Игорь Гром и стая

      К насилию в семье относились все одинаково — плохо. Не одобряли, порицали, осуждали. Впрочем, подобное отношение распространялось исключительно на стаю, в рабочих моментах решать некоторые спорные вопросы физической силой — обоюдно не брезговали. Так сказать: приходилось иногда спускаться на низкие вибрации, для восстановления вселенского баланса и справедливости.       Волков, который оставил юность в смертоносных песках востока, привык к насилию с младых ногтей, привык выполнять приказы. Разумовский страсть как любил приказы отдавать. Когда ты — важная шишка, создатель самой популярной социальной сети, молодой и невероятно красивый долларовый миллионер, недоброжелателей и завистников хватает. А иметь в рядах профессионального наёмника — крайне удобно. Так что всех устраивало официальное трудоустройство Олега телохранителем и работа на Серёжу, что позволяло Волкову время от времени выпускать пар, разбивая костяшки о тех неугодных, на кого Разумовский указывал пальцем и говорил «фас». В такие моменты Серёжа и Птица становились одним целым.       Гром считал неотъемлемой частью своей работы — выбивать дерьмо из всяческого криминального сброда. Работал не по уставу и возвращался в башню чуть ли не еженедельно по уши в чужой крови, как серийный маньяк. Иногда кровь была, к всеобщему ужасу, его собственная. Игорь, напротив, совершенно спокойно относился и к ножевым, и к огнестрелу, поскольку регулярно откисал в больницах с травмами различной степени тяжести. У Грома явные проблемы с контролем гнева, но на семью они, к счастью, не распространялись. Только один раз Фёдору Ивановичу пришлось за шкирки растаскивать их с Хазиным по разным углам в первый рабочий день Пети. Теперь же в стае Игорь выступал скорее миротворцем и иногда гонял Птицу в воспитательных целях, потому что только неоспоримый авторитет Грома пернатый всерьёз и воспринимал.       Хазин был отбитым хронически. Нагавкать в отделе на подчинённых по делу и без горазд, да приложить, будто бы играючи, случайного нарика маковкой об стол на рейде. После одного такого совместного дела Игорь на Петю другими глазами и посмотрел, даже зауважал, но до последнего не признавался ни себе, ни семье, что по возвращению домой впервые подрочил в душе на кого-то кроме Олега и Серёжи.       Хазин сам по себе являл собой ту ещё пакость, а до переезда в Петербург чуть ли не гордился собственной мразотностью. Служебным положением бессовестно пользовался, от «грязных» денег нос не воротил, иногда людей засаживал по настроению и потому что просто мог. Жонглировал судьбами, как хотел. Угомонился, когда вляпался в такое дерьмище, от которого думал до конца дней своих не отмоется, да чуть не помер на Трёхгорке обдолбанный и избитый до коматозного состояния. Любимый папочка тогда, как всегда, подсуетился и ненавистного сынка, дабы он честь генеральской семьи не порочил, по выздоровлению, прямиком с рехаба с глаз долой отправил под крылышко к другу детства — Прокопенко Фёдору Ивановичу.       У Пети тогда после сотряса в голове будто тумблер переключился: жить-то несмотря на говнянный характер хотелось. Прокопеныча слушался, в напарники к Игорю без вопросов согласился, даже к психотерапевту записался и на освидетельствование регулярно ходил. А то, что подрались они с Громом на первом же общем деле — ну так это другое. Это уже личное.       Хазин на хмурого, загадочного майора сразу залип, а залипать на кого-то Петя с врождённым нарциссизмом не любил, вот и исходил всячески на говно, да в горячо-холодно игрался: приближал к себе, очаровывал, потом отталкивал. Засосал даже однажды на адреналине после рейда и тут же прописал в челюсть, ошалевшему от таких качелей Грому. Игорь тогда и пропал насовсем, а потом позорно дрочил в душевой башни, кусая губы, на которых эфемерно чувствовался вкус майора ФСКН.       Несколько месяцев два бешеных майора вокруг да около ходили, постепенно сближаясь, прощупывая границы друг друга. Сработались, сдружились, весь отдел закошмарив таким поворотом служебных взаимоотношений, на перекуры вместе бегали, на обед в шавермочную ходили. У Грома из друзей были Юлька, да Димка, ну и Бустер с детства остался рядом, а тут уже в зрелом, вполне осознанном возрасте явился московский шкет и на себя всё внимание переключил. Игорь натурально охуевал от того, как хотелось с Петей одновременно боевик тупой глянуть под дикий ржач и потрахаться совсем не по-дружески. Хазин эти Громовские качели нюхом чуял. Он же их и провоцировал раскачиваться.       Волков эту убийственную химию сразу выкупил, когда Игоря с участка после смены приехал забрать и застал дружков на «горячем». Олег смотрел сквозь лобовое, как солнечно улыбался их с Серёжей Игорь, пока смазливый пацан в бежевом пальто активно жестикулировал, что-то эмоционально рассказывая Грому, и крепко думал. Думал о том, чего Игорю не хватало в их отношениях, где они были невнимательными к нему, когда именно проглядели очевидный уход в себя и постоянную задумчивость. Почему не обратили внимание и не забили тревогу, когда Гром стал слишком часто залипать в подаренный Разумовским айфон. Вопросов было много. Ответов — нихуя.       Волков наблюдал, как очевидно задержалась рука Игоря на пальцах незнакомца в прощальном рукопожатии и чувствовал, как внутри обрывается, кажется, всё. Сейчас Игорь сядет к нему в «Ровер» и бросит и его, и Серёжу…       Гром запрыгнул в тачку, запустив следом в салон поток сентябрьской прохлады. В машине было тепло, а Олега почему-то морозило. — Олеж, — простодушно бросил Игорь, ничего особенного не замечая, и пристегнулся. Волков молчал, провожая взглядом бежевое пальто, что скрылось за поворотом. — Понравился?.. — наконец, выдавил он, когда Гром уселся и с довольной улыбкой посмотрел в ответ. — Кто? — Игорь нахмурился. На усатом лице читалось совершеннейшее непонимание, почему Волч, во-первых, кислый на морду, а, во-вторых, не лезет целоваться — весь день же не виделись, ну. — Кто-кто: хуй в пальто. Гром нахмурился ещё пуще. В лазурных глазах прямо-таки бегущая строка мелькала: думай-думай-думай. — Олеж, ты чего?.. Случилось что? Волков перевёл взгляд на мокрую дорогу и повернул ключ зажигания.       Тогда они всё решили, конечно. Вернулись домой, собрали семейный совет и обсудили проблему, как взрослые мужики: не кулаками и насилием, а серьёзным разговором; Игорю дали время со всем разобраться и обоюдно решили уйти в паузу. Гром вернулся в свою квартиру и весь следующий месяц усиленно думал. Однако, сюжет истории повернул вообще не в ту степь, закрутив новый виток в сценарии.       В один прекрасный день в отдел наведался сам Разумовский, истосковавшийся по Игорю. Олег был против нарушения правил паузы, но кто его слушал. Серёжа через день устраивал истерики, полностью уверенный, что загулявший майор больше не вернётся, а Птица методично выклёвывал мозг Волкову, потому что без Грома стало скучно — сраться с Олегом-то уже не интересно. Вообще-то, загулявшим Игоря никто на самом деле не считал — слава Богу, принципиальный и старых устоев Гром, на измену был никак не способен. Но подумать о своих чувствах хорошо, ему надо было и определённо наедине с собой. Вот Игорь и думал, избегая даже Петю, который совсем отчаялся и не понимал, что происходит. По итогу, как типичный нарцисс, решил, что Гром намеренно включил холод и сам стал избегать встреч.       Серёжа оставил недовольного Олега в машине, влетел по ступенькам в участок и с любопытством оглядел огромное, светлое пространство оупенспейса. Игоря нигде не было видно. Разумовский уже было направился к закрытому офису Прокопеныча, чтобы узнать, где искать майора, но дорогу ему нагло загородили. Серёжа сморщился от такого нахальства, чуть склонил подбородок, рассматривая того, кто так ошибочно влез в его личное пространство.       Русые волосы в идеально-продуманном беспорядке, задиристо приподнятый, аккуратный подбородок и совсем недружелюбные, тёмные глазища; Разумовский скользнул взглядом по объекту, сразу же отмечая дорогие часы и образ с иголочки. Пацан явно был старше, но в росте немного уступал. — Чего засмотрелась, принцесса? — объект открыл рот и Серёжа задохнулся от возмущения. Пацан вообще, казалось, не смущался того, кто перед ним застыл: то ли не узнал, то ли срать хотел на буквально селебрити, что по непонятным причинам завалилась в участок. Смотрел с нескрываемым интересом, ощупывал колдовским взглядом, затем сам себе будто с одобрением кивнул. — Пройти дай, — процедил сквозь зубы Разумовский, вопреки очевидному хамству, невольно залипая на красивом лице напротив: Серёжа мог, как никто, оценить красоту. — Широта прёт, дядь? — мутный тип оскалился, демонстрируя белозубую улыбку, заглянул прямо в глаза с хитринкой и спросил. — Случилось чего? Грабанули что-ли? «Ментяра? Да ну?..» — подумал тогда Разумовский и опешил ещё больше. До сегодняшнего дня самым непохожим на мента ментом был Гром, но это чудо в кашемировом пальто явно выигрывало.       В самый неподходящий момент в игру решил включиться крайне заинтригованный поворотом судьбы Птица, а Серёжа отчаянно рухнул в глубины подсознания, понимая, что грядёт лютый пиздец…       Пётр Хазин сразу же заприметил чересчур яркого для привычной людской массы в участке рыжего. Гром носился где-то по серым, промозглым улицам Питера и на Петю внимания уже несколько недель не обращал, вгоняя Хазина в ярое негодование и — чего уж выёбываться — смертельную обиду. Когда Петя, буквально наступив на глотку собственной гордости, попытался поговорить, Игорь слинял, бросив скупое: «Петь, прости, я потом всё объясню, правда — очень сейчас занят!». А тут явился рыжик, и хазинское оскорблённое эго вдруг почуяло азарт.       Охуевшее лицо рыжего вдруг разгладилось, на тонких губах мелькнула ухмылка, а голубые глаза ехидно прищурились. — Да, товарищ полицейский, буквально только что и грабанули, — рыжий театрально скривил аккуратные бровки. — Сердце бедное украли. Настал черёд Пети охуевать. — А давно нашей доблестной полиции так оклад подняли, что теперь вы можете себе «Ролексы» позволить? Хазин оперативно взял себя в руки, подбоченился и хмыкнул, вступая в игру: — Кто на что учился, рыжик.       Птица был в восторге. Серёжа — в ахуе. Петя, сам того не ведая, сходу завладел вниманием всех частей одного Разумовского, а Разумовский не привык отпускать свой интерес. «Я хочу — значит это будет» — вот и вся Серёгина философия.       Хазин был заинтригован. Игорь — он точно это знал — чуть позже будет в ахуе. Серёжа, сам того не ведая, сходу оказался между молотом и наковальней; Петя понятия не имел, c кем задумал спутаться, но выбесить Грома тем, как быстро Хазин выбросил его из своей жизни, переключившись на такое роскошное золотко — был обязан.       Волков ахуел следом, когда увидел, как невероятно-довольный собой Разумовский, щебеча и распушив хвост, тянул за собой на крыльцо за рукав бежевого пальто ебучее «яблоко раздора» в их стае.       Вечером в башне случилось очередное семейное собрание, на которое пригласили и Игоря. Гром зашел в гостиную, понуро опустив голову, и нервно сжимая в пальцах засаленную кепку, уже зная, что встретит там и Хазина. Бросил донельзя виноватый взгляд на Волкова, который прикинулся мёртвым, откинувшись на спинку кресла, и сверлил пустым взглядом потолок. Посмотрел на Разумовского, тот в ответ даже не глянул, хищно посматривая, на слишком уж расслабленного Петю. Хазин, не отрываясь, смотрел на Разумовского и во взгляде его хитрожопом сквозила уж больно явная заинтересованность.       С тех пор жизнь каждого участника того собрания изменилась. Разумеется, в лучшую сторону, как и они сами. Потребовался ни один месяц притирки, прежде чем удалось расставить границы, условиться о нерушимых правилах, договориться, довериться, подружиться, влюбиться, чтобы остаться вместе.       Сейчас, спустя много лет, ни один из них не мог представить жизнь вне необычной стаи. Как Олег справлялся с Птицей без воспитательных методик Игоря и безусловного его принятия Петей? Как Игорь справлялся один против целого города преступников, без помощи такого же жадного до справедливости Разумовского и вовлечённого в работу Пети? Как Серёжа справлялся с последствиями ПТСР Олега без Игоря, который лучше всех понимал, что Волков чувствует в приступах? И как Петя справлялся без них в своей этой чужой Москве?..

***

      Хазин вынырнул из глубокой задумчивости, ощутив на перебитых костяшках невесомое прикосновение. — Петюнь?.. Петя моргнул, возвращаясь в реальность, и повернулся на взволнованный голос. — Задумался, — ласково улыбнулся он, разворачивая ладонь, и сплетая пальцы с тёплыми пальцами Олега. — Вспомнил кое-что. Волков кивнул, не пытаясь лезть в душу — за это Хазин его по-особому любил. — Вспомнилось вдруг наше знакомство, — пояснил он, переводя взгляд на ринг, где сцепились в спарринге, вспотевшие и раскрасневшиеся Игорь и Птица. Посмотреть, стоит сказать, было на что: валяли они друг друга красиво, не жалея почти, без поддавков. Петя сглотнул, голодно прослеживая взглядом разлёт острых ключиц Разумовского и каменный пресс Грома. Игорь завалил Птицу на лопатки и уселся сверху на бёдра, Птиц попытался извернуться, но Гром пригвоздил его руки за запястья к полу. Они не больно-то отличались в габаритах, разве что Игорь был чуть выше и шире в плечах, зато Разумовский брал гибкостью и скоростью.       За последний год Серёжа серьёзно раскачался, чуть ли не ежедневно мучая Олега тренировками в зале, под который он выделил просторное помещение в башне рядом с бассейном. Подстригся короче, иногда по настроению отращивал щетину. Петя плыл: его окружали три огромных, сильных мужика и все они были только его. Сам Хазин тягать железо не любил, предпочитая бассейн и ежедневные пробежки, а потому, оставался последним тонким да звонким, кого не без удовольствия все остальные таскали на ручках. — Птица, полегче! — строго пожурил Волков, заметив, как раззадоренный Разумовский пытается лбом ударить Грома в нос. — Игорёк закипит, потом тебя же отскребать будем от пола, — буркнул тише, уже себе под нос, чтобы Птиц не услышал и не разобиделся. Хазин хихикнул. — Им иногда полезно, Волч, ты же знаешь: сейчас пар выпустят, намнут бока друг другу, зато вечером не разосрутся из-за пульта от телека. Олег насмешливо фыркнул и вновь вернул всё внимание к Пете, спросил: — Извини — перебил, ты про знакомство наше начал говорить. Хазин кивнул. — Блять, не кусайся — это против правил! — Поебать мне на ваши правила. Слезь с меня! Волков закатил глаза. Игорь привстал, Птица тут же выскользнул из-под него, вскочил на ноги и сразу ринулся в нападение. — Да вспомнилось, как Серый притащил меня в башню впервые, и у нас что-то типо собрания случилось, на котором мы единогласно решили взять друг друга в мужья. Волков хрипло заржал, задрав голову, и обнажив шею. Петя сглотнул, облизывая взглядом гуляющий кадык. — Я тогда знатно прихуел, Петь. Мы ведь Игорька отправили на месяцок подумать к себе на хату, решили, что он свалить к тебе от нас вздумал, а Серый спустя недели две взбеленился, мол, Грома не отдаст никому и кишки выпустит тому, кто у нас майора задумал сцапать. Хазин с нежностью покосился, на резво прыгающего по рингу Разумовского. — Этот может, — любовно покачал он головой. — Сам понимаешь: что я могу, если он с цепи свою хтонь беспринципную спускает? — фыркнул Олег. — Пришлось в участок к вам везти — разговаривать. Звонить при этом Игорю, чтобы предупредить, Серый, конечно, не соизволил — хотел вас в процессе поймать. Теперь заржал уже Петя: — Бля, да ты бы знал, как я жопу рвал, чтобы его в койку затащить! Все пикаперские приёмы вспомнил. Ни в какую, Олеж! Верная псина, сука… — Вот на верность и порядочность мы его тогда и проверяли, Петь, чтобы остался наедине с собой и всё хорошенько обдумал. — Подорвал мою самооценку, задел гордость, но проверку прошел — молодец! — драматично закатил глаза Хазин и с трепетом посмотрел на Игоря; он как раз только что всё-таки получил в нос. — А я ведь на Серого ставку сразу сделал, как в участке увидел, чтобы Игорю от обиды в душу насрать. Подумал тогда: красивый, породистый, яркий, как блядское солнышко, при бабках — Грому пиздец. Со всем своим шармом и обаянием в наступление пошёл, а он… Волков, хихикая, как мальчишка, перебил: — А что — он? — А он, Олеж, сначала нахамил, потом посмотрел на меня, как на кусок мяса, и к себе — в гнездо унёс. Олег смеялся уже до слёз. — Я когда тебя в тачке увидел — хмурого, жуткого, что пиздец — понял, что всё, допрыгался Петрушка, нашли тебя московские наркобароны и на питерских болотах. — Сухари сушат уже все твои бароны, родной. Петя вдруг замолчал, сильнее вцепившись пальцами в ладонь Волкова, доверчиво заглянул в глаза и выдал: — Я потом, как придурок себя вёл: бегал от вас, строил, хер пойми кого, а сам ночами темноту глазами сверлил и думал — проебу такой шанс, так и сдохну однажды никем. Ни семьи, ни друзей, ни желания выкарабкаться из той ямы, в которую сам себя и загнал. Олег нахмурился, сразу растеряв всю прежнюю весёлую непосредственность. Потянул руку Пети на себя, поцеловал в костяшки, будто успокаивая, а Петя продолжал откровенничать. — Специально же холод врубал, Игоря на работе избегал, от Серого трубки не брал — ответственности пиздец как боялся… Волков горячо подул на костяшки и снова прижался губами. — А потом на нервяках перебрал в клубе и взаправду чуть не сдох… а вы мне жизнь спасли. Олег тяжко вздохнул, погружаясь в их общее мрачное прошлое, в котором строптивый, гордый, ебанутый на всю голову Хазин передознулся, успев только Игорю дозвон сделать и в полуобмороке уже на помощь позвать… — Не вороши былое, Петь: было и было. Все мы не безгрешны, — Волков улыбнулся и с хрипотцой напел. — А мы не ангелы парень, нет, мы не ангелы. Темные твари и сорваны планки нам. Но, если нас спросят: чего бы хотели мы? Мы бы взлетели… мы бы взлетели. Петя его обожал. Да, он любил всю семью, но вот так говорить по душам — особенно любил с Олегом. Волков всегда был оплотом спокойствия, нерушимой крепостью, надёжностью, безопасностью. Волков всегда знал, что и как сказать. Волков был каким-то особенно глубоким, понимающим, осознанным что-ли. C Волковым Хазину ужиться было тяжелее всех, потому что Петя был совсем неосознанным, но именно Волкову он открылся первым, обнажил душу и доверчиво вверил сердце, каким-то внутренним чуем понимая — не придаст. Этот — никогда. — Прошлого нет, родной, а будущее мы с вами пишем прямо сейчас. Петя с восхищением заглянул Олегу в глаза. Склонил голову к плечу и с придыханием томно выдал: — Ты такой умный дядька, я балдю… Олег смешливо фыркнул: — Ты только сейчас это понял? Петя хитро прищурился, поднялся со скамьи на ноги и, не отпуская руку Волкова, перебрался к нему на колени. Олег спиной наклонился на стену и за ягодицы притянул Хазина к себе плотнее. Петя муркнул, шире развёл колени в стороны, почувствовав, как проехался по члену Олега, мирно дремлющему в спортивных шортах. Звуки борьбы, перепалки и возьня на ринге как-то подозрительно стихли.        — Понял я это давно, Волч, — вкрадчиво проурчал Хазин на ухо, зарылся носом в тёмные волосы, пахнущие крепким табаком и пряными специями, горячо выдохнул в ухо, поглаживая ладонями крепкие бицепсы. — Понял, как нам с тобой повезло. Как нам с тобой надёжно и спокойно. Волков судорожно выдохнул, жмурясь под откровенной лаской. Член в шортах заинтересованно дрогнул, разбуженный плавными покачиваниями поджарого тела. — Я, как только тебя увидел тогда в твоей огромной тачке, сразу ведь два плюс два сложил — понял, какой джекпот Серый отхватил… — Петь… — Олег прорычал что-то невнятное и зубами стиснул кожу на обнажённом Петином плече, ладонями горячими пробрался под свободную майку, погладил большими пальцами тазовые косточки, провёл по тугим рёбрам, буквально вжимая Петю в свой торс. Хазин, довольный реакцией, принялся покусывать крепкую шею, зализывать тут же любовно укусы, влажно целовать местечко, где шея переходит в мускулистое плечо. Волков плавился и едва не выл позорно, чувствуя себя безвольной марионеткой в умелых Петькиных ручонках. — Помнишь, как мы на полигон ходили, и ты мне в тире свои приёмчики показывал наёмничьи? Олег хрипло рассмеялся и с улыбкой ответил: — Я помню, как стоял у тебя за спиной, удерживая твои руки с пистолетом, а ты своей жопкой ко мне притирался. У меня руки дрожали, поэтому мы нихера в цель не попали. — Да?.. — Петя прекратил терзать его шею и наивно хлопнул глазками. — А я тогда подумал, что ментов как-то получше наёмников тренируют. — Выдержку на такое ни в какой армии не натренируешь, Петь.       В зале стало совсем тихо, а Хазин как-то увлёкся и упустил момент. Волков хитро улыбнулся и вдруг резко расцепил руки, выпуская Петю из объятий. Хазин только вякнуть приглушённо успел, почувствовав спиной свободное падение, а в следующее мгновение его ухватили подмышками другие сильные руки, стащили с колен Олега, рывком развернули и прижали к твёрдой груди. Игорь. — Я тоже хочу на ручки, Олеж, — капризно заныл Серёжа, взбираясь на нагретые Петей колени Волкова. — Бля, Серый, ну ты и конь! — чертыхнулся Олег, подтягивая к себе Разумовского за жопу. — Пиздюком был, попроще с тобой как-то было… — А потом Антошка вырос и решил стать машиной для убийств… — прокомментировал Хазин, с укором рассматривая разбитую губу Грома. — Волч, они снова правила нарушили. Волков устало вздохнул и внимательно осмотрел лицо Разумовского. — Здесь всё чисто, — резюмировал он. — Он меня придавил! — тут же принялся защищаться Птица. — А ничего что ты меня укусил, злодей? — насупился Игорь, чересчур сильно сжимая талию Пети пальцами. Хазин зашипел и заворочался, как юркий ужик на сковороде: — Ай, Игорь, больно, блядь! — Прости, — Гром, опомнившись, выпустил на секунду Петю из рук, но тут же потянул за собой на лавку. Уселся рядом с Волковым и усадил Хазина к себе на колени. — Вот раскачаюсь тоже, как Терминатор, и буду вами жонглировать, — важно сказал Петя, удобнее устраиваясь на коленях Игоря. Притёрся плотнее, выдавливая из Грома задушенный стон. — Тогда весь смысл пропадёт, — задумчиво произнёс Разумовский. Хазин сморщил нос: — Смысл в чём? — Ну как… — Серёжа скучающе махнул рукой, будто объяснял сейчас что-то совсем уж очевидное для всех. — Я тебя когда-то в башню забрал? — Ну и?.. — Хазин по-прежнему нихера не понимал. — Ты где-то видел сказку, в которой принцесса из башни злодея Терминатором становится? На мгновение в зале повисла оглушительная тишина. Затем раздался ржач. Петя, как нахохлившийся воробушек, надулся и едва не скатился с колен Игоря, который аж захлебнулся в приступе хохота. Гром ойкнул и поймал его под ягодицы. — Фу, какие! — Хазин высокомерно вздёрнул острый подбородок и попытался сбежать с колен. Игорь охнул и ухватился крепче за Петину талию: — Куда лыжи навострил?! — От вас подальше — развонялись. — Петюнь, да ладно тебе, не куксись. Ты же знаешь, какие они гондоны после тренировок, — Олег протянул руку и мягко потрепал Петю по точёной скуле, на гладкой коже выступил румянец от смущения. — Засмущали красавицу, — Гром прижал Хазина крепче и носом провёл под подбородком. — На хуй сходи, дядь! — съязвил Петя в ответ и мстительно укусил за раненую губу. Игорь зашипел и дёрнулся, приложившись затылком об стену. — Сука, да вы чего кусаетесь то, окаянные?! Волков, хохотнув, подсказал: — Им надо просто рты позакрывать, Игорёк. Гром завис на секунду, а затем растянул истерзанные губы в довольной ухмылке. — Серёженька… — вкрадчиво позвал Олег. — Смотри, как мы Петю расстроили. Поцелуй его, может, тогда удастся растопить ледяное сердце? Разумовский облизнулся и тут же посмотрел на Хазина, ожидая немого позволения. Петя с готовностью потянулся первым — целоваться он очень любил. Игорь перехватил его удобнее и придвинулся ближе на скамье к Олегу, чтобы Пете и Серёже не пришлось тянуться к друг другу. Едва только их губы встретились, Хазин прикрыл веки и блаженно заурчал, а Разумовский обхватил ладонью его шею, сразу же начиная глубоко вылизывать его рот языком. Волков глухо застонал, машинально вжимая в себя ягодицы Серого: — Бля, Игорёш, ты в своей унылой, ментовской жизни что-то горячее видел? Игорь промолчал — вопрос был явно риторический.       Разумовский целовал Хазина собственнически: глубоко, мокро, сжимая русые вихры на макушке в пальцах, а Петя млел и ногтями впивался в бёдра Грома. Поскуливал, неустанно елозил крепкими ягодицами, безнадёжно поднимая член Игоря под шортами. Серёжа оттянул его пухлую нижнюю губу зубами, пососал, горячо выдыхая в рот, и в кулак сжал волосы на затылке, выдавливая из Пети надрывный стон. — Я сейчас прям тут кончусь… — Игорь, наконец, выпал из прострации, подтянул Петю повыше, потому что вставший полностью член неприятно скукожился и умолял о свободном пространстве. Гром, продолжая удерживать Хазина одной рукой, второй надавил на свой член, слегка ломая его, чтобы хоть немного облегчить давление.       Волков похлопал Разумовского по бедру, привлекая к себе внимание: — Серёж, давай на коленочки. Серый рыкнул, не желая отрываться от Петиных податливых, ищущих губ. — Давай-давай, родной, у нас с Игорьком сейчас яйца взорвутся за вами наблюдать. Хазин насмешливо фыркнул в губы Разумовского, затем подался немного назад, игриво заглядывая, в поплывшие от возбуждения глаза Серёжи, и едва слышно прошептал: — Блеснуть на сцене не хочешь?.. Серый ответил коварной улыбкой. Олег и Игорь синхронно напряглись. — Вы чего удумали?.. — Гром встрепенулся, когда Хазин, улучив момент, соскользнул с его колен и встал на ноги. Разумовский невинно клюнул в губы Волкова и тоже слез с его колен. — Поиграем, — хлопнул в ладошки, поворачиваясь к Пете, прищурился, игриво глядя в развесёлые глаза Хазина. — Устроим маленькое шоу… — Бля-я-я… — обречённо выдохнул Олег, волчьим чутьём ощущая приближающийся пиздец. Петя подмигнул и сделал шаг к Серому. Приблизился вплотную, кончиком ломаного носа мазнул по подбородку, привлекая его внимание. Серёжа тут же включился в игру: обхватил Хазина руками, зарылся длинными пальцами в русые вихры, потянул со всех сторон, будто собирая в хвост, губами лишь слегка касаясь приоткрытых губ Пети. — Кис-кис-кис, — прошипел он в губы Хазина, тот в ответ ухмыльнулся и закусил губу. — Давай сбежим, пока не поздно, — шепотом предложил Гром Волкову, не находя в себе ни сил, ни воли, чтобы отвести масляный взгляд от воркующей парочки. — Уже поздно, Игорёк.       Серёжа и Петя, кажется, вовсе про них забыли: ластились, нежились, трогали друг друга так, что у Олега и Игоря волосы на руках дыбом вставали. Разумовский — выше Хазина на пол головы и гораздо шире в плечах — загораживал собой обзор, не позволяя в полной мере насладиться зрелищем. Сознательно прятал, распаляя воображение пассивных участников сего представления.       Петя откинул голову назад, открывая Серому доступ к обнажённой шее. Разумовский тут же принялся разукрашивать чувствительную кожу всеми оттенками космоса. Хазин в майке-алкоголичке и спортивных шортах, Серёжа в одних шортах. Оба босые. Ничего более горячего на этом свете существовать просто не могло. Волков до сегодняшнего дня был атеистом, теперь — хер его знает — толи в Бога поверил, толи в Лукавого… — Хоть один до себя дотронется — выселю из спальни на месяц, — низким голосом предупредил Разумовский, слегка обернувшись. Олег сглотнул комок в горле: да уж, мы явно не ангелы, парень. Игорь молча кивнул, будто понимал сейчас, о чём Волков думал. Грому стало вдруг слишком жарко, душно, до головокружения; Игорь порой забывал, что их любимый, ласковый, улыбчивый Серёжа — владелец огромной компании. Их Серёжа умел говорить так, что штаны мокли и сзади, и спереди… — Шортики спусти, кис, — к Пете он обратился совсем другим тоном: не приказывал — просил. Но Хазин всё равно беспрекословно подчинился. Спустил шорты до пят, переступил ступнями, вышагивая из них. Белья, разумеется, под шортами не обнаружилось. Гром втянул разгорячённый воздух носом. — Теперь мои, — Разумовский выпрямил плечи, руки вытянув вдоль корпуса. — Медленно. Петя закусил губу, завёл пальцы под резинку шорт Серого и начал опускаться на колени, не отрывая взгляда от голубых глаз напротив. — Встань на ножки.       Игорь склонил голову к плечу, пытаясь, разобраться по выражению лица Разумовского, кто там сейчас из его внутренних я вышел на сцену. Понять это — возможным не представлялось: с Хазиным Серый всегда был целостным. Это и пугало, и восхищало одновременно.       Петя вытянулся во весь рост напротив Серёжи. Смотрел в глаза из-под удлинённой чёлки, ждал дальнейших инструкций. Разумовский одной рукой обхватил его за торс и рывком дёрнул на себя, немного повернулся, чтобы открыть зрителям обзор, а другой рукой пробрался под майку и сразу обхватил в кулак Петин член. Хазин выругался и зажмурился, хватаясь ладонями за плечи Серого.       Серёжа не спешил. Аккуратно двигал рукой, гладил большим пальцем, растирая по нежной кожице капли смазки, оттягивал кожу, обнажая головку. Петя спрятал пылающее лицо на его обнажённом плече и впился руками в предплечья. Олег побелевшими пальцами цеплялся за край скамьи, а в голове субтитрами мелькала, бегущая строка: «хоть один до себя дотронется — выселю из спальни на месяц…». У Игоря на лбу выступила испарина и он, кажется, забыл, как моргать. Да и дышать вовремя — тоже.       Петя отклонился, просяще заглянул Серёже в глаза, спросил: — Можно?.. Разумовский кивнул, улыбаясь уголком ярких губ. Хазин обхватил его член, на пробу двинул рукой. Закусил губу, а потом тихо попросил: — Поцелуй меня. Серёжа наклонился, мягко коснулся его приоткрытых в ожидании губ своими, не прекращая неторопливо двигать рукой, а затем сдвинул Петины пальцы и обхватил сразу оба члена.             Гром всерьёз задумался о перебоях в работе собственного сердца. Пульс зашкаливал, дышать стало трудно. Разумеется, они не впервые практиковали подобное наблюдение за столько лет совместной жизни, но сегодня всё было каким-то другим. Сегодня они с Волковым тотально потеряли контроль над ситуацией. Сегодня балом правили Хазин и Разумовский, а они, как послушные щенки, ждали команды. Ждали позволения.       Олег дышал рядом с присвистом, сквозь зубы. Скамья трещала от силы, c которой он сжимал несчастное дерево. Яйца уже натурально звенели от напряжения. Но ни Серёжа, ни Петя не обращали на их мучения никакого внимания. Волков в своей травмированной голове уже продумывал план мести.       Хазин вздрогнул и вытянулся по струнке, теряя контроль над ногами. Задрожал в руках Разумовского, пока тот выжимал из него все соки, размазывал сперму по сразу обоим членам, ускорялся, усиливая трение. Петя вцепился в его рыжие волосы, кончая, глухо выматерился, продолжая вздрагивать — обострённая после оргазма чувствительность стала практически невыносимой. — Блять, кис… Я сейчас… Потерпи, малой, — Серый глухо прорычал и кончил, добавляя порцию своей спермы к беспорядку между их телами.       Петя отдышался, поднял голову с плеча Серёжи, лениво заглянул в его глаза и шало улыбнулся. Бегло провёл ладошкой по членам и не без удовольствия слизнул их общую сперму с кончиков пальцев. Разумовский, прищурившись, наблюдал. Олег молча страдал. Игорь ощущал себя присмерти. — Вкусно? Хазин в ответ довольно муркнул, продолжая с совершеннейшим бесстыдством облизывать пальцы.       Гром вдруг совсем не к месту подумал о карме. Проебался он всё-таки где-то: в этой жизни или в прошлых. Но сейчас ему ясно одно — это определённо возмездие за его многочисленные грехи. Это не дар — это проклятие. Это расплата за его ошибки прошлого и настоящего. Эти двое пришли по их грешные души, а они с Олегом — наивные! — им сердца вручили. Игорь внутри себя сильно бунтовал, но ослушаться — что вы, что вы! Он бы такое к преступлению приравнивал, к пыткам, и за решёткой прятал. Там этим чертилам самое место…       Волков в не самые свои лучшие годы пыток много повидал: и сам баловался, и на собственной шкуре испытывал. Но такое искусное издевательство — это что-то за гранью. Красиво, очень красиво и горячо. Искусство, можно сказать, а прикоснуться нельзя — как в музее. Волков терпеть не мог музеи. — Серёж, нас, кажется, заждались, — Петя начисто вылизал пальцы, едва ли не причмокивая, и лениво покосился на вынужденных жертв инквизиции. — Ах, да… — Серый по-птичьи наклонил голову и задумчиво покусал губу, с деланным равнодушием осматривая взмокших членов стаи. Невинно спросил: — Помочь? — Было бы славно, — тут же прохрипел Гром в ответ, а Волков закивал, как китайский болванчик. — Кто — кому? — просто спросил Хазин. Разумовский пожал плечами: — Вы так мило ворковали — давай ты Волку, а нам с Громом надо перетереть ещё за губу разбитую… Петя кивнул, наклонился, подобрал свои шорты и шорты Серого, протянул ему и быстро надел на себя. Небрежно поправил волосы и медленно направился прямиком к Олегу. Волков рефлекторно напрягся и вжался в стену. — Ну-ну, дядь, расслабься, — Хазин опустился на пол у ног Олега, ладошками развёл его колени шире. Серёжа натянул шорты и подкрался к Игорю. Большим пальцем осторожно коснулся ссадины на губе. — Больно, Горь?.. Гром, как безумный замотал головой, чуть ли не умоляя взглядом Разумовского. Что конкретно от там глазками выпрашивал — Игорь сам не знал. Пощады, видимо.       Серый подцепил пальцами края шорт и ловко стянул по длиннющим ногам Грома. Игорь выдохнул и вздрогнул, почувствовав себя совершенно беззащитным без одежды. Когда губы Разумовского сомкнулись, на его измученном в ожидании члене, Игорь готов был поклясться, что увидел и Рай, и Ад одновременно. Волков рядом зашипел и тут же громко застонал, вплетаясь пальцами в волосы Хазина, и натягивая его рот на свой член.       Слишком яркая и чересчур красивая визуальная картинка, слишком долгое ожидание, слишком острая нужда и слишком обострённые этим всем ощущения — Грому сейчас всё было слишком. Он понимал, что долго не продержится.       Серёжа брал в рот с упоением и до талого. Тихонько постанывал, втягивал щёки, создавая мучительный вакуум, вылизывал ствол и посасывал мягко головку. Игорь совершенно позорно заскулил. Ухнуть в оргазм хотелось до одури, но заканчивать так быстро — совсем нет. Он не без труда перевёл взгляд с Серёжи на Петю с Олегом, но желаемого облегчения это, конечно, не принесло. Напротив, излом бровей на лице Хазина, заглатывающего до гланд, и тяжёлое, грудное дыхание Олега, поставили крест на выдержке Игоря…       Разумовский с блаженным выражением на веснушчатом лице проглотил всё до капли, а потом ещё и вылизал член, содрогающегося в конвульсиях Грома. Волков кончил сразу за Игорем, его подбрасывало на лавке так, что Хазину пришлось удерживать Олега на месте за бёдра.       Серый откинулся на задницу и облокотился на согнутые в коленях ноги. — Вот это я понимаю — тренировочка. Игорь ответить при всём желании бы сейчас не смог — его оглушило и выбросило в астрал. — Жрать охота, — отозвался Петя, устало привалившись к плечу Серёжи. — Угу, — Разумовский глянул, на будто бы контуженного Волкова. — Олеж, жрать охото. Олег не понимал, чего от него хотят. Он до сих пор плыл в томной неге, совершенно обессиленный, и точно не желал возвращаться в реальность. — Вы ещё не нажрались, черти?.. — буркнул Гром, натужно вспоминая, как двигать ватными конечностями. — Суточная норма белка получена, — вяло отозвался Волков, шаря рукой по полу в поисках шорт. Разумовский небрежно фыркнул, прижал к себе разнеженного Петьку, обхватив рукой за плечи, и чмокнул в ухо. Хазин захихикал и приютился ближе.       К насилию в семье относились все одинаково — плохо. Не одобряли, порицали, осуждали. Гром слизнул языком с разбитой губы запёкшуюся кровь и вздохнул: плакала по его семье терапия…       На улицы Петербурга опускались сумерки. В зале образовался полумрак, в углах скопились чёрные тени. Игорь смотрел, на сидящих у их с Олегом ног Серёжу и Петю, и ему казалось, что на лохматых макушках в полумраке виднеются бесовские рожки…