Обещание

Гуманоид, тихий, нелюдимый, совершающий минимум движений, осторожно ступающий босыми ногами по металлическому полу бесил до зубовного скрежета. Вот у них с Кирой была любовь с первого взгляда, а тут то же самое, но с точностью до наоборот. У бы даже удивился собственной кровожадности, но десятое чувство, чуйка, интуиция, буквально хором вопили об опасности этого «белька». Впрочем, на пороге лазарета их процессия застряла: ящерица, поняв куда его или ее привели встала как вкопанная, только хвостом махнула так, что осколки от обшивки стены полетели. И обломился кончик рога на самом хвосте. — Э, товарищ, нам этот корабль еще сдавать потом! Не ломай вверенное имущество, да?! — Возмутился Веселов. — Юрий, помолчите, пожалуйста.—Взмолился Селезнев, заметив, что найденыш нехорошо пошатывается, и кажется… Боится заходить в мед блок? — Вы в порядке? Вам стало хуже? — Осторожно, как его Игорь разговаривал с пострадавшими в госпитале, у которых начинались приступы из-за птср, осведомился мужчина. — …ойду. — Невнятно, под нос откликнулось существо. — Повторите пожалуйста. — Попросил его профессор. — Не. Пойду. — Отрывисто констатировал ксенос, и упрямо наклонил голову. Хвост, мотавшийся по сторонам, обвился вокруг его же лодыжек, а руками, видимо несознательно, он обхватил себя за корпус, пачкаясь в потеках черной крови. — Почему? — Ухнул из-за плеча Весельчак, которому вопреки всему, и здравому смыслу в первую очередь, было глубоко фиолетово на чувства капризничающего ящера. И тут же наткнулся на холодный, безжизненный взгляд лиловых глаз. Очень нехороший взгляд. Такой, какой бывает у загнанной в угол, и прекрасно осведомленной о своем положении жертвы. — Не пойду. — По кистям, предплечьям, плечам и груди найденыша поползла морщась кожа, словно пленку неловким движением свезли. А распрямляясь, она матово поблескивала грязно-серыми чешуйками. — Эй, все хорошо, слышите? — Мягко окликнул существо Селезнев, делая шаг от лазарета, и голова гуманоида тут же повернулась в его сторону. — Мы не будем вам вредить, и сделаем ровно столько, сколько вы сами нам позволите. Я – космобиолог, и пусть врач не основная моя специальность, я давал клятву Гиппократа. Это значит что я поклялся помогать, а не вредить тем, кто нуждается в лечении, понимаете? От вас никто и ничего не требует, просто… Позвольте вам помочь. — Он заглядывает в глаза дракона, но видит там не столько злобу, сколько безысходность. Отчаяние. — Вы… Если хотите, или вам тяжело говорить, вы можете взять меня за руку, и если что остановить, договорились? — Предлагает он наконец. — Давай, решайся, птичка-невеличка.— Советует Весельчак, до крайности недовольный тем, что подопечный мало того что возится с не очень адекватным и агрессивным созданием как с пятилетним ребенком, так еще и под риск лезет! Как будто бы сам не видел, какие коготки у тварьки! Углеродную броню расцарапали!!! Игорь не успевает возмутиться и потребовать у него замолчать, когда создание все съеживается, словно мельчает, и опустив голову отвечает. — Хорошо. Я… Не буду сопротивляться, делайте все что сочтете нужным. И вот тут даже у злобствующего У, просыпается совесть, про которую он думал, что она атрофировалась лет двести назад, минимум. Что-то неправильное было в этой фигурке, мигом растерявшей всю свою стать. Что-то до боли знакомое, что-то из прошлой жизни. Еще той, где он был капитаном Пиратского Альянса. И он уже видел такие позы. — Так ты – беглый раб с пиратского судна? — Получается неожиданно сипло, будто воздуха перестало хватать. Найденыш сереет, и резко садится на корточки, закрывает голову руками. По лицу Игоря можно многое прочитать, но это сейчас вторично. Если это действительно беглый раб, то становится понятно и откуда взялась в пустой системе на безлюдной планете спас-капсула, и поведение найденыша, и… — Полосков, срочно стратуем! — У хватается за комм, нажимая на срочный вызов. Времени нет. Если не дай космос, Глотова черная дыра и боги всех планет, хозяева вернутся за потеряшкой, им всем придется несладко. На Пегасе нет оружия, которым можно будет отстреливаться от абордажников. — Гена, ходу-ходу-ходу мать твою! — Юрий буквально кричит недоумевающему пилоту, пресекая расспросы. — Куда угодно, как угодно, хоть сракой по ветру, но бегом! Или у нас у всех будут крупные неприятности! Он хочет рвануть в рубку, выполнять функции дублирующего пилота, но оставлять Игоря один на один с беглецом идея еще более дерьмовая, фиг знает, что в этой рогатой черепушке. Поэтому он решительно подхватывает тяжеленькое для худой наружности тело, крупно дрожащее под его руками, и тащит в лазарет, где ссаживает на кушетку, и силком заставляет взяться бледной когтистой ладошкой за свое предплечье, защищенное наручем. Лучше уж он, чем Селезнев. — Все. Видишь, рука, моя, будет фигово – держишься за нее. Игорь? Руки в ноги, кто-то планировал исполнять роль сестры милосердия? Выполняй, и готовься к тому, что будет потряхивать, резкие старты на нашей Тортиле то еще развлечение… Селезнев поджимает губы, хмурится, бросает «позже поговорим», и принимается за дело. Он старается держаться на виду у создания, что затруднительно, учитывая что тот больше не шевелится, и кажется сейчас свалится в обморок. Но все равно пытается сделать все, чтобы хоть как-то компенсировать его состояние. И не последним становится то, что он, поддавшись порыву, достает из шкафа свернутый в рулон клетчатый плед, и накидывает на ксеноса. — Все будет хорошо. — Ободряюще улыбается профессор первому отклику на действия – поднятым глазам с огромными, расширившимся зрачками. А затем корабль издает низкий гул, и дергается. Игорь успевает даже с хорошим запасом по времени вцепиться в край кушетки, на которой сидит создание, и расставить пошире ноги, при этом готовясь ловить и удерживать и ксения. Слегка неожиданной становится рука Юрия, которой тот его прижал к своему боку, обеспечивая дополнительную устойчивость. — Спасибо. — Коротко бросает, и принимается было за лечение, когда срабатывает чуйка, и ловит на этот раз уже он Веселова. Полосков - бывалый пилот старой школы, и в случаях, когда надо уходить быстро, чтобы не догнали, они обычно делают два-три коротких, буквально в пару секунд длинной гиперпрыжков, с каждым из них меняя курс на десятую долю градуса, с гарантией путая следы. Лечить пострадавшего проще, чем он рассчитывал: тот не отбивается, не вырывается, не делает ничего. Только сидит и отрешенными, больными глазами следит за манипуляциями. А Игорь со своей стороны пытается его подбодрить, рассказывает, что и как он с ним делает, что и для чего нужно, вспоминает и выдает парочку забавных историй из своей студенческой практики… — Ну вот и все. Так же лучше? Повязка нигде не давит? — Осведомляется он, когда фиксирует эластичные пластыри на пористой подушечке, пропитанной регенератором приложенной к ране. — Нет. — И опять фирменный Глотовский взгляд, от которого У хочется расплеваться во все стороны будто сбрендивший чайник. — Это хорошо. Пожалуйста, не стесняйтесь обращаться, если что-то понадобится. Вам обязательно помогут.— Ободряюще улыбается ученый и принимается наводить порядок. А У понимает, что несмотря на то, что манипуляции, пусть и с обезболивающими, должны были быть по меньшей мере неприятны, ксенос не сжал его руки. Вот совсем. Как он его ладошку положил, так она и лежала. Или это выдержка такая, или… — А вот и я! Я тебе одежду принесла. И кашу, манную, с вареньем, малиновым. Оно очень вкусное, тебе понравится! — В мед блок просачивается Алиска со стопкой вещей подмышкой, и тарелкой дымящейся белой каши в руках. На каше вареньем нарисована кривоватая улыбающаяся рожица. — Алиса! Нельзя так вторгаться в лазарет без предупреждения! Прояви уважение к чужому личному пространству! И где Филимон?— Возмущается Селезнев. Кашу он забирает и ставит на столик рядом. — Но пап, вы же сами меня попросили сходить за одеждой для… А как тебя зовут? — Вдруг осекается она, и наклонив золотистую головенку смотрит на создание, которое не мигая таращится на нее. Потом все же поясняет отцу: — Зеленого вызвал Полосков, у него там какие-то неполадки вылезли. — Никак. У меня... Нет имени. Я его не помню. — Тихо откликается тот. — Ой. Как же так! — В огромных глазах девочки столько искреннего удивления. Хорошо, что малышка не осведомлена пока что об этой темной стороне жизни в галактике… — Алис, не приставай пожалуйста к разумному.— Устало просит ее отец. — Но папа, это ведь действительно неправильно! У меня есть имя, у тебя есть, и даже у Говоруши! А у него – нет. Так нельзя! — Она мотает головой, и вдруг озаряется улыбкой: — А давай мы тебе его придумаем? И у тебя тоже будет имя. Хочешь? От этой детской бескомпромиссной уверенности У не знает смеяться ему или истерично ржать, папеньку своего змейка явно ввела в состояние шока от осознания степени воспитанности чада, а дракона-перевертыша загрузила будто древний компьютер сложной задачей. — Хочу.— Вдруг откликается тот. — Отлично! Ммм… А ты мальчик, или девочка? — Внимательно щурится она. — Не знаю.— Глухой голос любого бы натолкнул на мысль что пора отстать, но только не младшую Селезневу. — Алиса, это бестактно!.. — Пытается безуспешно вразумить ее отец. — Не знаешь… Хочешь быть Сашей? И потом, когда определишься, будешь Александром или Александрой, я читала в энциклопедии, это имя значит победитель.— Предлагает она. — Или Женей. Тогда Евгением или Евгенией.— Девочка перебирает еще несколько земных и инопланетных имен, подходящих сразу обоим полам, пока не выдает: — А Кешей? — Кеша? — Переспрашивает гуманоид, словно пробуя имя на языке. — Кеша.— Кивает ребенок. — Ке'ша… Коша.. Коши… Кош. Кош. Мне подходит.— Он, или она, (но Весельчак из-за сходства с Глотом все же решает для себя что будет звать его на мужской лад), склоняет имя, пока не видоизменяет и не определяется. Забавное кстати имечко, отмечает У. Кош, как сокращенное от Кощея, героя русских народных сказок, которые он перечитал за годы добровольной самоизоляции. Похож, кстати, внешне. А еще так же называли невольников все там же. Ай да Кошик… — Приятно познакомиться, Кош! — Зато Алиса разве что как светодиодная лампочка не светится. — Пап, а Кошу же можно кашу? Мне кажется он голодный, а с дороги гостей надо накормить, напоить и спать уложить, я об этом в книжках слушала, и это правила хорошего тона. — Умничает она. Игорь только качает головой. — Кош, скажите пожалуйста, вы знаете о каких-нибудь аллергиях у вас? Или что вам нельзя есть? Ксенос отрицательно качает рогатой головой. — Нет. Мне можно все. — Вы уверены? — Все же переспрашивает ученый. — Да. Я могу есть даже твердую органику по типу древесины или переварить хитин. — Расщедривается на пояснения «белек», и У едва не хмыкает. — Хорошо, тогда думаю кашу вам точно можно… Но пожалуйста, если почувствуете недомогание – сообщите сразу же, ладно? Дракон кивает, и робко берет тарелочку с красной рожицей и ложку.