Тот, кто ищет

      Гермиона шла по огромной площади, залитой утренним солнцем. Шла легко, почти невесомо, хотя было трудно дышать: хотелось то ли смеяться, то ли плакать.       Толпа расступалась перед ней. Перед ними. За ее спиной кто-то шел, она была не одна, но увидеть, кто там, Гермиона почему-то не могла. Наверное, не могла заставить себя повернуть голову — ее взгляд притягивал помост посередине площади, окруженный двойным кольцом авроров. К деревянной ограде помоста были пришпилены листовки с мигающими надписями «Нежелательное лицо» и «Крайне опасен», а под надписями жили своей жизнью фотографии всех, кого Гермиона любила в этой жизни: Гарри, вся семья Уизли, Тонкс, Кингсли, Флер, другие — в общем, весь Орден Феникса в полном составе. Хотя, конечно, мысленно заметила Гермиона, ни Гарри, ни Рон, ни она сама в Ордене не состояли, им еще и восемнадцати не исполнилось, но новая власть давно не считала их детьми. И боролась с ними отнюдь не детскими методами.       Для смерти нельзя быть слишком ребенком.       На помосте, накрытый сверкающей сферой защитных заклинаний, ждал Вольдеморт. Разумеется, он не мог упустить такой важный момент в своей политической карьере — расправа над Мальчиком-Который-Выжил и его приспешниками. Он не мог спрятаться за исполнителей, он хотел вершить этот исторический момент своей волшебной палочкой.       Гермиона впервые взглянула в его лицо — белое, красные белки глаз, тонкогубый рот — и впервые не испугалась. Его магия тяжелой волной растекалась по площади, но до Гермионы не доходила: не трогала ее, сворачивалась у ее ног и ждала, будто натыкалась на странную, непонятную силу. Возможно, эту силу милосердно даровала приближающаяся смерть? Что ж, прекрасно: Гермиона не хотела расплакаться на глазах у всех.       Толпа странно молчала, будто все затаили дыхание, и от этого Гермионе казалось, что те, мимо кого она идет, слышат, как у нее выпрыгивает сердце. Как здорово, что родителей здесь нет и быть не может. Какая она молодец, что стерла им память, успела, отправила в Австралию, там никому и в голову не придет искать их. И они не увидят казнь своей дочери.       У помоста стало еще тяжелее — как на морской глубине. Она вдруг услышала знакомый шепот за плечом и, повернув голову, увидела, как Рон смешно шевелит губами, хмурясь. И тут до нее дошло, что сворачивавшуюся в сторонке волну магии отгонял от нее Рон, это он раз за разом кидал Протего между ней и той холодной тяжестью, которая терзала остальных. Рон умел делать такие штучки даже без волшебной палочки, вот просто так. Правда, его умения проявлялись только по отношению к Гермионе…       Дрожащий, хрупкий шарик света в ладонях — в темноте и холоде, когда было так страшно и одиноко. Ее удивленное — «Рон! Ты где так научился? Ты ж без волшебной палочки колдуешь!» — и его смущенное, хриплое: «Да я вообще-то… никогда не пробовал…»       — Спасибо, — улыбнулась она, их глаза столкнулись: ее (наверное, безумно испуганные) и его, напряженные, злые.       — Пожалуйста, — буркнул Рон. Он незаметно прикоснулся к ее руке, сжатой в кулак, провел по гудящим от напряжения костяшкам — ничего больше он не мог, но, тем не менее, до последнего пытался поддержать ее, защитить, оградить. Гермиона прерывисто вздохнула: бедняга Рон, он бы расшвырял здесь всех, если бы мог. Он человек активного действия — сначала сделать, потом подумать, чем ждать, лучше действовать…       Ступеньки помоста были в чем-то темном и липком… в крови? Она вскинула голову, когда зазвучал, давя в уши, голос Вольдеморта:       — Сегодня вы присутствуете на историческом событии. Сегодня мы покончим раз и навсегда с теми, кто пытается сбить магическую Британию с правильного курса. Мы покончим с теми, кто призывает к равенству с осквернителями крови, с теми, кто хочет разрушить многовековые традиции, заставить нас отринуть истинные ценности — чистая кровь, сильная магия, данная по праву рождения. Мальчик-Который-Выжил, скоро умрет. И сегодня мы выкорчуем последние ростки гнилых идей, не дающих Британии стать истинно великой!       Умрет? Гермиона прищурилась (почему-то все расплывалось, двоилось, плыло) — и увидела: позади Вольдеморта, привязанный к столбу, стоял Гарри. Не в мантии — в порванной маггловской одежде. Белая рубашка, такая неуместная здесь, парадная, намокла в крови. А лицо…       Лицо пересекала кровавая полоса — от удара бичом. Гарри, кажется, был без сознания, и Вольдеморт, приблизившись, схватил его за мокрые, слипшиеся волосы, рывком поднял голову, отчего Гарри застонал и открыл глаза.       — Мальчик-который-выжил, посмотри! Пришли твои друзья. Ты рад? Скажи. Рад? Империо!       — Герми!       Ее трясли, она отбивалась, задыхаясь.       — Герми, ну же! Эй!       Она сидела в полутьме на кровати. Лихорадочно дрожа, искала палочку на одеяле, под подушкой — где же, где? Ее руку перехватили, крепко сжали.       — Герми. Эй. Тихо, это я. Герми. Спокойно.       Рон. Не связанный, живой, здоровый, держал ее за руки в полутьме спальни. Держал осторожно, предусмотрительно не придвигаясь ближе: в прошлый раз, когда Рон будил ее от кошмара, она заехала ему в глаз, не понимая спросонья, где она находится и кто рядом с ней.       Рон ничего не говорил: просто хмуро мигал, пытаясь до конца проснуться, и ждал, когда она успокоится. Гермиона был благодарна ему за это понимающее молчание. Слова сейчас не имели смысла. Их дома сожжены, а родные и близкие, на которых всегда подсознательно надеешься, что они придут на помощь, вытащат из самой безнадежной заварушки — сидят по убежищам в разных частях Англии. Ни о каких сражениях, активной борьбе сейчас и речи не идет: патрули Упивающихся на каждом шагу, демонстрантов пытают и сажают в Азкабан. Вольдеморт утверждает новую политическую программу, и рейды с облавами на грязнокровок (или тех, кто состоит в связи с ними) проходят повсюду. Упивающимся, которые проводят рейды, разрешено применять Непростительные, поэтому одно-два убийства при зачистке улицы — это обычное дело.       А Гарри уже четыре месяца где-то на острове, почти в тюрьме. Связи с ним никакой, Учреждение для неполноценно развитых волшебников похоже на Азкабан по уровню защиты. Они с Роном сначала рвались, составляли планы, думали, каким образом можно узнать о защитных заклинаниях, как их можно обойти. Рон даже предлагал выпить Оборотного и подобраться к Амбридж под видом одного из ее подчиненных. Но Люпин, когда узнал об этом, накричал на них, а потом устало сказал:       — Простите, ребята. Это война на истребление. Вы хоть представляете, как удобно будет Амбридж давить на твоих родителей, Рон, да и на самого Гарри, если вас поймают? Вы — друзья Гарри, и Вольдеморт в своей политической игре может рассчитывать не только на Гарри, но и на вас. Как будет прекрасно показать вашу идейную перековку в «Пророке»! Сейчас они делают это с Гарри…       — И он там один, — яростно перебил его Рон. — Эта сука Амбридж делает с ним все, что хочет, а мы здесь сидим в тепле, и нам типа насрать.       — Будет гораздо хуже, если вас будут избивать у него на глазах, — сказал Люпин. — Или на глазах твоих родителей, Рон. Мистер Уизли пока в Мунго, но неужели ты думаешь, они не привезут его на инвалидной коляске полюбоваться зрелищем?       При упоминании инвалидной коляски Рон сжал губы. Привыкнуть к мысли, что папа теперь не может ходить, а двигается у него только одна рука (к несчастью, левая, так что к колдовству тоже нужно привыкать), он не мог. Гермиону наполняла острая жалость, когда она видела, как Рон стискивает губы, стараясь не выдать свою боль. Она не знала, что хуже: папа в инвалидном кресле, но все-таки рядом, с кем можно поговорить, или папа, который даже не знает о твоем существовании, который никогда-никогда не вспомнит тебя.       Этот Рон был ей не до конца знаком: резко повзрослевший, уже не тот парень, который каждый год бесился от того, что семья такая бедная, вещи старые, что никто его не замечает и не верит в его спортивные успехи. Гермиону порой раздражали, порой умиляли его комплексы — сама она считала их каким-то детским садом: подумаешь, он донашивает одежду братьев! Как будто это влияет на его способности! Подумаешь, дружит с легендарным Гарри Поттером! Если ты сам чего-то стоишь, люди всегда тебя оценят. А такая слава, как у Гарри — да это ж не счастье, а испытание.       Но сейчас эти комплексы вдруг пропали: видимо, школьная обстановка, матчи по квиддичу, соревнования факультетов, Драко Малфой и другие заносчивые слизеринцы обостряли их. И Гермиона поняла, что в Роне всегда привлекало ее. Он не боялся действовать. Его ответом на все, чего он не понимал, что пугало или заставляло недоумевать, было действие, быстрое и решительное. Рон не ломался, не мучился сомнениями, а просто делал или говорил то, на что у других порой не хватало духа.       Излишней деликатностью он не страдал, это правда, и Гермиону иногда злила его прямолинейность. Зато он не был слабым, несмотря на все комплексы.       И теперь он больше, чем Гермиона, нуждался в активных действиях, борьбе, сопротивлении. Когда они прятались в доме Грозного Глаза, после сожжения Норы, Рон однажды начал собирать рюкзак, сказав, что сбежит, если ему не дадут хоть какую-то работу. Они не дети, и если нельзя помочь Гарри, то надо хотя бы бороться с Вольдемортом теми средствами, какие есть.       Помогла им тогда Тонкс. Она, серьезно взглянув на Молли, начавшую плакать, сказала:       — Молли, у них есть право бороться. Лучше они будут бороться рядом с нами, там, где мы в случае чего их прикроем, чем сбегут и начнут партизанить.       И так Рон и Гермиона оказались в доме №7 по Тополиной улице, Мейденхед. Это был небольшой дом, с несколькими клумбами и газоном, абсолютно маггловский, с идеально чистой кухней, гостиной с фотографиями, диванами и пуфиками, двумя спальнями наверху — в одной разместились Люпин и Тонкс, в другой — Рон и Гермиона. Тетя Петунья (насколько Гермиона представляла ее характер) дом бы одобрила. А особенно одобрила бы клумбы с розами и идеально зеленый, ничуть не выгоревший газон. Дом был давно куплен у какой-то маггловской семьи маггловскими родственниками Люпина, и, хотя схема не была абсолютно безопасной и начни кто-то всерьез копать, этого следа хватило бы, чтобы привести к Люпину и Тонкс, все решили считать этот дом условно надежным местом. Он был неплохо защищен, а власть пока не занималась распутыванием сложных схем: хватали тех, кто был на виду.       Дом этот оснащал чарами сам Грюм, с маниакальной дотошностью продумывавший все лазейки для врага и все пути отхода на случай нападения. Но главное — дом был устроен по принципу магической палатки, расширялся внутрь, скрывая в себе вторую, потайную часть. Нужно было постучать волшебной палочкой по одному из портретов, висящих на лестнице — и стена уходила внутрь, открывая коридор, две спальни и ванную. Здесь могли укрыться беглецы от режима, отдохнуть и бежать дальше — по системе порталов, которую также разработал Грюм.       Задача Рона и Гермионы была простая: проводить беглецов в потайной коридор, помогать разместиться и направить к порталу, объяснив путь дальнейшей эвакуации. Конечно, Упивающиеся могли разнюхать, проследить и вломиться в дом, однако вероятность была не очень высокой: дом по Тополиной улице был не первым в цепочке эвакуации.       — Ну как? Лучше? — спросил Рон, отпуская руку Гермионы.       Она кивнула.       — Ага… Спасибо.       Рон шепнул, взмахнув палочкой: маленький теплый шар света поплыл к Гермионе и завис над изголовьем.       — С ним тебе будет спокойнее, — пробормотал он. С недавних пор Гермиона стала бояться темноты: просыпаясь ночью после кошмара, в темной спальне, она не могла отойти от сна, звала Рона и Гарри, искала палочку, готовилась бежать. И Рон придумал, чем можно помочь.       — Спасибо, Рон…       Вдруг из коридора донесся мелодичный звон, и нежный женский голос из волшебного зеркала произнес:       — К вам один посетитель.       Непонятно как, но, когда Гермиона выскочила из спальни, Тонкс уже бежала по лестнице вниз: зеркало предупреждало, что беглец через несколько минут будет здесь. Нужно было навести чары отвлечения внимания, чтобы соседи никого не заметили. Также не было лишним удостовериться, что к дому не приближается отряд Упивающихся: Проявитель Врагов, установленный Грюмом у калитки, был достаточно надежным устройством.       Тонкс, накинув плащ, с палочкой наготове, вглядывалась в дождливую тьму за порогом. Гермиона поежилась: все-таки ноябрь, из двери тянуло сыростью.       — Тонкс, ну что там? — крикнул Люпин, спускаясь к ней: его ноздри немного дрожали, точно он пытался учуять своим нюхом оборотня опасный запах.       — Никого не вижу, Рем, посмотри ты, твои волчьи глаза, думаю, лучше моих…       — Рон, Гермиона, вернитесь в свою комнату, — скомандовал Люпин. — Будьте поближе к порталу.       В дверь влетел ворон, и Гермиона успела подумать, что кто-то, должно быть, отправил им письмо… как вдруг контуры птицы расплылись, а следом несколько стеблей Дьявольских Силков захлестнули Тонкс, взмахнувшую палочкой, Люпина, рванувшегося к ней, Гермиону и Рона, пытавшегося оттолкнуть ее назад в спальню.       У двери стоял профессор Снейп.