Aquaetaphia

      Солнце, несмотря на позднюю весну, светило слабо. Сквозь глубокие сизые тучи его лучи не пробивались в первозданном своем образе и в окно кухни вплывали уже поблекшими и утратившими все золото и тепло. Ветер, отдававший северной солью, шел очевидно с Лиффи и нес со склона Мон липкий, зябкий, влажный фронт. Фронт этот просачивался меж пострадавших кирпичей, втекал во все трещины, проницался сквозь строительную ленту в рамах и везде создавал тревожный свист и пугал птиц с их насиженных веток, а людей заставлял оглядываться и хмуриться.       Изидора поморщилась от этого свиста, понадежней натянула пуховую шаль на плечи и поднялась из-за кухонного стола в прерванном стремлении пойти следом. Ее внимательные крепкие глаза были навострены сквозь окно - она прищуреннно провожала дочь. Та как раз дошагала до конца прямой уводящей дороги и скрылась за поворотом, по пути своему ни разу не обернувшись.       ‘Какая же это всё чушь несусветная’       Ньевес шепнула себе под нос и на скором ходу, не утруждая себя посмотреть по сторонам и побеспокоиться, вдруг смотрят, стукнула себя по лбу средним пальцем, стараясь прогнать следы утреннего обмена мнениями с матерью. Сходились Ромеро во взглядах нечасто, и сегодня исключение не возникло.       Ньевес, проведя вне полевых условий жалкие пару дней, видимо, вовсе вышла из ума и разродилась жгучим стремлением явиться чем скорее тем лучше в её ненаглядный провались он в Бездну Мермония-палас, чтобы навестить дорогих коллег, отметиться, разнести остатки тифа и вшей и конечно же по дороге домой непременно стать жертвой маниакального дебюта из подземных. Во всяком случае такова была версия старшей.       ‘Командирша перебитого отряда’       Вот нечего делать - лишь бы отговаривать от жизни. Под эти мысли шагалось скоро и слепо, Ромеро крепко сжимала ремень накинутой через плечо тяжелой сумки.       «На цивилизацию нельзя полагаться. Или по-твоему жандармы стоят в каждой подворотне? Надо думать своей головой за себя» - вот здесь стоит отдать должное, это была правда, и в этой правде довелось пожить три дикие недели. Обычный и так бдительный к людям и их повадкам взгляд из-за этих слов терял в холоде и четкости и приобретал в мнительности и паранойе.       ‘И что теперь делать, раз без глаза Бога, дома сидеть у моря погоды ждать, пока страна себя заново отстроит?’       Вот если бы все после потопа, кто сбился окрест Эпиклез, думали бы за себя одних, как она говорит, поперемёрли бы как пить дать, и не видать бы никакого пункта снабжения, организованной медицины, цивилизованных захоронений, поставок - одни мародерства бы остались.       ‘Но разве ей объяснишь…’       В шаге скором и окрепших плечах отражалось не столько упорство, сколько нападение, и его-то Ньевес поспешила, не задерживаясь на завтрак и чай, унести поскорее на свежий холодный воздух.       Мучить столпы материнских воззрений она силилась, когда была вдвое младше. С возрастом, как это часто бывает, обнаружила, что прока в этом нет, и кроме того оказалось, что это несогласие не имеет никакого веса в её жизни. Так что молча поступать по-своему давно уже стало привычным. Но в этот раз, к собственному удивлению, захотелось настоять и высказать ‘ты не права’ во всей полноте. На этом желании Ромеро и подхватила себя и вынесла на улицу дышать.       Район Набонэ в ранние утренние часы встретил полупустыми улицами, активно жить торговые кварталы явно не спешили, к безусловному сожалению. Ньевес замедлила шаг и стала скользить взглядом по знакомым заведениям, особо ни на что не надеясь. Какого благоустройства можно было ожидать от города, в котором даже мальчишки и девчонки газетчики не разносят с криками ни одну новость. Часть знакомых вывесок исчезла, и обустройство беспорядочное вынуждало задаться вопросами, бывает ли в этих местах хозяйское внимание и что здесь происходит вообще.       Поравнялась с кафе «Ревиллер», которое было раньше одним из любимых за совершенно уникальные пышные и сладкие булочки со штрейзелем, сдобные настолько, что тесто имело вкус дрожжей. Тут же укололо в животе и вздохнулось с тихим сожалением. Остекление разумеется пострадавшее, однако рамы и двери не были выклеены, место в целом не было никак опечатано. Все проёмы зияли настежью. Ньевес совсем замедлилась и вгляделась в затенённую глубину помещения - оттуда на неё смотрели пустующие и почему-то полуразрушенные витрины.       Сожаление тут же рассеялось острым бдительным вниманием. Она продолжила шаг и участливо оглядела прочие заведения. Среди заботливо опечатанных и явно кому-то нужных находилось подозрительное множество точек, напоминавших «Ревиллер». Пустые или битые проёмы, разрушенные витрины.       ‘Ох вот же дрянь…’       Нонсенс и осознание умыли холодной водой. Новости о разбое обычно касались провинциальных регионов, где вели свои хозяйства фермеры - за большими открытыми территориями невозможно следить с абсолютной четкостью. В стенах же столицы всегда было принято тихо и бесследно красть в ночные часы, так что происшествия с неприкрытым бандитизмом были крайне редки, благодаря круглосуточному патрулю автоматонов, и всегда говорили о недалеком уме либо избыточной горячности виновников. Но чтобы половина торгового квартала стала открытой инсталляцией мародерства, грабежа и разбоя - о таком невозможно было даже пофантазировать.       ‘И это-то при работающей Жардинаж и при живом Юдексе…’       И кроме того, только что дошло - по всей дороге сюда она не встретила ни одного жандарматона. Тоже странно… чайники кипят, вода в кранах горячая, а меки где… До сего момента Ньевес шла посреди улицы, но теперь прибилась к её затененной части.       Людей конечно вокруг было немного, но от того теперь улицы вызывали еще меньше доверия. Путь Ньевес лежал сквозь торговые кварталы к нижним этажам Дворца, что расположены со своими непримечательными служебными входами далеко внизу под вознесенным на величественную террасу главным входом. Должностные лица по большей части до своих рабочих мест добирались через них. Исключения из большинства составляли разве что новенькие, с чьего трудоустройства прошло менее пары месяцев, - те еще рвались до главных дверей с показной гордостью. Мол, смотрите, я иду работать десятым клерком в десятую дюжину десятого заместилеля Кардинала, буду считать бюджет на перья и чернила - в самый настоящий Мермония-палас! Через главный вход! Терплю очередь и толкучку в единственном лифте с площади и опаздываю ради этого!       Ньевес стала присматриваться к редким людям. Без дела никто особо не шатался, встречные стремились с очень занятыми видами по своим нескончаемым заботам и с неохотой отрывались от внутреннего планирования на опасливые озарения по сторонам и ступали осторожно.       На скамье под ещё горящим без всякой надобности фонарем сидели двое средневозрастных месье. Разительная разница между ними создавала очаровательное впечатление - один был худ и высок, имел длинные ноги и руки и помещался на скамье, словно сложенная втрое сушилка для белья, а второй - напротив, весь короткий и совершенно квадратный, и даже на кубической голове его глаза маленькие сидели широко. Они глядели друг другу за спины с зоркостью и судя по всему активно беседовали. Но слова в их беседе скорее дополняли жесты как основной источник смысла.       Опыт наделял Ньевес, как и весь штат ее ближайших по цеху коллег, совершенно особой чувствительностью к враждебности, профессия императивно принуждала четко и мгновенно выявлять опасное поведение. Подследственные в кабинете врачебной экспертизы принимались часто без присутствия даже санитаров, и наручники не даже в случаях весьма характерных обвинений. Между собой в ординаторской шутили, что самый главный навык психиатра - бегать вокруг стола. Поэтому самый первый совет всем начинающим криминалистам при психиатрическом отделении звучал одинаково: ‘смотри, старичков у нас тут немного. Мы люди маленькие и законом не защищенные, поэтому, если не торопишься под лежачий камень, учись не только видеть в человеке зло, но и управлять им’.       Так что стаж приходился Ньевес кстати. И поэтому быть замеченной двумя упомянутыми месье она избегла и устремилась далее по улице. Применять прелести трудового мастерства к улицам педантичной столицы ощущалось нелепой аномалией. Ньевес поспешила поскорее покинуть этот битый участок и устремилась в самый конец торговых площадок, где оставались уже одни прилавки со съестным. Выбор не ахти, но сейчас бы еще жаловаться. Людей при деле вокруг стало заметно больше, было видно, что квартал активно живёт и пользуется спросом населения на покушать.       Знакомый тощий и обильно курящий дядечка торговец овощами вел торги с, судя по форме, работником Жестьон за оптовую поставку. При виде его стоек, забитых одними только капустой, морковью и редьками заулыбалась, - интересно за что же у них идет продовольственная баталия. Мгновенно расколдовалась на тему бандитизма.       ‘Точно, надо ведь и позавтракать…’       Взяла несколько яблок у семейной пары, их видимо мелкий сын криво держал табличку «восстанавливаем ферму».       И тут заметила, как в самом конце улицы рядом с мелкой постройкой по типу ларька молодой месье, сидя на корточках, возился с проводкой. А вокруг него чуть поодаль собралось с десяток человек. Закралась мысль. Подошла к этим людям, стала ждать и подслушивать.       - Скорей бы уже… умираю как хочется кофе… - выразительно выговорила, зажмурившись, девушка из общего числа, - Дорогой Вы наш, долго ли Вы там ещё?       Тут прямо над головой месье, коему этот милый вопрос полагался, загорелась небольшая вывеска с логотипом в виде чашки кофе и название «Ле Миди».       - Всё готово, мэм… - голосом напряженным и высоковатым произнес месье, и не успел он ни подняться, ни развернуться, ни придержать для людей дверь, как маленькое сборище нырнуло без приглашения в тесное помещение.       Еще не веря, Ньевес осторожно заползла следом. Место было ей незнакомо Интерьер был восстановлен на скорую руку, дощатый пол ходил буграми и заставлял следить куда наступаешь. На стенах тут и там были пустые светлые следы по форме очевидно висевших на этих местах ранее картин. Над барной стойкой висело единственное украшение - гирлянда желтых лапочек, и работали даже почти все.       Ньевес встретила обстановку с кисленьким выражением и отошла в сторону, давая дорогу двум грузчикам, те несли выпечку с производства. На запах вроде хорошо.       Наперебой зазвучали заказы, зашумела кофемолка, Ньевес устроилась с краю барной стойки и стала ждать свой кофе с булкой, наблюдая за тем, как тот же молодой месье через пень-колоду управляется с процессом, будто видит рабочее место впервые в жизни. Он сжимал губы, хмурил брови и очевидно прикладывал усилия, но кажется работа приходилась ему слишком ювелирной.       Посетители вокруг кривились от плохо сваренного кофе, но помалкивали. Американо правда выдался чересчур кислым и горьким, но от того бодрил еще сильнее, и булка сырная всё равно макалась и елась с удовольствием.       Комфорт потихоньку поглаживал по спине. И вроде бы почти как раньше. Захотелось засидеться.

***

      У самого приспособленного под кафе ларька и в нём самом случилось небольшое столпотворение, но фонтейнцев можно понять, - возможно во всем городе это было единственное место, где можно было посидеть за столичной сдобой и позаливаться кофеином, что, как известно, побеждает в пирамиде потребностей горожан светского государства сон и еду. Граждане решили ответственно создать текучку и прозорливо спешили торопить вон всех, кто допил и доел, дескать нечего место еще занимать, когда тут желающие стоят терпят.       Ньевес, неприкосновенная на своем краю барной стойки, как королева горы, тихонько улыбалась тому факту, что ее место, занятое еще с часу назад, оказалось совершенно никому не интересно. Но скоро все равно была пора отчаливать.       На деревянную столешницу прямо рядом с ней упали два худых локтя, ткань рукавов на оных оказалась растертой, и сквозь волокна даже слегка просвечивал цвет подклада, - инстинктивно отодвинулась от них на пару дюймов. Хозяин оказался достаточно близко, чтобы можно было уловить его запах - сырость и кислый табак. Мужчина этот высокий шепотом стал звать к себе бариста, а тот старательно вытирал чашки и среди некоторой звуковой тесноты услышал не с первого раза.       Шепот вынудил его наклониться над стойкой, чтобы расслышать заказ. Гость назвал черный кофе без молока и стал держать кулак с деньгами над столешницей. Когда юноша протянул и подставил ладонь, тот ловко ухватил его запястье снизу и, вложив оплату, обнял его маленькую в сравнении руку своими безразмерными.       - Я пришел спасти вас от большой опасности, дорогой друг. - прошелестел он вслед за этим жестом так. - Если вы согласны слушать, возьмите оплату.       Ньевес, видя от происходящего только руки гостя и бариста перед собой, вся навострилась и тут же сделала вид, будто занята по уши расписками и точно не будет вслушиваться ни в какую ситуацию. Даже на периферийной картинке она заметила, как юноша замер оторопевший и как на лице его исчезли мысли. Приклеенный к взгляду гостя, он долго не шевелился, словно пойманный глубокой ночью в свет прожектора олень. Гость был терпелив и не думал выпускать его ладонь из костлявой клетки своих пальцев и дождался - деньги были приняты.       Парень принялся управляться с рабочим местом уже захваченный возникшим предостережением, втрое пересылал кофе в темпер, криво прижал таблетку и вовсе пролил бы мимо нее кипяток, если бы это пришлось ему делать самому. Отдав заказ, юноша поставил перед носом спешащей очереди табличку «перерыв» и стал ждать. Хозяин протёртых локтей отпил свой черный кофе нарочито медленно.       - Моё имя Реми. Нам следует говорить очень тихо, - начал он наконец, вновь привлекая юношу прислушиваться поближе, и снова выждал паузу, - твой босс не собирается тебе платить, мой дорогой Камиль. - Он опустил глаза на бейдж, и в медленном шепоте хорошо звучало каждое слово, ни один слог не был проглочен. - Но это не всё, настоящая опасность в другом… Месье, что дал тебе работу, собирается подать на тебя в суд за воровство и выстилает для этого почву сейчас.       Между ними повисла пауза, во всем «Ле Миди» этого разговора не существовало ни для кого, кроме троих. Посреди звуковой давки Ньевес, как и замерший парень за прилавком, более не слышала ничего, кроме этого тихого и отчетливого голоса. Вот бы взглянуть на лицо, что шелестит так зловеще.       - Мои люди видели, как он общается с жандармами, и судя по услышанному, он настроен очень серьезно. Ему нужны деньги, и их он собирается через суд взыскать с твоей семьи. Пойми мою боль, мой мальчик, мы с тобой земляки, и я знал твою бабушку и слышал как скрипят ее колени, я не мог пройти мимо. - Гость сопроводил свои слова медленными жестами, его пальцы напоминали перья ворона. Когда юноша совсем поник и потерялся, он продолжил. - Но это не всё, за чем я пришел. Для властей мы словно грязь, потому нам подземцам стоит держаться вместе. Я хочу протянуть тебе руку, малыш. Но сперва ответь мне на один вопрос, Камиль, - ты желаешь возвратиться во Флёв Сандр?       С этого мгновения парень очутился всецело захваченным чарами. Ньевес с трудом, но изо всей настойчивости поддерживала свой толковый вид, от чего-то она была совершенно уверена, что ждавший ответа хозяин локтей и бдителен, как ворон, и с чуткостью его нужно быть кайне осторожной.       - Н…нет, господин… - проронил едва слышимо юноша, пронзённый уже надеждой, что этого ответа и ждёт от него ворон.       - Вот оно как… это похвально, мой дорогой. Тогда разреши мне быть с тобой честным… выходов и времени у нас немного. - Начал месье и скрестил пальцы-перья сетью и опустил на эту сеть острый подбородок. - Мы все будем дураками, если позволим делам идти самим по себе. Ты сядешь в Крепость, твоя семья станет отдавать взыскание и расшибаться, а я и мои люди будем жить с тяжелым грузом. Но у нас ‘всех’, - он подчеркнул это слово, - есть шанс. И он требует смелости от нас ‘всех’. Когда твой хозяин придет забирать кассу, за день до этого ты должен будешь явиться со всей этой суммой и теми людьми, кто тебе дорог, на главный вокзал, и вы все оттуда отчалите по линии Навия на последнем рейсе до последней станции. Там буду я, мои люди и многие наши с тобой земляки, застрявшие сейчас здесь. И вместе мы начнем новую страницу нашей жизни. Я обязуюсь знать, куда нам ‘всем’ податься. Оставаться в столице нам нельзя, рано или поздно проклятый Юдекс найдет способ нас всех пересажать. - хозяин локтей договорил и неторопливо сделал щедрый глоток своего кофе. - А теперь скажи ‘ты’ мне, дорогой Камиль. Что это будет за день?       До этой речи юноша держался весь серый от тревоги и, слушая воронью речь, казалось, даже перестал дышать, но чем больше говорил месье, тем больше веры и жизни рождалось в его молодом и чуть аляписто скроенном лице. К моменту, когда прозвучали последние слова, Ньевес почти слилась со стеной и столешницей, теперь она ни одной своей кудряшкой сомневалась ни секунды, что вскоре ее ждёт работа. Лицо. Теперь для полноты картины ей нужно было только его лицо.       - Это будет через 6 дней. - с решимостью тихо произнес, глубоко наклонившись грудью над столешницей, парень так, словно этот человек напротив не был знаком с ним всего около пятнадцати минут, нет, между ними в воздухе витало настоящее товарищество.       - Я рад, мой мальчик. Тебе следует говорить тихо о нашем плане и собирать только самых близких. Не подведи.       Оборачиваться было нельзя, нельзя было сделать вообще ни одного лишнего вздоха, - ничего, что привлекло внимание. Стала искоса разглядывать руки - если не по лицу, то опознать нужно по чему угодно еще. Воистину и пальцы этого месье напоминали птичьи - длинные, с большими суставами, ногти однако неаккуратные, и на больших пальцах алые следы по линии кутикулы. И тут же выдохнула.       ‘Этого хватит… остальное можно будет оставить оперативной группе’       Локти соскользнули со своего насиженного места, их хозяин удалился. Очередь задвигалась и поплыла дальше по кофейной реке к сдобным берегам. Ньевес осталась торчать на своем месте еще с четверть часа, хотя душевно она вся была занята произошедшим. Остановилась на мысли, правду ли говорил ворон насчет иска против юноши. Если да, то работу дал ему на редкость паршивый человек, конечно…       ‘Но это неважно.’       Если бы Изидора сейчас была здесь, эти оба уже упали бы замертво от презрительного её взгляда и ещё более презрительного голоса, с которым та произносила «червь низинный». Жить за чужой счет умеет каждый, у кого на это хватит обиды и наглости.       Но этот юноша был явно не из тех, кто двигается на этом кредо. Если он из Флёв Сандр, и уже пошел работать на местного, это говорит о нём многое. Вряд ли он столкнулся здесь с тёплым приёмом и человеческим отношением, и кофемашина ему явно не даётся несмотря на старания. Видимо, молодые руки его однако уже стали достаточно грубы чтобы утратить умение к тонкому труду, в котором вес измеряется граммами и миллилитрами.       Да… готовый встретить такую массу неудобств, этот Камиль точно не торопится под землю.       Ньевес на прощанье улыбнулась юноше светской улыбкой и отчалила, оставив даже чаевых.       ‘Но почему…’       Почему же тогда он так легко согласился с этим Реми… не может же статься, что это согласие между ними родилось из одного лишь землячества и страха перед правовым полем…       ‘Не хватает данных…’       Может ли быть, что Камиль припомнил его лицо и имя среди бабушкиных приятелей или среди отдаленно знакомых ему людей? Сколько правды прозвучало из вороньих уст? Может ли статься, что правды не было ни единого слова, что тогда?       Пристукнула себя пальцами по вискам, чтобы не утонуть в преждевременном анализе и застучала каблучками по камню в сторону служебных входов, до них было уже рукой подать.

***

      За дверьми встретили караульные, дядечка охранник неподробно скользнул по удостоверению, махнул рукой, буркнул проходить и, отвернувшись обратно к своим инадзумским газетным головоломкам, добавил «и чего вам дома не сидится». Ньевес поморщилась от замечания и избегла огрызаться.       Мермония встретил звенящими пустотами. По стенам не бегали хором отзвуки сотен туфель и голосов, как это бывало в обычные будни. Вместо этого по лестничным пролетам и коридорам ходило одинокое отрывистое эхо, так что его источники можно было посчитать.       Поднявшись на свой этаж, Ньевес заступила на территорию Окулис Кернесе и на её характерный обитый металлом пол. На первом контрольно-пропускном не оказалось караульных. Вздохнула, выудила рабочую связку из сумки и принялась толкать одна тяжеленные укрепленные двери.       За ними располагался главный общий офис локального секретариата, - большое пространство, плотно набитое столами и конторками, чтобы желающие хоть изредка могли стоять на ногах. В этом отделении, как и в офисах Жестьон и Кардиналис, трескотня печатных машинок начиналась ранним утром и прекращалась в лучшем случае позднейшей ночью. К тому же, ввиду уникального положения Окулис Кернере в правовом пространстве, нагрузка местных воротничков была совершенно особенной и складывалась сразу из секретарских, административных и финансовых дел. Криминалисты были недосягаемы для остального дворца со всех углов, и даже у Верховного Судьи не было ключей от внутренних дверей палаты, что вели в экспертные отделения.       Но сегодня главный зал был полузаполнен и совершенно тих от голосов, некоторые работники поотрывали глаза от машинок ради приветственного болтания головами. Ньевес встретила их улыбками и, дабы не нарушить общее безмолвие, наклонилась поближе к знакомой женщине и шепотом поинтересовалась, на месте ли сегодня глава, а у самой замерло сердце. Клерк словно уловила это волнение в воздухе и поспешила успокоить, что тот несомненно в добром здравии и работает больше всех, однако отметила, что тот не в духе сегодня, и остерегла к нему являться в ближайший час.       Ромеро, вздохнув от своего беспокойства, этого предупреждения не испугалась и отправилась в зону служебных перерывов, где можно было сделать кофе и чаёв из щедрых корпоративных запасов, и принялась заваривать чай с пузыриновой цедрой. Раньше правда стала бы ждать и отсиживаться в своем кабинете, придумывать себе дела.       Труд при пункте снабжения промариновал её совершенно новыми порядками. Там между глав, - Плессией, Лансом, Ньевес, Ирэн и Ламмертом, - за три недели стало принято по меньшей мере отпаивать друг друга водой и супами. Столкновение с чрезвычайными размерами ответственности могло погубить их всех. Ошибки и споткновения были неизбежны, и при том стоили слишком многих дефицитных сил. Потому поголодав и попадав в обмороки, все вынужденно и быстро уяснили, насколько огромную роль в общей работе, отдыхе, сытости и здоровье и жизни играет вся орг группа целиком, и что беречь и поддерживать друг в друге сознание и силы - это исключительная необходимость.       Потому предостережения служащей Ньевес не просто не испугалась, но вовсе приняла это за повод оказаться рядом. Чай был готов.       Едва не доходя до внутреннего контрольно-пропускного находилась еще одна дверь, совершенно обыкновенная, по стандарту Кардиналис такие штамповали в каждый тамбур и офис, на ней красовалась небольшая застекленная надпись «Руководитель палаты Клод Жюст Дега». Постучала.       «Да-да» донеслось чуть громче, чем нужно. Протиснулась в приоткрытую дверь, - ее было непринято распахивать широко, - убранство за нею почти не отличалось от офиса клерка среднего звена, и чтобы разглядеть отличия, нужно было внимательно вчитываться в застекленные документы, висевшие на стенах. Также чтобы отличить человека, сидевшего здесь за печатной машинкой, от клерка среднего звена, нужно было застать день, когда тот надевал на работу мундир, и разглядеть на его плечах под эмблемой благородного мерила справедливости три небольшие звезды. Сегодня был день рубашки без галстука. Мужчина, крупный во все стороны, сидел на своем рабочем стуле, видел перед собой одни лишь стопки бюрократии и занят был за машинкой созданием еще большей бюрократии. На Ньевес он не обернулся и вовсе не оторвал глазу от бумаг, - он никогда не встречал прихожан, будучи не в духе.       - Ваше Выскоблагороде, - та обратилась на пороге и не стала шагать вглубь кабинета, - разрешите обратиться.       - Вольно.       Команда выдалась отрывистой, в ней пошевелились лишь одними усы. Дега выпустил из рук бумаги, и все так же не глядя на прихожанку, неспешно выкопал из-под листов маленький футляр, извлёк оттуда монокль и поместил его глубоко под бровь.       - Отставить Высокоблагородие, - опознав Ньевес, он вскинул брови, вместе с ними прыгнул и монокль, в глазах его чрезвычайно занятых появился проблеск жизни, - Ромеро. Рад видеть. Проходи.И я рада, - та прошлась вглубь кабинета и опустилась на гостевой стул. - Планёрка уже была?       Дега над вопросом покряхтел, будто это должно было быть смехом, и умолк, глаза его провалились куда-то, хотя смотрел вроде на Ньевес. Она в тишине поставила большую чашку с блюдцем на центр стола, и тот почти не дав ей коснуться стола и даже не принюхавшись к пару, одним глотком влил целую треть под шепот «горячо же…».       - Ренард умер. - вынырнув из четвертого измерения, он налёг слегка на стол и произнёс голосом хриплым, и в кабинете стало еще тише. - Вчера узнал, жена его пришла, тома дел отдала, какие он вёл.       Ромеро не ответила, - лишь губы ее разомкнулись едва. Оба уронили брови на глаза, стали молчать. Никакие «да ладно!» и «а от чего?» не сотрясали воздух. Под тиканье часов Ньевес полезла в сумку, достала блестящий футляр, Дега влил вторую треть и, пошарив в столе, поднялся. Побрели житейским шагом из кабинета каким-то им уже давно знакомым путём, который не требовал ни слова. Через зону отдыха в один из коридоров и с него - на недостроенный балкон, ведущий во внутренний двор.       Пораскрвали свои футляры, рассыпали щедро по трубкам сухих трав, запахло дымом.       Во всём Фонтейне можно было пересчитать по пальцам людей, чьё одно только появление в суде говорило однозначно финале любых возможных прений и значило, что в слушании одна из сторон будет разрушена всецело и на корню. Ренард был криминалистом баллистиком, во всей безразмерной палате он был одним из самых седых сторожил, и кроме того приходился почти отцом и дедом совершенно всем, кто шел в его направление. Но равняться на него старались отчаянно даже те, кто о баллистике только слышал.       «Давайте думать о хорошем» - мог сказать он, встретив из купленного суда команду серых экспертов, которых на слушании даже не вызвали - «будут апелляции, там и до высшей инстанции недалеко, отыграемся» - и хихикал.       Во всем Фонтейне можно было пересчитать по пальцам людей, с чьими длинными экспертными отчетами, а они у господина Ренарда могли достигать и целого часу, в заседаниях считались безмолвно. Не только прокуроры и адвокаты, но и все чины Ордали, включая и Юдекса. И каждый, кто пытался трактовать его данные, сталкивался с непреклонным и спокойным «нет, вы поняли меня неверно».       Почти каждый день старшие сотрудники Окулис собирались на планёрку, все заталкивались в маленький кабинет руководителя, и месье Ренард всегда обязательно сидел на единственном гостевом стуле.       - Завтра откроем сбор для его жены. - Докурил первую смесь и заговорил голосом хриплым и горьким без интонаций, каким никогда не говорят о хорошем, - Ребята просят церемонию, надо согласовать. - Набил трубку опять, сунул спичку почти в самые листья, выдохнул целое облако, стал тереть глаза, будто бы стараясь вовсе вдавить их поглубже в череп. - Некого на планерки зазывать, понимаешь? Ты вон первая явилась.       - Мосс подтянется. - Ньевес выпустила кольцо и обернулась на него. - Мы два дня тому назад с ней вернулись из-под станции Маркот.       - Хорошие новости. Сейчас таких немного. - снова жизнь слегка коснулась голубых глубоко посаженных глаз. - Значит так, вот тебе планёрка. Поди в свой стационар, и пожестче накажи всем писать отчеты по потопу. Пока непонятно, как дальше работать, а отчеты эти на контроле у Сумеречного Двора, так протокол гласит. Бюрократия страшная, так что сейчас как раз лучше с ней разобраться. И сама пиши. И еще кое-что не в рамках должности, это если время останется. - тут Дега повернул на нее голову и крепко нахмурился. - Поищи главврача своего, а то непонятно, жив он или мертв.       - Так точно. - Она ответила в его нелюбимой манере и стало с успокоением наблюдать, как глава потихоньку оживает. - Что-то мне подсказывает, что работать вскоре нам придётся много.       - Это ты права. Скоро Дворец откроет свои двери уже полностью, и всё, что на улицах творится, попадёт к нам в обработку.       Под никотином в груди уже не так кололо. Дега стряхнул пепел вниз на деревья, упрятал футляр в карман и уронил половину веса на перила бедной, но крепкой баллюстрады.       - Тебе что-нибудь нужно?       Ньевес тут же ощутила себя пойманной в его цепкий подмечающий взгляд и поспешила спрятать за пальцами улыбку в клычки.       - Да, совет.       - Давай прямо.       - Кхм. Застала случайно этим утром в кафе разговор между двумя людьми из Флёв Сандр. - Ньевес стала вспоминать эту сцену и тут же поморщилась от образа локтей и запаха кислого табака. - Слышала совершенно весь. Одного вербовали и планировали кражу, замешанных явно больше, там обстоятельства какие-то непонятные… но прозвучала дата через шесть дней, и я смогу опознать двоих.       - Так, ну про обстоятельства ты пока не думай, это Жандармы оперативники уже будут выяснять. - Дега потёр усы и покачал головой. - Ну я понял. Ты поди не знаешь, а тут Жандармам поступают пачками жалобы и заявления о грабежах и разбое. Если ты говоришь, что группа замешана, то случаи могут быть связаны. Неси-ка в СД*, повод веский, лучше перебдеть.       - Ого… - Ньевес чуть подобралась от мысли, что придется иметь дело с серьезным ведомством. - Благодарна. Я, к слову, прямо сейчас пойду. Могу передать в Жестьон ходатайство.       - Какое ходатайство? - повернул на неё голову.       - Так ведь… о согласовании церемонии.       Лицо Дега от ответа внезапно приобрело выражение воодушевления. До Ньевес донеслось удалое «Ха!», он оторвался от баллюстрады и придержал для неё дверь, - пора было к делам.       В кабинете Ромеро получила от него несколько исписанных листов и горсть дополнительных поручений. Увидев толщину морга, что она приволокла с собой, глава едва не схватился за седеющую голову, но всё-таки от этого не удержался, когда ко всему услышал, мол ещё столько же притащит на своем горбу леди Мосс. Если отчеты от работников Дворца принимались в Сумеречный Двор и проверялись там же, то списки умерших шли на стол лично Юдексу. Так что всю эту беспорядочную массу бумаги предстояло оформить поопрятнее и надёжно сшить.       Впрочем, в тот момент это ещё не казалось Ньевес такой уж большой проблемой, - по пути на этаж Сумеречного Двора, она думала только о той работе, которая сулила больше всего нервов.       «Давайте думать о хорошем»       «Еще отыграемся»       Смерть все-таки не шла теперь у неё из головы. Не было во истину у справедливости большего врага, чем те, кто по уморительному стечению, уполномочен вызвать и забыть экспертов в зале ожидания. Что станет с теми делами, которые ждали ‘Его’ Ренарда экспертного мнения, словно того самого мерила справедливости, что смотрит со всех старших офицерских погонов. О хорошем не думалось.

***

      На территории Сумеречного Двора слоняться было не заведено, - слишком гордое и важное подразделение. Попасть сюда можно было без талона и направления, и тем не менее граждане не спешили оказываться в поле зрения офицеров, - опасались разнообразных слухов о возможном преследовании. Люди предпочитали восхищаться и уважать на расстоянии. Забродить не в ту дверь было решительно невозможно - любой попавший в служебные коридоры человек в первую же минуту неминуемо подбирался бдительными служащими мелюзинами и отводился куда следовало. Прочие работники были уверены, что это специальный приём для снижения тревожной бдительности, которую в отношении СД питала совершенно вся страна.       Ньевес так же оказалась встречена мелюзиной и по просьбе «мне нужен офицер Мосс» отведена прямо к дверям дежурной части. Несмотря на большой стаж, звание пока не позволяло ему иметь свой кабинет, но это было неважно. Доверять офицеру - настоящая редкость и привелегия, и это большая радость, что он вообще был на смене.       Франк встретил её тепло и не скрывая удивления. Труд и тяжелейшие тренировки сделали его лицо и тело сухим и сильным, со стороны от его скуластого лица на первый взгляд вовсе нельзя было ожидать распашных улыбок, смеха и лирического тенора. Речь его была стройной, а интонации создавали ощущение приятельства.       - Всё зафиксировано, дорогой анонимный заявитель, - Франк поставил подпись на документе и, подмигнув, с улыбкой протянул Ньевес бланк и перо, - Служба благодарит Вас за помощь следствию.       - И я благодарю Вас за службу, офицер Мосс. - Ньевес оставила росчерк, прочитав лишь по диагонали. - разрешите личный вопрос?       - Разреша-а-аю, - мягко протянул, собирая листы в мелкую папку, - только быстро.       - Известно ли Вам, когда нашей скромной палате стоит ожидать мадам Мосс на планёрку? - Ньевес собралась подниматься со стула. - Вы торопитесь?       - Мадам изволит отлежаться, пока Дворец не начнет принимать круглосуточно. - Франк вместе с документами подхватил и рабочий меч и направился ко дверям, обернулся на Ромеро и внезапно стал задорным - ‘Мы’ торопимся! Давайте, пора идти, Вас будут опрашивать. По итогам будет принято решение, кому передавать дело.       Франк широким взмахом от плеча позвал Ньевес за собой и не дожидаясь, пока она догонит и поравняется, скорым деловым маршем отправился по коридору. Слова у той исчезли, она вскинула сумку на плечо и непроизвольно полетела следом, а про себя выругалась. Шли прытко, Мосс то и дело оборачивался, чтобы ободряюще улыбнуться в зубы.       Он оставил Ньевес в кабинете для допросов за столом одну, и она успела вдоволь насмотреться на покоцаный разнообразными оперативными мерами древесный узор и размассировать по этому поводу свои тугие кудрявые виски. В конце концов за дверью стал приближаться стук многих спешащих каблуков, и в помещение закатились, словно пули в магазин, трое офицеров вместе с Мосс. Последний, пока прочие рассаживались по разным сторонам, подошел к Ромеро чуть ближе.       - Доброго дня, коллеги, вашему вниманию - анонимный заявитель, - он крепко похлопал по верхней перекладине спинки её стула, заставив ойкнуть, и осмотрел всех пришедших, - заявление составлено мной лично от этого дня, и оно включает в себя детали, которые могут быть интересны открытому следствию. - Офицеры покивали, Мосс обратился к Ромеро. - Дорогой анонимный заявитель, представляю Вам следственную коллегию по делу о разбоях. Господин старший уполномоченный следователь, трое, включая меня, оперативные помощники. - Он указал на каждого в отдельности, офицеры по очереди поправили фуражки.       Ньевес учтиво поприветствовала сотрудников, проветрила легкие и приготовилась тратить время и нервы.       Готовность эта ей пригодилась с лихвой, - чтобы счесть её крепким источником, а слова её достоверными, офицеры потратили около двух часов на одинаковые вопросы «в каком часу» или «сколько времени до минуты было точно» или «из чего была сделана столешница» или «какой у вас был заказ» или «что заказал подозреваемый» и прочая и всё по кругу. И к этому еще столько же вопросов лишенных всякого смысла или того хуже.       - …напоминаю Вам, что при необходимости Вы можете не свидетельствовать против себя, - следователь так красноречиво завершил еще один вопрос.       - Мне нечего сказать для свидетельствования против себя. - Услышав очередное ложное обвинение, уже на автомате оттарабанила Ромеро и стала еще один битый раз повторять детали разговора и довольно простого плана. - Можно мне водички стаканчик?       - Конечно, мисс. - Франк развернул на нее весь подбородок, и улыбка его широкая и дружественная показалась розовым пятном на сером полотне, при ее виде бровь у Ньевес дёрнулась.       Благо, к концу стакана офицеры начали собираться и благодарить, Мосс проводил коллег и остался что-то дописывать.       - Никаких огорчений между нами, я надеюсь, дорогая? - он пробурчал, не отрывая глаз от листов, когда они остались одни.       - Ни в коем случае, друг мой. - Ромеро отмахнулись одними пальцами. - Я всё понимаю, выяснения требуют давления. Просто это выматывающие и стрессогенно.       - Стрессо-что? - его губы снова широко изогнулись, он закончил и протянул ей второй бланк протокола. - Вот, к срокам ждите повестки на допрос.       - Ничего, месье. Благодарю. - Снова передёрнуло, она поспешила подняться, не укладывая бланк в сумку. - Последнее. Передайте супруге, что не стало месье Ренарда.       Эту новость офицер Мосс встретил прямым взглядом, впервые он не содержал никакого распашества.       - Двор приносит соболезнования.       За около восьми лет Ньевес хорошо сдружилась с семейством Мосс и успела кое-что понять о Франке. Хотя бы пару раз явившись на званые пятничные ужины, что проводила Ирэн в столовой Дворца, можно было увидеть, каким он бывает рассеянным или изворотливым от простых дел. За этими его повадками в общении очень многие сразу стремились предположить мягкое сердце и заурядный ум и бездельно рассуждали, что никакой стаж не сможет вырастить полковника юстиции из ленного человека. Мол, полковником в их семье без сомнений была именно Ирэн. И мол как сложно разглядеть, что вообще их дочь Эмилия взяла от отца.       Но Ньевес за годы успела подметить, как ловкие улыбки Франка способны отослать вышестоящие звания куда-то совершенно без обсуждений, и как равные вовсе говорят с ним с опаской и делала наблюдение, что иерархия СД куда более интересна и сложна, чем гласит градация по погонам. Однако несмотря на эту сложность и исходящую от нее опасность, он всё равно располагал к доверию и никогда его не обманывал.

***

      С неотложными проблемами было окончено, и Ромеро наконец поспешила прочь с территории СД в стационар. За внутренними дверями Окулис он занимал места больше, чем все прочие отделы, однако вовсе не из-за особой важности и приоритетности. Всё-таки, здешних пациентов невозможно было удобно содержать в холодильных тумбочках, как их называла Ньевес, наведываясь к Ирэн в крыло.       Несмотря на сомнительное соседство, для Ньевес это место ощущалось пожалуй самым безопасным в мире, - здесь она чувствовала себя в полной неприкосновенности. И к тому же должность позволяла иметь свой индивидуальный кабинет, за дверями которого она могла без зазрения совести нарушать стандарты Кардиналис по высоте шкафов, видам стульев и столов, и •даже• форме одежды. Все равно до стационара не добирались никакие кардинальские послы ввиду уже упомянутого совершенно особого положения Окулис в правовом поле.       Чтобы залезть в дела экспертов, лицу любого чина нужно было написать огромное количество ходатайств во множество инстанций, и в конце концов обладать вескими в общих глазах основаниями. На штурм криминалистической тайны за весь стаж Ньевес решились лишь несколько человек, - и все эти инициативы были задушены в утробе.       Зашагнув в зону приёма, Ньевес непроизвольно вдохнула поглубже и запах заставил губы её довольно растянуться.       ‘Как же его не хватало во время операции…’       Микробы в этих местах не жили. И их можно понять. Одно слово - •фенол•.       В приемной оказалось шаром покати, - непривычно, но неудивительно, - новые люди не поступали совсем, амбулаторная зона была закрыта. Ньевес бросила вещи в свой кабинет и, только собралась потревожить ординаторскую, как столкнулась в дверях с настороженным и будто бы ищущим взором старшей медсестры Вивьен. Обе замерли, упершись друг в друга глазами, Ромеро натянула второй рукав рабочего халата, а руки у Вивьен сползлись крест на крест на груди.       - Здрас-с-с-те? - протянула она с выразительным кивком головы и уместила в одно это слово столько вопросов, что любой из местных тут же начал бы оправдываться. - Вы к нам надолго?       - Добрый день, дорогая, - Ньевес не удержалась от ‘ха-ха’ перед ответом, - Уж надеюсь, а то обратно в полевую хирургию душа меня не тянет. Пойдемте-ка до ординаторской, соберем штат. - и повлекла её за плечо по коридору.       - Вот уж правда, пойдемте народ хоть обрадуем, - яркий голос её раскатился по пустой приемной и стал громче, - Мы-то уже вас похоронили, милочка.       От её медсестренского тона с природным, высоким и неизменным содержанием претензии Ньевес на ходу вновь заулыбалась. Как от фенола.       Вивьен вышла вперед неё, приоткрыла без стука дверь в ординаторскую протиснула внутрь свою маленькую на тощей шее голову.       - Народ, вы не представляете, кого я вам привела. - Заявила она погромче, перед этим без всякой надобности постучав кулачком со внутренней стороне. - Вот, полюбуйтесь, - и распахнула дверь настежь.       ‘Мамочки…’ донеслось с дальнего стола       Врачи загудели, повставали со своих мест и, шурша халатами и мягко цокая каблуками по линолеуму, в одно большое и радостное. рукопожатие. Созвали остаток терапевтов, кто был на обходе, залили все помещение чайным паром и расселись. Во взглядах людей и в общей атмосфере можно было проследить легкое вопросительное недовольство к длительному отсутствию управляющего лица, однако оно мгновенно испарилось отовсюду, когда Ньевес рассказала о полевой медицине и измерила метровым расстоянием между ладоней свою часть морга. Ей в ответ рассказали о том, как из строя вышла столовая, и как весь стационар обедал только потому что Дега взял лично на себя все траты.       Рассказали, что потоп до стационара, как и до отделений следственной изоляции не добрался. От этого ли, или же от несовершенства в организации, но указов на тему эвакуации больных или каких-либо ещё распоряжений не поступило ни одного, система вообще не предложила вариантов. И этот огрех пришлось работникам и главе компенсировать из своего «кошелька» - с сотрудниками не случилось ни одного отпускного дня из-за ответственности содержать и наблюдать людей.       Ромеро уже на середине второй кружки чая усложнила всем жизнь срочным заданием с отчетами, и кабинет заполнился тягостным возмущением.       Чаепитие с байками плавно перетекло в совещание, все быстро поняли, что оформление отчета вызывает вопросы решительно у всех. По виду он значился в распоряжении как «оперативный», то есть требовал за каждый день, собственно, ‘операции’ обозначать промежуточные итоги.       - В итогах напишу «никто не сдох», - выпалила Вивьен так, чтобы голос ее прорвался сквозь прочие беседы, все засмеялись.       - А я напишу «погибло 24 тыс человек», - поддержала Ньевес, и смех стал вдвое громче.       Какие вообще могут быть итоги у медработников, у которых нет ни отдельного протокола, ни задач и целей соответственно.       - Значит так, главное - не привлечь лишнего внимания от СД. - Ромеро направила ход общей мысли.       Коллективно решили подсмотреть «цели и задачи» у штатного протокола, тут же на коленке напридумывали похожие и для себя, а следом и систему оценки.       - Добро. - Ньевес хлопнула по колену ладонью. Бюрократический ребус был решен. - Информируйте всех оставшихся.       После обеда старшие врачи в сопровождении Вивьен поторопились собраться в кабинете зам главврача, и с воодушевлением стали передавать той все текущие дела со своего. Собрание однако переросло в долгий и подробный обход, так что воодушевление вскоре иссякло. И Ромеро как назло оказалась очень рада остаток дня до позднего вечера вникать, что произошло с поголовьем пациентов за все упущенное ею время. Всё-таки ни один бредовый психоз в тяжелом отделении и ни один заурядный но упорный симулянт никогда даже все вместе и в половину не догонят по утомительности общение со стражами закона.       Рабочее время зам главврача уже много лет как забыла мерить циферблатом, - это счастливое наивное время, когда можно было деловито ткнуть перед лицом начальства в свои сверхурочные порядки и ускакать домой, закончились еще с получением старшей медсестры, то есть около семи лет назад. После всех обходов Ньевес сверилась с внутренними часами и рассудила, что ей еще хватит песка на первые листы отчета и на то, чтобы сшить, скажем, одну небольшую тетрадь по моргу.              К вечеру ветер усилился, и стёкла в оконных рамах от него стали со звоним стуком колыхаться. В кабинете было тепло от идемнитиума, и Ньевес, уставшая щуриться и уже изрядно утомленная, включила у себя свет чуть раньше глубоких сумерек. Уют нашептывал сделать теплого чаю и засидеться, но искушение было отброшено.       И всё равно план вышел самоуверенный. Ньевес нашла тупиковую сложность в том, чтобы припомнить хоть какие-то значимые детали от третьего дня до шестого. Бросила пытаться, взялась за стопки морга, хотела взять напоследок задачу полегче, - но не тут-то было. Листы, сложенные без каких-либо креплений и отдельные тетради вид имели настолько обшарпанный, и почерк в них оказался настолько инопланетным, что сложно было читать и разбирать даже ей самой. О том, чтобы сдавать опись в таком виде, не могло идти и речи, и выход из этой оказии был единственный и самый ненавистный - перепечатывать всё заново. Делать нечего. От усталости и терпимости к житейской бюрократии негодовала Ньевес за печатной машинкой несильно.       Около пяти десятков листов и трёх часов спустя, она сложила по одному все извлеченные из морга бланки назад, и стала собираться к выходу домой. Засиделась дольше, чем стоило бы. Иногда бывает так - гуляешь на улице по морозу, забываешь время, и находишь себя замерзшим, еще даже не начав пути назад, - вот тогда дорога домой становится по-настоящему невыносимой. Вот и в этот раз так получилось, только с работой.       Едва выйдя из служебных дверей на улицу и поймав лицом волну холодного воздуха, Ньевес тут же поморщилась, пошла дрожью в плечах и укуталась потуже в кардиган. Утром она уже слышала, как пронзительно липкий ветер свистит в трещинах, но сейчас облака разбухли и осели над городом, что шпиль дворца уже разглядеть было невозможно. Теперь рваный бег этого ветра по пустым улицам и душный тяжелый воздух начали очевидно предвещать скорые дожди и грозы. Удивительная для поздней весны непогодь, конечно. Такое ощущение, будто на улице по меньшей мере ноябрь.       ‘И все равно не самый плохой рабочий день…’

***

      На следующий день после того ‘не самого плохого рабочего дня’ Ньевес, продравшись сквозь обещанную небом ночную грозу, явилась на планёрку своей палаты в штатное время. Ей пришлось замереть в дверях , - в кабинете главы она увидела Ирэн, а для неё вовсе не было обыкновенным появляться в столь жаворонный час, еще и без своей полулитровой кружки черного кофе. Промокшая настолько, как если бы вовсе забыла зонт, она стояла позади гостевого стула, а рука её сжимала перекладину спинки до отчаянных побелевших костяшек. Задержавшись, Ромеро подметила, как мелкой дрожью ходят её плечи. Рядом месье Дега молча и мягко держал её за плечо, он бросил на Ромеро тяжелый взгляд из-под бровей и, коротко качнув головой, пригласил пройти. Тишина стояла такая оглушительная, что даже пневмусия казалось замолчала в проводах. Чтобы не нарушить эту тишину неуклюжим и неуместным ударом каблука о каменный пол, Ньевес, как осторожная кошка, вытянулась и шагнула широко, на целый метр, до ковра.       С того дня на совещаниях их стало трое.       О предстоящей на днях церемонии не вывешивали никаких плакатов и не делили объявлений даже не территории Окулис. Однако на условленный пирс, что прямо за главным дворцовым садом, кроме самих работников палаты, явились ровными шеренгами офицеры СД с мушкетами на плечах. Выходить в центр и говорить свои прощальные слова люди начали не сразу, и первые речи старались звучать строго и коротко.       Люди не сразу поняли, что всех их здесь собрала не только смерть хорошего человека, но еще и особенно трепетное и общее на всех отношение к справедливости. И когда со временем это согласие постепенно помогло сердцам распахнуться, тона голосов от эмоций пошли вразброс, а речи утратили отполированную светскую четкость. Все забыли торопиться и спокойно ждали, пока слёзы закончатся, и лишь когда это наконец произошло, несколько десятков дул взглянули в небо и дробью огней пронзили подступающую ночь.       К концу второй рабочей недели Ньевес нашла у себя непрекращающийся тик на оба глаза, и он был совершенно не к месту, - морг был перепечатан лишь на треть, а отчет был составлен на половину. Виски, брови и скулы больно сводило от постоянной надобности нагружать глаза, однако все дела, сроки и всеобщее безумие и беготня, казалось, принуждали относиться к себе с безусловным равнодушием. Главврач в стены стационара так и не вернулся, по гражданскому адресу из его личного дела Ромеро нашла лишь пустую квартиру, никем не опечатанную, дверь была закрыта, и со стороны парадной через разбитое, судя по всему, брошенным камнем окно Ньевес заметила с замиранием увядшие в своих горшках цветы. Дега, к тому моменту уже потемневший и уставший от потерь, написал и подал заявление о его пропаже, и с тех пор о судьбе главврача все бросили думать.       Через две недели, как вернулась в свою должность, Ньевес с озадаченностью заметила, что каждый день видит на смене почти одни и те же лица. Людям было не с кем меняться. В тот злополучный день в ординаторской были подняты вопросы «как же мы до такого докатились?», «как мы все до сих пор не перемёрли?» и самый главный «как же нам сделать из трудового безвыходного существования хотя бы некую пародию на жизнь?»       Обсуждение шло туго несмотря на добрую тему, - доктора, укладывая по-всякому руки на груди и тяжело переминаясь с ноги на ногу, молчали и перебрасывали право голоса друг другу, как обжигающий уголёк, и очевидно ждали, что руководство наконец хоть что-то за них сделает. А Ньевес, придавленная обязанностью управлять в одиночку за троих, старалась вызвать у коллектива участие. Такое сильное противоречие позиций могло бы стоить всему отделу целого скандала, если бы не Вивьен с её громкими и совершенно несуразными шутками.       - Ну давайте тогда на работе спать и в бигудях ходить! - Подавшись всем телом вперед и приподняв остренькие плечи, выкрикнула она из своего угла поперек накалённого безмолвия, ничего, разумеется, не возлагая на эти слова.       - Идей более нет, отлично. Так и поступим. - Ньевес отрезала, не думая уже ни секунды над предложением, - Я распоряжусь о раскладушках, можете нести сюда личные вещи. За пределами зоны наблюдения ходите хоть в пижамах.       Она хлопнула по столу ладонью, поднялась прежде чем врачи опомнились и, не оглядывая до этого момента упрекающе-отстраненные лица, исчезла из ординаторской под всеобщее ошарашенное молчание. Не приходя в сознание, Ромеро у себя отбарабанила несколько официальных запросов по немедленному снабжению «оборудованием» и сбросила задачу на плечи администратора. В ее кабинет с уважительным стуком попытался проникнуть один из старших врачей, видимо, надеялся обсудить недоразумение на планерке, - запретила.       ‘Вот завтра приду и весь день проведу в тапках, и не подумаю волосы собирать’       Вскоре к ней еще раз постучали, на этот раз уже более настойчиво.       - Планерка закончена! Силу своей мысли оставьте при себе до завтра и подите по делам. - Дала грозы голосу, понадеявшись отогнать окончательно.       - Л… леди, я из дежурной группы! В общем ожидании вас офицер просит! - донеслось из-за закрытой двери с ощутимым промедлением.       Ньевес от такого заявление пришла в сознание на один глаз и рассудила поскорее выйти наружу. Дежурный санитар, встревоженный тоном управляющей, когда та показалась из кабинета, видимо забыл о приветствиях и вообще о любых словах и сразу принялся её молча провожать до самых дверей первого кпп.       Там их встретил Франк. Завидев Ньевес, он тут же перестал воодушевленно раскачиваться на каблуках, поправил фуражку, ровно на одну секунду широко улыбнулся. Ньевес тут же покривила губой, Мосс подступил поближе и тут же взглянул с особым выражением ей за плечо на дежурного парня, и того сразу след простыл.       - Мисс Ромеро, мы сорвали джекпот. - произнес он тихо, направляя затейнический свой голос, полный вкуса и удовольствия, будто бы немного в себя, а затем в один мягкий жест выцепил из-под лацкана мундира конверт и уронил его четко Ньевес в руку, передача произошла молниеносно. - Теперь Ваш выход, дорогая.       Та выслушала и поперек всяческих ответов стала вскрывать письмо, глядя по очереди то на него, то на офицера.       «Повестка о вызове на допрос».       И только открыла рот для вопроса…       - Крепитесь, дорогая, вы единственный ценный свидетель, а людей проходит по делу ого-го. - Тон Франка отозвался удивительным воодушевлением, которое казалось вовсе не подходило ситуации. - Ах да! - Он снова поймал ее на попытке заговорить, - Назначена дата заседания. Завтра.       От последних его слов кудряшки у Ньевес зашевелились и стали подниматься от корней, она наконец пришла в сознание полностью и устремила глаза в повестку. В солнечном сплетении начал затягиваться холодный узел - время вызова стояло сегодня после обеда.       ‘Как же невовремя…’       Как раз во второй половине дня ей предстояло принимать новую группу поступивших на наблюдение, и допрос определенно не даст ей выдержать всей нужной в связи с этим работы, а если еще и завтра заседание…       - За Вами зайти? - Франк снова подхватил её посреди оглушения.       - Да, зайдите…       Ньевес выдавила за весь разговор единственную пару слов и проследила за Мосс до самых лестниц, тот стремительно удалился по своим хитрым делам, и каблук его высоких внушительных сапог задорно звучал о камень.       Пришлось выдернуть Вивьен и старшего по дежурной команде психиатра, чтобы собрали для неё все записи по новоприбывшим. С ними же и поделилась о причинах своего ухода, старшая медсестра охнула и выпалила, прежде чем прикрыть свой базарный неугомонный рот: «Это же вот то недавнее громкое задержание!» У Ньевес после отвратительного утра не осталось злобы на неё цыкать. На обеде она не притронулась к еде, а только с трудом и через тревожную тошноту пила воду.       Когда она отправлялась, Вивьен успела застать этот момент и проводила её жестом, будто держит вдоль своего тела воображаемый меч - невидимую рукоятку у самого лица и за уходящее вниз невидимое лезвие на уровне живота - так держала знамя Великая Эгерия на статуях Архонта. Жест этот был в ходу разве что в отдаленных деревнях, до которых не добирались индустриальные порядки, там у людей сохранилось почтение к первому Архонту. Ньевес сразу к ней оттаяла - даже за десяток лет в Кур де Фонтейне, место в котором конечно же пришлось выгрызать с остервенением, Вивьен так и не смогла остоличиться по-настоящему и осталось белой вороной.       По пути в СД Франк шел не в своей обычной удалой маршевой манере, предоставляя спутнику возможность догонять, а ровно в шаг с Ньевес, и конечно она сразу это заметила и насторожилась. Потом на лестницах, где было наименее людно, он заговорил в себя:       - Дорогая, тебе стоит знать, что на допросе в этот раз меня не будет, - он не утрудил себя посмотреть ей в глаза, - Поэтому попей водички заранее, хорошо?       Франк не видел этого, но знал, что Ньевес теперь, когда он застиг ее этой внезапной «заботой», насторожилась на свой органический максимум. Он повел её сквозь территорию Двора в коридоры, в которых она раньше никогда не была, и чем дальше они шли, тем бдительнее она становилась к окружению. Казалось, эта часть здания была либо сыро отстроена, либо изначально не предполагалась для светских посещений. Вроде бы знакомые каменные слезоритовые стены, но грубые, серые от неполной обработки и без единой гравюры; местами краска, однако вовсе не для красоты, а лишь поверх штукатурки, чтобы та не сыпалась.       Ромеро опомнилась от озираний по сторонам лишь когда внезапно и в одни миг встретилась глазами с человеком, сидящем за решеткой на полу. Очевидно они оказались на территории временного содержания, но этого конкретного пункта не было в общем плане организаций.       - Никогда не была в Особом Патруле? - Франк кивнул конвоиру, тот прокрутил массивный круговой рычаг и отпер крепкую дверь в зону допросов.А с какой стати мне там оказываться? - у нее не получилось улыбнуться охраннику.Ну-с, с почином, - Мосс довел ее до одной из многочисленных дверей, встал спиной к стене и постучал костяшками дважды, и Ньевес заметила, как переменилось его лицо, утратив всякое выражение, - Капитан Мосс, привел свидетеля.       До них донеслось отчетливое «Пусть входит. Ждите за дверью.» Франк отпер дверь одной рукой, пригласил Ньевес войти, никаких обнадёживаний и пожеланий удачи. Внутри за единственным металлическим столом посреди небольшого помещения её встретило заочно знакомое лицо капитана Шеврёз де-Роган.       - Проходи. - Она подняла на Ромеро взгляд острый, словно хирургическая игла, и за пару секунд, как ей показалось, осмотрела с головы до ног.       - Добрый день. - Ньевес опустилась на стул перед ней, сложила руки перед собой и приложила силу, чтобы расширить ребра, вздохнуть поглубже. Вид комнаты создавался почти лабораторным, разве что фенолом не пахало.       - Перчатки? - Шеврез звякнула кнопкой звукозаписи и уставилась на её руки.       - Ах… - Ньевес непроизвольно спрятала пальцы под ладони в мягкие кулачки. - Мне снять?       Де Роган промолчала, лишь приподняла брови и задержала взгляд четко на её лице. Ньевес выдержала эту пальпацию лишь около десяти секунд, потом неуверенность взяла своё, - шелковые белые перчатки легли на стол рядом.       - О как. - Глаза-иголки упали на руки, а вернее сказать на множественные татуировки, уже мутноватые и нечеткие по краям от времени. - Что это такое?       Тон капитана однако внезапно отличился от выражения глаз и содержал парадоксальное бытовое непринуждение и такую же бытовую претензию.       ‘Прощупывает…’       В чистой и благородной столице манеру забивать кожу краской считали чем-то варварским и скверным, чем могли заниматься только в отдалённых малограмотных регионах или в подземье. Сразу укололо неприятно в груди от острого взгляда, тут же захотелось как-то оправдаться. Еще Ньевес впервые подумала, что соваться в донесение без адвоката было чересчур самоуверенно. Теперь придется самой без подсказок приложить все свои знания об оперативниках.       - Это татуировки. - Всё-таки Ромеро выдержала сцепку взглядами. - С Вашего позволения, капитан де-Роган. - И вернула перчатки на место.       - Слушай, я всё понимаю, сложное и неоднозначное происхождение часто ставит нам палки в колёса, а? - внезапно и взгляд Шеврез приобрел житейское выражение. - Я и сама росла в подземье. Вечно что-то приходится прятать, да?       ‘Вот черт…’       От осознания у Ньевес поджался живот. По всем документам она и её мать родились и выросли во Флёв-Сандр. Только сейчас до неё дошло, насколько легко её могут переквалифицировать в подозреваемую из-за этой «общности» в происхождении с подозреваемыми Видимо теперь придется отмываться от липкой версии с этим обвинением.       - Совершенно не понимаю, к чему Вы клоните, мне Ваши слова не близки.       - Я просто хочу тебе помочь как землячке, - Шеврез развернула к ней ладони и наклонила голову на бок, и тон ее стал еще мягче, - можешь рассказать всё как есть?       ‘И говорит точь-в-точь как тот Ворон…’       Мгновенно в голове возник образ, как Мигель сидел на подобном допросе. У бедного мальчика совершенно точно не было ни одного шанса против этого внушения, скорее всего, показаниями он закопал себя ещё глубже, чем ему инкриминировали.       - Я подслушала в кафе заговор незнакомых мне людей против чужого имущества, и решила не оставаться в стороне.       Снова отполировали версию. «В связи с какими обстоятельствами вы оказались там втроём», «кто может подтвердить ваши показания», «как долго вы с ними договаривались», и прочая пассивно-обвинительная линия. К началу второго часа в голову начала закрадываться мысль «не дура ли я, и может уже сама не помню, как насобирала себе статью…», но опыт в общении с лжецами всех мастей был значительно сильнее. На поле мягкой психодиагностики Ньевес отыгралась бы на ней с большим удовольствием, если бы не ситуация с допросом.       - Слушай, Эмилия мне много о тебе рассказывала, - Шеврез дала милосердия в тон голоса, - ты, можно сказать, уже не чужой для меня человек, ты мне симпатична, и я точно никак тебя не осуждаю.       Милосердие это было на редкость искренним на вид, и на него даже самую малость захотелось отозваться, Шеврез так хорошо держала это лицо, что Ньесес не сдержала ироничной полуулыбки. Капитан прекрасно держала дружелюбный образ, и на него наверняка постоянно ведутся, однако Ромеро смотрела в её глаза и, сколь будничным ни было их выражение, она ясно видела эти неподвижные зрачки без даже малейшего живого нистагма, - словно де-Роган всегда смотрела в прицел. Единственный верный ответ её эту потрясающую реплику был - молчать, но…       - Мне Эмилия тоже много о Вас рассказывала. Я тоже Вас никак не осуждаю, капитан. Вы делаете свою работу.       - Ха! - Шеврез широко улыбнулась в зубы совсем как Франк, но куда честнее, и снова звякнула кнопкой звукозаписи. - Всё, протокол закончен. Отставить серьезные лица, - она достала из-под стола картонный конверт с крекерами, - На - вот… Курить будешь?       - Давайте… - позвоночником почувствовала, что это еще не всё.       Де-Роган протянула ей конверт, поднялась из-за стола, друг за другом они выкатились из кабинета, на выходе Капитан, не сбавляя шага, щелкнула Франка по козырьку фуражки. Тот от местной манеры раздавать приказы равным по званию не повёл и бровью и молча зашагал вслед. До ближайшего балкона оказалось неблизко - около двухсот метров коридоров и лестниц. Девы закурили с видом на парк заднего двора, Ньевес кашлянула от дрянного табака. Мосс остался с ними жевать подсунутые коллегой крекеры.       - Слушай, а всё-таки чем тебе они так насолили, что ты их сдала? - Шеврез оперлась одной рукой на перила балюстрады и, повиснув на собственном плече, уставилась снова на Ньевес.       - Ничем, я их не знаю. Но одному я даже крепко сочувствую. - Ньевес не успела договорить, как в её туфлю сбоку носком упёрся сапог Франка с настоянием поскорее замкнуться от греха подальше.       ‘Надо же, какая забота… все равно сделаю по-своему’       - Ого, и кому же? - Капитан оживилась, глаза её стали терять бытовое выражение, - И за какие такие добродетели?       - Мигелю, - Ромеро проигнорировала, как Мосс осуждающе опустил козырек фуражки, - Причин нет, я его не знаю. Но он кажется мне честным человеком. После потопа прошло всего ничего, а он уже работал на местного, вряд ли его приняли за высокую ставку. Я ничего не знаю о его связи с так называемым Реми, но… я хорошо отличаю приёмы внушения. Они порой гипнотизируют на совершенно не свойственные нам вещи.       - Надо же… - неожиданно де-Роган словно перестала смотреть в прицел, взгляд её провалились куда-то вовнутрь, - Считаете он не заслуживает пресечения?       - Отчего же? Заслуживает… - Ньевес сунула руку в конверт, который держал Франк, и выудила жменьку крекеров, - Но точно не такой, что прочие.       - Вот как… - Шеврёз умолкла над её ответом.       Повисла короткая пауза.              - Капитан. - Мосс отрывисто обратился к ней, но Ромеро уловила, что за одним словом стоит целый развернутый вопрос.       - Отставить Капитан. - Она отрезала, махнув рукой. - Я проиграла пари, сочтемся, - Франк хмыкнул, а Шеврёз снова обернулась на Ньевес, - Будешь завтра гнуть эту линию?       - Точно упомяну… надеюсь, адвокат подхватит её.       - Хорошо. - Де-Роган посреди обсуждения развернулась к балконной двери и шагнула на выход. - Только не перестарайся. Хотя ты вроде не дура…       - Табак у Вас поганый… - шепнула Ньевес, когда та скрылась в глубине коридора.       Шеврез исчезла, оставив после себя кучу вопросов в воздухе. Ромеро тут же проверила легкие, вытащила заколку из пучка и распушила распавшиеся волосы. Хотя допросом она была скорее довольна, но голова осталась теперь совсем деревянная. Хотя ожидала она гораздо большего - будто её должны были повести к задержанным подтверждать личности и прочее.       - А на что вы спорили? - она обернулась на Франка и заметила, что он снова довольно покачивается на каблуках.       - Как на что? - он хлопнул ее по плечу, - Удастся ли пришить тебя к делу, конечно же. Но не огорчайся, я был за тебя и знал, что ты справишься даже без адвоката.       Слегка оглушенная, Ньевес мотнула головой и несколько раз прокрутила в голове ответ. «Пришить к делу…»       - Чего притихла?       - Да так, думаю какие вы тут все нелюди и подонки.       - Просил же не огорчаться, - Франк высоко посмеялся и сделал только хуже, - Неужели у вас не делают ставки на диагнозы?       - Делают! Но не «удастся ли упечь его по белочке», есть разница? - Ньевес не стала унижаться даже смотреть на него, возглас полетел в пространство.       - Ха! Да ты пойми, у нас так заведено. Никто не выше подозрений.       Пустое недовольство. Ньевес вся поморщилась и сжала кулачок перед лицом Мосс, чтобы он наконец перестал подливать масла и подкидывать дрова, и сама снова утихла.       ‘Никто не выше подозрений…’