Two daddies and Two babies

Хосок сидит за столом и ест завтрак в совсем непривычной обстановке. Вчера его жизнь повернулась на 360 градусов… Или на 365… Хосок не особо помнит, как правильно. Если раньше утро началось с криков босса о том, что он как всегда спит слишком много, затем тот тащил его либо в ледяной, либо в настолько горячий душ, что Хосок чувствовал, как его тело буквально начинало гореть. После этого он ел какой-нибудь салат, в котором было максимально калорий сто, и отправлялся «работать». После рабочего дня его ждал ещё один душ, в который снова его относил босс, а затем мужчина нёс его в свою постель. Было уже примерно пять часов утра, и еще часа два Хосок обслуживал босса. В семь тот вышвыривал его из своего кабинета и велел идти спать. Хосок уходил, ложился в холодную постель и вырубался до двенадцати дня. А в двенадцать этот ад начинался снова. По кругу, каждый день, без выходных. Сегодня он проснулся в десять, принял тёплый приятный душ, и Сокджин приготовил ему на завтрак токпокки, очень и очень вкусные. Подросток и ест их сейчас, одновременно с этим читая одну из интересных книг Сокджина, которую тот с удовольствием ему одолжил. Старший ушёл в магазин минут десять назад, но сказал, что отойдёт максимум на полчаса, поэтому Хосок даже заскучать не успеет. Мальчик и не скучает, ест тихонько и читает книгу, утопая в раздумьях. И из них его вырывает громкий звонок в дверь, который заставляет подростка вздрогнуть. Неужели Сокджин уже вернулся?.. Так быстро… Хосок выходит из кухни, открывает дверь и видит перед собой того, кого увидеть совсем не ожидал… Перед ним стоит Намджун в деловом костюме. Он выглядит прямо так, как когда снял его… Издевался… Мучал… Желудок сводит, и подросток чувствует, как его начинает тошнить. А еда, которую он только что проглотил, кажется, встаёт поперёк горла. — Привет, ты мог бы позвать Сокджина, пожалуйста? Я буквально на минуту, — просит Намджун, проходя в прихожую, — Ты чего бледный такой?.. — Его сейчас нет дома, а тебя никто не звал… Иди нахуй отсюда, — грубо произносит подросток, смотря в глаза старшего. — Мне не требуется официальное приглашение, чтобы прийти к своему другу. Это во-первых. А во-вторых, ты не хами мне. Всё-таки тебе шестнадцать, а не тридцать шесть, чтобы ты так со мной разговаривал, — усмехается Намджун и разувается. — Тебе не помешал этот факт меня пытать… — бормочет Хосок, наблюдая за старшим, и сжимает губы. — Ой, ну прям уж пытать! Говоришь об этом, будто ты мученик какой-то, тоже мне… — фыркает Намджун и вещает куртку, — Я не делал с тобой ничего прям уж такого страшного. Естественно, мне жаль, что я причинил тебе боль тогда, но я думал, что тебе нравится подобное, — произносит Намджун и проходит на кухню, а подросток проходит следом за ним и возвращается на своё место за столом. — Ты серьёзно, блять? То, что ты сейчас говоришь… Отвратительно! Сука, я вас всех насквозь знаю, блять, вы, богатые! У вас есть мозги, вы умеете думать ими на работе, зарабатывать миллионы! Но почему, блять, вы не можете допереть до того, что проституция нелегальна?! Что все, кто занимается этим, делают против своей воли такое! Почему, блять, мозгов не хватило?! — зло вскрикивает Хосок и смотрит на Намджуна с огромной болью во взгляде. — Мой знакомый работает проституткой и вполне счастлив. Он сам выбрал такую профессию, ему всё нравится. Так что не всегда все случаи настолько печальны, как твои, — спокойно отвечает Намджун, а Хосок сжимает руки в кулаки. — Нельзя быть товаром и быть счастливым. Что ж до тебя не доходит-то? Попробуй продать себя за деньги, переспи вот так. Может дойдёт. Ты чувствуешь себя вещью, это мерзко. Это отвратительно, тебе хочется избавиться от себя. Особенно, когда приходит такое чмо, как ты, и делает отвратительнейшие действия. А потом ещё и жалуется, блять, бедняжка, — едко произносит Хосок, прожигая старшего взглядом. — Ну, знаешь ли, мне ни разу во время секса не блевали в постель! — возмущается Намджун в ответ на это, а Хосок еле сдерживается, чтобы не зарыдать в голос. — Хватит изображать из себя тупую и невинную овечку, ты, блять, должен был хотя бы догадываться, как работает проституция и весь этот бизнес! Ты должен был сказать, что всё было хорошо! Почему ты не сказал этого, почему?! Почему ты заставил меня терпеть то, что снится мне в кошмарах до сих пор?! Для тебя это было двадцать неудачных минут, а для меня, возможно, годы, пока я избавлюсь от этой травмы! Почему ты, блять, пожаловался тогда?! — разъярённо вскрикивает Хосок, а из его глаз текут слёзы. — Хватит на меня орать! — таким же тоном отвечает Намджун и стукает кулаком по столу, — Не стоит обвинять всех вокруг в том, что происходило с тобой! Виноват лишь тот, кто заманил тебя в это ужасное место! Я не знал, что ты несовершеннолетний, я не знал, что тебе не нравится всё, что происходит! Да, возможно, я оступился тогда, не догадался! Но хватит уже обвинять меня в этом! Ты делаешь из себя несчастную жертву, но не стоит делать всех вокруг своими мучителями! — Да что ты, блять, обо мне знаешь?! И я буду орать, сколько захочу! И я жертва, да, я реальная жертва насилия, как психологического, так и физического, я жертва! А ты один из насильников! Ты мерзкий, грязный извращенец, который должен сдохнуть и гореть в аду до конца своих дней! Именно из-за таких как ты я ненавижу себя! Ненавижу своё тело, своё существование на этой планете, я чувствую себя грязным! Из-за тебя, сволочь! — сквозь слезы вскрикивает Хосок и продолжает рыдать. — Прекращай истерить и говорить хуйню! — строго вскрикивает Намджун и даёт подростку пощёчину, чувствуя, как его терпение лопается окончательно. Хосок кричит и хватается за ушибленное место, а затем начинает плакать ещё сильнее. Так плохо, перед глазами после этого удара становится темнее, а сердце начинает быстро биться… — Не смей меня бить, блять! Убери свои грязные руки от меня! Не трогай, ты не имеешь права ко мне прикасаться! Никто не имеет! Никто! — истерично произносит Хосок и всхлипывает. — Да тебя кто хочет может трогать! Ты сам соглашался на это! Можно было попробовать сбежать, если было прям так невыносимо! Ты сам согласился стать шлюхой, было бы мозгов больше, не подписывал бы то, что тебе подсунули! А ещё, если бы тебе было так плохо и ужасно там, ты бы себя убил! Я, блять, прекрасно знаю, что такое невыносимо. И когда тебе невыносимо, тебе хочется сдохнуть! А не продолжать трахаться с другими! Тоже мне, несчастный, блять… Думаешь, спать с разными людьми — это самая страшная вещь на свете?! Ты ошибаешься! Было бы так ужасно, убил бы себя. Но нет, ты сидишь здесь, одетый, накормленный, и в бордель твой этот вонючий тебя не вернули из-за меня! Я его закрыл! Ты, блять, должен на коленях передо мной стоять и благодарить меня, а не выёбываться, наглый мальчишка! — вскрикивает Намджун, а затем видит, как сильно бледнеет Хосок, становясь одного цвета с белой стеной. Хосоку страшно даже воспроизвести в голове сейчас всё то, что он услышал. Он не хочет верить в это. Не хочет верить в то, что он виноват в том, что выбирал жизнь. Он всегда верил в то, что всё станет лучше. Лишь это держало его в этом мире. А сейчас он услышал, что мог умереть… И не страдал бы… Он останавливал себя каждый раз, но, кажется, этого делать не стоило. Он сам соглашался на то, чтобы его мучали, правда? Сам оставался живым. Не выбирал смерть. Хоть у него и был выбор. Хосок чувствует себя абсолютно разбитым и обманутым. Он верил в то, что выбирает жизнь. Но, по сути, выбирал продолжать быть шлюхой. Ведь только на это он и способен. Исключительно. Он сам виноват, даже не его босс. И правда тогда можно было быть внимательнее, наверное… Да… Это осознание слишком сильно давит. Он сам виноват во всём. Сам. Подросток вскакивает и убегает в свою комнату, Намджун слышит только хлопок двери и нервно фыркает. Этот наглый мальчишка его бесит. Очень. И зачем Сокджин взял его к себе? Он явно не ценит то, что имеет. Лучше бы пытался выжить своими силами, а не сидя на шее у Джина. Через пять минут дверь на кухню открывается, и на неё заходит очень удивлённый Сокджин с пакетами в руках. — Ты чего здесь делаешь?.. И где Хосок?.. — взволнованно спрашивает Сокджин, видя, что его тарелка наполовину пустая. А мальчик съедал всё до последней крошки, в прошлые разы, когда Сокджин ему готовил. — Я сижу! А эта истеричка в своей комнате, — произносит Намджун и закатывает глаза, — Устроил мне тут истерику по поводу того, какой я плохой и ужасный. — Боже… Он боится тебя, Джун. Я же вчера говорил, что не надо ближайший месяц сюда приезжать… — тяжело вздыхает Сокджин и быстро выходит из кухни, а затем стучится в дверь младшего. Дверь никто не открывает, и Сокджин стучится уже громче. — Милый, открой мне пожалуйста. Это я, Джин, — просит мужчина, пытаясь прислушаться. — Может, он один хочет побыть, не нарушай его «личное пространство», — усмехается Намджун, подходя к младшему. — Так, ты к себе домой езжай, ладно? Поговорим по телефону, когда я разберусь здесь. Давай, — серьёзно произносит Сокджин, и Намджун снова закатывает глаза и уходит в коридор. Спустя пять минут он жутко недовольный уходит, а Сокджин резко дёргает за ручку двери, и та наконец поддаётся. Перед собой он видит то, от чего его сердце уходит в пятки. На белом ковре лежит такого же цвета Хосок в одном нижнем белье, с бритвой в руках, которые испачканы в крови. Свежие порезы на его руках, ногах, торсе, груди, ключицах… Всё тело просто изрезано. Да, это не глубокие порезы, но выглядит это настолько дико и пугающе, что Сокджин просто замирает в шоке, не в силах сдвинуться с места. Губы подростка искусаны до крови, лицо заплаканное. Самое страшное — это порезы на венах. Вот они глубокие. Очень глубокие. И вокруг мальчика ковёр перестал быть белоснежного цвета. Теперь он алый. Подросток лежит без сознания, но он дышит, Сокджин видит это по движениям его грудной клетки. Мужчина быстро достаёт свой телефон и набирает номер скорой, чувствуя, что ему она, кажется, тоже сейчас понадобится…

***

Хосок приоткрывает глаза и чувствует жуткую головную боль, сухость в горле и тошноту. Перед собой он видит белый потолок… И блять, это не то, что он планировал. Ему нужен был белый тоннель… Или как там… Тоннель и свет в конце тоннеля… Или просто сдохнуть… В общем, план совсем не удался, судя по всему… Когда глаза привыкают к яркому свету, он слегка дёргается, но чувствует, что не может сдвинуться с места, а его рука присоединена к капельнице… И, кажется, туда капают совсем не витамины… Запястья перевязаны и жутко болят, как и всё тело… И душа… Слова этого вонючего обрыгана всё ещё звучат в голове… Про то, что он виноват… Так паршиво… — Ой-ой-ой, т-ты п-проснулся! — слышится тонкий голосок, и Хосок видит над собой взволнованного, сонного парня, который был, кажется, с Чимином и ходил вместе с ним поссать, когда Хосок только попал к Сокджину… — А ты что тут делаешь?.. — хрипит подросток, пытаясь прийти в себя окончательно, но перед глазами всё немного расплывается. — Юни к-конечно же с-следит за т-тобой, и м-мне надо с-сказать в-врачу, к-когда т-ты п-проснёшься! Надо п-пойти его п-позвать, срочно-срочно… — суетливо бормочет парень и уже собирается уходить, но подросток его останавливает. — Постой… Ты мог бы позвать… Сокджина?.. Где он вообще?.. — спрашивает Хосок, а Юни грустнеет. — У Сокджина-хёна с-сильно-сильно з-заболело сердечко, он п-пока что с-спит, и на его л-лице м-масочка… В-врачи его п-полечили с-сегодня ночью и сейчас он с-спит после вот этого… Но это т-тайна, Юни н-никому об этом н-нельзя говорить, т-ты т-тоже н-никому н-не говори! — шёпотом произносит парень, а Хосок широко раскрывает глаза. Боже, неужели из-за него Сокджину стало настолько плохо?.. Неужели он так ему дорог? Если бы он не был трусом и убил бы себя ещё в борделе, этого всего бы не было… Сокджин был бы счастлив… Почему такой отвратительный человек, как он, всё ещё существует?.. И почему ему не дали умереть… Проблем было бы меньше. Теперь он виноват ещё и в плохом состоянии старшего… Надо было резать вены посильнее… Надо было вообще сбежать и скинуться с моста… Надо было хотя бы что-то сделать, он виноват во всём сам! И эта вина так сильно давит на него, пожирает просто изнутри, так больно и плохо… Парень выбегает из палаты, а через пару минут, которые кажутся часами, в неё заходят Чимин и человек, которого Хосок так сильно ненавидит, что хочет долбануть капельницей по башке. Раз десять. Двое мужчин присаживаются на стулья перед его кроватью, и Чимин встревоженно смотрит на Хосока, в то время как Намджун весьма спокоен. — Уйдите… — хрипло шепчет Хосок сил у него хватает только на то, чтобы слегка отвернутся, желания говорить с кем-то нет вообще. — Милый, мы совсем не надолго. Мне нужно узнать, как ты себя чувствуешь. Я очень переживаю. И Намджун тоже, — серьёзно произносит Чимин, а мальчик усмехается. — Твой этот Намджун и довёл меня до того, что сейчас происходит. Можешь сказать ему спасибо. Он помог мне понять, что во всём в моей жизни виноват лишь я сам. И что я сам виноват в том, что был шлюхой. Знаешь, что он мне сказал? Что у меня был выбор! Я мог убить себя, но решил продолжить жить, поэтому я сам виноват в том, что он со мной сделал. И что со мной делали остальные мужики. Ещё он сказал, что все имеют право меня трогать, потому что я был невнимательным, когда подписывал контракт на то, чтобы быть моделью, а в итоге этот контракт оказался на проституцию. Я сам во всём виноват. Это Намджун помог мне понять очень хорошо… — нервно произносит Хосок, смотря Чимину в глаза. Мужчина открывает рот и шокировано смотрит на бледного Намджуна, не веря тому, что сейчас услышал. Намджун сказал этому бедному подростку ЧТО?.. — Ну… Я… Он… Меня разозлил и… Я немного не подумал, прежде чем говорить… Как-то само вырвалось… Я пойду пока что, пожалуй… — быстро бормочет Намджун, встаёт и выходит из палаты, захлопывая за собой дверь. — Трусливое чмо, чтоб член отвалился, хуеблан пиздливый, блять… — злобно шепчет Хосок и снова смотрит на растерянного Чимина. — Мне так жаль, что он тебе такого наговорил… Это получается, ты по его вине… Какой ужас… Поверь мне, для него будут последствия, очень плохие последствия. Надеюсь, сейчас ты понимаешь, что всё, что он сказал — полные глупости? — серьёзно спрашивает Чимин, садясь ближе. — Нет, не понимаю, блять. Я уже ничего не понимаю. Мне не дали даже умереть. Как там говорил мой босс? «Ты сможешь сдохнуть только тогда, когда тобой воспользуются все, кто этого хотели». Судя по всему, ещё не все успели. Намджун мне понятно и чётко объяснил, что виноват во всём я. А ведь раньше я цеплялся за жизнь… Моей мотивацией жить было то, что однажды всё станет лучше. Стало. И на следующий день мне говорят, что я виноват в том, что стало так поздно. И что могло стать раньше, нужно было просто сдохнуть. Я уже ничего не понимаю… — отчаянно произносит Хосок и всхлипывает. — Ты умница, что жил. Ты такой необыкновенно смелый, я восхищаюсь тобой, правда. То что сказал Намджун — просто ересь. Даже не пытайся вникнуть в это. То, что он довёл тебя до такого состояния… Просто отвратно. Ты абсолютно ни в чём не виноват. В твоей жизненной ситуации нет ни капли твоей вины. И всё станет ещё лучше. Я обещаю тебе, что мы все будем рядом, Сокджин, я, Юнги. Последний очень сильно за тебя переживал, мы со вчерашнего утра в больнице вместе с ним. Ты не виноват в том, что было тогда. И никто и никогда не имел права пользоваться тобой. Никто не имеет права трогать тебя без твоего согласия. Никто. Ты — человек. Личность. И ты правда умница, что выбирал жизнь. Трудную, очень сложную, в некоторые моменты невыносимую. Но ты был таким смелым умницей, так прекрасно выдержал все испытания, которые тебе жизнь дала. Надежда на лучшие времена — это то, что всегда помогало людям. И они настали, Хосок. Мы все хотим тебе помочь. Намджуна ты больше не увидишь, я обещаю тебе. Но остальные сделают всё, чтобы тебе было хорошо жить. Твоей вины нет абсолютно нигде. Абсолютно, солнышко, — ласково произносит Чимин, смотря в глаза младшего, а затем гладит его по волосам. На глазах Хосока появляются слёзы, и он отводит взгляд в сторону, прикусив губу. В то, что сказал сейчас Чимин, верится намного охотнее, чем в то, что говорил тот старый хуй. Если это правда, то… Хосок правда не виновен? Он правда делал правильный выбор? Неужели, он не зря вынес все те страдания и впереди есть нормальная жизнь? В которой он сможет доучиться, работать, завести семью… Он будет нормальным человеком? Никто не будет его использовать в своё удовольствие?.. Правда?.. Хочется верить, но верится с трудом. Слишком уж сильно вбили Хосоку в голову то, что он не человек, а просто вещь… — Я очень постараюсь поверить в это… Спасибо, что вы рядом… — со слезами на глазах шепчет Хосок и немного улыбается старшему. — Поверь, солнышко. Ведь это абсолютная правда, — с нежной улыбкой произносит Чимин и снова гладит младшего по волосам, а затем видит Юни с его любимой мягкой игрушкой. — Хосоки, т-ты у-уже ч-чувствуешь себя чуть-чуть л-лучше? Розовенькие щёчки с-стали, б-были б-беленькие, очень хорошо! С-смотри, это м-малютка К-китти, она п-поможет т-тебе чувствовать с-себя ещё л-лучше! — уверенно произносит мальчик и кладёт рядом с ним игрушечку, — К-кстати, я узнал, ч-что тебе м-можно п-покушать чуть-чуть! Т-твой животик так с-сильно б-бурчал! Тебе можно попить сок, какой с-сок т-ты л-любишь? Я п-принесу тебе! Там есть п-почти в-все-все с-соки, я у-уже попил к-клубничный, он очень в-вкусненький! К-какой сок ты х-хочешь? — взбудораженно спрашивает Юни, внимательно разглядывая младшего. — Можно вишнёвый, если есть… — хрипло просит Хосок и пытается присесть, но у него не получается. Чимин тут же помогает ему и прислоняет к спинке кровати подушку, чтобы подростку было удобнее, а мальчик в это время снова выбегает из палаты. — Спасибо… А где Сокджин?.. И что с ним? Юни сказал, что у него что-то с сердцем… Он в порядке?.. — взволнованно спрашивает Хосок, и Чимин кивает. — Да, сейчас он в стабильном состоянии, идёт на поправку. Ему провели необходимую операцию, скоро переведут в обычную палату и, я думаю, что вы сможете увидеться. Ему стало нехорошо, и прихватило сердце. Но сейчас всё в порядке, так что не переживай за него. Уверен, он не хочет, чтобы ты тратил свои нервы на это. Нужно сейчас подумать о себе, солнышко, — ласково произносит Чимин и мягко улыбается младшему. — Сложно не тратить свои нервы на это… Всё-таки он так много для меня согласился сделать… А я вот так вот… Послушал этого еблана… Теперь даже не понимаю, почему послушал его… — всхлипывает Хосок и отводит взгляд в сторону. — Потому что ты был в уязвимом состоянии, и такие вещи тебе уж точно слушать не стоило… Намджун не до конца здоровый и иногда просто не может контролировать свой язык. Я вижу, что он сожалеет о том, что натворил, — серьёзно говорит Чимин, а Хосок нервно усмехается. — Своего врача довести до инфаркта не каждый сможет… Как и обычного человека до попытки суицида… А он и то, и то сделал. Молодец какой… А этот, который тут бегает, он тоже больной?.. У него что-то с развитием? — чуть тише спрашивает подросток, а Чимин качает головой. — Нет. Он в состоянии little space. Это состояние, в котором взрослый человек чувствует себя ребёнком. Одна из BDSM практик. Вполне здоровая и адекватная. Я понимаю, что ты знаешь только об ужасном и нездоровом бдсм, но оно, естественно, бывает не только таким. Мы с Юни практикуем его. Поэтому он вот такой вот. Не умственно-отсталый. Очень даже умный мальчик, — с небольшой улыбкой произносит Чимин, замечая, что Юнги заходит в палату с подносом. — Х-хосоки, с-смотри, к-какой к-красивый стаканчик! С-сиреневый с б-блесточками! Я с-специально для тебя такой красивенький п-попросил! И т-трубочка с-самая м-миленькая! Р-розовенькая! — гордо произносит мальчик и ставит поднос на столик около стола, а сам садится рядом с Чимином. — Вау, очень красиво… Спасибо, Юни… — с лёгкой улыбкой на губах произносит Хосок и отпивает сок, который очень даже ничего… BDSM бывает здоровым?.. Серьёзно?.. И что это за спейс такой?.. Хосок всегда думал, что BDSM — это про боль… Много боли… Про плётки, унижения и удары. Кровь, слёзы… Ему очень не нравится всё это. Но отношения Чимина и Юни очень нежные… Совсем не похожи на всё то, что он себе представлял. Его ещё очень пугают ошейники, которые вроде показывают, что кто-то кому-то принадлежит… А на Юни таких нет… Только милые бусы, но они мало имеют отношения к BDSM… — П-пожалуйста! К-как твоя г-головка? Н-не болит? — встревоженно спрашивает мальчик, разглядывая младшего и прищуриваясь. — Нет, всё нормально… — отвечает Хосок и возвращается к сладкому напитку. — Это х-хорошо! Ах, н-надеюсь Х-хосоки не боится б-больниц… Н-не переживай, т-тут все очень х-хорошие! Н-нету с-страшных уколов и т-тому п-подобного… В-врач с-сказал, ч-что завтра т-тебе можно б-будет домой уже! Т-так что, ты с-скоро поправишься! — заверяет его мальчик и чмокает в лоб, на что Хосок сильно краснеет. — Юнги! Незнакомых в лоб нельзя целовать! — немного строго произносит Чимин, но Хосок тихо смеётся и отставляет стакан в сторону. — Пусть целует, я вижу, что он просто ласку как-нибудь проявить хочет. Спасибо за то, что стараешься меня успокоить, я не боюсь больниц. Просто переживаю за Сокджина… — вздыхает Хосок. — Скоро увидитесь. Не волнуйся за это, малыш. Я уверен, он поймёт тебя. И ты поймёшь, что никогда не надо делать то, что ты совершил. Но твоей вины в этом нет. Надеюсь, ты это понимаешь. Виноват тот, кто «сбежал» отсюда, — фыркает Чимин и видит, как Юнги подходит к подоконнику, берёт что-то с него и возвращается к Хосоку, а затем укладывает это самое «что-то» на его колени и довольно хихикает. Хосок с изумлением наблюдает за маленьким живым ёжиком, который с интересом разглядывает его своими глазками-бусинками. — Это Ревуар! Д-друг п-папочки… — с улыбкой поясняет Юнги, а Хосок поднимает брови, — Он п-поможет т-тебе п-поправится! — Ох, он сейчас тоже немного болеет, поэтому нам пришлось взять его к себе домой. Скоро вернём его в лес. Но пока он проводит дни у нас… — с небольшой улыбкой объясняет Чимин, пока ёжик тихонько фырчит. — Приветик, Ревуар… Давай поправляться… И больше не болеть… А ещё не слушать всяких уебанов… — усмехается Хосок, поглаживая ёжика по иголочкам. — Тшш, Хосоки, п-плохое с-слово! — строго произносит Юни и машет указательным пальчиком, — Т-так нельзя г-говорить! — По-другому и не скажешь… — усмехается в ответ на это Хосок и берёт ёжика в ладошки, смотря на него с улыбкой. — Мне очень стыдно за него, правда. Попытайся просто выкинуть из головы всё, что он сказал. Естественно, ты будешь ещё работать с психотерапевтом, который поможет тебе пройти через это. Но постарайся даже не думать о том, что произошло вчера. Это было не по твоей вине. И ты умница, что живёшь. Невероятно сильный, храбрый и прекрасный. Понимаешь это? — серьёзно спрашивает Чимин, смотря прямо в глаза младшего. — Либо ты очень хорошо умеешь убеждать, либо я стал таким доверчивым, но да… Я вам верю, — серьёзно произносит Хосок и слышит, как ёжик совсем тихонько чихает, — Будь здоров, бусинка. — П-папочка к-круто умеет убеждать! Он м-может т-тебя з-заставить д-думать, ч-что т-ты собачка! — радостно начинает рассказывать Юнги, а Чимин закрывает его рот рукой. — Юни, детка, не надо об этом… — нервно усмехается Чимин, и младший убирает его руку и надувает губки. — Ну и ладно… А е-ещё, п-папочка м-может в-внушить т-тебе, ч-что ты ё-ёжик! — хихикает мальчик, а Хосок удивлённо смотрит на парочку. — Весёлая у вас семейка, ничего не скажешь… — усмехается Хосок и видит, что ёжик пытается уползти вниз, — Ой… Он это… Побег пытается устроить… Чимин берёт ежа на ручки и укладывает в коробочку, которая стоит на подоконнике, позволяя своему другу поспать. Наверняка тот успел устать от их скучного человеческого общества. — Чимин… А мы можем поговорить чуть-чуть наедине?.. — застенчиво просит Хосок, а Юни встаёт и направляется к выходу. — К-конечно м-можете! Юни р-разрешает! — довольно произносит мальчик и хихикает, а затем выходит из палаты и тихонько закрывает дверь за собой. — Главное всё проконтролировать… — тихо смеётся Чимин, а затем возвращается на место и нежно улыбается младшему, — О чём ты хотел бы поговорить? Хосок прикусывает губу и отводит взгляд в сторону, не зная, как начать этот разговор. О чём он хочет поговорить? Да он сам не знает! Просто хочет подольше побыть с этим волшебным Чимином, который его очень успокаивает… Его нежный взгляд, улыбка, спокойная речь и мягкий тембр… Полная противоположность клиентов, которые его обычно заказывали. Он такой тёплый… С ним хорошо рядом… — Как думаете, Сокджин будет злиться на меня? Я знатно обосрался… — расстроенно бормочет Хосок, поднимая взгляд на мужчину. — Конечно нет. Те, кто совершают попытки суицида, — ни в чём не виноваты. Ведь они делают от отчаяния. Кто-то их до этого отчаяния довёл, не так ли? Зачастую это не они сами. Он психотерапевт и прекрасно это понимает. Поэтому не думай, что он будет злиться, кричать и ругаться на тебя. Совсем нет. Ему главное, что ты жив. Как и нам всем. И главное, что бы впредь ты знал, что вокруг есть люди, которые тебя любят. Очень сильно любят и поддерживают. Я верю в тебя, верю, что всё наладится. А ты веришь в то, что я тебе верю? — с ласковой улыбкой спрашивает Чимин, и Хосок кивает. — Верю… Можно взять тебя за руку?.. — тихо спрашивает Хосок и после небольшого кивка мужчины он берет его совсем небольшую руку в свою и переплетает их пальцы. Внутри Хосока разливается приятное ощущение, невероятное тепло, спокойствие, уют… Эти чувства полностью рассеивают тревогу и все его страхи. Хорошо… — Обычно я ненавижу, когда меня трогают… Но прикосновения Сокджина… И твои… Ощущаются очень приятно… — бормочет Хосок, прикрыв глаза, — Тепло… Всегда холодно, но с вами рядом — тепло… Чимин с умилением наблюдает за младшим и нежно поглаживает его ладошку большим пальцем (который, конечно, не очень большой, но Чимин старается…). — Теперь всегда будет тепло, солнышко. Я обещаю, — ласково произносит Чимин, и Хосок ему немного улыбается. — Я тебе верю… Самому себе пока что не очень, но тебе верю… Кто ты по профессии? Успокаивальщик?.. Мне было так плохо до того, как ты пришёл… — тихо смеётся Хосок, и Чимин тоже смеётся и качает головой. — Я преподаватель по танцам, но также практикую денс-терапию. Это когда свои страхи и тревоги можно передать через хореографию. Так что некое психологическое образование у меня имеется. Но в основном мои умения успокаивать исходят из жизненного опыта. Я рад, что помог тебе стать спокойнее. И я видел, что ты боишься, что я уйду. Но не переживай, я могу пробыть с тобой хоть всю ночь, мне не сложно. Единственное, с нами ещё Юни будет, который спать пока что один не может, — говорит Чимин и видит, как мальчик возвращается в палату с тремя пижамами в руках. На одной из них изображены хеллоу-китти, на второй солнышки, а на третьей ёжики… Боже, какая прелесть. Хосок раньше не особо любил милые вещи, но сейчас ему определённо нужно что-нибудь такое… — Я купил п-пижамки н-нам всем! Устроим п-пижамную в-вечеринку! — радостно восклицает мальчик, и Хосок с Чимином тихо смеются. — Вау, детка, какие прелестные! У тебя чудесный вкус, — с улыбкой подмечает Чимин, принимая свой подарок. — Спасибо! Хосоки, т-ты п-похож н-на с-солнышко! Т-так ч-что т-тебе с-солнышная п-пижамка! — с широкой улыбкой произносит Юни и кладёт комплект рядом с Хосоком. — Как мило… Спасибо, Юни… — смущённо улыбается Хосок и чувствует, насколько ткань пижамы мягкая. — У Хосоки ч-чуть-чуть ц-царапинки, п-поэтому Юни в-выбрал с-самую к-комфортную п-пижамку для н-него… Пусть т-твои ручки с-скорее выздоравливают… — желает Юнги, поглаживая младшего по запястьям. Хосок уверен, что они скоро выздоровеют. Особенно с такой поддержкой. Как и остальные раны на его теле. Душевные тоже затянутся, как ему сказал Чимин, ему в этом поможет врач, а также эти чудесные люди, которые его сейчас окружают. Ревуар в стороне тоже не останется, судя по тому, как он храпит?.. Боже, ежи храпеть умеют… Блять, теперь Хосок знает всё… И, кстати, новые раны больше не появятся. Никогда. Никогда в жизни Хосок больше не будет приносить себе боль. Он понял, что это того не стоит. Жизнь — это не кошмар. Возможно, она и подкинет ему новые испытания. Но Хосок готов принять их. Он чувствует, что полон сил. Его запястья и душа болят, раны всё ещё болят и дают о себе знать. Но скоро всё пройдёт. В него верят. В него наконец-то, блять, поверили. Теперь он не один во всём этом мире. И это даёт надежду. А также бесконечно сильное желание жить.