Элита 2

Can you hold me?

Can you hold me in your arms?

Можешь ли ты держать меня?

Можешь ли ты меня обнять?

Вай почти забыла, что значит испытывать раздражение. Иногда она догадывалось, как это могло ощущаться, особенно, в те моменты, когда Вандер запихивал ей в рот ложку за ложкой или когда отводил в ванную, грозясь, что вызовет сюда консилиум врачей и саму директрису Вильяссаре, если Вай немедленно не примет душ. Вай послушно мылась, зная, что после Вандер позволит ей отправиться в кровать и оставит ее в покое. — Ты завтра же пойдешь в школу, поняла меня? — сотрясал он воздух. — Не вздумай пропускать уроки! Соберись! Ты никогда не была рохлей, что сейчас-то случилось? Что мне с тобой делать, а? Врача тебе не надо, друзей не надо, ну так скажи, что я должен сделать? — Ничего, пап, — глухо отвечала Вай. — Ничего, я завтра пойду в школу. — Отлично, и заодно узнай, исключают тебя или нет! — рявкнул Вандер. — А то мне на почту подозрительное письмо пришло, говорят, родительский комитет требует твоего исключения. Странно, что мне ещё не позвонила директриса, но, может, она просто очень вежливая и никого не тревожит на выходных! Короче, разберись, поняла меня? — Хорошо, папа. — Я работаю в две смены, так что ночью уйду, а вернусь завтра вечером, — предупредил Вандер. — И когда я вернусь, будь добра рассказать, как прошел твой день в школе. Поняла меня? — Поняла, — все также без эмоций отозвалась Вай. — Хорошо. Вандер что-то пробормотал под нос, шагнул к Вай, будто хотел погладить ее по плечу, но отпрянул и скрылся за дверью. Вай буравила взглядом пятно на стене. Она знала, что не найдет в себе сил пойти куда-либо. Она солгала, чтобы отец поскорее ушел, чтобы не вспоминать о значении слова «раздражение». Одна мысль о школе… о… о ней… она слишком пробуждающая, это мысль. Безопаснее лежать тупняком, что Вай и делала все выходные, ни с кем не выходя на связь, не ведая о своей дальнейшей судьбе в Вильяссаре. Вай ничего не чувствовала и не замечала течение времени. Когда Вандер принес ей ужин в семь вечера, Вай приняла это за розыгрыш, ведь она обедала пять минут назад. Оказалось, с обеда прошло пять часов. Безвременье. Бесчувствие. Состояние, в котором Вай пребывала ежесекундно и в котором обрела свое спасение. Ей больше не нужны были ни лезвия, ни бутылки. Но за прочным панцирем равнодушия, который нарастила Вай вокруг своего сердца, скрывалась Бездна, темный Абисс, как ее называла Вай. В той Бездне обитали самые темные и мучительные мысли Вай, которым она не позволяла прорваться, но они так или иначе находили ее. Перед сном. Или когда Вай замечала зажигающийся экран планшета. Находили, и тогда Вай страшно, оглушительно кричала, заставляя Вандера бежать к ней, рискуя больной ногой. «Кем Кейтлин заменит меня и как скоро? В нашей школе полно симпатичных парней… или в этот раз она предпочтет девушку? Из богатой семьи, хорошенькую, приличную девушку, которая не бьет морды одноклассникам. Ты… ты никогда не простишь меня, так ведь? Что бы я ни делала, как бы ни старалась, я никогда не буду достаточно хороша для тебя, ведь мы с Алексой одной проклятой крови… и наедине с ним… с ней… в минуты страсти… Вспомнишь ли ты свою Вай? Я ведь так тебя люблю, кексик… я так тебя люблю, ну как, как мне вырвать любовь из сердца, как смириться с жизнью без тебя? Посмотри, посмотри, что ты со мной сделала, что сделала с нами любовь. Кексик… я очень скучаю по тебе, прошу, вернись ко мне, вернись, мне больше ничего не нужно, только поговори со мной в последний раз… Я люблю тебя, я обещала всегда быть рядом и снова, снова толкаю тебя в руки другому… другой… Вы будете проводить ночи под чужими небесами, сокровенные и грязные ночи, знала бы ты, что я готова отдать ради пяти грязных минут в темноте с тобой… с тобой, моя любовь, моя жизнь… Почему ты так легко избавилась от меня? Ты же… ты же любила меня, правда, кексик? Хоть на миг, но любила по-настоящему, я видела это в твоем взгляде, видела, но почему… почему тогда ты оставила меня? Ты забыла, забыла свою Вай… забыла… Как же я хочу забыть тебя в ответ… но никогда не смогу». — Вай? Вай, ты там жива? Вай открыла глаза. Почему ей так холодно и неудобно? А голос… такой знакомый, но Вай будто не слышала его уже тысячу лет. — Чего разлеглась на полу-то? Вот так, встаем… Вай приняла помощь, поднялась и чихнула, когда ноздри защекотали голубые волосы. Села на кровать и исподлобья взглянула на Джинкс. Бледную до кошмара, с ужасающими синяками под глазами, исхудавшую, но улыбающуюся Джинкс. — Слушай, там твой папа бесится, что ты в школу второй день не ходишь, — сказала Джинкс, садясь рядом с Вай. — Говорит, никак не может тебя заставить, разве что силком тащить, ну а что дальше? В школу-то его не пустят. Волнуется он за тебя до трясучки, на него смотреть жутко. Врачей не вызывает, сказал, боится, что тебя насовсем в дурдом упекут. Вай смотрела на Джинкс как на призрака, явившегося из глубины веков. Она настолько привыкла к компании пятна и бесконечных мыслей о Кейтлин, что позабыла лица тех, кто был ей дорог когда-то. Джинкс подмигнула и развела руками. — Потеряла мать. Друзей. Теперь ещё и любовника. Разбитые надежды и погибшие мечты — вот моя визитная карточка. В голове Вай шевельнулось воспоминание. Блеск гирлянды, шумная музыка и безумная улыбка Джинкс, скрывающейся в темноте. Вечеринка у Эрика! Как же много времени прошло с тех пор… — Помнишь, я говорила про цикл на вечеринке? — спросила Джинкс, будто прочитав мысли Вай. — Про то, как важно его прервать? Так вот, у меня получилось. Прервать цикл и выжить. Ну, не без помощи, конечно. Отец застал меня до того, как я сунула в рот горсть таблеток. Дальше я все помню, как в тумане. Ремни, иглы, белые халаты… В итоге меня выписали из дурки, а мой мозгоправ практически живет у нас дома, представляешь? Хорошо, хоть не ночует. Они с отцом почти не пересекаются. Вай хватала каждое слово Джинкс как бедняк монетки из фонтана. Раздавленная собственным горем, она совсем забыла, что на свете существовал близкий человек, способный ее понять. И теперь речи этого человека становились для Вай пусть едва ощутимым, но утешением. — Просто я подумала, на кой черт я живу, если первый же парень, которому я доверилась, кинул меня ради тупоголовой блондинки, — продолжила Джинкс. — Чего я стою? Меня никто не способен любить, кроме отца, но ему я только отравляю жизнь своим существованием. Да, да, со стороны я слабачка, которая сломалась из-за парня. Но дело ведь не в Эрике, а во всей моей никчемной жизни. Короче, вот это я и выложила мозгоправу, потому что не могла больше держать в себе. Наверное, мне достался чертовски хороший мозгоправ, потому что пока у меня не возникает желания взять больше таблеток, чем нужно. Хотя даже если бы я захотела, теперь я принимаю лекарства под строгим контролем. Взгляд Джинкс вдруг стал стеклянным, она замолчала, уставившись в одну точку. И тогда впервые за четыре дня Вай почувствовала эмоцию, настоящую, живую эмоцию. Она испугалась за Джинкс. Почему она так неподвижно сидит, почему так похожа скорее на куклу, чем на человека? Джинкс моргнула. — Иногда сделать рывок вперед означает оставить что-то позади, — тихо сказала она. — Ты не хочешь делать этот рывок ни за что и никогда, упираешься до последнего, но в итоге понимаешь, что мосты сожжены, и выбора не осталось. Вай сглотнула образовавшийся в горле комок и спросила: — Как ты… выжила? Джинкс улыбнулась, но что это была за улыбка. Столько всего она могла рассказать, как и едва заметная морщинка в самом уголке рта. Столько боли и слез, которые приходилось скрывать, потому что никто по-настоящему не разделил бы с ней страдания, никто бы не понял ее… — По совету мозгоправа я подумала об отце, — поделилась Джинкс. — И решила, что раз я похерила собственный смысл жизни, то быть чьим-то смыслом тоже не так плохо. И в тот вечер, когда осознание этой великой истины на меня обрушилось, мы с отцом сходили в кино, а потом сыграли в бильярд. Теперь улыбка Джинкс стала теплой, более человеческой, хотя по-прежнему оставалась хрупкой как стеклянная фигурка. Она достала из кармана сложенный пополам листок и протянула Вай. — Вот справка от мозгоправа, — сказала Джинкс. — Для тебя. Завтра я отнесу ее копию в канцелярию, если хочешь. Твой папа уже дал согласие. В школе идут разговоры о твоем отчислении, но эта бумажка убедит их, что ты не вполне вменяема и проходишь лечение, поэтому не можешь посещать школу. Во всяком случае, до следующего вторника. Дальше тебе придется как-то выкарабкиваться, Вай, потому что мозгоправ не помнит, как оформляла справку, второй раз я такой номер не проверну. Ты не против, если я отнесу ее в школу? Или как? Может, пойдешь туда сама? Вай стало плохо от одной мысли о возвращении в Вильяссаре. Она легла на кровать, не находя больше сил держать спину прямо. Чуть мотнула головой и вернула листок Джинкс. — Хорошо, тогда завтра я все улажу, — сообщила Джинкс, поднимаясь. — Мы с тобой прошли через одну и ту же канализационную трубу, сестренка, и должны помогать друг другу, верно? Подумай над моими словами. Ты нужна Вандеру. Джинкс направилась к двери. — Спасибо, — прошептала Вай. Джинкс обернулась и смерила Вай долгим взглядом. «Свой своего всегда узнает, — говорил этот взгляд. — И я буду с тобой. Помни, что я с тобой». — Такое дерьмо, как это, причиняет боль, ты должна быть осторожна, — сказала Джинкс. — Потому что оно сожрет тебя заживо, если ты ему позволишь. Играть в бильярд чертовски приятнее. Я его сделала, кстати. Папу, в смысле. Вай продолжала разгадывать тайну пятна на стене. Стоять под ледяным душем. Ничего не чувствовать. Сдерживать Абисс. Но не так сильно как прежде, потому что некоторые мысли обязаны были прорваться и дойти до ее оледеневшего сердца. Мысли об отце, например. «Я должна жить ради него. Жить как прежде, пусть теперь я не совсем человек. Вандер стольким пожертвовал ради меня… Он растил меня как опору, а не еще одну искалеченную конечность. Если я сдамся сейчас, он сдастся вместе со мной. Потому что любит меня больше жизни, а ты, Вай, теперь отлично знаешь, что значит так сильно любить кого-то. Как… Как там она? Скучает по мне хоть немного, когда сидит за партой одна или делает уроки в тишине библиотеки? Наверное, ей нет до меня дела, раз она до сих пор не пришла. Джинкс ничего не говорит, а я не стану спрашивать. Зачем, если и так все понятно. Зачем, если очень скоро она встретит того… ту…» Вай до крови закусила губу, чтобы не заорать, разрывая горло на части. За прошедшие дни Вай неплохо научилась сдерживать крики. Ела самостоятельно, ходила в душ без напоминаний. Она все также горела внутри, но училась жить заново, не чувствуя воли к жизни. Иногда ее навещала Джинкс. Сидела рядом, пересказывая мотивирующие речи мозгоправа и напоминая, как важно заботиться об отце. Ни слова о Вильяссаре. Ни слова о ней. Вай на микроскопическую йоту становилось лучше после этих встреч. Однажды она даже улыбнулась шутке Вандера за ужином. В последнее время тот делал все, чтобы развеселить дочь (вернее, отвлечь от мыслей о никчемности жизни). По ночам состояние ухудшалось и возвращались кошмары. В тех кошмарах Кейтлин занималась любовью то с Николасом, то с девушкой, и каждый раз у той девушки была новая внешность, и каждый раз Кейтлин нравилось доставлять ей удовольствие. Вай душила крики подушкой и до утра пялилась в потолок, обнимая себя руками за плечи. Иногда она думала, что для нее было бы облегчением заплакать, но слезы упрямо не приходили. «Как скоро мои сны станут реальностью? А может, пока я тут лежу и смотрю в стену, уже стали? И если я вернусь туда, то увижу Кейтлин, целующуюся по углам школы с ней… с ним… Блять, да куда подевалось мое желание сдохнуть, почему меня лишили даже его? Почему я должна продолжать жить?» Каждый раз, когда Вандер заходил к ней в комнату, Вай получала ответ на этот вопрос. И заставляла себя нормально функционировать. Ради него. Вай научилась адекватно воспринимать течение времени, поэтому для нее не стало шоком, когда Джинкс пришла и заявила, что срок справки истекает сегодня, а значит, Вай придется вернуться в школу. — Я не могу, — отозвалась Вай. Прислонившись к спинке кровати, она прижала колени к животу и уставилась на пятно. Хорошо знакомое, безопасное пятно. — Слушай, тебе не обязательно с ней общаться и… — Я не могу, — тверже повторила Вай и сверкнула на Джинкс глазами. — И что ты будешь делать в таком случае? — поинтересовалась Джинкс. — Устроюсь на работу, — буркнула Вай. — Накоплю на учебу в университете, по хуй, сколько лет на это потребуется. — Так не пойдет, подруга! — вдруг взорвалась Джинкс. — Знаешь, чем я рисковала ради тебя? Да моего отца посадить могут, если история со справкой вскроется! Ты теперь должна мне, сестренка. Завтра ты встаешь и идешь в школу, это не обсуждается! — Но я не просила тебя ни о чем! — воскликнула Вай. — Черт, на то она и семья, чтобы вытаскивать друг друга из дерьма без всяких просьб! — заорала Джинкс. В ее глазах заблестело что-то звериное, Вай показалось, что Джинкс сейчас наброситься на нее, но та зажмурилась и сделала несколько глубоких вдохов. Открыла глаза и сказала, глядя в пустоту: — Бывшая любовь это как мертвый щенок, подруга. Ты его любишь, всюду таскаешь с собой, но он мертвый, его труп воняет и отравляет твое существование. Так закопай этого несчастного щенка. Закопай и наслаждайся жизнью, как сделала я. Вай ответила Джинкс долгим, тяжелым взглядом, таким, что Джинкс моментально все поняла. — Ладно, — вздохнула она и обернулась на дверь, словно опасаясь, что их подслушивают. — Ладно… Хер с ним. Ребята не хотели, чтобы я говорила тебе. Они боялись, тебе станет ещё хуже. Но они не видели того, что видела я, поэтому… — Джинкс пожевала губу, все ещё раздумывая, а Вай смотрела на пятно, терпеливо ожидая ответа. — Она спрашивала о тебе, Вай, — тихо произнесла Джинкс. — В ту ночь, когда Адель забрала тебя из бара. Буквально разорвала наш чат вопросами. А когда убедилась, что с тобой все в порядке, перестала писать. Адель приняла решение не сообщать тебе об этом, чтобы… — Краска для волос! — воскликнула Вай. — Чего? — спросила Джинкс, в ужасе уставившись на Вай. Должно быть, она решила, что та окончательно тронулась умом. — Та дрянная краска, которую однажды купил папа! Давным-давно он пытался покрасить волосы, только не говорил, что делал это в моей комнате! Вот откуда пятно! Довольная, Вай вскочила на ноги, посмотрела в глаза Джинкс и сказала: — Хорошо. Я пойду в эту чертову школу.