Мутация спектра Ω

Сон не тянет веки свинцовой тяжестью до самого утра: спать не хотелось совершенно, а днём отдохнуть не получится. У них происшествий не было почти год, не считая мелкого воровства или драк, и то те были или на интерес, или из-за красивой девушки. Приходилось вновь примерять на себя роль полицейского, только, увы, без всех вспомогательных атрубутов цивилизации, вроде камер и приборов. Даже отпечатки пальцев толком не взять, если не стащить из полицейского участка ближайшего городка ту самую чёрную пыль, как в кино. Начинала работать интуиция: всё по старому, почти как сто лет назад. Собираешь показания в блокнот, величаво именуемый уголовным делом, соотносишь все несостыковки или наоборот, совпадающие факторы. Например, Тэиль опоздал на свой пост две недели назад на двадцать минут, о чем свидетельствовали записи в книжке у поста охраны ворот. Сменяющие друг друга патрули обязывали поименно отмечаться по часам. И Мун поздно внес своё имя почти ровно две недели назад, что подтвердил его напарник на тот день. Что интересно: через два дня после начала сбора доказательств, Чону пришёл и высказал всё, что произошло с ним из-за Тэиля. И у Джонни, мягко говоря, кровь застыла в жилах. Мальчишка признался не просто в приставаниях, а в... Изнасиловании. И дата совпала. Подозреваемый опоздал именно в тот день, а их доктор сообщил, что по записям в мед книжке Чону приходил спустя час с болью в пояснице. Всё сходится и ровным почерколожится на страницы уголовного дела. О записной книге патруля Чону знать не мог: его никогда не ставили на ворота, ведь ему всего 16 лет. Подтасовкой фактов это быть не могло. Джон даже проверил, не стирал ли кто дату и время, но бумага была целой. Продолжая опросы, мужчина вывел статистику: Тэиль приставал только к парням до двадцати лет из их общины, или к тем, кто выглядел на этот возраст. Ну или был весьма симпатичным. Гей? Нет, таких геями называть не хотелось, зачем других людей оскорблять сравнением с такими, как Мун Тэиль? Опросить его самого Со тоже пытался, но тот нервничал, всё отрицал. Если бы мог, позвал бы адвоката. Но в юриспруденции из всей группы выживших разбиралось максимум три человека: один из них Джонни, другой был начмедом в больнице, потому разбирался в этих тонкостях, а третий даже университет не успел закончить. В общем, защиты искать негде, хотя все права обвиняемого Со, по правилам, зачитал. Да и законы общины лежали прямо перед ним, толком не отличаясь от конституции Южной Кореи. У него был шанс защитить себя самостоятельно. Но он был идиотом. Когда Джонни, блефуя, сказал, что знает всех жертв и уже опросил их, Тэиль занервничал и буркнул: "все пять?" Джонни нашёл только три, и то третью точно доказать не мог. Говорил он, понятно дело, при свидетелях: запись разговора вести бы никак не вышло. Хотелось найти диктофон, но в их время ими почти не пользовались: телефоны многое заменили, а сейчас валялись бесполезными кирпичами. И вся следующая неделя, пока Джон был занят, прошла для Юты куда в меньшем напряжении. Однако, в воздухе витала недосказанность. Как же быстро все-таки разносятся слухи: жители общины тихонько шуршали по углам и с любопытством поглядывали на якобы полуслепого парня, но подойти так никто и не решался. И это было хорошо. Говорить о случившемся Накамотоне желал совершенно и уж тем более не был готов оправдываться. А ведь он слышал, как Джихё, переговариваясь с другими дозорными, вкрадчиво делилась информацией, будто это он, Юта, спровоцировал Тэиля на подобное, и считала наказание последнего несправедливым. Это было даже забавно! Насколько же их мир прогнил, раз несостоявшуюся жертву насилия еще и обвиняют в нём? Впрочем, радовало лишь то, что сама женщина не пыталась добиться от бывшего айдола ответов. И более того — вовсе старалась избегать его. И это вполне устраивало новенького. Его жизнь, казалось, только-только начала налаживаться: он успел сработаться с большей частью общины и все чаще виделся с Со Марком, который почему-то всегда оказывался где-то поблизости, где бы не появлялся Накамото. Он был, в общем-то, и не против. Мальчишка его забавлял и отвлекал от нежеланных навязчивых мыслей, не давая унывать. Его отец тоже, стоит заметить, занял в жизни бывшего айдола какое-то свое, совершенно особенное, место. Японец не хотел думать об этом слишком глубоко, но был вынужден признать: когда Джонни проходил мимо, то он задерживал на лидере свой взгляд непозволительно долго, из раза в раз прокручивая в памяти ту сцену в душе. Забавано. А ведь Накамото считал, что его мертвое и прогнившее сердце уже давно не способно на какие-то чувства. Их, к слову, бывший айдол пытался душить на корню. Безумием было даже подумать о чем-то подобном: между ним и Со была глубокая пропасть и никому не было под силу это изменить. Кроме того, Юта даже не был уверен, что Джонни может взглянуть на мужчину под каким-то другим углом. Зачем ему это, когда под боком есть Джихё? Эта живая кукла с бьющимся сердцем и пышной фигурой. Стыдно было признать, но Юта всякий раз скрипел зубами, когда видел ее поблизости. В эти мгновения он всерьез осознавал, что пропал окончательно. Пропал в человеке по имени Джонни Со, что завлекал его своим видом, заботой о ребёнке и тонком запахе сильного человека. Должно быть, Юта выучил его наизусть, лишь бы фантомно ощущать на языке. Неминуемо близился день суда. Откровенно говоря, принимать в нем участие новенькому совершенно не хотелось. Да, он понимал для чего это нужно и дело тут не столько в самом наказании для Тэиля, а в том, чтобы сделать процесс публичным. Дать людям то, в чем они нуждаются — иллюзии, что еще есть возможность восстановить из пепла тот старый мир, в котором властвовал закон. Дать надежду в виде порядка, демократии, честной и справедливой власти. Сбор был назначен на семь вечера, когда большая часть людей уже закончит с работой и успеет хоть немного перевести дух. Солнце уже начало клониться к закату, небо заливалось персиковыми оттенками, когда порядком задержавшийся в теплицах юта уже было собирался вернуться в комнату. Но, проходя мимо жилого дома одной из семей, он уловил странный металлический лязг у стены. Характерный такой, будто что-то настойчиво билось об листы металла, повторяясь с короткой периодичностью. Юта полагал, что учует с той стороны одинокого ходячего, что забрел сюда случайно, но никак не ожидал увидеть суетящегося возле забора Тэиля, пытающегося болторезом сорвать крепления и отогнуть металлический лист. Весьма успешно, стоит отдать должное. Конструкция стен города внушала доверие, однако, Мун знал, где в заборе были листы потоньше. Не настолько же он глуп, чтобы без задней мысли искать путь побега в жилой секции общины. Должна быть причина. — К чему тратить столько сил? Тебя и так выкинут отсюда, — сообщил о своем присутствии новенький, сумев подобраться к беглецу максимально бесшумно, как самый настоящий ходячий. Эти гады умели передвигаться тихо и заставать в самый неподходящий момент. Ещё хуже, чем в видеоиграх. Хотя многие из них были довольно близки к правде. Серия "Ходячие мертвецы" уж точно. А именитые "Одни из нас" оказались лишь бурной фантазией разработчика. — А вот и ты! — резко обернувшись, Тэиль занес в воздух болторез, очевидно, решив заставить виновника всех своих бед окончательно замолчать. — Пришел меня проводить, сученок? Вовремя. Не ожидавший подобного выпада Накамото неосторожно отступил назад и, поскользнувшись о лежащий на земле камень, опрокинулся навзничь, чем и воспользовался беглец, практически тут же оседлав чужие бедра и с силой сжав пальцами горло Юты. — У меня был другой план, но ты снова мешаешься под ногами, — выпалил Тэиль и нанес удар кулаком, где был зажат болторещ, разбив прижатому к земле парню губу. — Я надеялся уйти незаметно, а потом вернуться, но уже в компании друзей. Им здесь явно понравится. Мы перестроим это место так, как сочтем нужным. Конечно, после того, как я отправлю этого ублюдка Со в ад. Он решил, будто бы может приказывать мне? Я не подчинялся копам раньше и не стану делать этого сейчас! — тряхнув подозрительно притихшего Накамото, будто требуя чужого веимания, продолжил Тэиль. Едва ли он был бы так беспечен и откровенен, если бы знал, что ему лишь позволяют наносить удары, пока он продолжает раскрывать столь важную информацию. — Но прежде, мы с тобой поиграем, дружок. Раз уж ты так удачно подвернулся мне под руку, — мерзко ухмыльнувшись, Тэиль свободной рукой скользнул по груди бывшего айдола, уверенно спускаясь к паху, и с нажимом провел языком по чужой щеке, в своей уже знакомой манере. Он распылял внимание, отвлекался и наслаждался мнимой беспомозностью японца. Терял бдительность. Этого было вполне достаточно, чтобы Юта резко повернул голову и сомкнул сильные челюсти на мягком куске шеи, вгрызаясь до хруста трахеи, вынуждая Тэиля захлебываться собственной кровью. — Я ведь тебя предупреждал. Ты не переживешь, если я покажу зубы, — усмехнувшись собственной интонации с толикой превосходства и схватив нападавшего за воротник куртки, Юта круто поменялся с ним местами, вгрызаясь в отчетливо виднеющийся под кожей кадык, буквально вырывая его, ощущая брызги крови на собственном лице и некогда светлой футболке. Слишком неосторожно и рискованно, но на какое-то мгновение Юта натурально потерял контроль от вкуса и запаха крови. Мысль о том, что этот ублюдок хотел привести сюда своих приятелей и как следует здесь порезвиться, убив при этом джонни, затмила разум, и хищное нутро взяло верх, позволяя себе утолить голод, контролировать который было крайне сложно. Накамото не знал, как долго бы его еще не отпускало, если бы в глаза неожиданно не ударил свет фонаря, прекратив зверство над телом Тэиля. Чувствительные глаза буквально обожгло и бывший айдол тихо зарычал от болезненных ощущений, наконец, сумев разглядеть человека, заставшего его с поличным.

***

Как Джонни казалось, Тэиль ждал своего часа в помещении, именуемым тюрьмой. На деле — бывший подвал или погреб, зато дверь там железная, с тяжёлым замком. Но, когда Со подошёл ко входу, этот самый замок валялся на полу: интуиция сразу забила тревогу, а распахнутая дверь этот страх подтвердила. Тэиль сбежал. Эта сука сбежала, так ещё и с чьей-то помощью. Он не мог открыть замок изнутри. Это просто невозможно. От безысходности Со наклонился и поднял замок с земли, присиально так осмотрев его. И лучше бы это всё было постановкой. Зато он кое-что заметил. Следы. Земля мокрая после дождя, и отпечатки женских ботинок явно отличались от крупной мужской обуви. Джон даже горькоусмеханулся: не надо проводить расследование, чтобы всё понять. Осталось понять, куда ушёл Тэиль. Джонни вооружён автоматом, а на плече его закреплён фонарик. Он, в полной боевой готовности, шёл по следам на грязи: они тянулись к забору. Свалить решил? В какой-то момент к Тэилю кто-то присоединяется, судя по отпечаткам на земле, и это точно не женщина: стопа слишком большая. «Не подчинялся копам раньше и не стану делать этого сейчас» Слова едва различимы, но голос... Он знакомый, не спутать: это точно Тэиль. Но кто с ним? Его решили остановить. Со, вроде, улавливал, в какую сторону идти, но звук то и дело отражался от забора, прыгал вдоль домов и доносился, казалось, со всех сторон, сводя с ума. Ясно одно: ему нужно двигаться к забору. Следы прервались, когда началась трава. Притоптана она совсем незначительно, да и недалеко теплицы: кто угодно мог пройти здесь. Джонни казалось, что он теряет время: лишние десять секунд будут стоить ему чего-то важного. Раздражение билось в висках и болезненно отдавало в голову. Нервы и так на пределе. До забора оставалось несколько метров, но Джонни останавливается, взяв в свободную руку фонарь. На мгновение ему кажется, что он увидел ходячего. Но как? Внутри поселения? Быть такого не может, только если кто-то не умер в одном из домов своей смертью... Где он мог ошибиться? Где не заметить дыру в заборе или больного человека? Но все эти вопросы сыпятся, когда Со понимает: у "ходячего" красные волосы. А таких людей один на миллион оставшихся в живых. Накамото Юта смотрел на фонарь испуганными глазами: на губе у него повис кусок плоти или кожи, футболка пропитана красными пятнами, а рожа — именно рожа, не лицо — измазана кровью от кончиков ушей до подбородка. Даже шея... Он весь. — Я могу объяснить...— тихо произнес новенький, медленно поднимая руки в верх, демонстрируя полное смирение и молясь разом всем богам, чтобы после его слов не прозвучал выстрел. Впрочем, надежда эта была слишком эфемерной. Джонни многое видел в своей жизни, от последствий пыток до мучительных смертей, но сейчас в горле засела тошнота. Японец в сознании, он отвечает за себя, разговаривает. Но его слова — звон. Внутри Джонни ютятся только неподдельный страх и омерзение, выражая на его лице непонимающую гримасу ужаса. Пристрелил бы прямо сейчас, без вопросов. Если бы Юта был простым ходячим. Но он поднял руки, пытался что-то сказать. Принципы. У полицейского были принципы. Он не мог застрелить человека без суда и следствия. Он не из тех, кто сразу стреляет на поражение, когда кто-то сдаётся. — У меня не было другого выбора, я лишь прошу выслушать меня, Джонни, пожалуйста! — добавил Накамото и опрометчиво сделал шаг вперед. — Юта, сядь на землю. — Со рефлекторно снял огнестрел с предохранителя. И тут же увидел слёзы. Он ещё и плакать может? Загрыз человека и плачет. Что это вообще такое? Что он? Оно? Джон отпрянул от него, как от монстра. Верно, он и был монстром. Юта не пытался сморгнуть подкравшуюся к ртутным глазам влагу и позволил маленькой капле соскользнуть с ресниц и прочертить мокрую дорожку по выпачканной кровью щеке. Конечно, в чужих глазах он ничем не отличался от ходячего с гнилыми конечностями и отвисшей челюстью, полной кариозных зубов. В своих собственных, впрочем, Накамото был точно таким же. Он слишком расслабился здесь, в общине, забыв, кто он есть. Эта ошибка стоила ему жизни. Сглатывая вязкую слюну, Со начал редко втягивать носом воздух, постепенно успокаивая своё сердцебиение. Почему-то Джонни казалось, что Юта мог слышать малейшие колебания. Снова интуиция? — Всё в порядке, Юта, пожалуйста, сядь, — его голос пусть и дрогнул в самом начале, но звучал спокойно. Полицейский, который ведёт переговоры с преступником. — Мы со всем разберёмся. Вместе. Ты мне всё расскажешь, а для начала, мы тебя отмоем. Давай. Пошли, — уводя дуло оружия в сторону вместе со слепящим фонарём, Джонни подошёл к нему опасно близко. В слезах Юты не было фальши: он сам себя боялся. И полицейского боялся. Или чего-то ещё, с ним связанного. — Тебе нужна новая одежда. Всё будет нормально. Отмоешься, отстираешься. Завтра тогда я тебя на теплицах подменю. Хорошо? — уж слишком хорошо, чтобы быть правдой. Лёгкая улыбка, мягкий взгляд, вызывающий доверие, сторонние будничные темы, будто ничего не было. А ещё протянутая рука, точно попытка помочь и подозвать к себе. Коротких уговоров достаточно: Юта поддаётся, даже за руку Со берёт, а в глазах его, абсолютно бледных, появляется блеск надежды. Но всё стремительно рушится. Удар. Удар прикладом автомата по виску. В момент, когда Накамото доверился, Джон его оглушил. Лежало два тела: мёртвое и чёрт знает какое. Тэиля мужчина перекинул за забор: завтра найдут, подумают, что сбежал и ходячие сожрали. Обычное дело. А Юту Джонни укладывает на плечо и уносит в тот же самый подвал, где единственными наручниками приковывает к алюминиевой батарее и оставляет на полу. На суде разговор был короткий: Енхва сбежал с помощью Накамото Юты. Один успел удрать, другой — лежит в подвале до решения Лидера. Приписывают им двоим и воровство оружия с боеприпасами. И всем становится ясно — новенький не жилец. Кто-то жалеет, что слишком сблизился с ним, а кто-то утвердительно кивает, по расистски так высказываясь: "От японцев другого ожидать нельзя". А Со уходит. Совершенно никакой, он садится на пол в подвале, пристроившись у противоположной от Юты стены. Сигареты — дефицит, но редкую пачку Джонни скуривает целиком, одну за одной, подле себя собирая окурки и серый пепел. Снова не уснёт сегодня: глаза тяжёлые, протыкающие взглядом, как ножом. А на языке вкус мерзкий. Слишком много сигарет за раз, но Со продолжает. И молчит. Даже когда видит со стороны Юты какие-то движения, а потом встречается взглядом с серыми глазами. Выглядят так, будто их только что предали. Накамото инстинктивно ведет руками в попытке поставить те на пол и приподняться, но слышит лишь лязг металла и осознает, что не может двинуться с места. Судорожно он окидывает взглядом полуподвальное сырое помещение, что теперь, очевидно, было отведено под тюрьму, подспудно понимая, что он в ней, стало быть, пленник. Воспоминания прошлой ночи обрушиваются на него подобно лавине, накрывая с головой. Вот он замечает Тэиля за попыткой побега, говорит с ним, а тот внезапно нападает и признается в своих планах, за которые немного позже последует и расплата, а дальше Юта видит лишь полные омерзения глаза лидера общины. Что ж, теперь нетрудно догадаться, кто заточил его сюда. Вполне закономерный коконецНо почему тотогдНакамото ощущает столь горький привкус разочарования на языке? Вероятно, потому что доверился. Повелся на лживое понимание Со и его помощь. Он ведь протянул ему руку, когда приклад пришелся аккурат в висок, вызвав вспышку боли в голове, от которой он, похоже, и потерял сознание. Чколько Юта провалялся здесь? Черт его знает, да это и не важно. Уже ничто не важно. Тем более время. Оно потеряло своё значение ещё когда последние часы остановились с концом цивилизации. — Куришь? — отсутствие эмоций в голосе — страшнее яркой бушующей злости. Уж лучше бы Джон бросался вещами и приставлял пистолет к виску, чем просто существовал в этой комнате. Иначе не назовёшь. Нечитаемый взгляд, голос, медленные размеренные движения, как в кино. Поднявшись с места, Со подпалил ещё одну сигарету, но не закурил сам. Присев на корточки, он осторожно вставил фильтр меж испачканных кровью пухлых губ и отошёл. — Даже если нет, закуришь. — и вот он снова отдаляется, садится в свой угол и смотрит. В его голове начинается шахматная партия, именуемая допросом. Или его подобием. Будет ли Юта отбиваться? Прикрываться пешками и конями? Со казалось, что нет, но он все равно сделал первый ход и мысленно прожал кнопку на часах, чтобы передать ход сопернику. — Скажи мне правду, что с твоими глазами. С них же всё началось. Ты прекрасно видишь ночью, Юта. Я просто хочу знать, почему ты не рассказываешь полную историю. — склоняя голову в бок, Со разомкнул губы, выпуская серый дым в потолок. Такой же серый, как глаза напротив. Даже забавно. Со дёргает уголком губ резко, почти смеётся, но сам с собой, и шутку вслух не скажет. Юта поднимает тяжелый взгляд ртутных глаз на своего надсмотрщика, что в скором времени, вероятно, превратится в палача, и лишь коротко усмехается на вопрос, уводя голову вбок в знак протеста. Он размыкает губы, выплевывая сигарету на пол, не думая о том, в каком остром дефиците сейчас никотин, и тут же тушит её носком тяжелого ботинка. Ткрять ему, похоже, все равно уже нечего. — Какую правда ты хочешь услышать? — сипло произносит Накамото, ощущая, как невероятно пересохло в глотке, а кожу на лице и шее неприятно стягивает от крови, что уже успела засохнуть. Напрасно он пытался стереть ее, утирая тыльной стороной ладоней — так только хуже. Она рассыпалась на мелкие частички, растиралась в пыль и попадала под одежду, от чего становилось ещё более неуютно. — Ты сам все видел вчера. Мне нечего говорить. — Ты не хотел сбегать с Тэилем, тогда как вы встретились? Это важно, Накамото. Посотрудничай со следствием. Это полезно, смягчает наказание, — конечно, это всё не по уставу. По уставу он не должен был курить, не должен был оставлять допрашиваемого на полу, согнутого в три погибели. А ещё подвалах не допрашивают, но кого это волнует? Американский подход. Не Корейский. — Что ты такое, Накамото Юта? — наклоняясь вперёд, Со свёл брови, а сигарету поднёс к губам. Они у Джона интересные. Верхняя губа чуть больше нижней. Но это красиво, особенно когда тусклый свет падает так... Не обьяснить словами. Наверное, оттеняя черны лица. — Имеешь какое-то отношение к общине каннибалов с севера? Ты оттуда? С границы Северной Кореи? — сигарета была затушена об пол, едва блеснув. — Или почему это произошло? Произнесенное лидером общины: «Что ты такое, Накамото Юта?» — болезненно выворачивает нутро, но японец лишь поджимает губы, прежде чем позволить себе немного горькую усмешку. — Твоя версия звучит, как сценарий какого-то хренового хоррора. Каннибалы, северная корея... — наконец, произносит Юта, подгибая под себя одно колено и понимая, насколько же затекло все его тело от столь неудобного положения, в котором он провел не меньше пары часов. — Каннибал, даже совершая такое страшное преступление, как пожирание себе подобного, все равно остается по своей сути человеком. Я же... что-то другое, — споткнувшись на полуслове, продолжил бывший айдол. Казалось, еще немного и его попросту начнет потряхивать, будто в лихорадке. Вопросы Джонни пробуждали в памяти события, которые Накамото и без того безуспешно пытался забыть. Теперь же, он был вынужден проговаривать все это вслух. Юта говорил чётко, но ему самому казалось, будто он раскладывал каждое слово на слоги, отчеканивал их языком поотдельности, пока они не срывались с губ звуком. — Меня укусили, — наконец, признается парень и отводит взгляд в сторону, видя, как инстинктивно лидер общины ведет рукой к лежащему рядом пистолету. И потому Юта поспешно решает продолжить, пока мужчина не решил попросту пристрелить его, как бешенную собаку. — Чуть больше года прошло, как все случилось. Я был на вылазке вместе с остальными, когда мы наткнулись на ходячих. В коридоре, где они нас застали, было так узко, что не развернуться. И я попался, — запрокинув голову и болезненно смежив веки, продолжал говорить Накамото. Смотреть на Со, открывая такую постыдную правду, было попросту невыносимо. — Парни, с которыми я был, бросили меня умирать. Я их, в общем-то, не виню. Вряд ли они смогли бы хоть что-то сделать. Я с трудом сумел проникнуть в один из кабинетов и забаррикадировать дверь, когда почувствовал первые признаки заражения. даже слишком быстро, как по мне, — от собственных слов у Юты шел мороз по коже и он даже неопределенно повел плечами, но с мысли не сбился. — Сначала был страшный жар. Мне казалось, что кровь в жилах закипала. От боли я не мог двинуться с места. Не мог дышать, так горели легкие, будто их выжигали паяльником. Боль от самого укуса не шла с этим вообще ни в какое сравнение. Я даже и забыл о нем, пока меня ломало. А, знаешь, что самое гадкое во всем этом? — неожиданно поинтересовался Накамото и резко распахнул глаза, буквально вцепившись взглядом в фигуру мужчины напротив. — Я всё осознавал и понимал, что умираю. И я хотел, чтобы это поскорее закончилось, потому что терпеть было невыносимо. А потом все, и правда, было кончено. По крайней мере, так я думал тогда. Выворачивать перед лидером общины нутро — все равно, что ковырять в свежей ране ржавым гвоздем, внося грязь и заражения, но Юта продолжал искать в себе силы и во многом наступал себе на горло. Он все же не хотел остаться в памяти этого мужчины монстром. Хотел выговориться? Тоже возможно. Однако не надеялся на понимание. Быть может, услышав чужую историю и то, как Накамото ощущал себя после укуса, Джон увидит в нём хоть что-то человеческое. Но это казалось глупой мечтой из ряда тех, что никогда не сбудутся. — А потом я внезапно очнулся. Не знаю, как и почему, но это случилось. Увидев себя тогда в зеркале, впервые после произошедшего, я был шокирован и не знал, что вообще происходит. Я не был ни в чем уверен и думал, что попросту сошел с ума. Но, когда вышел за дверь, то понял, что ходячие не трогают меня. Просто не замечают. Я догадался, что стал кем-то вроде них, но не потерял рассудок, — шумно выдохнул бывший айдол и попытался устроиться удобнее, чтобы наручники не так оттягивали запястья, ведь на них и так виднелись красные полосы. — И ты был прав. Я действительно хорошо вижу в темноте, а еще чую запах и слышу лучше прочих. Я... не гнию, я не как они, — с трудом выдавил из себя Накамото. — Ранения постепенно, но заживают на мне. Но я так же чувствую голод и он не похож ни на что другое. Это сравнимо с тем, как если бы вместо желудка у тебя был бездонный колодец. Постепенно я научился его контролировать, но это борьба с самим собой останется со мной до конца. Я без труда могу есть обычную человеческую еду. Сырым тоже не брезговал, что тут скажешь. Да, вероятно, мне надо было пустить себе пулю в висок сразу же, как только я все понял, но я не смог. Эгоистично посчитал, что это какой-никакой, но еще один шанс, — едва различимо закончил бывший айдол. Все эти слова эхом повисли эхом в голове, повторяясь раз за разом, а Джонни смотрел на Юту, совершенно поражённый. Инстинкт самосохранения бил тревогу, или это всё условные рефлексы, что за пять лет жизни бок о бок с живыми трупами завелись где-то на подкорке мозга и играли на нейронах, как на гитаре, а нервные окончания натянули вместо струн. Конечно он протянется к пистолету, а потом медленно положил его на колено, чётко направив дуло на недочеловека. А как его ещё назвать? Разум у него был, но и безопасным Юта не являлся, раз съезжал с катушек от страха или злости. Укус. Его укусили, но Со не мог до конца понять, чем Накамотоявляелся. Можно сказать, что перед мужчиной встал моральный выбор. Укушенный, считай обращённый, но в то же время невиновный Юта. Почему невиновный? Тэиль — предатель. А таких Со убивал и сам. Правда, не таким способом. И вот две чаши весов. Перед Джонни и монстр, сожравший кусок человеческой плоти, и испугавшийся прежде всего самого себя человек, убивший предателя. Очевидного предателя. И как тут решать? Убиваешь и монстра, и человека. Или оставляешь в живых человека, у которого в голове идёт обратный отсчет: от срыва до срыва. Сколько таких всплесков агрессии будет? И когда? Завтра? Через неделю? А если в следующий раз это будет его сосед Чону? Это будет Джихё? Или Марк? Да кто угодно из общины. Но, если быть честным, больше всего Со волновал только один. Нет, Юту надо убить. Он дал ценную информацию, но нельзя так рисковать. Джонни не будет ждать, когда тот сорвётся вновь и вгрызется кому-то в глотку. — Я убил Тэиля вовсе не из-за голода. И уж точно не потому, что хотел сбежать вместе с ним, держась за руку, навстречу закату, как тут многие теперь считают. Я слышал, о чем шепчутся часовые, — саркастично изрек Накамото, хмуро сводя брови к переносице, окидывая со полным упрека взглядом, параллельно цепляясь за дуло пистолета. — Я застал его за тем, как он пытался выбраться за границу лагера. Он хотел повредить забор, даже не подумав о том, что на территорию могут проникнуть ходячие. Увидев меня, он изменил планы. Похоже, что я и, правда, не давал ему покоя все эти дни. Он снова напал на меня, но на свою беду оказался очень болтлив. Он сказал, что поблизости есть другая группа, — на какое-то мгновение бывший айдол смолк, словно бы над чем-то раздумывая, на деле же лишь старательно подбирал слова. — Он сказал, что вернется сюда вместе с ними и они повеселятся, но перед этим он избавится от тебя. А, значит, что и Со Марк... в общем, ты и сам понимаешь, — неловко откашлявшись, закончил Юта и глубоко вздохнул, глядя на невероятно сосредоточенное и откровенно удивленное лицо Джонни. Удивительно, но даже после того, как со обманул и предал его доверие, Накамото не переставал ощущать это странное притяжение по отношению к мужчине. Даже несмотря на жгучее отторжение в чужих глазах и откровенно омерзение к нему, монстру. Юта хотел слушать его сердцебиение сквозь собственный рассказ, хотел вдыхать поглубже, чтобы знакомый привлекательный запах хотя бы немного пробился сквозь стойкий густой запах крови. Но Накамото мог чувствовать лишь его. Чёртов запах Тэиля въелся в его одежду, кожу, забился под ногти. И это невыносимо. Невыносимо и то, что Джон всё ещё молчал. Тихо дышал, стискивал пистолет пальцами, смотрел сквозь Юту, но молчал. — Ну и? — неожиданно простодушно поинтересовался бывший айдол и даже заставил себя улыбнуться, хотя, наверняка, при подобных обстоятельствах и выпачканных в крови губах, это было довольно жутко — Как это будет? Я рассказал тебе все, что ты хотел знать, — добавил Юта, продолжая легонько улыбаться, как-то по-детски согнув ноги в коленях и положив на них подбородок. — Как ты собираешься сделать это? Застрелишь меня? Или, может, отрежешь голову? Это будет прямо здесь? Или, может, ты хочешь сделать это публично? — обведя пустым, ничего не выражающим взглядом окружающее пространство, поинтересовался японец, словно бы говорил сейчас о не о собственной казни, а о чем-то бытовом и совсем не важном. Нет, конечно, психом он не был нисколько, но и умолять о пощаде тоже не собирался. Дело тут было вовсе не в гордости. Скорее в смирении. Он знал, что когда-нибудь именно так все и окончится. У него попросту не могло быть иной судьбы. Он и так сумел обмануть смерть и выкрасть у нее четыре года своей жизни. Теперь эту жизнь у него заберёт тот, из-за кого Юта поверил в то, что он всё же человек. — Впрочем, наплевать. Что угодно, только не клетка, — тихо прошептал Юта, опустив глаза. Со поднимается с пола, грузно и медленно, будто его тело стало тяжелее в несколько раз. По его правому плечу и щеке размазана чужая кровь — подарок от Юты с того момента, как мужчина принес его в сырое полуподвальное помещение. Стоило встать, как недочеловек прижался к стене ещё сильнее, пытаясь стать её частью. Боится. Это видно. Все боятся умирать, когда всё ещё здраво мыслят. Джонни не говорит ни слова, только проходит это короткое расстояние между ними и приставляет дуло пистолета к голове Юты. Смотреть ему в глаза не хочется, но приходится. Умоляют ли его так или просят всё наконец закончить? Вопрос. Но ответа Со никогда не получит. У мёртвых не спрашивают, а картам Джон особо не верил. Щелчок. Большим пальцем мужчина снял пистолет с предохранителя и отвел взгляд в сторону. Почему? Он же не святой: он убивал. Убивал предателей, других убийц, мародёров и насильников. Но не людей. Этими вздохами Джонни только тянет время, а дулом буквально упирается Юте в череп, но руки дрожат. Это чувствуется. — А, блять... — Со раздражённо шипит, ставит предохранитель и закрывает лицо руками, не понимая, чего он так медлит. И почему не может. Не сегодня. Он убьёт Накамото не сейчас и не сегодня. Может, завтра вечером. Ему снова нужно подумать: он услышал слишком много и о предательстве, и о скором нападении, и о мутации вируса. Голова гудела, да и руки тряслись не просто так. Джон предпочитает исчезнуть прямо сейчас. Тяжёлые шаги заставляют лестницу наверх скрипеть и подгибаться, а от хлопка дверью вовсе затряслось всё помещение. Юта остался один. Идя по пустым улицам, Со не мог отделаться от ощущения грязи. Засохшая кровь трескалась и стягивала кожу. Противно. Он прикасался руками к чудовищу, нёс его на плече и сам запачкался в крови трупа. Одежду хотелось сжечь, но мужчина может её только постирать. Она тоже под счёт. В ботинках, всё в тех же штанах и майке, не включая света, Джонни заходит в общий душ и опирается рукой на стену. Горячая вода пропитывает ткань, и она липнет к коже. Тонкие струи забираются все ниже: Со буквально чувствовал, как они тянутся и ползут по коже, западают в изгиб позвоночника и проникают под резинку нижнего белья. Вокруг тишина и полная темнота, но Джонни закрывает глаза: ему не хотелось что-либо видеть, пока кожу обжигал кипяток. Он стоит всего две минуты: просто не может позволить себе больше. Волосы взъерошены, они липнут к щекам и шее, и влага на них остывает слишком быстро — теперь морозит. Дрожь заводится в груди и с дыханием расходится по плечам. Что ж, жар и холод — единственное, что приводит голову в порядок. И Джон уже давно не видит, как, судорожно хватая губами воздух, Юта обессиленно разводит ноги и падает на ягодицы, прижимаясь покрытым испариной виском к обшарпанной стене полуподвала и звякая наручниками. Любой другой на его месте, вероятно, был бы чрезмерно счастлив, да только у Накамото под ногами его разбившийся вдребезги мир хрустит осколками. Он понимает: так все не закончится. Со лишь отсрочил его казнь, но не отменил ее. Но почему? Зачем поступать с ним так жестоко, вынуждая томиться в гнетущем ожидании собственной смерти? Лидер общины будто бы хотел наказать его, заставить пожалеть о содеянном. Но ведь юта был предельно честен, объясняя мотивы своего поступка. Что ж, похоже, что для Джонни решающим фактором было вовсе не это, а пугающая его до дрожи сущность Юты. И его всё ещё можно было понять. Накамото старался вбить это себе в голову, но не мог смириться с тем, что умрёт от руки того, кто стал его маленьким интересом. Бывший айдол и рад бы забыться беспокойным сном, да только голова полнится мыслями совсем невеселыми, а еще японцу почему-то становится очень холодно. То ли эмоциональные качели так повлияли на него, то ли в этом пропитанном сыростью и забытом богом месте, и правда, было так прохладно. Он проводит всю ночь в подобном, жалко обхватив себя руками и согнувшись почти пополам, пытаясь сгруппироваться так, чтобы стало хоть чуточку теплее, но это спасает слабо. Холод жжётся предательством, сводит зубы.