Надо, чтобы как под препаратами

      Намгю и раньше пробовал запрещёнку. Сначала это было «за компанию», затем «ради компании», и в итоге, достигнув точки невозврата, «для себя самого». Хотя, сказано это слишком громко. Для себя он этого не делал. Этого хотел организм.       Его выкручивало наизнанку, весь его мир казался слишком острым, каждое действие и шаг приносили лишь боль в его тело. Пока он вновь не принимал. И это было потрясающе.       Сразу весь мир был ему подвластен, каждая точка — достижима, а тело становилось самым мягким, приятным и таким лёгким. Хотелось тонуть. Плавиться. Умирать и возрождаться.       И это доставляло Намгю неимоверное удовольствие, хоть и отходняк после него был сумасшедшим, и организм вновь кричал, просил и умолял о дозе. А он каждый раз повиновался.       Намгю был жертвой обстоятельств, по крайней мере именно так он себя успокаивал. Он не хотел, но в то же время хотелось сильно. Боялся, но не пугался. Он был человеком противоречием, переменной, которая слонялась от значения к значению, не зная, где и когда остановиться. Надо было больше, в то же время меньше. Сильнее, но слабее.       Кнопки «Стоп» у него не было. Он потерял её с самого начала, и, казалось, оптимальным значением для него был только ноль. Но ноль был далеко позади. Ноль был ещё до того, как он перешёл границу дозволенного.       Теперь же, в самый первый день пребывания на этой чёртовой игре, он понял, что принимал совершенно не для себя. Он принимал, чтобы встретить его. Чтобы принимать вместе с ним.       Чтобы кумарило сильнее, чтобы перед глазами мелькал только фиолетовый, вместо привычного калейдоскопа цветов, а жестокая реальность, все долги, невзгоды, смерти и убийства стирались. Будто их и не было. Будто всегда реальностью были лишь маленькая койка да холодные руки парня с цветными ногтями напротив.       Намгю чувствовал, что весь проделанный путь был только ради него. И, может, ради его сильно вштыривающих таблеток.       Когда он увидел Таноса на этих играх — удивился. Он почувствовал в нём единомышленника, такого же парня, который в своё время поддался на видео-курсы ненадёжного ютуб-героя. В глазах тогда запестрила фиолетовая макушка, но в тот же миг скрылась за горизонтом кучи незнакомых людей.       А после первой цветной, как и сам Танос, маленькой драже из его укромного тайника, которую он принял, оказалось, что фиолетовая макушка мельтешила перед лицом намного чаще. Просто он не замечал. Просто мир до этого момента не был реальностью.       Цвета утратили насыщенность во время «Шести ног», и только один фиолетовый врезался ему в колбочки глаз. Даже цепляясь за него краем глаза, Намгю понимал, что, видимо, это была судьба.       Совершенно правильная, та, которую он и искал всю жизнь; та, которая при каждом шаге проваливала и заглатывала его во всё большую яму зависимости. Но зависимостью это было не назвать. Дозы — это желание сблизиться. Желание узнать, что будет с ними после очередного приёма. Желание чувствовать.       Взлёты и падения, остановки сердца и слишком быстрые ритмы, головокружение и статичность.       Намгю, сидя на одной кровати с Таносом, смотрел на него глазами красными, будто истёртыми руками, выплаканными и грустными. Но Намгю было весело. Нет, неправильно.       Ему было сладостно. Одновременно горько. Может, чуть-чуть в меру. А ещё кисло. От чужой кислой рожи напротив.       Танос улыбался, смотря своими точно такими же краснючими глазными яблоками в чужие. На секунду правда казалось, что это сладкий фрукт, который, надкусив, выплеснулся бы едким соком. А мякоть была бы медовой, тающей во рту.       — Я бы облизал твои глаза, — сказал в чужое ухо Танос, а Намгю под его дыханием сжался.       Оно казалось закруглённым, как овал, но не слишком круглым, как окружность. Не острое, а мягкое; обволакивающее.       Танос лизнул точку под ухом. Показал, что если бы мог, то обязательно осуществил свои влажные мечты.       — Но тебе будет… — задумался он, проведя языком до чужого уха. Очертил раковину, покусал хрящ, слыша совершенно несдержанное мычание. Будь Намгю животным, он был бы котом. Чёрным. С белым очертанием шёрстки вокруг шеи. Словно виселица. И Кото-мгю напоминал бы, драл когти о Таносовскую грудь, что был именно тем котом, который перешёл ему дорогу, изменив вектор всей жизни. — …больно, Мгю. Будет очень… — кружил он языком у наружного уха, чуть ли не залезая в слуховой проход. Хотелось просто застыть так, бысстыдно вылизывая чужое ухо. — …и очень больно.       Намгю не дышал. Правда, насколько это было возможно. Его тело впитывало чужой жар, исходящий от парня, выходящий из ноздрей Таноса углекислый газ казался новым воздухом, поэтому дышать было не нужно. Совершенно.       Будто он вознёсся от всего мирского, понял, что ему это всё — не нужно. Да к чёртовой матери он слал потребности! Его потребность сидела перед ним. Ярким фиолетовым пятном отпечатывалась на глазах.       — Нет, — проглотил он слово вместе с накопившейся слюной. Тело тряслось. Непроизвольно, самостоятельно, ведь Намгю не отдавал приказа это делать. Он с каждой секундой терял связь с самим собой, зато укреплял с Таносом. — Не будет, — а чужой язык поскользил к скуле. Вырисовывал на ней последовательно круг, треугольник и квадрат, которые были на полученной ими всеми визитке.       Намгю уходил от прикосновений, чувствовал, как тонкая стена прохладного воздуха заполняла пространство между чужим ртом и его щекой, но в то же время было жарко от следов чужого языка. Жарко от себя самого.       — Клянись, — прикоснулся Танос губами к скуле, не целуя, а скорее захватывая ими кожу, будто в попытке оставить не поцелуй, а засос. Такого же ярко-фиолетового, чтобы, смотря в зеркало в туалете, Намгю видел его. Видел, пока остальные цвета были бы серыми, блеклыми и совершенно ненужными. Ведь у него был его фиолетовый.       — Клянусь, — на языке вертелся чужой псевдоним, но Намгю прикусил его, разжевал, размазав по своим зубам и дёснам тот самый привкус его клички. Танос был, как таблетки в своём кресте — непредсказуемый, сладостно-горький, цветной. Приносил радость, удовольствие. Удовлетворение.       — Врёшь, — злобно рыкнуло и укусило парня за щёку пятно фиолетового недоразумения в куче серого мира. Перед глазами Намгю всё завертелось, и он упал бы в руки напротив, если бы его не держали на месте неведомые силы. Может, это был внутренний стержень, а может, невозможность пошевелиться из-за бешеного угара.       Намгю уверен, что укус таким же ярким, как весь чужой образ, цветом расползётся по его щеке.       — Ни капли, — прошептал он, но каждое слово казалось слишком громким. Нет, Намгю не боялся, что их услышат. Все и так знали, чем они промышляют в свободное от игр время.       В ответ за укушенную щёку, парень, быстро наклонившись к чужой шее, сомкнул на ней челюсти. Так сильно, что Танос вскрикнул, отпрянул. Вот как, Намгю всё-таки принял правила его игры. В отместку он, будто это было перетягивание каната или борьба за лидерство, схватил его за бедро, опасно близко к чужому — Танос совершенно уверен — полу-эрегированному члену. Он знал, как именно завести Намгю, хоть никогда с ним об этом не говорил. Просто знание это — нематериально. Оно передалось через касания, витало в воздухе, растворялось с каждой новой таблеткой, впитываясь в кровь.       — Убери руку, если не намекаешь, — казалось единственной трезвой мыслью на них двоих, которая когда-либо произносилась в стенах этой огромной людной комнаты.       Танос продвинул руку выше. Коснулся лишь кончиками пальцев чужого паха, и этого хватило, чтобы почувствовать, что у Намгю правда вставал.       Вставал на Таноса. На его действия и прикосновения. Хотя, может, и на его разноцветные наркотики. На самом деле, ему было глубоко плевать. Главное, что он непосредственно принимал в этом участие.       — Ты гад, Танос, — вдохнул через зубы холодный воздух Намгю, который на секунду проявил в его голове зелёный оттенок чужой мастерки и заставил перевести взгляд ниже. О да, Танос определённо точно кайфовал вместе с ним.       Лишь кивнув взгляд на дверь с выходом в туалет, парни поняли всё. Реальность сузилась обратно, потонула в слабом запахе пота и металла крови, в ощущениях чужой руки, накрывавшей растущее возбуждение.       Намгю не привык к цветным драже настолько же сильно, как Танос, поэтому дотаскивать до туалета пришлось его почти на плечах. В голове мазало, зрение плыло, ноги были ватой. Мягкой и совсем не плотной. Они могли только следовать за ведущим его парнем, не спотыкаясь на каждом шагу лишь волей богов.       Если, конечно, Танос был богом. По крайней мере личным богом Намгю — определённо.       Намгю ещё не знал, на что шёл, принимая визитку. Но, если бы ему сказали, что здесь будет присутствовать такой экстравагантный владелец шмали, и в то же время неимоверно сладкий даже на вкус человек, он бросил бы всё, чтобы побыстрее сюда добраться.       Глаза не видели ничего, кроме ведущего его по правое плечо Таноса. Его нельзя было не заметить, нельзя было проигнорировать. Это был Танос.       Такой Талантливый.       Отрезвили его, если так выражаться в его случае можно, громкий хлопок двери и Танос, сразу же прижавший его к одной из кабинок. Он не удосужился даже зайти в неё, просто прижал к первой попавшейся поверхности.       Вокруг всё закружилось ещё сильнее, перед глазами замерцал красный цвет, такой же, как кровь на их мастерках. Въевшийся, старый, который уже вряд ли получится отстирать. Намгю понял — это Танос грозно прижался своим ртом к его. Потому что красным в голове играла только их нелюбовь. Однако и не ненависть вовсе.       Они нуждались друг в друге. Зависели.       Танос сразу раздвинул языком губы, не медля ни секунды. Глаза Намгю резко распахнулись, а после так же резко закатились. Чертовски крышесносно, как после первого крэка. Только лучше, потому что чувственно. Потому что желаемо.       Он клялся, что мог почувствовать бурлящую в венах кровь, которая окрашивала его мир в ало-бордовый оттенок. И всему виной — Танос.       Трепетный. Томящий.       Намгю чувствовал, как рот наполнялся слюной, как чужой влажный и скользкий язык проникал в него. Глубоко, словно трахая его рот. Он постепенно наращивал темп и глубину, мешал свои действия со сплетением с чужим языком, с оглаживанием нёба. Руки машинально схватились за короткие фиолетовые волосы, а Намгю больше не отдавал отчёта своим действиям. Никогда, если рядом был Танос.       Тёплый.       Бёдра вскидывались вверх, стараясь притереться ближе, сильнее, чтобы было внутри туго и чтобы не отпускало. Чтобы держало в напряжении и страхе. Только когда рука Таноса опустилась вниз, вновь обхватив чужой член сквозь штаны, Намгю открыл рот, отпрянывая от поцелуя и хватая воздух. Его громкий стон укусом за губу похвалил Танос, хотя сам он не слышал ни-че-го. Только бурлящую кровь. Только Таноса.       Накрывшая его пах тёплая ладонь сжимала член аккуратно, наглаживала медленно, стараясь не спугнуть, но в то же время и не давала сбежать от настойчивых ласк. Намгю тяжело дышал, пропускал через свои пальцы короткие фиолетовые пряди, которые казались слишком нежными. Будто бы здесь вместо фонтана крови хлестал огромным потоком бальзам для волос. Настолько они тягуче и приятно проскакивали меж пальцев.       Только в этот момент он понял, насколько охуительным было ощущение быть подвластным своему идолу. Всё внутри горело, хотело парня напротив.       Танос кусал его шею, часто, сильно и грубо. Казалось, что вот сейчас, прямо сейчас из неё польётся ручьём кровь от той уймы боли, которую доставляли смыкающиеся челюсти и острые зубы. Однако этого не происходило. С каждым новым укусом чувствовалось лишь сильное возбуждение, член сильнее ныл, а получаемой стимуляции не хватало.       — Поце… луй, — на грани реальности, суженной до него с Таносом, и пьяной полудрёмы прошептал горячо Намгю прямо в чужое ухо. Ответа не следовало в следующую секунду, а терпение лопалось ещё быстрее. Он наклонился и провёл языком по мокрому от пота виску, чувствуя слабый солёный привкус на кончике. Это заводило. Особенно сильно, когда Танос у его шеи вздрогнул, оторвался от неё и, не думая ни секунды, впился кровожадно в губы напротив. Так, будто казалось, что он намеревался съесть, не оставив и крошки. А Намгю был бы и не против. Он       Тонул       в ощущениях.       Горячие ладони переместились под резинку его спортивок и белья, по-собственнически легли на задницу и так крепко сжали, что протяжное мычание было просто не сдержать. Намгю притирался к ладоням сзади, но хотелось и пахом к бедру спереди. Было слишком много, но слишком мало. А ещё был Танос. И одного его для хорошей жизни хватало.       Слюна от влажного, хлюпающего поцелуя размазалась по губам, задевая щёки. Однако никто её не вытер, напротив, Танос провёл двумя пальцами по линии чужой челюсти, а после, отстранившись на секунду, залез ими в рот. Намгю подавился от неожиданности, но это не помешало ему жадно вобрать пальцы в себя, втянув щёки. Он проходился языком по каждой фаланге, вертел ими, как хотел, пока Танос умирал от вожделения. Смотря, что растрёпанный и жутко возбуждённый Намгю жадно вбирал его пальцы в себя, он ощущал, как всё пульсировало внизу живота в такт сердцебиению.       Двигая рукой, засовывая пальцы в чужой рот всё глубже, Танос не мог смотреть на эту картину. Резким движением он развернул Намгю спиной к себе и, прижав грудью к двери кабинки, сдёрнул с него штаны. Послышался треск резинки, и стало бы понятно, что обратно они никак не наденутся, если бы не было плевать.       Танос прижался к нему, притираясь уже полностью эрегированным членом между чужих ягодиц. Намгю стонал каждую секунду, как у него появлялась возможность — молчать было невозможно. Особенно в состоянии, когда всё казалось невозможным и непосильным. Только вот сейчас замолк. Неужели так быстро протрезвел?       Но когда его задница, ощущая очертания чужого органа через два слоя одежды, сама потёрлась о него, то весь мир взорвался. Танос вновь укусил его за шею. Ещё раз. И ещё, пока движения вокруг его члена безостановочно продолжались. Намгю мог поклясться, что он слышал глухой рык под своим ухом, и от этого хотелось вжиматься крепче, продолжать лизать чужие пальцы, пока те не сморщатся от переизбытка влаги. Хотелось       Трахаться.       Вот только Танос вдруг отстранился. Достал из его рта пальцы, за которыми тянулась длинная слюна, а Намгю всё продолжал мычать, выпячивая назад ягодицы в поисках тепла. Но почувствовал лишь холод. Холод тех пальцев, которые только что были в его рту.       Без предупреждения и прелюдий, один палец, слегка покружив по сфинктеру, резко проник внутрь. Намгю закричал, Танос поцеловал его в изгиб шеи. Было больно, адски неприятно, и всё жгло. Розовые двери кабинок на время стали насыщеннее, а мир пошёл кругом в его голове. Прямо как палец внутри него, с трудом принимаемый своим организмом.       — Просто расслабься, dude, — усмехнулся Танос, скорее зажёвывая, чем зацеловывая и кусая чужую кожу. И Намгю было достаточно лишь одного его голоса, чтобы расслабиться. В голове вертелись отголоски чужих слов, обволакивали мягко, пока палец контрастно жёстко, сухо и больно вторгался в его нутро. Он стонал от боли, но когда понимал, что сзади него стоял Танос, то всё отходило на задний план.       Второй палец добавился так же болезненно, слюна начала высыхать, поэтому скольжение было тяжёлым, а удовольствия было мало. До того момента, пока чужие пальцы не зашли в Намгю под правильным углом, задевая простату.       Громкий стон, который, казалось, был громче всех предыдущих настолько, что на секунду даже оглушил обоих парней, вырвался из чужого рта, а Намгю попытался вновь почувствовать это ощущение. Двинулся на пальцах вперёд и насадился обратно. О. Чёрт его дери. Да.       Твёрдый.       Стоящий колом член Намгю начал обильнее истекать смазкой, а сам он наслаждался процессом, который сначала доставил ему слишком много боли. Третий палец вошёл внутрь него, растягивая, лишь благодаря плюнувшему на свою ладонь Таносу. Намгю не знал и, наверное, знать не хотел, что он чувствовал в этот момент, потому что единственное, о чем сейчас мог волноваться он сам — всё это когда-нибудь закончится.       Намгю не ощущал ничего, кроме чистого кайфа. Он был счастлив, но в то же время до одури опечален. Он готов был остаться здесь навсегда, никогда не ходить на убийственные игры, лишь стоять, опираясь на дверь кабинки, желая, чтобы чужие пальцы побыстрее заменились на твёрдый член. Он не хотел оставаться так, но и продолжать не имел желания. Он хотел поместить время в бутылку. В бездонные глаза Таноса, когда тот принимает в очередной раз. В маленький тайник-крест, чтобы только они видели запечатанный в нём момент.       Вторгавшиеся в него пальцы незаметно покинули его тело, пустота и холодный воздух пришли им на замену, но Намгю, пребывая где-то не здесь, просто не заметил этого.       Трогательно.       Вот как, наверное, ощущалась нормальная жизнь: в любви, сексе и удовольствии. Когда весь мир тебе был открыт и подвластен, когда ты мог сделать всё, что угодно и не быть за это наказанным.       А Намгю себя так и чувствовал. Окрылённо, свободно, мягко и расплавлено. Казалось, будто он постепенно сходил с ума, но на самом деле с каждым разом приобретал лишь ещё больше знаний, разбивал рамки сознания, выходил куда-то вне этой комнаты и своих мыслей.       Влажную головку приставили к растянутому, насколько это было возможно, входу, и проникнув, заставили Намгю закусить губу. От прострелившей боли он заскулил, словно верный пёс, который будет таскаться за своим хозяином по пятам, лишь бы тот его похвалил. Никак не грациозный кот, которым его можно было назвать во всё остальное время.       — Ты просто улёт, Намгю, — и произнесённое Таносовскими устами имя звучало лучше, чем любая песня на планете, чем бриз морской волны и треск камина. Это было кайфовее любого экстази. Это срывало крышу.       И уже было неважно, как и куда Танос его трахал. Намгю готов был позволить ему всё, потому что он ощущался в нём чертовски правильно. Он мог поставить его на колени, заставить отсосать, вылизать ноги, да что угодно. Ради него Намгю был готов.       Он срывал голос каждое чужое движение в себе, каждый короткий стон сзади усиливал возбуждение, и Намгю снова чувствовал, как эмоции       Топили Томительно и Терпко, Трогательно и Трагично.       Он поворачивал шею до хруста, чтобы заставить его вновь поцеловаться жадно и горько, и только Танос слышал пощёлкивания чужой шеи, ведь сам Намгю был оглушён их маленькой реальностью. Он не ощущал, с какой скоростью в его тело проникали, как часто выходили и насколько влажно целовали. Всё это было составляющим его маленького мира, казалось таким рутинным и будним, что не обращать на это внимание было невозможно, но и удивления это не приносило.       Сплетаясь языками, Намгю чувствовал, как дрожали его колени, как заканчивались силы. Он перехватил чужую руку, положил на ноющий и до боли стоящий член, и Танос всё понял: он резко, в такт толчкам, провёл пару раз рукой по всей длине. Намгю согнулся почти пополам, начал хватать такой желанный воздух, словно страдающий от жажды путник — воду, и через пару секунд горячий поток собственной спермы запачкал футболку с номером 124.       Если бы не держащие его руки Таноса, в тот же момент он упал бы от бессилия. Мир, казалось, остановился, прямо как чужие движения внутри него. Вот он — момент, который останется если не во временной бутылке, то в его зацикленных воспоминаниях.       Когда Танос, выйдя из нутра Намгю, мягко хлопнул его по ягодицам, безмолвно намекая, что его работа на сегодня окончена, тот чуть ли не упал на свои колени. Аккуратно перевернувшись и взглянув прямо в глаза дрочащему на него Таносу, он даже не почувствовал холод кафеля под ним. Всё, что сейчас имело значение — чужое выражение лица, когда кульминация достигла и его.       Тяжело дыша, Танос подпихнул под чужую задницу свою мастерку и, если бы у него были сигареты, обязательно бы закурил. Взглянув друг на друга ещё раз, парни усмехнулись, и макушка Намгю аккуратно опустилась на чужое плечо.       — Ты просто ублюдок, Танос, — прошептал он и, повернув голову, укусил его в ответ на алеющие следы зубов на своих плечах.       Всё-таки теперь он окончательно понял, что «принимать» в их случае эквивалентно «сближаться, открываться» и       Трахаться.