Глаза, способные вернуть в кошмар

Если бы только научится не ощущать дыры в теле в районе сердца…              Но у него никогда этого не получалось сделать. Жизнь с отцом и матерью до побега. Жизнь с матерью после побега. Жизнь с отцом после смерти матери. Жизнь в Гнезде.              Хотя…              Нет, слово жизнь тут не подходит нигде, кроме одного места — Лисья Нора. Всё остальное не было жизнью.              Но сейчас — даже живя — Натаниэль испытывал такую тяжесть, что не было сил.              Всего одного сообщения было достаточно, чтобы пошатнуть всё то хорошее, что он почувствовал за день. Всего одно сообщение и он смотрел на команду сквозь стекло. Не хотелось быть рядом с ними, чтобы не заразить своим отчаянием. Не хотелось быть рядом, ведь так они увидят, насколько он сейчас терялся.              Приближать вечер так же не хотелось, но Веснински начинало ломать. Он выпил таблетку и ушёл из общежития. Хотя бы погода была нормальной, поэтому было не так ужасно сидеть у какого-то дерева за территорией университета. В новой обуви даже ноги не мерзли.              Натаниэль накинул капюшон на голову. Начинало темнеть. Почти весь день он просидел у дерева, отчего затекло всё тело. Позволяя телу восстановить подвижность, он стоял и ждал, пока не уйдёт неприятное покалывание по всему телу.              Юноша провёл рукой по вышитой лапке, слегка улыбнувшись. Нужно ведь думать о хорошем. Только ночь. Только ночь потерпеть.              Но каждый раз это было очень тяжело. Каждый раз… Натаниэль закрыл глаза, пытаясь унять собственный голос в голове. Шлюха. Всего лишь шлюха. Это ведь невозможно… Невозможно из этого выбраться. К чему все старания? К чему надежда?              Натаниэль сжал в руке склянку с таблетками. Всего лишь выпить все разом. И всё закончится. А какая разница на то, что будет после его смерти? Он ведь уже умрёт.              Юноша убрал руку из кармана.              Как же, блядь, раздражало что-то чувствовать… А ведь в Гнезде было в этом плане проще. Он просто всё время был под огромной дозой… Всего. Таблетки, алкоголь, наркотики, что-то ещё. Наверняка и транквилизаторы.              А что сейчас? Он пил всего одну таблетку в день. Максимум две. Ладно, может, иногда и три. Но больше одной он пил только когда предстояла или прошла ночь с кем-то из дружков Дойкона. Или его просто крыло, вот и приходилось закидываться. Или…              Натаниэль открыл глаза. Не думать. Просто не думать. Самокопание не поможет. Ему ничего не поможет, так что лучше даже не пытаться.              Чтобы успокоиться, он иногда считал предметы. Любые вещи, на которых хоть немного получалось сконцентрироваться. Это немного помогало.              Сейчас его не трясло. Он не задыхался. Никакой панической атаки. Никакой истерики. Но… Внутри всё сжималось. И, как назло, считать предметы не помогало. Он начал сначала считать все чёрные машины. Затем скамейки. Трещины на асфальте. Всю дорогу он пытался хоть как-то себя успокоить, но из этого ничего не вышло.              Уже у общежития он остановился, понимая, что успокоиться вообще не получилось. Натаниэль сделал глубокий вдох, затем такой же выдох. Он заставил себя улыбнуться. Губы дрогнули. Улыбнуться не получилось. Вновь втянув воздух полной грудью, он выдохнул, стараясь подчинить все эмоции. Закопать их. Сейчас он может встретиться с кем-то из команды, поэтому нельзя, чтобы они видели, насколько ему плохо.              К счастью, в комнате был только Сет. Он лишь фыркнул, когда Натаниэль зашёл в комнату, и уставился обратно в монитор.              — Тебя искал Эндрю.              — Что? — Веснински удивлённо замер. Искал Эндрю? Это было необычно.              — Глухой или тупой? — отозвался парень.              — Нахуй иди, — ответил Натаниэль, выходя из комнаты. Он закрыл дверь и с облегчением выдохнул. Что ж, посылать кого-то было приятно, а, главное, даже помогало расслабиться.              Юноша не стал стучаться в комнату и попытался сразу зайти, но дверь была заперта. Уже через пару секунд замок щёлкнул и в проёме оказался Никки.              — О, Нат, как приятно видеть тебя.              — Эндрю тут?              — Ах, я совсем тебе не интересен? —Никки приложил руку к груди и наиграно всхлипнул, но, увидев, что Натаниэль на это никак не отреагировал, перестал кривляться. — Проходи, он на кухне.              Было необычно видеть Эндрю таким. Слишком расслабленный. Слишком непринуждённый. Он сидел на стуле с ведёрком мороженого. Одну ногу он согнул под себя, вторую закинул на стул.              — Ты искал меня? — Натаниэль сел напротив. — Я даже…              Миньярд остановил дальнейшие слова парня, молча выставив ладонь, а затем указав на мороженное. Веснински усмехнулся. Было забавно от того, что сладость для Эндрю была важнее разговора, хотя именно он и искал Натаниэля.              Веснински положил голову на бок на стол, рассматривая Эндрю. Его руки, держащие ведёрко мороженого. Едва заметные шрамы на костяшках, определённо Миньярд не раз и не два участвовал в драках. Взгляд переместился на запястье, хоть оно и было скрыто под повязкой, но совсем немного торчал шрам. Определённо от лезвия. Слишком ровный. Был ли это способ сбежать от чувств? Или же способ сбежать от жизни?              — Хватит пялиться.              — Ты сам меня игнорируешь, поедая мороженное.              — Это не повод глазеть.              Натаниэль пожал плечами.              — Если продолжу, то ты начнёшь со мной говорить раньше, чем закончишь с мороженым?              — Нет.              Натаниэль улыбнулся, когда Эндрю стал нарочно есть ещё медленней. Ещё шире улыбка его стала, когда в голове возникла идея, чтобы подразнить голкипера. Юноша поднялся со стула и подошёл к столешнице. Пару раз он безрезультатно заглядывал в разные ящики, пока не нашёл нужный, где лежали столовые приборы. Он выбрал самую большую ложку и с довольным видом подошёл к Эндрю.              Миньярд бросил на него взгляд, а затем с лёгким намёком вытащил из рукава нож, положив его на стол перед собой.              Натаниэль проигнорировал предупреждение и потянулся ложкой в ведёрко, тут же замечая, как Эндрю взял нож в руку, в который держал чайную ложку. Ещё секунда и нож был приставлен к животу Веснински. Его это лишь позабавило, поэтому он и не думал останавливаться.              — Блять, отвали, пока я тебя не зарезал, — Эндрю отвёл руку с мороженым в сторону, чтобы точно не дать Натаниэлю до него добраться.              — Я всего лишь хочу мороженое.              — Обойдёшься.              — Ты сейчас такую сладость потеряешь, — кивнул на мороженое Веснински, ведь ведёрко определённо было неудобно держать одной рукой.              — Не бойся сдохнуть.              Натаниэль с непониманием посмотрел на Миньярда, он не стал больше приставать и сел обратно. Быстро посмотрев на время, Натаниэль постарался не думать о том, что через тридцать минут ему уже нужно будет идти к шоссе. Наверное, что-то всё же отобразилось на его лице, ведь Эндрю замер, а затем отложил мороженное в сторону.              — Запиши мой номер.              — Что?              — Запиши мой номер, — повторил Эндрю. — Мы с тобой заключили сделку. Чтобы я точно смог её выполнить, мне нужно, чтобы ты мог позвонить мне.              — Зачем?              — Если ты решишь сбежать в тот момент, когда вновь будешь где-то прятаться весь день, но поймёшь, что тебя нужно остановить — ты позвонишь мне.              Натаниэль замер, взвешивая слова Миньярда. Они были не лишены смысла, но юноша не мог представить себя, звонящим кому-то в состоянии паники. Если он побежит, то точно не станет никому звонить. Но больше Веснински беспокоило не это, а то, что номер Эндрю будет записан на этом проклятом телефоне.              А если отец возьмёт телефон в руки? Если увидит, что там номер Эндрю. Если он как-то мог отследить это? Или взять телефон мог Дойкон или кто-то из его дружков. На телефоне и так были записаны номера Эбби и Ваймака. Это и так было опасно. Слишком много существовало ужасных вещей, которые только могли вытворить монстры, к которым ездил Веснински.              Натаниэль нахмурился. В голову лезли совсем нехорошие мысли о ситуациях, которые могут возникнуть. Кто знает, вдруг кто-то из этих извращенцев решит позвонить по записанным номерам? Захотят сделать так, чтобы все узнали, что именно делает ночью Натаниэль.              При одной такой мысли в горле застрял ком.              — Нат, — Эндрю дождался, пока юноша на него посмотрит. — Запиши.              Веснински достал телефон и повертел его в руках. Как же ему, блядь, не нравилась эта идея. Как же его напрягало, что когда-нибудь он очень пожалеет об этом.              Эндрю молчал. Он не давил на Веснински, но и не игнорировал, дожидаясь решения. Когда Натаниэль перевёл взгляд от телефона к браслету, то немного успокоился. Что ж. До многих вещей Миньярд и так догадался. Многое понимал, хоть и молчал об этом.              Если же когда-то произойдёт то, что Натаниэль так боялся… Если все узнают… Ему не привыкать, что его называли шлюхой и подстилкой. Не привыкать к взглядам, в которых было лишь отвращение. Не привыкать быть изгоем.              Он протянул телефон, ощущая только какую-то замкнутость. Ловушку. Он лишь больше перекрывал себе дорогу. Лишь крепче закрывал клетку, в которой находился.              Эндрю взял телефон, но не стал записывать cвой номер. Он положил телефон посередине стола между ними.              — Если ты этого не хочешь, то не надо, — Эндрю показал на телефон. — Я и так буду выполнять нашу сделку.              — Запиши.              Миньярд долго изучал взглядом Натаниэля, отчего тому хотелось закрыться, лишь бы не чувствовать настолько пронзительно взгляд. В какой-то степени казалось, будто Эндрю видел абсолютно всё. Все его шрамы. Все его терзания. Все чувства. Будто он даже мог услышать все мысли.              — Запиши уже, — не выдержал Натаниэль.              — Что у тебя опять произошло?              — Ничего.              — Врёшь.              — Запиши уже номер! — Веснински подтолкнул телефон к Эндрю, но тот так и не двигался. — Мне что нужно сделать? Хочешь, чтобы я тебя просил? Чего добиваешься? — юноша поджал губы, стараясь сдержать рвущиеся наружу эмоции.              И почему он только злился? Почему так остро реагировал? Всё дело было в том, что уже скоро ему нужно быть около шоссе? Или же в том, что Эндрю понимал намного больше, чем следовало? Веснински ненавидел, когда то, что он скрывал, — всплывало. И сейчас гнев давал о себе знать.              Всю жизнь он бежал. Он бежал, ведь это было единственным, что он умел. Он бежал от отца. Бежал от эмоций и чувств. В ужасные дни, когда казалось, что его вот-вот что-то сломает, он бежал от реальности. Пытался убежать даже от жизни.              Не зная, что ещё делать, Натаниэль сделал, что умел лучше всего. Он резко схватил телефон и слишком быстро пошёл к выходу. Ещё не бег, но уже точно не прогулочный шаг.              — Стой, — Миньярд поднялся со стула и подошёл к Натаниэлю, который замер около двери. Молча протянув руку, голкипер взял телефон и записал свой номер. Было огромное желание позвонить самому себе, чтобы номер Веснински сохранился у него, но он подавил это. — Прекрати всё время убегать, сразу станет легче.              — Легче никогда не станет, — отрезал Веснински, забрав телефон, и пошёл к выходу.              Как вообще могло стать легче? Он вновь стоял у шоссе. Вновь сидел в проклятой машине. Вновь заходил в логово монстра. Настоящего монстра. Компашку Эндрю до глупости смешно было называть монстрами, когда так легко было увидеть разницу.              На руках не было ни браслета, ни рукавов. Их он спрятал недалеко от дороги у шоссе, чтобы никто не порвал и не отобрал. И без этих вещей он уже ощущал себя не так комфортно. Руки казались слишком голыми, а браслет… Без браслета было холоднее.              Натаниэль зашёл внутрь здания, стараясь заметить хоть что-то, что могло указать на предательство хозяина дома к семье Морияма. Хоть какая-то зацепка, которую можно было предложить дяде.              Достаточно молодой парень, который вёл его по дому, остановился около одной из дверей, он протянул Натаниэлю клизму.              — Не думай творить херню как у господина Шоллета. Я не собираюсь после тебя лезть в унитаз. Мусорное ведро стоит рядом, туда и бросишь, уяснил?              — Не понимаю о чём речь, — пожал плечами Натаниэль и с отвращением взял в руку клизму. Господин Шоллет. Шоллет. Нужно запомнить его имя.              — У нас есть разрешение тебя избить, если будешь доставлять проблемы. Так тебе ясно?              — Мне тоже это не запрещено, — процедил Натаниэль. — Попробуй. Рискни здоровьем.              Губы сами растянулась в улыбке. Он выиграет в любом случае. Даже если его изобьют — это победа, ведь так, возможно, он и вовсе будет всё время без сознания. И будет плевать, что с его телом будет происходить. Плевать, что будет делать очередной извращенец.              Парень перед ним отошёл на один шаг, тоже улыбнувшись.              — Не меня будут ебать и… Хотя сам узнаешь.              Натаниэль уже легко представил свой кулак и сломанный нос этого парня. Он даже сжал пальцы, когда его остановил голос.              — Ох уж этот Натаниэль. С характером и ненавистью.              Судя по тому, как сложил прислуга руки перед собой и наклонил голову, перед ними был тот самый извращенец. Веснински не двинулся с места, вцепившись в него взглядом. Этот голос он точно помнил.              — Такой саботаж устроил у Шолли. Ты бы знал, — мужчина подошёл к юноше и положил руку ему на плечо, — как он тебя проклинал, прерываясь на смех.              Что именно этот человек говорил в ту ночь у Дойкона? Какие фразы произносил? Веснински напрягся, пытаясь вспомнить. Мужчина лишь больше улыбнулся.              — Не доставляй проблем и слушайся, — мужчина повернулся к прислуге и обратился к нему. — У меня важный звонок, меня не беспокоить, пока не разрешу. Кофе через десять минут.              — Да, господин Коллинз.              Коллинз. Натаниэль присмотрелся к мужчине. Шоллет и Коллинз. Шоллет. Коллинз. Имена это или фамилии — не важно. Да хоть клички. Главное, что хоть какая-то была информация. Если будут имена, то дядя уже будет иметь хоть какую-то информацию. Добавить туда заместителя директора фармацевтической компании со взятками и это хоть что-то. Если бы только Натаниэль сам имел какую-то информацию… Может, он пропускает что-то важное, ведь просто не знает, на что обращать внимание. Глупо было надеяться, что дядя ему расскажет о чём-то. Если отец каким-то образом поймёт о планах Стюарта, а затем и вовсе узнает, что сам Натаниэль в этом замешан, то не останется ни единого шанса, что он не вытащит из Натаниэля всё информацию. И Натаниэль сомневался, что дядя каким-то волшебным способом спасёт его от отца.              Знать много — слишком опасно. Знать немного — недостаточно. Не знать вовсе — глупо.              Юноша не стал препираться, когда получил толчок в спину. Может, он сможет услышать что-то из разговора. Нужно лишь потерпеть унизительную процедуру. Он шлюха. Шлюха, которую не воспринимают всерьёз. И он будет продолжать этим пользоваться. Если сегодня придётся быть покладистым, чтобы услышать разговор этого Коллинза, то ладно. Он будет послушным. Пусть этот идиот расслабится. Пусть болтает.              Натаниэль закрылся в туалете и сделал, что ему сказали. Клизму он бросил в мусорку. Было противно от происходящего, но он усмехнулся от мысли того, что смог у Мистера Блядь-Правильности устроить неудобства. Лучше всего, если из-за этого произошёл потоп. Да, определённо. Натаниэль даже смог представить перекошенное лицо Мистера Блядь-Правильности, когда по полу полилась вода из туалета. Ещё прекрасней если после этого у него до сих пор воняло канализацией.              Веснински вышел из туалета и пошёл за прислугой. Он вслушивался в происходящее, стараясь услышать разговор Коллинза, но мешал непонятный гул. Они остановились у двери, которая заметно отличалась от других. У неё была даже ручка необычная.              — Снимай всё, кроме трусов и носков.              Юноша лишь с удивлением поднял бровь. Обычно ему говорили снимать всё. И ладно носки, но трусы?.. Сквозь гул Веснински расслышал голос Коллинза. Что ж… Если он хочет услышать разговор, то придётся выполнять все приказы сразу.              Натаниэль начал снимать одежду, прислушиваясь к голосу, но из-за гула совсем не получалось разобрать слова. От досады хотелось хорошенько ударить по двери, лишь бы мешающий звук прекратился.              Когда вся одежда лежала на полу, Натаниэль посмотрел на прислугу. Парень со скучающим видом ковырял заусенец, но потом улыбнулся. Он открыл дверь, которая отличалась от остальных, и гул резко прекратился.              По коже Веснински побежали мурашки, и он неосознанно отшатнулся, обняв себя руками. Это была дверь в холодильник. И разница в температуре между коридором и холодильником была такая большая, что создавался конденсат в виде тумана.              — Заходи.              Натаниэль перевёл взгляд на прислугу с недоверием. Он и в одежде бы замёрз, окажись там, а без неё так точно сразу околеет.              — Заходи. Уже. Внутрь, — процедил прислуга, а когда не получил никакой реакции, то схватил Натаниэля за руку.              Замах для удара от Веснински последовал сразу же, но, прежде чем он успел ударить парня, тот толкнул его внутрь холодильника и захлопнул дверь. Первую секунду Натаниэль даже не чувствовал холода. Комната погрузилась в полную темноту. Всего секунда, но этого хватило, что бы он весь покрылся потом. Когда спустя секунду свет загорелся, он почувствовал такое сильное облегчение, что даже голова закружилась. Холод же начал чувствоваться сразу после этого.              Натаниэль оглянулся, но в холодильнике было абсолютно пусто. Лишь под потолком висела камера. Юноша подошёл к двери и попытался её открыть. Дурацкая и глупая попытка. Он с самого начала знал, что она не откроется, но проверить стоило. Чтобы стало теплее, он прижал ноги плотнее друг к другу и обнял себя.              В чём вообще был смысл происходящего? Убивать его нельзя. Просто поиздеваться? Посмотреть, как ему будет холодно? Или Коллинз думал, что так он заставит просить его выпустить? Глупец. Натанаэль был заперт в Балтиморе в комнате без света на долгое время. И там было очень холодно. Конечно, не так сильно, как в этом холодильнике, но всё же. Натаниэль уже привык мёрзнуть. Ему всегда холодно. И никакой холод не заставит его просить и умолять. Слишком самонадеянный был этот извращенец.              Вспоминая ту комнатку, в которой он так долго спал будто псина на цепи и полу, Натаниэль почувствовал злость. Жаль, что сильнее этой злости была паника. Он стоял в этом холодильнике, но в мыслях были лишь бесконечные дни в Балтиморе. Дни, когда он умолял отца дать хоть что-то тёплое. Дни, когда от холода он не чувствовал собственного тела. Вспоминал, как отец, будто скотину, отправлял его мыться в ледяной воде. И ладно если мыться, хуже было, если потом отец решал его наказать и топил в этой воде.              Если сравнить Рико и отца, то Рико был самым настоящим идиотом. Ради своего комфорта Рико никогда не использовал ледяную воду, ведь это было неприятно и для него. Рука ведь мёрзнет. Отец же никогда не давал такой привилегии Натаниэлю. Он использовал только ледяную воду. Мог даже засыпать льда.              От этого холода жгло лёгкие. Жгло горло. Жгло даже кожу.              Натаниэль махнул головой, выбрасывая воспоминания. Только их сейчас не хватало. Нельзя о таком вспоминать. О чём угодно, лишь бы не об этом.              — Дырка и есть дырка, но навряд ли он подойдёт мне по вкусу.              Натаниэль замер. Вот что говорил в тот день Коллинз. Были и ещё какие-то слова, но эти он точно произносил.              Первыми начали мёрзнуть пальцы на руках и ногах, затем нос.              Натаниэль знал, что нельзя быть активным. Это тратит энергию, а чем меньше энергии, тем холоднее. Он покачивался из стороны в сторону постоянно меняя ногу, на которой стоял, и поджимал пальцы, чтобы хоть как-то их согреть. Руки он сложил у рта и носа, дыша на них. Стараясь отвлечься, он считал непонятные выпуклые овалы на железном полу. Затем проигрывал в голове вчерашнюю тренировку. После вспоминал матч, про который говорил Кевин в раздевалке.              Он не думал о времени, это сделает только хуже. Он знал это, как никто. Месяцы взаперти научили его, что лучше не знать о времени вообще, если о нём невозможно знать точно. Если не знать, то начнётся паника, но даже если и знать, то она будет.              Его трясло. Трясло так сильно, что было тяжело держать руки ровно у рта и носа. Перешагивать с ноги на ногу было так же тяжелее. Было глупо убирать ладони от носа, но тело всё каменело, поэтому он стал растирать кожу. Сначала плечи, затем предплечья. После этого спину и бедра.              Зубы стучали так сильно, что стук был слышен даже при гуле холодильника.              Спустя ещё недолгое время Веснински присел на корточки. Он не прислонялся спиной или боком к стене холодильника, ведь так наверняка было бы холоднее. От холода и постоянной трясучки всего тела было даже тяжелее дышать. Бросив взгляд на камеру, Веснински поджал губы, тут же посмотрев на дверь. Чего добивался Коллинз? Может, просто припугнуть хотел?              Юноша, сжавшись в калачик, зажал нос между колен. Он смотрел себе под ноги. Это всего лишь был холод. Он много раз находился в холоде. Он постоянно мёрз. Никакой холод его не сломит. И пусть Коллинз смотрит за ним через камеру. Пусть наслаждается своим тёплым, блядь, кофе. Натаниэль не доставит ему удовольствия. Не будет просить его отсюда вытащить. А ведь Коллинзу придётся это сделать, ведь это одно из условий — не убивать.              Натаниэль сжал руки на своих бёдрах. Не ощущая ни рук, ни бёдер, ни той силы, с которой он сжал. Бессмысленно. Всё это бессмысленно.              Поддавшись порыву, Веснински подскочил к двери и вновь попытался её открыть. Он дёрнул её несколько раз, прежде чем громко заговорить, чтобы даже сквозь гул его услышали.              — Да пошёл ты! Ты мне ничего не сделаешь! Ты не можешь меня убить или покалечить, поэтому тебе придётся вытащить меня отсюда! И я, блядь, даже просить тебя не буду, не надейся!              Он ударил по двери ладонью, затем отошёл от двери. Дыхание стало заметно быстрее. Он разозлился так, что на долю секунды стало теплее, вот только сразу после этого холод окутал его намного сильнее. Зря. Зря он это сделал. Он потратил энергию. Не зная, куда себя деть, он сел калачиком, всё же прислонившись спиной к стене.              Холодно. Очень холодно. Но так у него хотя бы тратилось меньше сил.              — А если это отец придумал?.. — прошептал Натаниэль, опираясь лбом в колени. Он закрыл голову руками, чтобы нагреть хоть чуть-чуть пространства.              Если это идея отца, он мог наблюдать за происходящим. А, может, это наказание от Дойкона? За ту клизму у Ш… У этого… Веснински лишь сильнее сжался. Во рту резко пересохло. Почему он так громко и тяжело дышал? Почему забыл имя Мистера Блядь-Правильности? Натаниэль закрыл глаза, пытаясь сосредоточится. Коллинз и… Коллинз и Ш… Ш… Шоллет. Точно. Шоллет.              Натаниэль медленно втянул в себя воздух. Он дышал слишком громко. Громко, ведь зубы больше не стучали друг об друга. Он даже не дрожал, хоть и было безумно холодно.              В голове с каждой минутой было всё меньше мыслей. Думать просто не получалось. Была лишь усталость, которая накрыла с такой силой, что, стоило только закрыть глаза, как его нога подкосилась. Он неуклюже сполз на ледяной пол. Тяжесть была во всём теле. Было понимание, что нельзя лежать, но и что-то предпринять оставалось невозможным.              — Я ведь… — Натаниэль заговорил, но это было очень тихо. Нужно привлечь к себе внимание Коллинза или его прислугу. Он слишком замёрз. Так сильно, что перед глазами всё плыло.              Собравшись с силами, Веснински вновь заговорил. На этот раз громче.              — Я ведь скоро тут насмерть замёрзну. Это… Нельзя... Дойкон говорил, что нельзя…              Глаза слипались. Стараясь вывести себя из этого состояния, Веснински попытался подняться, чтобы хотя бы сесть. Это была тщетная попытка. Ещё несколько таких безрезультатных попыток и он лишился всех оставшихся сил. Он заставлял себя держать глаза открытыми. Старался даже что-то сказать, но от холода всё отказывалось работать.              Было лишь одно спасение — стоило только закрыть глаза, как становилось легче. Но ведь легче быть не могло. Это определённо был обман. Ловушка. Поэтому каждый раз Натаниэль себя заставлял открывать глаза. Он так и лежал на полу, ведь уже не мог подняться. Едва ли оставаясь в сознании, юноша взялся рукой за запястье, где в последнее время висел браслет, подаренный Эндрю.              Тепло. Нужно просто вспомнить, как стало тепло в то мгновение, когда Эндрю подарил этот браслетик. Но вспомнить не получалось.              Натаниэль даже не понял, как его накрыло темнотой. Стало почему-то жарко. Он через силу открыл глаза. Всё ещё в холодильнике. Но было жарко.              На этот раз темнота наступила резко.              

___________

       Открыв глаза, он увидел свет. Всё проплывало мимо. Кажется, его кто-то вёл по коридорам. Всё ещё было холодно. Второй раз он открыл глаза и увидел подушку. Вроде, был голос. И тепло. Он точно чувствовал что-то тяжёлое на себе. Тяжёлое и теплое…              Чужое тело. Голое тело. Тело, от которого было отвратно и противно. И хуже всего было, что хотелось прижаться, лишь бы стало теплее.              Натаниэль пришёл в себя настолько разбитым, что едва ли смог понять происходящее даже спустя десять минут. Когда мысли всё же стали соединятся во что-то единое, он выдохнул от того, что просто лежал. Лежал один.              Странно было то, что он лежал в какой-то маске, через неё поступал очень влажный, но тёплый воздух. Стоило слегка двинуться, как боль снизу дала понять, что Коллинз получил, что хотел.              Неприятной была пульсация в сгибах локтей, но стоило только перевести туда взгляд, как Веснински увидел катетеры в каждой руке. К ним тянулись две капельницы.              Это было плохо. Сейчас его могли накачать чем угодно через них. Ещё и маска на лице. Когда юноша решил пристать, его остановил голос Коллинза.              — А ты быстро пришёл в себя. Лежи спокойно.              — Что это? — Натаниэль не стал сопротивляться, у него совсем не было сил.              — Капельницы с тёплым физраствором и каким-то витаминами. Ну и кислородная маска с тёплым воздухом, — Коллинз поднялся с кресла и подошёл к Веснински. — Ты так угрожал мне, что я не имею права тебе вредить сильно.              Веснински вцепился взглядом в мужчину. Он не помнил этого. Не помнил вообще ничего. Зато сейчас осознание того, что вообще происходило, накрыло его с головой. От понимания, что Коллинз сознательно засунул его в холодильник, лишь бы трахаться с человеком, который холодный как труп, стало до жути тошно.              — Омерзительно.              — Дошло, значит. Молодец, догадливый.              Натаниэль отвернул голову. А только ли охлаждённых людей насиловал Коллинз? Или же и настоящие трупы тоже?              — Ну ладно тебе, не надо так. Не отворачивайся и смотри на меня. Знаешь, в чем отличие секса с мёртвым и живым человеком? С живым можно поболтать. А я очень люблю болтать после секса. А после трупов совсем скучно. Даже если и говоришь с ними, то ответа не получишь.              — Это омерзительно.              — Согласен. И не так гигиенично, поэтому я редко практикую. Всё же трупная палочка и прочее. Хотя, бывало, что Дойкон давал мне шлюх и говорил, что я могу их не возвращать. Тогда они просто лежали в холодильнике на пару часиков дольше тебя. И готово.              Натаниэль поджал губы. Значит, в том холодильнике умирали люди. Они тоже просто засыпали? Проваливались в темноту и всё?              — Не замолкай. Я хочу болтать. О чём ты задумался?              Натаниэль посмотрел на Коллинза со всем отвращением.              — Думаю, кто более гнилой — ты или трупы, которые ты трахал.              Коллинз замер. Сначала у него было непонимание. Затем удивление. И спустя пару секунд он и вовсе засмеялся, придерживаясь за живот.              — Когда как, Натаниэль.