молчаливое озеро спереди или куда-то на вершину сосновых деревьев. Благодаря уличному накренившемуся фонарю зубы беса кажутся более белыми и выразительными, а холодный свет неосознанно вступает в противоборство с выразительными желтыми омутами, безбожно проигрывая им в нокауте. — Остынь, чахоточный, — мелодичным голосом произнес бессмертный мальчишка, подперев голову ладонью и положив локоть на свое колено. Его действия завораживают в каждом мгновении, в касаниях чувствуется некая контролирующая фривольность и распущенная элегантность. Подобное противоречие странно совместить в одном нечеловеке, однако Хану это удается, он никогда не казался Ли обыкновенным. Напротив, Джисон необычный, специфичный и трудный для понимания. Безусловно, он может быть легким подъем и без труда идти на контакт с кем-либо из незнакомых, поддерживая связь непринужденности, однако, сколько в нем сокрыто и какая часть демона настоящая из тех, что он показывает посторонним? — меня никак величественно в Преисподней не называют. Я вовсе не заслужил этот статус, но ты можешь называть меня как угодно, — он с неаккуратным изяществом убрал руку от лица, облокотился ею на скамейку, едва ли не соприкасаясь пальцами с холодными человеческими, — от «господина» до «господи». Позволить лишнего нельзя, да и ни к чему это. Кривая насмешка вновь пробежала мимо строк. Джисон ловко подмигнул и, как ни в чем не бывало, отвернулся к лебедям, покачивающимся на водной глади. По озеру скачут лунные блики и отражения уличных фонарей, а птицы в эту секунду кажутся наиболее свободными, чем в дневное время суток. Они без спешки плывут друг за другом в стае, подобно неупокоенным призракам на празднестве ночи. Не до конца застегнутая черная рубашка оголила плечо, на котором совсем недавно расцвела новая татуировка багрового поля цветов. Минхо не нашел, что ответить, а потому решил обойти диалог с другой стороны. — Обычно мы говорим «остынь», когда речь идет о вспыльчивости. В твоем случае больше подошло бы «брось» или «расслабься», — наставнически объясняет медик, принявшись загибать пальцы, — остывает человек, ну или демон, когда раздражен. Остывает горячий чай, — Ли вдруг поднял свой стаканчик вверх и потряс им перед лицом юноши, — как мой, например. Правда, очень медленно, пить просто невозможно, я уже обжег себе весь язык. — И кто из вас нуждается в охлаждении? — с несколько игривой окраской интересуется Джисон. Он незаметно хватает свой чай с бергамотом в одну руку, а другой мягко оплетает прохладную человеческую ладонь и, пока ее хозяин не опомнился и не выдернул руку, переместил их двоих в совершенно другое место. Скамейка, убаюканная бледнолицей луной и фонарным светом, вмиг опустела: пропали бумажные стаканчики вместе с затесавшимися между деревьями силуэтами. Их исчезновения никто не заметил, кроме луны, от которой никогда ничего не скроешь — она постоянно становится свидетельницей чего-то личного. — Господи… — шепчет Минхо, наконец, ощущая под ногами твердый пол. Патологоанатом не сможет объяснить, на что похож момент перемещения с одного места на другое. Ему показалось, что он успел побывать где-то еще. Что-то неуловимое обрамляло человеческое тело, воздух, на миг ставший безудержно холодным, гладил морозной рукой по волосам в ту короткую секунду, за которую медик растерял чувство гравитации и засомневался в собственных знаниях физики. Ли резво выпустил ладонь из чужой и попытался осмотреться. Пол под ним будто ходит ходуном, раскачиваясь подобно детской люльке. — Вижу, ты втянулся, но сначала должен идти господин, а не господи. — Где мы? — обеспокоенно тянет патологоанатом, видя вокруг лишь ночное небо с загустившимися свинцовыми тучами, — куда ты меня притащил? — Хотел бы я знать… — неловко улыбается Джисон, почесав затылок, — мы должны были переместиться на заснеженную гору. — Чтобы чай остыл быстрее или чтобы я замерз? — Всего понемногу, — хмыкнул демон, — ты заслужил. — И чем же? — Минхо цинично поднял бровь и сложил руки на груди. Он немного подуспокоился, кажется, осознав, где находится в данный момент, — я, что ли, тебя за язык тянул сказать про чай с бегемотом? — Ты просто вредный, — непринужденно ответил Хан и огляделся сам. Они стоят в довольно тесной комнатушке, что расположена на высоте примерно четырех этажей. Конструкция довольно уязвива и зависима от расположенности ветра, что время от времени раскачивает небольшую беседку в разные стороны. Гадать долго не приходится для того, чтобы понять, что под этим помещением таится пустота. Джисон и Минхо перенеслись в одну из будок на не функционирующем колосе обозрения. Скорее всего, к ночи его рабочие часы завершаются, и оно неподвижно стоит до самого утра. — А каким я еще должен быть с тобой? — неожиданно тихо молвит Минхо. Его лицо слабо окрашено алым светом, исходящим из-за спины Хана. На облачном небе, на котором вот-вот разразится ливень, алый отблеск странного свечения кажется грациозным, слегка дерзким, чувственным и эмоциональным. В то время как синий цвет, что попадает разве что на одежду медика, вызывает таинственность, мистику и холод. Желтоглазый демон на мгновение хмурится, а после, растеряв былую легкость, внезапно серьезно спрашивает: — Вспоминаешь тот случай? — и оба подумали, об одном и том же. Мужчина смолчал, а Хан все понял и без слов, но решил уточнить, — когда мы познакомились, в морге. В принципе все, что я успел сделать до сегодняшнего времени, — его смольные волосы подсвечиваются ярким красным и синим цветами с двух сторон, сзади находится нечто, которое он закрывает своей головой, — злишься на меня? — штилевой голос Джисона почти немо доносится до человеческих ушей, Минхо потребовалась пару секунд для того, чтобы осознать возложенный в вопрос смысл и бездумно поджать губы. — Не злюсь, только… — он смолк, осознавая, что выпалил это скорее рефлекторно, чем осознанно. Минхо не таит в себе ненависти на демона или скрытой злобы, он во многом не понимает Джисона, но, невзирая на собственные предостережения, желает копнуть глубже и попытаться понять его как личность: мотивы, цели, опасения. Это своеобразная игра с самим собой по хождению по канату или острому лезвию, — осадок остался, — Хан попытался что-то сказать, возможно, непривычно для себя изъясниться, но не смог, — я могу понять, почему ты так поступаешь. Возможно, понимаю твой мотив или хочу думать, что понимаю. Я сейчас не столько о Чонине, сколько о твоей нелюбви к людям. Я только одного вообще никак понять не могу, почему ты не можешь, нет… — быстро поправил медик себя, — не хочешь видеть в нас добро? Боишься обжечься? — Боюсь. В густом грязно-синем небе промелькнула белая вспышка, через миг послышался громовой рев, а следом за ним — мощный порыв ветра, закачавший кабину на колесе обозрения. Кажется, начинается гроза. Где бы Минхо не находился, она всегда уверенно следует за ним по пятам. Медик небрежно поставил облепиховый тизан на лавочку, надеясь на то, что тот не скатится на пол из-за неравномерных скачков бури. Облака вдалеке вновь подсветились светом, очертив контуры гор, запрятавшихся в ночи. Неизвестное место, в котором Минхо никогда не бывал, но оно так напоминает дом. Зарычала гроза, мужчина невольно скукожился от неуюта, чувства незащищенности и волнения из-за незнакомого пейзажа на улице. — Но почему?.. — Я просто так привык, — с тяжелым вздохом попытался отмахнуться Джисон, но к своему сожалению пересекся взглядом с патологоанатомом. Минхо внимательно следит за эмоциями демона, таким образом, пытаясь не отвлекаться на неуютный скулеж погоды, — я не могу слепо доверять всем, говоря, что «не все люди плохие». Да это не только людей касается, демонов тоже. Это всегда риск, а я не хочу снова рисковать, — Минхо зацепился слухом за «снова», — мне проще всех людей считать плохими, чем сортировать вас по степени гнилых поступков. Знаешь, никогда бы не подумал, что смогу что-то подобное сказать. Если бы нас сейчас слышал тот Джисон, который только снизошел в мир человечества несколько месяцев назад, он бы ни за что не поверил в то, что станет таким. Но я стал, и мне это не нравится. Демон облокотился спиной на стекло позади себя, не боясь, что то не выдержит и треснет. Холодный материал приятно контрастирует с оголенной горячей кожей медового оттенка, а свет красного и синего цветов, что исходит сзади, живописно рисует на маковых цветах и черных молниях в зоне шеи. — Разочаровываться никому не нравится. — Разве ты в чем-то разочарован? — невесело хмыкнул Джисон. В себе. — Я с самого детства разочаровываюсь в нашем мире. Но с возрастом гораздо проще адаптироваться к разочарованиям и игнорировать их. Ты мне когда-то сказал про человеческую гниль, и я думаю, что могу набраться в себе сил для того, чтобы признать это. И мне это тоже не нравится, но, — Минхо попытался подобрать верные слова, — ты был прав, когда сказал, что люди гнилые. — Неужели мы нашли понимание? — тень изумления пробежала по лицу демона. — Я тебе тоже кажусь плохим человеком? — выпалил медик, неосознанно затаив дыхание. — Нет, — слишком поспешно ответил Джисон, отрицательно замотав головой, — вовсе нет, — уже спокойнее добавил, — вот именно, что ты больше приятный, чем плохой. И меня это сбивает с толку, если честно, — Минхо на это молчит, ведь не догадывается, что хотят от него услышать и хотят ли вообще, — ты для меня непонятный. — Ты хотел сказать, я непредсказуемый? — И это тоже. Они встряли в ловушку из собственных предубеждений и не могут выбраться из нее без посторонней помощи. Для Хан Джисона этот человек странный, но поистине настоящий: без прикрас, чрезмерной эмоциональности в виде бахвальств и неукротимой отрешённости с целью заворожить мнимой загадочностью. Минхо не пытается вжиться в роль актера погорелого театра и не строит себя из популярных шаблонов для «обычного человека». Патологоанатом же считает Джисона в целом сложным для взаимодействия, ведь он демон, что плохо знаком с привычным для Ли миром. — Но ведь ты тоже, — безвредно усмехнулся мужчина, — никто из нас не простой. Некоторые для тебя слишком поверхностны, а для кого-то ты невежда, не понимающий очевидного. Всем не угодить, тем не менее, если человек… — вновь осекся и поправил, — и не человек ведет себя как чудовище, это не будет зависеть от расы, полового признака, социального статуса, возраста или ориентации. — У нас, кстати, нет понятия ориентации среди демонов или ангелов, что родились от бессмертных, потому что у нас есть сексуальное влечение к обоим полам. Ориентации пошли после людей, у большинства из которых забрали право выбора, кроме бисексуалов. Забавно, что из-за высокой смертности чистокровных демонов и высокой перерождаемости людей в аду, становится все больше тех, кто любит или только противоположный, или только свой. — Это ты сейчас решил блеснуть знаниями и доказать, что ты не невежда? — Минхо саркастически сощурился. — На самом деле, хочу извиниться перед тобой, — утомленно промолвил парень, откинувшись головой на холодное стекло. Красно-синий цвет, смешавшийся в фиолетовый, целует пряди волос на затылке и плечи, — за нашу первую встречу или не совсем удачное знакомство, как угодно. Я не буду говорить сейчас, что будь на твоем месте кто-то другой, то я бы поступил иначе. Потому что я бы не поступил по-другому в тот момент, — гром жалобно грохочет, нагоняя тревоги, стена покачивающейся кабины обдает хладом прислонившегося к ней Джисона, в тоне голоса ни намека на юмор. Кожа Минхо покрылась мурашками от легкого страха из-за ветра, разбалтывающего их на высоте, и чистосердечного признания вины, — сейчас мне кажется, что пугать тебя до обморочного состояния было лишним, но я не могу сказать тебе, что тогда не получил удовлетворение от твоего испуга. Напротив, я получил удовольствие от того, что меня боится кто-то из людей. — А сейчас ты сожалеешь? — вполголоса спросил Минхо, не решаясь поднять глаза на демона. Он отвел их вбок на расстилающиеся под кабиной колеса обозрения пешие дороги и редко проходящих людей. — Я не уверен, что это именно то чувство, но мне кажется, да. Сейчас я бы не стал так поступать с тобой, но… — не исключаю, что поступил бы так с любым другим человеком, — мне кажется, я все еще ненавижу людей, большую их часть, — вновь не стал утаивать Джисон, от чего Минхо стало дурно. Его кроет по полной, когда с ним откровенны и честны. Плевать на контекст. — Но это нормально. Ты в нашем мире совсем недавно, — слабо улыбнулся патологоанатом, подняв на Хана глаза чайного оттенка, — за три месяца невозможно проникнуться целым миром в деталях, все равно что иностранный язык учить раз в неделю, хотя откуда тебе знать… — демон почувствовал беззлобный упрек с ноткой зависти и отзеркалил улыбку медика, — и я принимаю твои извинения, мы ведь начали все заново. Джисон почувствовал, как у него кольнуло в сердце. Что-то невнятное между болью и трепетом, сложно объяснить ощущения словами, когда их необходимо прочувствовать на себе воочию. Минхо замолчал, едва ли не клацнув зубами, когда сомкнул челюсти. Демон же не понял, что ему требуется сказать в ответ, он не решился на комментарий. Странное чувство легкости и терпкое послевкусие как от глинтвейна закружились в нагревшемся из-за теплого дыхания воздухе. Снаружи воюет стихия, Джисон через стекло чувствует силу ветра перед началом грозы. В пышных облаках неумолимо смеркается. Минхо вдруг схватился за что-то похожее на перила мертвой хваткой, когда будка неприятно качнулась. На высоте ветер, как правило, сильнее, чем на земле. Обычно в непогоду аттракционы не работают, потому что сильные порывы ураганов могут нести серьезный риск для жизни. Но колесо обозрение сейчас не функционирует по той причине, что, вероятнее всего, закрыто на ночь. Мужчина едва удержал облепиховый чай от того, чтобы тот не разлился на пол. Руку согревает бумажный стаканчик и больше не обжигает. Все-таки подостыл, пока разговаривали. — Боишься высоты? — поинтересовался Джисон, что счел ветер хорошей возможностью сменить тему. — Мы снова играем в вопрос-ответ? — лукаво переспросил патологоанатом и небрежно сел на лавочку, вытянув ноги чуть в сторону. Он глотнул тизан из трубочки во время того, как демон подал голос, хитро сверкнув глазами, напоминающими кончик подожженной сигареты. — Насколько я помню, ты должен мне один ответ. — Оставь его на особый случай, — насмешливо хмыкнул Минхо, выдавая толику нервозности в действиях, — я и без него могу тебе ответить на этот вопрос. Нет, я не боюсь высоты, но эта кабина выглядит крайне ненадежной, — он откинулся головой на стену, юноша отчего-то счел этот жест по-эстетичному красивым, — я бы сейчас закурил, если честно. Но у меня с собой ничего нет, я не думал, что внезапно окажусь в Грузии. — Странно, что ты боишься смерти, но при этом очень много куришь. — Это другое. — Вовсе нет, — бес сокрушенно покачал головой, — ты пассивно себя убиваешь, а за самоубийство в рай не попадают. Так, предупреждаю, — Хан медленным, слегка хищным шагом подошел к мужчине и остановился в метре от него. Нечто за спиной демона, которое он закрывает собственной спиной, очертило мужской силуэт синими и красными огнями, а из-за черной рубашки и брюк его лица почти не видно, кроме выразительных янтарных глаз, — а еще ты боишься грозы, — не спрашивает, а утверждает, — хотя даже я знаю, что она не может попасть в тебя через стекло. — Я не боюсь. Мне просто некомфортно. — Хочешь уйти? — спрашивает Джисон, словно читает мысли. Человек отрицательно мотает головой. — Когда я еще побываю тут, на безлюдном колесе обозрения с самым лучшим обзором на скульптуру любви? — Когда захочешь, — серьезно сказал Джисон, не обратив внимания на последние слова медика. Его в настоящее время волнует не искусство, а нечто другое, — я ведь могу перенести тебя куда угодно и когда угодно, просто попроси. — А без твоего присутствия? — А ты хочешь путешествовать без меня? — невзирая на противоположную внутреннюю составляющую, демон потянул краешек губ, — многое упустишь, я хороший компаньон, — доверия слова вовсе не внушили. Скорее всего, Хан сейчас не настроен серьезно, а лишь пытается сбить горячие градусы предыдущего разговора, — по настроению я вполне хороший. А так ты всегда можешь попытаться растормошить Чонина, — сказал Джисон больше для галочки, — ну или когда умрешь, — он пожал плечами, — стой, ты сказал скульптура, а где?.. — А ты обернись, — ехидно прищурившись, сказал Минхо. Джисон неуверенно обернулся и увидел перед собой то, что все это время было источником красного и синего свечения. Человек пояснил, — это скульптура «Али и Нино», олицетворяющая вечную любовь в мире, полных преград. Никогда не думал, что смогу когда-нибудь увидеть её вживую… — Она шевелится?.. — обомлев от удивления, выпалил Хан. Его юное лицо находится во власти игры красочного света, — она движется. Она действительно движется? Хан завороженно смотрит на огромные человеческие статуи, величественно расположившиеся на берегу бухты Батуми. Мужской и женский силуэты, созданные из металлических пластин, медленно движутся навстречу друг другу, пока сталь отбрасывает яркие огни на их неполноценные тела. Скульптуры были созданы без рук, чтобы показать идею единства и разделения. Даже у самой крепкой любви могут быть разногласия и конфликты, и это делает ее по-своему особенной для тех, кто по-настоящему любит. Многие приезжают в Грузию ради гор и национальной кухни, а некоторые исключительно ради того, чтобы лично взглянуть на современное искусство, символизирующее любовь вопреки всему. — Однажды я читал про эту скульптуру, — тихо произнес Минхо, не вставая с лавки для того, чтобы подойти к демону. Его тихий голос отчетливо слышен в маленькой закрытой комнатушке, — она была создана на основе реальной истории двух людей Али и Нино, что не могли быть вместе из-за разных национальностей и вероисповеданий. Вопреки всем запретам они поженились, но испытания, предоставленные судьбой, на этом не закончились. На протяжении всей жизни влюбленные отдалялись друг от друга, преодолевали вместе трудности и вновь становились ближе, а их семейный союз лишь крепчал. Но в итоге Али умер в бою, а судьба вновь разъединила их по разные стороны баррикад. — Довольно трагичная история, — вслух сказал Джисон, не отрывая глаз от подсвеченных силуэтов, что медленно приближаются друг к другу. — И от этого реалистичная, — сзади вновь послышалось человеческое звучание. Хан невольно вслушался в суть слов, голос патологоанатома в моменте показался мелодичным, убаюкивающим, — каждые десять минут происходит цикл, за который статуи движутся навстречу и проходят сквозь друг друга, чтобы по итогу все равно разойтись. Каждый трактует смысл, возложенный в скульптуре, по-разному. Мне нравится идея того, что люди, когда-то ставшие друг другу всем, буквально слившиеся воедино, в один момент становятся никем, — Минхо отпил облепихового чая и поднялся с места, подойдя к Джисону и встав чуть поодаль от него, — становятся незнакомцами, знающими друг о друге все. По стеклу с наружней стороны кабины вдруг забили крупные дождевые капли, наверняка холодные. В двух парах глаз отразилась крупная молния, пустившая ростки в разные стороны ночного небосвода. Она в одно мгновенье разрезала тяжелые тучи, словно именно по этой причине землю озарил долгожданный ливень, и скрылась за облаками под грузные аплодисменты грома. Минхо слабо вздрогнул, почувствовав, как эхо оваций непогоды дошло до ушей. Человек и демон находятся на высоте примерно четырех этажей — потрясающий ракурс для того, чтобы рассмотреть скульптуру с наиболее выигрышного вида. Джисон заворожен инсталляцией, это заметно по тому, как изумленно он глядит на медленное сближение героев сцены, заготовленной лишь для них двоих. Один силуэт горит красным, страстным пламенем, взбудораживая мысли Ли. Другой же пылает синим морозцем, обжигая спокойствием демона. Контраст влиятельных, сильных цветов выглядит, словно отчаянное противостояние или гибкий союз, который раз в десять минут превращает двух людей без рук в узел объятий фиолетового оттенка. Ветер проскальзывает через щели металлических фигур, которые напоминают реберные кости, молнии вспыхивают в разных точках неба, но не решаются коснуться статуй, что вновь хотят побыть вместе на еще одно короткое мгновение. Люди часто тонут в делах, учебе и работе, откидывая личную жизнь на будущее, потому что она кажется слишком незначительной на фоне всего остального. А потом ее избегание входит в привычку. Редко видеться с партнером или партнершей становится нормой, как и голодать от недостатка тактильности или проявления чувств. Они привыкли приходить с работы домой поздно вечером, устало целовать любимого человека в щеку и ложиться спать, гася настенный абажур, пока жизнь ускользает из-под пальцев, а шансы наполнить ее счастьем безрадостно сгорают. — То есть это скульптура «Лино»? — спросил Джисон, повернувшись к патологоанатому вполоборота. Минхо непонимающе уставился на демона в ответ, — я соединил имена Али и Нино. — Ты только что дал название их пейрингу? — мужчина цинично выгнул бровь. — Кому, чему?.. — парень тут же нахмурился, не понимая, на каком из человеческих языков к нему обращаются, — это еще что? А, ну да. Как же Минхо мог позабыть, с кем разговаривает? — Забей… — отмахнулся медик и качнул головой, — но Лино красиво звучит, мне нравится. Дождевые капли вдребезги разбиваются о стекло и стекают извилистыми тропинками вниз, собираясь в более широкие тропы. Гроза щебечет у горизонтов над горами и доходит до бухты, рядом с которой стоит колесо обозрения и металлическая скульптура с подсветкой. В воздухе наверняка пахнет морем и мокрой землей, но в одной из кабин аттракциона сухо, тихо и тепло. Интимный шепот атмосферы изгоняет чувство незащищенности у Минхо, отчего ему почти не в тягость находиться в хлипкой беседке, подвешенной на колесе обозрения, словно игрушка на рождественской елке. Сильные порывы ветра все же мешают полностью раствориться в мыслях о чем-то внеземном — отрезвляют. Быть в здравом уме сейчас для них роскошь. Как медику напоминать себе о том, что Хан Джисон остается для него опасным из-за непредсказуемости и неизвестности, если демон просит у него прощения за ошибки прошлого, признается в чем-то личном, старается идти с человеком на контакт хотя бы ради Чонина?.. Возможно, большую роль играет образовавшаяся двухсторонняя привязанность. Не из-за высокодуховного светлого чувства, скорее из-за ощущения повседневности и монотонности. Хан Джисон вошел в жизнь Минхо спонтанно, стал для него вредной привычкой, от которой патологоанатом бы, может, и хотел отказаться раньше, но сейчас он этого не замечает из-за продолжительного нахождения рядом. Джисон как надоедливая работа — в моменте ее ненавидишь, но спустя время после ее отсутствия скучаешь по ней и вспоминаешь как хороший опыт. Люди любят стабильность и боятся перемен, а как быть, если стабильностью стали постоянные перемены? Джисон прикладывает ладонь к стеклу, по которому лупит ливень и сила морского бриза. Раскачивающаяся, подобно рыбацкой лодке, кабина кажется маленьким мнимым укрытием от грозы, что будто следует за Минхо по пятам. В замкнутом пространстве, наполненном запахом специй и пробегающими лучами красно-синей подсветки, у человека и демона есть едва ли не единственная возможность выговориться и обнажить душу без видимых последствий. Они навсегда вонзятся в кожу особыми рунами и оставят после себя след, но вслух не будут озвучены. Две металлические фигуры, состоящие из спиральных пластин, приблизились друг к другу, сливаясь воедино и становясь одним целым. Джисон вновь перевел взгляд на движущуюся скульптуру, внимательно следя за тем, как безрукие силуэты вновь проживает момент близости. На их безликих головах словно залегла глубокая, истошная печаль, ведь Али и Нино известно, что спустя мгновенье они разойдутся снова. Демон впервые увидел что-то настолько чувственное и вызывающее неподдельные эмоции — смешенные и противоречивые, как и он сам в последнее время, что находится среди людей. — Я не боюсь грозы, но мне неуютно находиться на улице во время нее, — еле слышно произнес Минхо, разрезав тишину вместе с очередным громыханием. Грохот неба будто бы вопреки всему попытается уберечь человека, защитить от возможной ошибки, но Джисон все равно услышал его. Не мог не услышать. В желтых глазах отражается мужчина, полный вредных привычек, — или держать окна открытыми. Я знаю, что шаровые молнии не доказаны, но это не мешает мне не рисковать, назову это так, — сказать громче Ли не в силах, он собрал в себе максимум остатков смелости для того, чтобы поделиться чем-то тайным в ответ. О причинах задумается позже, — в закрытом пространстве я чувствую себя в безопасности. — Буду иметь в виду. На шевелящихся губах вздрогнули красные и синие блики, стаканчики чая почему-то совсем позабылись. — Чтобы довести меня до нервного тика? — с изнуряющей улыбкой хмыкнул Минхо. — Чтобы сберечь, — размеренно выдохнул Джисон и добавил следом прозаично, — Чонину не понравится, если ты умрешь, — человеческая насмешка на миллиметр осела вниз, — а мне бы не понравилось, если бы ты умер так нелепо. Патологоанатом невольно затаил дыхание. Это стало для него еще одной вредной привычкой при общении с Джисоном — хитрым беспощадным демоном без капли человечности, ведь он был рожден в союзе бесов. И людям в его сердце не должно быть места. — Признай, у тебя цель довести меня до белого каления? — Минхо попытался вернуть уверенности в чрезмерно личный разговор. — Не совсем понял метафору, но, думаю, суть я уловил. Мне это не нужно, — слабо усмехнулся демон, — вернее не нужно делать это специально. Ты и без того кидаешься на меня, как голодный зверь на антилопу. — Больше нет, — медик отрицательно покачал головой, — мы ведь договорились больше не строить планов на прошлое. — Ты прав, пора взять реванш в настоящем. — Стоп, то есть ты не знаешь слово «пейринг», но знаешь слово «реванш»… Серьезно? — А ты знаешь, что такое «акротомофилия»? — Нет, — неуверенно и немного вопросительно ответил Минхо. — Ну вот и все, — кратко сказал Хан, поставив в споре точку, — я, на самом деле, тоже не знал, — под изумленное выражение лица патологоанатома, Джисон пояснил, — специально решил заучить, догадавшись, что подобный диалог однажды произойдет. Минхо беззлобно усмехнулся. — Спасибо за честность. Они вдруг замолчали.       

И сегодня ночь полна секретов,

Вскроем предубеждения, зашепчем томно молитвы,

И роящиеся вопросы без ответов,

Что ранят не хуже стального лезвия бритвы…

       — Красиво здесь… — еле слышно произнес Джисон, не найдя в себе сил отойти от скульптуры, освещенной контрастными цветами. На подушечках пальцев ощущается холод от стекла, а в сердце непонятное тепло.       

…Это наше предсмертное кредо: кричать о помощи тихо,

С сожалением, жалостью и без фальцетов,

Тем самым, проигрывая битвы.

       — И правда, — словно смирившись, протянул Минхо. Но в противовес он смотрит не на статую, а на искреннюю заинтересованность Джисона к жизни людей. И никто из них не признается: ни Минхо в том, что тайком глядит на инфантильного мальчишку, пережившего сотни, если не тысячи лет, ни Джисон, что впервые заворожен искусством, созданным «прогнившими изнутри» людьми. Чем-то скульптура «Али и Нино» напоминает их самих, но демон и человек пока не в силах заметить этого. Сегодня одна из кабинок колеса обозрения стала свидетельницей секретов, что подобны надписям маркерами на стенах, отпечатавшихся в памяти.              

—⧽꧁ ༒︎ ꧂⧼—

              Совсем скоро пришлось вернуться в суровую реальность, в которой бедная маленькая квартира заполнена бесами. И если с Чонином и Джисоном медик готов свыкнуться, то присутствие Сатаны ощущается чем-то неправильным в его доме. Встреча с правителем Преисподней состоялась раньше расчерченного срока, ведь Ли еще жив в мире людей и не переродился в аду. В иной ситуации они бы вряд ли могли пересечься, Чан сейчас здесь, на Земле, исключительно ради Яна, что по собственной воле жил среди людей целые годы. Теплый свет вытяжки тускло освещает кухню, целуя мрак в пространстве, ставшим слишком тесным для четверых существ крепкой комплектации. Чонин и Чан сидят на стульях за столом, Джисон же лениво развалился на скрипучей табуретке, чуть повернувшись к патологоанатому, что облокотился поясницей на столешницу и сложил руки на груди. Он, пребывая в странном молчании, ждет, пока переполненный чайник, булькающий, пыхтящий и пускающий пар, жалобно засвистит и, тем самым, отрезвит беглые мысли. Вернуться домой как по щелчку пальцев крайне странно для человека, который никогда не сталкивался с законами вне физики. Конечно, в современном мире человечество пришло к тому, что научилось телепортировать атомы на дальние расстояния, но то атомы… Людей перемещать в различные точки света за долю секунду невозможно. Как выяснилось, бессмертным это может быть подвластно, подвох лишь в том, что людям неизвестно о их существовании, если не считать единицы избранных. Минхо же чувствует себя больше проклятым, чем особенным. Совсем недавно он любовался подвижной скульптурой любви в Батуми, находясь в кабине раскачивающегося из-за шторма колеса обозрения, пока в панорамные окна отбивали ритм острые капли дождя, а сейчас Минхо, ощущая холодный пол под ногами, стоит посреди кухни в собственном доме. Ли Минхо — человек науки. Он не может верить во что-то сверхъестественное без доказательств, но они прямо перед ним. Когда-то учёные твердили людям о том, что планета имеет шарообразную форму, а не стоит на трёх слонах и большой черепахе. Когда-то их тоже считали безумцами. Возможно, те, кто голосил о существовании вампиров, Лох-Несского чудовища, Мегалодона и оборотней, тоже были правы? Как отличить выдумку от истины? У каждого она своя. Медик нечитаемым взглядом глядит куда-то в подсолнуховую клеенку и слушает разговоры демонов, которые все-таки существуют. На улице сейчас свежо, тихо и облачно. Комары с любопытством залетают на кухню через открытую настежь балконную дверь и бессмысленно бьются о стены, создавая бегущие тени. Первым делом, когда желтоглазый демон вернул человека домой, Минхо, стыдливо опустив глаза, выслушивал сухие почести от Чана, который искренне благодарил его за помощь возлюбленному тем холодным утром. Мужчина из адского мира делал это строго, будто бы нравоучительно, не выходя из образа монарха перед незнакомым лицом. Сатана и патологоанатом пока притираются друг к другу, испытывая ощутимый в воздухе дискомфорт. Пускай они вынуждено связали судьбы из-за Чонина и Джисона, полноценно проникнуться доверием было бы глупо. В каждом из миров существуют угрозы, допущение которых влечет за собой серьезные последствия. Нельзя себя вести опрометчиво, когда рискуешь умереть в любой момент. — Как давно тебе известно о местонахождении Чонина? — спросил Чан на понятном для Минхо языке, чему тот бесспорно рад. Между демонами и человеком завязалась странная беседа с целью прояснить все возникшие вопросы. У медика появилась прекрасная возможность подслушать разговор и проглотить новую пищу для размышлений в одиночестве. — Я думаю, ты и сам все понял, — Джисон пальцем обвел узор подсолнуха на скатерти. Нога закинута на ногу, поза вальяжная, расслабленная, — почти сразу, как только снизошел в человеческий мир. — Я так и подумал, — мужчина отчеканил кивок и взглянул на ночь через открытую балконную дверь. На улицах Фандертауна сейчас хорошо, в небе светит яркая луна, выглядывающая из облаков, — кстати, красивая татуировка, но непривычно для тебя. Желтоглазый демон слабо качнул головой и кратко постучал пальцами по столу, плотоядно оглядев всех присутствующих. Компания собралась необычная, интересная и многообещающая. Обсуждать татуировки Джисон не желает, ведь его интересует причина, почему Чан, ненавидящий разбрасываться драгоценным временем впустую, прямо сейчас тратит его на сконфуженные помалкивания в отдаленном городке Земли на человеческой кухне. Хан чувствует, как нечто важное ускользнуло мимо него, пока он тащился за патологоанатомом по ночным улицам. Чонин и Чан наверняка что-то обсудили между собой, а сейчас, как ни в чем не бывало, ждут подходящего момента, чтобы забросить удочку новостей, касающихся, по всей видимости, не только демонов, но еще и людей. Конкретно Ли Минхо. Засвистел полный чайник воды, медик снял его с плиты, обхватив горячую ручку засаленной от времени прихваткой, затем залил кипяток в заварник с листьями классического ассама и оставил напиток настаиваться. Минхо вдруг обернулся на стол с подсолнухами и опешил от того, что три пары глаз внимательно следят за его телодвижениями. Несмотря на то, что мужчина смутился из-за неожиданности, он кашлянул в кулак для уверенности и произнес: — Что-то случилось? — Минхо, ты после смерти хочешь попасть в рай или в ад? — в лоб спросил Сатана. Упомянутый едва ли не подавился воздухом и сразу же закашлялся уже по-настоящему, выдавив из себя слабое: — Я еще не думал об этом. Вранье. С самого детства Ли неоднократно размышлял над тем, какого пути ему придерживаться. Когда проживаешь семье верующих, избежать этого не выйдет, учитывая то, как мать постоянно касалась в разговорах темы небес, треклятого ада и того, что все люди — рабы Божие. Воспоминания неосознанно хранят слова по поводу того, что в Преисподнюю попадают за провинность и грехи, которые необходимо искупить после завершения земной жизни. Принято считать, что в аду правят черти, а люди страдают там вечность, упиваясь собственным отчаянием и мольбами о прощении с возможностью переродиться заново. Минхо давно сделал выбор, но озвучить его вслух Сатане не решился, ведь решение далеко в пользу бесов. — Плохо, — деловито прокомментировал Чан, откинувшись на спинку стула. Серые кудри спали на лоб, и мужчина зачесал их назад, чтобы они не мешали думать и не сбивали с того, что он намеревается сказать, — значит, поступим так, — Чан свел пальцы домиком, от чего пустое пространство стало похоже на треугольник, гранатовые глаза словно налились кровью, самой силой Преисподней, — Джисон, — тише позвал мужчина, — насколько я помню, ты не хотел быть в отпуске… — Я хочу остаться в людском мире, — внезапно перебил Джисон, резво перейдя на язык бессмертных, чтобы Минхо не понял, о чем говорят жители ада. Неслыханная дерзость. Никому не позволено прерывать речь самого Сатаны. Разве что, кроме близкого круга общения и тех, кто имеет на это полное право. Хан Джисон хоть и отказался от престола, но кровной связи с предыдущими правителями не лишился. По внутренним законам Девятого Дистрикта демон с рунами и татуировками на шее обязан подчиняться Сатане, независимо от того, что он своевольно отдал возможность править адским миром. Однако порой бес забывает про законы, начинает огрызаться, сжимать руки в кулаки, если принятые решения Сатаны ему не нравятся. Джисон понимает важность иерархии, особенно в тех случаях, когда власть трудно удержать, но он по-прежнему импульсивен и, к большому для всех счастью, осознает это. Наверное, по этой причине Хан не стремится захватить власть. Под его правлением Девятый Дистрикт давно бы сдался, не успев начать процветать. Само собой, это лишь предположения, но они вполне оправданные. Эмоциональность не должна быть связана с политикой и отношениями между мирами, а решения необходимо принимать быстро, на холодную голову и без ошибок. Демон с маковыми полем на плечах и шее не хочет погубить всех тех, кто доверится ему и слепо последует за ним, а потому рационально не вмешивается в управление ада. Ян Чонин являлся претендентом на должность Сатаны после того, как Хан публично отказался от «державы и скипетра», но он бы никогда не смог взять на себя ношу ответственности за народ Преисподней, ведь большей частью души всегда был в человечестве и любви к Чану. Переродившийся человек на должности правителя ада звучит еще хуже, чем импульсивный демон, однако более канонично по людским верам в религию. — Неожиданно, — изумлённо протянул Бан, — этому есть причина? — Есть, — Джисон мельком взглянул на хмурого и ничего не понимающего Минхо, который внимательно слушает диалог, не теряя попыток уловить суть беседы, но при этом не вмешивается и не просит разговаривать на его языке — старается уважать конфиденциальность. Демон расставил локти на столе и скрепил ладони в замке, дельно произнеся, — мне кажется, здесь от меня намного больше пользы, чем дома. Не хочу излишних бахвальств, но я мастерски справляюсь со своей задачей, и несмотря на то что я сейчас выброшен в отпуск по твоим указам, — ехидная усмешка налезла на лицо, не думая сходить, — я убиваю ищеек, а некоторых отлавливаю и отдаю Сынмину в качестве заложников. И потому лично мне, — он акцентировал внимание на последних словах, — кажется, что я должен остаться здесь до тех пор, пока демонам не перестанет угрожать опасность. Только ли все дело в этом? Джисон не знает, он просто так чувствует. — Тогда тебе повезло, — кивнул правитель и, сразу же перейдя на понятный для медика язык, сказал, — потому что я как раз хотел тебе дать поручение защищать Минхо от ангелов, которые могут почувствовать в нем нашу энергетику… — Что?.. — одними губами прошептал вмиг остолбеневший парень. — …до конца войны или до конца его человеческой жизни, — размеренно закончил говорить Бан Чан. Это совершенно не то, что Джисон ожидал услышать сегодняшним вечером. Он открыл рот и закрыл его обратно, не смея поворачиваться к не менее потрясенному человеку, до которого постепенно стал доходить смысл утерянных фраз. Поскольку Минхо не понимает особенного языка бессмертных, он не смог перевести то, о чем разговаривали демоны до того, как Сатана вдумчиво огласил вердикт для человека и приговор для Хана. Однако Ли старался читать и другие знаки помимо непонятных слов: жесты, мимику, тон голоса. Джисон был чем-то взбудоражен, а теперь Чан вслух произнес, что хитрый и опасный бес с насмешливыми омутами обязан его защищать от опасностей до тех пор, пока не закончится конфликт с раем. Противостояние длится свыше пятисот лет и до сих пор не разрешилось. Что если Джисону действительно придется беречь жизнь патологоанатома до каноничной старости, и как Хан сам к этому отнесется? Благо, что Минхо априори не сможет прожить столько. Астматики редко дотягивают до пенсионного возраста. В кухне вдруг заморгал свет, неприятно давя на зрение патологоанатома. Минхо так и не понял, почему с электричеством постоянно случаются неполадки, когда в его квартире находится демон. В этот раз их трое. Техника работает с перебоями: то резко затихает, погрузив дом в мертвую тишину, то привычно шумит, успокаивая. На микроволновой печи пропадает время и появляется обратно, холодильник перестает гудеть и через секунду начинает заново. Одновременно с этим в открытые оконные рамы бьет ветер, раскачивая балконную дверь, и запуская внутрь квартиры первые, еще зеленые опавшие листья. Погода заметно портится. Неужели снова будет гроза? Она взаправду следует за Минхо по пятам. А ветер словно хочет защитить Хан Джисона, появляясь в тот момент, когда он чем-то недоволен или зол. Бури словно хотят влезть в его бунт со всем миром и собственными эмоциями, желают стать участниками противостояния беса с самим собой и различными чувствами, причины которых он не понимает. Заметив наивысшую обескураженность в янтарных впадинах глаз, Чонин поспешил сгладить углы. Он мягко произнес, поднявшись со стула и подойдя к другу поближе, чтобы мягко, по-человечески прикоснуться к его плечу: — Чан попросил меня вернуться домой из-за начавшейся войны, — сказал он на языке демонов и ангелов, чуть крепче сжав чужое плечо, — я не могу бросить Минхо одного, учитывая, что он теперь в опасности из-за меня, — человек напряг слух, услышав свое имя в суматохе неясной для него речи, — если я не могу больше оставаться на Земле, то за Минхо должен присматривать кто-то другой… Стало только хуже. — Какого черта? — воскликнул Джисон, резко поднявшись из-за стола, — я вам кто, Библейский Цербер? — Ты все равно всегда находишься рядом с ним, как мне сказал Чонин, — бес с гранатовыми омутами сатирически приподнял бровь. — Я не собираюсь защищать человека, — по слогам грубо чеканит юноша, снаружи слышится утробный реквием грома. В этот раз медик не вздрогнул, он полностью сосредоточен на напряженном разговоре между его другом, Ханом и лицом ада. Джисон закусил губу, прежде чем гневно выпалить, обращаясь к Чонину, — то есть ты уматываешь жизнь себе строить, а я должен нянькой бегать, чтобы этот человешика не встрял в проблемы? Вместо того, чтобы спасать наш народ. — За языком следи, — грубо выпалил Чонин непривычным для Минхо и Чана голосом. В противовес он защищает вовсе не себя, — не говори так о нем. Сатана с удивлением переводит взгляд на возлюбленного, что за эти несколько лет сильно поменялся непонятно в какую сторону. Он стал более мудрым, чем при жизни в Дистрикте. Возможно, взгляды демона с крашеными бордовыми волосами и человеческими карими глазами стали настолько отличающимися, что они просто-напросто теперь не сочетаются с мировоззрением Бана. Всё-таки они долгое время не виделись и не общались. Но обоюдно скучали по друг другу. Загвоздка в том, что любовь не приравнивается к чувству привязанности и ностальгии по-прошлому, сейчас былые отношения демонов держатся лишь на воспоминаниях о них. Чонину и Чану предстоит слишком о многом поговорить. Исход неизвестен. — Это твой дружок, и не я должен за ним следить, — Джисон сложил руки на груди, не глядя на заметно притихшего мужчину, что прямо сейчас пытается совладать с нарастающей паникой и приступами астмы. Минхо страшно от непонимания и неприятно ощущать, что его лишают выбора, пока он добровольно слушает о том, как бы более удачно это сделать. Медик чувствует себя обузой, неудачником, с которым никто не хочет вставать в пару на уроках физкультуры, — давай я его прям здесь убью, а? Сразу в рай попадет и нимб обретет, — зло улыбнувшись, процедил Джисон и дернул плечом со свежей тату. — Я не против остаться и защищать его сам, — едва не рычит парень в ответ, стиснув зубы, — в конце концов, у него могут начаться проблемы именно из-за меня. И это моя забота, — с нажимом добавил тот, пытаясь донести мысль не столько Хану, сколько Сатане. Атмосфера в кухне накалилась до предела, Чонин и Джисон напоминают голодных псов, что не могут поделить один кусок мяса. В конкретном случае у них все происходит наоборот, ведь бесы не могут определить человека в одну из сторон. Желтоглазый демон не желает брать на себя ношу ответственности за чью-то жизнь, в особенности за человека, ничего не стоящего для адских интересов. Минхо никакой не особенный, он стал хранителем тайны о мироздании совершенно случайно. Джисон не хочет допускать мыслей о привязанности, он окончательно запутался в том, что испытает ко всем людям и их творениям. Со всех сторон в него летит поток смешанной информации о человечестве, а после предвзятость ломается и одновременно с этим укрепляется в сознании демона. Во что ему верить, когда нет одной сбалансированной точки зрения? Везде обман. Изначально Джисон старался минимально оберегать патологоанатома из-за чувства вины перед другом, который в моменте стал ему казаться чужим. Чонин настойчиво хочет видеть в людях добро и свет, несмотря на то, что ему постоянно твердили в Преисподней. Хан сам не заметил, как стал позволять себе больше лишнего за пределами мизерной поддержки демону, но продолжил ссылаться на всю ту же безопасность Минхо ради Чонина. Желтоглазый демон сам не заметил, как стал проводить с медиком больше времени, специально возвращаясь в квартиру, в которой никогда не был желанным гостем. У него легко получалось обманывать себя самого, переубеждая в истинных мотивах. Джисон настойчиво подавляет любопытство и связанное с ним желание изучить человеческий мир, а открывать в нем что-то новое гораздо интереснее вместе Минхо. Его тоже хочется узнать получше. Как человека. Как личность. Он поверил в ту ложь, которую целенаправленно выстроил вокруг себя, чтобы никому не признаваться в возникшей симпатии и заинтересованности к человеку. В первую очередь, себе самому. Джисону до этого дня нравилось умываться внушениями о ненависти к людям, куда хуже, что она никуда не делась, лишь приступилась. Но Минхо нельзя сравнивать с остальными людьми. Он сильно выделяется на фоне с остальной серой массой, что попадалась Хану во время путешествий по странам. Для парня необычно думать, что к Ли Минхо он не испытывает никакой ненависти. Если вспомнить те чувства при знакомстве в морге и самую первую совместную встречу с Чонином, можно найти огромную разницу между отношением к человеку тогда и сегодня. Быть может, влияние культуры людей, упорство медика и его некая принципиальность сыграли на том, что Джисон проникся к Ли уважением. Наверное, его впечатлила смелость патологоанатома, когда тот бросил демону ответный вызов, подставив у горлу нож? Тяжело сказать, с какого именно момента начала проявляться эмпатия. Мужчину будто бы хочется узнавать: его привычки, слабости, достоинства и недостатки. Хан невольно стремится найти в медике что-то такое, на что потом можно будет указать. Сейчас Минхо позиционирует себя как гордый идеальный человек, демон из вредности хочет найти в нем недостатки, чтобы растерять интерес. Однако ему нравится спорить с мужчиной, злить его и получать кисло-сладкое удовольствие от очередного закатывания карих глаз из-за сумбурных фраз демона. — У тебя нет опыта в убийствах ангелов, — процедил Джисон, постепенно успокаиваясь. Ему было нужно куда-то выплеснуть гнев. Он тяжело вздохнул, зажмурился на секунду и, стиснув зубы, нехотя промолвил, — и ты нужен Чану… — из уст это прозвучало ничтожно жалко, — черт. — Если Минхо захочет в рай, это станет отличным шансом, чтобы поскорее расправиться с нимбом, если до этого времени мы не справимся сами, — внеся голос здравого смысла в поток бурлящей реки, произнес Сатана, — нам нужны связи в раю, Джисон. Про существование Минхо словно вовсе забыли. Человеку тревожно слышать собственное имя в разговоре демонов, когда Чан совсем недавно сказал, что желтоглазый бес обязан ему сохранить возможность умереть естественной смертью, а не в следствие убийства. Мужчина чувствует, как в горле пересыхает, а в легкие кислород поступает через силу, но на него никто не обращает внимания. Все больше похоже на сон при высокой температуре или гротескный анекдот, но никак не на реальность. Чонину больно слышать, что Чан говорит про его друга как о разменной монете, однако он осознает, что Бан неспроста использовал именно эти слова. Сатана умный и расчетливый, и ему хорошо известно, на что нужно давить, чтобы получить желаемое. Уговорить Яна вернуться домой получилось в похожей манере — нужно лишь знать, к чему клонить. — Хорошо, — сжато ответил Джисон, обратив внимание на шумное сбитое дыхание Минхо в попытках успокоиться. Больше похоже на паническую атаку, быстро среагировавший Чонин подал медику его ингалятор и что-то прошептал на ухо, пока демоны сосредоточены друг на друге и выяснении отношений, — но я согласен его защищать только от ангелов, — именно так звучит последняя попытка избежать приговора, — хотя какая разница? Даже если его убьют эти райские ублюдки, он все равно в рай попадет. А при связи с демонами они могут попытаться натравить его против нас. — Вот и попытайся оставить у него хорошее впечатление о демонах. Считай, дипломатическая миссия, — спокойно ответил Сатана, — он должен умереть своей смертью, — величественно прозвучало следом, — я ясно дал понять? Джисон хочет огрызнуться, сказав что-то ужасное, чтобы насолить на открытую рану и, тем самым, сделать Чану больнее. Бесу кажется, что таким способом окружающие могут почувствовать внутренние переживания юноши и посочувствовать ему, наглядно оказавшись в чужой шкуре. Это еще раз подтверждает, что Хану нельзя быть связанным с властью. Вопреки всему парень молчит. Все же большая часть, несмотря на обиду, понимает, что перед ним стоит близкий ему друг, некровный брат. — Это несправедливо… — жалобно шепчет Джисон. В этот момент его душа рвет и мечет, от безысходности она разрывается на части. Бес сломлен собственным бессилием. Раньше демон мог быть сам у себя на уме, появляясь только в те мгновенья, когда становилось скучно или же интерес, наоборот, превосходил тоску. Он не зависел от обстоятельств и мог себе позволять думать, что стремится находиться рядом с Минхо, потому тот не безразличен Чонину, а Джисон уважает выбор Яна даже невзирая на то, что совершенно не понимает его мотивов и причин. Согласиться на подобную авантюру с защитой человеческой жизни означает связать себя узами обязательств и возложенных надежд как минимум от Чана и Чонина. Каждый из родных будет знать о странной «миссии» Хана. Демона, что всегда с пренебрежением относился к людям, вдруг заставили оберегать одного из них от смерти. Иронично. Чан вдруг неспешно подходит к Джисону, пока в тесную кухню проникает необходимый для Минхо свежий воздух. Сквозняк размашисто посвистывает над ухом, облизывает ступни ног и сбегает в другие комнаты. Это короткий миг, когда можно смело открыть все окна и насытить дом слиянием запахов йода, земли, хвои и тины. Молнии еще не успели начать буйствовать, а комары сдуваются сильными порывами надвигающегося урагана и не могут лететь на свет. Бан вдруг неощутимо касается Джисона, приобнимая его за плечи, словно шарфом укрывает. Через секунду они оказываются в совершенно другом месте — на одном из побережий ада, где волны, отливают красным оттенком и бурно пенятся, а на винном небе проплывают воздушные облака. В Дистрикте сейчас правит ночь. — Пожалуйста, Джисон, — шепчет Чан, крепче сжимая тело демона. Морской бриз щекочет нос, соленый воздух рисует на оголенной коже, а чувствовать объятья на себе непривычно. После тесного общения с Чонином Чан перенял многие его привычки. В общем-то весь ад их подхватил. Это было несложно, когда переродившиеся люди, не отвыкшие от человеческой жизни, вносят свои традиции и правила. Лишь единицы продолжают отвергать современные тенденции, среди них бо́льшая часть чистокровных бессмертных, в числе которых и Хан, — я очень боюсь потерять Чонина. Если рай настроен меня найти, то ангелы рано или поздно узнают о нем, как и о том, что Чонин живет среди людей. Если он останется здесь, они обязательно найдут его, — едва слышно хрипит мужчина, повернув голову к бескрайнему морю и безликой луне. Беспокойный ветер заглушает рев израненного сердца. Глубокие алые глаза на фоне белого светила кажутся сочнее, влиятельнее, — я не могу его потерять. Я не могу его потерять насовсем. — Я тоже, — Джисон вздыхает и боязливо приобнимает друга в ответ, ладонями дотрагиваясь до широкой теплой спины. Непривычное ощущение, неоднозначное. Чан положил подбородок ему плечо, мягкая ткань рубашки щекочет кожу. Холодный песок продавливается под босыми ногами, наваливаясь сверху. В какой-то степени он отрезвляет. Хан почему-то мимолётно вернулся воспоминаниями в кабину на колесе обозрения, то мгновенье казалось тихой гаванью на фоне всех проблем, сейчас похожий случай. Может, Джисон и кажется закостенелым эгоистом, но когда речь идёт и его родных, демон привык наступать на горло логике и возносить самопожертвование на пьедестал, предполагая, что сможет угодить близким. И это совершенно нормально, когда кого-то любишь и по-настоящему ценишь. Сравнимо с тем, когда недовольно ворчишь, но все равно делаешь ради того, чтобы кто-то небезразличный сердцу улыбнулся или немного порадовался. Проблема бессмертных в том, что они могут испытывать позитивные чувства, как и их создания — люди, вот только первые никогда не признают человечество наравне с собой. Лицемерие в полной красе и наглядный пример того, как на все живое влияет пропаганда тех или иных ценностей. Отсюда вытекают противоречащие друг другу феномены, на которые почему-то закрывают глаза. Религия с принижением Преисподней и вознесение несуществующего Бога, ответная ненависть демонов к людям и ангелам, а в выигрыше всегда те, кому тысячелетиями преподносят грамотно сфабрикованную ложь. Власть правит тремя мирами едино. За нее рвут глотки, ради нее лишаются человечности и становятся мерзавцами. Жертвами обстоятельств всегда будут те, кто хочет спокойно жить в гармонии, верности и любви. Мгновенье спустя демоны отстраняются друг от друга и перемещаются обратно в ночной Фандертаун, в котором дирижирует дождь с грозой. На полу осталась горсть песка, и будь у Минхо сейчас хорошее настроение, он бы обязательно подколол их, но вместо него это сделал Чонин. В присутствии Сатаны Ян ощущает небольшой процент неловкости, что вполне оправдан в его случае, однако она не мешает ему вести себя как обычно и удивлять Чана, который с момента их встречи смотрит на юношу совершенно по-новому. С первого взгляда прошлая и нынешняя версии сильно отличаются, так ли это, если копать в сердце глубже, предстоит узнать позже. — Что ж, хорошо… — смиренно тянет Хан на понятном для Минхо языке и глядит на него в упор. Он смирился, взаправду смирился, — чахоточный умрет только своей смертью. Кури больше и переродишься быстрее. — Что?.. — просипел Минхо, горло стянуло от сухости после курения. — Он не чахоточный, — привычно упрекнул Чонин, поправив Джисона с целью защитить достоинство медика. Но на самом деле, он заметно успокоился после того, как демон согласился, — Джисон тебя защитит в случае опасности, — обращаясь к Минхо, тепло улыбается Ян и берет в руки кружку с чуть остывшим черным чаем. Мысль о том, что теперь он действительно с чистой совестью может вернуться домой, неимоверно радует. Сказать честно, Чонин успел соскучиться по некоторых жителям ада, что безвыходно находятся на территории Преисподней и трудятся на благо мира. Конечно, Сынмин пробыл на Земле тридцать лет, однако он время от времени появлялся в зоне видимости демонов и не забывал с ними коммуницировать. Джисон тоже постоянно возвращается домой с земного края, хотя находится в людском мире совсем ничего. У каждого разный порог одиночества, из-за которого разумные живые существа раньше или позже начинают скучать. — Да это меня от него защищать надо, он бешеный, — фыркнул медик, что мыслями находится совсем не здесь. — А ты больно разговорчивый, — усмехнулся Джисон и взял со столешницы свою любимую кружку с цветной надписью «дохлёбывай и уёбывай». Про чай почему-то все позабыли, надо это исправлять. И пусть весь мир подождет. За окном гремит, земля содрогается с накренившимися от ветров соснами и дрожащими листьями на других деревьях. На побережье сейчас наверняка выгуливаются барашки — пенные волны, взбалтывающие морское дно. Спустя время Минхо каждому поставил на стол кружку с чаем, а сам вновь облокотился на столешницу, потому что на кухне стоят всего два стула и скрипучая табуретка. Ему не хватило место, но медик решил побыть гостеприимным. Он делает глоток теплого чая и неосознанно прокручивает в голове недавнюю реакцию Джисона на просьбу Чана. Патологоанатом вспоминает совсем недавнее путешествие в Батуми, которое по ощущениям было неделю назад, и хмурится, раз за разом вспоминая то, как Минхо и Джисон открылись друг другу. Жизнь Минхо не готовила к подобному. Подумать только, у него на кухне сидит Сатана и беззаботно пьёт чай, с любопытством рассматривая интерьер и электронную технику, работающую через раз из-за ветра. Однако по большей части он отвлекается на подобные мелочи не из-за неподдельного интереса к людской культуре, а ради того, чтобы не смущать Чонина непрерывным переглядыванием. Видно, что того времени им не хватило для того, чтобы восполнить упущенные дни. Вдруг о стену ударилась подвижная часть окна, от чего старая штукатурка на лоджии откололась и упала на пол. Ветер резко захлопнул раму, а через мгновенье по тонкому стеклу забарабанили первые крупные капля проливного дождя. Минхо старается наслаждаться летней беззаботностью в центре осени, ведь в Фандертауне грозы проходят не круглый год. Конечно, они иногда могут быть в конце весны, в начале осени или даже в середине февраля, но это редкость. Чаще всего осенью царствует меланхоличная серость, уныние и постоянное желание спать. Многие страдают от нехватки бодрости и продуктивности, а из-за обильной влажности холод в городе ощущается гораздо острее, чем в месте с сухим климатом. — Я тебя не бросаю ни в коем случае, — спустя какое-то время говорит Чонин другу, когда тот вышел на балкон, чтобы закурить и обнулить эмоциональность, — ты даже не почувствуешь разлуки. Просто теперь я вернусь в ад ради твоей же безопасности, видеться сильно реже обычного мы от этого не станем, — хмыкнул он тихо. Минхо сделал новую затяжку и постучал пальцем по сигарете, сбрасывая пепел в жестяную банку, — буду так же бесцеремонно к тебе врываться домой, как этот кретин, — он качнул головой в сторону кухни, где сидят Чан с Джисоном. Догадаться о ком речь не составило труда. Минхо ехидно усмехнулся, — шучу, я не перестану звонить в звонок или стучаться. — Хорошо, — кивнул медик и потер затекшую шею. В открытом окне шумит дождь, будто кто-то жарит на сковороде еду, горький смог утекает на свежий воздух в остальную пасмурность Фандертауна, вязь облаков мерцает многочисленными молниями. — Ты уверен, что все хорошо? — с беспокойством спросил Ян, обняв себя за плечи руками. В этот момент вновь протяжно зарычал гром. — Думаю, да, — слабо улыбнулся Минхо и сделал финальную затяжку, пламя покраснело и стремительно съело бумагу с никотином, — мне нужно время, чтобы привыкнуть. Но если ты говоришь, что ничего не поменяется… — многозначительно протянул мужчина. — Ты от меня никуда не денешься, — заверил демон, чьи бордовые волосы сразу же потемнели после того, как Ли втоптал бычок в баночку с окурками. — Я знаю. И я рад, что ты наконец-то смог увидеться и поговорить с… — он попытался обозначить статус демона в жизни Чонина, но пока говорить об этом слишком рано, — Чаном. — Спасибо, Минхо, — еле слышно прошептал юноша. В одних карих глазах застыла благодарность, в других — полное понимание и лёгкая тревога. Через время странная компания еле уместилась на крошечной кухне. Джисон как-то молчаливо елозил ложкой по дну кружки, размешивая сахарные кристаллы. Над головами иногда моргала лампочка, со стороны балкона хрипела гроза, убаюкивая каждого горожанина Фандертана, кто не спит в столь позднее время. В квартире Минхо на короткое и драгоценное время наступила тишина после сильного шторма, когда на земле валяются поломанные из-за ветра ветки, а улицы еще не успели высохнуть от продолжительного ливня. Минхо в разговоре занял позицию слушателя, он иногда отвечал на какие-то безобидные вопросы от Чана, что пытался его расшевелить, но больше молчал и наблюдал за демонами. Атмосфера не располагала к веселью, но предложила взамен ненавязчивый уют. Вечер, перешедший в ночь, измотал каждого присутствующего. Даже тех, кто намного реже устает физически, чем простые смертные. От эмоциональных потрясений не застрахована ни одна нервная система, разговоры ни о чем за столом с подсолнухами предоставили немного времени на восстановление. Каждый наверняка будет рефлексировать по отдельности, думая о своем, но до этого часа необходимо сбавить груз напряжения. Древние существа с юношескими лицами вновь заговорили о чем-то непонятном для человека. Минхо спокойно подал голос, обратив внимание трех жителей адского мира: — Пожалуйста, разговаривайте на моем языке. Я вас совсем не понимаю… — Извини, — неожиданно с нескрываемой робостью улыбнулся Чан, — мне пока сложно привыкнуть, что все люди разговаривают на языках, отличаемых от нашего… — он задумался, — междумирного? — мужчина задумчиво поднял бровь, — если уж изъясняться на ваш лад. — А сколько вы их вообще знаете? — решил попытать удачу Минхо. — Все, — легко ответил Сатана. Мужчина не удивился, он предполагал что-то подобное. — Кроме языка сленга, — беззлобно усмехнулся человек, совсем не скрывая зависти. — Люди в пятьдесят перестают понимать молодежный сленг, — добродушно сказал Чонин, заметив то, как на него посмотрел демон с красными глазами, — любой язык меняется рано или поздно. Так и сидели. Пили чай и смаковали общую рефлексию на четверых.                          

—⧽꧁ ༒︎ ꧂⧼—

                     Минхо вышел из ванной после душа, вытирая волосы застиранным полотенцем. За ним тянется шлейф приятного запаха, на котором пару раз акцентировал внимание Джисон, что совсем недавно исчез из квартиры вместе с остальными демонами. Какое-то время они вчетвером пили чай, но позже Чан и Чонин покинули кухню, а вместе с этим и человеческий мир. Второй ласково улыбнулся медику и заверил, что никогда не оставит его. Хан в это время сидел за столом, ковыряя ложкой в сахарнице и после засовывая ее себе в рот. Он перетирал сладкий песок зубами, лениво подпирал щеку ладонью и периодически закатывал глаза на моментах эмоциональности в стиле «типичного человека» по мнению желтоглазого беса. Когда Чан и Чонин ушли, Джисон остался ненадолго подольше и зачем-то помог помыть кружки, совершенно не умея этого делать. Патологоанатом не знает, что его поразило больше: бытовая инвалидность юноши или проявление желания убраться на кухне. Он протирал клеенчатую скатерть с подсолнухами как раз в то время, когда Хан подошел к раковине, взял губку и по памяти начал гладить чайные кольца на посудине вместо того, чтобы тереть их твердой стороной. — Ты еще за ушком ее почеши, — не удержался от комментария Минхо, что в ту секунду застыл на месте, нависнув над столом с тряпкой в руке, — вдруг она мурлыкать начнет. Джисон сразу же отбросил губку, словно испугавшись, что его застали за чем-то ужасным. Минхо глядел на него изумленно, и хотя ему потом пришлось перемывать кружки, спонтанный порыв демона он не мог не оценить. А Джисон после того, как оказался застуканным с поличным, тактично ретировался в неизвестном направлении, оставив медика с миллионом открытых вопросов. Минхо зевнул и открыл дверь в спальню, застыв на пороге с влажным полотенцем в руках. Не успел он включить свет, как заметил у окна сгорбленный силуэт, сидящий на подоконнике и рядом с ним настольную лампу. Мозг патологоанатома не успел переварить уведенное и испугаться, потому что на него тут же обратили внимание янтарные глаза, переливающиеся электричеством в темноте комнаты. А на устах заиграла излюбленная лукавая и слегка насмешливая улыбка. Будто не было того откровенного разговора у скульптуры вечной любви и красноречия после того, как Сатана своими словами ошарашил обоих. — Ты что тут забыл? — возмущенно спросил Минхо, нахмурившись. — Читаю. — В моей спальне что ты забыл? — с нажимом повторил мужчина, проходя вглубь комнаты. Через несколько секунд после того, как Ли подумал, что его игнорируют и уже начал раздражаться, Джисон вдруг фривольно облизал кончик большого пальца и с громким для ночной тишины хрустом перевернул страницу книги, которую держит в руках. На теле все та же черная рубашка, сползающая с плеча из-за того, что не до конца застегнута, а на правой ключице цветет маковое поле несмотря на глубокую ночь. На носу у демона сидят очки с крупной оправой, в стеклянных линзах виднеются блики от лампы и ехидство. — Сон твой охраняю, — Джисон наклонил голову вбок, смольные волосы треплет проходящий мимо ветер. Одна нога согнута в колене, вторая свешена с подоконника, — у меня приказ как-никак. — Пошел прочь отсюда. — Я уже удобно устроился, — он беззаботно пожал плечами, внешне никак не реагируя на недовольство медика. Но внутри расплывается какое-то необъяснимое удовлетворение. — И? — Минхо выжидающе сложил руки на груди. Окно в спальню открыто нараспашку, из-за чего звуки природы очень хорошо слышны: нарастающий гром, продолжительный ливень, бьющий листья декоративного винограда, что оплетают фасад дома на утесе и мох на крыше. Тем не менее, уличный шум, по всей видимости, никак не мешает демону глотать абзац за абзацем, подставив тусклый свет к страницам. Книга довольно толстая и увесистая, такие у медика перестали пылиться еще времен обучения в университете, а потому Джисон ее наверняка нашел где-то в другом месте. Мужчина захотел поинтересоваться, что тот взял себе почитать, но гордость оказалась выше. Однако от Джисона не укрылось любопытство взгляда, обращенное к предмету в его руках. Очки вдруг скатились с переносицы на кончик носа, обнажив в полной мере необычайно прекрасные омуты, в которых умещается слишком много всего несовместимого. — И если ты будешь бессмысленно тратить время на препирания, то меньше поспишь. Поэтому заткнись и ложись спать, — бессмертный парень с деловитостью поправил очки указательным пальцем, не сводя внимательного, но в то же время несерьезного взгляда с патологоанатома, — и не мешай мне читать. — Удивлен, что ты умеешь, — съязвил Минхо, закатив глаза. — Это сказки на ночь. — Тогда все понятно, — тихо буркнул человек. Но Джисон прав. Тратить время на ругательства бессмысленно, ведь юноша все равно не уйдет сейчас. Отчего-то Минхо в этом уверен. Человек взглянул сначала на кровать с незаправленной постелью, а после вновь на Хана, что невозмутимо уткнулся в книгу, словно медика здесь и вовсе нет. По небу, затянутому свинцовыми тучами, вдруг пошла стрелка — электрическая молния. Вспышка, сопровождаемая громовым рыком, отпечаталась на стене и погасла. Ли почувствовал себя некомфортно из-за открытого нараспашку окна, но лег на кровать, неловко укрывшись второй простыней вместо одеяла. Под чем-то плотным спать не получается, когда погода, игнорируя календарную осень, оттягивает август подольше. Минхо улегся на спине и сложил руки на животе, чувствуя себя мертвецом в гробу, которого готовят к похоронной церемонии. Сна ни в одном глазу из-за ощутимого присутствия демона в его личном пространстве. Одно дело проводить время с Джисоном на нейтральной территории и совершенно другое — позволять ему нарушать комфорт уединения с самим собой. Патологоанатом не хочет, чтобы Хан видел его уязвимым во сне или из-за тревоги засыпать в течение грозовой погоды, пока открыто окно. Он довольно долго и шумно шебаршит простынями, вызывая тихие смешки со стороны, прежде чем в очередной раз перевернуться на спину и обреченно выпалить: — Я не смогу так уснуть, закрой окно, — устало требует Минхо, до ушей тянется очередной кашель хронического грома, что нескончаемо похрипывает над маленьким городком в зеленых горах со скалами, — пожалуйста. — Душно же, — Джисон беззаботно тянет уголки губ и отвлекается от текста, поправив сползшие на нос очки. Он тут же сталкивается глазами с человеческими, между ними завязывается безмолвная борьба воспоминаний. Совсем недавно Минхо поделился с бесом чем-то более или менее сокровенным, а Хан будто уже забыл об этом. На миг Ли почувствовал, что его задело равнодушие демона, он попытался встать с кровати, но Джисон внезапно остановил его своим голосом, — я тут сижу, поэтому спасу, если вдруг на тебя захочет напасть молния через окно, — нога неспешно покачивается туда-сюда, — приму удар на себя, так уж и быть, — напускное самодовольство закончило поток вполне серьезных слов. Минхо не сдержался и как-то грустно хмыкнул. С необъяснимым сожалением. — Ты-то? Ты же сбегаешь постоянно. — А если я скажу, что не сбегу? — внимательные янтарные глаза изучающе пронизывают человека, на чьем лице в данную минуту много различных эмоций. Самая главное из них недоверие. — И почему я тебе должен верить? — Минхо скептически выгнул бровь, безрадостно усмехнувшись. — Чахоточный, спи уже, — Джисон закатил глаза и чуть тише произнес, — я пообещал быть рядом, — однако мужчина все же его услышал. — Ты ждешь моей смерти, — вспоминает Ли. — Но не нелепой, напоминаю. Умереть из-за удара молнии глупо и смешно. Минхо цокает и отворачивается к стене, не желая больше разговаривать с самой заносчивой личностью, которая ему когда-либо встречалась. Без привязки к ангелу, демону или человеку. В первую очередь, Джисон личность, а потом уже бес и балбес. Головой патологоанатом упрямо чувствует внушительное присутствие Хана поблизости. Он также слышит то, как гремит гром и льет дождь, отбивая по крыше и земле быстрый ритм. Ли Минхо до самых ушей накрывается простыней, заматывая себя в своеобразный кокон. Так это дает ему мнимое чувство безопасности перед внешним миром. — Не дай Бог ты уйдешь… — О, я как раз Библию читаю, — Джисон бодро трясет книжкой несмотря на то, что мужчина этого не видит. — Балбес… У Минхо нет сил спрашивать, для чего Хан вообще ее читает, но он решает довериться вопреки всему. — Небеспокойной ночи, — тихо пожелал Джисон, откинувшись затылком на стену. На бедре свешенной вниз ноги ощутимо лежит Библия, в которой истина поделена в несколько десятков раз. Теперь самая популярная в человеческом мире книга действительно не больше, чем вымысел, что учит целые поколения людей бояться попасть в ад после смерти. Джисон и не думал, что медик захочет ему сказать или пожелать что-нибудь в ответ. Ли же долго тупил взгляд в стену, размышляя о тяжелом насыщенном дне, который, к счастью, подошел к завершению, пускай и не совсем логическому. В памяти всплывали недавние моменты, обрывки фраз и эмоции. Везде в воспоминаниях преимущественно мелькал один Хан Джисон, который слишком много стал появляться в жизни медика и, подобно ветру, беспокоить морскую пучину сердца Минхо. Нестареющий демон каким-то образом обрушивает на всегда стабильном и ровном побережье души страшные волны, бьющиеся о трухлявые волнорезы. Даже после того, как бури отступают, пенные брызги все равно россыпью ощущаются во влажном воздухе. Минхо подумал, что услышал пожелание не беспокоиться ни о чем, но на самом деле Джисон оттолкнулся от слова «небеса», понимая, что человек, вероятнее всего, захочет переродиться именно в раю, как и предположил Чан. Тот вопрос был риторическим. Никто из людей не хочет оказаться в Преисподней — страшном месте для искупления грехов по мнению многих. Каждый человек привык страдать, и после смерти он смеет лишь мечтать об умиротворении и штиле в закрытой бухте собственной души, где его никто больше не побеспокоит. Какая ирония, когда самоубийца лишает себя жизни, думая, что подобным образом может прервать круг мучений и избавиться от всех тревог, а попадает совсем не на небеса. Наутро, когда Минхо проснулся, демона не оказалось ни в комнате, ни на кухне, ни во всей квартире. В спальне витает свежесть, запах хвои и мокрого асфальта после дождя, будто бы окно закрыли совсем недавно, убедившись, что гроза закончилась. На подоконнике лежит толстая книга с закладкой внутри, рядом стоит выключенная лампа. Можно ли это считать оправдавшимся доверием или же следует брать в расчет только то, что Джисон в очередной раз бесследно ушел?