trip to the body

— Только попробуй запачкать салон. Хэ Сюань закатывает глаза, манерно расправляет тонкую салфетку со смешным логотипом курицы на коленях, заправляет вторую за воротник кофты и снова откусывает безвкусный бургер, избыточно залитый шрирачей и напичканный красным луком. Хуа Чен только глаз закатывает на это показушное, морщится от чужих предпочтений, даже если сам купил это предпочтение по своей милости пятнадцать минут назад на заправке. Теперь запах ароматизатора из ели и цитрусов не ощущается, Хэ Сюаня это не заботит, он делает ещё один огромный укус, с сюрпаньем отпивает колу из пластикового стаканчика, гремя льдом. И ночь теперь кажется не такой дерьмовой. По крайней мере, лучше, чем час назад, когда глупый мальчишка, решивший пропихнуть через них товар, слёзно молил отпустить его, сбивал цену и клялся матерью, женой и только что родившейся дочкой, что он не хотел ничего такого, что получилось всего лишь маленькое недоразумение. Глупый мальчишка решил, что сотня килограмм вещества равна четверти настоящего и, боги, чёрт знает скольки в оставшихся мешках крахмала и муки. Самонадеянно, глупо и наивно. Хуа Чен пробует чужой напиток, перехватывая колу из руки Хэ Сюаня до того, как он поставит её обратно в подстаканник. Лучше бы с колой было виски. Или водка. Они возвращаются с порта. У воды неприятно прохладно, сегодня полнолуние и туман оседает над морем, температура поменялась слишком резко. Каждый раз после порта все тело словно облеплено рыбной слизью и пропахивает затхлостью. Хэ Сюаню привычно, Хэ Сюань обитает в порту, знает каждого в лицо, утопил не одну шваль и ощущает себя у воды комфортнее, чем в самом городе. Шанхай — шесть тысяч квадратных километров, двадцать четыре миллиона жителей, слишком маленький город для того, чтобы делить его и не столкнуться случайно плечами в толпе с тем, кого с удовольствием мордой бы по асфальту провозить. провозить хотелось, между прочим, многих. — Не припоминаю, чтобы ты брал с собой груз, — замечает Хэ Сюань, вытирая пальцы и кивая назад, в сторону багажника машины. Когда ты слишком хорошо ощущаешь машину, то внезапные лишние семьдесят килограмм будут весьма заметны, даже если это тяжеловесный внедорожник, в котором напихано чёрт знает что. — Неужели решил увлечься выпечкой после сегодняшнего парня? Мне ожидать от тебя тараллуччи или ангельский десерт? — Я смотрю, твою акулью пасть не заткнуть ничем, — Хуа Чен глядит щуро в ответ. Мимика, когда у тебя только один зрячий глаз — немного сомнительная штука, но повязка придавала пафоса, а ещё легенд, которые пугали. А пугать всегда нравилось, это давало больше власти. — Допивай свою дерьмовую колу. Но при этом сбрасывает скорость. Тормозит плавно на обочине трассы, мимо них проносятся тяжеловесные фуры и автопоезда, идущие ночными рейсами с севера. Пекину никогда не перегнать Шанхай. Шуршащая обёртка от безвкусного бургера и смятые салфетки скомканными оказываются в бардачке. Нарисованная морда глупой курицы смотрит на них между пачкой засахарившихся мятных леденцов и девяносто третьей береттой. Хэ Сюань кривится, вылезает из салона, матерясь на то, что с пассажирской стороны оказалась лужа и месиво хлюпающей грязи. Хуа Чен лишь фыркает и глаз закатывает, мол, знаешь, я не специально, но это не точно, а лучше бы там вообще был обрыв, может быть рыбы всё-таки умеют летать. В багажник внедорожника можно вместить много чего. Несколько детских велосипедов, когда ты примерный отец многодетного семейства, целый туристический набор, если ты ярый фанат взбираться на Цинляншань каждые выходные или человеческое тело, где для “если” было слишком много вариантов от “не хватило место в салоне, когда ехали на вечеринку” до “случайно решили продать тело в траффик, с кем не бывает”. Мимо проносится очередная грязная фура, из одной пачки они достают две сигареты, медленно поджигают, смотрят на тлеющие кончики и это похоже на совместный обряд, который совершается уже много лет. А потом Хуа Чен кивает, мол, давай, делай уже, свободного времени не то, что было очень много, а третьи сутки на ногах не приносят бодрости. Хэ Сюань открывает багажник. Их лишний груз — тело неизвестного парня, который был в отключке. — Пиздец, — выносит вердикт Хэ Сюань присвистывая. В машину можно было подкинуть всякое, взрывчатое устройство, например, хотя бы мешок с ещё живыми драными котятами. Человек ещё не попадался. — Знаком тебе? Хуа Чен стряхивает пепел на землю, смотрит внимательно. Тело перед ним жалкое, кожа бледная, доходящая до тонкости, что где-то просвечивает голубые бьющиеся сосуды. Волосы спутаны, сбиты в колтуны и грязные, где-то испачканы в слюнях и, кажется, собственной рвоте. На сгибе локтей синяки. В одном Шанхае двадцать четыре миллиона человек, город теснится, походит на муравейник, беглые мигранты из ближайших стран добивают статистику, и легче не становится. В багажнике его авто лежит парень и с этим нужно что-то делать. — Сомневаюсь. Похож на омегу. Ещё живого. Дыхание поверхностное и мелкое. Хуа Чен внимательно смотрит. Что мешок подброшенных котят, что человек не особо входили в их планы. Можно выбросить тело, вероятность того, что на трассе кто-то остановится именно здесь и найдёт случайный “подарок” — крайне низка. А жалеть каждого себе дороже. Котят домой тоже бы не забрал, его собачка избыточно ревнива и агрессивна. Перекусит хребет и не подавится. — Похоже в его планы входило не только подогнать парня с хуевым товаром, но и проститутка, — Хэ Сюань бесцеремонно тыкает на шею парня, изуродованную шрамами от штемпельного пресса. Метка и принадлежность. Раз и навсегда. Наверняка было больно. Ночь, переходящая в раннее утро, внезапно стала ещё паршивее. Его подарки — личное оскорбление. Хуа Чен подходит к багажнику, смотрит оценивающе. Им уже подкидывали тела, но тогда это решалось проще, тогда это можно было оставить разбираться скорой и полиции, а потом свои мальчики и девочки в нужных местах всё подтирали. Сейчас же проблема была перед ними. Мужчина касается указательным и средним пальцем шеи омеги, прощупывает пульс. Сосуды медленно пульсируют, сердце лениво гонит кровь, давление до отвратительного низкое. Отпечатки оставлены. кожа да кости. кистью плавно мажет по острому плечу, ощущает отклик на прикосновение своей горячей руки. что-то живое бьётся и треплется. не раздави. воспоминания медленно ворочаются в голове, замыкаются. — Юйши в городе? — спрашивает он внезапно, поворачиваясь к Хэ Сюаню. И тот закашливается в неудачной затяжке от чужого вопроса. — Ты сейчас серьёзно? Избавься от тела и не придумывай лишнего. “Тело” в один момент становится просто наименованием, ресурсом и объектом. Использовать приходится многих, хоронить — не меньше, человечность теряется где-то между первой уличной дракой и первым отъездом с перебитым состоянием в реанимацию. Они и сами-то пользовались друг другом, даже если со стороны это выглядело многовековой дружбой с прикрытием спин и вытаскиванием друг друга из любой задницы. Шанхай ещё сонный и вялый. Они возвращаются с порта, за ними километры моста Дунхай, неспокойное Восточно-Китайское море. После такого хочется только в горы безмятежным даосом или на сотню лет отоспаться в гробу. Вместо этого внезапно приходится разбираться с несостоявшимся трупом — и гадай только, что в голове у одноглазого дьявола — и думать в очередной раз, что собственная машина далеко не самое безопасное место. — Серьёзно. Напиши ей, давай. Он ещё не труп. Хуа Чен наклоняется, смотрит близко-близко. Видна бледная россыпь веснушек ниже переносицы, проступает синева под глазами, что-то казалось знакомым до неприятного, выворачивало изнутри, может быть так просыпалось далёкое живое внутри, когда и вправду стоило на самом деле избавиться от парня, что попал в багажник их машины чужими руками. Может быть стоило перед этим добить его, пустив пулю в живот, сердце работает слабо, долго не протянет, конечности уже ледяные-ледяные. Такому бы экстренную помощь, а не стоять размеренно перед ним, ожидая, когда Хэ Сюань с недовольством напишет Юйши Хуан, способной собрать останков вполне приличного человека, словно кости и органы это детальки конструктора лего. Без одежды парню явно ещё холоднее. Жалость — отвратительное чувство, какое-то собачье, а там недалеко до расположенности, преданности и прочего сомнительного. Хуа Чен накрывает парня пальто, просто накидывает, скрывая полностью наготу того, кто лежал свёрнутым эмбрионом с перемотанными конечностями армированной клейкой лентой. Хэ Сюань неприятно фыркает за его спиной, топчет окурок носком ботинка, пачкая обувь в грязи только сильнее. Ощущение рыбьей слизи с порта до сих пор преследовало. Звёзды на небе постепенно рассеиваются. — Поехали, она на месте, — бросает Хэ, морщится на только от чужих действий, не видя смысла усложнять происходящее. Сейчас бы поспать больше трёх часов, а не решать новые проблемы. Новые проблемы Хуа Чена почему-то всегда краем, да касались его. Словно локальное поражение, но иммунитета и вакцины ты не получишь. Когда-то спаяли сиамскими близнецами и делай с этим, что хочешь. — С твоей-то нерасторопностью ты ещё когда-то хотел стать врачом, — колко замечает Хуа Чен. Поправляет снятое пальто на парне, медленное дыхание всё ещё чувствовалось. Утренний холод оказывается бодрящим. — Всех пациентов бы схоронил. Хэ Сюань выразительно посылает нахер. то, что было в детстве — остаётся в детстве. В машине до приятного тепло. Может быть стоило перетащить парня в салон, уложить на задние сидения. Но вероятнее не стоило привлекать внимание больше нужного — мимо проносятся легковые автомобили и междугородние фуры, у парочки, из всего бесчинства неспящих водителей, на видеорегистраторе их смазанные тени остались. Через сколько за такого хватятся? И хватятся ли вообще? Не то, чтобы в их планы входило удерживать человека ради выкупа, но быть осторожнее не помешает. Хуа Чен плавно выжимает газ, меняет положение рукоятки на коробке передач. Обратная дорога проходит обычно в полной тишине, не считая чужого поглощения пищи, но бургер с заправки съеден, а цедить воду с тающего льда в пустом стакане колы — развлечение так себе, только если побесить друг друга захочется. Хэ Сюань от чего-то излишне напряжен, утыкается в телефон, но “три в ряд” и “пакман” его только сильнее выводят из себя, дисплейная матрица экрана от давления пальцев искажается. Ещё немного и переломит корпус от злости. Хуа Чену немногим без разницы, поглядывает изредка на зеркало заднего вида, но пассажира игнорирует, словно едет один. пока что не с грузом двести. — Твоя идея — дерьмо, — всё-таки сдаётся Хэ Сюань, поворачиваясь к мужчине. Резко бы затормозить, чтобы тот приложился рыбьей головой о лобовое стекло или панель, иногда помогает начать думать. — Выкидывай тело, пока не поздно. Или возвращаемся в порт. Хуа Чен продолжает спокойно ехать, словно не слышит. Или лишился не только глаза, но и сразу слуха. Минус человек в городе, где население свыше двадцати миллионов — потеря сомнительная. На одного умершего придётся несколько новорожденных голов. В багажнике его машины парень без сознания, вполне себе живой, дышит только поверхностно и пульс ни к чёрту. Красивый, между прочим, даже если тело потрёпано, видны синяки и шрамы. И кажется знакомым. — Ты совсем ёбнулся везти его, — продолжает Хэ Сюань. Не то, чтобы он был многословен, но ситуация его изрядно напрягала. Словно вместо органов в животе у парня может оказаться механизм, сдетонирующий на ближайшем повороте, а потом не понадобится ни Юйши, ни сон, ни скроллинг ленты доставки. В его понимании всё было проще: нет тела — нет дела. — Заткни свою пасть и едь молча, — отрезает Хуа Чен, одной рукой тянется к бардачку, нажимая на кнопочный механизм. Можно было взять вот так пистолет оттуда и заставить замолчать эту чёртову рыбу навсегда, только от выстрела в висок человек всё-таки выжить может. Вместо этого мужчина кидает на чужие колени пачку засахаренных мятных леденцов. Выразительно и показательно. В багажнике слышится копошение. Всё ещё живой. Пока дороги полупустые Хуа Чен позволяет себе набрать скорость побольше. От порта до района, который он прибрал к себе в руки езды на час, стоит сократить время. Призрачный город не стоит оставлять без хозяина на долгое время, даже если система выверена и живёт и пульсирует подобно настоящему организму без сбоев и перепад. Они возвращаются в город, на дороге встречается первая авария, Хэ Сюань до отвратительного громко разгрызает леденцы, продолжает тыкать в "пакман" на телефоне, условная выверенная тишина приносит облегчение. Не считая, что через пятнадцать минут придётся разбираться, выбирать между сырой землей или койкой. Рассвет окончательно расцветает.