Крысиный король

А в порту ожиданье прибытья больших кораблей

И вся в белом с подзорной трубой замерла на балконе жена капитана,

Драит бляхи и ружья, готовясь к торжественной встрече, охрана…

Только им никогда не приплыть. Королева, мне жаль, но есть вещи сильней.

© С. Калугин и «Оргия Праведников» — «Станция мертвых сердец»

— Ты отправляешься в изгнание, — бросает Ахилл хмуро. Священные змеи, свернувшиеся у основания его трона, с тихим шипением поднимают головы, пробуя воздух раздвоенными языками. Они большие и выглядят впечатляюще, но безвредные. Его ванактисса, видимо, совсем поглупела, если думала, что может пренебрегать его приказами. Сейчас, после того, как великие цветущие царства погибли, не выдержав эпидемий, неурожаев и последовавших за ними войн, многие вожди и василевсы осколков выживших забыли древнюю Правду, предписывающую не проливать кровь своей общины, кроме как в жертву богам, без крайней необходимости, и предпочитают казнить смертью преступников и личных врагов. Но Елена — одно из немногих существ здесь, что помнят ахейскую молвь, поэтому Ахилл не считает возможным упокоить ее, как казнил бы преступника из покоренных народов. В его родной земле есть обычай привязывать трупы убийц к колеснице за ноги, а некоторые из скифских племен поступают схожим образом, но проще — не к колеснице, а к лошадиному хвосту, и не трупы, а заживо. Так что пусть ценит его милосердие. — На север, где поля сменяет мрачное темнолесье, за границу моих владений. Если ты еще хоть раз появишься на моей земле, тебя ждет смерть. Окончательная. Упокоить поднятый труп вроде них не так сложно — всего-то отрубить голову да сжечь. Если колдовским огнем, то и голову отрубать необязательно. Жгучим волшебным пламенем любил кидаться белобрысый «воплощенный бог» Вилусы, но тогда Ахилл еще был живым. Да и под пламя повезло не попасть, только под стрелу. — На север?! — с обманчиво-нежного лица Елены исчезает презрительная гримаса, небесно-голубые глаза горят испугом и злобой. Второе для нее обычно, но страх она показывает крайне редко. — Но там же только лес да болота! И людей нет, только чудовища из Подземного царства! Медведи, волки-оборотни, собаки с кабаньими головами… В общем, боится, что жрать там некого. — Чудовища из Подземного царства? — Ахилл смеется, пытается остановиться, чтобы не пугать подданных, да не может. Это действительно смешно — кто они сами-то, по ее мнению? Сама настолько поверила, что является светлой богиней — подательницей всех благ, что совсем позабыла о неприглядной истине? — Подумаешь, одним больше… Там, на болотах, как ни удивительно, и люди живут. Маленькие разрозненные племена охотников. Говорят, они все колдуны и могут превращаться в лягушек, а их женщины мечут икру. Изредка они выходят из лесов, приплывая на утлых лодках по рекам на юг, чтобы выменять красивые пушистые шубки северного зверья на оружие и припасы. — Ты не имеешь права так поступать, мой супруг, разве я твоя рабыня?! — своих рабынь она обычно бьет ногами и таскает за волосы, Ахилл так с ней никогда не поступал. Увидев, как она избивает старушку, он в первый раз подумал, что прекрасная золотоволосая жена ему неприятна, хотя, казалось бы, знатное лицо может поступать со своими рабами, как заблагорассудится, и никто не в праве его учить. Но, при всех недостатках, у Елены сначала хорошо выходило управлять завоеванными скифами: они ее, как ни удивительно, обожали, подчиняясь не из страха, а из любви и восхищения. Ахилл, добиваясь той же покорности, казнил бы половину, к тому же, он почти все время проводил в походах против враждебных кочевников или подготовке к ним. — Ты презираешь женщин из-за той ведьмы, что предала тебя! Но я — не она! Презирает женщин из-за ведьмы? Попытка управлять его чувствами не вызывает ничего, кроме волны горечи и презрения. Он должен ненавидеть ту женщину, но он больше всего на свете желает, чтобы она была жива. Или мертва, но где-то, где ей не страшно и не больно, на полях блаженных, где вечно колосится золотая пшеница и цветут розы и гиацинты, а не бледные асфодели, среди которых бродят лишенные памяти тени обычных умерших. Если они существуют, те поля. Самое страшное и жестокое решение: принести ее в жертву, чтобы дать ему жизнь-не жизнь. Чтобы они даже в смерти не были вместе… Ахилл знает, что он сильнее Елены, потому, что ради того, чтобы ее поднять, убили более слабого волшебника. Его сила — тоже не его, а взятая взаймы, и расплачиваться придется, и придется жестоко: если он кого-то во всем мире и боится, то это их, призраков Вилусы. Потому что в тайне признает: у них есть право мстить. Они мертвы и, как будто бы, не могут навредить, но он знает, чувствует: так или иначе они себя проявят. Двое иногда приходят в снах, такие разные, и все же они части единого кошмара, как две головы орла Хеттского царства, которому подчинялись правители Вилусы. Говорят, сейчас оно в руинах, и Ахайя тоже. Разрушены златообильные Микены, Пилос… люди даже разучились писать. Корабли через Понт Эвксинский больше не приходят, и некому покупать зерно. Двое. Золотоволосый живой бог, умевший видеть будущее. Наверное, он знал, что следом за Вилусой погибнут и города завоевателей. Ахилл ненавидит его. Черноволосая девушка. Это она рассказала ему легенду про загробные поля богини-Девы, где бродят блаженные. Как зерно ложится в борозду, чтобы снова стать колосом, так и погибшие ложатся в землю-мать, чтобы их души снова стали колосом в тех полях… Когда это говорила она, звучало складно, а когда он пытается вспомнить, кажется заумной чушью. Но, возможно, Ахилл просто недостаточно умен, чтобы понять: он умеет сражаться и убивать, а не думать о вечном. Только все колдуны говорят, что души принесенных в жертву исчезают навсегда или ужасно страдают. Но нет смысла вспоминать об этом: у него есть только обычные, земные поля черной земли, куда он предпочитает укладывать обычных, земных врагов, погибших в бою. Когда-нибудь корабли из родной земли снова придут за зерном, и все должно быть готовым. — Сопроводите ее на север, к реке Ворайн, — он холодно усмехается. — Как я уже сказал, ты не смеешь вернуться. Это наказание за убийство гостя, пришедшего как друг. — Это всего лишь грязный варвар-кочевник! — огрызается Елена и замолкает под его взглядом, внезапно испугавшись по-настоящему. Видимо, поняла, что ее действительно ждут северные леса и болота с волками и медведями. Елена допекла его бессмысленным убийством понравившегося ей сына предводительницы одного из кочевых племен, с которым он думал заключить союз. Сначала Ахилл всех кочевников считал бессмысленно жестокими тупорылыми немытыми варварами, но сейчас некоторые ему даже нравятся своей отвагой и прямолинейностью. Да и их привычка не мыться раздражает его меньше, чем могла бы, будь он живым: нежити безразличны вкусы и запахи, кроме теплой крови. Теперь же сестра покойного, амазонка, вызывает его на поединок, считая, что именно он виновен в убийстве. Девка кажется ему довольно толковой, к тому же, ведьма, и Ахилл полагает, что мог бы предложить ей выйти за него замуж, приняв выкуп, с чисто политическим интересом, но наличие Елены мешает. Но убивать ее нельзя не только потому, что Ахилл не желает проливать кровь соплеменницы — амазонка может это неправильно расценить, особенно с учетом распущенной сплетни, что он презирает всех женщин. Смерть сына предводительницы сделала невозможным союз, но титул ванактиссы для наследницы может быть достаточно весомым доводом. Жена ему нужна больше для вида и выполнения жреческих обязанностей — неживые все равно бездетны, а местные девушки готовы драться за право быть его наложницей. Если будет достаточно умна, чтобы не вызывать пересудов, можно разрешить ей завести любовника и родить от него, это даже неплохо — отсутствие у них с Еленой наследника уже начало вызывать тайное недоумение у подданых. Продумывать подобные планы очень легко, когда никого не любишь, потому что все, кто был дорог, мертвы.