Young and Wild

Тортуга. Одно из самых любимых мест отдыха для буканьеров, впоследствии ставшее домом для всех пиратов и торговым портом для любого, кто осмелится к нему приблизиться. Сонхва и раньше слышал это название, но лишь вскользь, когда изучал географию. Оно всегда выходило из чужих ртов вместе с ненавистью — его произносили только шепотом, как проклятие, которое вообще нельзя было упоминать. Сонхва потребовались долгие годы, чтобы понять, почему же название этого острова было так ненавистно его учителю и всем его советникам. С возрастом пришло и осознание — Тортуга была единственным местом во всех Семи Морях, где пираты могли разгуливать по улицам, не опасаясь, что их могут поймать и повесить за их преступления. Она была тихой гаванью для всех них. Лишь на этом великом острове пираты были свободны и неприкосновенны. Никаких военно-морских офицеров, никаких ждущих их острых челюстей гильотины, никакого страха перед сильными мира сего… Тортуга была лучшим местом для пиратов. Однако Сонхва прекрасно понимал: это вовсе не значило, что на Тортуге безопасно. В каждой тени могла таиться угроза, ему нужно быть очень осторожным, чтобы не упустить из виду тех, кто мог преследовать его из тьмы. С тех пор, как Сонхва едва не встретил свою смерть от рук наемника, пробравшегося в его комнату через окно и пытавшегося его задушить, он стал беспокойным и нервным. Он был напряжен, ходил защитно скрестив руки на груди, и по выражению его лица можно было подумать, будто он постоянно чувствовал запах гнили. Даже днем при свете яркого солнца ему казалось, что кто-то его преследует. Сонхва не мог избавиться от ощущения, что там, в глубине тьмы, что-то есть, и оно неотрывно следит за каждым его шагом. Из головы Сонхва все никак не выходил образ человека, лежащего на деревянном полу в луже собственной крови, продолжающей вытекать из смертельной раны на шее. Темно-красная жидкость пропитала ткань его одежды, жизнь покинула тело — его миссия так и осталась незавершенной. Блаженство, застывшее на лице этого человека, нисколько не помогало Сонхва успокоиться, скорее наоборот — он гадал, кем был этот мужчина, как его звали, была ли у него семья? Зачем он, в конце концов, пробрался в окно комнаты Сонхва и попытался, обхватив его шею сильными руками, выжать воздух из его легких? После той ночи, перед тем, как вновь выйти в море, Хонджун собрал всю команду вместе, чтобы еще раз напомнить им: что бы ни задумал отец Сонхва, оно уже началось. Слова Чонхо оказались правдой, и наемники, чьей единственной целью было убийство Сонхва и получение огромного вознаграждения от его отца, уже вышли на охоту. Капитан подчеркнул, что теперь им необходимо быть еще более осторожными и, чтобы внезапное нападение не застало их врасплох, на корабле должно быть больше людей. Поэтому они отправились на Тортугу, где, как рассказали Сонхва, находились остальные члены экипажа «Судьбы», пока основная команда бороздила моря в поисках приключений. Хонджун тоже был на взводе. Казалось, адреналин, бурливший в его венах, когда он ворвался в комнату в момент покушения, так и не утих за прошедшие несколько дней. Его поведение стало еще более безумным, чем обычно, дикий блеск в глазах не пропадал ни на секунду. Он постоянно держал Сонхва в поле зрения, пока они наконец не отчалили из порта. Как только они оказались в море, Сонхва почувствовал, как его плечи расслабились; он снова мог дышать. Они обыскали каждый уголок корабля, чтобы убедиться в отсутствии незваных гостей, а когда старпом и оружейник вернулись к капитану после первого обхода судна, он приказал им проверить все еще раз, а потом еще. Сонхва все время оставался на главной палубе, первые две ночи отказываясь спускаться в трюм к остальным. К его удивлению, никто даже не подшучивал над ним. На корабле воцарилась тишина. И снова стало жутко. Даже Уён, получивший разрешение присоединиться к путешествию после прохождения испытания, в ходе которого он должен был нанести капитану удар в дуэли на мечах, не стал ничего говорить. Сонхва видел, что юный шпион с трудом справлялся с ранами на спине и болью в сердце, и поэтому не был удивлен, что Уён почти все дни работал, не поднимая головы, кряхтя и напрягаясь при выполнении всех задач, которые лежали на его плечах. Работа, которая раньше давалась ему с легкостью, теперь доводила до изнеможения, особенно во второй половине дня, когда солнце начинало нещадно палить, а толстые тяжелые канаты не хотели поддаваться. Сонхва было тяжело стоять в стороне и смотреть на это, его пальцы так крепко впивались в тросы, что становились белыми, как далекие облака над ними. Уён ни разу не взглянул на него, даже когда его колени подкосились, а тело готово было разорваться на части. Даже когда он лежал на главной палубе, ошарашено глядя на пролетающих над головой чаек, а его пальцы и ноги болезненно подрагивали, он все равно не попросил Сонхва помочь ему снова начать дышать. В такие моменты Сонхва смотрел на капитана, который по обыкновению стоял на квартердеке и наблюдал за успехами команды, но Хонджун каждый раз закрывал на это глаза. В знак милосердия он просто отводил взгляд. Может, со стороны Сонхва было глупо думать, что его отношения с юным шпионом изменятся после того, что случилось. Сонхва сделал все возможное, чтобы поставить себя на место Уёна и понять его смущение и уязвленную гордость. Ему нужно было время. И Сонхва мог его дать. Поэтому он продолжал лишь издалека наблюдать за тем, как Уён, превозмогая боль, вновь поднимался на ноги. Сонхва позволял себе время от времени между выполнением собственных обязанностей смотреть в его сторону, просто чтобы убедиться, что Уён все еще дышит. В конце дня, когда солнце уже клонилось к горизонту, мир окутала легкая прохлада, от которой Сонхва, сидевший на ящике на носу корабля, начал дрожать. Оставшись в одиночестве, он смотрел вперед по направлению бушприта, пока ветер безмятежно обдувал его лицо. В такие моменты, когда он оказывался наедине с собой и ярким небом, окрашенным в цвета восхода и заката, он наслаждался мирной тишиной. Команда уже спустилась под палубу, чтобы поужинать вместе, а Сонхва решил остаться здесь. Обхватив себя руками от холода, он закрыл глаза, позволяя океану брызгать солеными каплями на его лицо, а последним солнечным лучам согревать замерзший нос. Шум волн, бьющихся о корпус корабля, стал для него чем-то вроде колыбельной. Все тревоги Сонхва улетучивались сами собой, когда солнце садилось за горизонт, он оказывался свободен на «Судьбе», и никто не бросал на него непонятные осуждающие взгляды. Легко было расслабиться и забыться, прислонившись к фок-мачте и закрыв глаза, чтобы представить звезды над ним, еще до того, как они покажутся на небе и поприветствуют его. Вдалеке слышны были прекрасные звуки флейты — нежная мелодия успокаивала душу, позволяя сознанию погружаться в сонную дымку. В какой-то момент Сонхва почувствовал, как его укрыли чем-то мягким и теплым. Этой своеобразной защиты от ветра оказалось достаточно, чтобы вывести его из полудремы. Он открыл заспанные глаза, пытаясь понять, где он вообще находился и который час. Солнце почти село, лишь темно-фиолетовые и красные оттенки продолжали плясать в небе, пока «Судьба» мирно продолжала свой путь. Сонхва тихонько зевнул и потянулся, а потом, опустив взгляд, заметил большое меховое пальто, которое было накинуто на него спереди — оно сползло вниз и лежало теперь на его коленях. Не раздумывая, Сонхва оглянулся через плечо и увидел удаляющуюся от него фигуру. Возможно, всему виной был его не до конца проснувшийся разум, но точно так же, не сомневаясь ни секунды, Сонхва вдруг позвал его, нарушив тишину и покой позднего вечера. — Капитан. Сонхва увидел, как расслабились напряженные плечи Хонджуна, стоило ему услышать его голос. Он тут же развернулся на каблуках и, тихо стуча тяжелыми ботинками по скрипучей палубе, подошел к Сонхва, который продолжал радостно сидеть на своем ящике, снова натянув на плечи теплое пальто. Взгляд Сонхва блуждал по всему телу капитана. Ему нравилось, как последние лучи солнца согревали своим сиянием его загорелую кожу, подсвечивали и без того яркий огонь в его глазах. Хоть ветер и был не слишком сильным, он все равно продолжал хлопать черными парусами над их головами и развевать длинные волосы Хонджуна. Этот вид казался Сонхва волшебным. Когда капитан, приблизившись, замедлил свой шаг, Сонхва протянул руку и раскрыл ее в молчаливом приглашении. Привычный страх получить отказ, который охватывал его каждый раз в такие моменты, вопреки всему, не дал о себе знать — возможно, причиной тому была его усталость, накопившаяся за последние несколько дней. Вместо этого, он терпеливо ждал, прикрыв глаза, а потом почувствовал рядом Хонджуна. Чужая теплая рука обхватила его собственную, ободряюще сжав. Ладони Хонджуна были грубыми и мозолистыми. На самом деле, они были даже немного меньше, чем руки Сонхва, которые тоже медленно начинали покрываться мозолями от тяжелой работы, хоть пока еще оставались мягкими и гладкими. Но каждый раз, когда капитан переплетал их пальцы и притягивал их ладони ближе к себе — Сонхва не мог не думать о той нежности, которой, казалось, мог обладать лишь Хонджун, и о том, каким маленьким он чувствовал себя в руках капитана. Сонхва обожал руки Хонджуна. — Я думал, ты спишь, — тихо признался капитан, подтащив еще один ящик, чтобы сесть рядом с Сонхва. — Прости, что разбудил. Сонхва покачал головой и моргнул пару раз, пытаясь избавиться от сонной пелены перед глазами. — Мне нужно было проснуться. — Зачем? Ты практически не спал с той ночи, — капитан снова сжал его руку, в его голосе слышалось беспокойство. — Ты заслуживаешь хорошего отдыха. Сонхва не смог сдержать мягкой улыбки от того, как Хонджун с ним разговаривал. — Вы слишком много волнуетесь, капитан, — ответил он, тихонько усмехнувшись. Повернувшись, он посмотрел на Хонджуна, и взгляд остановился на его скуле, на небольшом порезе, который уже успел затянуться. — Я намного выносливее, чем ты думаешь. Бровь Хонджуна взметнулась вверх, уголок рта приподнялся. Выражение на его лице стало дразнящим, когда он притянул к груди свою ладонь, сцепленную с рукой Сонхва, и чуть наклонился вперед, вторгаясь в чужое личное пространство. — Я знаю, какой ты выносливый, уж поверь. Но даже самым сильным бойцам нужен хороший сон, — он поднял свободную руку и ткнул пальцем в лоб Сонхва. — Это моя работа — бесконечно волноваться, особенно за тебя. Сонхва хихикнул, все еще не отойдя от сна, и, наклонившись, уткнулся в плечо своего капитана. Так было теплее — даже почти слишком жарко, хотя на Хонджуне была лишь легкая рубашка с воротником, закрывающим часть шеи. Но Сонхва все равно чувствовал жар его тела даже сквозь ткань — он был теплый и яркий, как солнце. Хонджун только поприветствовал это действие, тут же обняв его за плечо и притянув еще ближе. Сонхва почувствовал, как острый нос капитана прижался к волосам на его макушке. Что-то изменилось. После той ночи, когда Сонхва увидел дикий страх и ярость, охватившие капитана, отношения между ними стали другими. В кои-то веки напряженность почти не ощущалась, а защитная натура Хонджуна еще больше сблизила их. Капитан, казалось, больше не боялся подойти к нему и не отстранялся, когда Сонхва прижимался к нему в поисках того сияющего тепла, которое не мог дать ему никто другой. Они будто снова оказались наедине в том самом подземелье. Сонхва вновь прикрыл глаза и, лежа на плече капитана, стал прислушиваться к шуму волн. Он почти смог почувствовать запах темницы, от которого желудок выворачивало наизнанку, и жуткую духоту, услышать звонкий капающий звук, вечно раздающийся в углу камеры. Сонхва даже чувствовал тяжесть своих роскошных королевских одеяний, ярко-красных и местами пурпурных, украшенных тончайшей вышивкой, и золотой короны на голове. Он вспомнил, каким был Хонджун, прикованный к полу, со спутанными растрепанными волосами, в порванной одежде, перепачканной кровью и грязью — Сонхва мог видеть все это. Это приносило странное успокоение. Здесь были только они — только они вдвоем. В том подземелье они оба казались теми, кем на самом деле не являлись. Они сблизились как два человека, не больше и не меньше. — Почему особенно за меня? — неосознанно спросил Сонхва. Хонджун молчал какое-то время, ласково поглаживая костяшки его пальцев. — Потому что я твой капитан, и как капитан я обязан приглядывать за командой и обеспечивать ее безопасность, — наконец заговорил он. Рука замерла, а невысказанные слова будто заплясали на кончике языка. — Но как твой… На этом его речь оборвалась — так резко, что почти вырвала Сонхва из его мирной задумчивости. Он все ждал и ждал продолжения, ждал слов, которые никогда не последуют. Он почти слышал, как быстро забилось сердце Хонджуна, и точно чувствовал, как напряглись чужие плечи. Сонхва затаил дыхание, пытаясь подобрать слова и закончить мысль за своего капитана. Он открыл глаза и уставился на переднюю часть корабля, в то время как в голове проносились миллионы вариантов того, что же хотел сказать ему Хонджун. Чем дольше тянулось молчание, тем сильнее Сонхва хотелось сесть прямо, посмотреть капитану в глаза и потребовать ответа, пока он не сошел с ума от собственных догадок, но сильные пальцы, впившиеся в плечо, не давали словам слететь с языка. Слегка повернув голову, он увидел, как крепко Хонджун вцепился в его руку. Пальцы капитана медленно подобрались к воротнику его рубашки и, подцепив ткань, стянули ее, обнажая плечо. От холодного ветра кожа Сонхва покрылась мурашками, Хонджун касался его с такой осторожностью, с какой обычно держат в руках маленького зверька. Сердце болезненно заколотилось в груди, голова начала кружиться — Сонхва осмелился взглянуть на мужчину, прильнувшего к нему еще ближе. Взгляд Хонджуна скользил по его обнаженной коже, опустился от ярко выраженных ключиц ниже, а затем вернулся обратно к тому месту, где его пальцы почти невесомо касались чужого плеча. — Капитан… — голос Сонхва был похож на хриплый шепот, ладони стали липкими от пота. Он сделал глубокий вдох, пытаясь унять охватившую тело дрожь, и стал молиться, чтобы ее не почувствовал Хонджун, вплотную прижавшийся к нему крепкой грудью. Сонхва перевел взгляд от точеных черт лица Хонджуна к тому месту на разгоряченной коже, которого тот касался самыми кончиками пальцев. Капитан так и не произнес ни слова, и в этой тишине Сонхва поймал себя на мысли, что ему стало страшно жарко — слишком жарко, чтобы это выносить. Меховое пальто уже давно упало на колени, неловко сбившись в кучу, но Сонхва не мог найти в себе силы поднять его, когда даже холодный океанский бриз не мог помочь ему остыть. Он прислонился затылком к мачте, зажмурившись, когда капитан носом уткнулся ему в щеку. Сонхва судорожно вдохнул, громче, чем в прошлый раз. Дыхание капитана опаляло кожу — обжигающе горячее, такое властное, что невозможно было выразить словами. Мысли закружились в голове, когда Сонхва почувствовал невесомое, призрачное прикосновение губ Хонджуна на своей челюсти — жаркое обещание. — Такая же золотая, как и прежде, — выдохнул капитан. Его пальцы уверенно надавили на плечо Сонхва, очерчивая линии розы, запечатленной на его коже с тех самых пор, как он себя помнил. Набравшись смелости, он открыл глаза, чтобы увидеть, как капитан скользнул по золотой татуировке. Ее чернила переливались в последних лучах солнца, едва не источая собственный свет. Сонхва снова вздрогнул, его губы приоткрылись, когда Хонджун придвинулся еще ближе. Его глаза сияли так же, как и роза на плече. Легким движением Хонджун прижал ладонь под его челюстью и развернул лицом к себе. Сонхва не сопротивлялся — не мог. Чувствуя, как пылают щеки, он встретился взглядом со светящимися в вечернем полумраке глазами Хонджуна. Капитан не убрал руку — наоборот, стоило им посмотреть друг на друга, как хватка стала только крепче, и он тяжело сглотнул, опустив взгляд на губы Сонхва. — Капитан, — снова позвал Сонхва, голова закружилась еще сильнее, хоть он и сидел, прислонившись к мачте и прижавшись к чужому телу. Его голос был едва слышен, но, как бы это ни было неловко, он прозвучал достаточно громко, чтобы вывести Хонджуна из оцепенения. Опомнившись, мужчина сжал губы в тонкую линию и, слегка наклонив голову набок, огладил подушечкой большого пальца его подбородок, остановившись на мягкой нижней губе. Сонхва не мог дышать. — Я обещаю всегда защищать тебя, — хрипло произнес Хонджун, ощутимее надавливая пальцем на кожу. — Пока ты под моим присмотром, никто и ничто не сможет причинить тебе вреда. Клянусь, Сонхва, мой меч принадлежит тебе. От этих слов сердце Сонхва почти буквально выскочило из груди, в животе приятно тянуло, и он ничего не мог поделать с желанием лишь больше раздвинуть губы. Напряжение капитана было почти невыносимым для него, а сила, исходящая от него, обжигала Сонхва одним лишь прикосновением. — Хонджун… — На нас охотятся уже не в первый раз, мы уже имели дело с наемными убийцами и ассасинами. Мы привыкли к тому, что есть люди, которые хотят забрать у нас нашу силу, нашу свободу. Нас это не пугает, — в темном взгляде Хонджуна была искренность, даже Сонхва, пребывая разумом в тумане, понимал, что он пытался его успокоить. — Я никогда не избегал битвы, это то, что горит у меня внутри. То же касается и остальных: приключения, преследования — это то, что будоражит нас всех… Я никогда не боялся, что за сокровищами, которые я храню в глубинах этого корабля, будут охотиться. По крайней мере, раньше. Что-то мелькнуло в его горящих глазах — пронеслось быстро, как падающая звезда по ночному небу, но Сонхва успел уловить его, до того, как он исчез. Страх. — Теперь это не так? Почему? — неожиданно для самого себя спросил он, расстроившись, когда Хонджун убрал руку от его губ. — Потому что, — начал капитан, на мгновение оторвав взгляд от Сонхва, но все-таки вернувшись к нему, — теперь здесь есть ты. Сонхва моргнул — глаза начало жечь, потому что до этого он не осмеливался закрыть их даже на секунду. — Мое присутствие не должно ничего менять, — прошептал он. Сердце пропустило пару ударов, пока он пытался понять, что имел в виду капитан. — Оно меняет все, — последовал незамедлительный ответ, и на лице Хонджуна отразилась решимость. Он снова сжал челюсть Сонхва в пальцах, притягивая его ближе. — Как только ты ступил на мой корабль, все изменилось. Я стал думать о том, о чем у меня никогда раньше и мысли не возникало… По ночам я не могу уснуть, слышу каждый скрип на корабле и даже писк мышей тремя этажами ниже. Такой страх я испытывал лишь однажды. Уязвимость, проскользнувшая в словах капитана, поразила Сонхва. Он чувствовал, как эта тяжесть опустилась на грудь, будто желая раздавить его. — Когда это было? — тихо спросил Сонхва. Сердце колотилось, он едва мог пошевелить собственными пальцами. — Когда ты почувствовал такой страх? Солнце уже зашло, оставив после себя на небе темно-фиолетовые и синие краски. Ветер стал еще холоднее, но не настолько, чтобы Сонхва, не отводивший от капитана глаз, не мог этого вытерпеть. Хотя волны были и не особо большими, он все равно то и дело чувствовал, как «Судьба» поднимается на них, а затем снова обрушивается в воду. Хонджун не отвечал еще долгое время. Казалось, он вел войну с самим собой, будто бы ответ на этот вопрос был чем-то постыдным. Сонхва начал бояться, что перешел черту, воспользовавшись его доброжелательностью, влез в слишком личное и в любой момент мужчина может оттолкнуть его. Но Хонджун не двигался. Не отстранился, не отвел взгляда — он будто застыл в собственных размышлениях, а шестеренки в его голове скрежетали и кричали от боли. Такое выражение лица Сонхва видел у него лишь несколько раз — последний был, когда речь зашла о Тортуге. Капитан выглядел раскаивающимся, даже извиняющимся. — В последний раз я испытывал подобный страх… — начал было он дрогнувшим голосом. Его взгляд упал на их колени, рука исчезла с чужой челюсти, и тогда ночной ветер по-настоящему окутал Сонхва, заставляя мелко дрожать от холода. Снова повисло молчание, и он почувствовал, как тревога сковала все его тело. Стоило Хонджуну, подняв взгляд, с легкостью найти его, Сонхва сразу понял: по какой-то причине то, что собирался произнести капитан, будет тяжело слышать им обоим. Шумно выдохнув, Хонджун наконец продолжил: — …когда был влюблен много лет назад. Признание тяжестью осело где-то в желудке. К горлу подступил ком, но Сонхва сглотнул его, чтобы жжение в глазах не вылилось в слезы. Капитан опустил взгляд; он казался еще более пристыженным, чем до этого. Сонхва закусил губу, глядя в ночное небо и пытаясь восстановить дыхание — он не понимал, почему новость о том, что Хонджун любил кого-то раньше, разбила его сердце на тысячи осколков. Почему эта боль была такой жестокой? Атмосфера вокруг стала напряженнее, но совсем не так, как раньше. Хонджун не мог даже поднять на него взгляд, хотя, казалось, и отстраняться не желал. Они все еще находились слишком близко — удушающе близко, но Сонхва знал, что если бы Хонджун решил оставить его одного сейчас, ему бы стало только хуже. Он был благодарен своему капитану за его храбрость. Сонхва потребовалось некоторое время, чтобы подавить внутри это неприятное чувство, от которого кожу будто покалывало тысячами острых игл. Но, продолжая смотреть на Хонджуна, он заметил, как поникли его плечи, и боль постепенно начала отступать. Сонхва с тяжелым вздохом подался вперед, их бедра столкнулись. Он поднял руки к волосам Хонджуна и коснулся растрепанной косички. — Хочу поправить твои волосы, — ласково произнес он, слегка потянув за шнурок и пару бусин, вплетенных в длинные волосы капитана. — Прошло уже слишком много времени, не так ли? Капитан не ответил. Он позволил Сонхва расплести свои непослушные волосы — тот ловкими, но осторожными движениями распутывал сотни узелков, завязанных морским ветром. Капитан о своих волосах нисколько не заботился. Сонхва пропускал пальцы сквозь темные пряди, чувствуя одновременно их жесткость и мягкость в определенных местах, подушечками массировал кожу. Хонджун заметно расслабился, обмякнув в его руках. Медленно, но верно Сонхва начал заплетать заново косички так, как нравилось капитану. К его облегчению, напряжение между ними окончательно спало. Было что-то особенное в том, чтобы вот так заплетать волосы капитана, что-то очень личное, заставляющее Сонхва испытывать разом все эмоции. Вплетая обратно в пряди шнурок с красивейшими бусинами, Сонхва почувствовал, как все тревоги и опасения постепенно улетучились в абсолютное ничто. Закончив, он осторожно подхватил Хонджуна под челюстью и повернул его голову к себе. На его лице отражалось полное умиротворение, глаза были закрыты, пока он наконец не обратил внимание на Сонхва и глянул вопросительно в ответ. Он слегка надул губы, как маленький недовольный ребенок, внезапно разбуженный своей матерью. И в этот момент Сонхва почувствовал, как сердце в груди снова болезненно сжалось. — Я доверяю тебе, — тихо произнес он, надеясь, что искренность его слов дойдет до слушателя. — Ты сказал, что защитишь меня, и я верю тебе. Если бы опасность, в которой находится моя жизнь, пугала меня настолько, что я не захотел бы продолжить это путешествие вместе с тобой, тогда я до сих пор оставался бы пленником в своем собственном замке. Глаза капитана расширились, и в них сверкнуло отражение луны. — Я знал, на что подписался, когда прыгнул ради тебя с утеса, — продолжил он, пальцы снова начали подрагивать, потому что воздух вокруг словно сгустился. Он облизал пересохшие губы. — Ты, должно быть, позабыл об этом, но я тоже жажду приключений и хочу изведать опасности, которые хранит этот мир. Сонхва заметил, как расширились зрачки Хонджуна, когда тот протянул ему руку и крепко сжал его запястье. — Так что я доверяю тебе, мой капитан. И в этот момент, оказавшись в теплых объятиях, плывя в открытом море под ночным небом, под сотнями тысяч звезд, Сонхва подумал, что никогда раньше не чувствовал себя в большей безопасности.

—~—

Сонхва даже представить не мог, что увидит тот день, когда Чонхо выйдет из камеры, в которой так долго был заточен. Он никогда не думал, что настанет время, когда юный наемник будет прогуливаться по главной палубе, разминая мышцы, пытаясь снова привыкнуть к ходьбе. На небе не было ни облачка, утро выдалось даже относительно спокойным — и оттого было еще более странно видеть эту картину. Хонджун, возвышаясь над остальными, стоял на квартердеке и внимательно наблюдал за юношей, который бродил по палубе с Ёсаном, следующим за ним по пятам. Блондин, казалось, смотрел на него еще более внимательно, чем капитан — но, конечно, по совершенно иной причине. На лице Чонхо не проявлялось ни намека на боль, он ходил медленно, мышцы были напряжены, но, по всей видимости, на удержании равновесия он был сосредоточен больше, чем на всем остальном. Его движения казались просчитанными до мелочей, как будто он уже не впервые прогуливался на свободе. Сонхва неотрывно следил за ним, а в голове крутился вопрос, сколько на самом деле раз светловолосый пират выводил Чонхо за пределы камеры, чтобы тот мог размяться и потренироваться. Ёсан был хитрым: если он чего-то хотел, то получал это с относительной легкостью; а еще он был невероятно умен, поэтому знал, что ждало наемника дальше. Сонхва порой действительно пугала способность Ёсана предвидеть будущее. Он тоже все понял: как и Уёну, Чонхо наверняка придется пройти какое-то испытание. Но, в отличие от первого, кроме своих способностей ему придется доказывать так же и свою верность команде и, что самое главное, капитану. Поначалу Сонхва пришел в ужас от этой идеи, особенно учитывая, что произошло между Чонхо и Хонджуном в прошлом, в конце концов, капитан чуть не убил его той ночью. Он не знал, как Чонхо отреагирует, когда снова увидит Хонджуна: набросится на него или преклонится перед комплексом превосходства капитана — и, если честно, ни то, ни другое не казалось Сонхва хорошим исходом. Но, услышав, как Хонджун за закрытыми дверьми обсуждал с Юнхо эту ситуацию, у Сонхва появилось чувство, что все могло оказаться гораздо проще, чем он думал. Он случайно подслушал, что капитан стал немного лучше относиться к наемнику, узнав, что тот все это время говорил правду о преследованиях и покушениях. Казалось, что преданность юноши бывшему принцу приятно впечатлила как капитана, так и старпома, но они все равно продолжали в нем сомневаться. Они ничего о нем не знали, а от его пребывания на корабле у всех членов экипажа осталось лишь кислое послевкусие во рту. Но теперь Хонджун уже не был настроен выбросить Чонхо за борт — его интересовала информация, которой обладал наемник. Они не сомневались в том, что в случае чего юноша сможет защитить себя и всех, кого сочтет необходимым. Единственной проблемой оставались травмы, от которых он так старательно пытался оправиться, и вопрос, сможет ли он вообще полностью восстановиться. Однако, судя по тому, что видел Сонхва своими глазами, юноша с каждым шагом все увереннее держался на ногах. Рано или поздно он точно сможет вернуться в прежнюю форму. Как ни странно, Сонхва очень гордился Чонхо. С последнего визита в камеру прошло уже много времени, поэтому увидеть его снова было настоящим подарком. Он уже чувствовал, как привязался к юноше, особенно после того, как узнал об их совместном прошлом и о том, как наемник рисковал своей жизнью, чтобы предупредить его об опасности. Бык, измученный почти до смерти и прикованный цепями к жертвенному столу, не поддался телесной слабости. Он стал сильнее, чем когда-либо, с сотнями шрамов, свидетельствующих о пережитых сражениях. На Чонхо была тонкая хлопковая рубашка, обтягивающая запястья, поэтому Сонхва невольно задумался о том, затянулись ли его раны полностью или все еще продолжали кровоточить. Его движения становились все более резкими, отточенными, впечатляющими. Некоторые члены команды издалека наблюдали за ним, молча выполняя свою ежедневную рутину. Даже Уён, которому с каждым днем становилось все лучше, останавливался и с абсолютно нечитаемым выражением лица смотрел на разминающего тело и заново привыкающего к движениям Чонхо. Сонхва сидел в стороне, обливаясь потом под жарким солнцем, и чистил длинные ружья, которые дал ему Минги, от застрявшего в дулах черного пороха. Он все еще время от времени тренировался с ним, учился обращаться с разными видами огнестрельного оружия и сражаться грязно, по-пиратски — совсем не так, как привык в королевстве. Здесь не действовали никакие правила, не существовало ни чести, ни уважения — ничего из того, что безусловно соблюдалось при дворе. Но в последнее время Минги стал все реже и реже тренировать его, хоть его методы обучения были скорее наглядными; он редко что-то ему говорил. Высокий стрелок с татуировками, покрывающими руки от кистей до плеч и заходящими даже на шею, вообще почти не разговаривал. Его голос был глубоким и мощным, но Сонхва слышал его еще реже, чем голос ассасина. — Ваше Высочество! Внезапный крик, раздавшийся в тишине дня, заставил Сонхва подпрыгнуть на месте. Резко повернув голову в сторону звука, он увидел Чонхо, быстрым шагом направляющегося к нему. Должно быть, он только что заметил Сонхва и, не доходя до него, опустился на одно колено, почтительно склонив голову. Это простое действие застало Сонхва врасплох, щеки запылали от смущения и удивления. — Я не… — попытался заговорить он, слишком ошеломленный, чтобы продолжить. Он смотрел вниз на Чонхо, который явно отказывался подниматься с пола. — Я больше не принц, ты же знаешь. Сколько раз я должен повторять? Его слова должны были быть суровыми, но у него не получилось. Собственный голос показался ему почти ласковым — возможно, он так и прозвучал для Чонхо, потому что юноша посмотрел на него снизу вверх с мягкой улыбкой на губах. — Для меня Вы всегда будете принцем, Ваше Высочество, — он снова склонил голову. — Прошу, простите меня за то, что мне потребовалось так много времени, чтобы залечить раны. Я не ожидал, что это будет так долго. Сонхва покачал головой, отложив части разобранного ружья в сторону, чтобы встать самому и помочь Чонхо. — Тебе не нужно становиться передо мной на колени… Но очень упрямый юный наемник не сдвинулся с места, как бы Сонхва ни силился поднять его на ноги. — Может, Вы думаете, что не заслуживаете этого, Ваше Высочество, но позвольте мне поступать так, как велит мое сердце, — быстро проговорил Чонхо, задрав подбородок и уверенно глядя Сонхва прямо в глаза. Сонхва вновь не нашелся что ответить, и пальцы, протянутые к Чонхо, дернулись в попытке поднять юношу. Но, выпрямившись и увидев Ёсана, стоявшего в нескольких шагах позади со скрещенными на груди руками, он сдался. Блондин же лишь покачал головой, глядя на всю происходящую перед ним сцену, но прежде, чем он отвернулся, на его губах заиграла легкая улыбка. — Ладно… Я… — Сонхва запнулся и опустился на колени, чтобы быть на одном уровне с юношей, пытаясь избавиться от этой невидимой иерархии между ними. Он осторожно положил руку на плечо наемника, привлекая внимание. — Тогда хотя бы называй меня по имени. Чонхо моргнул, его глаза чуть прищурились, а затем весело сверкнули. — Мне нужно об этом подумать, Ваше Высочество, — ответил он почти нахально, но самым почтительным способом из всех возможных. Краем глаза Сонхва заметил, как один конкретный шпион задрал нос кверху и, фыркнув, бросил на палубу тяжелый свернутый канат, а затем ушел прочь. Странно. Но стоило Сонхва вновь перевести взгляд на Чонхо, как он тут же увидел тень, закрывшую собой солнце. Но не только ее — что-то длинное, серебристо-белое было прижато к шее юноши. Меч. Сонхва скользнул глазами по лезвию и рукояти оружия к держащему его человеку. Дыхание перехватило, он тяжело сглотнул, встретившись взглядом с капитаном, который возвышался над ними с явным презрением на лице. — Вставай, — сказал он, наморщив нос, будто учуял что-то неприятное. Он обращался только к Чонхо, но Сонхва тоже поднялся на ноги, вытерев пот со лба и почувствовав, как заколотилось сердце. Когда Чонхо встал во весь рост, Хонджун убрал меч от его шеи, но не выпустил рукоять, продолжая угрожающе держать оружие. Каким бы пугающим он ни казался, Сонхва нашел почти очаровательным то, как капитан незаметно попытался стать выше, приподнявшись на носочках, чтобы смотреть Чонхо прямо в лицо. На мгновение Сонхва испугался, что Хонджун может снова навредить юноше. В чужих глазах читалось крайнее раздражение и даже легкая ярость. Чонхо же не выглядел встревоженным или напуганным, взгляд был уверенным и спокойным, как будто рядом с ним не стоял человек, едва его не убивший. В позе юноши не было агрессии или скованности — он стоял, расправив плечи, явно не желая отступать или подчиняться капитану. Сонхва затаил дыхание: тишина тянулась все дольше и дольше, напряжение между ними превратилось в удушливое облако, а капитан все не сводил пристального взгляда с Чонхо. Между ними будто происходил безмолвный разговор, который лишь они могли понять. Ёсан наблюдал за ними, прищурившись, а потом покачал головой и закатил глаза — он всегда так делал, когда его раздражало поведение Хонджуна. Капитан первым нарушил тишину — издевательски усмехнулся, отчего по коже Сонхва побежали мурашки. Хонджун оторвал долгий взгляд от наемника и вложил меч обратно в ножны. Сонхва наконец-то смог снова начать дышать. — В конце дня мы прибудем на Тортугу, — начал капитан, скрестив руки на груди. — Загрузим корабль продовольствием и боеприпасами, а затем отправимся в земли людоедов. Путь займет несколько месяцев, которые некоторым могут показаться годами. Если повезет, мы успеем миновать северные страны до зимы, в противном случае застрянем там, пока не растает лед. И после этого нам потребуется еще несколько недель, чтобы добраться до цели. Капитан сперва повернулся к Сонхва, а затем вернулся к Чонхо. — Мы с моим старпомом решили, что во время пребывания на Тортуге лучше всего будет устроить тебе проверку, дабы убедиться, что в самый неожиданный момент ты не перережешь нам всем глотки. Можешь называть это испытанием на верность, потому что я не потерплю на своем корабле предателей, — грозно произнес Хонджун. — Испытание на верность не остановит меня, если я захочу перерезать вам глотки, — без промедления ответил Чонхо. Глаза капитана потемнели. — Позволь мне кое-что прояснить: ты мне не нравишься. Если бы ты не приносил пользы, я бы уже давно скормил тебя акулам. Так что на твоем месте я бы помалкивал и делал, что велено. Я даю тебе шанс, за который тысячи людей были бы готовы убить, так что не относись к этому так легкомысленно. Усек? Сонхва понял, что все это время его взгляд то и дело метался между ними двумя, адреналин яростно бушевал в крови. Он был готов в любой момент броситься к ним, если вдруг начнется драка. — Понял, капитан, — легко ответил Чонхо, слегка наклонив голову. В его словах не было насмешки, и Сонхва показалось, что прозвучали они вполне искренне. Даже капитан слегка опешил, моргнул несколько раз, но затем опомнился и отвел взгляд от юноши. И в этот момент напряжение спало. — Каким будет мое испытание? — спросил Чонхо чуть погодя. — Увидишь, — последовал ответ. — До тех пор, пока я не выясню, каким образом нас умудряются выслеживать не только на суше, но и в открытом море, ты не получишь от меня никакой информации. Это ты тоже понимаешь, не так ли? Чонхо слегка прищурился, будто глубоко задумавшись. — Что Вы имеете в виду? За вами постоянно следят? — Ага, и не важно, какой у нас маршрут, каким-то образом нас все равно находят, не оставляя за собой следов, — к удивлению Сонхва, капитан ответил на вопрос. Но, судя по тому, с каким обвинением он смотрел на юношу, все было не так просто. — Ты же не имеешь к этому никакого отношения, а? Чонхо лишь моргнул. — Нет. Зачем мне это? — Неужели ты уже забыл, что работал вместе с ними? Я вот нет: я помню, что ты не только пробрался на мой корабль без моего разрешения, но и утверждал, что являешься частью группы наемников, которая за нами охотится. Тебе должно быть ясно мое недовольство. — Конечно, капитан, — спокойно начал Чонхо, держась уверенно и стоя прямо, рассматривая Хонджуна. — Но должен напомнить, что я множество лун был прикован в чреве Вашего корабля и не имел никаких контактов с внешним миром. И не только это — я никогда не подвергну опасности Его Высочество. Я бы предпочел умереть раньше, чем наступит этот день. Сонхва почувствовал, как от этих слов запершило в горле, и попытался сделать вдох. В сузившихся глазах капитана вспыхнуло красно-золотое пламя. На несколько долгих мгновений воцарилось напряженное молчание. — Думаешь, ты его защитник? Взгляд Сонхва метнулся в сторону Хонджуна. Его рука снова лежала на мече, пальцы обхватывали рукоять с такой силой, что аж костяшки побелели. — Моя работа — следить за тем, чтобы Его Высочество не пострадал, — коротко ответил Чонхо. Он напоминал Сонхва королевских гвардейцев и рыцарей, стороживших стены замка и охранявших двери — сходство было поразительным. — И если Его Высочество пожелает, я обеспечу защиту любому на этом корабле, включая Вас, капитан. Хонджун явно не ожидал услышать подобное от Чонхо. Никто не ожидал. После того, что произошло между ними в прошлый раз, Сонхва бы никогда не подумал, что Чонхо может предложить Хонджуну такое. Капитан не нуждался в защите, все прекрасно об этом знали, но для юноши это было проявлением своей верности. Сонхва подумал, что капитан мог воспринять это лишь как желание исполнять приказы наследного принца, которым он все еще являлся в глазах Чонхо, но по тому, как твердо юноша смотрел на Хонджуна, он понял, что дело было не в этом. Чонхо был поистине странным человеком. Слушая новости от Ёсана, и за те несколько раз, что Сонхва удалось с ним поговорить, он понял, что Чонхо думал и поступал не так, как все остальные. Ёсан говорил, что во время лечения тот безукоризненно следовал его указаниям, несмотря на боль, и никогда не противился тому, что обычно отпугивало других. Он никогда не жаловался, почти не шумел, откликался, когда его звали, был вежлив во всех отношениях — казалось, будто он действовал строго по инструкции, не отходя от нее ни на шаг. Сонхва понял, что все это время воспринимал Чонхо как быка — но быка, чей дикий дух уже давно был сломлен, сейчас пригодного лишь безотказно и без страха за собственную жизнь исполнять чужие приказы. Чонхо был очень юным, возможно, на несколько лет младше Сонхва, но при этом сильным и выносливым. Скорее всего, за свою короткую жизнь наемник повидал в этом мире намного больше, чем он, — и добра, и зла. Ёсан делился с Сонхва тем, что у Чонхо, похоже, не было своего мнения, он не заботился ни о себе, ни о других, если только ему не приказали это делать или если он не был связан с ними понятными ему одному нитями. Поэтому теперь, глядя на наемного убийцу, который стоял, расправив плечи и высоко подняв подбородок, Сонхва гадал, испытывал ли Чонхо хоть малейшую ненависть к капитану за то, что тот с ним сделал. И Хонджун, казалось, думал о том же. Сонхва заметил в его глазах сомнение, непонимание, что ему с этим делать. Капитан мог видеть глубокие шрамы, выглядывающие из-под чужой распахнутой рубашки, темные полосы, обвивающие шею и рассекающие грудь. Он мог видеть раны, которые сам же и нанес на тело юноши — мог видеть боль, которую причинил невиновному, и проявление собственной жестокости. Сонхва задавался вопросом, каково было Хонджуну понимать это. Но еще любопытнее было узнать, о чем теперь думал капитан после того, как Чонхо предложил ему свою защиту. — Занять свои посты! — капитан наконец вышел из охватившего его странного оцепенения и, покачав головой, решил не отвечать юноше. Отвернувшись от всех, он сразу же зашагал прочь к лестнице, ведущей на квартердек. Голос, выкрикивающий приказы, звучал напряженнее, чем обычно, а плечи будто придавило неподъемным грузом. — Уберите здесь все! Чтоб к моему возвращению на палубе не осталось ни пятнышка! За его спиной с громким хлопком закрылась дверь каюты, но тишина, последовавшая за этим, была еще оглушительней. В ушах стоял звон; Сонхва посмотрел на Ёсана, взгляд которого был устремлен вслед капитану. Пират уставился на закрытую дверь затуманенными глазами, погрузившись глубоко в свои мысли, пока ветер развевал его длинные, спутанные волосы. Даже громкий голос Юнхо, повторяющего приказы, не смог отвлечь Ёсана от его размышлений. Боковым зрением Сонхва заметил, что Чонхо начал двигаться — принялся расхаживать по палубе и даже подобрал пушечное ядро, которое бывший принц должен был убрать, пока кто-нибудь не поранился. Но Сонхва лишь продолжал рассеянно наблюдать за Ёсаном. В этот момент к нему пришло осознание, что блондин был знаком с Хонджуном намного дольше, чем он — и знал его лучше, глубже. Ёсан мог знать что-то, чего не знал или не понимал Сонхва, просто потому что еще не стал ему настолько близким человеком. И чувство, зародившееся в животе при этой мысли, было непривычным. Оно не было приятным, но от него и не хотелось упасть на колени. Это было нечто среднее, не дающее ему покоя; он наконец проследил за взглядом Ёсана и уставился в резное дерево двери капитанской каюты. Очередной барьер, темный и загадочный, отгораживающий от остального мира. Сонхва поймал себя на мысли, что за этим барьером скрывался вовсе не тот человек, которого он встретил в подземелье — в то же время это был тот самый мужчина, пират, из-за которого его сердце учащенно билось, стоило только ему увидеть его или вдохнуть его запах. — Земля! Неожиданный крик над головой заставил Сонхва очнуться от своих мыслей. Вскинув голову, он увидел Уёна, выглядывающего из вороньего гнезда — самой высокой точки, которую могла предложить «Судьба» — и указывающего рукой вдаль. Раздался еще один повторный крик, хорошо разносимый ветром. Почти в тот же момент старпом, занятый до этого завязыванием узлов на парусах, достал большой телескоп — то, что команда, к недоумению Сонхва, называла подзорной трубой, — и стал вглядываться в указанном направлении. Юнхо потребовалось всего несколько мгновений, чтобы действительно увидеть то, что он искал, поэтому он тут же отложил прибор и вернулся к тросам, стирая пот со лба тыльной стороной перепачканных ладоней. — Земля! — прокричал он отчетливо. — Подготовьте корабль! Как и всегда, стоило только старшему помощнику произнести приказ, остальные члены команды, находившиеся где-то неподалеку и подслушивавшие разговор, начали суетиться, разбежавшись по своим местам, чтобы помочь подготовить «Судьбу» к швартовке в порту самого пиратского острова в мире. Усилившийся ветер раздувал паруса, неся их корабль к берегу. Оглянувшись через плечо, Сонхва тоже смог разглядеть вдалеке очертания острова. Всего лишь маленькая черная точка на горизонте, но отчетливо заметная на фоне мерцающей глади воды. Там, вдалеке, что-то было. И оно терпеливо ждало их. Тортуга.

—~—

Сонхва стоял в привычном полумраке комнаты, освещенной лишь мягким пламенем свечей. Он обхватил себя руками, впиваясь пальцами в кожу — собственное отражение смотрело на него из грязного зеркала, висевшего на стене рядом с разбитой лампой. Дышать было трудно, воздух казался слишком плотным. В комнате стояла тишина, и только отдаленные крики из находившихся неподалеку таверн и никогда не спавшего рынка не давали его разуму убежать сразу в сотнях неизвестных направлений. Бросив быстрый взгляд на тающую свечу, Сонхва стал наблюдать за мерцающим, неровным пламенем. Он долгое время стоял неподвижно, босиком, в одной только длинной тонкой рубашке, которую надел после того, как помылся в маленькой умывальной, соединенной с той комнатой, где он находился теперь. Рубашка доходила ему до середины бедра, и Сонхва начал переживать, что случайно схватил чужую и оставил более высоким пиратам вещи, которые порвутся, если они попытаются натянуть их на свои плечи. Сделав глубокий вдох, он заставил себя вновь посмотреть в старое зеркало. Вода стекала на белую ткань со все еще мокрых волос. Они сильно отросли, не как у остальных пиратов, конечно, но если бы он все еще жил в замке, то слуги точно постоянно порывались бы их подстричь. Он наблюдал за тем, как медленно и завораживающе срывались с кончиков волос капли воды. Крики радости и веселья отдавались эхом где-то вдалеке. Сонхва заметил, что черты его лица стали более острыми. Линии скул и подбородка сильно изменились и теперь казались резче. Он всегда ненавидел свое отражение, особенно когда был вынужден стоять перед огромными зеркалами, пока слуги одевали его и красили лицо перед выходом в свет и выступлением перед публикой. Он никогда не мог узнать человека перед собой, того, кем сам же становился под тяжестью величественных красочных одежд и невыносимого бремени золотой короны. Грудь сдавливало, когда он подносил руку к бледному лицу, проверяя, может ли он все еще чувствовать хоть что-то. Он и в те времена был прекрасен — многие женщины и горожане, которых он встречал, когда ему разрешалось выходить за пределы дворцовых стен, хвалили его внешность, делали комплименты. Но утонченность черт была вызвана болезненностью, будто воздух в замке отравлял его с каждым вдохом. Губы и щеки были бледными, тусклые и безжизненные глаза будто все время смотрели за горизонт в мечте о далеких странах. Теперь все было совсем иначе. Сонхва позволил себе поднять к лицу руку, осторожно коснулся пальцами щеки и подбородка, ощупывая кожу. Он с трудом мог узнать себя в зеркале. Глаза глядящего на него человека были полны жизни — красивые, яркие, немного застенчивые. Губы приобрели нежно-розовый цвет и теперь блестели в мягком свете от не высохшей еще воды. На щеках появился румянец — красивый, здоровый, раньше казавшийся чуждым. Ночь отбрасывала тени на лицо и ниже, на шею и ключицы. Темные волосы в отражении сливались с фоном комнаты — Сонхва видел подобное лишь на картинах в замке, когда был ребенком и краски окружающего мира еще не поблекли. Разница во внешности почти пугала его, но была захватывающей; восхищение было сильнее страха. В конце концов, он был тем же человеком, что и раньше — но одновременно с этим совершенно другим. Когда они прибыли на Тортугу, солнце уже зашло за горизонт, но сотни горящих факелов и фонарей не давали острову погрузиться во мрак. Казалось, будто ночь и вовсе не наступила, поскольку люди продолжали толпиться на улицах и рынках. "Тортуга никогда не спит", — так ему рассказывали. Заход солнца никак не мешал пиратам гулять и продолжать веселиться в тавернах. Это было поистине оживленное место: дома располагались на холмах и вдоль берега, и даже маленькие дети бегали по широким улицам, бросая мячики из свернутой ткани бродячим собакам. Проходя мимо, Сонхва изо всех сил пытался рассмотреть как можно больше из-под капюшона своего плаща. Ему приходилось пробираться сквозь толпу мужчин и женщин, которые явно не были пиратами, и стараться не отставать от капитана и команды, которая знала остров как родной дом. Тортуга странным образом напоминала ему о его королевстве. Хоть пираты и бежали сюда от морского флота, чтобы не быть пойманными и убитыми только за то, что они пираты — обстановка здесь казалась безопасной. Сонхва поймал себя на мысли, что именно таким он бы хотел видеть свое королевство. Таким оно должно было быть. Он прекрасно знал об угрозах, которые таил в себе остров, знал, что не стоит просто так бродить по улицам, если он не хочет найти свою смерть, но по какой-то причине он испытывал чувство единения. Продвигаясь по улицам Тортуги, врезаясь в пьяных моряков и красивых женщин, цепляющихся за его плащ, чтобы предложить провести с ними ночь всего за несколько монет — он понял, что эти люди были такими же, как он сам. В какой-то момент он едва не столкнулся с маленьким ребенком, который выбежал из переулка с мячом в руках. Мальчик смеялся, его щеки раскраснелись, а глаза ярко блестели — Сонхва резко затормозил, и Сан, шедший за ним, чуть в него не врезался. Мальчишка тоже остановился, явно растерянный их внезапным появлением, но улыбка не исчезла с его лица. Подняв взгляд на Сонхва, он попытался разглядеть его лицо, скрытое под тканью плаща. И тогда мир вокруг них будто замер. Сонхва почувствовал, как сдавило грудь, когда он посмотрел вниз на мальчишку в грязных одеждах, с перепачканными в пыли щеками и лбом. С каждой секундой широкая детская улыбка становилась все меньше, и мальчик понял, что друзья, от которых он убегал, не последовали за ним, а сам он наткнулся на пиратов. Но он не выглядел напуганным, во взгляде, направленном на Сонхва и стоящего позади Сана, мелькнули лишь удивление и любопытство. Невинность в ее совершенном виде. В другой жизни Сонхва, возможно, мог бы родиться таким же, как этот маленький мальчик. Возможно, в другой жизни он мог бы расти счастливо, познавать радости жизни, в которой можно было не обращать внимания на грязь на лице и перепачканную одежду. В другой жизни он мог бы услышать, как матушка зовет его домой, а отец учил бы его ловить рыбу, сидя в маленькой лодке посреди океана. В другой жизни. — Вот! Сонхва моргнул пару раз, возвращаясь из собственных мыслей и глядя на мальчика, протягивающего теперь руку с «мячиком» — свертком старой грязной ткани. Вот только предлагал он его не ему — ребенок протянул руку ассасину, стоявшему позади. Глаза мальчишки загорелись, когда Сан, опустившись на колени, медленно, не говоря ни слова, осторожно взял предложенный мячик. Ассасин держал его так, будто он был сделан из тонкого хрусталя, который мог разлететься на миллионы осколков, если хотя бы слегка сжать его в руках. Мальчишка же засветился от радости, когда Сан, скинув капюшон, показал свое лицо. Этот ребенок никогда не узнает обо всех тех ужасах, что творил в своей жизни ассасин; в его наивных детских глазах Сан казался, возможно, старшим братом, которого у него никогда не было и с которым ему хотелось поиграть. Сонхва с любопытством наблюдал за происходящим: движения обоих были медленными, сонными. Сан не отрывал взгляда от мячика, поглаживал большим пальцем перепачканную ткань. Когда-то давно этот мячик мог быть ярко-голубого цвета. — Береги его, — произнес мальчишка, указывая пальцем сперва на мяч, а затем на Сана, наконец оторвавшего взгляд от подарка и смотревшего теперь в чужие глаза. Сонхва почувствовал, как дернулись пальцы, когда мальчик ткнул Сана в лоб. — Это мой любимый мячик. А потом он убежал обратно в переулок, из которого и появился. Его маленькая фигурка скрылась в темноте улицы, став с ней одним целым. Сонхва оглянулся на Сана: ассасин молча продолжал смотреть на мяч в своих руках. Он сжимал его в обеих ладонях, и это напомнило Сонхва о том, как убийца держал сломанную куклу, когда они вернулись в разрушенное королевство бывшего принца. Находясь мыслями где-то далеко, ассасин поднял одну руку — его пальцы дрожали — и прижал ее к тому месту, куда ткнул ребенок. Сонхва почувствовал, как его обдало холодом, когда он увидел Сана, борющегося с чем-то внутри себя. Он так и не поднялся с земли, его колени по-прежнему упирались в пыльный булыжник улицы, а взгляд был прикованы к мячу. Единственное слово, которое пришло на ум Сонхва, пока он, боясь пошевелиться или даже вздохнуть, стоял не месте, — это пустота. Ассасин был опустошен. Снова вернувшись мыслями в уединенную комнату на постоялом дворе, где команда «Судьбы» осталась на ночь, Сонхва понял, что чем дольше он смотрел на собственное отражение, тем больше гадал, улыбнулась ли бы его мать, если бы увидела его сейчас. Что бы сказала? Гордилась бы тем, каким человеком он постепенно становился, или отвернулась бы от него? Узнала бы она его вообще? Губы приоткрылись, и он провел по ним, ощущая мягкость под подушечкой пальца. Глубоко в сердце он знал, что, если бы его матушка все еще ходила по земле и увидела, каким вырос ее сын, она бы точно улыбнулась. — Сонхва. Услышав собственное имя, он сразу же вспомнил, что, в конце концов, был не один. Но все-таки он вздрогнул и, сфокусировав зрение, увидел еще одного человека в зеркале. Сонхва не стал оборачиваться: взгляд упал на капитана, который стоял прямо позади него. С его волос, спадающих вниз по плечам к обнаженной груди, стекала вода. Должно быть, Хонджун только что закончил мыться — от него исходил довольно приятный аромат. Они оба наконец-то избавились от многомесячной грязи и пыли, кожа порозовела, и воздух наполнил нежный запах мыла. Сонхва замер, увидев абсолютную наготу пирата позади. Его щеки вспыхнули, тяжесть сдавила грудь. Даже единственная свеча в комнате замерцала при появлении Хонджуна. Если присмотреться, он мог бы увидеть пар, исходящий от чужой кожи. В отражении Сонхва заметил, что Хонджун смотрел не на себя — он смотрел на него. В глазах мужчины горел жаркий огонь, внимательный оценивающий взгляд блуждал по его телу. Сонхва затаил дыхание, пальцы дернулись, когда он снова обхватил себя руками, не понимая, почему капитан смотрел на него так пристально. Стрекот сверчков за дверью комнаты стал оглушительно громким. Когда Хонджун, подойдя ближе, прижался к спине Сонхва, тот почувствовал голыми ногами ткань. От осознания, что на мужчине все-таки была какая-никакая одежда, стало немного легче, но сердце колотилось в груди так громко, что он начал бояться, как бы тот его не услышал, особенно находясь так близко. Хонджун поднял руку и, положив ладонь на его плечо, сжал его. Каким-то чудом Сонхва сумел унять дрожь, грозящуюся охватить его тело от теплого прикосновения капитана. — Я наблюдал за тем, как ты становился сильнее с каждым днем, — пробормотал Хонджун. Его пальцы танцевали на его коже, оглаживали мышцы плеч и рук. — За тяжелой работой, которую ты выполняешь на корабле, за тренировками, которые сделали тебя крепче. Очень трудно на тебя не смотреть, когда под полуденным солнцем ты весь мокрый от пота. Сонхва судорожно выдохнул, почувствовав слабость в коленях, но позволил капитану продолжать впиваться пальцами в его бицепсы. В сравнении с остальными он был далеко не так силен, но и отрицать то, что долгие месяцы тяжелой работой сделали свое дело, он тоже не мог. Он и сам видел результаты своих трудов и чувствовал себя намного здоровее. — Мне всегда было интересно, замечаешь ли ты сам изменения: как загорела твоя кожа или с какой легкостью ты стал выполнять все поручения, — прошептал капитан в самое ухо Сонхва, руки скользнули по его груди. — Чувствуешь, как ты вырос? Видишь ли перемены, mea rosa aurea? После этих слов Сонхва откинулся назад в сильные и крепкие объятия своего капитана. — Я несколько минут наблюдал за тем, как ты любуешься собой, — признался Хонджун, в зеркале встретившись взглядом с Сонхва. — Скажи мне, что ты это видишь. — Да, капитан, — выдохнул Сонхва. — Хорошо. Теплый свет мягко очерчивал силуэт Хонджуна — плечи, мышцы рук, костяшки пальцев. Это завораживало настолько, что Сонхва было тяжело держать глаза открытыми. Дыхание Хонджуна на его шее было почти невыносимо жарким. — Тебя это пугает? Когда смотришь в зеркало, тебя пугает твое отражение? Сонхва покачал головой. — Нет, — тихо ответил он, изо всех сил стараясь посмотреть в собственные глаза в зеркале. — Больше нет. Перемены не всегда означают что-то плохое. Хонджун невесомо провел губами по нежной коже его шеи. В этот раз Сонхва не смог подавить дрожь. — А стать пиратом тебя пугает? Он спросил это медленно, голос прозвучал низко, а пламя в глазах разгорелось еще сильнее, стоило только взгляду упасть на оголенные участки кожи Сонхва. И снова честный ответ мгновенно слетел с его губ. — Нет, капитан, не пугает. Может, меня бы пугало это раньше… Может, мне было бы стыдно видеть себя таким. В моем королевстве обожали бледность, порой даже восхваляли пустоту во взгляде… Я с трудом узнаю сам себя. Он замолчал на несколько мгновений, облизал пересохшие губы. — Но это не… — пришлось снова остановиться, чтобы подобрать подходящие слова. — Не то чтобы моя внешность была мне чужда… но когда я смотрю на себя сейчас, я чувствую себя совсем по-другому. Я не тот, кем был раньше… тот человек умер внутри меня. Осталось лишь пустое тело на поверхности бесконечного темного океана, обреченное смотреть в пустоту над собой. — Тебе страшно? — осторожно спросил Хонджун. Прикосновения стали нежнее, взгляд в отражении смягчился. — Нет, — ответил Сонхва и тут же расслабился. — Я чувствую себя свободным. Он повернулся, чтобы посмотреть на капитана. Их глаза наконец встретились, и Сонхва снова вздрогнул. — Это чувство… оно дарит такую легкость, — прошептал он почти неслышно. Трудно было говорить, когда Хонджун смотрел на него так внимательно. — Я не могу найти в себе хоть каплю грусти из-за того, что человек, которым я был раньше, умирает во мне с каждым днем. Капитан, услышав это, улыбнулся, обхватив его руками за талию и положив подбородок на его плечо. Теперь Сонхва мог видеть, как от чужих невысохших волос промокла его рубашка, и чувствовать запах чистоты. — Ты счастлив? — спросил Хонджун, незаметно утягивая Сонхва к небольшой кровати, которая стояла в противоположном конце комнаты. — Это все того стоило? — Да, — Сонхва убрал от себя руки Хонджуна, сел на кровать и притянул капитана так, чтобы тот оказался перед ним. Он посмотрел на него снизу вверх, думая о том, не слишком ли это — просить держать его за руку. — Я никогда в жизни не пожалею о том, что тогда прыгнул. Хонджун медленно подался вперед так, что коленки Сонхва уперлись в его ноги, и прижал ладонь к его щеке. Он погладил большим пальцем его нежную кожу, склонил голову набок, будто бы любовался всем существом Сонхва. — Несмотря на все, что произошло, твой корабль стал для меня бóльшим домом, чем когда-либо было королевство. Может, поэтому оно, полностью разрушенное, и лежит сейчас в руинах. Дом, раздираемый распрями, не мог устоять — у него не было ни фундамента, ни принятия… ни любви. Только яд и ложь, которыми правил король, считавший, что это он привел королевство к процветанию. Но правда в том, что это люди сделали королевство великим, а мой отец так и не смог открыть глаза. Он был ослеплен властью и могуществом, тем, что отравляет людей с каждым днем все сильнее, — Сонхва прильнул к ладони Хонджуна, положив свою руку поверх его. — Драконья болезнь, жажда получить все золото земли, унесла слишком много жизней. Глаза капитана расширились. — Поэтому твой корабль — это дом. «Судьбой» правит не один человек, а множество, сердца которых поддерживают ее на плаву. На ней слышен каждый голос, который хочет быть услышанным, — снова прошептал Сонхва. — Я надеюсь никогда не увидеть того дня, когда все это рухнет и зло снова одержит верх. Я надеюсь никогда не увидеть, как власть или страх поглотят кого-то так же, как поглотили моего отца, и брата, и сотни других людей. Капитан шагнул еще ближе, и Сонхва осталось смотреть лишь на капли воды, стекающие по чужой груди. На смуглой коже Хонджуна виднелись сотни шрамов, хранящих бесчисленное множество историй, которые Сонхва мог только надеяться однажды услышать. Медленно подняв руки, он прижал их к груди Хонджуна, ощущая ладонями упругие мышцы, появившиеся за годы упорного, тяжелого труда. Он чувствовал, как стучало сердце Хонджуна. Чувствовал, как оно бешено колотилось в груди. — На моем корабле драконья болезнь не приветствуется, — ответил капитан. Губы сжались в тонкую линию, руки скользнули по предплечьям Сонхва и несильно сжали запястья. — Сокровища, за которыми я гонюсь, ценнее золота. Жар, разлившийся по телу Сонхва, был почти невыносимым. Он словно ступил в мощный пожар, горевший на протяжении многих месяцев, неостановимый, поглотивший всю землю. Дышать стало трудно, пальцы дрожали, продолжая касаться теплой кожи капитана. Он чувствовал себя так же, как той ночью под яркой луной и могучей кроной огромного дерева, гордо возвышавшегося на холме за замком. Больше они ничего не говорили — все, что было нужно в этот момент, уже было сказано. В напряженной атмосфере почувствовалась легкость, когда Сонхва стал наблюдать за капитаном, который высушился и, одевшись, забрался на вторую половину кровати. В мягком свете свечей, под крики пьяных моряков и пиратов где-то вдали Сонхва чувствовал, как, глядя на вздымающуюся и опускающуюся грудь капитана, лежавшего рядом, замирало собственное сердце. Ветер раскачивал колокольчики снаружи гостиницы, наигрывал тихую успокаивающую колыбельную. Сонхва осмелился перевернуться и прильнуть к капитану, отчаянно желая получить то тепло, которого жаждало его тело. Они долгое время лежали в тишине. Долгое настолько, что свеча уже догорела, превратившись в расплавленный воск, и комната погрузилась во тьму. Лунный свет из окна мягко ложился на их кожу, и всего на несколько минут Сонхва позволил себе представить, что Хонджун не был пиратским капитаном, а он — принцем, сбежавшим из собственного королевства. Он представлял, что они оба были простыми городскими мальчишками, выросшими в семьях, любивших заниматься сельским хозяйством и владевших огромными участками земли, которые можно было исследовать бесконечно. Он представил, что встретил Хонджуна именно так, прячась в высокой траве, с перепачканными руками и щеками, под ярким солнцем вдали от дома; что они оба случайно наткнулись друг на друга в детстве… а затем, по прошествии многих лет, когда пришло время взять на себя управление семейным хозяйством, научились любить друг друга как взрослые мужчины. Он позволил себе представить, что их жизнь была легкой — что их любовь была легкой — прямо как во всех тех историях, что он читал в книжках. На этот раз, мирно лежа вдвоем на великом пиратском острове Тортуга, Сонхва смог воплотить в жизнь одну из своих самых смелых фантазий. — Какой была твоя первая любовь? — спросил он, проводя кончиками пальцев по груди Хонджуна. Он прижался щекой к плечу капитана, отчаянно желая вновь ощутить его сердцебиение. Хонджун в ответ недовольно хмыкнул. — Ты говорил, что был влюблен раньше, — осторожно повторил Сонхва, и его собственное сердце вздрогнуло даже от одной мысли об этом. — Какой она была? На что была похожа та любовь? Он почувствовал, как Хонджун сонно замер под его прикосновениями и долгое время не отвечал, а шестеренки в его голове крутились с такой бешеной скоростью, что Сонхва не поспевал за ними. Вздохнув, капитан наконец открыл глаза и уставился в потолок. — Она была всем, о чем я когда-либо мечтал, — начал он с печалью в голове. — Волосы, как пылающее в небе солнце, длинные и кудрявые, хранящие в себе ее силу. Она была красива настолько, что иногда на нее было почти больно смотреть. Ее желал каждый — сильная, независимая, разбиралась в корабле лучше, чем я в то время. Она была бесстрашной, облада диким духом, прямо как моя мать. Ее нельзя было приручить, ни один мужчина не мог лишить ее меча или хотя бы подойти настолько, чтобы почувствовать аромат духов на ее коже. Она была неприкосновенна. Сонхва внимательно слушал, чувствуя, как с каждым словом беспокойство в груди становилось все сильнее. — Она была умна и коварна, даже я попадался на ее уловки. Я знал о яде, который сочился с ее языка, но мое юношеское сердце не могло сопротивляться, а она была очень щедрой любовницей, — брови Хонджуна нахмурились, и он несколько раз моргнул. Остановившись на мгновение, он повернулся к Сонхва, чтобы заглянуть ему в глаза. — Даже когда она предала его, мое сердце, я все равно любил ее. Многие годы я проживал в этих болезненных чувствах. Нет ничего хуже, чем мучительная и всепоглощающая любовь. — Ты… ты все еще любишь ее? — едва слышно прошептал Сонхва. — Нет, не люблю, — капитан покачал головой. — Она давно ушла, и это к лучшему. Я надеюсь больше никогда не видеть ее лица. Скорее всего, она уже мертва — насколько мне известно, вся команда моей матери встретила свой мучительный конец… Сомневаюсь, что ей удалось спастись. Сонхва приоткрыл рот, но затем тут же закрыл его, клацнув зубами. Он тяжело сглотнул и попытался облегчить собственную боль. Какое-то время он молча продолжал выводить узоры на коже Хонджуна, пытаясь переключить внимание на что-то другое. — Как ты думаешь, ты смог бы еще раз влюбиться? — вопрос слетел с губ прежде, чем он успел его остановить. И вновь Хонджун заметно напрягся. — Что? Теперь пути назад уже не было. — Думаешь, ты можешь снова влюбиться? — повторил Сонхва на этот раз увереннее. — В другого человека? Живот скрутило, когда Хонджун посмотрел на него, бегая глазами по всему лицу Сонхва в попытке найти ответы на свои вопросы. Капитан сглотнул, и Сонхва заметил, как расширились его зрачки. В этот момент он понял, что, стоило ему приблизиться хотя бы на пару сантиметров, он коснулся бы своим носом чужого. Он чувствовал теплое и ровное дыхание мужчины, видел удивление и страх в его глазах. Ему казалось, что Хонджун сдерживался — хранил тайны, которые Сонхва отчаянно хотелось узнать. Этот вопрос был очень личным, уязвимым, и Сонхва втайне надеялся, что Хонджун прочтет его между строк и поймет, на что он намекал. Чем дольше капитан молчал, тем болезненнее сердце колотилось в груди. Но вот он вновь ощутил теплое, успокаивающее прикосновение чужой ладони к своей щеке. Хонджун провел большим пальцем по его скуле, его взгляд заметно смягчился — и в нем мелькнуло что-то, чего Сонхва не смог понять. Чем бы это ни было, оно пылало жаром. — Спи, — наконец прошептал Хонджун, нарушив затянувшуюся тишину. — Завтра у нас длинный день, мы пробудем здесь всего сутки и снова отправимся в путь. Губы Сонхва приоткрылись, и разочарование наполнило каждую клеточку его тела. — Не думай слишком много, — добавил Хонджун, увидев выражение его лица. — Не думай обо всякой чепухе. После этих слов капитан убрал руку, забрав вместе с ней тепло, перевернулся на бок и натянул повыше тонкую ткань простыни, которой они укрывались. Сонхва некоторое время просто лежал неподвижно, уставившись в спину Хонджуна, рассматривая шрамы и крепкие мышцы. Вытянув руку, он почти дотронулся до капитана. Ему хотелось чувствовать его, касаться его, быть рядом с ним. Но в очередной раз он понял, что не мог — от него отвернулись, отгородились. Его оставили позади. Поэтому он отдернул руку и, прижав ее к груди, тоже отвернулся лицом к холодной, мрачной стене комнаты. Этой ночью ему снилась женщина, прекрасная, как сама природа — с волосами, подобными языкам пламени, на фоне которых само солнце казалось блеклым. Ее кожа была безупречна, и, хоть она и стояла к нему спиной, он все еще мог ощущать ее красоту. Ему снилось, как она держала в руках длинное копье, предназначенное для убийства большого и сильного зверя. С острия оружия стекала темная кровь. Под ее ногами растеклась целая лужа, в ушах стоял нескончаемый звон падающих капель. На протяжении всего сна Сонхва не мог оторвать взгляд от крови. Он считал каждую падающую каплю, одну за другой, пока, наконец, не погрузился во тьму.

—~—

На рассвете команда «Судьбы» собралась вместе за столом на свежем утреннем воздухе. На острове теперь стало тише, таверны опустели, огни рынков погасли, а небо разгорелось, приветствуя солнце. Команда стояла в темноте, прячась под тканью плащей от любопытных глаз, которые все еще таились по углам кишащего пиратами острова. Во главе стола находился капитан, рядом с ним — старший помощник и Чонхо, которому наконец разрешили покинуть корабль без наручников или веревок. Отвыкнув от суши, он еле передвигал ногами, пытаясь не обращать внимания на то, как кружится перед глазами мир после долгого пребывания в море. Первые несколько шагов по причалу Чонхо пришлось держаться за плечи Ёсана, пока он наконец не смог идти самостоятельно, пусть и с небольшими трудностями. Сонхва наблюдал за ним, прекрасно понимая, как нелегко было юноше. Он сам мучился с непривычки, и, казалось, их длинное морское путешествие еще больше усугубило ситуацию. В какой-то момент Сонхва практически не мог ходить ни по земле, ни по кораблю, из-за чего постоянно слышал поток шуточек от одного конкретного пирата. Но Чонхо, похоже, справлялся гораздо лучше, чем он, и, учитывая его состояние, это смахивало на настоящее чудо. В центре стола, который они окружили, лежала карта, приколотая ножом, чтобы ее не унесло ветром; и то, и другое им любезно предоставил Сан. Никто ничего не говорил. Капитан рассматривал карту, внимательно изучая ее, и думал о том, как лучше всего было поступить. Речь шла о судьбе юного наемника. Хонджуну еще только предстояло решить, какое задание дать Чонхо, чтобы тот смог доказать свою верность команде. В воздухе чувствовалось напряжение, юноша наблюдал за Хонджуном поверх его плеча любопытным и вместе с тем незаинтересованным взглядом. Света едва ли было достаточно, чтобы разглядеть карту и все отметки на ней — Сонхва со своего места с трудом мог ее видеть, но у него было чувство, что Хонджун уже знал, чего хотел от юноши, хоть и притворялся, будто еще не принял решение. И знал он уже давно. — Говорят, что на дальней стороне, за высокими холмами и острыми скалами, пересекающими центр острова, когда-то было большое хозяйство, — начал Хонджун приглушенным, но достаточно громким голосом, чтобы команда могла его слышать. Протянув руку, он коснулся пальцем места на карте, о котором говорил, несколько раз постучав по бумаге. — Многие годы оно процветало, на нем выращивали кофе, и люди со всего света приплывали на Тортугу только ради этих особенных зерен. Богатый вкус прекрасно подходил королям и их дворам, был желаемым и востребованным. В те времена остров еще не был известен как оплот пиратской свободы. Сонхва наклонил голову, наблюдая за тем, как Хонджун провел пальцем по мятой бумаге. — И он процветал до тех пор, пока на том берегу земля не разверзлась и не начала извергать в воздух жаркий пар. По всей той стороне острова под землей прячутся гейзеры, настолько горячие, что способны расплавить кожу прямо на костях. Выжить, нарвавшись на поток, невозможно, — продолжил капитан, подняв взгляд с карты на команду. — Никто, даже самый отважный из пиратов, не отправится туда, если только он не жаждет смерти. Но там все еще растут кофейные деревья, и до них можно добраться, если быть крайне осторожным. И без того молчаливая команда погрузилась в абсолютную тишину. Сонхва почувствовал, как у него свело желудок. Хонджун повернулся к Чонхо, продолжавшему спокойно стоять позади него. Его волосы развевал ветер, внимательный изучающий взгляд был устремлен на карту. На суровость капитана юноша ответил легким кивком головы. — Ты принесешь мне горсть этих бобов к сегодняшнему вечеру без единого ожога на теле, — произнес Хонджун медленно, четко приговаривая каждое слово. — Если справишься, я позволю тебе остаться на корабле. Я признаю твою верность. — Есть, капитан, — вновь кивнул головой Чонхо. Ни колебаний, ни страха, ни сожаления — ничего из этого не было во взгляде юноши. Он не казался разозленным на капитана за то, что тот дал ему невыполнимое задание. Он воспринял эти слова как приказ, словно Хонджун был его королем и он просто не мог ему перечить. При мысли об этом Сонхва вздрогнул. Глубоко в сердце он понимал: то, о чем просил капитан, несправедливо. Чонхо никак не сможет справиться с поручением за такой короткий срок. Его охватила легкая злость на капитана за очередное проявление жестокости по отношению к юноше. Даже остальные члены экипажа, казалось, понимали, что эта задача была невозможной. Но, в отличие от Сонхва, их это не беспокоило, они продолжали настороженно относиться к присутствию Чонхо на корабле. На то, конечно, были причины, Сонхва мог их понять… но он не понимал, к чему была эта жестокость. Пока Сонхва вел внутреннюю борьбу между учащенно бьющимся сердцем и разумом, перед ним возникла чья-то тень. Это вывело его из оцепенения, он изо всех сил пытался подобрать слова, чтобы уговорить капитана пересмотреть свое решение, придумать что-то еще, но появление Чонхо заставило все его мысли улетучиться. В глазах юноши не было ни капли страха — и из-за этого Сонхва захотелось обнять его, человека, которого он едва знал, незнакомца, чьи слова проникли в самую душу, того, кого он встретил всего однажды множество лун назад, но с кем сохранил глубокую связь. В лице Чонхо была юность, кричащая о его невинности, и из-за нее сердце Сонхва сжалось от ужаса, который должен был испытывать наемник. Чонхо отнюдь не был ребенком — он, вероятно, был сильнее любого из них, что уже было большим достижением — и мог с легкостью постоять за себя, даже несмотря на все полученные травмы. Но его большие круглые глаза, прекрасные, как у ребенка, горели жаждой приключений и любопытством, и поэтому Сонхва чувствовал необходимость защитить его — не дать ему броситься с головой в эти опасные земли, только чтобы доказать свою верность. — Не бойтесь, Ваше Высочество, я вернусь, — произнес он прежде, чем Сонхва успел что-либо ему сказать. — Дождетесь меня? Впервые Сонхва не нашел в себе сил поправить Чонхо. Все, что он мог сделать, это кивнуть головой и выдавить храбрую, уверенную улыбку. Меньшее, что он мог сделать, — это притвориться, что верит в возвращение Чонхо. С каждой секундой сердце все сильнее разрывалось на куски. Чонхо бросил последний взгляд на карту и, похрамывая, двинулся в дорогу. Но, сделав всего несколько шагов, он едва не врезался в Ёсана. Выглядело это странно, будто светловолосый пират намеренно встал у него на пути. Чонхо на секунду чуть не потерял равновесие, но Ёсан обхватил руками его плечи, удерживая на месте. Чем дольше длилась эта сцена, тем более неловкой она выглядела, но в какой-то момент Сонхва заметил, как между ними мелькнул какой-то серебряный отблеск. И тут его осенило. Ёсан наверняка знал, что Хонджун не позволит никому помочь Чонхо продовольствием или оружием, поэтому решил передать свой кинжал юноше тайком. Обмен был быстрым, они неотрывно смотрели друг другу в глаза; Ёсан ясно дал Чонхо понять, что хочет свой кинжал обратно. Затем он без лишних слов отпустил его, прижав ладонь к спине наемника, чтобы тот продолжил свой путь. Команда молча наблюдала за тем, как Чонхо отправился в неосуществимое путешествие. Его силуэт исчез в темноте узких улочек острова. — Ты же знаешь, что он не вернется, — заговорил Юнхо, к удивлению Сонхва озвучив то, на что у него самого не хватало сил. — Если хотел убедиться в его верности, то это явно не тот способ. Хонджун посмотрел на своего старпома с укоризной. — Ты думаешь, он действительно отправится на ту сторону острова? Скажи-ка, будь ты на его месте — если бы ты едва мог ходить без каких-либо припасов за душой — скажи, стал бы слушать человека, который избил тебя едва ли не до смерти? Отправился бы по его указке в приключение, которое, вероятно, станет последним в твоей жизни? — начал капитан, выдернув воткнутый в стол нож и передав его обратно ассасину. — Даже у полностью здорового человека путь туда занял бы больше суток, а его шансы были невелики с самого начала. Этот парнишка умен, он точно знает, с чем сможет справиться, а с чем — нет. Он понял, что это задание невыполнимо еще в тот момент, когда только услышал его. Так что заставляет тебя думать, что он попросту не сбежит? При этих словах глаза старшего помощника сощурились. — Могу сказать сразу: он просто исчезнет и начнет новую жизнь здесь, — подняв руку, Хонджун указал в том направлении, куда ушел Чонхо. — То, что я сделал, называется милосердием. Я дал ему легкую возможность уйти, и он может ей воспользоваться, если захочет. Ни один глупец не попытается выполнить это задание. Теперь он свободен от нас. Сонхва медленно начал понимать, что сейчас сделал Хонджун. Он оторвал взгляд от стола и посмотрел в ту сторону, где Чонхо исчез между двумя зданиями, стоящими на неровной дороге. Капитан предоставил Чонхо два варианта, один из которых был более вероятен, чем другой. Как ни странно, это действительно было милосердно, но Сонхва все равно не мог справиться с разочарованием. Хоть он и знал о юноше не слишком многое, Чонхо успел ему понравиться. Он был человеком, которого Сонхва желал понять. Ему хотелось быть рядом с ним и ощущать тепло безопасности, которое мог подарить ему Чонхо. Хонджун был прав: Чонхо не присоединился бы к ним в этом путешествии. Он бы нашел способ сбежать от них, от тех ужасов, которым они его подвергли. Никто не захочет быть пленником на пиратском корабле, в конце концов, моряки никогда не отличались доброжелательностью по отношению к тем, кто тайком пробрался на их судно. — Мы отплываем ночью. Я не желаю оставаться здесь надолго, — снова заговорил Хонджун. — Юнхо, Минги, найдите остальную часть команды и приведите их на корабль вместе с припасами и провизией, необходимой для долгого путешествия. Сан, Уён, ваша задача — узнать всю возможную информацию о появляющихся из ниоткуда наемниках. Выясните, как им удается нас выслеживать. Но не отсвечивайте, никто не должен узнать, кто мы такие. — Ты ведь Великий король пиратов… Вы — команда прославленной «Судьбы», — вмешался Сонхва. — Здесь все знают, кто вы такие. Вы не сможете скрыться на острове, полном пиратов. При этих словах старший помощник усмехнулся. Его голос был глубоким, но не издевательским. — Если мы захотим исчезнуть с лица земли, — начал он, опустив взгляд на Сонхва с гордым видом, — то мы исчезнем. Даже на Тортуге. — Ага, он прав, — губы Хонджуна растянулись в улыбке, и что-то зловеще привлекательное появилось в его чертах. — Тебе еще многое предстоит узнать о нас, Сонхва, мы ведь не какая-то заурядная пиратская команда. Сонхва задержал дыхание. Он уже это знал. — Ёсан, если хочешь, походи по тавернам и узнай все, что сможешь, об этих наемниках. Если они умудряются преследовать нас в такой дали от королевства, тогда я не сомневаюсь, что они продолжают это делать и на улицах Тортуги. Будь начеку, — продолжил Хонджун, переведя взгляд на Сонхва на пару мгновений. — Мы с Сонхва поищем в городе припасы. Если что-то пойдет не так, вы знаете, что делать. — Слушаюсь, капитан. Больше никаких вопросов не последовало. Как и всегда. Команда, разбившись на группы, отправилась выполнять свои поручения, молча накинув капюшоны на головы и затянув плотнее темную ткань, под которой пряталось оружие. Сонхва смотрел им вслед. Наблюдал за тем, как просто они ориентировались на улицах, словно родились и выросли на этом острове. Он гадал, сколько раз Хонджун приводил их сюда, как часто они оказывались на Тортуге, вдали от военных флотов и других земель. Они двигались с такой уверенностью и срочностью, что Сонхва с трудом смог справиться с чувством тоски. Он тоже хотел бы знать Тортугу, как они. Он хотел, чтобы его тоже считали пиратом, как и их. — Сонхва. Он повернул голову и вопросительно посмотрел на капитана, позвавшего его по имени. Сонхва ничего не сказал в ответ, лишь коротко кивнул, показывая тем самым, что понял свою задачу на сегодня. Однако Хонджун, очевидно, чувствовал, что все было не так просто. — Не злись на меня из-за Чонхо, — неожиданно произнес он, схватив Сонхва за запястье, когда тот двинулся прочь, чтобы начать их долгий день. — Я предоставил ему лучший вариант жизни. Не думаю, что путешествие по морю подойдет ему с его-то травмами. Не переживай, он точно знает, что ему не стоит пересекать скалы и идти на ту сторону острова, да и наверняка он уже давно ушел. Даже если он осмелится вернуться к твоему отцу и выдать информацию о нас, они вряд ли примут его в таком состоянии. Не смотри на меня с такой обидой, прошу, я никогда не хотел, чтобы ты смотрел на меня так. Сонхва крепко сжал челюсти, ощутив, как по телу внезапно разлился обжигающий гнев. — Знаю, ты раньше уже встречал его и, должно быть, он занимает какое-то особое место в твоем сердце, — продолжил капитан. Ослабевшим голосом он пытался объяснить свой поступок Сонхва… или, скорее, самому себе. — Так будет лучше для него. — Нет, — рявкнул Сонхва, вырвав запястье из рук капитана. — Так будет лучше для тебя. Ты даже в глаза ему смотреть не можешь после того, что ты с ним сделал, хотя знал, что он невиновен. Ему не нужно было доказывать тебе свою верность, ты даже не требовал этого от него. Ты избавился от него, потому что сам не выдерживаешь тяжести вины, но продолжаешь оправдывать свои действия милосердием. Не пытайтесь прикрыть эгоистичность своих поступков сладкими речами, капитан, от этого они становятся только горше. Сонхва заметил, как расширились глаза Хонджуна. Он увидел шок, отразившийся на лице капитана, когда солнце показалось из-за горизонта ровно настолько, чтобы теплым светом очертить его силуэт. — Я никогда больше его не увижу… его, единственного человека из моего королевства, кто не пытался меня убить. Единственного, кто знает о моем прошлом, действительно знает; возможно, единственного человека из всей твоей команды, кто видит во мне не только кровожадного короля. Сонхва не дал Хонджуну возможности ответить или хотя бы увидеть выражение своего лица. Развернувшись на каблуках, он направился по мощеной дороге туда, где, как он знал, располагался рынок. Он не стал дожидаться капитана, не хотел доставлять Хонджуну удовольствие от осознания, что он все еще желал быть рядом с ним. Ему была ненавистна мысль о том, что после всего произошедшего незнакомые места пугали его и лишь присутствие Хонджуна могло успокоить его тревогу. Тортуга могла бы стать ему домом. Сонхва знал: если когда-нибудь он захочет остепениться и спокойно прожить остаток своих дней, он хотел бы остаться на этом острове. Но в то же время за каждым углом здесь таилась опасность. Наемники все еще были на свободе и могли находиться где угодно, готовые напасть в любой момент. Сонхва прекрасно это понимал, бесконечно оглядывался по сторонам, пытаясь следить за всем вокруг. Он прислушивался к своей интуиции — чаще всего она его не подводила и подсказывала, когда что-то могло представлять для него угрозу. Временами об опасности его предупреждала песня, тихий, едва слышимый зов в ушах. Продвигаясь по улицам, Сонхва думал о том, как часто ему казалось, что за ним кто-то наблюдает. Еще в том месте, где они останавливались в последний раз, он будто чувствовал постоянно надвигающуюся на него тень. В первый раз это случилось во дворе гостиницы после разговора с Уёном, когда Хонджун увел его в комнату. Той ночью он отчетливо ощущал чье-то присутствие, которое затем исчезло в мгновение ока. Белоснежная вспышка, мелькнувшая в темноте, вспышка чего-то святого, что предназначалось только для его глаз. Каждый раз он видел эту белую полосу, и от случая к случаю именно это оставалось неизменным — чистый отблеск, сверкающий в полуночи. Еще одна мысль пришла к Сонхва, пока он бродил между ларьками, начавшими просыпаться с восходом солнца: он не чувствовал никакой угрозы в моменты, когда ловил на себе чей-то взгляд. Страх он испытал единственный раз — в ту ночь, когда увидел на полу мертвого, благодаря Сану, наемника. Именно тьма, которую оставил после себя мертвец, заставила Сонхва понять, что сейчас ему приходится иметь дело с двумя совершенно разными проблемами. Темнота не могла быть светом. Вспышка, появляющаяся в ночи, противостояла тьме, пытающейся его убить. И вот, глядя на лежащие в корзинке под брезентом яблоки, Сонхва почувствовал, как бешено колотится сердце. Хонджун стоял позади него, наблюдал издалека, пытаясь дать ему больше свободы, но не желая выпускать его из виду. Сонхва это нравилось — и в то же время он это ненавидел. Он старался не поднимать головы, чтобы спрятать лицо от любопытных глаз. Сонхва не хотел привлекать лишнего внимания, ему нужно было всего лишь найти достаточное количество продовольствия, чтобы его хватило на весь их долгий путь к землям людоедов. Фрукты плохо переживают путешествия на кораблях, это он знал, но все равно не смел отказать сладким ярко-красным плодам перед собой. Он слишком долго питался одной и той же невкусной едой, поэтому отчаянно хотел чего-нибудь иного. Возможно, он купит себе немного яблок. — За них тебе придется отдать целое состояние, — услышал Сонхва. Он поднял глаза от корзинки и увидел пожилого мужчину с заплетенной в косу бородой, который стоял за прилавком. Сонхва догадался, что именно этот человек и торговал немногочисленными фруктами. — Их только что с дерева сорвали, сезон сейчас, знаешь? Сонхва медленно кивнул. — Сколько? Мужчина, на правом глазу которого красовалась повязка, а на шее — несколько татуировок, оценивающе оглядел Сонхва сверху вниз. По одной только манере речи можно было догадаться, что этот человек, вероятно, тоже когда-то был пиратом. — А сколько у тебя есть?— спросил мужчина, пристально глядя на руку, в которой Сонхва сжимал несколько монет. Сонхва медленно вытянул ладонь вперед, чтобы торговец мог разглядеть деньги, которые он носил с собой. — Ну, выкладывай мне все, что у тебя есть, и тогда я, пожалуй, отдам тебе два яблока, — наконец произнёс мужчина, не отводя потяжелевшего взгляда от чужого богатства. В действительности Сонхва понимал, что ему хватило бы купить целую корзину яблок и других фруктов, продававшихся у этого мужчины. Он лишь несколько раз глупо моргнул в ответ на эту жалкую попытку обмануть его и забрать все его деньги. — Прекрати обворовывать пиратов, знаешь же, что рано или поздно тебе за это перережут глотку. Сонхва оглянулся через плечо, когда к лавке подошла женщина и, схватив его за руку, отодвинула её подальше от торговца. — Тебе, черт возьми, должно быть прекрасно известно, сколько стоят эти фрукты, — продолжила она, явно раздраженная тем, что услышала. Сонхва наблюдал за ее спором с мужчиной — ее черные, как ночное небо, волосы были заплетены в длинную косу и перекинуты через плечо. Она выглядела молодо, кожа была удивительно светлой для человека, который наверняка проводил почти все свое время под лучами солнца, но небольшие морщинки в уголках глаз и губ выдавали ее настоящий возраст. Она была одета в изрядно поношенное платье и испачканный передник поверх него, на руке висела корзинка с фруктами, а на голове красовалась соломенная шляпа, защищающая лицо от солнца. Глядя на нее, Сонхва подумал о своей матери. Женщина перед ним выглядела в точности как она. На один долгий момент Сонхва перестал дышать, а сердце болезненно сжалось от тоски. — Да он не пират, дорогуша, глянь-ка на него как следует. Он даже разговаривает не по-пиратски, — мужчина огрызнулся в ответ почти шутливо, как будто эти двое знали друг друга уже очень долгое время. После этих слов женщина наконец посмотрела на Сонхва, пытаясь заглянуть под защитную тень плаща. Он быстро отвернулся, но она, судя по всему, успела достаточно хорошо рассмотреть его лицо, поскольку отпустила его руку и сделала шаг назад. — Такую красоту можно встретить лишь у тех, в чьих жилах течет королевская кровь, — произнесла она, прежде чем снова приблизиться в попытке взглянуть на него еще разок. Так и не добившись успеха, она все-таки отступила и положила руки на свои бедра. — Ага, ты прав. Этот парнишка не пират. Но тебе в любом случае пора перестать морочить людям головы — тебя все еще могут прирезать. Ты ведь даже не знаешь, кто он такой. Не пират. Эти два слова звоном отдавались в ушах Сонхва, пока он медленно пятился от мужчины и женщины, явно слишком увлекшихся разговором о деньгах. Неужели все было настолько очевидно? Сможет ли он хоть когда-нибудь избавиться от уз королевской власти, которая, словно клеймо, была впечатана в его кожу? Возможно, все из-за того, что он не разозлился и не устроил скандал из-за мошенничества — любой пират придет в бешенство, стоит ему только почувствовать, что его пытаются надурить. Или, как верно подметил этот торговец, причиной было то, как он разговаривал — ведь даже проведя с пиратами бок о бок больше года, он так и не перенял их манеру речи. Сонхва говорил не как один из них, но каждый раз, когда он пытался подражать им, это звучало непривычно странно. Ему не нравилось, как слова тяжестью оседали на языке — все казалось слишком неестественным. Сонхва прокладывал себе путь сквозь толпу, низко опустив голову, и с каждой секундой чувствовал себя все более и более подавленно от осознания, что никто и никогда не увидит в нем пирата. Даже находясь на земле, никогда не знавшей его как наследного принца, в чужих глазах он все еще был королевской особой. Не помогали даже шрамы и изменения, которые произошли с его телом — ничто в нем не указывало на его принадлежность к пиратам. Его никогда не будут считать одним из них. Сонхва нырнул в переулок и побежал вперед, а затем резко свернул вправо, в другой. Внезапно он почувствовал острую необходимость исчезнуть, сбежать, спрятаться от всего мира, чтобы ни одна живая душа больше его не увидела. Он не хотел, чтобы еще кто-то решил, что он не пират — не хотел, чтобы его воспринимали как принца. Несомненно, разоблачение его королевского происхождения в таком месте, как Тортуга, сулило только верную смерть… но Сонхва волновало совсем не это. Он бежал все дальше в город, так далеко, как только мог, проносясь мимо трудящихся горожан, чудом не врезаясь в повозки с сеном или урожаем, слыша брошенные вслед ругань и разъяренные проклятия. Он продолжал бежать до тех пор, пока не перестал чувствовать присутствие своего капитана за спиной, а ноги не начали гореть от перенапряжения. Сонхва прислонился спиной к кирпичной стене и скользнул по ней вниз, тяжело рухнув на пыльную землю. В тени безлюдного переулка он наконец позволил себе опустить голову и уткнулся лбом в согнутые колени. Сидя здесь, обхватив себя руками, Сонхва почувствовал, как что-то в его сердце оборвалось. Изгой, самозванец. Кого он пытался одурачить? Возможно, это ему, а не Чонхо, стоило отправиться на задание доказывать свою ценность. Из того, что Сонхва слышал о «Судьбе», каждый член ее экипажа буквально сражался за свое место на палубе. Он же не удостоился такого обращения — ему не пришлось драться с Хонджуном и ранить его, как остальным. Даже Уён — в самом худшем своем состоянии — был вынужден доказать, что заслуживает остаться в команде. Сонхва же просто позволили присоединиться к путешествию. Прыжок со скалы не мог считаться доказательством верности — после того, как он увидел, каким капитаном был Хонджун, этого казалось попросту недостаточно. И теперь, сидя в тени переулка, Сонхва задавался вопросом: неужели капитан считал его слишком слабым? Он пытался понять, может, Хонджун не хотел этого потому, что боялся неспособности Сонхва нанести ему даже один удар? Ведь если бы Сонхва провалился, он не стал бы частью команды — Хонджун не смог бы убедить остальных принять его. Сонхва видел, что Хонджун был справедлив и обращался со всеми членами экипажа одинаково — никто не мог похвастаться особым отношением… кроме самого Сонхва. С ним капитан был мягче. Неужели он настолько слаб? Но прежде, чем мысли Сонхва сделали очередной виток, он вспомнил слова Хонджуна, сказанные им множество лун назад, в то утро, когда кровь лилась рекой по улицам его королевства, стены рушились, умирали люди — и теперь они эхом отдавались в его ушах. Я никогда не видел, чтобы кто-либо сражался, как ты. Во всех сражениях, в которых мне приходилось биться, я никогда не встречал настолько грубой силы, и то, чему я стал свидетелем — ненормально. Сонхва помнил тот день настолько ясно, что почти чувствовал тяжесть меча в руке, кровь, стекающую с его тела, и бешено колотящееся сердце. Он даже помнил выражение, застывшее тогда на лице капитана — эмоцию, близкую к страху, но больше похожую на потрясение, интерес и замешательство одновременно. Война, развязанная отцом Сонхва, пробудила внутри него самого что-то уродливое и нечеловеческое — что-то невероятно опасное. Так что Хонджун точно знал о его силе. Он видел, на что был способен Сонхва в таком состоянии. Значило ли это, что капитан был… напуган? Не по этой ли причине он все еще не бросил ему вызов? Однако не успел Сонхва погрузиться в новые размышления, как вдруг почувствовал внезапный тычок в свою руку. Он вздрогнул сильнее, чем хотелось бы, и от испуга едва не ударился затылком о кирпичную стену. Но стоило только открыть глаза, как его тут же охватило облегчение. Перед ним стояла маленькая девочка. Сложив руки за спиной, она весело покачивалась из стороны в сторону. Сонхва быстро осмотрелся в поисках других людей, возможно, ее родителей, но, по всей видимости, она была здесь совершенно одна. Капюшон упал от резкого движения, и девочка, должно быть, сумела прекрасно рассмотреть его нелепое выражение лица — Сонхва услышал ее хихиканье. На ней было простенькое платьице длиной чуть ниже колен, явно сшитое дома вручную. Ее ботиночки были сильно изношены от тяжелой работы — играть целыми днями под лучами солнца. В остальном же она выглядела очень опрятно — не как сиротка, вынужденная ночами скитаться по улицам, что несколько успокоило Сонхва. Но его внимание сразу же оказалось приковано к ее волосам. Они выглядели так величественно — Сонхва раньше никогда таких не видел, лишь читал в историях о дальних странах, да и то это казалось скорее вымыслом, нежели правдой. Ее прекрасные рыжие кудри были настолько густыми, что Сонхва невольно задался вопросом — не застревает ли в них расческа? Кое-где в волосах мелькали более светлые пряди, а основной оттенок был немного бледнее, чем описывалось в книгах. Светло-карие глаза девочки лучились озорством, а нежное личико было усыпано веснушками, будто поцелованное самим солнцем. Она подпрыгивала на месте от переполняющей ее энергии. — Я потерялась, — наконец произнесла она нежным детским голоском, в точности таким, каким уже успел представить Сонхва. — Твой отец не учил тебя не разговаривать с незнакомцами? — Сонхва поднялся на ноги и еще раз окинул взглядом переулок в поисках возможных родителей девочки. — Мы с мамой живем вдвоем, — ответила она и, снова хихикнув, подняла на него глаза. — Она говорила держаться подальше от страшных дяденек. — И она была совершенно права… — Но ты не страшный! — почти выкрикнула малышка, хотя тут же успокоилась. — Я вижу, что ты хороший. Сонхва не знал, что на это ответить. Несколько раз растерянно моргнув, он присел на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с девочкой. Она действительно заблудилась, рассудил он и на секунду ощутил прилив благодарности, что она подошла именно к нему, а не к кому-то, чьи намерения могли оказаться не такими доброжелательными. В обители пиратов, где закона попросту не существовало, Сонхва мог только представить, какой страх сейчас могла испытывать мать потерявшегося ребенка. В очередной раз оглядевшись, он внезапно почувствовал укол вины от того, что сбежал от капитана, лишив его возможности присматривать за ним и не оставив даже намека, где его можно было найти. Но Сонхва надеялся, что Хонджун поймет его и простит — он ведь никак не мог бросить эту малышку здесь, точно не в таком опасном месте. Ему нужно было найти ее мать. — Давай отведем тебя к маме, — мягко произнес Сонхва, выпрямляясь в полный рост. — Не отходи от меня далеко, ладно? — Хорошо! — весело отозвалась девочка, хватая его за безвольно повисшую ладонь. Сонхва смотрел на их сцепленные руки, пока девочка вприпрыжку неслась вперед, уводя его все дальше по улице, к счастью, не такой оживленной, как остальные. Эта малышка обладала силой, удивительно не сочетающейся с ее возрастом — она решительно и целеустремленно вела Сонхва за собой. Ее прелестные кудряшки подпрыгивали при каждом шаге, а на их обладательнице не было видно ни единого намека на страх, который мог бы испытывать потерявшийся ребенок. Она излучала только счастье, как если бы ее жизнь была свободной и полной множества чудесных вещей. Ее невинный детский разум наверняка витал сейчас в облаках, а ее внимание привлекало все, что красиво сверкало. Несколько раз Сонхва приходилось уводить девочку от лавок с блестящими или пестрыми тканями, но в остальном она была довольно послушной… просто очень любопытной. Она напоминала Сонхва его самого, когда он был ребенком. Пока они шли по городу, Сонхва спрашивал у каждой прилично выглядящей женщины, не знает ли она мать девочки, но его расспросы не увенчались успехом. Ему и в голову не приходило, что поиски могут быть настолько сложными, особенно с такими приметными чертами внешности, но в действительности это оказалось намного труднее, чем он ожидал. Прошло уже достаточно много времени, когда, спускаясь с крутого холма, девочка внезапно отпустила руку Сонхва и стремительно побежала в сторону домика внизу. Его сердце неистово забилось от страха случайно потерять ее из виду, поэтому он ускорил шаг настолько, чтобы быть уверенным, что малышка не растворится в воздухе. В конце концов она остановилась напротив дома и гордо указала на него. — Я живу здесь! — громко произнесла она, когда Сонхва наконец догнал ее. На ее лице расцвела драгоценная улыбка, а сама она запрыгала на месте, глядя на улыбающегося ей Сонхва. Он уж было собирался что-то сказать — спросить, правда ли девочка потерялась, но его почти сразу же прервал отчаянный женский голос. — Гёнхи? Девочка немедленно откликнулась на свое имя. Услышав голос матери, она схватила Сонхва за палец и, улыбнувшись еще шире, потянула его ближе к дому. — Мамочка! Все перед глазами Сонхва тут же заволокло алой пеленой. В этот момент его охватило то же мимолетное чувство, что он испытал, когда впервые увидел остров. Он напряженно застыл, когда из дома выбежала женщина и ураганом пронеслась мимо него, упав на колени перед дочерью. Она обхватила щеки Гёнхи руками, притянув ее ближе к себе. Глаза матери наполнились слезами. — Я везде тебя обыскалась! — едва не проревела она. — Весь дом перевернула, прошло уже полдня, а тебя нигде не было, ты… тебе нельзя сбегать вот так! Сонхва почти чувствовал чужую панику. Он мог только представить себе, каково это — потерять своего ребенка, и не был уверен, что его сердце смогло бы это выдержать. Он увидел, как крепко эта женщина обняла свою дочь — ее прежний гнев тут же угас, оставив после себя лишь облегчение от того, что ее малышка вернулась к ней целой и невредимой. И только спустя какое-то время она заметила, что ее дочь пришла не одна — она привела с собой незнакомого человека. Сонхва был готов к тому, что женщина ударит его или начнет проклинать, и удивился, когда она просто поднялась на ноги, отряхнула длинное платье и фартук от пыли и громко вздохнула. Теперь Сонхва смог разглядеть ее получше, и ему показалось любопытным, насколько же Гёнхи была похожа на свою мать. Стоявшая напротив женщина выглядела не старше его самого — в ее теле будто кипела безграничная юность. Сонхва смотрел на нее завороженно широко раскрытыми глазами и наверняка почувствовал бы стыд за то, что так открыто пялился, если бы успел это осознать. Он никогда не видел настолько ярких рыжих волос. В отличие от маленькой Гёнхи, у ее матери не было светлых прядей, в ее кудрях будто действительно плясали языки пламени. Прекрасные длинные локоны доходили до тонкой талии. Зеленые глаза напоминали изумруды, которые Сонхва когда-то давно носил на пальцах. Он еще не встречался с подобной красотой, от которой сердце пропускало удар за ударом, а легкие отказывались дышать. Кожа на нежном лице была светлой, но все равно более загорелой, чем у ее дочери, а на носу и щеках были видны такие же веснушки. Он с трудом смог оторвать от нее взгляд. — Прошу прощения, — она заговорила первой, заправляя прядь волос за ухо. Только в этот момент Сонхва заметил на ее шее длинный глубокий шрам. — Моя дочь, похоже, совсем ничего не боится, и в последнее время у нее появилась привычка приводить в дом случайных незнакомцев. Спасибо, что вернули ее мне. Сонхва несколько раз недоуменно моргнул. — Конечно, — выдавил он. — Рад, что именно я оказался неподалеку и она не привела домой кого-то… менее доброжелательного. Женщина кивнула и бросила озорной взгляд на хихикающую дочь. — Согласна, — вздохнула она и положила руки на бедра. — Я постоянно говорю ей не сбегать из дома и не подходить к незнакомым людям, все-таки остров не слишком ласков к столь невинным созданиям, смекаете? Сонхва задумался, была ли эта женщина раньше пираткой — разговаривала она, по крайней мере, похоже. Он сам не осознал, как кивнул в знак согласия, глядя вниз на Гёнхи, все еще радостно державшую его за палец. — Наверняка здесь очень опасно. Женщина тихонько усмехнулась, а затем уставилась на Сонхва и принялась рассматривать его, наклонив голову набок и прищурившись, от кончиков пальцев до самой макушки. — Мы знакомы? — спросила она, продолжая его изучать. — Я никогда раньше Вас здесь не видела и, конечно, такое личико точно бы запомнила. Сонхва почувствовал, как вспыхнули щеки. — Мне просто было по пути, — ответил он, стараясь не упоминать о причине своего пребывания на острове и говорить расплывчато. — Остановился всего на день, ночью уже отплываю. При этих словах губы его собеседницы растянулись в сладкой улыбке. — Пират, ага? Еще и искатель приключений, — она хмыкнула, а ее глаза сверкнули в солнечном свете. — Когда-то я сама была такой, хотя прошло уже столько лет. Море всегда было моим любимым местом. Никогда не хотела долго оставаться на суше, так что легко могу понять такую спешку. Рот Сонхва слегка приоткрылся, а сердце пропустило очередной удар. — Скажи, как тебя зовут? — с многозначительным выражением лица спросила она, откинув назад волосы. — Мое имя? — Ага, как твое имя? Неужто он забыл, как его зовут? — Я… — Сонхва! Рокочущий голос, выкрикнувший его имя, было невозможно не узнать — Сонхва аж подпрыгнул от неожиданности и, обернувшись, увидел человека, быстро шагающего к нему. Его капитана. Сонхва ощутил, как Гёнхи спряталась за ним, когда Хонджун подошел ближе. Исходившую от него ауру уж точно нельзя было назвать милой и располагающей, но девочка все равно выглядывала из-за своего укрытия. — Как, скажи на милость, я должен оберегать тебя, если ты постоянно куда-то… — капитан в ярости приближался к Сонхва, но, осознав, что тот был не один, напряженно замер на месте. Капюшон упал с его головы, тело будто окаменело. Хонджун едва не отшатнулся, но все же двинулся вперед: его лицо настолько побледнело, что Сонхва успел испугаться за его здоровье. Он никогда прежде не видел его в таком состоянии. Он заметил что-то в руках Хонджуна — это было яблоко. Однако, увидев, рядом с кем сейчас стоял Сонхва, капитан разжал пальцы, и красный плод упал на грязную землю. Капитан будто не мог поверить в то, что предстало перед его глазами. Но в конце концов в его голове что-то щелкнуло, и глаза вспыхнули жарким, гневным пламенем. — Джиён, — с явной насмешкой произнес он, положив ладонь на рукоять меча. Сонхва почувствовал подступающую тревогу, его взгляд метался между капитаном и своей новой знакомой. Легко было ощутить их взаимную безмолвную ненависть. Женщина — Джиён, как назвал ее Хонджун, — шагнула вперед с помрачневшим видом. — Хонджун, — она выплюнула его имя как проклятье, скрестила руки на груди и смотрела на него так, будто тоже не могла поверить, что в этот момент он стоял прямо перед ней. — Что ты здесь делаешь? — Ты должна быть мертва и похоронена на морском дне, — Хонджун полностью проигнорировал ее вопрос. Глаза его запылали яростью. — Как получилось, что ты до сих пор жива? — Не благодаря тебе. Ты должен знать меня достаточно хорошо, чтобы понять: меня не так-то просто убить. — Очевидно, мне стоит лучше стараться. — Это не моя вина, и ты это знаешь… — Где Сонхо? — Хонджун тут же перебил ее. Хватка на мече становилась все крепче, а лицо все сильнее краснело от злости. Джиён внезапно притихла. Сонхва отступил от них двоих на пару шагов, ощутив тяжелые грозовые тучи, нависшие над их головами. — Где? — повторил капитан. Его слова сочились ядом, и он продолжал настойчиво требовать ответа. — Скажи мне, где он. — Он мертв, — почти выкрикнула Джиён, захваченная сильной, неконтролируемой яростью. — Он мертв уже много лет… ты охотишься за призраками, ты прекрасно это понимаешь! — Это ложь. Не смей стоять передо мной и нагло врать мне прямо в лицо, — произнес Хонджун опасно низким голосом, приблизившись к Джиён. Та не отшатнулась, не отпрянула — она казалась абсолютно бесстрашной и лишь выше задрала подбородок. Она осознавала свою силу, свое превосходство, которое могло посоперничать с капитанским, и от этого Сонхва почувствовал себя ничтожно маленьким. — Где он? Джиён наклонилась вперед, вторгаясь в чужое личное пространство. — Мертв. На дне морском, прямо там, где ты оставил его в ту ночь, когда подорвал наш корабль, — она усмехнулась, ее глаза тоже пылали. — Сонхо умер из-за тебя! — Мамочка… При звуке тоненького голоска Гёнхи все вокруг будто замерло. Ярость, кипевшая в Джиён и Хонджуне, будто испарилась, стоило им обоим опустить взгляд на малышку, высунувшую голову из-за ноги Сонхва. Впервые с момента их встречи Сонхва увидел настоящий страх на ее лице, но ничто не могло побороть детское любопытство — ведь это ее мама ругалась с каким-то незнакомым мужчиной. Джиён, должно быть, и вовсе забыла, что ее дочь все еще находилась здесь, потому что лицо ее тут же побледнело. Присев на корточки, она подозвала девочку к себе, и та легко приняла предложенные ей нежные объятия матери. — А кто этот дядя? — тихонько спросила она, стараясь незаметно показать на Хонджуна, казавшегося теперь еще более напряженным, чем до этого. — Никто, — Джиён лишь бросила на него хмурый взгляд. Сердце Сонхва учащенно забилось, его потряхивало от бурлившего в венах адреналина. Он понятия не имел о том, кем была эта женщина, кем был тот человек, о котором они с Хонджуном говорили — тот, кого они оба знали и который, по всей видимости, погиб из-за действий его капитана. Голова Сонхва пошла кругом, живот скрутило от беспокойства, когда он заметил, как Хонджун отшатнулся, словно его напугал вид маленькой девочки. Зрачки в широко раскрытых глазах казались нездорово огромными. — Кто это? — прозвучал хриплый голос Хонджуна. Джиён метнула в него полный неприязни взгляд и усмехнулась. — Моя дочь. Чем дольше Сонхва смотрел на Хонджуна, тем сильнее ощущал, как рвется в груди его сердце. — Сколько ей? — последовал едва слышный вопрос. Ладонь, до этого сжимавшая меч, отпустила рукоять и теперь безжизненно повисла в воздухе. — Почти шесть, — ответила за мать Гёнхи, не понимавшая, что происходит и почему Хонджун выглядит так, будто сейчас потеряет сознание. На самом деле Сонхва тоже с трудом понимал, но его сердце заходилось в бешеном темпе, а колени подкашивались от подступающего осознания. В полнейшей тишине, что последовала за ответом малышки, видя, как долго и тяжело смотрели друг на друга Джиён и Хонджун, Сонхва начал собирать недостающие кусочки воедино. Ему стало плохо. — Кто она? — снова спросил Хонджун, на этот раз так отчаянно, будто хотел получить опровержение собственных догадок. Он был таким бледным, что Сонхва опасался, как бы он действительно не упал в обморок. И за секунду до того, как Джиён подняла на Хонджуна слишком расчетливый взгляд и ответила на его настоящий, пусть и неозвученный вопрос, Сонхва понял, кем эта женщина приходилась его капитану и кем, соответственно, была для него Гёнхи. — Твоя дочь, — из уст Джиён прозвучал ответ, от которого у обоих мужчин замерли сердца. — Гёнхи — твоя дочь. Сонхва неотрывно смотрел на капитана слезящимися глазами. Хонджуну же, чтобы сохранить равновесие, пришлось опереться о ближайший столб. Он ничего не ответил, не возразил, не обвинил Джиён во лжи. И именно в этот момент Сонхва ощутил такую боль, словно в его сердце вонзилось острое, смертоносное копье.