Менеджером Быть Непросто

      Помещение студии встретило Минхо ярким тёплым светом, позволяя забыть о пасмурной сырости на улице. Работа ещё не кипела, но разворачивалась постепенно, словно огромный механизм, который нужно привести в действие, — чем масштабнее съёмка, тем больше к ней требуется приготовлений. Сегодняшняя тоже не была чем-то сложным, но, по сравнению с предыдущими, находилась явно на ином уровне. На площадке заменили белый фон на гигантскую кремовую драпировку, крупными складками ткани украсившую стену и пол. Бесцветность фона подчеркнёт объект, а текстура добавит сцене атмосферы. Рядом прямо на полу располагалась огромная позолоченная люстра с множеством стеклянных элементов, отражающих каждый блик. Чуть поодаль стоял тяжёлый дубовый стол, почти пустой, если не считать единственную хрустальную вазу на нём. В ней стояли на высоких гладких стеблях белые розы.       — Минхо, — ассистент обращался к нему просто по имени, как и большая часть работников студии. — Ты как всегда рано.       — Дай мне софтбокс на два метра левее, — бросил Минхо, одновременно стягивая с себя пальто.       Не успев переодеться, не успев даже выдохнуть, Минхо всегда с порога направлялся к камерам, цепко осматривая каждую деталь. В эти моменты он со стороны напоминал ястреба, фиксируя зрение на мелочах лишь на долю секунды, чтобы сразу перескочить к следующей. Сжатые губы, обострившиеся в сосредоточенности черты лица и сияющие бликами глаза цвета чистой нефти — Минхо горел своей работой и это чувствовали те, кто работал с ним. Возможно, поэтому его любили.       А, возможно, потому что Минхо никогда не избегал работы, закатывая рукава, плечо к плечу перенося с помощниками декорации.       — Если луч падает слева, то нужно расправить эту складку. Она бросает слишком резкую тень прямо по центру кадра… нет, вот так, — Минхо подошёл, стараясь не наступить на декоративную ткань, и дёрнул её край на себя, распрямляя складку и заставляя полотно полностью изменить свой рисунок света и тени.       А, возможно, Минхо любили за то, что с ним, в отличие от других фотографов, было меньше всего работы. Во время съёмки ему требовалась лишь минимальная помощь, он любил контролировать все стороны процесса сам — от света до камер и состояния декораций. Но если обычно достаточно было ему помочь тут и там, то в последние дни он полностью отпускал всю команду до начала съёмок, не позволяя никому находиться на площадке. Люди больше всего любят того начальника, который отпускает с работы пораньше. От греха подальше никто вопросов и не задавал, все и так знали, что эта неделя отведена супермодели — Хван Хёнджину. Большие птицы требуют большей конфиденциальности, поэтому, убедившись, что Минхо всё устраивает, сотрудники студии прощались коротко и довольно.       — До завтра, Минхо.       Он лишь кивнул, едва расслышав, уже полностью погружённый в свои мысли. Площадка выглядела безупречно, свет облизывал драпировку белыми и золотыми лучами, специально проходящими через фильтры, имитирующие солнце. Настоящее сейчас было скрыто где-то далеко за тучами, где-то в другом мире, не том, который Минхо создавал здесь своими руками, заставлял оживать и существовать отдельно. Он не обернулся на прощающихся коллег, разглядывая что-то в своих руках.       Золотая змея переливалась бликами в ладонях — массивное ожерелье из золота с белыми жемчужинами, инкрустированными между крупными звеньями. В этом ювелирном изделии странным образом сочеталась элегантность с кричащим богатством, агрессивным в своей откровенности. Минхо сухими подушечками пальцев огладил металл, чувствуя, как быстро он перенял тепло рук. Стилист не ошиблась, выбрав именно его. Пожалуй, оно подходит ему донельзя лучше.

***

      Хёнджин иногда подозревал, что Бан Чан является улучшенной версией человека со встроенными в мозг часами. Либо же что у него есть немецкие корни. Иначе он не мог объяснить эту сверхъестественную пунктуальность.       Выверенного с запасом времени хватило не только на то, чтобы чувственно потрахаться и принять душ, но и на то, чтобы со всей тщательностью подготовить костюмы и даже заехать к визажисту. Сегодня концепт съёмки не такой тривиальный, как предыдущие, поэтому подготовить свой внешний вид Хёнджину нужно было заранее и на площадке быть во всеоружии. Чан проследил, чтобы арсенал его модели был действительно убийственным.       В студии сегодня было особенно тихо. Ни визажиста, ни стилиста, лишь Минхо, поприветствовавший их на входе с вежливым профессионализмом и вернувшийся к своим камерам сразу же, позволяя менеджеру с моделью самим найти знакомую дорогу к гримёрке. Макияж Хёнджина и так готов, так же, как и костюм, но сегодня не было никого, чтобы его с ног до головы осмотреть, лишний раз припудрить ему бледные из-за тонального крема щёки. Поэтому в гримёрке Чан занялся этим сам. Сначала помог Хёнджину снять пальто и сменить одежду, облизав взглядом каждый изгиб обнажённого тела, но ни на мгновение не потеряв сосредоточенный профессионализм. Хёнджин за столько лет научился улавливать настроение Чана даже без зрительного контакта и сейчас, наклонившись спиной к нему, стягивая с себя чуть промокшие от дождя брюки, знал, что менеджер будет непоколебим. Даже перед видом его нежной аккуратной задницы, сверкнувшей бледной кожей в ярком свете. Чан уже включился в работу. Удовлетворённый приятным утром, Хёнджин включался тоже, даже не пытаясь лишний раз мужчину искусить, попросту натягивая без промедления нижнее бельё и брендовые шёлковые брюки поверх. Ткань, плотная, но текучая, заструилась по ногам, обволакивая Хёнджина ощутимыми круглыми суммами. Это чувство всегда настраивало на рабочий лад, заставляло веки опуститься в ленном взгляде сирены, движения смягчиться. Хёнджин перевоплощался быстро, и ничто не делало этот процесс легче, чем дорогие вещи, временно украшающие его словно объект для выставки. Хёнджин не обманывался — он знал, что именно в этом его работа и заключается. И делал он её хорошо.       Чан, обходя его по кругу, поправлял воротник и рукава атласной тонкой блузы, сползающей с худых угловатых плеч. Сверху лёг тяжёлый пиджак, решая эту проблему. Перед глазами Хёнджина возникло лицо Чана, пристально вглядывающееся, но смотрел он не на него, а на тонкий слой макияжа, высматривая, не испортила ли его какая-нибудь капля дождя. Разумеется нет. Чан и близко не подпустил воду к лицу и волосам Хёнджина, держа над ним зонт как телохранитель щит, защищая от пули. Вымок сам, но зато модель выглядела безупречно.       Крупные губы изогнулись в мягкой улыбке.       — Выглядишь потрясающе.       Хёнджин это знал.       Мог увидеть, взглянув Чану за плечо. Там стояло ростовое зеркало, отражая его во всей красе. Белые, завитые небрежными волнами волосы, оттенённые глаза и губы, золотые серёжки, тёмный комплект костюма поверх белой элегантной блузы. Штанины из шёлковой ткани тянулись бесконечно долго, оканчиваясь вышитым узором. Хёнджин лишь не был в восторге от туфель из кожи аллигатора, которые, тем не менее, безупречно дополняли его образ, нацеленный лишь на одно впечатление.       Дорого.       В этот раз Чан его не дёргал и не сжимал до боли запястье, не шептал на ухо, чем Хёнджину обернутся его выходки, если он осмелится на них. Талант Чана в работе с Хёнджином заключался в гибкости — он никогда не был предсказуемым. В его арсенале был не только пряник и кнут, но бессчётное множество деликатесов и орудий пыток. Когда он заговорил, его голос звучал мягким грудным тембром.       — Это пятый день съёмки, — Чан отвернулся, сверяясь со датой. — Большая часть позади.       Хёнджин, всё ещё глядя на себя в зеркало, заметил в ореховых глазах промелькнувшую грусть. Время не пролетело незаметно, нет — оно было насыщено работой и событиями так, что Хёнджин успевал отдыхать лишь ночью, пока спал, но, тем не менее, конец недели приближался быстрее, чем он этого бы хотел. Съёмки с Ли Минхо оказались довольно увлекательными.       — Как закончим, я тебе выкрою отдых. Неделю не обещаю, но дня четыре у тебя будет точно. Хочешь съездить куда-нибудь? Могу отвезти к морю, снять на пару дней дом. Тебе будет полезно погулять на свежем воздухе.       Чан говорил словно между делом, а Хёнджин невольно залюбовался им, сменяя фокус. Всегда деловой Бан Чан и сейчас делал два дела одновременно — правил в смартфоне графики и строил для своей модели планы. Точёный профиль с тяжёлыми, всегда чуть сведёнными вместе бровями, расслабленная линия губ, мужественная черта нижней челюсти. Живущий в тени своей звезды, Чан никогда и не хотел внимания, но Хёнджин, насмотревшийся за свою карьеру вдоволь разных типажей, знал наверняка, что он был бы успешен. Популярен. На него бы вешались и не давали проходу, боролись бы за его внимание. Но Чану это не нужно и Хёнджин был этому рад. Он и представить не мог, что делал бы без своего менеджера.       — Либо же… — в голосе впервые промелькнуло нечто, выдающее хитрый замысел. — Могу осуществить твою мечту.       — Что? — Хёнджин приподнял брови, не понимая.       Мечту? Неужели Чан даст добро на киллера для Ли Феликса?       Вслух Хёнджин этого не сказал, благоразумно прикусив язык, позволяя Чану быть щедрым, пока он в настроении.       — Твой фотосет, о котором ты мечтал, — Чан теперь смотрел прямо в глаза. — Голым.       Хёнджин не сумел сдержать судорожный вдох, выдавая с потрохами своё желание. Чан отказал ему в этой идее ещё давно и очень категорично. С уровнем популярности Хёнджина они бы слишком сильно рисковали утечкой подобных файлов. Задачу сделать такие снимки они не могли доверить буквально… никому.       — А кто…?              — Я, — Чан усмехнулся. — Я проведу для тебя съёмку. Если ты, конечно, не возражаешь против непрофессионального фотографа.       На последних словах он изогнул бровь, а Хёнджин поспешил покачать головой.       — Конечно, нет, боже, это же… Чан, я хочу. Я очень хочу.       Хёнджин мечтал о подобной съёмке сколько себя помнил. Его всегда тянуло показать чуть больше, запечатлеть своё тело без маски чужих брендов, без блеска украшений. Ему хотелось показать себя настоящего, ему хотелось исполнить свою работу единственный раз для себя самого. Хотя мысль, что на него будут в этот момент смотреть, заводила ещё больше.       Чан… сам Хозяин готов это сделать для него.       В паху томно затянуло, но Чан, словно чувствуя, охладил нарастающий градус вдруг резко серьёзным тоном:       — Тогда доработай неделю как следует. Сделай так, чтобы я больше не волновался. Мы договорились, Хёнджин?       — Конечно.       Хёнджин облизнул губы, выглядя более, чем согласным, но Чан, не убеждённый, лишь кивнул на дверь гримёрки.       — Тогда вперёд.       Площадка выглядела сегодня потрясающе. Оранжевые лучи, блики золота, кремовые волны — Хёнджин одним взглядом поглотил атмосферу, искусно созданную профессионалами, складывая с ней свой образ.       — Элегантный… — сбоку донёсся мягкий голос.       — …люкс, — закончил Хёнджин, прохаживаясь к столу.       Длинные пальцы невесомо коснулись лепестка, очерчивая контур, но не сдвигая ненароком. Даже расположение цветов было не случайным, и вмешиваться в обстановку ему не подобало.       Минхо проследил за ним, давая время ознакомиться с новым видом площадки. Волосы на виске шевелил чужой тяжёлый взгляд. Он напоминал рентген с ощутимой радиацией.       — Чан, — формальности обращения они опустили ещё где-то на третьей съёмке. — Я приготовил для тебя место, зная, что ты любишь наблюдать.       Улыбка Минхо безупречна, глаза бесстрастны и не выдают ничего: ни заложенной насмешки, ни знание того факта, что на этом месте Чан не задержится. Минхо мог представить, как под чановым давящим взглядом раскололся бы любой чуть менее устойчивый человек — к примеру, Хёнджин — ломаясь, склоняя голову, тут же признаваясь в грехах; но Минхо тоже умел играть в эту игру.       Чан смотрел лишь секунду, затем переведя взгляд на чёрное кожаное кресло за камерами с видом на стол и площадку. Раньше ему приходилось часами сидеть на раскладном миниатюрном стуле, которыми пользуются в студии. Это было довольно неудобно и приводило к затёкшим мышцам спины.       Хмыкнув, он упал в мягкие объятия обивки, тут же располагаясь с комфортом, расставив ноги широко.       — Отлично. Спасибо, Минхо.       Хёнджин обернулся на голос, которым Чан растянул чужое имя, словно пробуя на вкус.       Обернулся и шумно выдохнул через нос, потому что вид Чана в кожаном кресле, раскинувшего свои ноги в массивных ботинках, вызывал лишь одно неконтролируемое желание оказаться на коленях между них. Граница ярких лучей лежала за столом, оставляя пространство за камерами затенённым, и это придавало позиции Чана чего-то для Хёнджина волнующего. Смешная в любой другой ситуации ассоциация сейчас у Хёнджина не вызывала улыбки — Чан был похож на суперзлодея, восседающего на троне в тени, которая резкой полосой рассекала по диагонали его грудь, скрывая лицо.       Хёнджин отвернулся, поднеся ладонь к лицу, и свёл пальцы вместе, словно снимая с себя невидимую паутину. Сосредоточиться. Профессионализм. Фотосессия в стиле ню от Чана. Сделать Хозяина довольным. Сделать работу.       Какого чёрта Ли Минхо сегодня такой сногсшибательный?       Он вошёл в поле зрения, держа свою камеру наготове, и Хёнджин невольно облизал его взглядом. Ему идёт чёрный. Идёт строгий стиль. Идёт профессионализм, с которым пальцы ловко управляются с техникой. Идёт цепкий холодный взгляд, ощутимо щиплющий кожу.       Хёнджин возвёл взгляд к высокому потолку, считая до двадцати.       Почему ему приходится работать в одном помещении… наедине с двумя самыми красивыми мужчинами в мире? Хёнджин бы упал на колени перед любым из них, умоляя себя взять. Чёртовы социальные устои. Чёртова эволюция, забравшая у человека свободу его инстинктов.       — Давай сначала у люстры, — мягкий голос звучал обманчиво безобидно.       Хёнджин с тяжёлым сердцем опустился на пол.

***

      Весёлая насвистываемая мелодия выходила нервной.       Джисон барабанил пальцами по столу, глядя, как на двух широких мониторах один за другим исчезают файлы.       «Местоположение не найдено».       «Местоположение не найдено».       «Местоположение не найдено».       — Какая неудача… Как не вовремя, — пропел Джисон, проворачиваясь в компьютерном кресле, открывая списки номеров в телефоне.

***

      Искусственные солнечные лучи падали на лицо Хёнджина выверенно красиво, создавая ощущение, что он светится сам.       Безупречный.       Полулёжа на кремовых волнах, Хёнджин ненароком мыском одной туфли стянул другую, обнажая длинную бледную стопу. Ему хотелось избавиться от них, слишком грубых, слишком броских. Минхо сразу же сделал снимок. Хёнджин в этот момент казался ненастоящим. Каждая деталь его вида и окружения была подобрана искусно и намеренно, обманывая зрителя иллюзией реальности. Но от реальности на площадке не было ничего. На драпировке лежал не человек, а настоящий ангел, высшее существо, от вида которого спирало дыхание. Его тело не состояло из плоти и мышц, казалось невесомым, замирая в том или ином положении с невероятной лёгкостью. Вывернутое запястье с выступающей косточкой, изящной кистью и длинными пальцами, переливающимися кольцами. Раскрытые губы, похожие на нежные изогнутые лепестки. Пронзительные карие глаза, глядящие в кадр из-под вуали коротких ресниц.       Проведя половину сознательной жизни в своём бизнесе, Минхо, как и любой специалист, подвергся профдеформации. В его случае она заключалась в бессознательной объективизации человека, который, оказавшись перед его объективом, становился лишь набором внешних черт, с которыми Минхо необходимо работать.       Хёнджин сейчас для него тоже был объектом.       И тем поразительнее ощущался невольный внутренний трепет от взгляда на него. Так близко. Словно на ладони. Такой идеальный. Его хотелось коснуться, чтобы убедиться, что он настоящий.       Минхо уже касался.       И всё ещё не был убеждён.       — Минута перерыва. Тебе нужно поправить макияж, ты начал потеть, — Минхо звучал бесстрастно, оторвавшись, наконец, от камеры и, не глядя, отошёл.       Хёнджин выдохнул, наконец, расслабляясь, поправляя обувь, касаясь тыльной стороной ладони лба. Действительно выступила испарина. Хёнджин в целом легко потел, гораздо обильнее среднестатистического человека, но в тёплом помещении студии, вынужденный более часа сниматься в блузе и плотном пиджаке, мог почувствовать, как стекающая капля пота щекотала шею.       Минхо вскоре подошёл с пачкой салфеток и чем-то ещё. Хёнджин протянул руки, чтобы взять, но тот попросту миновал их, без церемоний доставая салфетку и прикладывая её к лицу под линией волос. Хёнджин так и замер с замершими в воздухе руками, чувствуя, что Минхо совсем не помогает, — в помещении сразу стало на градус жарче. Касание его было лёгкое, но уверенное, он знающим движением не стирал тональный крем с кожи, но мягко промакивал влагу от виска к виску.       — Я могу сам.       — Для фотосессий ты тоже делаешь себе макияж сам? — Минхо приподнял брови, и Хёнджин мог поклясться, что слышал насмешку. — Я сделаю это быстрее, чем ты. Так что расслабься и наклонись ко мне.       Глаголы в повелительном наклонении не проходили обработку в сознании, но сразу поступали импульсами в мышцы. Хёнджин вытянул шею, чуть склонившись, чтобы Минхо не пришлось задирать руки к его лицу. Салфетка ещё пару раз ткнулась ему в висок и соскользнула к линии челюсти.       — Боже, у тебя вся шея мокрая.       Хёнджин скосил страдальческие глаза к креслу за камерами.       — Я могу снять пиджак?       Короткое «нет» заставило тяжело вздохнуть. Хотел бы Хёнджин посмотреть, как сам Чан бы парился часы напролёт, вместе с этим умудряясь позировать. А что, эта мысль действительно звучала интересно. Каково было бы смотреть со стороны, развалившись в кресле, на то, как Минхо отдаёт Чану указы и фотографирует?       Шестерёнки в мозгу запнулись.       Хёнджин не мог представить подчинения от Чана. Даже такого простого. Может поэтому он пришёл к работе независимого менеджера?       Салфетка, наконец, исчезла в сжатом кулаке Минхо, а потом отлетела куда-то под красивый дубовый стол. Ещё одна правда мира камер — всё, что за кадром, не имеет значения. На её место пришла пушистая кисточка, которой Минхо по новой наносил пудру. Хёнджину ничего не оставалось, кроме как смотреть, склонив лицо на его уровень, так как он сам был на полголовы выше. Вблизи Минхо был дьявольски красив… Хёнджин раньше и не замечал, что его ресницы такие прямые, чуть скошены вниз, придавая взгляду острой хищности. Не замечал, что правый край губ при его ухмылке изгибается больше левого. Кисть в пальцах Минхо порхала легко, заставляя задуматься о широком арсенале навыков.       Мастер.       Нужно было срочно сменить фокус. Хёнджин попробовал скосить глаза на Чана, неосознанно ища его как поддержку, как способ заземлиться здесь и сейчас, унять волну крови, заинтересованно прихлынувшую к члену.       — Не шевелись, — шикнул Минхо.       Хёнджин закрыл глаза, снова считая до двадцати. На «семь» кисточка исчезла, а когда он разомкнул ресницы, то заметил промелькнувшую ухмылку на лице Минхо, прежде чем тот отстранился. Или показалось?       — Давай теперь рядом с цветами, можешь облокотиться на стол.       Уже самостоятельно Хёнджин наспех обтёр новой салфеткой шею, ключицы и остановился у дубового стола. С этого места у Чана был прямой на него обзор, их разделял лишь этот стол и несколько метров между треног крупных камер. Стоило поймать его взгляд, как разорвать его оказалось трудно. В лице Чана не читалось ровным счётом ничего, этот его приём был одним из самых подлых в арсенале — непроницаемая поверхность отражала и умножала любую эмоцию, которую Хёнджин пытался скрыть. Он смотрел так, что Хёнджин не мог понять, что у него на уме.       Он смотрел так, словно всё знал.       — Взгляд на меня, — повелительный тон у Минхо был совсем иной, не твёрдый и безапелляционный, как у Чана, но обманчиво мягкий, по-змеиному ядовитый. Если первый не терпел ослушания, то второй словно приглашал ослушаться и посмотреть, что будет.       Хёнджин перевёл взгляд в камеру.       Полуприсев на столешницу. Затем локтями на ней. После — касаясь вазы. С цветами у лица. С лепестками на пальцах. Минхо давал короткие инструкции, а Чан смотрел. Хёнджин ощущал себя словно на сцене перед публикой — обычно она была по ту сторону экрана, где-то в будущем, когда кадры разойдутся по сети Интернет, но сегодня присутствовала в моменте в лице одного человека. Чан был так близко, развалившись словно в кинотеатре, следя за тем, как его модель старается. Это волновало. Это было горячо. В ушах змеился голос Мастера, пока Хозяин смотрел.       Неожиданный звук рингтона заставил вздрогнуть. Хёнджин с тревогой нашёл глазами смартфон, который Чан поднёс к уху.       — Алло?       Минхо не обернулся на шум, продолжая работать.       — Взгляд на меня.       Хёнджин вернул глаза на объектив, но расфокусированно, пытаясь вслушаться в речь Чана, который поднялся со стула и стал расхаживать туда-сюда.       — Да, здесь… с ним. Съёмка закончится через два часа… Нет.       Ему всегда часто звонили. У Чана, пожалуй, не было и часа в дне, чтобы ему кто-нибудь не набрал, это не новость. Но опыт показал, что если это случается во время съёмки, то всё может обернуться совершенно непредсказуемо. Опасно. Хёнджин не хотел сегодня рисковать.       — …что с ними? Я не программист, свяжитесь с кем-то… Вы уверены? Я скажу, чтобы он выслал… Почему нет? — лицо Чана серьёзнело с каждой секундой.       — Хван. Глаза на меня.       Хёнджин моргнул, понимая, что глаза опять ускользнули к Чану. Он заставил себя уставиться в объектив, но весь фокус сейчас перешёл на слух. Что происходит?       — Это не может подождать два часа? Самолёт? Я вас понял… Я сейчас не могу… Нет, вы правы, жёсткий диск нельзя доверить никому…       — Хван… — в мягком голосе промелькнуло нечто острое.       — Хорошо. Высылайте адрес, — Чан сбросил звонок и повернулся. — Минхо, мне нужен твой жёсткий диск с файлами прошлой съёмки.       Минхо удивлённо поднял брови.       — Мой жёсткий диск?       — Твой редактор звонил, сказал, что файлы на его носителе повреждены. И по факту он должен их получить прямо сейчас. У него скоро самолёт. Выслать их не получится, потому что…       — …архивы слишком большие. Да, я знаю, — Минхо опустил камеру и закусил нижнюю губу, думая. — Повреждены? Как неудачно… На этом диске вся наша работа, но тебе я могу его доверить. Успеешь доехать? У тебя есть адрес?       — Уже есть, — Чан сверился с полученным сообщением. — Успею.       Хёнджин, кажется, перестал дышать, когда оба мужчины отошли от площадки, когда Минхо подошёл к компьютеру, примостившемуся у дальней стены студии, когда достал и вручил Чану диск. Он отчётливо видел как Чан… уходил.       Чёрт, чёрт…       — Хван.       Чёрт!       Затылок обожгло болью, когда за волосы вдруг резко дёрнули. Голова сама собой запрокинулась, встречая холодные глаза, сотканные из самого мрака. Сердце ушло в пятки с пониманием, что Чан его оставил. Что Чана рядом нет. Не было даже его предостережения на прощание, его угроз или тяжёлого взгляда. Он просто уехал.       — Быть может ты наконец соизволишь посмотреть на меня? — Минхо улыбался, но слова цедил сквозь зубы. — В прошлый раз ты слушал лучше. Понимал с первого раза. В чём дело?       Блядство.       Сознание пошло волной, словно воздух над раскалённым асфальтом. Минхо был убийственно красивым. И голодным. За Чаном едва закрылась дверь, как он перестал себя сдерживать. Хёнджин понял, что он конкретно влип. Что в этот раз они не собираются играть вокруг да около.       — Я не…       — Не мог оторвать глаз от Хозяина?       Хёнджин судорожно вдохнул. Никто об этом не знал. Никто кроме них с Чаном, Чанбина и Феликса. Конечно… он сам себя выдал с потрохами, преподнеся свой грязный секрет на блюдечке. От этого понимания внутренности сжимались в судорожной смеси страха и позора. Абсолютного восторга.       — Не переживай, его здесь нет. И не будет ещё долго, — улыбка Минхо стала шире. — Так что можешь расслабиться и быть собой. Я знаю, какой ты на самом деле, Хван Хёнджин.       Густые брови жалобно заломились. То, как быстро разрушался в его руках Хёнджин, на удивление нисколько не портило его роскошный образ.       Затылок вдруг резко толкнули, заставляя опустить голову, а в следующий момент на шею легло нечто прохладное и тяжёлое. Хёнджин тяжело дышал, опершись на стол, не решаясь двинуться, чувствуя, как, стоило Чану едва отпустить над ним контроль, Минхо перехватил его в мгновение ока. И по сравнению с мягкой уверенной рукой Хозяина, Мастер был непредсказуемо резок.       — Тебе идёт.       Хёнджин рассеянно коснулся пальцами шеи и наткнулся на гладкий металл, быстро перенимающий температуру тела. Золотое ожерелье. Крупная цепь, тяжёлой змеёй обвившая основание шеи.       Чужие пальцы вдруг мягко пригладили затылок, будто бы лаская и успокаивая, но по факту поправляя испорченную ими причёску.       Минхо отошёл на пару шагов, осматривая свой объект с ног до головы, с удовлетворением отмечая, как изысканная одежда, искусственные солнечные лучи, блики люстры и отлив золота на шее заставляли Хёнджина сиять. Он был похож на… короля.       — А теперь облокотись на стол и нагнись.       И король подчинился, вызывая неконтролируемый азарт в груди Минхо.       Кому подчиняются короли?       Только богу.

***

      Этот взъерошенный парнишка в домашних штанах и растянутой футболке не выглядел как редактор лучшего фотографа Кореи. Чан скептически осмотрел его с головы до ног, задержавшись взглядом на разных носках, но тот не смутился, улыбаясь широко, жестом приглашая зайти.       В квартиру.       Не студию, не офис, а простую квартиру в жилом доме. Тяжёлые брови Чана опустились ещё ниже, но внутрь он прошёл, оглядывая каждую деталь. Просторная и явно недешёвая, в коридоре было чисто, а рядом виднелась закрытая дверь. Но Джисон, дав возможность разуться, повёл не туда, а в следующую, распахнутую настежь. Сомнения Чана улеглись, когда он увидел длинный компьютерный стол с регулируемой высотой, а также висящие впритык огромные мониторы. Половину комнаты занимала техника, включая навороченный принтер, на стенах висели огромные снимки ночного города, неизвестных Чану моделей в чёрно-белом цвете. На самом столе толпились несколько кружек, придавливая распечатки фотографий и текста.       — Ты с Минхо работаешь на контракте? — оглядываясь, задумчиво протянул Чан.       Формальное обращение они опустили сразу после приветствия.       — Да, уже много лет, — Джисон заметил блуждающий взгляд и подошёл к стене, указывая на один из снимков. — Это была одна из первых моих работ ещё до Минхо для…       — Диск, — Чан резко повернулся, заставив вздрогнуть. — Вот он.       Джисон его взял, кивнув, отмечая про себя, что менеджер Хван Хёнджина трудный собеседник. Разговором про эти фотографии его не увлечь.       — Да… да, спасибо. Ты меня выручил. Хочешь чай, кофе? Или может чего покрепче? Ах, ты наверное за рулём. Тогда чай?       — А ты разве не в спешке?       — У меня ещё есть время, а вот с тобой нужно обсудить ещё много важных вещей, — Джисон подошёл с жёстким диском к компьютеру.       Минхо дал инструкцию предельно точную.       Менеджера нужно задержать любыми средствами. И если обычным разговором его не заинтересовать, то Джисон знал наверняка, что сработает. Если верить словам Минхо, Бан Чан помешан на своей модели. Терабайт материалов Хван Хёнджина и подвешенный язык Джисона сделают своё дело.       — Чёрный или зелёный?

***

      До чего же сладко было увидеть в обычно хищном, игривом взгляде Хёнджина неуверенность. Именно с ней он обернулся на Минхо, тяжело дыша, поворотом бедра прикрывая зарождающуюся эрекцию.       — В чём дело? — Минхо не мог сдержать улыбки, чувствуя покалывание возбуждения по всему телу, снимая часть напряжения, хрустнув шейными позвонками. — Ты приехал сюда работать, так работай.       Хёнджин опустил голову, сделав пару глубоких вдохов, собирая свой профессионализм. Это было тяжело. Это было чертовски тяжело. Хёнджин за все эти годы научился работать в любых условиях: голодным, уставшим, на морозе, без сна, при людях, при камерах… Но сейчас взять себя в руки было сложнее, чем когда-либо. Затылок всё ещё жгло от уверенной бескомпромиссной хватки, а ожерелье на шее было таким тяжёлым, что не позволяло о себе забыть, словно обозначая принадлежность Мастеру. Это было слишком возбуждающе.       — Я сказал — работай.       Угрожающее шипение раздалось совсем близко и заставило тотчас вскинуть взгляд. Чтобы в следующую секунду быть ослеплённым вспышкой.       Минхо цокнул.       — Это никуда не годится. В чём дело? Не можешь работать без Хозяина? Без того, кто думает за тебя?       Мир слепило белыми пятнами, и Хёнджин тряхнул головой, промаргиваясь. Тем временем голос Минхо сменился на мягкий, елейный, поражая своей переменчивостью, которую Хёнджин никогда не слышал от Чана. Минхо был непредсказуем и этим вызывал дрожь возбуждения и страха.       — Ничего страшного, не переживай, — он теперь практически мурлыкал, тихо переступая, делая круг. — Тебе не нужно думать. Отключи свою голову и просто будь красивым. Ты же это так хорошо умеешь, верно?       Минхо держал камеру на уровне груди, наблюдая из-под приопущенных век за Хёнджином. Ястребиный взгляд считывал малейшие реакции и микромимику — Минхо гадал, как далеко может с ним зайти. И вовсе не в физическом плане — он мог его поставить на колени в любой момент, трахнуть, сделать с ним что угодно и знал, что Хван позволит. Но теперь интересовало другое.       Хотелось проникнуть в его сознание. Установить над ним полный контроль. При желании разрушить. Власть опьяняла и вызывала привычку, Минхо скучал по этому чувству, и сейчас всё шло само ему в руки.       — Тебе сейчас не идёт думать. Ты выглядел так хорошо без единой мысли в глазах, когда брал мой член в своё горло. Когда кончал под моей ногой, — по спине Хёнджина заметно прошла дрожь. — Ты же на самом деле красивая игрушка для Хозяина? Которую он может наряжать, возить на съёмки, использовать в любое время… Верно? Такой безупречный… Такой удобный. Я ему, признаюсь, завидую. Ему так повезло с тобой.       Минхо прекрасно видел, как между густых бровей Хвана пролегла складка, когда они изогнулись. Видел, как тот сжал бёдра, сводя ноги вместе. Как напряглись длинные пальцы, ложась на столешницу уже не так фотогенично.       Чёрт возьми, его это действительно заводит.       Минхо облизнул губы, чувствуя, что и собственный член становился томно тяжёлым.       — Но, какая жалость, он оставил свою игрушку без присмотра. Что если я одолжу её ненадолго…       Слышимый надрывный выдох вырвался из губ Хёнджина, когда он зажмурился. Это было слишком… слишком… самая отчаянная влажная фантазия разворачивалась в действительности. Слова Ли Минхо — лучшего фотографа Кореи — резали по живому, вскрывая внутренности. Хёнджину казалось, что тот видел его насквозь, по локоть пробравшись в мозг и копаясь в нём без оглядки на разрешение. Хотелось отпустить сознание в чужие руки… Хотелось стать тем, чем его назвал Минхо. Не думать. Просто чувствовать. Раствориться.       По щеке вдруг прилетел шлепок. Лёгкий, но настолько неожиданный, что сразу Хёнджина отрезвил, заставив наконец встретить взгляд Минхо перед собой.       — Но она же годится не только для использования? Верно? — большой палец Минхо нежно огладил покрасневшую скулу. — Поработай для меня, давай.       Касание исчезло так же быстро. В следующую секунду Минхо был уже за зоной досягаемости, камера поднесена к лицу. Хёнджин смотрел в объектив через морок охватившей разум слабости и пытался собрать себя по крупицам, которые Минхо безжалостно раскидал.       Верно.       Хёнджин годился для большего. Хёнджин добился своих высот не одним смазливым лицом.       Он вновь позировал, придав лицу отрешённость, работал на лучший свой результат. Минхо уловил чёткую перемену, когда потерянные блестящие глаза вдруг сменились взглядом сирены. Это заводило. А также наводило на мысль, что Хёнджин не настолько прост, как кажется на первый взгляд. В нём чувствовался некий резерв силы, которым тот не пользовался лишь потому что… не хотел.       Хёнджин вдруг разогнулся, опершись на прямые руки, сразу превосходя ростом Минхо, и улыбнулся. Лёгким движением достал из вазы одну розу на длинном стебле и поднёс к лицу, касаясь бутоном щеки. Губы тронула улыбка, а в прищуренных глазах проскользнула хищная хитреца, которую Минхо вдруг узнал — с самой первой их встречи.       Управляя кистью, Хёнджин заставил лепесток проехаться по нежной коже к губам, затем по нижней… чтобы в следующий момент мягко прикусить. Он чётко видел, как палец Минхо замер над кнопкой, так и не сделав ни одного снимка на протяжении уже целой минуты. Так же чётко, как и стояк в его брюках.       — В чём дело, Мастер? Отвлёкся?       Минхо облизнул губы, чувствуя, как в нём пузырится желание полностью Хёнджина сокрушить — его дерзость вызывала лишь больше огня и стремления надавить. Оказывается, у жадной до члена куколки есть зубки. Смешал его звание с неуважительной речью? Минхо хотелось рассмеяться. Ещё больше хотелось нагнуть Хёнджина на этом же столе и трахать, пока он не забудет своё имя.       Всему своё время.       — Хорошая идея, Хёнджин, — и в том, как он отвоевал своё имя, Хёнджин видел маленькую победу. — Зажми стебель между зубами. Будет красивый кадр…       Вспышка камеры.       — …и меньше болтовни, за которую придётся потом платить.       Платить.       Слово пульсировало в ушах обещанием, заставляло жилки внутри тела мучительно натянуться. Равнодушные вспышки камеры были лишь отсрочкой наказания, делая его предвкушение пыткой. Так себя чувствовал ребёнок, которому предстоял «серьёзный разговор» с отцом, как только тот вернётся с работы, — момент этот наступал не раньше, чем поздним вечером, до которого ещё целая беспокойная бесконечность; вот только Хёнджин уже взрослый и наказания он давно полюбил.       Он сжимал плотный стебель в зубах, взглядом бросая вызов камере, зрителю, самому Ли Минхо. Но тревожное липкое чувство внутри разрасталось нефтяным пятном. Они оба знали, что он уже проиграл. Его падение — это вопрос времени.       И оно утекало сквозь пальцы.       — А сейчас портрет, — бросил Минхо и отошёл, сменяя камеру.       Теперь он остановился прямо перед Хёнджином так, что их больше не разделял стол. За спиной модели были студия и оборудование, но на портретном снимке этого видно не будет — Джисон мастер в обработке фона.       Минхо настраивал свою камеру нарочито медленно.       — Знаешь… Каждый снимок, что я сейчас сделаю, будет в архиве, который получит твой менеджер, — как бы между прочим.       Хёнджин приподнял брови, не понимая, к чему он ведёт, — Чан и так получал все снимки. Последнее слово всегда было за ним.       — Поэтому старайся хорошо, — Минхо вдруг улыбнулся, и у Хёнджина прошли мурашки по вспотевшим под пиджаком лопаткам от этой улыбки.       В следующее мгновение её уже скрыла массивная камера, бесстрастно зияя объективом, на который Хёнджин нацелил взгляд, придавая лицу его рабочий вид. Он делал это тысячи раз. Нет ничего трудного, чтобы сделать в тысяча первый.       Щелчок.       — Кстати, ты ведь ему не рассказал о нас? — Минхо не переставал снимать, говоря невозмутимо, словно комментируя сегодняшнюю плохую погоду. — Не рассказал, что отсосал мне?       Хёнджин пару раз быстро моргнул, чувствуя, как кровь начинает пульсировать в голове, приливая к бледным щекам. Минхо спрашивал риторически, не ждал ответа. Его улыбка ощущалась даже через линзы и корпус камеры.       — Интересно, что сделал бы Бан Чан, узнай он. Знай, что ты задыхался на моём члене и кончал себе в штаны, как какой-то школьник. Что он сделал бы, узнав, что его супермодель отдаётся первому встречному, как дешёвая шлюха?       Спазматической волной накатила асфиксия. Хёнджин задышал мелко, чувствуя, как катастрофически быстро теряет контроль. Не было ничего, что разрушало его сильнее, чем слова о Чане в устах Минхо. И наоборот. Эти два мира не должны были пересекаться ни при каких обстоятельствах, потому что Хёнджин этого попросту не переживёт.       Что сделал бы Чан?       Хёнджин даже боялся представить.       — Может, мы проверим? Как насчёт того, чтобы я рассказал ему сам?       И тут рассыпалось последнее самообладание, заставив Хёнджина округлить глаза, растеряв весь свой модельный вид. Это шутка? Это совсем… совсем не смешно. Минхо этого не сделает. Не сделает, потому что пострадает сам. Это невозможно.       Щелчок.       Словно ударенный кнутом скот, Хёнджин вдруг вздрогнул, собирая обратно лицевые мышцы в обманчиво расслабленное выражение.       Минхо специально его провоцировал. Конечно. Хотел, чтобы Хёнджин облажался на своих снимках, но не дождётся. Хван Хёнджин — профессионал.       — Думаю, ему будет интересно всё узнать в деталях. О, я бы посмотрел на его лицо! Минхо вдруг тихо рассмеялся, а Хёнджин почувствовал, как пошла по трещинкам собственная уверенность. Он сумасшедший… Что если он действительно сумасшедший? Чёрт, Хёнджин же о нём ничего не знает. Никто в своём уме не выложил бы Чану подобное — это всё равно, что выписать себе же смертный приговор. Минхо же это понимает?       Щелчок.       Мышцы левой скулы дёрнулись в спазме. Хёнджин чувствовал, что его сейчас просто разорвёт от противоречивых эмоций, которые он вынужден плотно закупорить в себе, оставляя лишь равнодушный фасад.       Достать розу изо рта. Голову набок. Щелчок.       Минхо наслаждался молчанием в ответ и отслеживал каждый снимок. Чёрт возьми, они выходили превосходно, даже несмотря на очевидную для Минхо борьбу внутри Хвана. Жаль, что на статичном замороженном миге фотографии этого не видно. Миллионы людей позже, глядя на эти снимки, не будут и догадываться о том, что в этот момент легендарного Хван Хёнджина опускали словесно, смешивали с грязью и доводили до дрожи.       — Знаешь, я действительно хотел бы это увидеть. Как думаешь, Чан не откажется от личной встречи со мной?       — Чего ты хочешь? — прохрипел Хёнджин.       Он не дурак, чтобы не увидеть очевидную провокацию. И тем мучительнее было идти на поводу.       — Хочу, чтобы ты работал лучше. Мы всё ещё снимаем портрет, и ты едва контролируешь своё лицо. Хочу, чтобы ты дал мне лучший кадр, — отрезал Минхо, и через паузу, — и спустил штаны.       Что?       — Что? — Хёнджин чуть не поперхнулся воздухом.       Щелчок.       — Ты похож на рыбу, выброшенную из воды. Я даю тебе последний шанс, Хван.       — Я не могу прямо в кадре…       — Красивая игрушка настолько глупая, что не знает, что такое портрет? Твои трусы не будет видно в кадре, не стесняйся. Спускай. Я повторять не буду.       Хёнджин упёрся поясницей в столешницу, чувствуя себя в ловушке. Минхо безжалостно снимал кадр за кадром, и Хёнджин вложил каждую крупицу силы воли, чтобы лицо не выдавало ничего из обуревающих его чувств, когда большие пальцы поддели и потянули резинку дорогих шёлковых штанов вниз.       — Ниже.       Пришлось склониться к камере, не разрывая с ней зрительного контакта, стягивая штаны до линии, где кончались боксеры. Его всё ещё скрывал слой ткани, но разом весь его образ обрёл совершенно иной оттенок. Всё ещё баснословно дорогой, неприкасаемый, но такой чертовски распущенный.       Хёнджин облизнул губы, чувствуя, что начал заводиться. Пах не могли прикрыть ни блуза, ни распахнутый пиджак, и Хёнджин молился, чтобы его дрогнувший, полувставший член не был так очевиден. Глаза Минхо скрыты за камерой и понять невозможно. Это было мучительно. Невыносимо.       — Хорошо, — протянул Минхо, и от мимолётной похвалы и Хёнджина защекотало под желудком. — Теперь трусы.       Нет. Нет. Нет.       Пальцы уже тянули резинку боксеров, несмотря на протест в мозгу. Это неправильно, это чертовски неправильно. Он всё ещё на работе. Он буквально перед объективом камеры. Где Чан? Почему Чан его бросил? Хёнджин молился, чтобы тот вернулся прямо сейчас и спас его. Хёнджин молился, чтобы Минхо продолжал.       Щёки горели, но это не что-то, что он мог контролировать. Лицо же оставалось безупречно нейтральным, стреляя в камеру цепляющим долгим взглядом из-под приопущенных век. Хёнджин знал, что такие портретные снимки выглядят лучше всего. Сирена. Сердцеед. Не маска, но облик, часть него самого. Никто не увидит сквозь него, поражённый захватывающей дух картинкой. Никто не увидит стремительного падения, на которое он был обречён. Под аккомпанемент сухих коротких щелчков камеры он стянул боксеры к штанам, чувствуя, как уязвимо свесился член, открытый воздуху и взору. Ему бы стоило стыдиться больше… Чёрт, он повиновался слишком быстро? Хёнджину захотелось взвыть от мысли, что Минхо поймёт, насколько же сильно он испорченный. Выставленный напоказ в самом интимном месте, Хёнджин чувствовал, что буквально теряет клетки мозга, сходя с ума от возбуждения. Вся эта ситуация была его сном в горячке. Сбывающейся мечтой. Хёнджин всегда хотел оказаться перед камерой так… откровенно, уязвимо. Он сейчас нарушал абсолютно каждое правило, установленное Чаном, рискуя ценной, сокровенной наградой. Но её дьявольская испорченная версия преподносилась на блюдечке, и Хёнджин попросту не мог устоять. Гораздо легче было поверить, что у него нет выбора. Минхо великодушно давал ему эту возможность.       Воздух коснулся нежной плоти. Это было ужасно стыдно. Его член даже не встал. Он, наверное, смотрится жалко.       Ему хотелось, чтобы Минхо смотрел.       Щелчок.       — Ты выглядишь напряжённым, — спокойный голос Минхо.       Хёнджин еле подавил нервный смех. Напряжённым? Да ну? Интересно, с чего бы? Ему казалось, что его кожа вот-вот расплавится от сдерживаемых эмоций. Как же чертовски жарко. Тонкая блуза облепила спину второй кожей. Хёнджин чувствовал, что ещё немного, и его макияж будет снова испорчен.       Но Минхо работал с безупречным профессионализмом. Объектив ни разу не опустился ниже подбородка Хёнджина, ловя лишь лицо под разными углами.       Минхо остановился прямо напротив, ловя кадр в анфас, и Хёнджин словно смотрел не в объектив, а в дуло. Он на мушке и припёрт к стенке. Стол вдавился в поясницу, когда Минхо вдруг сделал шаг вперёд. Он загнанная добыча. Абсолютно беспомощная в своих спущенных штанах, на чужой территории, отрезанная от путей отступления, от защиты.       Камера медленно опустилась, обнажая… широкую улыбку Минхо, от которой кожа стала гусиной, несмотря на невыносимый жар студии.       — Думаю, Чана устроит, — Минхо неспешным движением снял ремень камеры с шеи и отложил её в сторону.       Безумно хотелось прикрыться.       Лицо Минхо теперь ничем не было спрятано, Хёнджин весь был перед ним как на ладони, и это оказалось дико, дико смущающе. Но тот, повернувшись, смотрел только в глаза, словно и не заинтересованный всем тем, что супермодель прятала в трусах, в которые мечтала залезть вся планета.       Хёнджин мог только гадать, какое у него было выражение лица, потому что Минхо вдруг рассмеялся, толкуя его по-своему:       — Не бойся, он сейчас занят и будет занят ещё долго.       — Ты… Это ты заставил его уехать! — Хёнджин выдохнул во внезапном осознании. Минхо сделал шаг навстречу. И ещё один. Пока между ними не осталось расстояния даже для того, чтобы вытянуть руку.       — Он тебя охраняет как сторожевая собака, — Минхо фыркнул. — Мне было лишь любопытно, что там такого ценного.       И цепкий взгляд показательно опустился по телу вниз.       Хёнджин был не из скромных. Хёнджину нечего было стыдиться. Но Ли Минхо одним своим насмешливым тоном, тёмным взглядом и тяжёлой аурой давил, заставлял себя почувствовать маленьким. Хёнджин не смог сдержать порыва прикрыться, когда взгляд ощутимо скользнул к коротко выбритым паховым волосам.       В ту же секунду рука была перехвачена за запястье с бескомпромиссной силой. Хёнджин широко открытыми глазами уставился на Минхо, который лишь коротко взглянул вниз, а затем установил неразрывный зрительный контакт. Его радужки сливались со зрачками в одну чёрную беспроглядную бездну. Она всасывала в себя гравитационным полем, и Хёнджин не мог не то что отвернуться, но даже моргнуть. Он задрожал всем телом, когда почувствовал, как его под основанием члена коснулся ноготь и едва ощутимо повёл к головке.       — Минхо, стой…       Где-то под чёрными глазами дрогнула лицевая мышца. И в следующую секунду крепкая ладонь обхватила ещё не до конца окрепший член полностью, сжав слишком сильно под головкой. Она сразу же пришла в движение — сухое, резкое, безумно быстрое. Настолько интенсивное, что Хёнджин взвыл от дискомфорта, граничащего с болью, и согнулся пополам, ударившись лбом в чужое подставленное плечо. Собственные пальцы впились в чужое запястье, пытаясь остановить, но оно двигалось как заведённое, не обращая внимание на то, что эрекция становилась лишь слабее от болезненной грубости.       Над ухом в волосы ткнулся чужой нос, а затем ухо обжёг шёпот:       — Красивый и глупый. Я был прав. Но глупый настолько, чтобы забыть, как меня называть? Ты меня удивляешь. Собаки и то учатся быстрее. Неужели действительно годишься только на то, чтобы торговать личиком?       Хёнджину на мгновение показалось, что он теряет способность видеть — перед глазами сплошное чёрное пятно, размытое из-за выступающих слёз. Но это была лишь рубашка Минхо, в которую он беспомощно уткнулся, содрогаясь от боли.       — Пожалуйста, Мастер!       — Пожалуйста что? — Минхо великодушно снизил темп.       — Остановитесь! Хватит!       — Мне совсем остановиться? — пальцы стали двигаться медленно, лаская измученную плоть, проминая мягкий ствол подушечками, чувствуя короткие импульсы крови, нерешительно приливающей к члену.       Тяжёлое грудное мычание донеслось вместо ответа. Облегчение от конца пытки вдруг сменилось быстро приливающим удовольствием от явно очень… очень умелых движений Минхо. Так часто обделённый вниманием, член Хёнджина позорно быстро проникся лаской, несмотря на отголоски боли, всё ещё пульсирующей в паху.       Это было мучительно.       — Нет…       Над ухом раздался едва слышимый смех на выдохе. Совсем без насмешки, удивительно искренний, словно Минхо эта ситуация забавляла, доставляла ему большое удовольствие.       И пальцы исчезли.       Хёнджин протестующе замычал, чувствуя прилив разочарования. Он же попросил. Хорошо попросил. Член снова практически стоял, покачиваясь на весу, теперь слишком чувствительный, но требующий внимания. Минхо отстранился, заставив поднять голову.       — Разворачивайся.       — Что? Прям… здесь? На площадке? Может, лучше снова в подсобке? Или…       Одним резким движением Минхо просунул пальцы под тяжёлую золотую цепь на шее и сжал, с силой развернув от себя, заставив Хёнджина согнуться над столом. В голые ягодицы тут же упёрлись брюки Минхо.       — Всегда хотел тебя трахнуть прямо на площадке, — донеслось шипение сзади, дополненное звоном бляшки ремня.

***

      — …или это. Тут пришлось немного повозиться, но результат того стоил. Если посмотреть на исходник, то заметно, что свет упал слишком жёстко на лоб и скулы. Для журнальной подачи это не совсем подходит. Например, если сравнить с обложками Vogue, там всегда мягкий световой градиент на лице, подчёркивающий рельеф, но не утрирующий его. Пришлось немного смягчить пересветы через кривые и добавить текстуры через частотное разложение, чтобы сохранить натуральный вид, — Джисон жевал крекер, увлечённо рассказывая и указывая пальцем на определённые места снимка, открытого на большом мониторе. — И ещё один момент, вот здесь, на линии подбородка, был сильный рефлекс от нижней одежды. Это нормально для съёмок с такими цветами, но если вы посмотрите недавние развороты в Harper’s Bazaar, они почти всегда чистят подобные рефлексы, чтобы лицо оставалось центральной точкой фокуса. А вот глаза — это ключевая часть. У Хвана потрясающая глубина взгляда, но здесь её немного «съел» общий свет. Я поднял контраст на радужке и добавил лёгкий отблеск, как делают для портретов в Elle. Там всегда работают на баланс между реалистичностью и выраженностью. Заметил, как они теперь буквально «цепляют» взгляд?..       Чан смотрел в экран, чувствуя, как сознание плывёт куда-то далеко. Болтовня Джисона убаюкивала, словно шум моря, несмотря на то, что он был очень сосредоточен первые минуты… Первые полчаса… Но поток деталей не уменьшался, за одним снимком следовал другой, где Джисон расписывал все технические аспекты, вклинивая иногда вопросы, спрашивая мнение.       Чан в очередной раз кивнул. Расфокусированный взгляд уполз на столешницу, на которой громоздилось теперь вдвое больше кружек. Взгляд рассеянно зацепился за одну из них — самую нелепую. Поверх белой эмали была нанесена дешёвая печать, гласившая «лучшему фотографу».       — …в итоге, кадр получился как раз на уровне премиум-изданий. Думаю, даже Numéro не постеснялись бы поставить его в свой номер.       — Это кружка Минхо? — подпирая подбородок, сонно спросил Чан.       — А? Да, — Джисон хохотнул, обращая на неё взгляд. — Я подарил на новый год. Классная, да?       — И он тебе её, такую классную, вернул? — Чан не сдержал улыбки.       — Нет, я просто иногда её… одалживаю. Он, правда, об этом не знает, но ты же ему не расскажешь? Так вот…       — Ли Минхо живёт здесь?       Морок в сознании, навеянный болтовнёй Джисона, подёрнулся, словно от порыва сквозняка.       — Да. Мы делим эту квартиру. Так удобнее работать…       Чан выпрямился в кресле, вдруг выхватив телефон, уставившись на время.       — Твой самолёт. Когда он?       Голос менеджера прозвучал вдруг так резко, что Джисон растерялся, захлопав ресницами.       — А… Он…       Чан, не дожидаясь ответа, усмехнулся сам себе и поднялся.       — Приятно было познакомиться, Джисон. Снимки отличные, и что делать с ними, я вижу, ты прекрасно знаешь.       Он направился к выходу, поспешно натягивая куртку. Лишь у порога задержался, чтобы оглянуться на озадаченного Джисона.       — Ах, и да… У Минхо сейчас очень-очень важная съёмка, ты же знаешь? Не звони ему, чтобы не отвлекать. Ясно? До встречи, Хан Джисон.       Дверь захлопнулась прежде, чем он успел хоть что-либо ответить. Глядя в её непроницаемую поверхность, Джисон стоял ещё несколько секунд прежде, чем глубоко выдохнуть, расплываясь в широкой улыбке.       — Я пил чай с самим, чёрт возьми, менеджером Хван Хёнджина!

***

      Щелчок крышечки смазки Хёнджин не перепутал бы ни с чем.       Сам факт того, что она была у Минхо, говорил о хорошо продуманном и успешно выполненном плане. Это, если честно, льстило.       Шёлковые штаны с боксерами бесстыже были спущены до колен, торс растянут поперёк стола, а губы в стоне, когда мокрые прохладные пальцы с первого же касания нашли сжатое колечко мышц, покружили и толкнулись внутрь на полторы фаланги.       Одно дело фантазировать об этом, но, когда чужие пальцы, действительно оказались внутри, Хёнджин почувствовал себя словно в горячке. Это так неправильно — совершенно всё, что сейчас происходило. Это слишком горячо. Он стоял, задрав голую задницу, посреди съёмочной площадки. Перед его лицом размытыми пятнами возвышались камеры на треногах-пауках. Они не работали… Не работали ведь?       Хёнджин выдавил ещё один более жалкий стон, когда два пальца Минхо вдруг вкрутились по самые костяшки. Не такие крупные как у Чана, но гибкие и ловкие.       Сзади послышалось цоканье.       — Он тебя сегодня трахал?       Этот вопрос прошил электрическим разрядом. Живот сжался в спазме от стыда. От невыносимого возбуждения. Чёрт, он слишком растянут? Он, наверное, похож на жалкую шлюху.       — Ты совсем ненасытный? — в голосе Минхо, однако, не было разочарования, лишь искристый азарт. — Одного члена тебе мало? Он поэтому тебя так охраняет? Знает, что стоит ему хоть на секунду отвернуться, как ты окажешься на чужом?       Всхлипнув, Хёнджин сжался, невольно затягивая пальцы Минхо глубже, вызывая лишь новый смешок.       — Ты невероятный.       Неожиданная похвала тёплой волной затопила сознание, заставив расслабиться, укутаться ею, как тяжёлым одеялом. Хёнджин любил похвалу. Хёнджин любил внимание, желание, любовь. Он действительно был ненасытен. Словно губка втягивал любое проявление интереса к себе, желая лишь больше.       Из мимолётного блаженства вырвало ощущение горячей плоти, приложившейся между ягодиц. Такой твёрдой, такой… обнажённой.       — Стой! То есть… стойте, — Хёнджин вытянул руку назад, оглянувшись. — Только с резинкой.       Минхо фыркнул.       — Я чист. Ты, я уверен, тоже.       В этом не было даже сомнения, учитывая гиперопеку его сторожевого пса, который, к тому же, сам его регулярно трахал.       — Нет, это… Это правило. Я могу заниматься сексом только с защитой.       Минхо склонил голову набок.       — Правило? Дай угадаю, правило твоего Хозяина?       Хёнджин замычал, уткнувшись лицом в сгиб локтя, но руку не опустил.       — Хорошо, — после секундной паузы пожал плечами Минхо. — Кто мы такие, чтобы его нарушать?       В вопросе явно промелькнула издёвка, и Хёнджин мог чувствовать, как горят от смущения щёки. Он думал о приказах Хозяина, повиновался им, пока его растягивал на пальцах Мастер.       У Минхо были резинки. У него было с собой всё необходимое, потому что он твёрдо решил, что сегодня Хван Хёнджин будет на его члене. Сплюнув в сторону уголок блестящей упаковки, Минхо раскатал презерватив по каменно-твёрдому стволу. Его стояк держался уже не меньше часа, ему пришлось терпеть через всю съёмку, медленно томя это желание и, что более важно, сперва выполняя работу.       — Можно я сниму пиджак? — промычал Хёнджин, чувствуя, как пот уже стекает ручейками.       — А как же слушать правила твоего Хозяина? Кажется, он запретил тебе его снимать, — Минхо улыбнулся, с нотой садизма наблюдая, как роскошные волосы Хёнджина превращались во влажное месиво, прилипая к щекам, мокрой шее.       Крупная головка ткнулась в сжавшийся вход. Минхо положил ладонь между ямочек на пояснице Хёнджина, прижимая к столешнице. Толкнул бёдра навстречу.       — Боже, ты такой открытый, — сипло выдохнул Минхо, чувствуя, как мягкие мышцы податливо пустили внутрь.       Несмотря на то, насколько легко головку пустили растянутые мышцы, Хёнджин застонал так громко, что звук отразился от высоких стен студии. Не успел он закрыть рот, как в него вдруг вжалось что-то твёрдое и мокрое.       Хёнджин сомкнул зубы на твёрдых стеблях роз.       — Держи крепко, они тебе к лицу.       И сразу же за этим последовал первый плотный толчок. Член в латексе скользил в смазке легко, не доставляя дискомфорта, позволяя сразу взять ровный темп. Этот член отличался от того, к которому Хёнджин привык, форму которого выучил наизусть. Минхо был меньше, но запальчивее — сразу трахал активно, словно наконец дорвавшись до желанного. Головка удачно доставала до простаты, стимулируя несильными толчками, но ускоряясь с каждым движением.       Хёнджин сжал зубы на стеблях, уронив подбородок на столешницу, глядя сквозь пелену, заволакивающую глаза на пустое кожаное кресло, расположенное прямо перед столом.       Хозяин, мне так хорошо.       Минхо был горячим. Минхо был хорошим любовником. Трахал сильно и с чувством, двигался то с эгоистичным забвением, то замедлялся, водя бёдрами по кругу, проминая головкой мышцы во всех возможных местах, заставляя их сжиматься мучительно-сладко. Небольшие ладони легли на ягодицы, сводя их то вместе, то разводя так, что края ануса натягивались вокруг неустанного члена.       — Чёрт, — прошипел Минхо, глядя вниз.       Это был один из самых красивых видов в его жизни. А повидал он немало: лучших мировых моделей, лучшие виды, предметы искусства и чудеса света. Миниатюрный подтянутый зад Хван Хёнджина был одним из них. Член в нём исчезал так красиво, что хотелось это запечатлеть — возможно, в Минхо говорила профдеформация.       Он попросту не мог оторвать от него взгляд.       Большой палец коснулся тонкой кожи натруженного колечка мышц сверху и потянул, растягивая сильнее. Затем надавил, втискиваясь вместе с членом. Поясницу Хёнджина выгнуло дугой, а воздух заполнил его заглушенный сдавленный стон. Даже его голос идеален. Это сводило с ума.       Минхо чувствовал, что теряет голову. Время перестало существовать, оставляя студию в вакууме, в одном замороженном моменте растянутого, плавящего кости наслаждения. Минхо трахал его бесконечно. Перед глазами плыли тёмные круги, мешаясь с теневой частью студии за камерами, с чёрным пятном кожаного кресла прямо перед ними, с силуэтом человека, закинувшего ногу на ногу.       Дыхание вдруг спёрло, а тело прошиб озноб, стирая марево похоти.       Минхо замер, глядя расширенными от ужаса глазами вперёд.       На менеджера Хван Хёнджина.