Быть удобным.

Быть удобным — то, что так хорошо умел делать Нам Гю все свои двадцать семь лет. Даже оказавшись в этом чёртовом месте, откуда единственный путь в Ад, он продолжал угождать. Будь то тот сумасшедший мудак, заманивший их сюда, или Танос со своим крестом и разноцветными таблетками. Ебучий Танос со своими «таблетками бесконечности».

***

Что в Рай он не попадет, Нам Гю понял еще тогда, когда мама бросала в него первое, что попадалось под руку. Кухонное полотенце, пульт от их дешевенького квадратного телевизора, любимая бабушкина лампа, его детская фотография, стоявшая на тумбе около лампы, и на худой конец её грубая, шершавая ладонь. — Ты такой же, как и твой отец! Вечно он где-то пропадал до полуночи! Таким как вы нет места среди нормальных людей! — она трясла его как тряпичную куклу за плечи, в перерывах нанося ему удары ладонью то в бок, то в голову, пока он пытался вывернуться из её хватки, прикрывая лицо второй рукой. — Он сейчас в Аду, и ты там будешь, мерзавец! — кричит женщина, не обращая внимание на его слезы и обещания так больше не делать. Минут через пятнадцать она сама не выдерживала и срывалась на слезы. Её хватка ослабевала, и она прижимала его к себе, прося прощения и то и дело срываясь на громкие рыдания, раскачиваясь из стороны в сторону. От мамы, как обычно, пахнет металлом и потом после смены на заводе. Нам Гю жался к ней, не переставая плакать то ли от обиды, то ли от облегчения. Она пришла домой и не застала его, а после оббегала весь район, — от школы до дома, — выкрикивая его имя. После смерти бабушки за ним никто не присматривал, когда мама была на работе, и именно в тот день он задержался у друга в гостях за игрой. — Я больше никогда так не буду делать, мама, — шмыгая носом, обещает ей Нам Гю, будто бы она срывается на него в первый или последний раз. Угождать матери было необходимым условием его спокойного проживания с ней под одной крышей, ведь чем старше он становился, тем сильнее становились её удары, истерики громче, а проклятья и обвинения изощреннее. В какой-то степени, он был благодарен Чжи Ён, которую перестал называть мамой вскоре после отъезда из Инчхона в Сеул. Если бы не она, он бы не стал «удобным». Удобные постоянно угождают всем вокруг, и удобным легче пробиться туда, куда они хотят. Главное — вовремя подлизаться к кому надо, подружиться с одним, помочь второму, послать нахрен третьего в угоду первым двум. Все эти уроки он усвоил наизусть, но стоило ему оказаться в новом городе, в новом мире, как они стали частью его сущности. Он научился манипулировать, подстраиваться, скрывать свои истинные желания, лишь бы не потерять контроль и не попасть в ситуацию, из которой не будет выхода. Чжи Ён научила его выживать, а не жить. Он не чувствовал радости от таких отношений, но они работали. И в моменте ему стало понятно: иногда быть удобным — это не слабость, а сила, это способность держать себя на плаву, когда мир вокруг рушится. Он мог казаться чужим и холодным, но внутри, в глубине души, куда никому не позволял заглянуть, он был только тем, кем его сделали обстоятельства.

***

Толпа ревет в восторге и скандирует «Танос», как только этот напыщенный недорэпер с претензией на артистизм, заканчивает свою последнюю говнопесню с идиотским мотивом и отсутствием складной рифмы. Нам Гю невольно задумывается: Танос тоже «удобный» или просто продал душу дьяволу, иначе он недоумевал, каким образом он добился такого успеха среди той огромной толпы, что билась в конвульсиях от его песен? Черт, Нам Гю ради этого Таноса проделал немалую работу, чтобы этот придурок выступил в Пентагоне, выслушивая бесконечные требования от его, не менее ублюдошного, менеджера, что вел себя так, будто бы его клиент был чуть ли не самой звездой мировой рэп-индустрии, а клуб Пентагон — жалкая помойка, которая висела на волоске. Сколько раз Нам Гю хотел послать этого кретина нахрен и харкнуть ему в лицо во время личных встреч, но приходилось только натянуто улыбаться и уважительно кланяться, обещая, что «все пожелания господина Чхве будут учтены и мы проконтролируем, чтобы господин и его фанаты остались довольны концертом». И каждый раз, как этот вычурный мужлан в дорогом костюмчике довольно улыбался, Нам Гю сдерживал рвущиеся наружу ругательства, так как и он, и этот козел, понимали — без Таноса клуб останется без прибыли, а Нам Гю, может, и вовсе без работы. Одним единственным утешением в этой работе, что держало его на плаву, были наркотики. Его положение в клубной среде позволяло ему получить доступ к любому веществу: от уличной дряни за пару сотен вон, до более «изысканных» и дорогих препаратов, а иногда и вовсе доходило до «чистой экзотики», как ЛСД или синтетические опиаты. Героин, кокаин, метамфетамин, экстази — его работа стала ключом в мир бесконечных вечеринок, ярких огней и расслабленных улыбок. В мир людей, наслаждающихся каждым моментом. Танос прощается со своими фанатами и скрывается за сценой, прямиком в своей гримерке. Там его ждали зеркало в полный рост, четыре бархатные подушки на диванчике, идеально соответствующие по цветовой палитре к стилю Таноса, мини-бар с газировкой и водой в стеклянных бутылках, обязательное светодиодное освещение для того, чтобы гримеры создали «идеальный образ» для выступления, несколько махровых полотенец и, как же без этого, деликатный аромат лаванды или розы, чтобы рэпер чувствовал себя расслабленно перед выходом на сцену, словно на массаже в дорогом спа-салоне. Нам Гю фыркает, и кивнув бармену, отходит в сторонку, скрываясь в одном из служебных помещений. Журнальный столик в комнате для отдыха всегда был как никогда кстати. С него, например, было удобно нюхать белые дорожки. Быстрый вдох — и все, что до этого казалось тусклым и раздражающим, стало более четким, ярким. Даже свет клубных огней стал насыщеннее, а музыка громче и глубже. Встряхнувшись и мазнув ребром ладони под носом, он вышел из комнаты отдыха и тут же нарвался на мудилу, которому мечтал дать в глаз последний месяц. — Господин Пак! — расплылся в любезной улыбке Нам Гю. — Все прошло отлично, наш клуб признателен вам и господину Чхве за столь яркий и запоминающийся вечер. В «подтверждение» своих слов, промоутер делает легкий поклон, продолжая улыбаться. — Господин Чхве тоже доволен и очень рад, что все его пожелания касательно гримерки и организации были учтены. Теперь, он бы хотел отпраздновать и отдохнуть, — улыбаясь одними уголками губ, произнес менеджер Таноса. — Разумеется. Господин Танос может заказать все что пожелает из нашего меню, естественно, все за счет заведения, — сложив руки за спиной, кивнул Нам Гю. — Само собой, — усмехнулся мужчина. — Но, как бы вам сказать… Господин Чхве предпочитает расслабляться несколько иначе. Вы же понимаете, о чем я? Господин Пак усмехнулся, как-то гаденько и по-особенному мерзко, что даже кокаин, который Нам Гю нюхнул пару минут назад, не заглушил в нем желание сломать ему нос. — Конечно, — кивнул Нам Гю. — Пара минут. Какие-нибудь особые предпочтения? — Совсем немного, но чтобы господин Чхве смог расслабиться, — похлопав парня по плечу, ответил менеджер.

***

— Господин, господин! — взволнованная девушка, которая относила около часа назад в гримерку Таноса наркоту, появилась словно из ниоткуда. — Что? — обернулся к ней Нам Гю, наблюдавший за обстановкой в клубе с балкона второго этажа. — Господин Танос требует «главного». — Главного? — изогнул бровь промоутер. — Сказал позвать того, кто отправил ему… «подарок», — стушевавшись, тихо произнесла девушка. Нам Гю закатил глаза и спустился с балкона, скрываясь в коридорах за сценой до гримерки этого идиота. Он потер лицо ладонями, встряхнулся и постучал в дверь: — Господин Чхве? Я могу войти? — Войди! — крикнул рэпер изнутри. Нам Гю открыл дверь и шагнул в гримерку, где Танос развалился на диванчике, прямо на бархатных подушках. — Господин Чхве. — А, это ты! — Танос с трудом, чуть покачиваясь, поднялся на ноги и подошел к Нам Гю. Его движения были неторопливыми, почти ленивыми, затуманенный взгляд в котором читалась эйфория. Он почувствовал, как руки рэпера сжали его талию, притягивая его к себе. — Черт, you’re fucking awesome man! — посмеялся Танос. — Как там тебя зовут? What’s your name? Промоутер удивленно посмотрел на Таноса перед собой, чьи руки сжимали его талию и неспешно скользили по бокам. Почему-то ранее бесившая его привычка рэпера вкидывать рандомные фразочки на английском казалась забавной, милой, крутой. Блять, чертов кокс! — Нам Гю, — ответил с усмешкой парень. — Нам Гю, — протянул Танос. — Damn, Нам Гю, ты такой молодец! Пак сказал, что ты организовал всю эту красоту, ты такой молодец! Но последний твой презент… — Су Бонг понизил голос, приблизившись к парню чересчур близко, соприкасаясь с ним носами. — That’s fucking crazy man! — восторженно прошептал он и тут же разразился хохотом, сжимая плечи Нам Гю. Нам Гю чувствовал, как плечи Таноса слегка дрожат от смеха, и сам невольно подхватывает его смех. Теперь они вдвоем, два обдолбанных идиота, стоят посреди гримерки, заливаясь смехом. — Ты чертов гений! — продолжил восторженно Танос, вновь опуская руки на талию Нам Гю. — Откуда у этого дерьмового клуба такой классный промоутер? — говорит Су Бонг и снова захохотал, запрокинув голову назад. Нам Гю чувствовал, как кровь пульсирует у него в висках, а собственные пальцы начинают непроизвольно дрожать. Он трет ладонями плечи Таноса, смешанные эффекты наркотика и нервного напряжения усиливали каждый жест, каждый взгляд, обостряли чувства и эмоции. Он посмотрел на Таноса, который снова наклонился ближе, его лицо практически касалось его: — Ты знаешь, что ты реально мог бы быть кем-то большим, чем просто какой-то чувак из клуба, ага? — тихо произнес Су Бонг. — You're too good for this shit, Нам Гю. Словно подтверждая свои слова, он сжал его талию. На мгновение они оба замерли, и Нам Гю не отводил взгляда, смотря прямо в темные глаза напротив, ощущая его дыхание с ноткой перегара и чего-то еще сладковатого у себя на губах. — Да? — прошептал Нам Гю. — Тысячу раз да. И я докажу это тебе.

***

Нам Гю оказался прижатым к мягкой спинке дивана, его дыхание сбивалось, смешиваясь с хриплыми стонами Таноса. Всё происходило слишком быстро, их тела двигались с какой-то отчаянной энергией, будто в страхе, что этот момент может внезапно оборваться. Кокаин всё ещё пульсировал в крови Нам Гю, обостряя каждое прикосновение, каждую точку соприкосновения их тел. Диван под ним едва не скрипел от ритмичных толчков, но это только добавляло ощущения хаоса и безумия. Руки Таноса были везде — грубые, жадные, скользящие по его талии, бедрам, спине. Он держал Нам Гю так крепко, что тому казалось, что он просто растворится под этой хваткой. Танос нависал над ним, их движения сливались в единый ритм, диктуемый глухими басами музыки за стеной. Ладони Нам Гю на мгновение скользнули по коже Таноса, оставляя за собой царапины, прежде чем его пальцы впились в чужие плечи, пытаясь удержать реальность, которая с каждым мгновением всё больше уходила из-под контроля. — Ты чувствуешь это? — пробормотал он, голос хриплый, срывающийся от удовольствия. Нам Гю всё равно не мог ответить. Он только запрокинул голову, чувствуя, как всё его тело охватывает жар, усиливаемый каждым движением чужих бедер. Мир вокруг превратился в калейдоскоп ощущений: мягкость дивана под спиной, горячие руки Су Бонга, его дыхание на шее, запах их тел, смешанный с нотками одеколона и перегара. Каждая секунда ощущалась как вечность, каждая волна удовольствия била по нервам, лишая способности думать. Всё исчезло — клуб, люди, проблемы. Остались только они и этот момент, который был их маленьким безумным раем. Движения бедер Таноса достигли своего пика, становясь всё более резкими и неуправляемыми. Нам Гю чувствовал, как его тело сжимается в тугой пружине, вот-вот готовой разорваться. Его дыхание сорвалось, превратившись в нечто между стоном и криком, когда волна удовольствия захлестнула его целиком. Это было как взрыв — ослепляющий, всепоглощающий, разрывающий все границы реальности. Его тело содрогалось в руках Таноса, каждая клетка вибрировала от напряжения, а мир вокруг распадался на мириады искрящихся осколков. Танос наклонился ближе, его голос сорвался на низкий стон. Всё смешалось в одном неистовом вихре ощущений: тепло, электрические разряды, толчки, которые, казалось, резонировали с самим сердцебиением. В их мирах больше не существовало ничего, кроме этой кульминации, этой острой, болезненно прекрасной точки, которая на миг остановила само время.

***

Танос замер, едва дыша, его горячее тело всё ещё прижимало Нам Гю к мягкому дивану. В комнате стояла тишина, если не считать их сбившихся дыханий. Пот каплями стекал по вискам, смешиваясь с лёгкой дрожью, которая не отпускала их обоих. Нам Гю медленно открыл глаза, его тело всё ещё горело, каждая его клетка звенела от напряжения, и он не мог решить, что сильнее — усталость или желание ещё раз погрузиться в это безумие. Танос поднял голову, ухмыльнулся и, лениво скользнув взглядом по лицу Нам Гю, хрипло произнёс: — Нам Гю, ты чертовски хорош. Он откинулся назад, упав на другой конец дивана, и шумно выдохнул. Нам Гю молча смотрел в потолок, чувствуя, как адреналин постепенно отступает, оставляя только опустошение и легкое головокружение. Ему не хотелось двигаться, не хотелось думать. Всё, что оставалось, — это лежать здесь, в этой странной тишине, пока реальность вновь не обрушится на него всей своей тяжестью.

***

— Танос, этот гребаный мудак… — голос Нам Гю дрожит, как и его руки, сжимающие металлический крестик так сильно, что тот оставляет отпечатки на ладони. — Этот сукин сын обращался со мной как с ебаным идиотом. Его пальцы скользят по поверхности креста, и, наконец, с щелчком открывают его. Маленькая розовая таблетка сейчас как спасательный круг. Она срочно ему нужна. Прямо сейчас. Ему плевать, что руки в крови — чужой или своей, чёрт его разберёт. Может, даже Таноса. Он берёт ещё одну таблетку. Горький вкус лишь усиливает тошноту, но он мгновенно захлопывает крестик и прячет его в карман. Нельзя, чтобы кто-то заметил. Особенно они. Палачи в розовом. Танос. Мудак. Даже имени его, сука, не запомнил. Нам Гю скривился, стискивая зубы. «Ты чертовски хорош, Нам Гю» — как же мерзко это звучало в его голове. В носу жжёт, глаза заливает влажная пелена. Когда он вообще в последний раз плакал? Может, когда мать снова сорвалась на него. Нет… Или да? Вспоминать страшно. Покидая Инчхон, он дал себе слово, что никогда больше не позволит себе плакать. Слезы — удел слабаков и неудачников. Он не такой. Нихрена. Нам Гю с шумом шмыгнул носом, трёт лицо ладонью, стараясь стереть всё разом — слезы, гнев, боль, страх. Покидая мать, он не плакал. Когда она умерла — тоже. Так какого хрена сейчас? Хрена с два он будет плакать из-за Таноса. Из-за ебаного Чхве Су Бонга, который даже имени его не запомнил. Горечь накатывает, заполняя его, как разлившаяся чёрная жижа. Ярость вскипает внутри, перемешиваясь с болью, обидой и разочарованием. Всё это бурлит в груди, вырывается наружу смешком — рваным, хриплым. На зубчиках вилки подсохшая кровь, чья — лучше не думать. Пентагон, это место, этот грёбаный мир, всё то, ради чего он ломал себя и становился удобным… Таноса больше нет. И для кого теперь быть удобным? Нам Гю не заметил, как его губы исказила улыбка — чужая, безумная. Забрать все эти деньги и никогда, ни для кого больше не быть удобным. Он спрятал вилку за пояс. За спиной мир рушился, но впереди была свобода. Или что-то на неё похожее. Ночью, в темноте, Нам Гю вдруг понял, что лежит в постели Таноса. Мягкое одеяло пахло чужим телом, а воздух был тяжёлым, пропитанным запахом страха и ожиданием грядущего. Слезы начали катиться по его щекам, и он не знал почему — от разочарования или пустоты, но слезы не останавливались. Таноса не было рядом, и это стало реальностью, которую он не мог изменить. Нам Гю закрыл лицо руками, но слезы продолжали литься. Он был один, и эта боль не отпускала.