Invictus

Каждое одиночество — это вершина. Айн Рэнд

Гермиона проснулась в Годриковой Впадине в понедельник утром, чувствуя себя гораздо бодрее, чем на прошлой неделе. Воскресная тренировка с Дамблдором и Лаки прошла очень хорошо, и Альбус решил, что они могут перейти к обучению другим видам магии при том условии, что Гермиона продолжит практиковать свои навыки Окклюменции со своим домовым эльфом Пикси. После урока в его кабинете в Хогвартсе Гермиона вышла из замка и направилась к Черному озеру, в котором сегодня, как в темном зеркале, отражались горы и лес. Она смотрела на поле для квиддича, удивляясь тому, как мало изменилось с тех пор, как она жила здесь, через столько лет в будущем. Гермиона растянулась на траве, вытянувшись крестом на теплой земле, чувствуя себя опустошенной и расплющенной под тяжестью солнца. Она думала о Гарри и Роне, о Уизли и своих родителях. Думала о Джинни. Что они сделали, когда поняли, что Гермионы больше нет? Оплакивал ли ее Рон? Плакал ли он по ней? Чувствовали ли они себя покинутыми? Гермиона знала, что после войны она была уже не той. Знала это еще до того, как нацарапала на пергаменте то проклятое заклинание и отправилась в прошлое. Она вспомнила странную встречу с мадам Виолеттой в "Дырявом Котле" и карты, которые все еще горели в ее бисерной сумочке. Тяжесть судьбы начала давить на нее, словно сила, грозящая ее задушить. Неважно, что предмет был создан самим Волан-де-Мортом. Ведь артефакт использовался не так, как он задумал, это было вполне ясно. Была причина, по которой именно Гермиона наткнулась на него. Вселенная, боги, судьба или какая-то высшая сила отправили ее сюда, в это время. Она должна была что-то сделать. Гермиона считала, что ее цель ясна: убить Волан-де-Морта и подорвать посеянные им семена зла, разрушить созданное им пагубное движение. Но теперь Гермиона чувствовала, что есть нечто гораздо большее, чем Волан-де-Морт. Она ощущала вокруг себя ускорение, помощь какой-то аморфной магической энергии, двигавшей ею. Она вспомнила карты. Башня... жестокое потрясение. Смерть... завершение цикла и начало чего-то нового. Пятерка Жезлов... конфликт и соперничество. Влюбленные и Двойка Кубков ... родственные души. Суд... метаморфоза. Духовное путешествие к своему высшему "я". Карты тревожили Гермиону. Ее вырвали из судьбы в одной ее жизни и закинули в альтернативную, и уже через три месяца она почувствовала, как ее прежняя жизнь начинает меркнуть... словно далекое воспоминание. Недостижимое. Неосязаемое. В лучшем случае, забытое. Она ужасно скучала по ним всем. Скучала по Полумне, Джорджу и стряпне миссис Уизли. Скучала по привычному окружению, по людям, которые действительно знали и любили ее. Здесь ее никто по-настоящему не знал. Это было одновременно и благословением, и проклятием. Чем лучше люди знают тебя, тем больше они загоняют тебя в рамки. Здесь же Гермиона чувствовала себя неуязвимой. Ей казалось, что она может полностью раскрыть свой потенциал, обрести власть и влияние. Люди уважали ее здесь, потому что не знали ее. На нее не навесили бы ярлык ботаника или новенькой (“для магглорожденной, ее магия удивительна”). Ее не загоняли в образ подружки-”мамочки” Гарри и Рона, всегда уткнувшейся носом в книгу, ходячей энциклопедии, невыносимой всезнайки. Здесь Гермиона была силой. Обладала идеями и видением. Она была влиятельной, или, скорее, однажды станет такой. Люди видели ее по-другому. Том Риддл видел ее. Она не знала, что именно он видел, когда смотрел на нее, но каждый раз, когда он смотрел на нее своими обсидиановыми глазами, Гермиона чувствовала себя замеченной. Понятой. Даже желанной. Она отмахнулась от опасной мысли. Несмотря на уважение, которое она вызывала как дочь Дамблдора, как выдающийся писатель, политическая сила и ведьма, за которой наблюдали... она была одинока. ...а одиночество было опасно. Однако сегодня утром она проснулась с другим чувством. Она чувствовала себя острой, как лезвие косы, готовой пожинать души своих врагов. Пусть они испытают меня, подумала она. Я покажу им, кто такая Гермиона Грейнджер. На обустройство квартиры и перевозку вещей ушло больше времени, чем она предполагала, но сегодня она проведет последнюю ночь в коттедже Дамблдора. Альбус поздравил ее с обретением собственного жилья и пообещал заглянуть к ней на чай с булочками при первой же возможности. Сова Гермионы Пердита постучала клювом в окно, побуждая ее открыть его и забрать утренние газеты. Попивая чай, Гермиона с гордостью рассматривала свою последнюю редакционную статью на первой странице "Ежедневного пророка": Жизнь, перерождение: призраки, родственные души и поразительные истории о второй жизни. Она еще раз перечитала свою статью (просто чтобы убедиться, что редактор выполнил свою работу на должном уровне), а затем достала ежедневный экземпляр "Слухов!". Она оформила собственную подписку на эту дрянную газетенку, чтобы следить за тем, какую ложь там о ней распространяют. Конечно же, на первой странице была фотография Гермионы и... Пикси. На снимке были изображены Гермиона и Пикси, идущие по улице Вертикальной аллеи. Должно быть, снимок был сделан сразу после того, как они покинули приемную на рынке Каркитт, поскольку Пикси все еще была одета в свои старые рваные лохмотья. Статья гласила: “Мистификация домового эльфа Гермионы! Мисс Дамблдор снова за свое! Вот уже несколько недель "Слухи!" следят за ложью и нестыковками журналистки и лондонской светской львицы Гермионы Дамблдор. Всего за несколько недель до того, как была сделана эта фотография, мисс Дамблдор опубликовала на первой странице "Ежедневного пророка" статью под названием "Домашние эльфы или домашние рабы?”. Мисс Дамблдор проливает свет на то, что считает устаревшей практикой, сетуя на бесчеловечное обращение с домовыми эльфами, неэтичную систему рабства и моральные упущения всего сообщества волшебников. Призвав к свободе домовых эльфов повсюду, Гермиона призывает ведьм и волшебников нанимать эльфов, выплачивая им прожиточный минимум, назначая выходные дни и даже предоставляя им одежду и личное имущество, тем самым спасая достоинство тех, кого она называет "могущественной, преданной и добросердечной расой". Однако Гермиона уже не раз говорила одно, а делала совсем другое! В среду днем Гермиона Дамблдор была замечена на рынке Каркитт, где купила своего собственного домового эльфа за две тысячи галеонов. На снимке выше — мисс Дамблдор и ее безымянный эльф, прогуливающиеся по Вертикальной аллее.” Гермиона быстро сложила газету пополам, отказавшись читать статью до конца. Она не рассердилась и не вышла из себя. Она просто сложила газету, положила ее на стол и продолжила пить чай.

______________________________________________

Позже утром Гермиона подошла к своему столу на втором этаже офиса "Ежедневного пророка". — Доброе утро, Гермиона! — сказала ее подруга и коллега по писательскому цеху, Юлессия Барон. — Чаю? — О, да, пожалуйста, — улыбнулась Гермиона. Она направилась к столу Юлессии. — Я хотела бы поговорить с тобой кое о чем. — Конечно. О чем же? Гермиона задумчиво постучала пальцем по подбородку. — Мне нужно, чтобы ты оказала мне услугу. Я знаю, что твоя основная специализация — советы и рекомендации, но я думаю, что это может сработать в том же ключе. Мне нужно, чтобы ты написала статью обо мне. Что-то вроде интервью. Я поговорю с главным редактором Баумгартнером, уверена, он разрешит. — О, как замечательно! Но, эм... это как-то связано с утренней статьей в "Слухах”? Глаза Гермионы расширились. — Ты знаешь о ней? Ее подруга выглядела смущенной. — Ну, стажеры должны каждое утро читать всех конкурентов, другие лондонские газеты... и они держат всех в курсе того, что пишут о тебе. Это просто ужасно, полная чушь. Но... ты действительно купила домового эльфа? Гермиона с досадой стиснула зубы. Она не могла поверить, как много людей обращают внимание на эти мусорные сплетни. Это просто бесило. — Конечно, купила, но только для того, чтобы освободить ее и нанять! Какое позорное подобие журналистов. Мы должны открыть ответный огонь, Юлессия! Подруга криво улыбнулась. — Я вынуждена согласиться. Не думаю, что Баумгартнер будет возражать против того, чтобы мы расправились с этим подобием издания. Они распространяют всю эту ложь о тебе только потому, что ты журналист, продающий больше всего газет! Они просто хотят дискредитировать конкурента и навредить нашему тиражу. — Именно! — воскликнула Гермиона. — Это нужно прекратить. Я больше не буду играть в игры с этими мерзкими писаками, кем бы они ни были. Юлессия улыбнулась и подмигнула. — То, что нужно. Просто дай мне знать, что тебе необходимо, Гермиона. Я точно не откажусь от возможности опубликовать статью на первой полосе. В этот момент в комнату заглянул копирайтер и сказал: — Собрание сотрудников через десять минут. Это очень важно. — О, — пробормотала Гермиона. — Интересно, насчет чего? Юлессия понизила голос и наклонилась к Гермионе. — Судя по всему, в тюрьму Азкабан проникли. Но Министерство связалось с Баумгартнером и сказало, что это не должно быть опубликовано в газетах. Они не хотят, чтобы об этом узнала общественность. Это вызовет слишком много паники и страха. Ведь в Азкабан никогда не проникали. Никогда!

______________________________________________

Том Риддл левитировал маггла через Лютный переулок, надежно связав его по всему телу и наложив заглушающие чары. Он накинул на тело человека некачественную мантию-невидимку, пока не подошел к заколдованному входу, который находился в узком проходе. На первый взгляд, это была всего лишь обветшалая кирпичная стена с северной стороны лавки по продаже уменьшенных голов. Однако именно этот вход оставался тайной на протяжении десятилетий. Том оглядел темную, расплывчатую улочку, которая в это утро была почти полностью окутана густым туманом, и убедился, что он точно один. Для пущей убедительности он произнес заклинание Гоменум Ревелио, подтвердившее, что за ним никто не следит и не наблюдает. Том последовательно постучал по нескольким кирпичам, и внезапно стена растворилась в огромном арочном дверном проеме высотой почти двадцать футов. На самом деле дверной проем вел в темный, непроглядный туннель, и Том прошел в тень, левитируя за собой своего невидимого пленника. По обеим сторонам туннеля горели большие факелы, освещая огромные двери, выстроившиеся по бокам каменных стен туннеля. Дойдя до черной двери, Риддл пробормотал "Аберто". Дверь не была заперта и открылась со скрипом, и он прошел внутрь. Затем пересек тускло освещенное открытое пространство паба, которое сейчас было пустым из-за раннего утра. К вечеру здесь будет полно великанов. — Майгог, — произнес Риддл вслух. Он услышал громкий, громоподобный звук топанья, доносящийся из задней комнаты. Через несколько мгновений из двери за барной стойкой вышел гигантский мужчина, его шаги сотрясали дерево под ногами Риддла. — Ах, — прохрипел он. — Том Риддл. Прошло уже несколько лун с тех пор, как ты ступал в мой паб. Что привело тебя сюда в столь ранний час? Риддл усмехнулся. — Я был занят, друг мой. Я принес тебе кое-что, — Том протянул руку и сорвал плащ-невидимку с парящего тела маггла. Глаза Мейгога вспыхнули. — Где ты его взял, а? Видно, принес нам подарок сегодня утром. Чем мы обязаны этому визиту? Риддл бросил взгляд на маггла. — Считайте это жестом доброй воли. Я вернусь сюда сегодня вечером и приведу с собой... друга. Глаза великана сузились. — Друга, да? Ты никогда раньше не приводил друга. — Она тебе понравится. — Она? Ах. Подругу, — великан понимающе захихикал. — Лучшее место, куда можно привести женщину — паб, полный великанов, Риддл. Разве ты не слышал? Дамы любят, когда их угощают. На этот раз хихикнул Том. — Она не обычная женщина, Майгог. — Правда? — Ей нравится, когда ее пугают, — усмехнулся Риддл. — А мне нравится ее пугать. — Тогда приводи свою странную подружку. Риддл оглянулся на маггла. Он снял заглушающие чары, и тот тут же принялся умолять о жизни. Том взглянул на Майгога. — Этот человек — маггл-политик. Ему нравятся маленькие мальчики, правда, Терри? — он смахнул со лба мужчины слипшиеся от пота волосы. Затем наклонился ближе и посмотрел ему в глаза. — Видишь моего очень большого друга? Ему нравится есть людей. Ему нравится, когда его еда еще жива. Он разрывает ее на части. Иногда предпочитает варить живьем. А иногда просто ест сырой. Потом он использует кости в качестве зубочисток. Может быть, если тебе повезет, он позволит тебе выбрать, каким способом ему тобой полакомиться. Мужчина тут же начал кричать и извиваться, сопротивляясь полному связыванию тела. Риддл усмехнулся и повернулся, чтобы уйти. — До вечера, Майгог! — Да, Риддл, до вечера. Спасибо за закуску! Люблю, когда они брыкаются. Риддл повернулся и низко поклонился. — Всегда пожалуйста. Сделай одолжение, пусть ему будет больно.