— Спи, Нагито.

      Дверь ванной быстро отворяется. Нагито даже не включает свет, его немного пошатывает, он падает на колени, прижимая ладонь ко рту.       Его тошнит. Его рвет, и он не знает от чего на этот раз. От себя? От этого мира? Своей жизни? Недоваренной курицы на ужин или от того что последние таблетки прописанные врачем ему не подошли? Последний вариант звучит рациональней всего. Все же ужин был вкусный, потому что его готовил Хината. Абсолютная надежда не могла ошибиться, не могла приготовить что-то невкусное или недоваренное, и даже не смотря на то что Нагито ненавидит себя так сильно что его иногда буквально тошнит от отражения в зеркале, до физической рвоты еще не доходило ни разу. Поэтому во всем виноваты таблетки, придется менять.       Сейчас он даже не режет вены, по крайней мере вдоль, изредка поперек, это даже попыткой суицида нельзя называть, так, скорее дать старым привычкам, небольшой ритуал и напоминание об его месте в этом обществе. Да и «порезы» звучит больно громко, так, царапины. Даже не от ножа а от ногтей.        Каждую ночь что они засыпают вместе, каждую ночь что они проводят в компании друг друга, он слышит одно и тоже.       «Спи Нагито. Засыпай сладким сном. Пусть тебе снятся хорошие сны»        И нагито хотел, правда хотел бы уснуть. Уснуть сладким сном и никогда не возвращаться в проклятую реальность. Реальность где каждую ночь он ворочается и кричит от кошмаров, сжимает поседевшие волосы, оттягивает их с силой, и безмолвно кричит в подушку. А когда наконец поднимается то видит следы от слез и клоки, целые выпавшие клоки седины. У него даже не осталось «темных участков», побелели и брови и ресницы, они все побелили и выцвели, а те темные концы на кудрях давно срезаны и выброшены в мусорное ведро. Днем Хаджиме проснется, погладит его по голове, перестелет кровать, отправит белье в стирку, и подметет пол, уничтожит все последствия его ночной истерики, но никогда не уберет ее причины, как бы он не старался. Как бы не пытался.        Нагито бы хотелось. Искренне хотелось бы чтобы просто его любви было достаточно. Чтобы только от самого ее факта все мысли в его голове испарились, чтобы все его установки поменялись, чтобы самоуничтожающие паттерны его поведения исчезли. Правда, ему бы хотелось, хотелось бы не пить таблетки и каждую пятницу не посещать психотерапевта, но этого не произойдет. Он знает, знает что он поломанный и дефектный, и это главная причина его ненависти. Ненависти к себе и к этому миру. Миру который сломал его, прожевал и выплюнул. И он знает, знает что вся эта надоедливая рутина ему нужна, нужна а то он окончательно свихнется с катушек, и как в прошлый раз будет часами напролет стоять напротив проезжей дороги под дождем, размышляя под какую машину ему лучше бросится.        Нет, ему лучше, правда лучше, он больше не уходит из дома, больше не смотрит на веревки в магазине каким-то нечитаемым взглядом и Хината даже не прячет от него ножи. Это почти успех! Победа. Но этого «лучшего» никогда не будет достаточно, никогда не будет достаточно настолько чтобы он мог забыть свои ночные кошмары, и перестать кричать по ночам. Ему не хочется, не хочется быть рядом, потому что он изводит, он знает что изводит Хаджиме. За последние пять лет у бедняги развилась тревога и появились синяки под глазами, каким бы сильным он не был, каким бы стойким, он все еще человек, простой человек пусть и символ надежды. А жизнь с пограничником, который в любой момент может пропасть или схватиться за нож попортит жизнь каждому, пусть Нагито и старается этого не делать. Очень старается. И самое главное что Хаджиме видит эти старания.        Нагито благодарен, правда благодарен пусть и не понимает до конца почему тот остается с ним. Добровольно, по собственной воле идет вместе с ним на дно, потому что вытянуть Нагито на сушу у него не получилось. Да не получилось бы ни у кого. Комаэда искренне не понимает, смотрит потерянно, когда Хината хвалит его за то что тот просто поел или не забыл принять таблетки, и гладит по голове. Это как капля меда в бочку дегтя, но наверное без этого Комаэда уже давно бы сдался, и занырнул в нее с головой, надеясь что удушье от дегтя покончит с ним быстрее чем вода или веревка.        Нагито не понимал и не поймет, поэтому всегда хотел уйти, хотел сбежать, и думал, думал об этом, думал об этом раньше и думал об этом на протяжении пяти лет, и думал бы сейчас, да прямо сейчас, если бы тусклый лунный свет не отсвечивал на серебряном кольце, которое Хината надел на его безымянный палец месяц назад.       Хаджиме пошел ва-банг и не прогадал. Брак оказался лучшим способом привязать Нагито к себе, пусть и немного нечестным. Он знал что Комаэда не сможет отказать, он надавил на него, надавил на него совсем немного, но только в своих целях, в их общих, во имя их общего блага и будущего. Ведь если предоставить ему контроль над ситуацией, над своей жизнью и личностью то Хаджиме уверен в том что тот тут же все разрушит, разрушит и не моргнет глазом, посчитает что все что было, было слишком хорошим для него, что вот вот нагрянет отчаяние, нагрянет несчастье и наказание, за его последние несколько лет спокойной жизни, поэтому примет решение поплатиться за это сам, совершив харакири.       Комаэда всегда подвешен на волоске, и подвесил он себя сам, своими убеждениями и верой, поэтому нет ничего страшного в том, что Хаджиме привяжет к нему еще одну нить, в виде этого брака. Даже не нить. В случае Комаэды страховочный трос.        За спиной слышится копошение, Нагито резко поднимает голову и тут же щурится от внезапно включенного света. В дверном проеме стоит Хината, оперившийся о косяк двери, потирает руками сонные глаза.  «Милый» — проносится в голове Нагито.        — Нагито? — еще не до конца оторвавшись от сна произносит Хината, медленно раскрывая глаза. — О господи, что происходит!? — Он дергается, и тут же подлетает к Нагито, хватает его за худощавую руку, тянет вверх поднимая на ноги. — Что случилось?! Что с тобой?        — Ахаха, Хината-кун, просто плохо стало, от чего-то, — Нагито утирает рот обратной стороной ладони, прикрывает его, и старается отдалиться, не очень то ему хочется чтобы Хаджиме учуял его запах из-за рта, но попытка выходит не самой удачной, Хината цепляется в него обеими руками, смотрит долго и внимательно, стараясь уловить ложь в мимике и словах. — Вырвало, от чего-то, — заключает Комаэда, и кивает сам себе, — возможно таблетки не подошли.        — Попросим доктора выписать другие, — Хината тяжело вздыхает и опускает глаза, хватка становится слабее, его ладони медленно скользят вдоль рук супруга, пока не соприкасаются с ладонями. — Больше ничего?        — Нет, ничего, — спокойной заверяет Нагито, вновь кивая, он сжимает чужие пальцы своими, пару мгновений, улыбается спокойно. — Я умоюсь и вернусь, возвращайся в кровать, Хината-кун.       — Хорошо, я тебя подожду, — руки Хаджиме внезапно перемещаются на его шею, он тянет Комаэду к себе, коротко целует того в щеку и получает одобрительный смех, а после удаляется, скрываясь в темноте коридора.         Нагито провожает его недолгим взглядом, улыбка все еще не сходит с его лица. Хината как лучи света в этой непроглядной бездне, освещает его всегда, и все же Нагито соврет его скажет что ему неприятно купаться в этих солнечных ваннах. Он оборачивается, смотрит на себя в зеркало, видок конечно так себе, но сейчас нет времени загоняться из-за внешности, он знает что если задержится на пару минут дольше то Хаджиме обратно прибежит, и будет стеречь его до тех пор пока Комаэда не закончит, вне зависимости от того чем он тут занимается.        Он умывается, быстро чистит зубы, сплевывает остатки пищи в раковину, тут же уничтожая их потоком воды. Выключает свет. Возвращается в комнату.        Хината и вправду ждет его, сидит на кровати, опустив голову вниз, перебирая короткие волосы, как верный пес, глаза у него кстати такие же, как у собаки, большие и нежные, плаксивые. На тумбочке рядом приглушенно мерцает ночник.        — Ты все? Давай спать?        Нагито не отвечает. Его состояние нестабильно, его мысли спутаны, спутаны всегда, и его больная фантазия времени от времени способна выдавать идеи отличные от «как бы сегодня убиться» и «какой же я бесполезный кусок говна». И Хаджиме привык к этому, привык к внезапным всплескам, вспышкам любви и страсти, которые могли длиться неделями, а после потухнуть на три месяца. С приемом таблеток это стало лучше. Намного стабильнее. Шутка про «я не буду пить таблетки потому что хочу кончить» сработала с Нагито в обратную сторону, и Хаджиме слукавил если бы сказал что не был этому рад. Очень рад.        Поэтому когда Комаэда молча залезает на него сверху, ничего не ответив он не удивлен, почти, может чуть-чуть. Белые руки ложатся на его волосы, приглаживая назад, Нагито смотрит в лицо.       —  Почему-то не очень хочу спать, — шепотом заключает он, прикасаясь своим лбом ко лбу Хаджиме. — Сними с меня футболку, в ней жарко.        Хаджиме мнется, аккуратно кладет руки на чужую талию, теребит края той самой футболки.        — Завтра собрание, нам двоим рано вставать, ты уверен?        Нагито лишь кивает. Вовлекая Хаджиме в поцелуй.        Ну, кто он такой чтобы не послушаться? Если уж Нагито поймал такое настроение то нужно потакать. Он не знает что его так завело, тот короткий поцелуй или само его появление, посреди явно не самого приятного момента. Хаджиме не знает и не сильно хочет задумываться, да и мысли об этом как-то не вяжутся, когда Комаэда медленно спускается поцелуями ниже, прикусывая кожу на шее, а его собственные руки внезапно, о чудо, оказываются на его груди. Футболка Нагито летит вниз, безрукавка Хаджиме тоже, шорты, трусы за ними, на пол, резко и небрежно.        Комаэда тихо стонет, прикрывая глаза, и Хаджиме готов поклясться что вот-вот, сам сойдет с ума от этого звука. Внизу все скручивает, приятно но болезненно, также как когда Нагито холодными от воды пальцами сжимает его стояк. Сегодня он играет даже слишком грязно. Делает все резко и быстро, и вот Хината уже не сидит а лежит на кровати, а над ним нависает разгоряченный Комаэда, довольно улыбается и ластится. Прикасается там-здесь, везде куда достанут руки, и Хаджиме плавится, от каждого его действия, Нагито целует коротко, проводит языком по мочке уха, ведет вниз ладонью от груди до живота, и Хаджиме кажется что сейчас он вот-вот и взорвется.        Но так будет слишком скучно, слишком скучно для Нагито, слишком скучно для них обоих. Комаэда сползает вниз, целует грудь, живот, и Хината не остается ничего кроме как поперхнуться воздухом и жалостно простонать. Комаэда ухмыляется, щурит глаза, и выглядит максимально довольным, как приласканный кот, рука Хинаты запуталась в его волосах. Нагито дергается, глотает воздух и громко всхлипывает, когда эта самая рука с силой оттягивает его прям за корни, вынуждая отстраниться. Хината решил что самое время меняться ролями.        Ему важно, важно не перестараться и важно его не сломать, аккуратно играть в «подобные игры», а то случаев было предостаточно. Один раз он подумал что придушил Комаэду, убил его собственными руками, но слава богам тот просто вырубился от асфиксии, в другой раз Нагито так сильно смеялся что у него началась истерика, вместе со слезами соплями и всем вытекающим, и тогда Хаджиме было уже совсем не до своего стояка.        Поэтому важно все не испортить, даже сейчас важно держать все под контролем, своим собственным конечно. Опять же. Давать Нагито волю надолго нельзя, даже в таких вещах, знаем, проходили. Поэтому они меняются, Нагито оказывается снизу, цепляется руками за сильные плечи, целует шею, целует щеки, целует губы, пока Хаджиме возится с презервативом и смазкой.       — Кончи в меня, пожалуйста, — внезапно произносит Комаэда, прижимаясь к чужому уху, опаляя его горячим дыханием. Хината вновь мнется, придерживая его бедра, его лицо и так уже покраснело, нет даже не от смущения, оно пропало на первый год их отношений, просто от самого процесса, от возбуждения, и сейчас Нагито заводит его вновь. — Пожалуйста? — он просит, скорее даже скулит, вновь прижимается и целует, но Хаджиме замечает, в ночном полумраке замечает этот безумный огонек в его глазах, и ему нельзя дать разгореться.        Это и значит «не сломать».       Тяжело игнорировать просьбу любимого, и где-то на подсознании хочется, правда хочется но потом от этого мимолетного желания лучше не станет, и вообще потом проблем не оберешься. Каким бы соблазнительным Комаэда не был, каким бы горячим и услужливым, просящим и молящим, поддаваться нельзя. Да и не за чем. Поэтому столь грязная просьба остается без внимания. Хаджиме смотрит снизу-вверх на оголение тело, Нагито некрасивый, по крайней мере это личное мнение самого Нагито, зато честное, и даже если Хаджиме будет говорить ему об его красоте, о субъективном взгляде на красоту, о том что для него он прекрасен любой, не пять а десять лет подряд, и это не приплюсовать еще пять, нет, еще десять лет сверху, в общей сумме пятнадцать, тот все равно не согласиться, но они не сдадутся оба в этой игре без победителя.        Зато победителем именно в этой маленькой борьбе остается именно Хаджиме, закончившаяся бутылочка летит на пол, упаковка от презерватива тоже. Утром Хината все равно уберется. Нагито томно вздыхает, Хината кладет руку на его живот, входит медленно, делает все аккуратно, а Комаэда не сводит с него глаз. Наверное это что-то не очень здоровое, никто из них не знает, но Нагито почему-то нравится наблюдать, нравится смотреть на то как Хаджиме имеет его. Нравится сам этот факт и нравится его созерцать, поэтому коленно-локтевая его нелюбимая, смотреть тяжело. Хаджиме этому не препятствует, сексолог сказал что все в порядке и это его психике не вредит, поэтому все хорошо, хотя наверное именно этот факт даже спустя несколько лет их отношений немного смущает.        Сильные руки сжимают изрезанные бедра, задевают шрамы, Хината аккуратно проводит по ним пальцами. Грудь Комаэды вздымается, быстро-быстро, дышит он глубоко и тихо стонет. Хината переплетает их пальца, тянет руку на себя, целует запястья, тоже медленно, любовно, он не видит изъянов в этом теле, не сможет увидеть их никогда, ему это не под силам. Комаэда скрещивает ноги на его спине, прижимает ближе, ближе, ближе, ему бы хотелось стать единым целым с Хинатой, по-настоящему и полностью, не так, на время, хотя так тоже хорошо. Очень хорошо. Он жмурится и царапает спину супруга. Перед глазами мерцают звезды. Он кончает первым. Почти всегда, расслабляется и обмякает в чужих руках, утыкается носом в сильную шею, и совсем-совсем тихо мычит, позволяя Хаджиме закончить тоже.        Хината выдыхает горячий воздух ему на ухо, целует в висок, придерживая голову. Комаэда расслабляется настолько что почти засыпает. Раскидывается на белых подушках, закрыв глаза, его дыхание становится равномерным.        Хаджиме смеется, смеется тихо, теребит колючие волосы, вытирая живот супруга влажными салфетками. Все улики одним точным броском летят в урну, в углу комнаты. Никогда не промахивается. Он аккуратно гладит Нагито по голове, ложится с ним рядом, снова целует в висок. Утром нужно будет не только рано встать но еще и убраться, но проблемы утренних нас это проблемы утренних нас.  — Спокойной ночи. Спи Нагито.