Международный пассажирский экспресс

Безутешные огни, пылающие высоко под куполом, освещали арену, чуть меньше Золотого стадиона. Разномастные голевые шесты восстали украшением этого подиума, сверкая немецкими с британскими флагами. На средине поля уже стоял рефери с чемоданом мячей и демонстративно медленно доставал их оттуда, подначивая бурный интерес зрителей, пока команды–чемпионы стояли ровно по линейке, как куклы, что когда-то покупались детям с неумолчными мечтами. И только один британец не слушал слова мужчины внизу, все вглядывался в толпу, искал того, кого там не могло быть, он знал, но не мог не искать. Его брало в испуг каждый раз, когда он замечал мужчин похожих нанегов толпе, полной беготни и слов, как на зло, услышанных неверно.Он хотел закрыть глаза руками и больше не смотреть, но нервное желание принуждало вчитываться в каждый силуэт до боли в груди и пульсаций в висках напрасно. – Ремус, стоило бы остаться, пусть даже к утру, – говорил старший мужчина, сжимая плечо оборотня. – Не могу, у меня уже билеты на поезд куплены, – отговаривался Люпин, играя в эстафету реплик. – Ну, как знаешь, – мужчина пожал руку шатена, прощаясь. Уже через несколько минут Ремус с надеждой стоял у касс вокзала, пока женщина средних лет искала свободные места в забитом поезде, отбывающем через десять минут. И нашла. – Ваш билет, mein Herr, международный пассажирский экспресс, номер 3-2-0 Берлин, Германия – Кан, Франция, платформа номер один. – Спасибо! *** Поезд ощутимо сбавил скорость, проходя по мокрым колеям, пока машинист запускал в работу стеклоочистители. Компактное радио на его столе рвано перерывали вспышки сигналов, обрывая каждую строку песни. Когда он нервно поправил радиоприемник и выкрутил частоту, колонка в последний раз зашипела и перевелась на новости голосом Винкуса Оддпика, яростно пытающегося доказать свою правоту. Это было в числе первых новшеств без перекликаний больше несуществующих, стертых имен и лиц, упомянутых лишь на надгробиях. – Liebe Fahrgäste! – разорвал он тишину вагонов, – Конечная остановка – Кан, прибытие через 10 минут. Просьба проверить свои вещи и не забывать их в вагоне, – громкоговоритель поглощал механический голос и разносил его по сонным салонам с замыкающимися чемоданами. Резко поезд поглотила темнота тоннеля с просветами в полдюйма, подчиняющими округлый свод секундными вспышками. Когда поезду снова открылся горизонт северной части страны Снейп уперся ртом в постельное белье верхней полки, заглушая все то, что надрывало голосовые связки и играло с кадыком. Руки сомкнулись на металическом держателе до белизны костяшек, поверх легли вторые, оборотня, накрывая грубую неровность худощавых рук, будь это актом приязни, или попыткой уязвить то, что все же убежит, не как трус, не как желающий побега, а как то, что принудит смотреть на свой уход. Толчки, болезненной привычностью, подбивали вверх, пока задница сжималась вокруг члена, упрямо толкуя о своей непокорности, но дарила себе новый всплеск, капризно накрывающего, пика. Ноги Снейпа застыли в микро судорогах, поднимаясь на носочки, взбудораживая каждый нерв. Ремус следовал за ним, упираясь внутрь, что было возможно, выдыхая в зарубцованною шею остатки последней близости. Под лучшие традиции, одевались они в тишине, только шурша одеждой и скрипя туфлями. Быстрые переглядывания не сталкивались, неизменно останавливаясь на бляшке или шнурках. – Твое?– Снейп спросил почти раздраженно, позволяя клетчатому галстуку свисать с его пальцев. – Да…спасибо,– Римус закивал, изнеженно забирая галстук. Теплые, несмотря на погоду из вне, пальцы дотронулись лишь кончиками к сухожилиям, вызвав легкую дрожь всего тела и оставив по себе лишь ощущаемое облегчение от предмета одежды, отправившегося в чемодан. С улицы послышались сигнальные звуки, распыляющиеся сквозь устаревшие громкоговорители неприятным скрежетом. – Liebe Fahrgäste! Станция Кан. Спасибо, что воспользовались нашей компанией международных переправок. Vielen Dank für Ihre Aufmerksamkeit! Когда две пары ног ступили за пределы поезда, туфли тут же стали покрываться легкой моросью. Закрученная архитектура деревянных баров, просочившаяся смехом пьяных рабочих, возвращали из тишины вагонов. Спешка проходящих каблуков, мальчики с газетами в руках и звонкими голосами огласок, и бабушки продающие цветы у вокзала шли в унисон, переливаясь в тональностях. Когда голубые глаза все же осмотрели все краски, что лились и по лужам, внимание вернулось к профессору, чьи следы туфлей успели размыться под усилившимся дождем. Люди доставали зонтики и прятались под небольшие накрытия, ускорялись на встречу к своим такси, а его было нигде. Пришлось дважды оглядеться, чтобы все сомнения о его немом уходе улетучились, бросая лишь непонимание, окутывающееся тоской. Платформа пустела, и только капли, падающие на ресницы оборотня, принудили его опомниться и помчаться к вокзалу. В памяти еще было свежим присутствие Северуса Снейпа, не убравшиеся вместе со своими носителем. Среди такого же потока пассажиров разглядеть нужного и желанного шатен, как не пытался, не смог. Первая же каминная сеть с полыхающим зеленым пламенем поглотила Ремуса с адресом «Площадь Гриммо, 12» и уже через мгновение он, весь промокший, стоял у двери просыревшего Лондонского здания, устаканивая все произошедшее в поезде, как отсечение от того, где оба жили. Понурив голову, Люпин отворил темные двери, пропадая в стенах дома, принявшего его знакомо холодно. Все что сотворил поезд, будет сметено метелками, выстирано в прачечной и убрано в ряд для следующей игры, а стены запомнят того брюнета, сейчас стоявшего в парке напротив без ухмылки, но что-то служило вместо нее, и сигаретой между еще розовых губ, наблюдая, как оборотень, унывая, скрывается за узнаваемой ими двумя дверью.