Тот, кто ищет

      Никаких писем у меня нет, конечно. Это особый тип лжи — «обнадеживающая ложь». Сегодня я только и делаю, что выдаю этот тип лжи то одному, то другому. Альбус был хорош в обнадеживающей лжи.       Сегодня утром сова принесла письмо от Люциуса — нацарапанное наспех на роскошной гербовой бумаге: «Северус, мне нужна твоя помощь. Ты знаешь, что я тебя никогда ни о чем не просил. Приходи, как сможешь, желательно сегодня». Люц, конечно, даже в такой крохотной записке остался верен себе — это не столько просьба, сколько приказ, но что с него взять. Аристократ — он и есть аристократ.       Как и полукровка «с сомнительной родословной» — он всегда полукровка «с сомнительной родословной», даже если он из рода Принсев и директор Хогвартса.       В поместье Малфоев меня встречает тишина. Павлины потерянно бродят между клумбами и почему-то напоминают сейчас больших лохматых куриц. Снега здесь еще нет, только мокрая сумеречная взвесь висит в воздухе. Под ногами грязное месиво — это странно, если не сказать дико, для Люциуса, у которого, сколько я его знал, всегда и все должно было быть идеально.       На крыльце меня приветствует старый эльф в ливрее, но больше никого. Полутемный холл с одиноко коптящей свечой в канделябре, стоящем на столике под зеркалом так, словно его забыли. Я почему-то с детства обращал внимание на такие мелочи — видимо, мне на роду написано быть чьим-то шпионом.       Тишина и полутьма. Ни Нарциссы, которая никогда не изменяет правилам хорошего тона — встретить гостя, красиво спускаясь по парадной лестнице, ни снисходительно-болтливого Люциуса (ко мне он всегда снисходителен — как к «другу детства», хотя у Люца нет друзей). Ни Драко — он сейчас должен быть дома: приказ Темного Лорда…       Я поднимаюсь по парадной лестнице, иду анфиладой комнат, погружающихся в серые зимние сумерки. Мне с юности знаком дом Люциуса (хотя в те времена меня не пускали дальше, максимум, библиотеки или маленькой гостиной), но никогда в поместье Малфоев не было такой растерянной тишины — будто все срочно уехали в эвакуацию.       — Профессор Снейп?       Я почти сталкиваюсь в дверях одной из комнат с Драко — он, очевидно, собрался проветриться: на ходу застегивает зимнюю мантию, в другой руке — новая гоночная метла. Люциус не скупится на такие вещи — у его наследника должно быть все лучшее...       У Драко воспаленные глаза — знакомая картина: накануне летних экзаменов две трети студентов Хогвартса ходит в таком виде. Да только Драко в ближайшее время учеба точно не грозит: Темный Лорд по совету Родольфуса Лестрейнджа распорядился, чтобы Драко сопровождал их на всех министерских приемах и мероприятиях — как представитель «подрастающего поколения Новой Магической Британии» и наследник одного из древнейших родов.       Он шарахается от меня, замирает и произносит без выражения, глядя куда-то в сторону:       — Здравствуйте, проф…директор.       Я спрашиваю у него, где Люциус, отмечая, что Драко медлит, прежде чем ответить:       — Он… в библиотеке. Профессор, может быть, чаю?       Такая любезность совсем не в духе отпрыска Малфоев (стал бы он, подобно домовому эльфу, заботиться о чае!), но в последнее время Драко вообще не похож на себя. Глупый мальчишка, который так хотел выслужиться перед Темным Лордом, доказать, на что он способен… Ты даже не представлял, в какую грязь ввязываешься. Впрочем, я тоже, я тоже…       — Спасибо, Драко, но у меня мало времени.       — Северус?       Черт возьми, еще и Беллатриса здесь. Я надеялся, что она со своим мужем где-то на очередном приеме. После того, как я когда-то в юности обозвал ее пафосной истеричкой, она меня рьяно ненавидит и — что хуже — постоянно пытается доказать Темному Лорду, что я не тот человек, который ему нужен и в лояльности которого можно не сомневаться. Определенно, всегда полезно придержать язык — жаль, я поздно начал это понимать.       — Нарциссе сегодня нездоровится, мы никого не принимаем, — говорит Беллатриса, окидывая мою старую, забрызганную грязью мантию одним из своих фирменных высокомерных взглядов. Правда, и с Беллой творится что-то не то. В ней сейчас не хватает той острой сумасшедшести, которая проявлялась во всем — в том, как Белла преклонялась перед Лордом, в том, как ненавидела меня, в том, с какой страстью готова была убить кого угодно, если это нужно для Великого Дела. — Ты, наверное, знаешь, Северус — в аристократических домах принято посылать сперва сову с уведомлением о визите…       Ее слова ядовиты, но это попытки кошки выглядеть угрожающей. Жалко и совсем не опасно.       — Здравствуй, Белла, — киваю я ей. — Рад, что ты чувствуешь себя хозяйкой в Малфой-Мэноре, но у меня срочное дело к Люциусу.       Она вздрагивает: их родовое поместье уничтожено отрядом авроров шестнадцать лет назад, а с Родольфусом они сейчас живут в доме, принадлежавшем Министру Магии Скримджеру. Роскошно, богато, но, конечно, не то. Для Беллы с ее комплексом «Я — из древнейшего рода Блэк» это то же самое, что снимать комнату в занюханной трущобе.       — Люциус не предупреждал, что ты придешь.       — А он должен? — приподнимаю я бровь. Этот фирменный взгляд заставлял дрожать студентов Хогвартса, но Белла только краснеет от гнева. Она в чужом доме, и что бы она ни думала про меня, ссориться с Люциусом Белла не может. После побега из Азкабана у нее ничего нет, кроме слепой веры в Темного Лорда. Сейчас, правда, есть — Родольфус не брезгует имуществом убитых и арестованных — но Белла такое поведение мужа не одобряет. Пользоваться вещами каких-то грязнокровок — фу!       Драко делает попытку ускользнуть на улицу, тихо, бочком продвигается к лестнице, но Белла наконец-то его замечает.       — Куда это ты собрался, Драко? Ты забыл, что через неделю едешь с Родольфусом в турне? Может быть, у тебя уже готовы тексты выступлений? Лорд возлагает большие надежды…       Драко бурчит что-то вроде «Да помню я», и Белла недобро усмехается:       — Естественно. Узнаю Нарциссино воспитание… Сначала чувства, слезы, сопли, потом долг…       — Я помню о долге! — срывается на сиплый крик Драко. У него вспыхивает лицо — так же, как и у Беллы.       Я ухожу, когда Драко швыряет метлу в угол, а Белла шипит.       Подходя к библиотеке, я слышу голоса: Люциус с Нарциссой ссорятся.       — Люциус, как ты можешь! — умоляюще, тихо.       — Как может он, Цисси? Из-за него мы все можем погореть в любой момент! Темный Лорд может подумать… — яростно.       Пауза.       — Не строй из себя святую невинность, Люц. Ты вовсе не о нас беспокоишься. — устало.       — Цисси, ты со своей ревностью…       — Это не ревность. Это констатация факта.       Возникший из ниоткуда на пороге библиотеки эльф в ливрее пищит:       — Господин Снейп к господину Малфою!       Люциус и Нарцисса, сидящие на диване лицом к лицу, напряженные, бледные, резко отшатываются друг от друга — как застигнутые врасплох подростки. Нарцисса раньше приходит в себя, грациозно поднимается с дивана и идет ко мне:       — Сев, дорогой, мы не ждали тебя сегодня. Останешься на ужин?       — У нас дела, Цисси, — сквозь зубы говорит Люциус, и Нарцисса тревожно оглядывается на него.       Когда мы остаемся одни, Люциус бросает чары на дверь, на окно, а уже потом поворачивается ко мне.       — Сев, как ты думаешь, Родольфус хочет скинуть Темного Лорда?       И пока я молчу, думая, что и как ответить, и он продолжает, как-то жалко втянув голову в плечи:       — И если ты думаешь, что да… то я не хочу, чтобы Белла пострадала.              

* * *

      — Поттер, у меня для вас письма от Рона и Гермионы. Вставайте, хватит умирать.       Я произношу это как можно жестче — не люблю слезных мелодрам с умиранием, жалением и спасением. Жалость — самое бесполезное чувство: мешает думать и действовать, а нам сейчас нужно именно действовать. Я поступаю нерасчетливо, но пусть. Рисковать я тоже умею.       Поттер смотрит на меня неверяще, но тем не менее начинает подниматься, хватаясь за мою руку. Его всего колотит, по лицу струится пот — похоже, высокая температура. Да, Долорес все-таки непрошибаемая дура: когда она хочет кого-то сломать, она не останавливается. И не особо думает о перспективах. Ну и что, скажите на милость, делала бы эта идиотка, если бы здешние экзекуторы забили Поттера насмерть?       Я набрасываю на пошатывающегося мальчишку свою теплую дорожную мантию — Поттер держится за стену, чтобы не упасть. Его рубашка разорвана на спине — видимо, решили не ждать, пока расстегнет пуговицы. На крошечное мгновение — как моргание уставших глаз — я вспоминаю себя в его возрасте, и думаю, что если бы нечто подобное сделали тогда со мной, я бы умер от унижения. Сначала, конечно, попытался бы убить, а уже потом умереть.       (Хорошо, что мое пребывание в Азкабане в качестве узника было совсем иным: нас просто взяли скопом, в один день, и кинули кого куда, на разные этажи — на всякий случай. Нас боялись, как стаю пока что сильных злых собак. Я был тогда на самом верхнем ярусе башни, совершенно один на этаже, в котором завывал ветер, сходил с ума от грохота моря и ощущения непоправимости. Лили мертва из-за меня. Поделом тебе, мелкий мстительный ублюдок. Ты это заслужил: вечную вину, вечный гул ветра. Пока не сойдешь с ума.       Но через несколько дней появился Альбус Дамблдор — спокойный даже в этом сумасшедшем месте. И после суда в Азкабан я уже не вернулся. И не думал, что вернусь).       Поттер пытается идти сам, но его хватает только до порога камеры, и в коридоре я уже практически волоку его. А он все пытается обернуться ко мне — всматривается в мое лицо, точно на нем должно быть крупными буквами написано, на чьей я стороне. Эх, Поттер, Поттер.       Пока Долорес о чем-то визгливо спорит с комендантом (бумага там какая-то оформлена не по правилам), мы выходим на улицу, в гниющий клокастый туман. Над нашими головами, в небе, которого никогда не видно здесь, проскальзывают дементоры, и плечи Гарри почти каменеют под моей рукой. У него, в отличие от меня с надежными щитами окклюменции, никакой защиты.       — Идите, Поттер, не останавливайтесь, — шиплю я. — Быстро!       Мы идем к берегу, к призрачной воде, увязая в грязи; высокая трава скрывает нас полностью. И только тогда я достаю через ворот мантии цепь хроноворота, накидываю на себя и Поттера, и поворачиваю тонкий золотой диск четыре раза.