Эхо ветров

Для осознания того, что человек этот был не местный, любому коренному жителю Бронкса хватило бы одного взгляда, и взгляд этот, вероятнее всего, не предвещал бы ничего хорошего. В местах, подобных этому, в почёте были умения не высовываться, знать своё место и не выделяться больше, чем того требовали нормы приличия – то бишь совсем никак, - и человек этот нарушил установленные порядки сразу же, как въехал в город. На лице путника ярко – пожалуй, даже слишком ярко - горели два голубых глаза, а из-под полей шляпы выбивались рыжие пряди. Одет он был просто, без излишеств, но весьма солидно, и лишь сильнее укутался в подпоясанный плащ, когда налетел очередной порыв злого зимнего ветра. Вороная лошадь под ним фыркнула и мотнула головой, стряхивая осевшие на ресницы хлопья снега. - Да, Джесси, повезло нам, что успели до начала бури, - сказал Рэймонд Монтана, обращаясь к единственной женщине на свете, которая слушала его, не перебивая. Он оттянул край белого шарфа, не преминув вытереть нос, из которого уже во всю текло, и сплюнул прямо на дорогу, в грязный снег, испещрённый следами ног, копыт и колёс повозок. На скуластом лице вспыхнула огнём борода, гладкая и подровненная тютелька в тютельку. Джесси снова подала голос, и на этот раз в её фырканье Монтана уловил упрёк. - Только не начинай поучать меня морали, очень прошу. Сама же видишь, что этот городишко – просто помойная яма. Готов дать руку на отсечение, что до меня сюда уже и плюнули, и блеванули, и насрали. В правоте своей Монтана не сомневался, иначе никогда в жизни не решился бы поставить на кон какую-либо из своих верных спутниц и боевых подруг. Бронкс представлял собой довольно жалкое зрелище, как, впрочем, и большинство мелких городков, возведённых на скорую руку, в которых Монтане довелось побывать. Одноэтажные, реже – двухэтажные домишки с плоской крышей, какие деревянные, какие саманные, но неизменно уродливые, тянулись вдоль того, что считалось главной улицей, которая, если когда-то и имела божеский вид, сейчас явно утратила расположение Господа, превратившись в слякотную тропку. В отдалении от основных построек Монтана заметил ещё с десяток лачужек, разбросанных как попало и выглядящих ещё более убого – удивительно, но это оказалось возможным, - чем дома, первыми встречающиеся путникам. Будучи обладателем большого сердца, которое ему столько раз обещали вырвать, вырезать и даже съесть на его же глазах, Монтана посочувствовал тем бедолагам, что были вынуждены жить в этих бараках, а заодно и себе, ведь ночь обещала принести с собой пургу, а, значит, ему требовалось её где-то переждать. - Ну что ж, действуем, как привыкли? Вперёд, девочка! В самых добротных постройках, как правило, располагались салуны и гостиницы – не ахти какие, но всё же лучше, чем голая земля заместо постели, а пробирающий до костей ветер – одеяла. Монтана направил Джесси к первому попавшемуся дому в два этажа. Бледная женщина лет тридцати, так удачно высунувшаяся из окна, чтобы выплеснуть содержимое ночного горшка, любезно подсказала новоприбывшему, что если он ищет место для ночлега, то ему стоит обратиться в здание из красного кирпича верх по улице. Оно тоже двухэтажное, обнесено скудным заборчиком, а изнутри постоянно доносится то ругань, то смех, так что перепутать его с другим невозможно. Монтана, чудом избежавший участи быть облитым помоями, поблагодарил милую леди и через несколько минут действительно без труда отыскал дом, на который ему было указано. Под самой крышей покачивалась табличка с выцарапанным облупившейся белой краской единственным словом: «Гостиница». - Бывало и хуже, - справедливо заключил Монтана и спешился. Скарб его был скуден, составляя один только потрёпанный мешок, да и тот едва ли заполненный наполовину. К боковой стене дома оказался приделан деревянный навес, от которого вниз уходили столбы, насилу врытые в промёрзлую землю. Не без удовлетворения Монтана отметил, что две из трёх сторон были огорожены, создавая преграду от ветра, и присвистнул, когда, подведя Джесси ко вполне себе добротной конюшне, увидел разбросанное тут и там сено, которого ещё не успела коснуться гниль. Под навесом уже нашли приют две кобылки, причём обе, как определил Монтана по стёртым плоским копытцам и изгибу перед холкой, были возраста весьма почтенного, и недовольно зафырчали при появлении незнакомцев. - Пардон, уважаемые. Свезло тебе, а, Джесси? - сказал Монтана и потянулся к ганашу, чтобы расстегнуть ремешок. Он проделывал эту процедуру столько раз, что, услышав совсем тихий, но от того не менее желанный щелчок, Джесси сама послушно выплюнула удила прямо на подставленную ладонь. – Обзаведешься подружками, отдохнёшь, наконец, от двуногой компании! В поспешности своих выводов Монтане пришлось убедиться довольно скоро, когда то, что было изначально принято им за брошенное на авось покрывало, вдруг зашевелилось, и из-под его края, грязного и ободранного, как, впрочем, и всё остальное одеяло, на миг показалась голая человеческая стопа, но тут же юркнула обратно. Монтана растерянно почесал висок. Вероятнее всего, кто-то из постояльцев нажрался в хламину и повалился спать прямо на улице, наплевав на холод. Не пройдёт и пары часов, как несчастный околеет, по утру ощутимо прибавив забот хозяину гостиницы. - Эй? – на голос Монтаны никто не отозвался. – Эй, ты! Полностью уверенный в том, что рассматривать его действия за грубость не стоит ни в коем случае, Монтана ткнул носком сапога в одеяло, предположительно в то место, где у развалившегося человека должна была находиться филейная часть. Ткнул не сильно – сам бы он подобного толчка наверняка даже бы и не почувствовал, - но едва успел отскочить назад от неожиданности, когда одеяло вихрем слетело прочь, и на Монтану уставились два злобных мутно-карих глаза, прищуренные то ли от природы, то ли из-за налившихся лиловым цветом фингалов и кровоподтёков, оставленных тут и там на перекошенной физиономии. Индеец, надо же. Монтана присвистнул себе под нос. - Мда, - протянул он, беззастенчиво разглядывая краснокожего, который столь пристальному вниманию был явно не рад. Индеец, яростно поджав разбитые губы, прошипел что-то на своём языке и попытался перекатиться на другой бок, но вдруг дёрнулся, прогнувшись в позвоночнике. Рот его распахнулся в немом крике, и Монтана увидел, что несколько передних зубов у него сломаны. – Мда, - повторил Монтана, скорее задумчиво, нежели жалостливо. – И за что же тебя так отметелили? Коня стащить попытался или просто на глаза некстати попался? Ответа он не дождался, да и не ожидал его получить. У самого-то язык тоже вряд ли бы ворочался, отбей ему все органы и сломай, как минимум, несколько костей, а у этого индейца, поди, было угроблено ещё больше. Почки ему точно отбили, это Монтана понял сразу же, как индеец не смог толком пошевелиться. Наверняка ещё и рёбра сломаны, и печень, скорее всего, тоже задели. Хреновая вырисовывалась картина, ничего не скажешь. Если красного и не прикончит мороз, то последствия от травм не заставят себя долго ждать. Монтана дал бы ему дня три, при условии, что не найдётся добрый самарянин, который бы взял на себя ответственность ухаживать за несчастным созданием если не до полного выздоровления, то, по крайней мере, до того времени, как он сможет стоять без желания застонать от боли. Короче говоря, дни индейца были сочтены. Из одежды он носил только набедренную повязку – Монтане всегда было интересно, удобно ли в такой «засаде» чувствуют себя яйца, - да леггины, плотно облепившие его ноги второй кожей. Руки краснокожего были перехвачены на запястьях узлом достаточно туго, чтобы кожа вокруг него посинела и отекла, а от петли на шее до одного из подпирающих навес столбов тянулась верёвка – длинная ровно настолько, чтобы индеец, не будь он полуживым трупом, мог сесть, и достаточно короткая, чтобы он точно никуда не убёг. На месте тех, кто одел на красного поводок, Монтана поступил бы иначе: завёл бы его руки над головой и привязал хоть к тому же столбу, главное, чтобы те оставались на виду. Так надёжней и не приходится беспокоиться, что тот, проявив чудеса ловкости, может освободиться. Впрочем, вероятнее всего, индейца попросту не считали опасным или способным к побегу. В обычной ситуации такое решение стало бы роковой ошибкой, но сейчас, глядя на почти калеку, Монтана полностью, хотя и весьма неохотно, разделял эту точку зрения. - Ладно, дружище, бывай! – Монтана коснулся края шляпы и чуть склонил голову, поймав на себе очередной ненавидящий взгляд. Авось на злобе индеец и протянет дольше, чем он ему отмерил. – А ты, родная, отдохни как следует. Надолго мы в этой дыре не задержимся, обещаю тебе. Дамы, - он отвесил обходительный поклон старым клячам. – Доброй вам ночи! Проверив, надёжно ли он привязал Джесси к деревянной перекладине, Монтана отметил для себя комичность ситуации – в одном стойле на привязи ночевали индеец и лошади, только последние пребывали на правах гостя, да и в целом выглядели в сто крат лучше, чем их сосед, - а потом подхватил мешок со своими пожитками и вышел из стойла. Внутри гостиницы оказалось тепло и, на удивление, совсем не загажено, если говорить только об обстановке и не переходить на личности, а личности здесь собрались не то, чтобы самые приятные, и даже достопочтимый господин, усердно исписывающий толстенную книгу за стойкой бара, зыркал на него с нескрываемым подозрением. В зале, расставленные друг от друга на столь почтительном расстоянии, насколько позволяло помещение, стояло два круглых стола, и даже с дулом у виска Монтана не смог бы решить, за который бы усесться. Тот, что справа, занимал ничем не примечательный дуэт из обросшего щетиной детины с глазками навыкате – он ещё прижимал к себе дорожную сумку так, словно там были не пожитки, а сокровища - и не менее волосатого мужика, чья борода, всклоченная и грязная, не в пример его собственной, то и дело окуналась в кружку с пивом, к которой мужик успел приложиться трижды за то время, пока Монтана входил, закрывал за собой дверь и отряхивал снег с плеч. Пожалуй, Монтана бы и мог составить им компанию, да только присутствие третьего, наиболее занимательного персонажа, которого обделили стулом, заставив рассесться в углу, не могло не напрягать. Широкоплечий, коренастый индеец с одним единственным синяком на скуле, уже успевшим пожелтеть, казался всецело поглощён обгладыванием куриной ножки, когда вдруг поднял на Монтану взгляд, острый и пронизывающий до костей, точно вспарывающий податливую плоть нож. Индеец этот, как и предыдущий, был связан, но вдобавок к узлу на руках ему предусмотрительно сковали и ноги, соединив два узла общей верёвкой. Монтана смотрел на красного всего пару секунд, прежде чем отвернуться и однозначно для себя решить, что к этому столу он и на пушечный выстрел не приблизится. Смехотворное заявление, учитывая размеры комнатушки. - Эй, хорош топтаться на одной месте! – окликнул Монтану господин в толстых очках, по-видимому, являющийся владельцем гостиницы. Или простым работником, возомнившим себя важной шишкой, что, по сути своей, было недалеко от истины, ибо за спиной его, расставленные на полках аккуратным рядами, ослепляли своим великолепием бутылки и графины, наполненные напитками, которые если и не были сравнимы по вкусу с амброзией, то очень к нему приблизились. – Ты мне пол сейчас загадишь! Если не собираешься оставаться, то проваливай на все четыре стороны! Тронутый до глубины души местным радушием, Монтана двинулся к барной стойке, на ходу расстёгивая шинель и освобождая шею от удавки шарфа. - Доброго вечера, уважаемый! – очкастый скривился, когда поля небрежно брошенной на стойку шляпы накрыли страницу книги. Мешок с пожитками Монтана опустил прямо на пол, поскольку о стульях для бара никто не озаботился. – Не соизволите ли налить уставшему путнику что-нибудь для поднятия настроения? - Как же, соизволю. Только для начала покажи, что сможешь заплатить, и дай-ка сюда своих «дружков». Я не хочу, чтобы ты кого-то тут пристрелил! - Ну что вы, уважаемый, я чертовский миролюбивый человек, - без лишней скромности признался Монтана, доставая из наплечных кобур по кольту Патерсона. Расставаться с малышами не хотелось от слова совсем, но в каждом доме – свои устои, которые надобно соблюдать, если не хочешь, чтобы пуля угодила уже в тебя. – Видите, теперь я совершенно безоружен, если не считать ещё одного «дружка» в штанах, но показывать его вам, пожалуй, не стану, уж не обессудьте. - Молодец, рыжий, хорошо сказал! – встретили его шутку зычным гнусавым хохотом, от которого, будь Монтана кисейной барышней, у него бы непременно возникло желание спрятаться за отцовскую спину, вдобавок прихватив ружьё, чтоб уж наверняка. Но Монтана кисейной барышней не являлся – говоря в целом, он вообще никакой барышней не был, - а потому, вместо того чтобы юркнуть за ту же барную стойку, он поспешно развернулся, всем своим видом демонстрируя недоумение от того, как его скромная персона и ещё более скудный юмор смогли привлечь чьё-то внимание. Ценителей его юмора оказалось трое, хотя по их лицам было видно, что искреннее удовольствие от шутки получил только один. Тот, кучерявый, с вытянутым обветренным лицом, напоминавшим морду хорька, и выступавшей вперёд нижней челюстью. Он сидел, опершись локтями о стол и сгорбившись, не иначе как опасаясь, что в противном случае приятели просто не расслышат его слов. Монтана предположил, что роста в нём было не меньше семи футов. Что-то ему подсказывало, что, реши он сойтись с кучерявым в драке, обязательно обзаведётся парочкой сломанных костей, а то и вовсе окажется разукрашен, как тот бедолага-индеец. - Ты, вроде как, пить хотел, - напомнил Монтане хозяин таким тоном, словно он намедни совратил его жену на этой самой барной стойке. – Деньги-то у тебя есть? - Уж на стаканчик рома мне точно хватит. Да и на что-нибудь горячее тоже. На стол перед очкастым опустились две купюры номиналом в десять долларов – то была вся доступная для Монтаны сумма на сегодняшний день. Которую он мог без утайки афишировать, разумеется. - Тут гораздо больше, чем вы должны мне за ром и жаркое, сэр. Ах, так он теперь сэр! Монтана про себя усмехнулся. Вот, за что он любил деньги – за возможность ощутить себя важнее, чем ты есть на самом деле. Трапперы, старатели, искусницы в борделях и даже ребятишки, едва научившиеся ходить – все без исключения знали, какую власть несут в себе хрустящие бумажки с нацарапанными на них циферками и те, кто эту власть в руках держит. Последние, в большинстве своём, были редкостными ублюдками, но Монтана себя к ним не относил – недостаточно у него было средств, чтобы считаться настолько зажравшимся типом. - На самом деле, я хотел бы ещё снять комнату. Пока на ночь, а дальше – как пойдёт. «Пойти» могло по-разному. При наиболее благоприятном развитии событий Монтана уже назавтра должен был расправиться с работой и свалить из Бронкса на всех парах, пока ушлый шериф, если таковой здесь имелся, не решил его скрутить за нарушение общественного порядка. Второй вариант – наиболее реальный, а оттого и привычный – предполагал, что ему придётся проторчать в этой дыре, в лучшем случае, несколько дней, и разыгрывающаяся за окном буря явно приглашала Монтану присесть за свой замороженный член и запихнуть тщетные надежды куда подальше. Третий вариант он настойчиво старался гнать прочь из мыслей. Выходило, к слову, далеко не всегда. - Прошу прощение, но, боюсь, все комнаты уже заняты, - Монтана был готов поставить все свои пожитки на то, что сожаление в голосе хозяина оказалось вызвано вовсе не переживаниями за участь очередного постояльца, которому было некуда податься. – Ещё в обед два номера пустовали, но их не так давно заняли вон те, - он кивнул в сторону парочки с индейцем, - господа. - Вот как? – огорчился Монтана. – Что ж, очень жаль, но, возможно, вы могли бы подсказать, где меня бы приняли на ночлег? Очкастый задумался и было видно, что к этому делу он подошёл со всем усердием. Он думал, пока, не глядя, отодвинул от себя книгу – краем глаза Монтана зацепился за исписанные страницы и ему стало понятно, что владелец так старательно выводил отчётность за последний месяц, - думал, пока откупоривал нужную бутылку и наливал ром в рюмку. Для такого простого вопроса он подозрительно долго размышлял. - К несчастью, моя гостиница – единственная на многие мили, - наконец, хозяин соизволил ответить Монтане, ловким движением утягивая одну купюру прочь, пока клиент не уразумел, что к чему, и пряча ту под стол, куда нынче утащил кольты. Отнюдь не предусмотрительное решение. – Народ у нас не слишком гостеприимный, всё боится, что пустит к себе под крышу всякое отребье. На последних словах он понизил голос, чтобы даже духи, коль таковые здесь обитали, не сумели их подслушать, и стрельнул глазами в сторону развалившегося на полу индейца. Волосы его были гладко зачёсаны назад и сплетены в косу, настолько длинную, что, по предположению Монтаны, тянулась она до самого пояса, если не ниже – всем прекрасным дамам на зависть. Индеец уже покончил со своей скромной трапезой и теперь полулежал, уставившись немигающим взглядом в угол комнаты, будто заснул, не прикрывая век, или же – и после встречи в конюшне Монтана бы нисколько этому не удивился – просто умер. - Народ боится – а вы пускаете? – в тон очкастому спросил Монтана, поднося к губам вожделенную рюмку. – Всё-таки безопасность в нашем мире превыше всего, мистер… - Страттон. Генри Страттон. А что до безопасности – так её тоже нужно покупать, а на какие шиши прикажете это делать, если буду воротить нос от постояльцев? По языку разлилась ароматная горечь полевых трав, постепенно оттесняемая нотками табака и пряностей, и Монтана зажмурился от удовольствия, в полной мере осознавая, как чувствует себя Джесси, когда той подбрасывают свежего сена. Ром патокой потёк вниз, смачивая раздражённое горло, неделю знавшее одну только талую воду, и Монтана вдруг подумал, что теперь в полной мере осознаёт, отчего в их бренном мире столько грешников – если Дьявол подобным образом искушает смертных, то у людей попросту нет и шанса, чтобы сопротивляться его пагубному влиянию. Хороший, слишком хороший для такого захолустья алкоголь мог без труда затуманить рассудок с лёгкой руки своего тёмного владыки, но в этот раз Монтана проявил достаточно воли, чтобы Небесный Отец по праву им гордился. Сначала – работа, отдых – потом. - Господа, вы позволите мне присоединиться? Кучерявый как раз рассказывал своим приятелям про отметеленного им года так два назад негра, попытавшегося стащить у него табак, и столь увлекательную историю прервал нехотя, с громким стуком опустив кружку с пивом на стол. Спутники его, и до того сохранявшие непреклонное молчание, напряглись: один из них, наружности настолько непримечательной, что Монтана ни за что не узнал бы его в толпе, неловко крякнул, переглянувшись со своим дружком. Тот сидел к Кучерявому ближе, то и дело прижимая к сломанному носу покрытый бурыми пятнами платок, и перспективе вмешательства в их ближний круг постороннего был явно не рад, если не сказать – обеспокоен. Страттон подошёл к лестнице, ведущей на второй этаж, и крикнул некой Пегги, что ей надлежит озаботиться ещё одной порцией жаркого, да поживее. - А у тебя, как я погляжу, кишка не тонка, - кучерявый потянулся к кривоносому соседу и голыми руками выхватил у того из тарелки кусок картошки, забрасывая его в рот; последний и бровью не повёл. – Храбрый человек – большая редкость, не в последнюю очередь потому как за смелость зачастую выдают очевидную тупость. Ты себя относишь к смельчакам или идиотам? - Одно без другого невозможно, - Монтана простодушно пожал плечами, отодвигая свободный стул. – А, если говорить начистоту, то ни к тем, ни к другим. Лестница коротко заскрипела. Монтана обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть мелькнувшие под длинной юбкой прехорошенькие щиколотки, пока их обладательница резво спускалась вниз. Девица лет шестнадцати, с пухлыми щёчками и полными грудками, подпрыгивающими при каждом шаге, задумчиво оглядела комнату, очевидно, размышляя, кому из посетителей предназначается исходящая ароматным паром тарелка в её руках. Монтана взмахнул рукой, привлекая её внимание. - Сюда, мисс, будьте добры. - Давай, Пегги, шустрее! – поторопил девушку Страттон, вновь засев за бухгалтерский учёт. - Да, Пегги, пошевеливайся, а то мы уже заждались! – гнусаво заулюлюкал мужик со сломанным носом, смотря ровно туда, куда воспитанным джентльменам даже мимолётного взгляда бросать не полагалось. Девушка сжалась, заробела, вцепившись в тарелку настолько отчаянно, словно она могла её, в случае чего, защитить. Теперь, когда она оказалась ближе, Монтана дал бы ей не больше четырнадцати. Так и не сев, он направился к Пегги, бледневшей на глазах. Нижняя губа её задрожала, а в глазах скопилась влага, стоило Монтане поравняться с ней. Девчушка ему и до груди не доставала. - Не бойтесь, мисс, - он осторожно взял тарелку из её рук, так, что им даже не пришлось соприкасаться напрямую – его-то ладони до сих пор были скрыты под толстой кожей перчаток. – Ничего с вами не случится, - Монтана повёл носом. – Замечательно пахнет! Вы сами готовили? Пегги вновь смутилась, но на сей раз по совершенно иной причине. Она мало что знала о мужской привлекательности, ибо не имела в своём окружении никого, на ком бы захотела остановить взор иначе как по необходимости. Был ли красив стоящий перед ней мужчина, в глазах которого не промелькнуло и намёка на похоть, а улыбка странным образом побуждала поверить всем сказанным словам? Пожалуй, да. Во всяком случае, по сравнению с остальными постояльцами уж точно. Пегги зарделась, заправив выбившуюся прядь за ухо, и несколько стыдливо кивнула. Улыбка Монтаны стала шире. - Вот и славно. А теперь ступайте и ни о чём не беспокойтесь. Наблюдая за тем, как девчушка взбегает вверх по лестнице, то и дело оглядываясь на него через плечо, Монтана окончательно убедился, что ещё два-три годика, и Пегги превратится в настоящую красавицу, от которой папаше придётся отгонять кавалеров похлеще, чем мух от мёда. Будет очень жаль, если этот цветок завянет в Бронксе, так толком и не успев расцвести, но ещё хуже Монтане представлялась перспектива, что некто может поотрывать все лепесточки, выковырять нежную сердцевину, а потом сломать стебелёк напополам. Такое случалось часто, и Монтана знал наверняка, что впереди ему предстоит встретить ещё много засохших ирисов, выкорчеванных пионов и ромашек с оборванными листьями. Как бы только самому на них невзначай не наступить – вот дилемма. - Поздравляю, ты ей приглянулся, - кучерявый поднял кружку, то ли в знак одобрения, то ли чтобы заехать ей по башке приятеля, прислонившегося слишком близко, и сломать ему не только нос, но и черепушку. – От нас-то девчонка воротит морду, точно от прокажённых, особенно от Чарли. Что, Чарли, завидно? - Я давно привык, что справедливости от нашей жизни ждать не стоит, - высокопарно прогундел Чарли. Он отложил многострадальный платок в сторону и отхлебнул пива, не удосужившись после вытереть пену с усов - ни дать ни взять облака, зацепившиеся за поредевшие кроны деревьев. – Особенно от женщин. Моя драгоценная жёнушка, например… - Изменила тебе сначала с твоим двоюродным братом, потом с конюхом, а затем и с его кузеном. Да, мы помним, Чарли, ты рассказываешь эту историю чаще, чем ходишь поссать. - Заткнись, Пит! У тебя пока что молоко на губах не обсохло, чтобы поучать старших! К тому же он, - Чарли кивком указал на Монтану, едва приступившего к трапезе, - об этом знать не знает. К слову, звать-то тебя хоть как? Не Рыжий ведь? - В самом деле, мы начали не с той ноты, - Монтана быстро смекнул, что, когда кучерявый говорит, нужно бросать все дела к чёртовой матери, внимательно слушать и внимать. Смотреть на собеседника, но не вглядываться, глазами не бегать и не чавкать, а лучше – вообще прекратить жевать. – Я – Клифф Дэнверс, будем знакомы. Этих двоих, как ты уже смекнул, зовут Пит и Чарли. Обойдёмся без фамилий, потому что я и сам-то их не помню. Твой черёд. Монтана сглотнул пережаренное, но всё же изумительное для его непривередливого вкуса жаркое. Сюда бы ещё немного приправ и смело можно подавать хоть в Delmonico's. - Рассел Кинг, - представился Монтана, в знак приветствия коснувшись края шляпы. Снимать её он не собирался, благо шайка Клиффа точно не походила на приверженцев строго этикета. - Слышу южный говор, - отметил Клифф. – У меня когда-то был приятель из Луизианы. Ты, случаем, не оттуда родом? - Из Алабамы, - поправил Монтана. – Хотя, я считаю себя человеком мира: следую туда, куда дует ветер, останавливаюсь ненадолго, пока он стихает, а потом продолжаю путь. - Далековато же тебя занесло, - сказал Пит. Выглядел он и впрямь через чур молодо – уж точно не старше двадцати, а, может, и того младше, если судить по юношескому пушку на подбородке. Впрочем, кто знает, когда тело Пита вдруг осознало, что задержалось в своей детской ипостаси. У самого Монтаны, вон, голос начал в пятнадцать ломаться, и звучал он хуже, чем скрип мела о грифельную доску. – Да ещё в такую дыру, как Бронкс. - Делам плевать, в каком захудалом городишке делаться, - ответил Монтана и беспомощно развёл руками, мол, жаль, конечно, тратить своё драгоценное время, но от него ничего и никак не зависит. - Стало быть, тебя сюда привела работа, - заключил Клифф, задумчиво постучав указательным пальцем по столу. В тусклом свете бра блеснуло серебро массивного перстня-печатки. – И, по-видимому, не самая благодарная. - Отчего же? Дело у меня правое, а что процесс не самый приятный – так ты мне укажи на работу, которая бы приносила и удовольствие, и доход. - Бордельная девка! – воодушевлённо выкрикнул Чарли так, словно на собственной шкуре убедился в правдивости своих же слов. Страттон презрительно покосился на них из-под очков, но ничего не сказал и лишь устало покачал головой – всё-таки ему заплатили достаточно, чтобы он не вякал без повода, да и при наличии повода тоже помалкивал. Бородатый мужик за соседним столом крякнул, но тоже промолчал; мозгов на деле у него оказалось больше, чем на вид. - Ну не скажи! - усмехнулся Клифф, выставляя напоказ жёлтые зубы. – Та малышка из Хайбрука явно не была рада тебя обслуживать. - Но ведь обслужила же! И прилично обслужила. Чего только строила из себя недотрогу? Не первый день же работала, а заробела так, словно я первым у неё был, тьфу! - Господа! – взял слово Монтана. – Это звучит, как отличный тост! Давайте же выпьем за знакомство и за то, чтобы нас окружало как можно больше прекрасных дам. - Хорошо сказано! – Клифф поднял стакан, в котором переливались янтарные отблески виски. – Только бы ещё добавить, чтобы дамы эти были послушными и сговорчивыми. - И верными! – встрял Чарли. Пива в его кружке оставалось на самом донышке. Пит не сказал ничего, только взгляд у него сделался тоскливым, будто само рассуждение о женщинах, красивых ли, покорных ли, угнетало его. «Должно быть, он ещё и девицу-то не мял», - решил Монтана и все четверо чокнулись.                                                                   II Про свой родной Юг Монтана мог рассказать много чего хорошего, но те воспоминания неизменно исходили из детства, раннего настолько, что вместе с мягким бризом Мексиканского залива и густой похлёбкой из креветок, приготовленной руками его няни-негритоски, на ум приходил ночной горшок у кровати и девчачья рубашонка, в которой он ходил до пяти лет. В пять же лет он впервые попробовал алкоголь и запомнил этот день удивительно ясно – должно быть потому, что отец, застукав его со стаканом дорогущего бренди в маленьких ладошках, на славу огрел Монтану ремнём по заднице, да так, что он потом ещё месяц сидеть ровно не мог. Тогда на дворе стояла осень, едва распрощавшаяся с беспощадным летним зноем – сейчас же за окном бушевала злая вьюга, жестокая и колючая, какой Монтана никогда не знал, пока жил в Алабаме. Он вообще мало чего смыслил о мире до того, как покинул отчий дом, и последние пятнадцать лет сожалел о том, что решился на побег слишком поздно. Монтана поднёс к губам третью по счёту стопку и сделал небольшой глоток, закусив сыром. Напиться вусмерть он намерения не имел, чего нельзя было сказать о его новых знакомых. После первого тоста вскорости последовал второй, на сей раз заключавший в себе пожелание, чтобы карманы всех четверых всегда до отказа были набиты наличными. Вознамерившись блеснуть остроумием, Пит отметил, что было бы неплохо вместе с банкнотами иметь в карманах и золото, на что Чарли незамедлительно обозвал его олухом. «Вот будешь переплывать реку, так тут золотишко тебя на дно и потащит!» - сказал Чарли и опрокинул в себя рюмку джина. - Я, между прочим, воооот такой самородок однажды выловил! Позакатывай мне тут глаза, сопляк, позакатывай! Не виноват я, что у меня этот кусок спёрли, стоило прикорнуть. И ведь на минутку глаза только прикрыл, сволочи! Эх, было бы у меня сейчас это золото, так я, глядишь, собственный постоялый двор бы организовал, где-нибудь на побережье, чтобы даже зимой жопа не мёрзла, а вокруг хлопотали красоточки всех мастей: светленькие, тёмненькие, рыженькие… - Чарли громко отрыгнул, не удосужившись прикрыть рта, - Мы же без обид, а, Расс? А то вдруг я к работе твою родственницу привлеку, неудобно получится. - Нет у меня родственниц, ни близких, ни дальних, так что нанимай, кого хочешь – мне не жалко. - Вот это по-нашему! – Чарли удовлетворённо хлопнул себя по колену, словно все его грёзы были уже решённым делом. – А знаете, что ещё было бы хорошо добавить к девочкам, бухлу и теплому летнему бризу? Лошадей! Мой папаша держал ранчо, пока его не забрали за долги, так я с тех пор всё мечтаю о собственном стаде аппалуз! Вот это – благородная порода, не чета всяким индейским пинто! - Раз уж разговор зашёл об индейцах и лошадях, - Монтана размял занемевшую от продолжительного сидения ляжку, а заодно проверил, на месте ли нож, спрятанный в голенище сапога, - скажите-ка, те почтенного возраста лошадки в стойле не вам принадлежат? Вид у них оставляет желать лучшего, хотя по сравнению с затасканным краснокожим они прямо-таки излучают бодрость и здоровье. Думаю, будь он в состоянии ворочать языком, непременно бы меня послал. - Познакомился? – криво усмехнулся Клифф, дёрнув выпирающей челюстью. – Этот выродок напал на нас на подступах к Бронксу несколько дней назад. Хрен знает, с чего он так взбеленился, к тому же индейцы на моей памяти в одиночку никогда не бросаются, а этот, видать, умом тронулся, раз решил, что сможет нас порешать! Отметелили мы его знатно – аж гордость берёт, да ты и сам видел, - да только из-за индейской паскуды мы потеряли всех лошадей: в двоих шальные пули попали, третья вырвалась и убежала прямо в степь, наверняка уже и околела. А на клячах тех вот эти вот, - он головой показал на распивающий дуэт, - приехали. Ну, да мы на них и не смотрим - всё равно далеко не уедут, на своих-то трясущихся ножках. И будто мало было сволочи нас сёдел лишить, так он успел сломать нос Чарли и меня едва не прирезал, но я в долгу не остался – отпинал сукиного сына так, что он кровью под себя ходил, только удовлетворение улетучилось быстро. Всё равно нам по его милости теперь приходится коротать время в занюханном городишке, в котором – нет, ты можешь себе представить, Расс! – нет ни одной сраной лошади! Как они тут живут – ума не приложу. Местные говорят, что в конце недели должны подвалить охотники – кому шкуру всучить, кому мех, - вот и надеемся у них пару кобылок выменять. - Если индеец подложил вам такую свинью, то чего вы его в живых оставили? – совершенно искренне удивился Монтана. Причини кто вред его Джесси, и не важно, человек это или снующий в поисках пропитания койот, и пуля вышла бы совсем не шальной. - А он вещи тащил, - отозвался Пит, и голос его был слабым-слабым. Щеки паренька покраснели, в уголках глаз скопилась влага, и Монтана с сомнением покосился на его кружку, наполненную мутноватой жижей почти до краёв, прикидывая в уме, сколько ещё Питу понадобится, чтобы упасть лицом в стол. – Через силу, едва передвигая ногами, но дотащил ведь! - А потом что? - А потом? - Пит удивлённо заморгал, то ли не понимая вопроса, то ли того, с чего бы Монтане вообще подобной ерундой интересоваться. - Потом забыли. Клифф, хоть и налегал на алкоголь не хуже приятелей, вопреки ожиданиям Монтаны большую часть времени молчал, слушая пьяный трёп Пита и Чарли так, словно был священником, к которому пришли на отповедь – вынуждено и без лишних эмоций. Одно его слово, и парни захлопнули бы рты, не решаясь и полной грудью вздохнуть, но Клифф милостиво позволял им наговориться вдоволь. Лицо его казалось умиротворённым, но нет-нет да уголок рта дёргался, то ли в подобии презрительной усмешки, то ли улыбки весьма искренней. Сам Монтана, по возможности, старался участвовать в беседе, громко смеялся и не менее громко шутил, один раз доведя Чарли до приступа такого безудержного хохота, что тот свалился со стула да так и провалялся на полу не меньше десяти минут, держась за расквашенный нос. Смех сквозь слёзы в самом ярчайшем своём проявлении. Двое других постояльцев недобро на них поглядывали, но вступать в открытый спор справедливо опасались, особенно после того, как Клифф резко саданул широченной ладонью по столу – просто чтобы угомонить зарвавшихся компаньонов, чей начавшийся весьма мирно спор был готов вот-вот перерасти в диалог, состоящий из кулаков, ударов и выбитых зубов. Стол тогда едва не опрокинулся – в последний момент Монтана успел схватить свою тарелку с рюмкой, но вот остальной посуде повезло куда меньше. - Не ругайся, хозяин, - примирительно протянул Клифф, когда Страттон, в мгновение ока оценив нанесённый ущерб, побагровел от злости, занеся перьевую ручку над очередной страницей. – Мы всё компенсируем. Даю слово. Было ясно, что «дать» Клифф может не только слово, но проверять его щедрость на своей шкуре Страттон не решился. Сглотнув вязкую слюну, владелец гостиницы вернулся к тому, в чём точно знал толк – ведении бухгалтерского учёта. В конце концов, ему хорошо заплатили. Когда его рюмка опустела, и Монтана почувствовал в голове ненавязчивую лёгкость, ознаменовавшую собой подход к той границе дозволенности, которую, если он хотел остаться в твёрдой памяти, пересекать не стоило, Монтана тяжело вздохнул, принявшись неторопливо натягивать шинель. - Ну что же, господа, благодарю вас за прекрасно проведённое время, но, боюсь, мне уже пора. Сами знаете – долг зовёт. - Уже уходишь? – разочарованию в голосе Чарли не было предела – ему словно во второй раз пришлось застать жену в объятиях конюха. – Ладно тебе, Расс, не выдумывай! Мы же так душевно сидели, зачем всё портить? Он неуклюже поднялся вслед за Монтаной и постарался перегородить ему проход, но тут же покачнулся, завалился назад и едва не грохнулся на пол, в последний момент успев схватиться за край стола. Монтана шагнул вправо – Чарли хотел было повторить за ним, но был вынужден вцепиться обеими руками уже в спинку стула, ещё и ноги скрестил так, точно вот-вот обмочится. - Мать твою, да что ж такое! – выругался Чарли, тщетно пытаясь устоять. – Сейчас, Расс, погоди, я встану… - Чарли, сядь. На памяти Монтаны приказы из уст разных людей звучали отлично друг от друга. Отец, обращаясь с рабами, мнил себя королём, которому надобно было быть благодарными только за то, что он снизошёл до общения с простыми смертными, ещё и низшего сорта. У матери же, в противовес человеку, с которым она вынужденно связала свою жизнь по настоянию родителей, любое повеление звучало скорее как просьба, оттого слугам было непонятно, нестись ли сломя голову выполнять поручение хозяйки, или ничего страшного, если они примутся за работу чуть позже. Другое дело Филипп - надсмотрщик на плантации, которому отец безоговорочно доверял любые вопросы, касаемые рабов. О, сколько же кошмаров с участием его кожаного, неизменно усеянного брызгами крови, как запёкшейся, так и свежей, он в своё время повидал! Страшнее этого был только громовой голос Филиппа, которым он приказывал неграм пошевеливаться и не отлынивать, если те не хотят получить плетей. Стоило ли говорить, что плети они получали в любом случае? Когда заговорил Клифф, то он не звучал высокомерно или фамильярно, и злости в его тоне тоже не было места, но, разве услыхав приглушённый вой волков, вы двинетесь ему навстречу? Разве пойдёте босыми ногами, зная, что где-то в невысокой траве притаился гремучник, и выпустите ли наседок из курятника, пока в небе парит едва различимый силуэт орла? Чарли сел сразу же, не посмев ни пикнуть, ни взглянуть на Клиффа. Прошёлся языком по пересохшим губам и махом опрокинул в себя ещё одну рюмку пойла. Рука его дрожала. - Ты на него не серчай. Чарли как напьётся, так сразу же начинает вести себя хуже ребёнка, - Клифф похлопал компаньона по плечу своей лапищей, и Чарли поёжился, точно от промозглого ветра. – Но, Чарли, ты ведь не ребёнок? - Н-нет. Нет, Клифф! - Разумеется, не ребёнок. Хотя мысли у тебя порой мелькают светлые, точно и в самом деле родились в ясной, - Чарли зажмурился, но не посмел отстраниться, когда ему постучали стёсанными костяшками по лбу, - детской головке. А ты, Расс, и правда не спешил бы уходить. Не хочется терять единственного здравомыслящего человека и снова оказаться в окружении идиотов. К тому же, кто знает, к чему может привести наше дальнейшее общение? Возможно, мы в итоге разойдёмся, будто и не знакомы вовсе, а, может быть, это приведёт к плодотворному сотрудничеству. Монтана заинтригованно вздёрнул бровь, и Клифф мысленно усмехнулся, когда рыжий неспеша опустился на прежнее место. Голубые глаза его хищно блеснули – Дэнверсу этот взгляд был хорошо знаком, он сталкивался с ним всякий раз, когда смотрелся в зеркало, - а что до сотрудничества… Тут он душой не покривил. Если этот Кинг пользуется револьверами так же хорошо, как и языком, то из него выйдет неплохое подспорье, а если же нет… Что ж, главная прелесть сотрудничества состоит в том, что его всегда под силу разорвать. А коли кто сомневается, то пусть спросит Саймона: они с ним почти год отлично работали, но потом их дороги, к величайшему сожалению, разошлись. Впрочем, обиду никто ни на кого не держал, и каждый выбрал то, что было ему под стать: Клифф отправился вперёд, Саймон – прямо в ад. - И где же ты предлагаешь мне разместиться? – поинтересовался Монтана. – Здесь, прямо под этим столом? Или Страттон расщедрится настолько, что уступит мне свою комнату? - О, он уступил бы, не сомневайся. Я умею договариваться, но и манерам тоже неплохо обучен: так в каком же свете я себя выставлю, если выпну хозяина из собственной спальни? Нет, мы поступим по-другому. Клифф со скрипом отодвинул стул и впервые поднялся сам, на ходу закидывая в рот последний оставшийся кусочек сыра. Питу, который было потянулся к сыру, оставалось только отдёрнуть руку и горестно вздохнуть. «Дьявол, да он и впрямь огромный!» – подумал Монтана, и рука сама собой дёрнулась к подмышке, ожидаемо не нащупав привычной твёрдой рукояти. Блеснула пряжка ремня и о бедро Клиффа, покачнувшись, ударила кожаная кобура. Не пустая. Монтана скрипнул зубами. Вот же срань! Он покосился через плечо на Страттона, который к тому времени уже отложил учётную книгу в сторонку и теперь преспокойно натирал стаканы, насвистывая под нос незамысловатую мелодию. Печётся о безопасности? Ага, как же, лживый пердун! Да чтоб его индейцы в задницу отодрали, мать его! - Дай сюда! – рявкнул Монтана, выхватывая из рук остолбеневшего Пита стопку и опрокидывая её залпом. Поморщился. – Что за дрянь ты пьёшь? На сей раз Пит обошёлся без тяжёлых вздохов, но тарелку с остатками еды придвинул к себе поближе. На всякий случай.