Любовь — самое сладкое искушение.

Джереми смеётся, громко, звонко. Смех его эхом отлетает от стен замка. Рико давно заметил, но ему и правда нравится этот смех, звук, от которого его мёртвое сердце вот-вот начнёт биться в груди. Они не спешат, однако Джереми всё-равно идёт вприпрыжку и изредка разворачивается, смотря на Рико, будто хочет разглядеть что-то в чёрной пелене его глаз. Джереми держит его за руку, это приятно, желанно. Тепло человеческого тела разливается по его собственному, холодному и мёртвому, давным-давно забывшему о такой близости. В коридоре темно, пару свечей горят трепещущим пламенем и лишь луна, неизменно ледяная и величественная продолжает освещать путь. Эта великая богиня ночи никогда не исчезает, она каждый раз возвращается к нему, дарит свой свет и вселяет надежду. Или же, просто не трогает его отчаяние. Порой, он ощущает себя ребёнком под её благодатным светом. Они доходят до массивных дверей праздничного зала, где ещё три сотни лет назад гости кружились в танце и заливали желудки вином. Джереми не ждёт, отворяет двери, прикладывая слишком много силы. Рико хочет потянуть руки, помочь, но продолжает молчать и наблюдать за тем, как напрягаются мышцы на руках Нокса и за тем, как скрипит ткань его одежды, плотно прилегающая к телу. Он сдерживается, дабы не облизнуть губы от восхищения и тут же отводит взгляд, проклиная грешную натуру. Отворив двери, Нокс хватает его ладонь и сжимая её, тянет за собой. Внутри комнаты не так темно как в коридоре, свечей намного больше, и всё же, это не то, что заставляет Рико замереть на месте. В самом центре зала стоит ель, неровная, облезлая, украшенная яркими шарами и игрушками. Рико чувствует, как звон в ушах усиливается, в голове проносятся воспоминания прошлого, которое он мечтал забыть. Он, совсем маленький, на руках у матери, праздничный зал полон гостей, столы валятся от блюд, все счастливы. Музыка гремит со всех сторон, ровное звучание скрипки радует слух и всё вокруг кажется волшебным. Тогда Рико ещё ничего не знал. Тогда он ещё не был знаком с грехом и искушением. И всё же, не в силах сдержаться, он поддается этой волне, что перекрывает ему кислород. Мама ставит его на пол, давая побегать вокруг ёлки и проверить, не оставил ли кто для него подарков. Он бежит, запинаясь о собственые ноги, но не падает, ведь вокруг так много тех, кто может его поймать. Брат подхватывает его и подкидывает вверх, а после сжимает в объятиях. И Рико хохочет, по мальчишески искренне. И если рыться в памяти ещё глубже, то может быть он вспомнит образ отца, открывающего праздник, или ритмичный стук трости дяди. Но пока не стало поздно, он гонит до безумия желанные образы прочь. Это воспоминание сменяется кровью, всегда и каждый раз. Ведь каким бы беспечным и глупым он ни был, мир не собирался его беречь. В одну ночь он лишился семьи, друзей и желания что-либо делать с собственным существованием. Сейчас он понимает, это кара. За жадность, за собственное лицемерие. Рико думает о том, как счастливо они жили, храня тайну, скрывая своё происхождение и не контактируя с людьми лишний раз. Рико захлебывается в этом счастье, прошедшем, потерянном. Из воспоминаний его выводит человеческое тепло, рука Джереми, всё ещё сжимающая его ладонь. Он шагает вперёд и вытянув руку берет один из нелепо упакованных подарков под елью. Морияма заметил их не сразу, они были хорошо прикрыты ветками и весяшими на них игрушками. В нос бьёт хвойный запах, Джереми протягивает коробочку Рико, заставляя вампира замереть. — С новым годом. — Рико не знает, был ли это вопрос, или просто поздравление. Он не знает как описать свои чуства, будь боль, что всё ещё пульсирует в висках или трепет в груди, не дающий покоя. Он просто смотрит на Джереми, не в силах оторвать свой взор от карих, нет, медовых глаз. «грешно! грешно! грешно!» — кричит собственный голос в голове. — Я не приготовил подарка. — в итоге выйдет он, с дрожью в тоне, вводя себя в ещё более неловкое положение. — И не надо, это было моей идеей. Моим желанием. — рука Нокса всё ещё держит коробочку и Рико наконец решает её принять. Джереми Нокс появился в его замке три месяца назад. Окровавленный, избитый и потрёпанный. Он проник сквозь плохо закрытые двери и забился в угол, словно загнанный и запуганный зверёк. Тогда Рико решил быть милостливым и позволил доходяге остаться в его владениях, сейчас он понимал, какой ошибкой было это решение. Джереми был надоедливым. В его глупую голову пришла идея служить и он решил, что одинокий вампир, живущий в замке на горе — хорошая кандидатура для хозяина. У Рико уже были слуги, но среди них никогда не было людей, это было личной прихотью вампира. Жители замка всегда вели себя тихо, предпочитая активничать ночью и не сталкиваться друг с другом. Все, включая самого Лорда, предпочитали тишину и спокойствие. Но не Джереми Нокс, не глупый человек, что вытаскивал Рико на прогулки, убирал его комнату, носил ему цветы и каждый раз ругал за поздние подъёмы по утрам. Джереми Нокс был наглым, но до жути смелым. В как-то момент Рико всё же привязался к нему, хотя раньше, он предпочёл бы привязать свои ноги к булыжнику и сбросится в море. Это было его ошибкой, ведь в конце концов, он всегда знал, зачем Джереми пришёл в его дом. Этот мальчик не был оборванцем, не был слабым человеком или бедным крестьянином. Джереми Нокс был известным охотником на нечисть в церкви Спасения. Был членом святой инквизиции и желанным мужчиной для многих дам. Рико выяснил это ещё в первую неделю его пребывания в замке. Он мог бы убить его сразу, но решил что будет интересно посмотреть на попытки жалкой букашки его убить. Вот только, попыток не было. Джереми ждал, втирался в доверие, и если уж быть откровенным, у него это получилось. Рико никогда не думал о любви. Он презирал это чувство всеми фибрами своей прогнившей души и старался закопать в памяти все моменты из прошлого, где были хоть какие-то упоминания об этом. Каждый вечер он сидел на коленях перед окном и зачитывал одни и те же страницы священного писания, лишь бы навеки позабыть об этом чувстве. О тоске по нему. Однако отголоски былых дней преследовали его каждый раз, когда взгляд его встречался с медовой западнёй в глазах Джереми. Когда Нокс приходил по утрам, Рико уже не спал, ведь ожидал его. Когда тот дарил цветы, Рико каждый раз любовался ими за чашечкой чая. Когда Джереми звал, Рико послушно шёл за ним. И каждый раз, когда Джереми протягивал ему руку, Рико был готов её принять. В какой момент голову посетила одна мысль, что не позволяла спокойно спать по ночам. Самая грехновная идея, самая гнилая. «Ради него, я готов умереть». С той поры Морияму посещали сны, и каждый из них заканчивался одинаково. Смертью. Будь-то костёр святой инквизиции, топор палача или серебряный кинжал в сердце. Не важно как, но он умирал. Каждую ночь, в каждом сне. И раз за разом палачом у него был один, неизменный, прекрасный и до безумия любимый Джереми Нокс. Содрогаясь в истеричном смехе, Рико не мог не признать. Он любил его. Любил настолько сильно, что знал каждую веснушку на лице, каждую мозоль на руках, знал всё, что мог бы узнать за три месяца. Как и сейчас, он смотрел на него и знал, что Джереми обеспокоен. Его брови приподняты, а глаза открыты широко, доверчиво. В замке было много жильцов, но он всё-равно был пуст и забыт, словно руины. Поэтому, что бы Рико не делал, у него не было мысли о том, что он будет пойман и опозорен. Может быть именно это заставило его опуститься на пол и зарыться в гору подушек и одеял, принесённых глупым солнечным мальчиком. Он расстегнул свой пиджак и откинув его в сторону, остался в одной лишь рубахе и штанах. Скрестив ноги по-турецки он всё же решил распаковать подарок. Коробочка была плоской и вытянутой, Джереми хорошо постарался, обмотав её упаковочной бумагой и неуклюже завязнной лентой. Открыв подарок, он обнаружил внутри самое неожиданное, что когда-либо было ему подарено. В ровной коробочке лежала блестящаяя металлическая шпилька, конец её плавно принимал форму крыла, украшенного синими камнями. С неё свисало две цепочки, крохотные, но тоже укашеные голубыми камушками. В Японии, там, где положил свои корни род Морияма, такие шпильки назвали кандзаси. Раньше такие заколки позволяли воинам закреплять волосы под шлемом во время сражения, потом они использовались как оружие, ведь один конец всегда был заострён. Кандзаси позволяли нанести смертельный неожиданный удар противнику при отсутствии какого-либо другого оружия. Постепенно функции смертоносной угрозы кандзаси утратили и стали изготавливаться из дерева. Однако такой подарок имел ещё один смысл. Рико не знал насколько это было правдой, но в детстве мама рассказывала ему о том, как девушки получившие такие шпильки, выходили замуж. Такова была традиция, когда меняя причёску с косы на пучок, девушка считалась взрослой, а тот, от кого была принята шпилька — являлся женихом. Джереми не мог знать об этой традиции, но Рико всё-равно смутился. Его лицо в мгновение покрылось румянцем, в горле образовался тяжёлый комок, который он с трудом сглотнул. Голос в голове не затихал, мышцы рук свело болью. Может быть, один раз можно и рискнуть, его всё равно ждёт смерть. Он медленно поднял взгляд с подарка на Нокса, ему казалось, что скоро он просто задохнётся от того, как часто задерживает дыхание при виде солнечного парня. В груди защемило, непреодолимое желание взяло над ним вверх и он всё же коснулся щеки Джереми своей рукой. В какой-то момент они оказались друг к другу слишком близко, непозволительно, запретно. В глубине души Рико знал, он пожалеет о своих решениях, он всегда о них жалел. — Спасибо. — прошептал он, тихо, скрытно, хотя в зале и были лишь они одни. — Не стоит. Я просто подумал, что волосы мешают при работе. — это было правдой. Рико никогда не завязывал свои волосы, но и стричься не спешил. — Я уже говорил, что не готовил для тебя подарка. — он пожалеет. Он точно пожалеет об этом, но если сейчас он сделает шаг назад, встанет и уйдёт, бросит солнечного мальчика одного, жалеть он будет ещё дольше. — Но это не значит, что мне нечего подарить. Голос в голове уже не кричал, он подозрительно затих. Рико никогда не надеялся услышать зов райской обители, поэтому игнорировал и адские вопли из ада, что мерещились ему за спиной. В груди кольнуло, почему-то захотелось плакать. Если он сделает это, то предаст свой род, свою семью. Доверится человеку, который это доверие точно не оправдает. А если не сделает, предаст себя и своё мёртвое сердце, что в кой-то веки бьётся. Да и в конце концов, это ведь традиция, дарить подарки на новый год. Рико тянется второй рукой к груди и достает из под рубахи серебряную цепочку. Для вампира было опасно хранить серебро так близко к голому телу, но как говорил отец, боль от серебра позволяет нам помнить о том, что мы не всесильны и не совершать глупых поступков. Что ж, ему пора узнать, что Рико это от глупых поступков не уберегло. Он снимает цепь с шеи и демонстрирует висящий на ней крест, обвитый змеёй, которая раскрыла свою пасть и казалось, готова была его проглотить. По середине украшения красовался красный камень, он многое значил для Рико, ведь являлся фамильной драгоценностью. В отличие от других аристократических родов, род Морияма не был известен великими богатствами или подвигами. Мориямы не высовывались из своих земель, но продолжали оказывать влияние на мир. Их сила была скрыта, а нынешнего лорда вообще в живую никто не видел. И всё же, сейчас Рико был готов на этот риск, готов поплатиться за решение. Подумать только, глупец, отдаёт символ рода простолюдину, охотнику, человеку! Джереми понимает, что это значит. Замирает на мгновение и ищёт ответ в почти чёрных глазах бледного вампира. Он протягивает руку, но не для того чтобы забрать подвеску, а для того, чтобы сжать руку Рико покрепче, избавить от боли, что доставляет серебро его коже. И от этой доброты, от этой любви, что рушит на части, разрывая грудь, Рико хочется плакать. Но он лишь улыбается, счастливо, любя. Понимая, что не собирается жалеть себя, обречённого на смерть. Он тянется вперёд и с напором впивается в мягкие губы Джереми. Закрывая глаза, он думает лишь о том, что это всё, чего желает его проклятая душа. Поцелуй смертного, запретный плод, который когда-то вкусила Ева. Его личное проклятие. Цена, в тридцать Серебренников и один поцелуй. В этом горячем, отчаянном слиянии, он растворяется без остатка, забывает о клыках, цепляющихся за чужие губы, о крови, которой окрасилась слюна, о руках, держащих в объятиях. Он забывает о чёртовом замке, о каждом житиле этого места, о прошлом, что мучало его так долго. Он отдаётся в руки судьбе, самолично протягивая ей нож. От этого решения грудь его наполняется теплотой, свободой, ранее неизведанной. Теперь вся его суть в руках человека, который пришёл его убить. И этот важный факт меркнет на фоне удовольствия и безудержной радости. Рико падает спиной на одеяла, позволяя Джереми нависнуть сверху и запустить горячие руки под белую рубаху. И Нокс не медлит, сжимает нежные соски, наклоняется, и сквозь ткань, вылизывает их языком, заставляя Рико до крови прикусить губу. Рико околдован ярчайшим светом этого охотника, он позволяет полностью прижать себя к импровизированному настилу, позволяет прикоснуться там, где ещё никто не трогал. Он обвивает эти мышцы руками, прикусывает доступную ему кожу, но не прокалывает клыками. Бережёт. Он чувствует как горит кожа каждый раз, когда солнечный мальчик одаривает её своим вниманием. Сердце бьётся, дрожит, умоляет. Готовое вырваться из груди оно кричит: «Я здесь! Ну же, прикоснись ко мне! Не отпускай ни на миг!» Но всё что остаётся озвученным, повисает в воздухе одним только именем: Джереми. И это имя слетает с его уст неоднократно этой ночью. В моменты когда Джереми сжимает его бедра, когда стягивает его рубаху и впивается губами в кожу. Рико плавится в прикосновениях, ведомый лишь удовольствием, что доставляет ему Джереми одним лишь языком. Он хнычет, прогибаясь, крича и отдаваясь полностью. Имя охотника поселилось в его теле, высечено на нём. Он выкрикивает его, в момент когда переполненные любовью, они сливаются воедино. Занимаются сексом, не животным, не греховным, истинно чувственным и страстным. Рико поддаётся волне возбуждения, забывает всё, что когда-либо вычитал в Библии и сгорает. С каждым движением он выкрикивает имя любимого и желает остаться в этом мгновении на вечно. И даже поддаваясь вперёд, обвивая плечи руками и вонзая клыки в тёплую плоть, он думает о нём. Думает не о предательстве, о вере. «Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас». Если бог есть, если он есть в них, в людях, то он простит Джереми. Простит за близость с мерзким отродьем вроде Рико, и очистит его душу от пагубного влияния. Если господь существует, он поймет их любовь, любовь которой сам наделил их души. И Рико до окончания дней своих, умолял бы его на коленях. Бил лбом о землю, вымаливая прощения для любви всей своей жизни. Если бы только дни его не закончились этой ночью. Он больше не молит Бога о спасении, он больше не хочет спасаться. Любовь — самая недооценённая и переоценённая вещь одновременно. Она обязательно погубит вас, не сразу, но обязательно. И к несчастью для Рико, он был готов к гибели. Любовь — самое сладкое искушение, она слаще крови и сахара. Она яд. Ночь окрасилась в красный, прикосновения Джереми затмили разум, заставляя благоразумие покинуть его голову. Рико слизывал кровь с бронзовой кожи блондина, стараясь поглотить каждую каплю этого сока, насладиться. Он сходил с ума. Словно брошенный котёнок, был готов плестись вслед за Ноксом, куда бы тот не пошёл. В конце концов, теперь его душа навеки принадлежала этому человеку. И цепляясь за него всеми силами, он лил слёзы, от чувств, от удовольствия, пронзающего его тело. От любви. И в ответ он получал то же самое, улыбку, наполненную счастьем. Тепло, согревающее, разъедающее душу. И поцелуи, от которых в ушах раздавался звон серебрянных монет. Он закрывает глаза, прислонившись к груди Джереми, слушая его бьющееся сердце и оставляя шпильку на другой стороне подушки. И погружаясь в сон он надеется, что хотя бы в следующей жизни, сможет быть обычным, достойным любви, человеком. В его жизни немало неудач, он давно смирился с одиночеством и впервые за долгие годы был рад тому, что засыпал не один. Часы пробили двенадцать, наступил самый счастливый в его памяти новый год. Во сне он умирал сотни раз, он привык к этому. Однако ни разу Джереми не убивал его с улыбкой, чистой, привычной и невыносимой. От этого было ещё больнее. Металл в руках Джереми смотрелся восхитительно. Кровь на этих руках выглядела ещё лучше. Нависая над вампиром, Нокс крепко сжал шпильку и подняв руки над головой, прошептал: — Прости. Было ли это извинение за чуства? Или же за убийство, Рико не мог понять. Ровный кончик кандзаси вонзился в грудь, рассекая плоть и скользя меж рёбер, к самому сердцу. А сердце, дрожащее, оно всё ещё кричало: «Я здесь! Прошу, прикоснись ко мне!» Оно ещё не понимало, что его предали. Кровь заполнила всё пространство. Пол, воздух, его собственную глотку. Всё что он мог сказать было лишь одним единственным словом: — Джереми. И когда тьма окутала его с головы до ног, он открыл глаза. Вскочил на месте и пытаясь сделать хоть один рваный вздох, судорожно ощупал грудь. Он был жив. Сквозь окна сочился серый, тусклый свет утра. Сквозь стекла он мог видеть снежинки, падающие с неба, не более. Он был жив и от этого, грудь его наполнилась нескончаемой теплотой. Он желал броситься на Джереми и получить поцелуй, или обьятия. Он не определился. Однако, устремив свой взор на ложе, которое они разделили, он наружил лишь давящую пустоту. Джереми там не было. Покрывала рядом давно остыли, свечи погасли, а на смятой подушке так и покоилась подаренная шпилька. Покачиваясь из стороны в сторону, он поднялся, одел штаны и рубаху, не удосужившись тем, чтобы завязать шнуровку на груди или рукавах. Пиджака не было, хотя Рико точно помнил, как снял его прошлой ночью и кинул на пол.Всё не имело смысла. Сначала он не поверил, конечно не поверил, ушёл из зала и бредя по коридору, сжимал в руках подаренную шпильку. Креста тоже не было, ни на шее, ни рядом. А значит, ночь ему не привиделась во сне. Он прошел в комнату, заглядывая за каждую дверь по пути, надеясь встретится с Медовыми глазами солнечного мальчика. Он обошёл каждую башню, где в углах комнат таилась только пыль. Он обошёл гостинные и в конечном итоге спустился в сад, молясь увидеть человека с золотистыми волосами. Всё время он умолял, просил чтобы всё было неправдой. Но вслух вымаливал лишь жалкое, крохотное слово: Джереми. Облезлые кусты как и тропинки, покрылись снегом. Белые хлопья падали с неба, украшая длинные, взлохмаченные волосы Рико. Руки покраснели от холода, хотя казалось, что погода тут была не причём. Подняв голову к небу, он всё так же раздумывал о вере. Это было наказание? Бог решил покарать его за то, что он посмел прикоснуться к его ребёнку? Или же вся его жизнь была наказанием? Снег за спиной скрипел под чьими-то шагами. Рико обернулся, перед ним стоял дворецкий, что согнулся в вежливом приветствии. Его рожки выступали на голове и закручивались в лёгкую спиральку, вместо привычных ног — крохотные копытца, вместо привычных глаз — чёрные дыры. Он выпрямил спину и Рико смог разглядеть его обеспокоенное выражение лица, скорее всего, в глаза слуг, он сошёл с ума, раз искал человека. — Ваша светлость, – начал "козлёнок", — человек ушёл. Ещё до восхода солнца. — Куда? — хрипло вопрошал Хозяин замка. Хозяин Эвермора. — В церковь. — проблеял слуга, словно настоящий козлик и добавил: — скорее всего, его ждёт наказание. Рико рассмеялся, громко, горько. Конечно же он знал, однако, от знания, верить ты не перестаёшь. Полностью повернувшись к дворецкому, он не проронил и слова. Джереми ушёл, но убить вампира так и не решился. Глупый, очень глупый человек. Теперь он официально мог считаться предателем церкви, а как было известно, инквизиция с предателями не церемонилась. В какой-то степени Джереми спас Рико и кажется теперь, Рико должен был вернуть этот долг. Восседая на свой самой быстрой лошади, он вспоминает о том, как в юном возрасте сутками стоял на коленях перед статуей Христа. Он думает о том, как молил бога о том, чего вернуть было нельзя. Помнит о том, как сжимая в руках Библию, выученую наизусть, просил вернуть ему семью. И даже если мольбы его были услышаны, он так и оставался один. — «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете». — шептал он, склонившись к голове чёрной кобылы, на которой мчался сквозь метель. Словно она могла простить его за то, что он намеревался сотворить. Холод не волнует его, не волнует и боль. Он тормозит кобылицу, спрыгивает на белоснежную тропу и взирая на золотые кресты, возвышающиеся над его главой, шепчет: — «Когда вы обратитесь к Господу, тогда братья ваши и дети ваши будут в милости у пленивших их и возвратятся в землю сию, ибо благ и милосерд Господь, Бог ваш, и не отвратит лица от вас, если вы обратитесь к Нему». Любимые, выученные стихи. То, что он озвучивал их вслух, было лишь напоминанием для него самого. Его шаги ровные, но не менее быстрые, чем поступь лошади. Он не просит бога о прощении, он обращается к нему с угрозой. Окрашивая снежные завалы алой кровью его детей, он двигается вперёд, разрывая чужую плоть голыми руками и любуется тем, как трескается человеческая кожа, подобная самой хрупкой ногти. Выпуская ногти, он ощущает чудное покалывание и то, как тёплая, вязкая кровь стекает к его локтям. Он добирается до входа в церковь и каждого, вставшего на пути, уничтожает, оставляя под ногами кровавую борозду из чужих жизней. Чужой желудочный сок обжигает его кожу, когда он вспарывает брюхо очередному придурку в мантии. Его кишки падают под ноги вампира, и тот наступает на них, раздавливая. Люди. Они дрожат, выкрикивая гневные слова, но всё-равно бросаются ему на встречу, плескаясь святой водой и вооружаясь серебром. Но им ли не знать, что он всегда будет сильнее. И что тело его исцелится от любой нелепой нападки. И пальцами своими он давит на глазные яблоки, из которых вытекает неизвестная ему жидкость. Ему бы хотелось вырвать их, насадить на свои когти и проглотить. Насытится и вкусить человеческой плоти, принять ванну в их крови и помыть ею Джереми. Он не нашёл желанного ни в главном здании, ни в подвалах, что служили темницей преступникам. Сердце кричало, отчаянно, захлебываясь кровью. Рубаха окрасилась алым, ему было всё равно. Разум затмила ярость, и отворяя двери молельного зала, он так и замер, впиваясь в дерево когтями. В комнате царил смрад, что был хуже той вони, исходящей от Рико. Благовония, воск и кровь. Обнажённый Джереми сидел на коленях, его взгляд, ранее направленный на образ Христа, переместился на Рико. Руки его держали мужчины, облачные в рясы и одетый в точно такое же одеяние, третий мужчина наносил размашистые удары по окровавленной спине. В нос вампира ударил знакомый, сладкий запах крови. Той крови, что он с жадностью вкушал вчерашней ночью. В ушах зазвенело сильнее, чужие крики, но не звон монет. А сердце, как и разум, вскрикнуло: — Джереми!  Произошедшее дальше слилось в одно пятно. Кроваво красное, горькое, не исчезающее пятно. «Но я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего; я сказал: «исповедаю Господу преступления мои», и Ты снял с меня вину греха моего». Был ли бог милостлив? Может быть. Были ли люди так милостливы, как просил он их быть? Нет. Люди всегда гонялись за тем, чего желала их жадность, они презирали тех, кто хоть как-то отличался от их самих и назвали это грехом. И взирая друг на друга, они повторяли те же ошибки, что и их предки, что и их братья. И раз за разом они делали все хуже и хуже. Как минимум для самих себя. Рико никогда не думал, что станет палачом. Он не испытывал любви к жестокости, но понимал, что кровь людская манит его. Сначала он отрывает им руки, оставляя жалкие, кровоточащие культапки на месте. У одного он сразу вырывает сердце и подыскивая к другому, силой вколачивает его в глотку. Какого на вкус человеческое сердце, ему хотелось узнать, но спросить он не может, второй человек умирает, задыхаясь. Сердце человека оказалось больше, чем вампир себе представлял, видимо из-за грехов, скопившихся в нём. Удовольствие, что разливалось по венам, когда когти впились в глотку последнего священника, не было похоже на удовольствие от секса. Это было животное желание, дикое, грязное. И вырвая из плоти кадык, онвсеё же прошептал: — Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои. Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня. Пара шагов и он уже стоял на коленях возле своего солнечного мальчика. Лицо Джереми, бледное, уставшее, но ни капли не изменившееся. И глаза его, медовые, родные. Всё осталось неизменным и до безумия, до боли в рёбрах, желанным. В своих руках Нокс сжимал ткань, чёрную, промокшую от крови. Он не хотел отдавать её священникам, прижал к груди и несмотря на боль, продолжал сжимать. Это был пиджак Рико, пропитанный его парфюмом и запахом. Это было то, что Джереми оставил для себя, пожертвовав своим благополучием. Он должен был убить вампира, убить так, как убивал множество раз. Убить, а не упиваться грехом с ним. Стать личным Иудой, выполнить приказ церкви, а не отрезать себя на боль и гнев божий. Рико бы простил ему это, простил бы и предательство и смерть. Отдал бы себя на блюдечке. Но Джереми не смог и за это, Рико любил его ещё больше. Поднимая своего возлюленого на руки, Рико не оглядывался, но продолжал думать. Если любовь является искушением, то самым сладким и желанным. И если судить честно, то этот запретный плод они разделили на двоих. Рико утонет в этих чувствах и будет знать, что следующую вечность, у него будет тот, кто подаст руку и спасет.