Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко...

Они не знали, сколько прошло времени. Минута? Две? Час? Вечность? Отстранились только тогда, когда губы начало покалывать, а в лёгких почти не осталось кислорода. Марат тяжело дышал, губы его покраснели от поцелуев, а щеки от смущения, но не смотря ни на что, он выглядел таким довольным, что казалось - сейчас засветиться. Андрей чувствовал, что и сам может превратиться в фонарик. Безграничное счастье от осознания того, что он не дал Ильдару опорочить его губы, сладко согревало душу. Первый поцелуй в его жизни был с любимым человеком. Не с мерзким извращенцем, чьи руки иногда по сей день снились ему в кошмарах, а с Маратом(!), которого он так нежно любил. Хотя отчим не раз порывался прикоснуться к его губам, но Андрей старательно отворачивался и прятал лицо в подушках или закрывал губы рукой. Ильдар и так сделал с ним слишком много. Андрею хотелось защитить хотя бы что-то, чтобы хоть какая-то часть тела принадлежала ему... Марат только было вновь потянулся к его губам, но Андрей неожиданно отшатнулся, будто его наотмашь ударили чем-то тяжёлым. — Всё хорошо? — обеспокоено спросил Марат, — Я что-то не так сделал? Прости! Извини, я больше не полезу! — не дождавшись ответа затараторил он. Андрей приложил палец к его губам, заставляя помолчать, а затем приобнял за талию. — Всё хорошо. Если ты больше не полезешь, я тебя убью, — уверенно пригрозил он, на что Марат лишь нервно хмыкнул. Не разрывая объятий, Андрей достал из кармана джинсов телефон и взглянул на время. "Бля!" — мысленно выругался он, вспоминая, что обещал матери явиться домой к пяти часам. В семь они с Юлькой собирались ехать к бабушке на неделю: та приболела, а ухаживать за ней было некому. Андрей обещал, что поможет им собирать вещи. Поехать с ними он не мог, из-за учёбы, хотя очень хотел. Одна только мысль о том, что ему придётся провести целую неделю в одной квартире наедине с Ильдаром убивала. Марату он ничего про это не говорил: не хотел напрягать его своими проблемами. Да и тем более, тот никак не смог бы помочь в этой ситуации. Напрашиваться пожить у него было выше его сил и совести. Он и так постоянно находился в квартире у Суворова. И если младший сам был "спонсором" этого, то как отреагирует старший, если в их квартиру, пусть на время, но переедет чужой человек, он не знал и не горел желанием узнать. Поэтому ему оставалось лишь надеяться на то, что Ильдар как не трогал его ближайший месяц, так и продолжит не трогать. Сказав Марату о том, что он уже полтора часа как должен быть дома, а на экране шесть пропущенных от мамы, Андрей поспешил домой. "Лишь бы успеть их проводить! Лишь бы успеть!" — набатом билось в голове. В последнее время он мало времени проводил с сестрой, за что очень себя корил. Но с тех пор, как в его жизни появился Марат, а вместе с ним и возможность почаще смываться из дома, он просто не мог её упускать. Возможно это было эгоистично, а Андрей был уверен, что так оно и есть, но возможность наконец вздохнуть полной грудью, так сладко искушала его, что противиться этому он был не в силах. Наконец добравшись до подъезда собственного дома, он, запыхавшийся, тут же побежал по лестнице вверх. Оказавшись возле двери квартиры спустя минуту, Андрей неожиданно замер. По хорошему, нужно было стучать в дверь, чтобы успеть проводить маму с сестрой, но неожиданно его кольнула тревога. Она тут же пустила корни по его венам, обвивая каждую клеточку его тела, каждый сантиметр кожи. Андрей знал, ещё немного, и он не сможет дышать. Ноги дрожали так сильно, что казалось, он сейчас просто рухнет на колени перед дверью. Вроде ничего такого не произошло, но Андрей ощущал, как его самого начинает колотить так сильно, как никогда прежде. Что-то внутри раненым зверем отчаянно кричало: «БЕГИ!!!» Но он не мог бежать. Некуда. И не за чем. "Я себя накручиваю" — попытался успокоить себя Андрей, но легче не стало. Дрожащей рукой он всё же потянулся к двери и постучал три раза. «Тук. Тук. Тук...» — каждый удар кулака отозвался болезненным спазмом где-то в груди. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем за дверью послышались чужие шаги. Тяжёлые. Уверенные. Андрей мог узнать эти шаги из тысячи других. Он непроизвольно отшатнулся от двери, будто был готов в любую минуту кинуться прочь. На пороге появился Ильдар с кружкой в руке. Сердце Андрея заколотилось как ненормальное, в предчувствии чего-то. Его внимание зацепило то, что одет отчим был в очень знакомую ему клетчатую домашнюю рубашку. Спустя секунду его осенило. Рубашка отца! Тот часто ходил в ней при жизни, а после его смерти мать так и не нашла в себе силы её выбросить. Но как она могла позволить этому уроду надеть вещь её покойного мужа?! Андрей почувствовал, как грудь словно обжигают пламенем. Захотелось вцепиться в Ильдара, сорвать с него эту вещь так, чтобы все пуговицы в стороны полетели. Он не достоин был носить её! Не достоин! — Проходи, чего застыл? — произнёс отчим и отошёл от двери, пропуская Андрея в квартиру. — Где мама? — почти прошипел он, едва сдерживаясь от того, чтобы не припечатать кулак к чужому лицу. — Они с Юлькой уже уехали. Ты опоздал, — хмыкнул Ильдар. Андрей замер на месте и непроизвольно отступил ещё на шаг от двери. Уехали. Они уехали. Он не успел их проводить. Но самое страшное то, что теперь он остался наедине с отчимом в одной квартире. — Да не бойся, заходи! — дружелюбно попытался успокоить Ильдар. Но легче от этого не стало. Тот всегда набрасывал маску доброго и заботливого человека. Пытался заменить отца. Да вот только отец убил бы его на месте, будь он жив и узнай, что твориться с его ребёнком. Андрей отступил ещё на шаг. Он знал, что ему придётся жить с Ильдаром целую неделю. Знал, что это неизбежно. Но чем ближе наступал этот день, тем сильнее он старался об этом не думать. Теперь же бежать некуда. Спрятаться от собственных мыслей не получится, ведь это не просто какая-то далёкая и эфемерная опасность. Всё вполне реально. Он стоит на пороге собственной квартиры, а перед ним ненавистный отчим. С каждой секундой ощущение, что смерть не просто дышит ему в спину, а уже наклонилась к самому лицу и пытается поглотить его, становится всё сильнее. — Да ничего я тебе не сделаю, заходи, — вздохнул Ильдар. Голос его звучал так, будто он искренне раскаялся в чем-то. Андрей сглотнул и сделал шаг вперёд. К горлу подкатила тошнота, а колени задрожали ещё сильнее. Он не верил ни единому слову отчима, несмотря на то, что тот действительно не трогал его уже месяц, но выбора у не было. Пройдя в квартиру, Андрей тут же кинулся в свою комнату, стараясь не показывать своего страха, и закрыл дверь, прислонившись к ней спиной. Замка у него не было и в помине. По правде говоря, замков не было нигде, кроме ванной, но даже от неё у Ильдара был ключ. Если он захочет сделать что-то с Андреем, ему ничего не помешает. Никто и ничего. Даже сам Андрей, который и по сей день верил в его угрозы в сторону сестры. Стоило отчиму лишь заикнуться о Юльке, и Васильев тут же откроет дверь, даже не думая о себе. Ильдар это знал. Они оба это знали. Внезапно Андрей увидел на экране телефона входящее сообщение. Писал Марат. 18:40 Марат Суворов: Ты уже дошёл до дома? Всë хорошо? Андрей задумался. Хорошо ли? Он сидит в своей комнате прислонившись спиной к двери и вслушивается в каждый шаг. При этом руки дрожат так, что он кое-как удерживает телефон. Но по крайней мере, его никто не трогает. Да, наверное это близко к определению "хорошо", по крайней мере для него. В любом случае, даже если было бы плохо, он ничего не скажет. 18:45 Андрей Васильев: Да, дома. Всё хорошо, не волнуйся. Ответ пришёл почти сразу. 18:45 Марат Суворов: Отлично) твоя мама уже уехала? Андрей прочитал сообщение, но ответить не успел, потому что за дверью послышались шаги. Он отложил телефон и прислушался. Судя по звуку, кто-то приближался к его комнате. Большого ума было не нужно, чтобы понять, кто. Андрей замерает. Тело снова сковывает ужасом. Он видит, как на экране телефона отображается новое сообщение, но ответить на него он не может: руки просто онемели. Дышать становится невозможно. Андрей отчаянно цепляется за ворот собственной футболки и оттягивать вниз, словно это поможет вдохнуть спасительного кислорода. Сквозь призму белого шума он слышит звук рвущейся ткани, но это ни на йоту не помогает. Ему кажется, что сейчас он просто задохнётся, если не вдохнет хотя бы немного воздуха. Хотя бы капельку... Внезапно он слышит стук в дверь. В панике, вместо того, чтобы прижаться к двери сильнее, Андрей отскакивает в противоположную сторону, врезавшись спиной в шкаф. Почувствовав отрезвляющую боль, он наконец может глотнуть совсем немного кислорода. Ручка двери дёргается и на пороге возникает Ильдар. Андрей чувствует как его колотит крупной дрожью будто в эпилептическом припадке. — Слушай, Андрейка, а как твоё ребро? — резко спрашивает Ильдар. Андрей медленно отходит к окну. Сам не знает, зачем. Прыгать с высоты шестого этажа он не собирается, хотя... — Плохо, — отвечает Андрей. На самом деле, ребро уже давно зажило и не беспокоило его, но он всем своим нутром чувствовал, что ответить сейчас нужно именно так. — Врать не хорошо, — хмурится отчим, — Врач сказал, нужно около месяца, чтобы оно зажило. Андрей сглотнул и сделал ещё один шаг к окну. Ещё одно слово, и его не остановит ничего. Даже шестой этаж. Разобьётся насмерть? Прекрасно. Так даже лучше. Но... Что тогда будет с сестрой? Внезапно на экране телефона снова отобразилось сообщение. Ильдар, находящийся близко, подобрал его с пола и прочитал вслух: — «Андрюш, у тебя всё хорошо?» это кто тебе там пишет? — Отдай! — Андрей кинулся к нему и попытался забрать свой телефон, но внезапно его запястье перехватила чужие пальцы и завернули руку за спину. Андрей взвыл от боли и попытался пнуть отчима, но тот завернул ему уже обе руки так, что хрустнули лопатки. Телефон Андрея полетел куда-то в стену и мигом отрубился. — Пусти!!! — закричал он, отчаянно сопротивляясь чужой хватке. — Я целый месяц ждал, когда заживёт твоё блядское ребро, — прошептал Ильдар ему на ухо. От отвращения хотелось выть. Андрей почувствовал, как к горлу снова подступает тошнота, — Бить я тебя больше не буду, но отказаться от этого, — отчим одной рукой ведёт по бедру Андрея, — Не могу. Васильев дёрнулся, плюнув на боль в руках и закричал, что есть силы: — Помогите!!! Пожалуйста!!! Помогите кто-нибудь!!! Его рот тут же накрыла чужая рука, лишая возможности не только кричать, но и дышать. Андрей попытался укусить его, но всё тщетно. — Ты что забыл наш уговор? — раздалось над самым ухом. Андрей что-то слабо промычал в чужую руку и снова попытался вырваться. Нет. Он не забыл. Такое не забывается. Но он уже не мог контролировать себя. Ровно месяц ему дали на то, чтобы глотнуть свежего воздуха. Воздуха свободы и спокойствия. Но его главной ошибкой стало то, что он начал привыкать к этому спокойствию, слепо надеясь, что теперь так будет всегда. Не будет! Никто ему не поможет! Никто не вытащит из этой грязи! Свободная рука Ильдара уже беспрепятственно блуждает по его телу. Его прикосновения кажутся обжигающими до боли. Андрею кажется, что на коже обязательно останутся ожоги от его рук. Он снова тщетно дёргается, в попытках уйти от этих прикосновений. Отвратительно. Отвратительно! ОТВРАТИТЕЛЬНО!!! Андрей чувствует, как его начинает тошнить ещё больше. Он уже ничего не видит перед собой: слезы полностью застелили глаза. Секунда. И его швыряют на пол с такой силой, что воздух вышибает из лёгких. Колени отзываются острой болью. На бёдра снова ложатся чужие руки. — Помогите... — Андрей уже не кричит - почти шепчет в отчаянии. Цепляется за линолиум, пытаясь отползти, но его снова притягивают назад. Короткие ногти в некоторых местах обламываются, но Андрей не чувствует боли. Она вся будто бы сконцентрировалась где-то в районе солнечного сплетения. Ильдар впивается ногтями а его бёдра, наверняка останутся синяки, но это последнее, что заботит Андрея. Он снова пытается отползти в сторону, но держат его с такой силой, как не держали никогда. Не держали, потому что он в страхе за сестру не сопротивлялся и позволял делать с собой всё, что вздумается. Сейчас же сил на это просто не осталось. Неделю Юли дома точно не будет, а значит, она в безопасности. Потом он что нибудь придумает. Только не сейчас. Сейчас он хочет лишь одного - сбежать. Не важно куда. Если придётся ночевать на улице и подбирать объедки - хорошо. Лишь бы не терпеть снова эту боль. Только не снова. Только не теперь, когда он так отвык от неё. Внезапно его тело пронзает та самая, уже знакомая и привычная боль. Он кричит. Без слов. Просто кричит, разрывая голосовые связки. Ильдар тут же закрывает ему рот, но крики никуда не деваются. Только теперь они безмолвные. Никто не слышит их, кроме Андрея. Он кричит внутри себя, но этот крик оглушает его самого сильнее, чем настоящий. Больно! Больно! Больно! Помогите! Помогите! Помогите! Больно! Никто не помогает. Никто его не слышит. Пожалуйста! Больно! Больно! Больно! Андрей чувствует, как спазмом стягивает грудь. Он не можно дышать. Ещё секунда и он задохнётся. Из горла вырывается хрип. Ильдар чувствует, что ему не хватает воздуха и убирает руку. Андрей отчаянно вдыхает воздух в лёгкие и хочет закричать, но стоит только ему открыть рот, как его губы накрывают чужие. Сухие и обветренные. Совсем не такие, как у Марата - тёплые и мягкие. Стоит Ильдару отпустить его на секунду, Андрей чувствует, как желудок скручивает в узел, по всему телу проходит острая боль и его выворачивает наизнанку прямо на пол. Слишком отвратительно! На столько, что собственный организм уже не выдерживает. В горле теперь першит, а глаза от слëз уже начинают болеть. Ильдар замечает, что ему плохо и на секунду ослабляет хватку на бëдрах. Это не проявление заботы. Ему страшно, что с пасынком что-то случится, и тайна раскроется. Андрей это знает, но этой секунды ему хватает, чтобы вырваться из чужой хватки и, подхватив телефон с пола, броситься прочь из комнаты. Он бежит. Бежит так быстро, как только может. Так, как не бегал ещё никогда. Без верхней одежды и обуви, в одних штанах и тонкой футболке. На асфальте ещё лежит снег, но он уже начинает подтаивать, из-за чего превращается в противную мокрую субстанцию. Носки промокли насквозь, но холода Андрей не чувствует. Он знает, что заболеет после этого, но сейчас как-то плевать. Он бежит, сам не осознавая куда, судорожно сжимая выключенный телефон в руке. В груди с каждой секундой нарастает паника и уже не важно, как далеко он находится от дома. Горло до сих пор болит. Как и каждая клеточка тела. Но останавливаться нельзя. Ни в коем случае нельзя. Только не сейчас. В голове отчаянно бьётся лишь одно слово «БЕГИ» БЕГИ, БЕГИ, БЕГИ!!! И он бежит. Кажется, ещё немного, и он сам потеряет дорогу, ведь на улице уже стемнело. Плевать. Даже если он умрёт от холода в каком нибудь сугробе. Это лучше, чем возвращаться домой. Туда он не вернётся больше никогда. Андрей сам не понял, как и когда очнулся от паники. Но стоило ей немного отступить, он принялся оглядываться. Вокруг стоят деревья. Из-за темноты нормально что-то разглядеть невозможно. Место кажется очень знакомым, будто бы он уже был здесь раньше. Андрей чувствует, как его колотит крупной дрожью, то ли от холода, то ли от страха. Он сидит прямо на мокром снегу, до сих пор сжимая в руке выключенный телефон. Пальцы в некоторых местах перепачканы в крови, скорее всего из-за повреждённых ногтей, но думать об этом сейчас нет сил. Он кашляет, пытаясь прочистить саднящее горло, но делает только хуже: внутри будто скребут наждачной бумагой. Андрей сглотнул, борясь с очередным приступом тошноты и тяжело вздохнул. Сил на то, чтобы поднятся, просто не было, но оставаться невесть где, посреди ночи, на мокром снегу - не лучшее решение. Внезапно его осеняет. Андрей вспоминает на что похоже это место. Их с Маратом место. Спустя секунду до него доходит, почему он оказался именно здесь. Почему побежал сюда... Когда началась паника, ему хотелось лишь одного - оказаться в безопасности. В этом месте присутствие Марата ощущалось особенно сильно, а с ним было безопасно. Всегда. Андрей почувствовал, как по щекам снова бегут слезы и тут же засыхают от ветра. Он снова позволил Ильдару коснуться его тела. Теперь ещё и губ. Теперь ни одна частичка его тела не принадлежит ему самому. В отчаяннии Андрей резко проводит ногтями по руке, оставляя не глубокие, но ощутимые царапины. Он снова пытается почувствовать, что может самостоятельно отвечать за своё тело. Может! Может делать с ним всё, что хочет! Андрей снова резко царапает себя, чувствуя, как из горла снова рвется крик. Он, уже не в силах сдерживаться, рыдает навзрыд, хотя этот звук больше напоминает завывания больной старой собаки. Каждый раз, причиняя себе боль, каждый раз думая, что докажет порезами самому себе, что может делать со своим телом всё, что хочет, он ещё больше загонял себя в тупик. Потому что он этого не хочет. Ни один в мире здравомыслящий человек не захочет делать самому себе больно. Не захочет оставлять на своём теле жуткие шрамы, на которые взглянуть потом нормально не сможет. Он не хочет! Не хочет, но всё равно продолжает это делать! Как ему теперь смотреть в глаза Марату, после того, что случилось? Как теперь давать целовать свои губы, когда даже их Ильдар сумел испачкать? Андрею хочется захлебнуться. Хочется прострелить себе голову. Хочется вернуться на час назад и всё таки спрыгнуть с этого злополучного шестого этажа. Всё же угодно, лишь бы не чувствовать всего того, что он чувствует сейчас. На коже, что он недавно царапал, проступают капельки крови. Андрей зарывается пальцами в волосы и сжимает их так, что искры из глаз сыпятся. Затем поднимает голову к небу и шепчет дрожащим голосом сквозь слезы: — Забери меня. Прошу. Забери меня от сюда. Пап. Я так больше не могу.