Письмена безликих

***

      Джоэл, — мужчина средних лет, чей десяток едва перешёл за цифру, идущую после «4», — щурится, складывая морщинки лица на огрубевшей коже в единый узор, прорезь у глаз. Горячее солнце выжигало ведь не только седину. Они, как впадины, глубокие, как шрамы, колючие, как воспоминания, — угрожающие, опасные. Смотрит в зеркало порой и думает, что прошёл через этот ад — смог выжить, а другие… нет. Вновь прикасается с осторожностью и отвращением. Но, отгоняя мысли прочь, все-таки дотрагивается черепашьими пальцами, грязными ладонями, перепчаканными в порохе и саже до этих линий, — линий жизни. Его пугали эти мысли, да. Он скрывал первобытный страх и ужас перед ними, иначе бы эти мысли пугали бы и остальных. Остальных… кого?.. Быть может, притаившегося во мгле и сумраке воспоминание-Томми, пропавшего без вести и унесшего последние крохи счастливых моментов с собой в пропасть за парапетом моста — техасские раньше ведь славились своей прочностью. До всего этого. И они с Томми славились своей оскоминной дружелюбностью — действительно были последними друг у друга людьми на этой Земле. Когда не стало Сары. Но всё, череда за чередой, умеет заканчиваться. Джоэл думал, что это правило касается (помимо хороших и тех малых вещей) и плохого, — вечных чёрных полос, наверное, не бывает… Бывает, ещё как. И десять, пятнадцать, двадцать лет чернота жизни казалась безпросветным полотном до такого, что сны без сновидений вершились ярким успокоением, сродни со смертью — она была слаще медовой патоки. Сон — дар в это время, хороший — вознаграждение, а вот жизнь — наказание, и свезло гораздо больше мёртвым, не живым. И Джоэл с восходом солнца завидовал им, каждому, последней, эдакой одиозной спесивой завистью на Белом Свете, такой же чёрной и беспросветной — в какую и поглощена была вся его бессмысленная до сих пор жизнь. Тесс очень расхалабилась в последнее время, думалось Джоэлу. Он смещал густые плотные брови к переносице, кривил тонкие губы и думал думы — о том, что Тесс совершенно порой, гранича со своим блистательным умом, безалаберна. Её выходки халтурны, необдуманны и безнравственны вперемешку с невероятной находчивостью и львиной отвагой — она поистине невероятная женщина. И в Джоэле не вызывала больше никаких чувств кроме всеобъятного, непоколебимого восхищения. И, несмотря на её ленивость и наплевательское отношение к некоторым вещам, призма её стеклянных, как пуленепробиваемая бронь танка, глаз оставалась неизменной — она ценила Джоэла и всё то, что он когда-либо совершал ради неё: будь то жест «заботы» или глупая подачка пива из холодильника. Видела его насквозь. А он ценил её за возможность не надевать розовых очков поверх толстой оправы — прямо-таки в точности такой же, каков являлся панцырь Тесс. И она никогда их не надевала, она другой человек. Владела кристалльно-чистым, светлым разумом в стрессовых, опасных, играющих со смертью в шахматы ситуациях; смекалкой и выносливостью, досаждая остальным людям своими реалистическими взглядами и убеждениями, — она просто конченный реалист, Тесс не сломить. Тесс никогда не плакала и плакать не собирается, даже если проиграет Даме с Косой наперевес эндшпиль. Ей не нужен мужчина за своей без того крепкой спиной — в этом Джоэл убедился самостоятельно, — а уж тем более подачки или жалость — этого Тесс на дух не переносит. И Джоэл терпел её требования и жёсткость характера, — за ржавого цвета карамелью всегда таится приторно сладкая и мягкая шоколадная нуга. А она терпела его… Его полностью. Джоэла было за что терпеть, ненавидеть, любить. Тесс убеждена в этом до самой своей смерти. Слишком уж многое он узнал про неё, слишком уж многого узнала она от него про себя… Когда он проходится по очертаниям скул, подбородку, придерживая бережно и грубо одновременно большим пальцем, вытирая кровоподтёки у виска, Тесс слабо улыбается — и сил нет, и желания. Но улыбка, такая редкая и плавающая на её лице в постоянстве, выходит непроизвольно — Тесс даже не старается её ни спрятать, ни выдавить бóльшую искренность в благодарном жесте. Больше уже и невозможно. Остаётся только язвить. И всегда она искренне с ним так — с Джоэлем, — словно нагая или топлес и душой, и телом. Совершенно без какого-либо стеснения, ибо стесняться больше нечего — вдвоем они повидали на своем пути чересчур много, чтобы бояться увидеть что-то ещё. Ведь взрослые, в конце концов, люди. Тесс знала, помнила, что у Джоэла двадцать лет тому назад, во время вспышки эпидемии, погибла дочь — большая трагедия… словами не описать, как она сочувствует ему. Поэтому и ничего не говорит — с горьким сожалением молча тупит взгляд, потирая краешек курносого, сломанного не раз носа. Вздыхает, слышит собственными ушами в глухой тишине биение сердца и шум циркулирующей крови в ушах. Свист лёгких при резком вздохе режет слух — одышка подводит в последнее время, а у Тесс ужасное, бедственное предчувствие будущего — такое, будто бы его совсем и нет… Возможно. Но Джоэлу она не собирается об этом говорить — они мало разговаривают в повседневной жизни, чтобы делиться эмоциональными переживаниями насчёт меланхоличности бытия. Просто существуют в компании друг друга. Но если оба чувствуют накал атмосферы, обязательно поспособствуют рязрядке. — Что-то беспокоит? — Джоэл не смотрит в сторону Тесс, зная, что она прекрасно слышит его — глаза и уши у неё имеются даже на спине. — Не забивай свою голову, — Тесс отмахивается рукой, как от надоедливой мухи, и усмехается, тут же пряча улыбку — тоже почти непроизвольно. Искренне улыбаться словно больше не выходит. Не сейчас. Не так, как раньше. — Взгляни лучше на себя. Весь небритый, как гризли, грязь кусками отламывается от кожи. Ну, старик… Тесс в отместку язвит — укоризненный, но обеспокоенный тон Джоэла провоцирует пассивную агрессию в ней. Прошлое цепляется когтями за будущее и никак не желает то отпускать. Не наоборот. И она тут же жалеет, что так груба, переводя очередное отмщение в шутку. — Да… ты права. — Томно вздыхает, выдерживая долгую паузу. — Как и всегда. Нужно помыться. — И побриться. Тебя стоит постричь. Джоэл не обижается — он попросту не умеет этого делать, как-то разучился за прошедшие мимо года. Почти идентичная пуленепробиваемая броня не позволяет ему овладевать отрицательными эмоциями по отношению к последнему человеку на Земле, который — хотя бы чуть-чуть, по мере старания — добр к нему. Сдерживается. И он тоже любит её, только по-своему. Наверное, не так, как охарактеризовали любовь те, кто жили до вспышки эпидемии — слабохарактерные червяки, жалкие, счастливые. Человечество, не знакомое лицом к лицу, ликом к лику со смертью никогда не станет ценить жизнь так, как ценят её нынешние выжившие здесь. Одновременно имея в арсенале и подарок судьбы, и наказание в отместку за непринятие погибели, — ужасно… отвратительно. Джоэл и рад бы умереть, вот только Тесс не позволит ему уйти первым. — Давай сюда ножницы. Тесс приближается, усмехаясь собственным мыслям, — и сколько уже раз за эти месяца она берётся за эту работу по собственной инициативе?.. Он ведь не просил её. Ему плевать на свой внешний вид, — внешность больше не имеет тут ценности, не играет никакую роль. По крайней мере для Джоэла. А вот Тесс важно видеть его живым. Человеком. С просветами седины у макушки и с глубокими морщинами на толстой иссушенной коже. Из-за отросших сизых, с отблесками бурого каштана волос не видно смуглого лица, получившего солнечный загар, многочисленные ранения, ссадины, ожоги, шрамы и царапины. Историю Джоэла. Он нарочно всё скрывает, — но прошлое не обогнать, оно в любом случае нагонит, наступит на пятку, поймает твой след. Бесполезно убивать его путём самопожертвования. Джоэл по-доброму, совсем иначе смеётся над её просьбой, на что Тесс останавливается — ей не понятна его реакция. Что-то новенькое. — Я похожа на шута? — по-свойски скрещивает руки у груди и останавливается, соблюдая дистанцию в метр. Субординируя воздух, ставший накаленным от электрических вольтовых волн; выгибая одну бровь и внимательно наблюдая за его последующими действиями. Ей действительно интересно — он непредсказуем, открывается с иной стороны. Джоэл встаёт со стула, улыбаясь, и подходит совсем-совсем близко, шумно втягивая носом воздух вокруг. Свинцовый, опьяняющий, одурманивающий. Наэлектризованный натуральным образом. Это всё Тесс, он уверен, колдунья. — Ты похожа на ту, что украла моё сердце, — Джоэл проводит рукой по короткой челке Тесс, заправляя ту за ухо — обрусевшие локоны секутся, но на ощупь всё такие же мягкие, как шёлк. Её волосы остались чуть ли не единственным напоминанием, каков он на ощупь. Как и много лет назад, при их первой встрече. — Как банально, — смахивает от своего лица его крупную, по сравнению со своей, десницу, будто наваждение, и закатывает глаза, больше не произнося ни слова — потому что нечего. Потому что и большего не надо — всё и так понятно. — Так ты позволишь? Тесс щурится, у закромов съеденной молью занавеси просачивается солнечный луч, попадая прямо-таки на персиковую кожу, позволяя увидеть каждую пору её возрастного лица. Обнажая точеные скулы и морщины у носогубных складок. Они в особенности Джоэлу безумно полюбились... такие родные. — Конечно, — в знаке «сдаюсь» Джоэл вскинул руками, поворачиваясь спиной. Он доверяет ее искусному дизайнерскому стилю — вроде как, до появления вируса Тесс подрабатывала в Колорадо парикмахером. Так уж пришлось, судьба бывает сурова. — Не рекомендую дёргаться, иначе останешься без ушей. Рывком Тесс усаживает Джоэла на табурет, пуская в чужую густую копну ладонь и осматривая масштабы желанной работы, которую собирается проделать. Седые волоски, — а их тут крайне, оказывается, много, — едва жёстче, чем его натуральный цвет — и этой самой седины у Джоэла в разы больше, чем у Тесс, наверное, из-за разницы в возрасте. Впрочем, Тесс до конца не была уверена, сколько ему: то ли сорок восемь, то ли пятьдесят три. Свою историю он умалчивает, скрывает. Тесс тоже, это было их обоюдное решение, пропитанное взаимоуважением. — Долго будешь искать в моей башке вшей и блох? — Джоэл ударяет руками по коленкам, насмехаясь. Гул из гортани его грубого хриплого голоса отскакивает от голых стен. Выходя из транса, Тесс прочищает собственное горло, взмахивая в воздухе — прямо-таки как профессионал, мастер своего дела, — железными притупленными ножницами, пройдясь лезвием от затылка и до середины головы. — Готово, — спустя недолгое количество времени Тесс пальцами, слегка касаясь кожи головы поворачивает череп Джоэла вправо и влево, осматривая, всё ли получилось ровно. Всё ли ему понравится. Она довольна результатом, безусловно. Ей он нравится любым. — Спасибо, Тесс, — Джоэл, до сего момента сгорбившись, расправляется, как важный павлин, похрустывает спиной, перекатывая мышцы, и встаёт, потягиваясь. Рубашка грязновата — здесь Тесс без преувеличений, как и обычно это бывает, права. Хотя её зоркий глаз не всегда помешан на внешнем виде. Почему-то цепляется он только за него. — Будь другом, подай пиво из холодильника. Которое с краю.