Глаза, способные вернуть в кошмар

Наверное, это самое унизительное.               То — что будет позже — отвратительно, омерзительно и противно.               Но именно это унизительно.               — Я сам, — Натаниэль вырвал из руки мужчины вещь и закрылся в туалете.               Запихать бы это в глотку Дойкона. Послать бы нахуй всех и сбежать. Вот только отсюда нельзя сбегать. Ему вообще нельзя сбегать. Нельзя ничего делать. Дойкон запретил сопротивляться слишком сильно. Запретил обзывать и посылать всех. Сказал «быть послушным».               Натаниэль закрыл глаза. Он представил прозрачный куб. Представил, что он находится внутри него. Защищён со всех сторон. Закрыт от всего происходящего. Представить, что это не его тело. Просто отделиться. Подавить в себе любое проявление чувств. Их ведь и не должно быть, если ввести себя в состояние, когда тело будто не его. Не с ним всё это происходит.               Веснинкски медленно вдохнул и выдохнул. Он сделал то, что ему сказали, и уже собирался выйти, но замер. Сука, он был спокоен. Даже, блядь, смог оградиться, но… Как же его злило происходящее. Парень швырнул клизму в унитаз и нажал ещё один раз на кнопку слива. Он вышел, толкнув дверь ногой.               Успокоиться? Принять? Оградиться? Ему, блядь, нельзя этого делать. Он закопает отца. Закопает Дойкона. Станцует на их сучьих могилах. И плевать, если будет плохо сейчас и в следующие ночи. Он будет искать любые зацепки, чтобы навредить отцу и Дойкону. Они сдохнут, зная, что это он их убил. Они сдохнут, а он будет жить.               — Помыться хоть додумался?               Натаниэль посмотрел на мужчину, который был прислугой в этом доме. Может, стоило не кидать клизму в унитаз, а впихнуть её в рот этому идиоту? Нужно было хорошо себя вести, да, конечно. Вот только это касалось дружков Дойкона, а не прислуги этих уродов.               — Додумался, — писклявым голосом произнёс Натаниэль, передразнивая мужчину.               — Веди себя нормально. Ты лишь продажная…               — Нахуй пошёл. Так нормально?               Натаниэль улыбнулся. Что ж. Это было очень приятно.               — Ты…               — Нахуй. Мне ещё раз повторить? — Веснински лишь больше улыбнулся.               Прислуга не имела права его трогать, они оба это знали. Он был лакомым кусочком для его босса. Особым десертом. И никто из подчинённых не мог что-то с ним сделать. Какой бы продажной шлюхой или псиной он не был — что-либо делать с ним могли только дружки Дойкона.               Хотя, тут ему повезло. Ичиро запретил его калечить. Дойкон явно был от этого не в восторге, но ничего не мог сделать. Натаниэль должен был оставаться в хоть каком-то состоянии, чтобы тренироваться. Хотя, зная растяжимость этой грани, можно было понимать, что его могли доводить до такого же состояния, какое было в Гнезде.               Натаниэль шёл за мужчиной мимо гостиных, залов и комнат. Этот дом принадлежал кому-то из тех, кто купил ночь с Натаниэлем. Кому-то очень богатому. Дом отца в Балтиморе совсем не был маленьким, но даже не мог сравниться с этим. Веснински с презрением огляделся. Навряд ли тут что-то могло указать на то, что владелец дома шёл против Ичиро, но, может, что-то бросится в глаза.               Натаниэля завели в одну из комнат. Он замер в дверях, осматривая комнату. Ничего примечательного.               — Раздевайся.               Веснински прошёл внутрь и остановился в двух метрах от кровати, заметив ремни на каждом из её углов. Что ж, не наручники, уже хорошо. Не хотелось в очередной раз раздирать запястья до крови. Слишком много придётся скрывать, да и заживает очень долго. К тому же, это было очень неприятно и больно.               — Быстрее, — процедил мужчина.               — А то, что? — Натаниэль сложил руки на груди. Он с вызовом взглянул на мужчину. — У твоего босса не встанет после часа ночи?               — У меня с этим проблем нет.               Натаниэль резко повернулся к двери, в которой стоял мужчина лет сорока. Голос был знакомым. Он слышал его у Дойкона. Юноша поджал кулаки. Будет плохо, если этот человек пожалуется Дойкону о его словах.               — А вот у тебя с этим проблемы. Дойкон даже дал всем шприц с каким-то веществом, которое поможет тебе, — мужчина, улыбнувшись, прошёл внутрь и обратился к прислуге, — ты свободен.               Веснински рассматривал мужчину. Он не мог вспомнить, что тот говорил в ту ночь в клубе. Ничем не примечательный голос. Ничем не примечательная внешность. Так и не скажешь со стороны, что это очередной извращенец с манией контроля и ебанутыми фетишами. У Дойкона других не бывает. Дойкон сам говорил это.               — Раздевайся.               Натаниэль ещё пару мгновений смотрел в глаза мужчине, не скрывая своего отвращения и ненависти к нему. Он ведь выполнял то, что сказал ему Дойкон. Не посылал. Не сопротивлялся. А про взгляд ничего не было сказано. Пусть этот скот видит, настолько он противен. Пусть чувствует свою ущербность.               Веснински разделся. Поворачиваться спиной к мужчине — чтобы положить вещи на стул — у него не было желания, поэтому он бросил одежду на кровать. Мужчина лишь улыбнулся, он подошёл к кровати и сам положил вещи на стул, «случайно» задев рукой бедро юноши.               Натаниэль никак не отреагировал. А ведь он мог «случайно» ударить этого человека коленом в пах. Было бы весело. А потом так же «случайно» локтем в кадык. И, о боже, какой он неуклюжий, «случайно» кулаком в эту улыбчивую тупую рожу, а, главное, так же «случайно» проломить ему стулом череп.               Мужчина встал напротив юноши настолько близко, что было противно. Он его не касался, но от этого легче не становилось. Натаниэль смотрел ровно перед собой, хоть это и означало смотреть в грудь мужчины. Он не опускал взгляда, чтобы человек перед ним не увидел ни намёка на подчинение, страх или стыд. Натаниэль, к сожалению, слишком хорошо знал таких людей. Им нужны эмоции. Они — вампиры. Им нужно видеть, как ломается человек. Они впитывают в себя любое проявление чувств, а затем давят и давят, ломают и выкручивают.               Если для обычных извращенцев, с которыми Веснински имел дело несколько раз, — тех извращенцев, которым под пятьдесят лет, а они возбуждаются от молодых юношей, хотя у самих дети и жены — достижение и услада является то, что партнёр кончил, то у этих извращенцев всё иначе.               Им нужно видеть слёзы. Нужно слышать просьбы, переходящие в мольбу. Им нужны крики и хрипы. Для них усладой будет то, что они сломали человека. Сломали как морально, так и физически. Вскрыли душу. Подчинили. Такие люди считают жизнь человека лишь игрушкой. Они играют, могут даже пожалеть, но лишь для того, чтобы потом вновь поиграться. Как дети по случайности ломают свои игрушки, так и они ломают. Ломают иногда даже не специально. В порыве. Будь то злости, страсти или удовлетворения.               Отец был из таких людей. Он не насиловал, нет, он считал это слишком мерзким. Он вообще ненавидел любое проявление гомосексуализма, ненавидел даже своих партнёров, которые любили это. Но так же сильно, как он их ненавидел, он тщательно скрывал. Всё ради денег и власти. Зато он был тем, кто считал жизнь игрушкой. И как же часто он ломал Натаниэля. Как же часто едва ли не убивал в порыве ярости. Как же часто едва ли не убивал в процессе «воспитания». Он любил это, ведь это было проявление его власти.               И хоть отец не мог терпеть Дойкона и всё, что тот делает — он позволял ему развлекаться с Натаниэлем. Он позволял Ичиро продавать Натаниэля как псину. Изначально именно отец предложил это. Когда нужно было вернуть Натаниэля в Гнездо — именно отец сказал Ичиро о том, как можно иметь ещё больше денег с Натаниэля. Дело было даже не в процентах, которые он получал от этого. Не в сделках, когда, получая что-то, он не платил, а лишь давал людям поразвлекаться с Натаниэлем. Дело было в том, как это отображалось на самом Натаниэле.               Натаниэль до сих пор помнил радостное выражение лица отца, когда Дойкон пихнул его под ноги Натану. Такое же лицо у отца было и тогда, когда он нашёл его с матерью в отеле.               Тогда казалось, что хуже быть не может. Что боль, разрывающая изнутри, никогда не уйдёт. Что это точно его доломает. Когда Дойкон взял его в ту ночь, когда изнасиловал. Когда делал это, напоминая про мать. Та ночь была кошмаром. Кошмаром, который повторился ещё раз. Затем два. Три. Десятки раз. Наверное, уже перевалило за сотню. И вот, сто первый? Двести тринадцатый? Какой раз он находится перед человеком, который будет его насиловать?               Натаниэль моргнул от щелчка перед глазами.               — Не витай в облаках. Я хочу, чтобы ты был только здесь и сейчас. Со мной, — мужчина указал на себя. — А сейчас ложись на кровать на живот и раздвинь свои ножки.               Веснински не стал противиться. Его даже не избивали, но, конечно, вежливым словам он ни за что не поверит. За каждым таким вежливым словом скрывается безнравственная мысль. Жизнь научила этому.               — Какой шикарный вид, — раздался голос сзади, отчего Натаниэль сглотнул, стараясь не обращать на эти слова внимания.               Юноша лежал на животе, немного раздвинув ноги в стороны. Руки он положил под голову, чтобы мужчина не видел, как они белеют из-за того, что были сжаты в кулаки с огромной силой. Просто расслабиться. Если расслабиться, то будет меньше боли. Если не сопротивляться, то, возможно, этот человек решит его даже растянуть. Да, противно. Зато не так больно. Всего лишь расслабиться.               Натаниэль разжал кулаки и медленно выдохнул. Всего ночь. Одна ебучая ночь. Уже утром он будет в Башне. Утром у них тренировка. Затем днём, а после и вечером. Вечером будет дольше, чем обычно. И…               Юноша вздрогнул, когда мужчина погладил его по копчику, спускаясь ниже. Нужно думать о тренировке.               — Ты такой гладкий. Будто мелкая школьница. Ни одного волоска ни у паха, ни сзади. Бреешься?               Веснински сжал зубы, сдерживая такие напрашивающиеся слова мата. Не посылать его нахуй. Не посылать. Думать о тренировке. Нужно следить за собой и ударом для отбора мяча. Мэтт, конечно, ничего не жалуется и ничего не говорит, но нужно стараться.               — Натаниэль, не игнорируй меня.               — Нет, — процедил юноша, ненавидя этого мужчину ещё больше.               — Что «нет»?               — Не бреюсь…               Натаниэль втянул в себя воздух сквозь зубы. Дышать. Медленно дышать. Не посылать его нахуй.               — Так ты такой гладкий сам по себе. Как мило.               Не посылать, блядь, нахуй. Думать о тренировках. Лисы сыграли внесоревновательный матч с Воронами, а когда будет следующий, но уже по чемпионату? Как они вообще отыграли игры? Хотя, у Воронов ещё не было игр в зачёт чемпионата из-за смены региона. Наверное, все игры перенесли на месяц из-за этого. Значит, игр у Лисов так же ещё не было?               Натаниэль повернул голову и посмотрел на свою ногу. На ней мужчина закрепил ремень, от которого за кровать тянулась цепь. Судя по толщине цепь была очень крепкая. Потом была закреплена вторая нога, но прежде мужчина развёл ноги юноши ещё шире. Пока мужчина застёгивал ремни на руках, Веснински слегка двинул ногами, но цепь была натянута так сильно, что почти не получилось их сдвинуть с места.               Все конечности были зафиксированы, отчего Натаниэль неосознанно занервничал. Это была лёгкая паника, которая всегда его преследовала, но накатывала не сразу, а лишь тогда, когда он оказывался в полностью обездвиженном положении. Мужчина отошёл в другой конец комнаты, чем и воспользовался Натаниэль, постаравшись хоть немного подвигать руками и ногами. Совсем немного, но запас был. До малости смешной.               — Вот ты и перестал витать в облаках, — мужчина засмеялся и сел на кровать, поглаживая Натаниэля по спине. — Открой ротик.               Веснински открыл рот почти сразу. Он уже обездвижен, да и любое сопротивление сейчас может сделать только хуже. А что за человек перед ним, он ещё не понял. Он так же не мог понять, чего ожидать. За каждой такой улыбкой обычно скрывался монстр, ещё страшнее чем за угрюмым и недовольным лицом. Неприятный вкус во рту из-за ткани был в какой-то степени привычным. В любом случае лучше кляп из ткани, чем другие, из-за которых приходилось открывать рот слишком сильно. Да и если его будут бить по лицу, то это окажется не так больно, уже проверено. Из-за того, что мужчина завязал кляп, его не удастся выплюнуть, но хотя бы тряпка не была затянута с огромной силой, так что даже не давила.               Натаниэль напрягся, когда услышал непонятный щелчок. Он не повернул голову, чтобы не показать своё напряжение и страх. Этот звук не был похож ни на один щелчок, который он слышал, а это было плохо. Очень плохо. Всё что неизвестно — намного хуже. Особенно хуже от друзей Дойкона.               Мужчина вновь сел на кровать, он молчал и даже не трогал Натаниэля. Веснински старался дышать медленно и намного тише, чтобы понять, что его ожидает. Что ж, этот мужчина сидел, значит, бить будет неудобно. Кулаками или ладонью уж точно. Плётка тоже не подходила, в таком положении, когда он сидит у самого бока, это так же неудобно.               Натаниэль видел мужчину боковым зрением, хоть и плохо. Тот просто сидел и… Смотрел?.. Двигать головой юноша не стал, это опять же выдаст его нервозность. Может, мужчина сейчас встанет и начнёт, а пока просто решил полюбоваться? Да, определённо поднимется и начнёт бить Натаниэля. Иначе, зачем приковывать?               — Знаешь, что выдаёт тебя?               Веснински неосознанно сжал кулаки, он двинул немного головой и посмотрел на мужчину.               — Ты ни разу не моргнул, стараясь поймать взглядом всё. Боишься, хоть и пытаешься сделать вид, что тебе всё равно.               — Пофол нафуй.               — А этих слов я не потерплю. Ещё хоть одно такое слово и я накажу тебя. Я думал, что Дойкон скажет тебе о том, что я не люблю, когда кто-то ругается матом.               Натаниэль ещё мгновение смотрел на мужчину, чувствуя, что закипает, а затем перевёл взгляд на стену. Мистер Блядь-Правильность тихо посмеялся, вновь поглаживая его по спине. Веснински ненавидел это. Ненавидел происходящее. Раньше он мог срываться на всех этих сук. Он обзывал их, посылал. Он мог даже пнуть или попробовать ударить, ведь от этого зависела только его жизнь, а, точнее, только его здоровье. А что сейчас? Сейчас он ебучая послушная псина, ведь кто знает, что сделает Дойкон с Лисами, если Натаниэль ударит кого-то из его дружков. Да, и раньше были те, кого приходилось слушаться. Отец, если нужно было быть послушным, сразу говорил, что иначе накажет Натаниэля. Но сейчас ему придётся постоянно быть послушным.               Если раньше это была лишь черта, после которой он, например, мог быть избит до полусмерти, то сейчас эта была черта, за которой стояли Лисы. Если бы только он не привязался…               Веснински сжал зубы. Нет, нельзя. Нельзя думать так. Сейчас его ломает, пока он обездвижен и так беспомощен. И чем дальше, тем больше его будет ломать. Будет больше мыслей о том, что надо было наплевать на всё и сбежать. Он знал, что таких мыслей будет очень и очень много, ведь такое уже было. В Гнезде. Сколько раз он провоцировал Рико, сколько раз выбешивал Грейсона, а после каждый чёртов раз он думал, что не нужно было привязываться к Моро. Каждый раз были мысли, что нужно было дать Рико, или Грейсону, или ещё кому-то издеваться над Жаном, ведь тогда бы сам Нат не был под ударами, а то и хуже. Но каждый, блядь, раз Натаниэль одёргивал себя, не жалея, что поступил так. Зато Жану почти не доставалось. Грейсон прикоснулся к нему только раз за всё время, что Натаниэль был в Воронах. Один раз, ведь два дня Веснински был без сознания после передозировки и избиения.               Натаниэль продолжал смотреть в стену, заталкивая мысли как можно дальше. Мысли о Жане сейчас точно не сделают лучше. Он вытащит Моро из Гнезда. Он точно его вытащит, но сначала нужно справиться с тем, что происходит здесь и сейчас.               — Если будет совсем больно, то можешь сказать. Я дам тебе минуту-две, чтобы выдохнуть.               Натаниэль замер, ведь мужчина не двигался и не вставал. Что он собирался сделать? От чего должно быть больно? Лезвие? Только это пришло на ум, ведь остальное было просто неудобно применять.               Натаниэль почувствовал на спине что-то достаточно маленькое и холодное. Это не было лезвие. Какой-то раздвоенный предмет. Он забегал глазами по стене, двери, затем кровати. Ему не нравилось это. Не нравилось, что он вообще не мог понять, что сейчас прислонено к коже у лопатки.               Раздался щелчок. Натаниэль не мог дышать. Тело парализовало, но оно само по себе задёргалось в судорогах. Казалось, что боль охватила всё его тело. Секунда? Две? Минута? Воздух попал в лёгкие, и Натаниэль смог вернуть контроль сознанию. Боли уже не было, но мышцы продолжали оставаться в напряжении.               — Ещё пару секунд после удара ты не сможешь двигаться, но чем раньше заставишь себя расслабиться, тем раньше напряжение спадёт.               Натаниэль лишь что-то прохрипел, сдержав мат при себе. Тело начало отпускать, хоть и казалось, что каждая мышца пульсирует.               — Главное дыши и не напрягай слишком сильно живот, когда будет не хватать воздуха, иначе тебя начнёт тошнить. Ты давно ел? — Мужчина чуть наклонился, чтобы видеть лицо Натаниэля, который тут же повернул голову в другую сторону. — Что ж ты всё никак не успокоишься. Просто перестань сопротивляться, тебе же будет проще.               Второй удар током был намного слабее. Лишь чтобы предупредить. Ничтожная попытка воспитания. Натаниэль улыбнулся, хоть тряпка во рту и мешала. Он улыбнулся, зная, что эту улыбку уж точно видел Мистер Блядь-Правильность. Не сопротивляться? Пошёл нахуй. Если уж и быть псиной, то с бешенством. Натаниэль может молчать, может не ругаться матом, может даже отвечать на вопросы, но он, блядь, никогда не будет сдаваться полностью перед всеми этими извращенцами.               — Поверни ко мне голову. Я хочу видеть твоё лицо.               Веснински никак не отреагировал. Да и как реагировать на пустой звук?               Третий удар был таким же слабым, как и второй, но на этот раз не в спину, а в руку. Юноша неконтролируемо дёрнулся. В плече что-то болезненно щёлкнуло, но тут же прошло. Натаниэль, хоть больше и не улыбался, но не повернул голову обратно.               — Ладно, раз не хочешь идти на контакт, не иди. Тебе же хуже, — мужчина хмыкнул и протянул руку, чтобы юноша увидел, что у него в руках электрошокер. — Интересная модель, я ещё ни разу не игрался с ней, так что ты будешь первым, кто попробует её. На самом деле, электрошокер — забавная вещь, по сути, он никак не вредит здоровью. Вообще. Боль, да, но не более. Последствий нет. Эта моделька чуть интереснее других, ведь намного, намного мощнее, поэтому признан негуманным и запрещён к продаже и использованию. Но мой друг подарил его, даже усовершенствовав, зная, что я люблю такие вещички. Он сделал его ещё более мощным.               Натаниэль фыркнул, из-за кляпа получилось не так хорошо, но ему было плевать, главное, что смысл этого дошёл до Мистера Блядь-Правильности.               — Считаешь, что это ненормально, так? — мужчина улыбнулся, — я слышал много слов от разных парней, которые посещали меня, позволяя не скучать тёмными ночами. Кто-то приходил сам, радуясь моей щедрости, а кто-то… — мужчина медленно и совсем легко провёл от шеи до копчика, останавливаясь рукой на ягодицах Веснински, — кто-то хотел либо умереть, либо убить меня за каждую секунду нашего совместного времяпрепровождения. Ты не первый. Ты и не последний. Ты лишь мгновение, которое развлекает меня, поэтому думаешь, что меня волнует твоё мнение? Ты можешь хоть проклинать меня, но итог один — если я захочу, ты снова окажешься в моей кровати. А уже насколько тебе будет больно — зависит от тебя и твоего поведения. Гордость тебе не поможет. Будь лапочкой и милашкой, сразу станет полегче.               Натаниэль медленно повернул голову, он посмотрел на довольное лицо Мистера Блядь-Правильности. Тот, правда, подумал, что после этих слов Веснински будет его слушаться? Идиот. Идиот, который даже не подозревал, что в этой жизни сломаться может юноша только от трёх людей. Первый человек — мама, вот только она уже была мертва. И мертва от его же собственных рук. Вторым человеком являлся Дойкон, но и ему придётся очень постараться. Третий — отец. Все остальные меркли на фоне этих людей.               — Нафуй пофол.               Стоило ожидать, что после этого удар током будет очень мощный. Перед глазами бегали искры. Хуже всего было от того, как мышцы не отпускало от судороги. Юноша смог сфокусировать взгляд на своей руке, но всё никак не мог остановить дёрганье конечностей.               После была лишь череда боли. Раз за разом мужчина прислонял электрошокер к телу и нажимал на кнопку. Каждый раз перед ударом тока был щелчок. Вначале у Натаниэля получалось сдерживать крик, но чем дольше был удар тока, чем меньше времени не передышку, тем меньше он справлялся. По телу появилась испарина. Было жарко. Слишком жарко.               В очередной удар, когда юноша не отошёл от предыдущего, мужчина стал удерживать электрошокер намного дольше. Всё тело было напряжено так сильно, что, казалось, оно было лишь сплошным комом из боли. Перед глазами на долю секунды потемнело, но это тут же прошло.               — Дыши и расслабься. Я же говорил, что чем меньше напрягаешься, тем быстрее будет отпускать, — чуть ли не промурлыкал над ухом мужчина.               Натаниэль хотел бы послать его, но всё никак не мог отдышаться. Вроде, всё тело отпустило, но правая рука продолжала трястись, будто его до сих пор било током. Веснински закрыл глаза, стараясь расслабить её, вот только это всё никак не получалось сделать. Мышцы тянуло и скручивало до такой степени, что хотелось сжаться в комок.               — Дать тебе минутку? — Мистер Блядь-Правильность приставил электрошокер к шее, — это будет намного больнее.               Натаниэль отдёрнулся, это не особо помогло, ведь он не мог сдвинуться с места из-за ремней. Он сжал кулаки и тут же зашипел из-за боли в руке, которую до сих пор никак не отпускало. Ему определённо нужно было хоть немного времени. Совсем немного, лишь бы прекратилась судорога в руке.               — Слишком долго думаешь, — произнёс мужчина, прежде чем юноша успел кивнуть или ответить.               Хуже всего оказалось то, что Мистер Блядь-Правильность не врал. Это было больно. Это было намного больнее. Настолько больно, что Натаниэль закричал, срывая голос. Кричал, а затем судорожно пытался сделать хоть один глоток воздуха. Он зашёлся в рваном кашле, продолжая попытки втянуть в себя воздух. Кляп мешал кашлять. Мешал дышать. Веснински дёрнулся вновь, на этот раз из-за того, что его чуть ли не начало тошнить. Если он заблюёт с кляпом во рту, пока не хватает воздуха, это уж точно не сделает лучше.               Удары током продолжались. Они не становились слабее, только сильнее. И к ним нельзя было привыкнуть. Мужчина мог бить по несколько раз в одну конечность, пока не начинало казаться, что мышцы не выдержат и порвутся, а затем бил в другие конечности, спину или, ещё хуже, в шею.               Натаниэль не понял, в какой момент выпал из реальности. Он открыл глаза. Всё остальное тело его не слушалось. Голос мужчины был где-то рядом, но одновременно с этим и далеко. Лишь через слово получалось понять их смысл.               — Они… Компания готова…               Веснински сосредоточился на голосе, он не двигался, чтобы не показать, что пришёл в себя. Мистер Блядь-Правильность, судя по всему, разговаривал с кем-то по телефону.               — Просто предложи ему денег и всё. Фарм компания не пойдёт на это, но если отвалить на карман отдельно заму, то, думаю, он захочет пересмотреть многие вещи.               По ноге прошлась очередная судорога, и Веснински не смог сдержать болезненный стон. Блядство.               — Я перезвоню.               Натаниэль мысленно выругался и закрыл глаза, притворяясь, что только начал приходить в себя. Хоть для чего-то жизнь в Гнезде пригодилась, так что, когда мужчина стал несильно бить его по щеке, он медленно открыл глаза и расфокусировал взгляд, делая вид, что ещё не пришёл в сознание полностью. Этот идиот ему поверил. Идиот, считающий себя умным. И это сведёт его в могилу, на которую после Натаниэль встанет ногами и плюнет.               — Давай-давай, концентрируйся на мне и моём голосе.               Натаниэль отвёл взгляд.               — Раз вредничаешь, значит, уже пришёл в себя. Всё равно тебя похвалю, ведь ты так долго держался в сознании. Дойкон был прав, ты достаточно интересный экземплярчик. Скажи, а Натан использовал на тебе электрошокер? Или кто-то другой? — Мужчина подождал пару секунд, а затем вытянул электрошокер перед лицом Натаниэля и показательно поставил на самую высокую мощность. Затем спокойно, промычав какую-то мелодию, приставил электрошокер чуть выше кадыка юноши, заставляя того инстинктивно немного задрать голову. — Будешь отвечать?               Натаниэль кивнул. Получать мощный удар в шею — так ещё туда, куда ни разу не получал — он не хотел.               — Хорошо, умница. Повторю вопрос. На тебе ещё кто-то использовал электрошокер? — Получив в ответ отрицательное покачивание головы, мужчина улыбнулся. — Смотри, можешь же, когда хочешь.               Натаниэль продолжал смотреть в одну точку перед собой. Главное не сорваться. В какую бы сторону его не бросило — срываться нельзя. Нельзя сейчас терять контроль и срываться, посылая эту мразь нахуй. Нельзя уходить в себя, ведь такой роскоши Натаниэль лишил себя, когда всё же решил помогать дяде. И уж тем более нельзя поддаваться отчаянию и истерике.               Последнее было легко избежать. Сложнее всего сдержать именно злость и отвращение.               Хуже стало, когда Мистер Блядь-Правильность положил электрошокер недалеко от лица Веснински. Затем мужчина разделся и улёгся сверху, придавливая Натаниэля в матрас. Юношу начало воротить от прикосновения чужого тела. Воротить от стояка, упирающегося ему в бедро. Парень передёрнулся, когда холодная смазка коснулась кожи. Когда её оказалось слишком много и она потекла вниз по бедру, от этого заворотило так сильно, что к горлу подступил комок.               Мужчина вставил палец, чтобы смазать внутри, а затем потянулся к электрошокеру. Натаниэль весь напрягся и замер, пытаясь выкинуть из головы ужасные мысли того, что мог сделать этот извращенец. Не то, чтобы к счастью, но мужчина решил просто ударить его напоследок током. Не самая сильная мощность, было и хуже, но он удерживал электрошокер очень долго.               Тело давно уже не контролировалось, а мышцы совсем его не слушались. Уже как минуту или две не били током, а его тело всё продолжало биться в судорогах. Сил не осталось. Натаниэль просто не мог что-либо контролировать. Всё тело ныло, тянуло, скручивало и ломало. Он громко воскликнул. Громче, чем надо было бы. Нельзя показывать, насколько ему больно на самом деле. Нельзя показывать, что глаза заслезились, стоило мужчине вставить в него член.               — У тебя уже такой опыт, а ты себя растягивать не научился?               Натаниэль уткнулся лбом в матрас. Просто представить, что это не с ним происходит. Это не его тело. Он защищён. Он сидит там, где его никто не достанет. Он ничего не слышит. Он ничего не чувствует. Просто потерпеть. Совсем немного. Это ведь закончится. А сейчас он посидит в своём…               Домике?..               Хах…               Даже дома у него не было.               И хуже было от того, что даже в собственных мыслях он не мог представить этот воображаемый домик. Он не знал, что это. Не чувствовал, какого это. Поэтому и слово «дом» для него был лишь больным отголоском в сознании.               

————————

Натаниэль спрятал руки под стол. Мистер Блядь-Правильность сказал, что у него будет сохраняться тремор некоторое время. Вот только Веснински и не подозревал, что это будет так долго. Тошнота прошла спустя пару часов. Нормальная подвижность пальцев на руках была через час, но вот то, как их трясло, пугало. Даже держать ручку было тяжело, а стоило напрячь слишком сильно руку — по ней тут же прокатывалась судорога.               Натаниэль заставил себя медленно вдохнуть и выдохнуть. Он даже не мог больше принять таблетку, ведь скоро была тренировка. Если бы, блядь, только он сдержался и не пил таблетки сразу, как получил от водителя новые… Под конец тренировки определённо у него начнётся ломка. Может, если повезёт, он продержится дольше, и тренировка пройдёт без ломки.               Остальные пары Натаниэль заставлял себя сжимать кулаки, напрягая мышцы до предела, а затем разжимать и расслаблять руку полностью. Вначале он загибался от судорог, но постепенно становилось легче. Было всё ещё очень неприятно и даже больно, но уж точно лучше, чем до этого. Не то, чтобы Веснински знал, что это поможет, но ведь так было с любой болью. Если делать себе раз за разом больно, то либо отходишь от неё, либо привыкаешь. Хотя… Наверное, это было одно и тоже.               Чтобы немного отвлечься от состояния рук юноша пытался — по крайней мере вначале — сосредоточиться на лекциях, пытался даже вникнуть в суть материала, что рассказывал преподаватель, но это было слишком тяжело. Он почти не спал. Записывать толком не мог. Плюнув на это дело, он стал мысленно возвращаться к тому дню, когда встретился с дядей. Что он мог сделать? Какую информацию узнать? Было ли важно то, что он едва услышал? А если он и вовсе неправильно всё услышал? Такое ведь могло быть, так как в тот момент он только пришёл в себя.               Наверное, в любом случае нужно будет сообщить эту информацию дяде. Скорее всего Мистер Блядь-Правильность был таким же предателем как отец и Дойкон, а значит любое его дело важно. Тем более, если это дело можно будет заранее разрушить. Но тут возникала проблема в том, что всё слишком расплывчато. Натаниэль не имел никакой конкретики.               Какая-то фарм компания была готова. Фарм, наверное, означала фармацевтическая. Компания, вероятнее её владелец, не пойдёт на какое-то дело. Но был зам, который берёт взятки и может пересмотреть что-то, а затем убедить владельца. Либо заместитель не будет убеждать владельца, а просто обманет его или не поставит в известность. Веснински с тихим стоном опустился туловищем на стол и несильно ударился лбом об поверхность. И что это всё даст? Никакой адекватной информации он не сможет сообщить дяде. Всё слишком поверхностно. Хотя, дядя и Ичиро наверняка располагают намного большей информацией. Если они получат это, то, наверное, смогут соотнести что к чему и понять что это за компания, а так же какой заместитель. По сути фармацевтическая компания либо должна уже быть связана с Ичиро, либо занимать нейтральную позицию, иначе Дойкону и отцу бессмысленно давать взятку заместителю.               Натаниэль задумчиво стал стучать пальцем по столу. Одногруппнику спереди это не понравилось, ведь он повернулся к Веснински и посмотрел на руку, тут же пробубнив что-то себе под нос и шикнув. Натаниэль подавил в себе желание посильнее пнуть стул этого парня. Этот идиот на него шикнул! Пока он, блядь, тут пытается разобраться с важным делом! Последовал глубокий вдох и выдох. Тренировка определённо обещает быть веселой, ведь лекарства уже начали ослаблять действие, раз его потянуло на избиение.               Уже в раздевалке перед тренировкой Натаниэль более-менее мог совладать с руками. Хоть что-то… Тремор ещё был, но уже не такой сильный. Никто это не заметил, а это было главное.               Клюшка казалась тяжелее обычного, упражнения сложнее. На всё уходило гораздо больше сил. И чем дальше, тем больше юноша отвлекался на руки, ведь пасы были всё более неточными. Пару раз он не поймал мяч. Один раз даже умудрился его выронить. Кевин не затыкался совсем. Ваймак после нескольких замечаний, видимо, махнул на происходящее рукой и больше не обращал внимания на все ошибки. Издёвки от Сета были, как назло, по делу, а от того и более раздражающими. Дэн и Мэтт постарались подбодрить Натаниэля, на что он чуть ли не рявкнул на них. Почти сразу юноша извинился за это, но легче не стало. Благо Эндрю отдёрнул Ники и не позволил приставать в попытках «развеселить». Это хоть немного облегчило ситуацию.               Проще всего отвлечься получалось полностью погружаясь в тренировку. Было сложнее. Было тяжелее. Но именно это и помогало избегать всего остального.               Ваймак разделил команду на две части и объявил об полностью игровом упражнении. Полностью игровые правила, лишь изменено количество игроков из-за маленького состава Лисов. С каждым розыгрышем Натаниэль злился всё больше и больше. Его раздражали пасы, которые он давал. Раздражало то, как легко у него выбивали мяч. Раздражало, что он вновь промахнулся. Но больше всего раздражало, что руки вновь тряслись слишком сильно. Слишком резкие движения — так ещё и с большой амплитудой — доставляли боль мышцам. Пальцы то наполнялись иголками, то затекали.               Получалось лишь нормально бегать, к счастью, хоть ноги после ночного «развлечения» с электрошокером чувствовали себя нормально. Не идеально, но хотя бы их не сводило так же, как сводило руки. И судорог ни разу за день в ногах не было.               Веснински начал закипать, когда Кевин смог отобрать у него мяч. Как у маленького ребёнка. Вообще не напрягаясь. Продолжил беситься, когда бросил криво мяч и его смог перехватить Ники. Чуть ли не заорал матом на весь зал, когда Мэтт перегородил ему путь и юноша нелепо в него врезался, едва ли не целуя пол. Спасибо Мэтту, который успел подхватить его под руку и не дал упасть. Спасибо и, блядь, как же бесит.               Натаниэль сильнее сжал в руках клюшку и медленно выдохнул. Он заставлял себя сконцентрироваться на мяче. Заставлял себя бегать по полю, полностью погрузившись в игру. Заставлял себя не смотреть на руки, которые тряслись слишком сильно. Вновь по ним прошлась судорога. И в это же время ломка медленно, но верно подкрадывалась к нему. Она нависла над ним будто облако, отравляя воздух и не позволяя нормально дышать.               Как же, блядь, его всё это раздражало. Он даже ни разу не смог приблизиться к воротам, где Эндрю стоял, закинув клюшку за плечи. Ему дать пачку сигарет и будет нормально, всё равно Натаниэль не может подойти.               Находясь уже в точке, которая определённо являлась каким-то пределом, Веснински закрыл глаза, собираясь с силами. Надо было пнуть стул одногруппника. Сука, надо было пнуть его стул. Парень открыл глаза и побежал.               Натаниэль отобрал мяч у Мэтта и помчался через всё поле к воротам. Он стиснул зубы, понимая, что применил достаточно болезненный для Бойда приём, ударив по его клюшке слишком сильно. Но по-другому не получилось. Он не мог контролировать руки нормально, пока их так сильно трясло. Чтобы избежать Кевина, Веснински проскользил по полу. Наколенники спасли его и позволили выполнить этот приём. Свист рядом с головой тоже не пугал, клюшка Кевина была рядом, но не попала по нему.               Он вскочил на ноги и рванул дальше. Он бежал, чтобы забить мяч. Бежал, чтобы сбежать от реальности. Бежал, ведь это был способ не замечать то, какими с каждой секундой более непослушными были руки. Бежал, чтобы хоть немного выплеснуть всю злость и раздражение. Что ж. Он не может нормально дать пас? Нахуй пас. Нахуй тактику.               Натаниэль отскочил в сторону, ведь Ники вырос перед ним стеной. Дэн тут же его прикрыла, позволяя Веснински оказаться перед воротами. Голубые глаза тут же встретились с медовыми.               Оба были сосредоточены. В тот момент, когда их взгляды встретились — всё перестало существовать. Были лишь они, клюшки, мяч и ворота. Будто они вернулись в ночь, когда тренировались один на один. И только этот момент будоражил что-то внутри. Плевать на то, что Натаниэль отобрал мяч у Мэтта, плевать на Кевина, мимо которого он промчался, плевать на Ники, которого тоже удалось избежать. Самое интересное было сейчас.               Натаниэль замахнулся, ощущая, как каждая мышца протестует этому. Он хватанул ртом воздух, на секунду теряя ощущения пространства, но затем бросил мяч. Эндрю лишь дёрнулся, но не двинулся с места. Мяч попал в стену в двух метрах от ворот. Два метра.               — НАТАНИЭЛЬ! — Ваймак хлопнул дверью и вышел на поле. — Что это вообще было?! А если бы Кевин не успел среагировать и ты бы получил клюшкой по голове?!               Юноша не слышал его. Звуки раздавались слишком приглушённо, а воздух всё не желал попадать в лёгкие. Два метра промах. Он был позорищем, не способным даже контролировать своё тело. Лишь когда тренер оказался совсем рядом, Веснински отскочил в сторону с готовностью ударить Ваймака клюшкой. Это было инстинктивно, ведь в Гнезде за такую ошибку он бы поплатился несколькими ударами. Да не просто ударами, а скорее попытками проломить ему череп и все остальные кости.               На поле была полная тишина. Тренер замер, но затем медленно приподнял руки, показывая ладони.               — У меня ничего нет. И я не собираюсь тебя бить.               Веснински опустил руку, уставившись на неё. Он поджал губы, понимая, что сейчас все смотрели на него. Все видели его реакцию. Все видели, насколько сильно дрожала рука. Натаниэль лишь плотнее сжал губы. По руке прошлась очередная судорога, а в горле ощущался ком. Становилось слишком душно. Юноша втянул в себя воздух, выронив клюшку. Пальцы онемели так сильно, что он не смог ими даже двинуть. Нет. Он точно на кого-то сорвётся. Нужно успокоиться.               — Натаниэль? Ты повредил руку? — Ваймак не приближался, понимая, что если кто-то и будет делать первый шаг, то это должен быть именно Натаниэль. Был ещё один вариант, но для этого нужен был особенный человек. — Мне позвать Эбби?               — Нет, — Веснински подобрал клюшку, держа её двумя руками, чтобы больше не выронить. Он медленно выдохнул. Нужно было остыть, чтобы продолжить тренироваться. И, как бы не было отвратно из-за этого, нужно было дать хоть какой-то отдых рукам.               Натаниэль пошёл к выходу с поля, он проигнорировал Дэн, которую, к счастью, Ваймак остановил. Он послал Кевина, который начал возмущаться. Сейчас нужно было просто успокоиться. Клюшка полетела в сторону у выхода из зала. Лучше так, чем он со злости сломает её обо что-то.               Одно дело понимать, что нужно успокоиться, но другое — сделать это. С каждым шагом злость лишь больше брала контроль над юношей. Он даже не понимал, куда именно идёт. Завернув в какой-то коридор, он зашёл в первую попавшуюся дверь. Закрыл её он с такой силой, что хлопок пошёл эхом по коридорам. Позади звякнул какой-то металлический предмет. Натаниэль обернулся и увидел, что ручка от двери сломалась, упав на пол. Толкнув дверь, он лишь больше разозлился, ведь её заклинило и открыть с его стороны было невозможно. Взгляд быстро пробежался по комнате. Это была ещё одна раздевалка. Никаких окон не было. Значит, чтобы выйти, он просто разъебёт эту дверь, вышибая её с ноги.               Веснински прошёл в туалет и подошёл к раковине. Нужно было остыть. И зачем он вообще пошёл сюда? Нужно было пойти в основную раздевалку и принять таблетку. Его уже ломало, так что было бессмысленно тянуть до конца тренировки. Возможно, таблетка помогла бы с дрожью в руках. Натаниэль взглянул на руки, зацепившись взглядом за запястья. Все в шрамах от наручников. То, что он натёр их за ночь с Мистером Блядь-Правильностью, было даже не заметно. Лишь лёгкое покраснение, но неприятная боль была намного сильнее и ощутимее, чем могло показаться. Веснински чувствовал себя слишком усталым. Эта усталость была даже не от сегодняшней ночи или дня. Не от неудачи на тренировке. Скорее от жизни. Той жизни, которую он проживал.               А если бы у него были нормальные родители? Если бы всё тело не покрывали шрамы. Если бы его не продавали словно животное. Если бы не приходилось всю жизнь бороться?..               Натаниэль включил холодную воду, подставляя под неё руки. Нет. Все эти мысли лишь ловушка разума. Принять таблетку — и всё станет нормально. Его ломает, а сознание вещь ужасная. Сейчас всё будет лишь добивать. Нужно отключиться.               Юноша вздохнул и выключил воду, он сплюнул в раковину, ощущая на языке мерзкий привкус из-за подкрадывающейся тошноты. Да, тренировка точно на сегодня закончена. Если быстро придёт в себя после таблетки, то вечером можно будет устроить пробежку, но сейчас он только заблюёт зал или, хуже того, ненароком кому-то навредит. А тренироваться в виде зомби желания не было, не то, чтобы это было сложно, скорее наоборот. На всё плевать. Косякнул? Похуй. Плохо паснул? Похуй.               Просто… Не хотелось, чтобы команда видела его в таком состоянии. Наверное, для них он был именно тем брошенным псом, каким его назвал Эндрю. Они могли его даже жалеть, но… Не этого хотел Натаниэль. Он не хотел видеть у них лишь больше разочарования. Не хотел становиться какой-то обузой, за которой нужно присматривать. Хватало Мэтта. Даже из-за тех мелочей, которые делал Бойд, Веснински ощущал себя слишком неловко. С одной стороны в этом было что-то тёплое, но с другой…               Натаниэль слабо улыбнулся. Нет, это было всё же тепло. Неловко? Да. Но, главное, тепло. Как сегодня утром Мэтт будил его, а затем накормил завтраком. Он, конечно, просто слишком много приготовил для себя одного, вот и поделился, но это всё равно было приятно. А чай за компанию сделал. И шоколадкой угостил тоже из-за того, что ему нельзя так много сладкого. Это были случайности, но они давали такие приятные ощущения.               Веснински пошёл к выходу, но замер посреди раздевалки. Он определённо был идиотом. Воспоминания возвращали его Гнездо. А ведь он так же иногда делил с Жаном сладкое, которое удавалось украсть у Рико, либо у кого-то из тех, кто забирал Натаниэля на ночь. Жан всё время отнекивался, пока Веснински не говорил, что ему не нравится есть много сладкого. На самом деле он его и вовсе не ел, а оставлял всё Жану. Они могли спрятаться в самых дальних коридорах и пить горячую воду, а если повезёт, то чай. Веснински иногда залезал в тренерскую и использовал чайник Тедзую. Натаниэль не понимал, почему у него были такие… Братские чувства?.. Наверное, да, братские чувства к Моро. Хотелось защищать, развеселить. Неужели что-то подобное чувствовал Мэтт по отношению к нему?               И хоть это тепло и ощущалось на сердце, Натаниэль лишь стиснул кулаки. Он бросил Жана. Оставил одного. Оставил с Рико, Грейсоном, тренером и остальными Воронами. Что сейчас происходило с Жаном?               Вокруг всё погрузилось в темноту. Выключился свет. Натаниэль ошарашенно замер, потерявшись на долю секунды, но затем побежал к двери. Не задумываясь, он пытался нащупать ручку от двери, пока по случайности не пнул её ногой.               — Блядь! Сука! — Парень пнул дверь, затем толкнул её со всей силы. Он открыл рот, стараясь втянуть в себя воздух. — Нет… Нет…               Натаниэль отшатнулся, едва ориентируюсь в темноте. Он сделал ещё один шаг назад, чтобы выбить дверь с ноги, но согнулся пополам, задыхаясь. Нужно дышать спокойно. Он не в Балтиморе. Даже не в Гнезде. Это лишь случайность. Его никто больше не запирал. Веснински резко выпрямился, он не удержался на ногах, чувствуя слишком сильное головокружение, и плюхнулся на пол.               Дышать. Дышать. Просто дышать.               Юноша зашёлся в кашле, он старался найти опору. Найти хоть что-то, чтобы подняться. Но в полной темноте ничего не мог найти. Дышать становилось всё тяжелее. Он вновь закашлял, едва сдерживая рвотный позыв. Кое-как заставляя мышцы слушаться, он дополз до скамейки, но она не была крепкой опорой. Стоило на неё облокотился спиной — поехала по кафельному полу.               Натаниэль закрыл рот рукой, воздуха не хватало, но он знал, что нельзя так часто и рвано дышать. Тело содрогнулось в очередном приступ кашля. Дышать нормально не получалось. Юноша прижал руки к векам. Глаза были открыты. Темнота вокруг давила так сильно, что Натаниэль лишь больше ощущал себя запертым в той комнатушке в Балтиморе. Было желание ударить что-то со всей силы, чтобы почувствовать боль, но тут она бы не помогла, а сделала только хуже. Боль и темнота — две ужасные вещи, которые всегда были в Балтиморе. В сочетании друг с другом они преследовали Натаниэля на протяжении долгого времени в Балтиморе. Если добавить холод, то будет почти неотличимо. Добавить подвальный запах сырости — полная копия того, как он жил чуть меньше года.               Успокаивая себя тем, что тут был другой запах да не так холодно, Натаниэль держался. Хотя, «держался» было сказано слишком громко. Он не бился в припадке. Это ведь можно считать за «держался»? Он не кричал. Не истерил. Не скулил. Не умолял выпустить его. Наверно, это всё же «держался».               То, что его чуть ли не выворачивало наизнанку. Что он задыхался. Что был близок к тому, чтобы сжаться в комочек и забиться в угол. Это всё не считалось. Не считалось, что мозг создавал ужасные мысли. А если он не сможет выбраться? А если он тут застрянет на несколько дней? А если сейчас зайдёт отец и начнёт его воспитывать? Если. Если. Если.               Стоило только подумать об отце, как во рту чувствовался неприятный привкус. Его точно сейчас вырвет. Натаниэль постарался подняться, чтобы дойти до туалета, но это было слишком тяжело. Если бы только было легче дышать. Если бы он не задыхался. Если бы его лёгкие вновь не стали разрываться в приступе кашля, когда казалось, что он точно порвёт себе гортань.               Раздался удар, и дверь открылась. Внутрь попал свет от фонарика. Натаниэлю казалось, что свежий воздух тут же заполнил раздевалку, отчего стало сразу легче дышать.               — Как можно было умудриться застрять в раздевалке?               Натаниэль медленно поднялся, всё ещё было тяжело, но свет от фонаря и из коридора от окон позволяли нащупать в себе силы.               — Какого чёрта выключился свет? — Веснински не церемонясь протолкнулся через Эндрю, отказываясь в хорошо освещённом из-за окон коридоре.               Он не обращал внимания на едва охрипший из-за кашля голос. Всё что его волновало — как можно скорее оказаться около окон. Там больше света.               — Когда ты ушёл, а потом выключился свет — Ваймак подумал, что ты сломал щитки с проводами или что-то ещё, но ему позвонил ректор и сообщил, что где-то произошёл сбой, поэтому на всей территории университета не будет света пару часов.               Эндрю выключил на телефоне фонарик и остановился около Натаниэля, который сполз по стене на пол. Веснински часто дышал, но с каждой секундой это дыхание замедлялось и делалось более мягким, а не рваным, как в начале. Миньярд молчал, он посмотрел на закрытые глаза юноши, чуть нахмуренные брови. Будто тому было больно. Взгляд зацепился за то, как трясло юношу. Заметнее всего это было на руках, хоть Натаниэль теребил низ футболки. Запястья с новыми потёртостями, видимо он тёр их, стараясь успокоиться. Красные полоски от ногтей на предплечье. Где-то даже капли крови из-за того, что он задел порезы.               — Как ты меня нашёл? — Веснински открыл глаза и посмотрел на Эндрю.               — Ты кашлял как чахоточник. Было сложно не услышать.               — Я в порядке, это просто ломка, — Натаниэль поднялся и направился к раздевалке.               Эндрю не пошёл за ним. Слова Веснински были слишком явной ложью. Тот не был в порядке. И это точно не была ломка. Может, он не был в порядке из-за начинающиеся ломки, но всё его состояние было точно из-за другой причины. Эндрю знает, что такое ломка, он видел её у Натаниэля. Он сам её проходил и не раз. Нет, это точно было не из-за неё. Будь это ломка, он бы не расчёсывал в нервном припадке руки. Зато всё это можно было объяснить другим словом. Страх.               Миньярд, включив фонарик на телефоне, заглянул в раздевалку, в которой был закрыт Натаниэль. Ничего особенного.               

————————

Никто не приставал к нему, и это было самое главное. Хоть Веснински и был в относительно адекватно состоянии, ведь выпил всего одну таблетку. Конечно, в раздевалке он уже мечтал выпить несколько и уйти в небытие, но хоть какой-то здравый смысл всё же до него дошёл. Это не Гнездо, тут можно не находится в состоянии зомби, чтобы хоть как-то прожить день. Приходя в себя к вечеру, юноша вышел на пробежку. Не только чтобы избавится от «опьянённого» состояния после таблетки, но и чтобы сбросить с себя остатки пережитых эмоций. Проще было бежать и бежать, чем вспоминать. Проще было задыхаться от слишком быстрого темпа, чем понимать, что сегодня он задыхался от панической атаки, которая накрыла его с головой. Если в мыслях хоть что-то появлялось с воспоминаниями из Балтимор, то он бежал ещё быстрее. Так продолжалось очень долго, пока не загорели лёгкие, а мышцы болезненно содрогались.               Натаниэль добежал до Лисьей Норы и плюхнулся около здания, опираясь на стену. Он проверил телефон, хоть и очень не хотелось. К счастью, никаких звонков или сообщений. Затем достал сигареты, но с раздражением бросил в сторону пустую пачку. После тренировки он и не заметил, как докурил оставшиеся сигареты.               Сбоку появилось какое-то движение, на которое Натаниэль повернулся, он увидел летящий в него предмет, но не успел среагировать, поэтому получил по щеке удар пачкой сигарет. В пачке лежало три сигареты.               — Ты меня преследуешь? — Веснински до этого момента и не задумывался насколько это было совпадение, но сейчас усмехнулся, понимая, что уж слишком часто такое происходит.               — Увидел, как ты мусоришь, — Эндрю подошёл поближе.               — А днём в раздевалке?               — Ваймак решил, что тебя стоит проверить, но ты можешь кого-то зарезать. Моя кандидатура оказалась лучшей.               — Тебя не жалко?               — Скорее, я дам отпор.               Натаниэль пожал плечами, вопросов к Миньярду у него не было. Хотелось поблагодарить голкипера, но как это сделать он не знал, поэтому просто промолчал. Миньярд не спешил уходить, он курил, рассматривая Веснински. На удивление, это не напрягало.               — Ты боишься темноты.               Натаниэль нахмурился.               — Ну давай, посмейся. Скажи, что это по-детски.               Лишь когда Эндрю молча подошёл ближе, а затем и вовсе сел рядом, Натаниэль посмотрел на него.               — Больше ничего не скажешь?               — А надо? — ответил Эндрю.               Веснински пожал плечами. Обычно, когда кто-то узнавал про его страх, то использовал это и насмехался. Для многих этот страх ассоциироваться с детством, поэтому и считали это смешным, но лишь пара людей знали, что для юноши этот страх ассоциировался с отцом и Балтимором. Лишь несколько знали, насколько глубинный был страх и какая ужасная была его история.               Эндрю достал из кармана непонятный чёрный предмет и протянул его Натаниэлю. Юноша с интересом взял его, он раскрутил предмет и улыбнулся. Эндрю всё же дал ему рукава. Миньярд протянул ещё один предмет, но Натаниэль не сразу взял его в руку, рассматривая. На белой круглой резинке черным цветом было написано «Экси».               — Что это?               — Браслет. Сейчас такое очень популярно. К тому же он светится в темноте.               Натаниэль с удивлением в глазах повернулся к голкиперу. Он забрал браслет и замер, не в силах что-то сделать или сказать. Было слишком много мыслей, но все они не могли передать и доли того, что чувствовал Веснински. Будто рыба он открывал несколько раз рот, но молчал, так ничего и не произнеся.               — Обычно говорят «спасибо», — подсказал Эндрю.               — Спасибо.               Натаниэль натянул на себя рукава, затем надел браслет на левую руку. Он покрутил запястьем, любуясь браслетом. Это было необычно. Ничего подобного у него никогда не было. Даже до того, как они с мамой стали скрываться, у него не было игрушек. По крайней мере в том возрасте, с какого он себя помнил. После побега — тоже. Если раньше запрещал отец, то во время побега мама, ведь игрушки были лишними вещами, которые тормозили и могли быть как доказательство их пребывания где-либо, если вдруг Натаниэль их потеряет или оставит. Уж после смерти матери тем более ничего подобного. А сейчас на нём был предмет, который, по сути, не был чем-то остро необходимым. Это было странно, но приятно.               — Поиграем в правду?               — Я и так задолжал тебе пару вопросов.               — Спишем их в счёт подарков, — небрежно махнул рукой Натаниэль, он улыбнулся, прочитав ещё раз надпись на браслете.               — Откуда такой страх темноты?               — Что ж… — Веснински с самого начала понимал, что Эндрю задаст именно этот вопрос, но не было ни одной мысли, как отвечать на это. — Ты ведь знаешь, кто мой отец. Что он за человек и насколько опасен, — дождавшись кивка, юноша продолжил. — Когда отец нашёл меня с мамой, то забрал… Мама… Она уже была мертва. Не пережила встречу с ним.               Натаниэль сглотнул и замолчал, выкидывая из головы картинки того, как раз за разом бил маму ножом, когда она решила бросить его одного. Ему потребовалось пару минут, прежде чем продолжить. Эндрю всё это время молчал.               — Он забрал меня… — Назвать это место «домом» язык не поворачивался, — туда, где мы раньше жили и откуда сбежали с мамой. А затем запер. В маленькой комнатушке в подвале. Посадил на цепь. И всё время держал свет выключенным. Я сидел там очень долго. Не месяц, не два, не три, даже не полгода. Он мог оставить меня там одного на один час, а мог на несколько суток. Сначала ты ничего не видишь, а затем тебе начинает казаться, что ты привык к темноте. Вот только после это ощущение сменяется тем, что это лишь твоё сознание играется с тобой. Там не было никакого света. Никаких окон. Даже сквозь дверь не проникал свет. И, знаешь, потом я стал не понимать, закрыты у меня глаза или нет, поэтому проверял, трогая их.               Натаниэль прикоснулся пальцами к векам, как он это делал раньше.               — Но полностью за всё это время привыкнуть к темноте не получалось. Отец, прежде чем зайти, включал освещение в комнате. Четыре длинные лампы светили настолько ярко, что слепили до такой степени, что после ещё очень долго их очертание было перед глазами.               Веснински замолчал. Он потеребил браслет. Затем прижал к себе ноги и опёрся подбородком в колени. И зачем он это сделал? Зачем рассказал? Зачем всё вывалил? Идиот. Идиот. Идиот.               — Как долго ты был там?               Натаниэль вздохнул и закрыл глаза. Раньше любая правда, которую узнавали другие, делала только хуже, но сейчас… Он не ощущал себя в опасности. Он ведь искал опору, когда застрял в комнате. Искал что-то надёжное. Что-то крепкое.               — Десять месяцев, но они стали чуть ли не годами. Без понимания времени я сходил с ума.               Эндрю ушёл через пару минут их молчания, а Веснински сидел ещё час, пока не околел окончательно. Он раз за разом прокручивал их разговор, пытаясь понять, почему его так прорвало. И почему этот дурацкий браслет вызывал улыбку, стоило на него взглянуть.