Девушка в красном

Жизнь стала редким явлением. Большинство людей не живут, а существуют. 

Оскар Уайльд

Новый Орлеан 

Спустя месяц

      Говорят, Вселенную постичь невозможно, но все в ней состоит из очевидных вещей. Ночь переходит в день. День переходит в ночь. Люди идут, люди спешат, люди живут, люди притворяются. Лилит не жила, но хорошо притворялась. Она вроде как существовала и не существовала в то же время. Она словно бы зависла между сном и реальностью. Она пребывала где-то далеко. Там, где не было солнца, тепла и света. Там, где пусто и темно.  Лилит заметила, как оттенок потолка менялся вместе с рассветом: цементно-серый, розовый, тепло-молочный. Она смотрела на потолок, и вокруг все обрело отчетливые контуры, превращаясь в безжалостную реальность. Она лежала в постели и… С одной стороны, все было таким привычным: подушки, одеяло, потолок, шум с улицы. С другой — все было абсолютно другим. Лилит была другой. В последний раз она лежала в этой постели четыре месяца назад. Еще до того, как попала в тюремный мир, еще до того, как умерла. Но видимо со смертью она ушла навсегда, той Лилит больше не было. Но она боролась. Практически весь месяц. А потом задумалась… Всего на мгновение. Она подумала, зачем? И перестала бороться. Решив, что пора плыть по течению. «Я стала монстром Франкенштейна. Помните? Из той книги…» — говорила сама с собой Лилит.  Ей не хотелось врать тем друзьям, которые продолжали бы любить ее, даже превратись она в чудовище Франкенштейна. Но этот секрет — ее секрет — был слишком невозможным, слишком ГИГАНТСКИМ для этой реальности. Достать из шкафа самый жуткий скелет, сдуть с него пыль и потрясти у близких перед носом? Ну нет. Лилит встала с кровати и подошла к окну. Она находилась на плантации, где раньше проживали Майклсоны и сама Лилит. В общем, она приехала сюда, чтобы забрать одежду, но погрузилась в ностальгию. Клаус и Лилит недолго пробыли в отношениях, но за такой короткий период все равно успели обзавестись воспоминаниями. Вот Клаус стоит в саду и прижимает Лилит к себе, а над головами кружат ночные бабочки, и благоухает сливовый цвет… А вот Лилит превращается в послушную куклу в его руках, пока его ладони скользят по ее спине… Лилит опустила глаза. Нет ничего более болезненного, чем думать о вещах, у которых нет будущего. Ее внимание уже давно рассеялось, развеялось по ветру и разбилось о край утренних грез, но как только она подняла глаза, то заметила машину, которая остановилась напротив особняка. Из машины вышел Элайджа вместе с Хейли, и Лилит раздраженно цокнула, прежде чем наложить на себя скрывающееся заклинание.       В особняке раздались звуки скотча и ножниц.       — Нужно забрать все вещи Лилит и остальные наши вещи, которые еще остались здесь, — сказал Элайджа. — Начни пожалуйста с той книжной полки.       — Да, хорошо, — сказала Хейли и принялась складывать книги в картонную коробку, которую заранее подписала. «Прекрасно, теперь еще и мои вещи забираешь. Что ты еще придумаешь, Клаус?» — спросила себя Лилит.  Всего минуту назад Лилит вообще ничего не чувствовала. Никаких эмоций. Словно в какой-то момент она просто превратилась в лампочку, которая тут же перегорела. Кажется, в психологии это называется «эмоциональной тупостью» или как-то в этом духе. Но зато теперь к горлу подобрался ком размером со знаменитую чикагскую фасолину, а желудок скрутило так, что кровь отлила от лица. И, возможно, это глупо, но злость, которую она испытала по отношению к Клаусу, напомнила на мгновение ей, что она все еще живая. Элайджа достал два граненых стакана и поставил на огромный письменный стол из эбенового дерева. Он налил в них янтарную жидкость.       — Слушай… — вдруг сказала Хейли, держа книгу в руке. — Полагаю… Было глупо надеяться, что возвращение Лилит разрядит обстановку.       — Глупо, наивно, — перечислил Элайджа и протянул Хейли стакан. — Но твой оптимизм радует, — улыбнувшись, добавил он. То, как его пальцы причудливо поглаживали холодное и влажное стекло, завораживало ее, вгоняя в гипнотическое состояние. — Мать его ребенка живет в лесу уже месяц, и, думаю, она точно не этого ожидала от отношений с моим братом.       — Но ведь Лилит сама решила жить отдельно, разве не так? — спросила Хейли, и Элайджа кивнул. — Хотя я ее не понимаю. На ее месте я бы находилась рядом с Ребеккой, — заметила Маршалл, на что Лилит холодно пожала плечами.  Но Лилит никогда никому не признается в том, что не знала, что ей делать со своей жизнью дальше. Говорят, когда все дороги запутались, самое время вернуться домой. И вот вроде бы она здесь, в Новом Орлеане, и ей казалось, что за месяц она так сильно изменилась, что больше не вписывалась сюда. Лилит избегала любви Клауса, а теперь и своей подруги Майи, не веря, что кто-нибудь сможет ее понять, а главное — помочь. Она ошибалась. Она была еще молодой, импульсивной и потерянной, и это сочетание делало ее невероятно уязвимой перед ее же демонами. «А люди еще зовут Клауса чудовищем», — пронеслось в голове Лилит.        — На самом деле, по словам моей сестры, Лилит навещает ее чаще, чем я или мой брат, — сказал Элайджа.       — Но я ее ни разу не видела, — протянула Маршалл.        — Не забывай, — сказал старший Майклсон, взяв из рук Хейли книгу. — Она ведьма, еще и из Клана Близнецов, что дает ей возможность скрывать себя заклинанием и, может быть, даже сейчас она находится здесь, подслушивая наш разговор, — улыбнулся Элайджа, и Лилит фыркнула на это предположение.  Жизнь этой парочки напоминала страстную корриду, в то время как у Лилит больше походила на монотонную игру в гольф — скучающая лунка и напыщенный индюк, который без особого усердия пытается загнать в нее свой мяч. Элайджа опустил взгляд на книгу, которую держал в руках и вновь улыбнулся.        — Знаешь о надгробии Оскара Уайльда? Оно целиком покрыто отпечатками губ и признаниями в любви, — сказал Майклсон. — К нему приходят за вечной любовью. Нужно прошептать желание и поцеловать сфинкса. Но, говорят, Уайльд исполняет только желания самых страстных и отчаянных, поэтому многие пишут признания, чтобы он их заметил.       — Они просят о вечной любви? — спросила Хейли.       — Кто-то о вечной, кто-то о взаимной, все по-разному, — поведал Элайджа, положив книгу в коробку. Он осознавал, что для него и его брата любовь была редким подарком, поэтому они, как могли, относились бережно к своей любви. — Моя семья — самое дорогое, что у меня есть и… Теперь и ты… — сказал Элайджа, пристально и сосредоточенно посмотрев прямо в глаза Хейли. Она мысленно повторила каждое его слово, как молитву. Хейли была уверена, что такое говорится далеко не каждому. Что для него это имеет огромное значение. А значит, и для нее тоже.       — Я ценю то, что ты доверяешь мне и не боишься рассказать о любых моментах в твоей жизни, — сказала Хейли, и Элайджа опять выпал из реальности, такое часто происходило в последнее время рядом с ней. Они были совсем близко, и каждый мог ощутить аромат друг друга. Устоять было невозможно, да и к чему сопротивление, когда Хейли хотела этого поцелуя не меньше, чем Элайджа? Его сердце забилось так быстро, когда он опустил взгляд на ее губы. Как же ему хотелось пробежать пальцами по ее прекрасному лицу и подарить ей поцелуи. Но нужно было остановиться, пока не стало поздно, так кричал его внутренний голос.        — Так много вещей… Нужно закончить с этим, чтобы ты смогла уделить время своей стае, — сказал Майклсон, стараясь держать себя в руках. Хейли выдавила улыбку и взяла книгу с полки.  Прошло несколько минут молчания, которое окутало их комнату, уставленную стеллажами из орехового дерева, тянувшимися от пола до потолка и забитыми книгами в прочных переплетах. В этот момент Хейли не могла не подумать, что эти стеллажи были воплощением мечты любого библиотекаря.       — У тебя есть проблемы, Элайджа, ты знаешь об этом? — спросила Хейли, поворачиваясь к нему лицом. — На расхламление этого шкафа уйдут часы. Ты что, уменьшил пять книжных стеллажей, чтобы они поместились на одной полке? — добавила она, с намеком указывая на стеллаж, на котором книги были выставлены так плотно, что не вмещались. Элайджа всегда был человеком, склонным к порядку и чистоте. Одна только мысль о том, что на его костюме могло остаться пятнышко крови, выводила его подобие ОКР на орбиту. Он всегда был безупречен во всем: от его черных и блестящих туфель до уложенных волос. Но даже он не знал, что вся его безупречность и белоснежный платок в кармане — всего лишь каменный красный фасад, который он создавал вокруг себя, прикрывая страшную тайну.  Элайджа выгнул бровь, прежде чем подойти к шкафу.        — Это не мои книги, — ответил он, доставая одну из них. — Видишь стикеры на страницах? — спросил он. — Люди, увлеченные чтением, часто выделяют определенные моменты и делают заметки. Я использую закладки и на них пишу свои мысли.       — Стикеры — слишком современный подход для тебя, Элайджа, не так ли? — усмехнулась Хейли, и Элайджа тоже улыбнулся, пока Лилит в это время закатывала глаза от этой влюбленной парочки и сдерживала желание забрать свою книгу.  Хейли протянула руку к следующему корешку, но ее внимание привлекла знакомая обложка. Открыв ее, она прочитала вслух одну из строк.       — С мечом в руке о мире говорить… — произнесла она. Хейли развернулась и встретилась с пристальным взглядом Элайджи.       — Это из…       — «Ромео и Джульетта», Шекспир, — перебила она и нежно провела пальцем по строчке. «Да… Шекспир, кажется, не смог описать мальчишек так, как я их вижу. Есть, конечно, порядочные парни, которые не предают и не сбегают при первой же возможности. Но таких я не встречала, — раздумывала Лилит. — Нельзя сказать, что Шекспир совсем ничего не понимал. Например, он знал, как поступать с предателями. Мое любимое выражение: «Довольно слез, подумаем о мести».       — Ты знаешь, я раньше никогда не задумывалась над этой фразой, — сказала Хейли. — Люди, как и чувства, разные. В шестнадцать лет меня вдохновила эта фраза, в семнадцать — строки из Моэма, а в восемнадцать… — Маршалл вдруг замолчала. — Ты чувствуешь это? — спросила она. Ее брови сдвинулись к центру, создавая складку на лбу. — Кровь, — прошептала она, и Элайджа сосредоточил свои обонятельные рецепторы. Они направились на запах крови и остановились возле антикварного шкафа. Элайджа потянулся за ручкой и, открыв его, отпрянул: из шкафа упал труп женщины. «Упс… Неловко вышло», — подумала Лилит, прежде чем исчезнуть из особняка.  Элайджа и Хейли узнали женщину, она была ведьмой из Французского квартала. Ее жизнь закончилась выплеском густой крови на ее тонкой шее.       — Пора что-то предпринимать, — решительно заявил Элайджа. В этот момент у него было ощущение, что он только что посмотрел экстренный выпуск новостей, где сообщали, что тигр-людоед сбежал из зоопарка и бродит по городу.

*** 

      Элайджа понимал, что нынче в городе задули ветра перемен, и не собирался упускать возможности, которые они несли с собой. Благодаря будущему ребенку настало время обзавестись собственным кусочком спасения, и, чтобы застолбить его, нужна была всего лишь одна упрямая, вышедшая из под контроля недоведьма. Запах ладана улетучился, стоило Элайдже выбраться с погоста. Теперь перед ним расстилался лес, а за ним — деревянный домик у реки. Но, приближаясь к крыльцу, он заметил еще пару тел, которые снова были ведьмами Французского квартала. Деревянная дверь скрипнула, и перед ним возникла Лилит.       — Пришел меня проведать? — спросила Лилит. Она гордо стояла на руинах собственной жизни, вскинув подбородок.        — У тебя была насыщенная ночь, — предъявил Элайджа низким голосом, похожим на грозный рокот. Лилит отбросила волосы за спину и сложила руки, как девчонка за школьной партой, демонстрируя этим странным жестом, что слушает.       — У меня был паршивый жизнь день, и, можешь представить себе, я наткнулась на этих ведьм, — сказала Лилит в свое оправдание. На самом деле она гналась за Женевьевой, а эти ведьмы встали на ее пути.         — Хочешь, чтобы я убрал твои объедки? — спросил Элайджа и Лилит в недовольстве нахмурилась.       — Не осуждай Элайджа, я повела себя не хуже, чем обычно ведет себя Клаус, — сказала Лилит.        — Я хотел бы, чтобы ты равнялась на кого-то получше, чем Никлаус, — сказал Элайджа.       — Я теперь трибрид, — напомнила Лилит. — У меня нрав оборотня, жажда вампира и тяга к магии от сифона. Эти ведьмы хотели навредить Ребекке, и они годятся только для еды.        — Но, как я помню, эти ведьмы даже не представляли угрозу Ребекке, — подметил Элайджа. Ему хотелось просто вытащить ее из дома и хорошенько встряхнуть, но приходилось помнить о хороших манерах.       — Но, как я помню, Клаус тоже кого-то убил прошлой ночью, — напомнила Лилит. — И ты закрыл на это глаза, так где же справедливость?        — Может, мы все ждем от тебя большего? — спросил Элайджа, и Лилит подумала, что слова порой бывают так непредсказуемы. Ни пистолет, ни меч, ни армия короля никогда не будут настолько сильны, как слова. Мечи ранят и убивают, но слова ранят и оседают глубоко в костях до самой смерти, все время стараясь убить и сломать.        — Почему? — возмутилась Лилит. — Потому что мне так просто быть хорошей? Знаешь что, Элайджа? Вовсе нет! — сорвалась Лилит. — Я теперь вампир. У меня те же импульсы, что и у тебя. Мне тоже дозволительно убивать, и не надо мне напоминать о моих убийствах каждый день. Смирись уже с этим и уходи домой, но мне больше… Мне больше не стыдно за то, что я делаю. «И все-таки иногда я задумываюсь… А как же я? Почему мои чувства можно пустить в расход? Всем Майклсонам можно испытывать полный спектр эмоций, включая убийства, и никто их за это не осудит, а мне позволительно выказывать лишь счастье, в остальных случаях им со мной некомфортно. Они привыкли видеть у меня на лице улыбку, привыкли, что я всех понимаю. Если кто-то хочет посмеяться со мной — они сразу тут. Зато когда я грущу или злюсь, никто не знает, как себя вести», — раздумывала Лилит. Элайджа ничего не говорил. Долго молчал, а потом выдал:       — Ты сказала «домой», — подметил он.       — Что? — не понимала Лилит.        — Ты сказала, что я могу идти домой, а значит, ты считаешь тот особняк своим домом, — сказал Элайджа.       — Это всего лишь оговорка, — пожала плечами Лилит.        — И в этой оговорке больше смысла, чем во всем том, что ты творишь, — сказал Элайджа. — Этот ребенок — наш шанс. На новую жизнь. Вернуть все, что мы потеряли. Все, что у нас отобрали. Майклсоны совершали ужасные вещи на протяжении веков. В этом отношении мы теперь похожи, — сказал старший Майклсон. — В чем мы отличаемся, так это в том, что мы все пришли к пониманию того, что какими бы могущественными мы ни были, наша самая величайшая сила — это…       — Семья — одновременно сказали они и, как обычно бывало, замолчали, боясь снова сказать что-нибудь в унисон.       — Но Майклсоны — не моя семья, Элайджа, — ответила Лилит. — Семья не бросает. Она всегда остается вместе с тобой несмотря ни на что, — напомнила Лилит. — Очень «благородно» с твоей стороны сделать из меня вторую версию себя. Ту, которая вечно будет прощать Клауса и жертвовать всем во благо семьи, — Элайджа молчал, тяжело дыша, словно вот-вот собирался швырнуть что-либо в Лилит. Подумать только, господин «Сталь Вместо Нервов» пришел в ярость.       — Как жаль, что я не могу достучаться до той части тебя, что ответственна за эту оговорку, и убедить ее вернуться домой, — сказал Элайджа.        — Боюсь, что так, — ответила Лилит.       — Я больше не стану говорить с тобой, Лилит, пока ты не поговоришь с Никлаусом, — сказал Элайджа, думая, что это повлияет на нее. Но лицо Лилит было непроницаемо, как гладь темного озера, таящего в себе неведомых монстров. Ах, как ему хотелось вытянуть за жабры парочку этих тварей, увидеть извивающийся кольцами испуг, клацающую зубами ярость… Но гладь оставалась спокойной, как будто ей нечего было скрывать, как будто ей нечего было бояться. Разве что на долю секунды ее глаза напряженно вспыхнули, дрогнула бровь, или… Или ему показалось?       — Может, еще вино нам разольешь по бокалам? — рассмеялась Лилит.         — Для вашего ребенка важно иметь обоих родителей, — настаивал Элайджа.        — Кто сказал, что счастье ребенка зависит от того, живут ли родители под одной крышей? — возразила Лилит. — Твоя семья тому же пример, как и моя, — напомнила Лилит, заставляя Элайджу сжать ладони в кулаки. Она была права. Возможно, если бы Эстер закончила отношения с Майклом, жизнь Никлауса была бы совершенно другой, как и в случае с Лилит. — Иногда лучше закончить отношения вовремя, чем после навредить ребенку, — сказала она, схватившись за ручку двери.        — Он все еще любит тебя, — сказал Элайджа, останавливая Лилит. — И ты его тоже. Иначе бы ты не следила за каждым его шагом. Ты таким образом защищаешь его?       — Забыть любовь — это дело времени, верно? — намекнула Лилит на прошлые отношения Элайджи. Ведь если бы он опустил ситуацию с Селестой, то смог бы уже быть с Хейли. — Но я поняла, что Клаус — не мой человек, — призналась Лилит и посмотрела, ожидая ответа Элайджи, который видимо слегка побледнел после этих слов. — Почувствуй разницу: «Уходи отсюда, тебе здесь опасно. Я пытаюсь тебя уберечь», — цитировала слова Клауса Лилит. — И… «Я сожгу всех заживо, прежде чем они сделают хоть шаг к тебе», — сказала Лилит. — Чувствуешь? — спросила она. — Если Клаус действительно знает меня, то кого бы я выбрала? Рыцаря или палача? — риторически спросила Лилит и сделала шаг внутрь дома. — Не смей приходить больше сюда, — сказала она, прежде чем закрыть дверь перед его носом. И Элайджа повиновался, глядя на дверь с бессильной тоской.       Ближе к ночи Лилит зажгла свечку и поставила ее на деревянный стол.  Думаю, у каждого есть что-то вроде навозной лопаты? Которой мы начинаем копаться в своих мыслях и чувствах в моменты стресса и неприятностей. Каждый имеет что-то подобное внутри себя. Лилит понимала, что плохие чувства нужно освобождать и уничтожать, иначе они начинают угрожать, как подсознательное зло. Возможно, вместе с копанием, она пробудила темные участки своей души. И в реальности оказалось, что вампиризм для Лилит превратился в филиал ада на Земле: едкий раскаленный воздух, сочащийся смолой асфальт, красные люди с обгоревшими лицами. Ей даже казалось, что три сущности попросту не уживались в ней, конфликтуя между собой. Она периодически не могла сосредоточить свой слух и нюх, что уже говорить об эмоциях, которые настолько перемешались, что, казалось, она вовсе перестала что-либо чувствовать. От деревьев, что росли неподалеку, донесся шум, который заглушил окружающие звуки, и Лилит взглянула в ту сторону, откуда исходил этот шум. Все казалось нормальным, к тому же тут, на окраине цивилизации, конечно, каких только звуков не услышишь. Однако она чувствовала, что что-то не так, и не могла не доверять инстинкту. Лилит вгляделась в окно. Трибрид не должна была бояться даже самых мрачных лесов, потому что она должна была верить, что самая страшная угроза в лесу — это она сама. Однако после последних событий Лилит не могла избавиться от чувства, что опасность поджидала ее повсюду. Кто-то мог выскочить неожиданно, а кто-то — окружить ее и вернуть обратно в тюремный мир. Ближайшие кусты, росшие вблизи дома, задвигались, и Лилит не могла определить, что ее напрягло больше: звуки из кустов или момент, когда что-то вылезло из них. И вот, крупный седой волк внезапно пристально уставился на нее своими желтыми глазами. Лилит словно перестала дышать, зондируя окрестности в поисках других волков. Громадное существо направилось к дому и усадило свой пушистый зад перед дверью, грозно оставаясь на месте. С этого момента волк не сдвинулся ни на дюйм, а Лилит, почувствовав, что что-то не так, не спускала с него глаз всю ночь.

***

       Два дня подряд заливая в себя некую янтарную жидкость, Клаус наконец ощутил себя в достаточной мере пьяным. Почти. Если ему удастся на протяжении нескольких лет поддерживать такой недоступный обычному человеку уровень интоксикации, тогда, возможно, — возможно — он начнет забывать, как Лилит повернулась к нему спиной, и некоторые эпизоды кошмаров с участием знакомого ему монстра, что уже говорить о пропаже кола из белого дуба. Но, как обычно, отзывчивые официантки из местного бара сделали все, что в их силах, стараясь отвлечь его от неприятностей. Особенно отличилась одна пышущая здоровьем энергичная брюнетка, взявшая на себя миссию облегчить боль Клауса. Для этого она использовала хороший виски и милые добродушные шутки. Лучше всего в ней было то, что она решительно ничем не напоминала Лилит. Исключением стал лишь тот момент, когда Клаус заметил, насколько несхожи между собой эти две женщины. Потом он потребовал еще виски, и его голова снова закружилась, как в вихре. Возможно, его братец и сестрица нуждались сейчас в помощи, когда дело касалось того, чтобы держаться подальше от неприятностей, они оказывались на диво бездарными, но и они, конечно, предпочтут, чтобы он вернулся к ним в наилучшей форме. Клаусу нужно еще несколько дней, а потом он будет готов смахнуть пыль со своего фирменного нахальства. Брюнетка вновь наполнила его стакан, Клаус обхватил ее за талию и, похохатывая, усадил к себе на колени. Хотя… Лучше всего, если это будет неделя, решил он. Мир вполне обойдется без него в течение недели. Лилит, например, точно обойдется. На вздернутом носике брюнетки обнаружилась очаровательная россыпь веснушек, и Никлаус направил все ресурсы своего мозга на то, чтобы их пересчитать. Сейчас, сию секунду, у него было все, что ему нужно, а Лилит может катиться ко всем чертям. В любом случае, она не оценила его по достоинству. Он готов был переменить ради нее всю свою жизнь, стать другим человеком, лучше прежнего, протянул ей руку помощи, от которой она отказалась. Если ей мало, тогда она и вовсе этого не заслуживает. По крайней мере, пропитанные хорошим алкоголем размышления говорили за него именно так. Более того, месяц бесплодных ухаживаний за девчонкой — это раздражало его и убивало чувство гордости. Пусть Лилит теперь сама за ним побегает, по крайней мере, сегодня, по крайней мере, пока он пьян.        — Ну конечно же я нашел тебя здесь, — раздался надменный рык, и Клаус нахмурился, стараясь сосредоточиться. Голос был незнакомым, но к нему прилагалась пара ног в темных кожаных сапогах. От сапог взгляд Никлауса поднялся к ряду пуговиц на клетчатой рубашке, еще выше обнаружилась длинная шея с крупным кадыком, возле которого билась толстая жилка. Ему пришлось признать, что он, возможно, пьянее, чем ему казалось, когда его глаза закончили свое ленивое путешествие на самодовольном лице оборотня.       — Весьма правдоподобное утверждение, — старательно выговаривая слова, отозвался Клаус. — Конечно, вы явились в бар, чтобы насладиться моим обществом. Ответную улыбку оборотня следовало бы вбить ему в пасть, но руки Клауса были заняты, а в голове царила некоторая путаница. Он подозревал, что лучше бы ему сейчас не ввязываться в драку, потому что в противном случае его шансы на победу будут весьма невелики. Поэтому, возможно, если он будет сидеть очень смирно, оборотень заскучает и оставит в покое и его самого, и развеселую брюнетку. Все только выиграют от такого развития событий.       — В лесу произошла серия нападений на оборотней, — поведал мужчина по имени Оливер. — Мы знали, что один из вас, кровососов, непременно зайдет слишком далеко, что это только вопрос времени, и я хочу стать тем самым человеком, который удостоверится, что лично ты сполна за все заплатишь. Что же, возможно, драка неизбежна. Клаус не был готов к тому, что ему придется очистить город от оборотней, ведь они подписали мирный договор с четырьмя кланами: ведьмами, оборотнями, вампирами и мирными жителями. Тем самым разрушив проклятие, что дало возможность оборотням превращаться только в полнолуние. И Никлаус хотел переманить оборотней на свою сторону, создав при этом кольца Луны.       — Сходи-ка пересчитай все бутылки в баре, — посоветовал Клаус брюнетке, чувствуя, как трезвеет. Она кивнула, поднялась и проскользнула мимо оборотня. Тот учащенно дышал, его зрачки расширились. Оборотень был на взводе и в полной боевой готовности, и Клаус мог найти для этого лишь одну причину. — Мы не обязаны драться, — великодушно предложил Клаус. Конечно, он ничего не имел против того, чтобы превратить мужчину в бездыханный труп, но именно сейчас готов был дать оборотню поблажку. — Имейте в виду, что я не имею никакого отношения к этой ситуации. Я обещал вам кольца Луны, так зачем мне вредить оборотням?         — Так значит это дело рук Марселя, — угрожающе прорычал оборотень. Шестеренки в отравленной алкоголем голове Клауса медленно завертелись, перемалывая новую порцию информации. Возможно, Марсель все-таки стоял за этим. Он добровольно позволил стереть память о ребенке. Сейчас он проживал за пределами французского квартала из-за своего предательства по отношению к Клаусу, и ему наверняка хотелось вернуть город себе, но сейчас у него была слишком маленькая армия для таких амбиций.       — Марсель потерял большую часть своих людей и, как мне известно, он занят их заменой, — поведал Никлаус. — А что там произошло в лесу? — спросил он, поднимаясь на ноги. Он был рад обнаружить, что не шатается. Оборотень усмехнулся, и в его глазах мелькнул мерзкий всполох желтизны.       — Взрывчатка попала в наш лагерь, — пояснил он.       — Так, может, в вашей стае завелся предатель? — усмехнулся Клаус, и Оливер на это напрягся. Ведь он не доверял первородной семье и решил пойти по другому пути, приняв помощь ведьмы. — Или дело рук… Как всегда ведьм, — предположил он, и оборотень сглотнул. — В любом случае, я уверяю, что я не причастен к этому и помогу вам найти виновника, — положил руку на сердце Клаус, и в этот момент в карманах его джинс провибрировал телефон. — В общем… Не делай поспешных выводов, друг мой, — ухмыльнулся Никлаус, вынимая телефон из кармана и читая входящее сообщение. «Забудьте о Лилит, о моих кошмарах и о коле из белого дуба… Моя сестра… Вот она настоящая проблема», — подумал Никлаус.        — Дамы, — церемонно обратился он к нескольким официанткам, которые жались к стенам. — Приношу свои извинения за беспокойство, которое причинила вам эта нелепая сцена. Смею заверить, что готов в любой момент вступиться за вашу честь так же, как сегодня защитил свою, — обворожительно улыбнулся он. — И этот «джентельмен» уже уходит, — сказал он оборотню, и тот сжал челюсти, не зная, что ему теперь делать дальше, если причина была в ведьме. Пружинистой походкой Клаус покинул бар и направил стопы в сторону круглосуточного магазина. Никлаус наткнулся на дверной косяк и проклял длинный лестничный пролет, который вел к комнате сестры. Алкоголь уже выветрился из его организма, и он успел привести себя в порядок перед встречей с сестрой, но по-прежнему ощущал себя почему-то пьяным. Достав из кармана небольшой кулон, который создала Лилит, он поднес его к невидимой двери. Под воздействием кулона, дверь приобрела контуры, предоставив ему доступ в комнату.       — На твои слова или действия мой «оптимизм» не распространяется, — злобно огрызнулась Ребекка, пока Клаус сидел в кресле и настойчиво постукивал пальцами по колену. — Век за веком ты остаешься ходячим бедствием. Я отчаялась дожидаться, что ты когда-нибудь остановишься и подумаешь, прежде чем разрушить все вокруг, но наверняка даже ты мог бы заметить, как предсказуемо твое нынешнее поведение.       — Довольно! — теряя самообладание, закричал Клаус. — Я думал, что из всех живущих в мире именно ты, Ребекка, должна помнить, что мое терпение имеет границы, — сказал он, и Ребекка в гневе сжала зубы.        — Ты жаждешь лишь неприятностей, — усмехнулась Ребекка. — А потом наблюдаешь, как мы с Элайджей подчищаем за тобой, вместо того, чтобы с самого начала действовать хорошо!       — Ребекка, — напомнил Клаус, изо всех сил стараясь контролировать свой тон. Ему хотелось, чтобы сестра поняла значение каждого его слова, поняла, что это не пустые злобные угрозы. — Прекрати истерику.       — Ты назвал меня истеричкой? — возмутилась Ребекка.       — Нет, не назвал. Я сказал, что ты начинаешь истерить, — ответил Клаус.       — Знаешь что, Ник, — сделала паузу Ребекка из-за внезапной отдышки. — Я просила тебя сегодня всего лишь об одной вещи, — указала она пальцем на брата, и он закатил глаза. Это не совсем тот разговор, которого он ожидал, но начало уже давно положено, как только он переступил порог комнаты. — Принести мне двенадцать апельсинов, а ты принес только три!       — Господи, — процедил Клаус. — Если бы я знал, что из-за этого поднимется такой шум, я бы принес домой двадцать четыре апельсина. Даже сотню!       — Ты ведь знал, что я голодна! — сказала Ребекка. — Видишь ли, мы с Элайджей становимся наивными, когда дело доходит до семейных отношений, взять хотя бы нашу бесконечную веру в тебя! — снова начала нести несусветный бред Ребекка, пытаясь навязать Клаусу хотя бы немного вины и раскаяния за то, что не принес нужное количество апельсинов.       — Я вообще не понимаю, зачем тебе столько апельсинов, — сказал Клаус.       — Как зачем?! — возмутилась Ребекка. — Чтобы смешать апельсиновый сок с кровью, — объявила она, и он с трудом сдержал улыбку на лице. Казалось, напряженный диалог между ними начал ослабевать, и Никлаус даже тихо рассмеялся.       — Сестра… В таком случае ты могла просто попросить принести пакет сока, — сказал Никлаус. — Ведь даже в третьем часу ночи работают круглосуточные магазины, но даже в них нет такого количество апельсинов.        — Сок?! — Ребекка поглубже вдохнула, чтобы остановить в себе подступающее недовольство. — Ты читал о том, сколько там консервантов? Хочешь, чтобы твой малыш-гибриденыш родился с тремя головами? — спросила она, и ее брат в удивлении поднял брови.       — Так ты хочешь сказать, что в майонезе нет консервантов? — поинтересовался Клаус.       — Какой майонез? — переспросила Ребекка.        — Элайджа как-то упоминал, что застукал Лилит за смешиванием крови с майонезом, — поведал Клаус, и он снова почувствовал неприятное ощущение, когда два имени стояли в одном предложении.        — Это была зефирная паста! — сказала Ребекка. — И повторяю, я ем за троих! — оправдывалась она. — Иногда нападает жор, — сказала Ребекка и положила руку на живот. — И перестать пинать меня так активно! Может поговоришь с ним или с ней?        — С кем? — спросил Клаус.       — С малышом, — пояснила Ребекка. — Мне кажется, что мой голос его раздражает, а голос Лилит успокаивает. Может быть, и ты сможешь? — предположила она, и ее брат недоверчиво посмотрел на нее. — Серьезно, как только я открываю рот, ваш гибриденыш устраивает лезгинку внутри меня. Это утомительно, потому что мне хочется говорить и желательно много.  Никлаус помедлили секунду, но все же встал с кресла и приблизился к Ребекке. Он нежно прикоснулся к ее животу. В этот момент он не просто прикоснулся к ребенку, своему ребенку, но и к зарождающейся жизни, надежде на светлое будущее. Слушая тихие стуки сердца и ощущая движения малыша в своей руке, Никлаус внезапно почувствовал внутри себя спокойствие. Он не знал, как малышу это удалось, но его негативные мысли рассеялись, словно ночной кошмар.        — Кажется, ребенок успокаивается, — сказала Ребекка, ощущая, как движения внутри ее живота стихают. Ребекка взглянула на брата, который не переставал улыбаться. Еще не родившаяся жизнь постепенно становилась спасением для Майклсонов, светлой надеждой в их темном туннеле.       Клаус убрал руку, и между ними наступило короткое молчание. Они просто стояли и смотрели друг на друга.       — Она проводит с ним больше времени, чем со мной, — внезапно признался Клаус.       — Что? — переспросила Ребекка.        — И она игнорирует меня, когда он рядом, — пояснил Никлаус.       — Для тебя ведь никогда не было проблемой избавляться от конкурентов? — усмехнулась Ребекка, догадываясь, что речь шла о Лилит и, видимо, о каком-то ухажере. Да, она знала, что пара рассталась и теперь каждый был свободен. Также она знала, что Лилит намеренно злила Никлауса, чтобы хоть как-то ему показать, что его действия имеют последствия. — Пусть он покоится с миром. Если ты еще его не убил.        — В том-то и дело, — ответил Клаус. — Я не могу убить его.        — Почему не можешь? — поинтересовалась Ребекка. — Ты бы сделал это в мгновение ока.       — Это Элайджа, — пояснил Клаус, и Ребекка на мгновение замешкалась. Нет, все-таки ее брат просто на просто над ней издевался. Сначала апельсины, а теперь он якобы ревнует Лилит к Элайдже.       — ЧТО? — возмутилась Ребекка. Она молчала еще несколько секунд, медленно осмысливая услышанное. Клаус не выдержал давящей тишины и посмотрел на сестру. Та продолжала на него смотреть, сверкая своими большими голубыми глазами. — Ты ревнуешь Лилит к нашему брату, Ник?       — Она с ним разговаривает, меня же она просто игнорирует, — пояснил Клаус.  Видимо, два дня употребления алкоголя разъели в его мозгу какие-то важные функции. Жаль, что алкоголь не сумел разрушить его паранойю. Он знал, что Лилит взбалмошная бесстрашная девушка, которая добьется своего любым путем. И ведь Лилит действительно смогла взбесить Никлауса. Но на самом деле, она отталкивала не только помощь от Клауса, но и от Элайджи. Разница заключалась только в том, что Лилит не избегала общения со старшим Майклсоном, в отличие от младшего.        — Что-то мне это напоминает, — размышляла Ребекка. — Ах, да. Мне это напоминает ситуацию с Марселем, — сказала она. — Ты тогда тоже приревновал Марселя к Элайдже, даже не отходил от алкоголя и разбудил нашего брата Кола, чтобы тебе было не так одиноко. А после вы убивали людей налево и направо...       — Хватит, это разные ситуации, — отрицал Клаус.        — Нет, это одна и та же ситуация. И я могу тебе с уверенностью сказать, что Элайджа неинтересен Лилит, — успокаивала Ребекка, хотя Клаус и не сомневался в этом. Ему не нравилось только то, что Лилит позволяла Элайдже больше, чем ему. Например, элементарное общение.  — К кому ты должен был ревновать, так это к Колу. Он был в ее вкусе, — подметила Ребекка, а Клаус не удержал надменной усмешки. Где Кол, а где великий Никлаус Майклсон…       — Я не ревную, у меня для этого нет времени, — возмутился Никлаус. Он сделал небольшую паузу, словно слова застряли у него в горле, но все равно решил не говорить, что его ревность имела другое направление, не то, которое подразумевала Ребекка. Он боялся, что Лилит и Элайджа сговорятся и, возможно, даже похитят ребенка.       — Ты ведь понимаешь, что, когда родится ребенок, ты должен будешь осознать, что Лилит будет уделять ему внимание, — сказала Ребекка. — Или ты и в этом случае будешь ревновать Лилит?       — Ты меня совсем не понимаешь, сестра, — вздохнул Клаус.       — Успокойся, Ник, все будет в порядке. Ты не раз бросал Лилит, и она имеет право злиться так, как посчитает нужным, — сказала Ребекка. — А ты знаешь, что для вампира обида — это очень долго. Но это только усилило беспокойство Никлауса, его разум затуманился от мыслей о заговоре против него. «Когда яблока оказалось недостаточно, дьявол придумал любовь», — возмутился в своих мыслях Никлаус.       — Иди спать, — приказал Клаус сестре.       — Иди к черту, — усмехнулась Ребекка. Поиграв желваками, Клаус направился к дверям.       — Я над этим работаю, — сказал Никлаус, намекая на Лилит и закрывая дверь за собой.             Майклсон крепко сжал кулаки, ощущая на ладонях твердые участки, это были мазки подсыхающих красок. В попытке забыться он занялся рисованием, которое обычно успокаивало и увлекало его, но каждый холст, которого касалась его кисть, становился тусклым и безжизненным. Вся реальность стала словно поблекшей и лишенной пульса, потому что только нормальный сон мог придать ему необходимую энергию. Клаус почувствовал недостаток кислорода и настежь открыл все окна кабинета. В комнату ворвался гул с Бурбон Стрит, вместе с запахом приближающейся грозы, приправленным нотками алкоголя, который во французском квартале всегда тек рекой.       — Никлаус, — раздался голос брата.       — Тише, брат, — ответил Клаус, взгляд его был устремлен на ночной город. — Наша сестра спит.       — Она становится все более дикой. Разве ты не видишь этого? — спросил Элайджа, закрывая за собой дверь и говоря тише.       — Возможно, у тебя слишком высокие требования, — улыбнулся Клаус. — Она стала одной из нас. Вампиризм усиливает чувства, показывая, кто ты на самом деле, а волки — дикие животные, — напомнил он, безразлично пожав плечами. Сейчас у него была другая проблема, гораздо более глобальная. — Твое осуждение ее только ранит, — ликовал от своих же слов Никлаус. — У меня нет информации о каких-либо случаях пропажи или убийств среди местных жителей. Она, по всей видимости, неплохо справляется, не так ли?       — Она плохо справляется. Я пытаюсь ей помочь, и тебя я просил о том же, брат, — сказал Элайджа. Тут вдруг старший Майклсон закатал манжет своего как всегда прекрасного костюма и потер уставшее лицо.       — А я помогаю! — возмутился Никлаус, и он буквально искрился от ярости. — Но она или не желает разговаривать со мной, или использует тупое скрывающее заклинание, —  сказал Клаус. — Но если бы ты увидел ее всего пару дней назад... С ног до головы покрытой кровью ведьм, — протянул он, вспоминая один из тех дней, когда он наблюдал за Лилит. Он с трудом мог объяснить, почему ему нравилось ее безумие. Возможно, потому, что ведьмы всегда были для него занозой в заднице, и поэтому он был не против их уничтожения, или же из-за действий Лилит? Теперь, будучи рядом с ней, он выглядел не таким уж и ужасным. Они стали подобны друг другу. — И она улыбалась, она начала принимать себя, и, если ты прекратишь ее критиковать, все будет НОРМАЛЬНО.        — Никлаус, мать твоего ребенка заслуживает большего, чем нормально, — не унимался Элайджа, что явно неприятно укололо Клауса. — Она ведет себя как другой человек, — возразил он, и от разочарования его голос стал похож на рык.       — Она и есть другой человек. Она теперь вампир, — снова напомнил Никлаус. — Тебе ли не знать, что мы хищный вид? Мы наслаждаемся охотой, едой и убийством.       — Твое бездействие уничтожит ее человечность, и, если она потеряет ее, последствия будут разрушительны для всех, — сказал Элайджа. — Эта ненависть. Эта жажда мести… Она не становится частью нас, она становится частью своих родственников, как ее дядя Малакай.       — Ты ей не доверяешь, — сказал Клаус. — Если она стремится к мести, то пусть так и будет. Мы ничего не потеряем, если ее семья исчезнет с лица земли, как и ведьмы во Французском квартале.       — Никлаус, мы говорим о трибриде, первом в истории, — настойчиво возразил Элайджа. — Ей как никогда нужно вернуть оставшуюся человечность и хоть немного достоинства. Или ты ждешь, когда Лилит отключит человечность и станет вторым Малакаем, который убьет всю нашу семью? — спросил Элайджа. На секунду, Клаус почувствовал себя в неком изощренном фильме ужасов, а, может быть, все было именно так? Возможно, действительно Лилит требовался наставник, хотя гибриду со стороны казалось, что ей он не нужен. Нежелание разговаривать с ним даже напоминало ему знакомую приятную игру. Напоминало те времена, когда Никлаус, встретив Лилит через год, пытался вызвать у той любые эмоции. — Кол из белого дуба пропал, как и кинжалы и гримуар нашей мамы, — закончил на этом Элайджа, и Никлаус посмотрел на брата так, словно его окатили ледяной водой. Да быть того не может, чтобы Лилит навредила им, хотя вампиризм может разбудить те стороны, которые раньше были скрыты глубоко внутри. Элайджа знал, что его брат действительно все понял после их разговора, но толку от этого мало. Стоя напротив окна, Никлаус был погружен в глубокие раздумья, его взгляд фиксировался на ночном городе до самого рассвета.

***

      Настало следующее утро, и золотой диск солнца взошел высоко на небосклоне. Лилит пришла на почту с коробкой в руках. Она стояла в потоке людей, терпеливо ждущих своей очереди. Моменты сомнений охватывали ее до последнего. Она могла только догадываться, для чего Кай запросил именно это за то, что спас ее ребенка. Лилит осознавала, что если Кай выпьет ее кровь, это только на руку ей. Убьет себя, весь клан погибнет вместе с ним. Она так же понимала, что самому Каю было выгодно избавиться от своей семьи. Благодаря смерти Лилит, Малакай понял, что он не потеряет способность колдовать, ведь тоже являлся сифоном. И весьма вероятно, что он не мог обратиться к другим вампирам в Мистик Фоллс за кровью, учитывая их близкие отношения с Лив и Джозетт. Однако, несмотря на рассудительное обдумывание ситуации, Лилит не могла предвидеть, чем все это обернется для нее. Инстинкты, которые ей всегда помогали, уверяли ее, что эта сделка выйдет ей боком, поэтому вместе со своей кровью она наложила заклинание. А так как ее кровь являлась уже частью магии, Кай не смог бы почувствовать еще и заклинание. Лилит дошла до дома с адресом, который был указан в ее телефоне, и постучала в дверь. Пара секунд, и дверь распахнулась. Но. Что-то тяжелое приземлилось Лилит на грудь. Прямо над ней нависало какое-то страшное мохнатое чудовище, обдавая ее лицо жарким дыханием. Лилит такого явно не ожидала, потому что на одну секунду ей показалось, что за ее грешной душой явился сам посланник из Ада. Существо моргнуло, а затем вывалило свой длинный розовый язык и… улыбнулось ей?       — ЧТО. ТЫ. ТАКОЕ?! Видимо, это была огромная собака, хотя Лилит не припоминала, чтобы Майя когда-либо упоминала о таковой. Рыжее шершавое облако с лисьей мордой издало громкий лай, привлекая к себе внимание.       — Прости, песик, но я не понимаю твой язык, — спокойно сказала Лилит. Пес склонил голову набок так, будто переваривал услышанное. «Окей, я определенно не в Раю. Если бы я умерла и попала в Рай, то здесь бы точно не было собак. В детстве меня укусил за задницу соседский бигль, и с тех пор я не слишком уж доверяю таким большим животным. Но если я не в Раю, тогда где же, черт побери? Я ошиблась адресом?» — раздумывала Лилит.        — Ватсон! Сколько раз повторять, что на людей нельзя бросаться? — раздался голос Майи, когда она появилась в дверном проеме. Она подошла к псу и взяла его за ошейник, отводя от Лилит.       — Ватсон? — переспросила Лилит, вставая с земли. — Это Ватсон?!       — Да, — ответила Майя. Она нажала на игрушку, которая издала писк, и бросила ее в дом. Собака рванулась за ней и вгрызлась в розовую утку, радостно подпрыгивая.       — Я думала, он будет маленькой собачкой, — сказала Лилит.       — Моя семья тоже так думала, и честно... — Майя сделала глубокий вдох и скрестила руки на груди. — Ты моя подруга, Лилит. Ты же знаешь это, верно? — спросила Майя. — Но я думаю, что теперь я привязана к этой мохнатой заднице на всю жизнь благодаря тебе, — добавила она. — Только я могу выгуливать его, купать и водить к ветеринару. Это какая-то подстава, — завершила Майя, а Лилит не могла удержаться от нервной улыбки. Маленький негодник громко залаял и уставился на Лилит своими черными, блестящими бусинками глаз, прежде чем Майя закрыла дверь.  Подруги подошли к выбранному месту, предъявили билеты и разошлись. Майя направилась к прилавку с едой, а Лилит отправилась за напитками. Лилит было нелегко играть две роли, но она не могла вечно отказывать Майе во встрече. Когда Майя нашла нужное место, она надкусила буррито, Лилит уже вернулась с напитками.        — О, да, «Секс на пляже», — произнесла Майя, взяв коктейль из рук Лилит. — Именно то, чего мне сейчас не хватает, — вздохнула она и сделала большой глоток.  На домашнее поле вышла команда «Фениксы», за ними последовали их соперники — «Вороны».       — Просто представь, — начала Майя. — Глубокая ночь, одинокая девушка, красивый загорелый мужчина в черной рубашке с закатанными рукавами и больше никого, — размечталась она. — Я бы не отказалась от настоящего секса на пляже! Так и вижу: одеяло, шум прибоя, горячие прикосновения…       — И песок везде, где только можно, — вставила Лилит. — Холод, комары и гнилые водоросли.       — Обломала весь кайф, — возмутилась Майя.        — Если какой-нибудь тип предложит тебе секс на пляже, то имей в виду: он ни черта не смыслит в романтике,— сказала Лилит, на что Майя закатила глаза.  Квотербек поднял кулак вверх, и через мгновение его поочередно накрыли руками товарищи по команде.       — На счет три. Раз, два… «Фениксы» вперед ! — прокричала команда Нового Орлеана.  Проходя мимо товарищей, квотербек дал им пять, постучал по шлемам, шмякнул по задницам, подбодрил словами и велел устроить взбучку соперникам. Лилит и Майя словили себя на приятном чувстве дежавю, ведь два года назад они так же сидели на матче в Мистик Фоллс.       — Что у тебя там с парнем, имени которого лучше не называть? — спросила Майя, говоря о Клаусе.       — Ох, — вздохнула Лилит.        — Дата похорон уже назначена? — подшучивала Майя. Лилит фыркнула и моментально осушила кровавый коктейль, словно приказывая голодному желудку заткнуться. Холодные капли пота выступили на ее лбу, и она нервно постукивала пальцами по стаканчику. Запах крови от подруги проникал в ее нос, а пульс Майи звучал, как мелодия в ушах. Лилит не могла не представить, как расходится бледная кожа на горле Майи. Она могла стать последней, кто впитает тот свет, что словно бы исходил от Майи, и погасил бы его навсегда. Лилит помотала головой, приводя себя в чувства. Ей было трудно находиться рядом с Майей, именно поэтому она старалась минимизировать свои встречи с ней.       — Конечно, — шутила Лилит.       — Хм... Если что, я могу прислать венок! На ленточке напишем: «Покойся с миром, высокомерный гибрид!» Лилит ухмыльнулась и поддержала шутку:       — Знаешь, он прожил довольно интересную жизнь, хоть и не такую длинную для первородного гибрида… — сказала Лилит, и Майя в голос рассмеялась. На ее лице растягивалась улыбка, а в карих глазах заиграли веселые искорки. — Но он выжил…       — Хм… — задумчиво почесала подбородок Майя. — Значит, ты решила, что смерть — слишком легкое для него наказание? Мне уже страшно, Лилит. Стоит ли эвакуировать Новый Орлеан?       — Я, пожалуй, подумаю об этом, — сказала Лилит.         — Я за любой кипишь, даже фантазийный, — заявила она. — Что угодно, кроме кладбища, конечно, — добавила Майя, и Лилит в ответ рассмеялась.  В это время на поле игрок команды «Фениксы» взял верх и завладел мячом. Двигаясь к воротам соперников, его товарищи занимали стратегические позиции, обходя оборону команды «Вороны». Но внимание игрока внезапно привлекла зеленая вспышка на трибуне. Это прервало море красного в секции для фанатов «Фениксы». И это было необычно. Энергия зрителей всегда была источником питания, но игроки не позволяли ей отвлекать себя во время игры. «Что за..?» — подумал игрок.  И тут игрок «Фениксов» вдруг почувствовал, как его соперник жестко толкнул его в бок. Инерция швырнула их обоих в борт прямо перед девушкой. Время, казалось, остановилось. Стук сердца отдавался в ушах, заглушая звуки с арены. Это было странно. Энергия зрителей — это то, чем можно питаться, но игроки никогда не позволяли им отвлекать их, пока они на поле. Никогда не обращали внимание на отдельных зрителей среди размытых лиц на трибунах.        — Вороны! Вороны! Вороны! — закричали болельщики этой команды. И «Воронам» удалось отобрать у соперника мяч.       — Нет! Фениксы! Вперед! — донеслось с трибун.  Игрок команды «Фениксы» оттолкнулся от борта и устремился вперед, стремясь вернуть мяч.       — Мы должны остановить его! Заходи туда! Двое его товарищей попытались перехватить мяч у соперника, но тот уворачивался от них, приближаясь к воротам. У болельщиков «Фениксы» сжалось сердце, когда соперник нанес удар по воротам. Вратарь «Фениксов» выручил их, словно герой, поймав мяч на лету. Защита команды подхватила мяч и перешла к контратаке. «Фениксы» должны сегодня победить.

***

      — Они проиграли, — сказала Лилит.        — Да… — проборматала Майя. — Поражение на собственном поле — одно из худших чувств в мире. Наверное, — сказала Майя.       — Ты так сочувствуешь им, хотя болела за команду соперников, — подметила Лилит.       — Потому, что «Вороны» из Вирджинии, — пояснила Майя. Ведь Мистик Фоллс тоже находился в этом штате, и Майя, как патриот, болела за свою команду. Подруги стояли у выхода и готовились разойтись по своим делам. Для Майи это было окончание долгожданной встречей с Лилит, последний раз они виделись две недели назад. Лилит же хотела быстрее уйти из-за чувства голода, несмотря на то, что в Майе была вербена.       — У тебя все хорошо? — поинтересовалась Майя. — Как ты себя чувствуешь?       — О, я на вершине мира, — ответила Лилит с сарказмом. — Как будто я могла бы станцевать одну из джигитовок моей матери, упокой господь ее душу, — язвила она, желая своей биологической матери гореть в Аду за вранье и детство с Гарретом. Майя знала, что Лилит никогда не теряла чувства юмора, даже когда чувствовала себя не лучшим образом.       — Ты так и не ответила, все ли хорошо у тебя? — переспросила Майя, внимательно следя за мимикой Лилит.       — Абсолютно все хорошо, — ответила Лилит. Лицевые мышцы чуть не подвели ее — едва не стали двигаться сами собой. Но Лилит не хотела беспокоить Майю своими темными мыслями и чувствами. Она не хотела, чтобы ее темная и мрачная природа загрязнила невинность и оптимизм Майи. Ее душа казалась такой хрупкой и уязвимой, что Лилит боялась случайно навредить ей своим присутствием. Она чувствовала, что не может открыться перед Майей, так как та, возможно, не смогла бы понять ее. «Абсолютно все хорошо», — пронеслись в голове Майи слова Лилит. Она произнесла это без всяких эмоций. И Майя вдруг подумала, что наверно с таким же спокойствием говорит робот на терпящих бедствие судах. Люди бегают, орут, падают за борт, гибнут, а электроника ласково и задушевно повторяет: «У нас вышли из строя все двигатели, дно пробито, и мы затонем через пять минут. Я была рада служить вам все это время».        — Знаю, совет так себе, но иногда нам нужно довериться судьбе, — сказала Майя. — Ты имеешь полное право злиться на него, но не переусердствуй. Мне кажется, вам с Клаусом суждено быть вместе, иначе как объяснить все эти совпадения?       — Судьба — всего лишь слово из шести букв, — пожала плечами Лилит. — У нее нет ни глаз, ни рук, ни мозгов. Это все равно, что возложить ответственность за счастье на вон тот фургон с мороженым.       — А может быть это мороженое как раз неплохо все разрулит, — улыбнулась Майя, и Лилит закатила глаза. Ей не было ясно, стоит ли продолжать отношения с Клаусом, когда тот не раз бросал ее. — Надеюсь, у вас все наладится, — сказала Майя. — Что ж, мне пора, начинается моя смена. Сегодня работаю до ночи.        — Будь осторожна по дороге домой, — предупредила Лилит, зная, что путь Майи проходит через сомнительные темные переулки.       — Ой, — махнула рукой Майя. — Ну повиснут мои внутренности на ветках деревьев. Не впервой, — добавила она, смеясь.       — Несмешно, — сказала Лилит.       — А по-моему — очень. Разве это не забавно? — пожала плечами Майя. — Построить планы, представлять себя в будущем, а потом тебя просто съедают черви.       — Майя, перестань… — сказала Лилит, не оценив черный юмор подруги. Майя рассмеялась, но затем произнесла уже более серьезно:       — Не волнуйся обо мне. Я постараюсь умереть… Попозже, — сказала Майя. — Лет этак в сто. От какого-нибудь до ужаса скучного диагноза вроде цирроза печени. В окружении детей, внуков... В одной руке бутылка винтажного вина, в другой — жирный масляный пончик из Offbeat. Или косяк. Зависит от того, на какой стадии будет мой цирроз… — сказала Майя, и Лилит, улыбнувшись, покачала головой.  Подруги попрощались и пошли в разные стороны. Улыбка на лице Майи постепенно исчезала, и она достала телефон из кармана. Люди часто забывают, что их глаза говорят правду, даже если слова не совсем верны. Приведите человека, который что-то спрятал, в отдельную комнату и спросите, где он это спрятал. Он скажет, что ничего не знает, что он вообще ничего не прятал, но почти всегда взгляд его будет направлен на «тайник». По взгляду, интонации и другим признакам Майя поняла, что Лилит была не в порядке. После того как она отправила Клаусу поучительное сообщение, она направилась на работу.

***

      В Новом Орлеане местные жители весело беседовали на фоне джазовых мелодий, которые доносились из кафе и баров. Туристы фотографировали яркие фасады старых домов и пробовали местные деликатесы, такие как гамбо и бейнеты, в уютных кафе. Рыжеволосая девушка прошла через центр города и направилась к величественному зданию, где практиковалась магия. Вместе с ней были две молодые ведьмы из ритуала Жатвы. Ведь после смерти Селесты, Папы Тунде и Бастианны ожили девушки из Жатвы. Все, кроме одной, ведь Женевьева была жива, что не позволяло последней девушке воскреснуть. Как только ведьмы перешагнули порог, они заметили красные розы. Цветы были разбросаны повсюду, контрастируя с темнотой углов и стен комнаты. Подойдя к столу, Женевьева взяла в руки красную розу. Пушистые лепестки едва прикоснулись к ее коже, а аромат пронзил воздух. Она закрыла глаза, погружаясь в мир чувств и романтики. Ведь это был безусловно Никлаус. Несколько недель он упорно преследовал ее, стремясь добиться услуги, которая была для него важна, — создание Лунных колец для оборотней. Никлаус хотел заключить союз, зная, что вампиры Марселя никогда не будут ему верны, и ему нужна была собственная армия. Поэтому он решил попробовать переманить оборотней на свою сторону. Лилит отказалась от его просьбы, или, точнее сказать, проигнорировала его. И в этой ситуации Никлаусу пришлось обратиться к Женевьеве, ведь знал, что та была заинтересована в нем. Она, как кошка, вертела хвостом, желая большего от первородного гибрида. И, судя по всему, Женевьева рассматривала эти розы как жест внимания от Никлауса, в чем она была уверена и была теперь готова помочь ему.  В этот момент, полный романтики и интимности, дверь распахнулась, и на пороге появилась знакомая фигура.             — Как приятно снова увидеть тебя, Женевьева, — сказала Лилит, ее голос прозвучал беспристрастно, насмешливо.       — Ты кусок дерьма, — прошипела Женевьева. Ведь она уже была хорошо осведомлена о Лилит и о том, что та ее искала ради одной цели. А именно она хотела отомстить за Ребекку.        — Фу, какой омерзительный язык! — наигранно возмутилась Лилит, скрестив руки на груди. — Только те, у кого не хватает словарного запаса и кто не может выразиться интеллигентно, прибегают к подобным словечкам, — ухмыльнулась она. — Это все из-за того, что ты боишься меня? Неужели я заставляю тебя так сильно нервничать? — спросила Лилит. Слова «нагрянуть без приглашения» звучали замечательно деструктивно, но реальность Лилит разочаровала. Попасть сюда оказалось слишком уж легко, и постоянные напоминания Элайджи о запрете на насилие были совершенно лишними.       — Серьезно? — вдруг спросила ведьма из Жатвы и переглянулась с остальными. — Нас трое, а ты одна.        — Я думаю, что произошла путаница, — сказала Лилит. — Я не та, кто в беде здесь.        — Что? — спросила она, нахмурившись.       — Вас всего трое, — ответила Лилит. — Вам нужно больше. В этом ваша проблема.  Одна из ведьм Жатвы с темными кучерявыми волосами и магическим амулетом на груди, подняла руку, и из ее пальцев вырвался поток магии в Лилит, но это не подействовало. Другая ведьма из Жатвы со светлыми волосами тоже не осталась в стороне и попыталась навредить Лилит, но и тут случился провал. Все потому, что Лилит в розах скрыла заклинание, которое защищало ее от подобной магии.  Бесполезный поток магии и вихрь все более запутанных заклинаний продолжались, но ведьмы все больше теряли уверенность, а Лилит — интерес к добыче. В конце концов, Лилит решила положить конец этому жалкому зрелищу и движением руки притянула двух девушек к себе. Лилит посмотрела на Женевьеву с мерцанием удовольствия в глазах, прежде чем погрузила руки в грудные клетки ведьм. Через мгновение два тела безжизненно упали на пол. В пальцах Лилит были зажаты сердца, которые отдавали последние удары.        — Как говорилось там? — риторически спросила Лилит. — С глаз долой из сердца вон? Где, кстати, Давина?  Женевьева была как ошарашенная птица, ее чувства колебались между испугом и оцепенением. Она попыталась молча подняться на ноги, но ее тело казалось вялым и не подчинялось воле. Она только распробовала вкус жизни, как снова ощутила знакомый привкус смерти.         — Fes Matos Sicvel Amenuia, — произнесла заклинание Лилит, направляя его точно в сторону Женевьевы. С этими словами ведьма ударилась коленями об пол, обхватывая голову, словно пытаясь отгородиться от волны магической агонии, которая взрывала ее сознание.  За окном солнце медленно клонилось к горизонту, окрашивая небеса в оттенки оранжевого, розового и фиолетового. Женевьева очнулась спустя десять минут, хотя по ее ощущениям прошло уже немало часов. Долгих, мучительно-болезненных часов. Бедная ведьма не рассчитывала, что месть Лилит окажется такой. Да она и не ожидала, что Лилит так подготовиться, что три ведьмы не смогут даже причинить ей вред. К горлу ведьмы подкатил кашель со сгустками крови. Женевьева посмотрела на платок, который лежал на сером бетоне, который был пропитан кровью какого-то зараженного пациента. Лилит заразила Женевьеву так же, как это сделала в 1919 году Ребекка. Только было одно «но». Лилит нанесла ускоряющее заклинание, которое развивало болезнь внутри Женевьевы быстрее, чем было положено, и, судя по виду ведьмы, ей уже осталось недолго. Сквозь ее горло прошел резкий кашель и на губах появилась горечь железной примеси. Теперь она знала, что ей уже осталось не много времени.       — Ты не часть этой семьи, тебе не место рядом с ними, — сказала вдруг Женевьева. Судьба приготовила для нее жестокую участь, и она смотрела прямо ей в глаза. В душе все переворачивалось, а сердце заполнялось злостью и обидой. Женевьева впилась взглядом в лицо Лилит, ожидая, что ее слова ее задели. Но Лилит холодно пожала плечами. Невелик повод для торжества, как она думала. Победа над ведьмами, особенно сейчас, когда одна из них полуживая от страха и боли. Но Лилит глубоко в душе страдала, и поэтому ей хотелось заставить страдать и всех вокруг. — Ты монстр.       — Ох, — вздохнула Лилит. — Найди в своем словарном запасе что-нибудь новенькое, — сказала она, и в ответ Женевьева впала в неразумный хохот, словно скрип старых дверей во мраке.       — Бедная, жалкая девочка, — произнесла Женевьева. — Всегда жертва… Только теперь ты убийца. Что теперь Ник думает о тебе? Девушки, в которую он влюбился, больше нет.        — И это говорит девушка, которая отчаянно пыталась привлечь его внимание, — премило улыбнулась Лилит, хотя слова Женевьевы ее задели. Это именно то, о чем она думала в последнее время. Клаусу нужна была девушка со светлой душой, а Лилит больше такой не являлась.       — И ты не сможешь это исправить, — не унималась Женевьева. — Нет. Ты вампир. Ты снова убьешь. Это изменяет тебя и будет изменять, пока ты не станешь как твой дядя Паркер, а может, как семья Делон.       — У меня нет кровных связей с семьей Делон, — ответила Лилит. Все же эти сказанные ведьмой слова проникли глубоко внутрь, словно жгучий шип, и осели там, будто рана, которая не заживет уже никогда. Но здесь больше всего Лилит взбесила нахальная ухмылка ведьмы.       — Как жаль, что твой папочка и мамочка не дожили до твоей деградации, — выплюнула Женевьева. — Или правильнее сказать, дядя и тетя, верно? — спросила она, и Лилит почувствовала, как мускулы ее лица напряглись.— Жак и Мари… Наверняка глядя на тебя перекрещиваются.       — Возможно, — холодно ответила Лилит. Она почувствовала резкий прилив гнева, ощутила, как ее глаза наполнились красноватой дымкой, не означающей чего-то хорошего. Внутри все загорелось, а после резко потухло. Словно сработал выключатель. У каждого человека внутри существует предел. Предел чувств, предел боли, предел слез, предел ненависти, предел прощения. И, видимо, предел Лилит наступил, потому что теперь ей было все равно на слова ведьмы.       — Мне действительно жаль тебя, даже бабушка твоего мертвого ребенка спровоцировала его смерть, — язвила Женевьева и снова раскашлялась кровью. Пот покрывал ее лицо, а конечности начали дрожать. Даже в теплом свете свечей ее лицо выглядело мертвенно-бледным. — Жаль ребеночка, но это было дитя Молоха. Он родился бы с раздвоенным языком и рогами. И не так, как рождаются дети, он распорол бы твой живот рогами, прежде чем выйти, — сказала она. Болезнь явно ударила ей в голову, и она начала терять последние остатки рассудка.       — Пожалуйста… — вдруг прошептала Женевьева, слабость ее голоса выдавала внутренние муки. Она чувствовала, как душевная боль выбивается из-под контроля, и буквально молила Лилит о пощаде. — Если бы с тобой так поступили, ты бы тоже мстила. Как я отомстила Ребекке. Прошу, помоги мне, — умоляла Женевьева, слезы текли по ее лицу. Лилит продолжала молчать, но на ее лице мелькнула насмешка. Говорят, молчание может быть оружием, и Лилит владела им искусно, что и дало реакцию. Внутри Женевьевы закипела необъяснимая ярость, она мечтала поднять средний палец и крикнуть: «Я тебя еще поимею». Но ее руки были связаны, а ее состояние говорило о том, что это ее уже поимели. — Помни мои слова, — сказала она. Женевьева не просто шипела, а издавала пронзительные вопли, пытаясь сорвать с себя веревки. — Ты проживешь вечную жизнь в одиночестве. Люди будут уходить от тебя, а ты будешь жить. Ты станешь чудовищем, ах, хотя ты уже стала им, — сказала она, и ее затрудненное дыхание со свистом вырвалось из легких.        — Я что-то чувствую, — сказала Лилит, задумавшись. — Эм, раздражение граничащее с убийственной яростью? — она посмотрела на Женевьеву с высокомерием, словно выиграла кубок. — А, нет, я ошиблась, — рассмеялась она. — Мне все равно.  Даже в этот момент Женевьева пыталась бороться, чтобы выпутаться из веревок, но силы ее покидали. Боль охватывало ее все сильнее, пока придушенные крики наполняли комнату.        — Ффыф, — вздохнула Лилит. — Я все понимаю… Просто… Елки-палки, когда уже я перевяжу тебя праздничной ленточкой и утоплю? — спросила Лилит. — Двенадцать часов прошло как-никак. Женевьева попыталась что-то сказать, но уже не смогла. Ее легкие были поражены, кровь текла изо рта, а предсмертные конвульсии сотрясали все тело. Лилит наслаждалась ужасом на лице Женевьевы, это дарило ей еще большее чувство превосходства. Женевьева чувствовала, как жизнь покидала ее, словно медленно угасающий свет в закатные часы. Страх, перед смертью усиливался, с каждой минутой окутывая ее сердце тревогой. Ей хотелось верить в чудо, но страх и боль лишали ее этой надежды. Вместо предсмертного крика раздался рев. Тело ведьмы застыло, как восковая фигурка в позе эмбриона с гримасой ужаса.       — Гори в Аду, — прошептала Лилит, прежде чем уйти, направляясь в одно место. Потускневшие окна пропускали едва заметный свет луны. Это была смесь красоты и смерти, где каждая роза могла скрывать в себе тайну или опасность. Несмотря на красоту красных роз, символизирующих страсть и романтику, они могли также предвещать скорую гибель.       Помещение, в которое Лилит направлялась, было оазисом покоя и расслабления в хаосе душевных бурь. Пол был покрыт мягким ковром, цвет которого напоминал спокойствие океана в безветренный день. Стены были окрашены в нежные оттенки голубого. Большой диван стоял посреди комнаты, а напротив него — деревянный стол, за которым сидел мужчина. За его спиной были полки, набитые книгами, которые олицетворяли богатство психологической мудрости. Среди них можно было увидеть произведения знаменитых психологов, таких, как Карла Юнга и Зигмунда Фрейда, а также работы по самопомощи и духовному развитию. Общее впечатление от комнаты было такое, будто бы внутри него можно найти ответы на самые глубокие вопросы души, и, возможно, из-за этого Лилит пришла сюда. Мужчина, сидевший за столом, вздрогнул от неожиданности, а его лицо выразило ужас и недоумение. Бледное лицо Лилит контрастировало с мраком ее длинных, темных волос, а ее наряд был покрыт пятнами крови. В то время как психолог был в шоке и пытался понять, что происходило, Лилит в третий раз шагнула в кабинет психолога. Да, это был уже третий раз, когда она обратилась за помощью, и каждый раз это было связано с тем, что она стала чем-то нечеловеческим. Ее путь в мире необъяснимых явлений начался, когда Лилит стала оборотнем — чувство бессилия и страх, связанные с потерей контроля над собой, охватывали ее, как бушующий шторм в море. Второй раз она обратилась к психологу, став сифоном, и это было словно погружение в бездонную пропасть. Она чувствовала себя одинокой и изгнанной из общества, словно ведьма из сказок. А теперь, став вампиром, она чувствовала себя как заключенная в ловушке. Внутренние демоны тяготели к ней, подталкивая на самоуничтожение. Хотя вначале она боролась с этим, пытаясь сохранить хоть каплю своей прежней сущности, но вампирская природа была сильной, и она постепенно теряла светлую часть себя в этой темной реальности. Лилит села на диван и закинула ногу на ногу, оценивая интерьер кабинета.        — Чем могу помочь? — спросил психолог.        — Ты же типа психолог, — напомнила Лилит.       — Да, типа… — нерешительно ответил психолог.        — Ну, вот, — развела руки Лилит — Хочу психологическую помощь, — усмехнулась она.       — Терапия должна проходить в безопасной обстановке… А я безопасности не ощущаю, — признался психолог, протягивая руку к своему ежедневнику. — Предлагаю Вам назначить встречу на другое время. Да и мой рабочий день уже закончился.        — Нет, — заявила Лилит, покачивая головой. — Нет, — прошептала еще раз она, смотря на него. Ее голос прозвучал хладнокровно, словно она была хищником, который говорил о своей следующей добыче, и психолог явно не желал попасть в ее список.       — Понял, — сглотнул психолог и сложил руки в замок. — О чем Вы хотели поговорить?        — Я плохо себя чувствую, — сказала Лилит.        — Как именно? — спросил мужчина.       — Как дерьмо, — поджав губы, ответила Лилит. — Постоянно, — прошептала она. — И ты меня «вылечишь», — добавила Лилит, на что психолог вновь сглотнул. Он понял, что оказался втянутым во что-то, что выходило за рамки его обыденного опыта. Лилит рассказывала свою историю, которая была как отрывок из мрачных страниц. Конечно, она была в «восторге» от этой потрясающей возможности рассказать свои самые глубокие тайны психологу, который, очевидно, сразу же «понял» все ее проблемы. Лилит излучала саркастические эмоции, словно это был ее единственный способ защиты от мира, который превратил ее в вампира. Она отвечала на каждый вопрос психолога с искаженной ухмылкой и тоном, который словно говорил: «Конечно, я здесь, чтобы рассказывать Вам о моих проблемах».        — Жалуетесь на подавленность, — отметил психолог в карточке пациента. — Часто у вас это бывает?       — Не уверена, — пожала плечами Лилит. — Вчера я убила двух человек, хотя старалась этого не делать.       — Ясно, — сказал психолог, стараясь поддерживать профессиональную невозмутимость.  — Не лучшая ситуация, но для вас, наверное, обычная, — добавил он, на что Лилит скривила губы в негодовании. — Что же вас расстроило?       — День ото дня, — ответила Лилит, нахмурившись. — Я ничего не чувствую, вообще ничего, — покачала головой она. — Просыпаюсь и думаю: «Опять? Серьезно?» Я пыталась себя заставить чувствовать, все больше и больше, и больше. Но результатов никаких. Чтобы я ни делала — я ни черта не чувствую, — Лилит произнесла последние слова сквозь зубы. — Я причиняю себе боль, а мне не больно. Делаю то, что мне нравится, а мне не нравится. Я убиваю невинных людей, но мне их не жалко. В этом проблема. Звучит смешно, правда? — рассмеялась Лилит. — Это похоже на то, что все, что я должна чувствовать, там, — указала пальцем она. — Прямо передо мной, но я просто не могу дотянуться до этого. Лилит взглянула в глаза психолога, но большая часть ее эмоций была украдены самой ночью. Она начинала терять способность чувствовать и переживать, словно часть ее души была утрачена. Она ощущала, что теперь являлась чем-то чужим и страшным. Жажда крови преследовала Лилит каждую ночь, это неутолимое желание мучило ее, превращая в монстра, готового нарушить все моральные и этические нормы, лишь бы утолить свою потребность. Но ее история становилась метафорой для всех, кто боролся с собственными демонами и мраком, ища путь к свету, несмотря на, наверное, видимую безнадежность.       — Думаете, я родилась такой? — спросила Лилит, вспомнив слова Женевьевы.        — Какой родились? Психопаткой? — спросил психолог, и Лилит отвела взгляд в сторону. Может быть, она всегда имела в себе эту сторону, но находила силы подавлять ее? А может, она такой стала со временем? Ведь психопатия может быть врожденной и приобретенной. Кто-то становится жестоким под влиянием окружающей среды, в которой растет. Другие же дети вырастают жестокими в заботливой и любящей семье. Гены насилия так же могут передаваться по наследству. Возможно, Лилит унаследовала эту сторону своей природы, поскольку она всегда получала удовольствие от убийств, еще до того, как стала вампиром. Исключение составляли лишь случайные или невинные жертвы, которые вызывали у Лилит сочувствие и раскаяние. Но сейчас она не чувствовала ничего. — Думаете, Вы родились такой? — спросил психолог, и Лилит усмехнулась.       — Легко быть тобой, конечно. Я задаю вопросы, а ты просто спрашиваешь у меня то же самое, — произнесла Лилит. В кабинете появилось напряжение, словно оно сжимало весь воздух.       — Дело в том, что я Вас еще недостаточно хорошо знаю, и Ваши чувства гораздо важнее моего мнения. И нет, я не считаю, что с психопатическим поведением необходимо родиться, — ответил психолог. — Вспомните наемных убийц, их такими сделали, — он развел руками, и Лилит внимательно вслушивалась в каждое его слово. — Вы хотели бы быть другой? Не принадлежать к сверхъестественному? — спросил мужчина, и Лилит рассмеялась от абсурдности его вопроса. — Я понимаю, вам непросто.       — Ничего ты не знаешь, — сказала Лилит, встав с дивана и приблизившись к психологу, который сразу отступил назад. — Я думала, что здесь мне помогут. Но я не чувствую себя лучше, — кричала Лилит, ударяя кулаком по своей грудной клетке. Я не чувствую покоя. Я ничего не чувствую!        — Это естественно, Вы много пережили, — пытался успокоить психолог, отступая с каждым словом.       — Во мне нет ничего естественного! — мотала головой Лилит.        — Ваши чувства усилились, и Вам кажется, что Вы ничего не чувствуете, но это не так, нужно время для этого, — сказал мужчина и вдруг осознал, что загнал себя в угол, а Лилит все приближалась.       — Я ненавижу это, — прошептала Лилит, наклонившись над ним. — Но я не хочу так жить.       — У Вас есть люди, которые Вас любят? — спросил вдруг психолог, и Лилит вопросительно изогнула бровь. — Человек, который вольет в вас свет.        — Ах, ну есть, и что? — спросила Лилит, наклонив набок голову. — Этот человек, как лучик солнца в мрачном мире. Он, как светлячок в ночи, приносящий свет и радость, — произнесла она, улыбнувшись. — Но, встречаясь с ней, я чувствую себя словно существо из тьмы, неспособное следовать ее примеру и поднимать свой дух. Поэтому я отдаляюсь от нее, чтобы не омрачить ее светлую душу.       — Это похоже на попытку сохранить свою тьму от света, — заметил психолог. — Вы действительно хотите избавиться от своей тьмы или предпочли бы сохранить ее? — спросил он, и Лилит почувствовала, что сейчас рассыпется. Она отошла от мужчины и запрокинула голову.        — М-м-м, — промычала Лилит. — Так близко, — прошептала она.       — Что так близко? — переспросил мужчина.       — Я была так близко, чтобы отпустить тебя, — сказала Лилит, прежде чем оказаться рядом с мужчиной. Она вонзила свои клыки в его шею, и в следующую секунду тело психолога безжизненно упало на ковер. — Хм, хреновый из тебя психолог, — сказала Лилит, вытирая кровь с губ. — Мне нужен свежий воздух. Я все еще чувствую себя... Ммм... Мертвой. Негатив окутывал, как мрачный туман, который никак не рассеивался. Лилит чувствовала себя словно потерянной в мире тьмы, где нет места для человечности. Наверное, поэтому ее охота на этом не закончилась, и она уже стояла напротив маленького домика, который находился за городом. На пороге стоял мужчина с покупками из магазина, и Лилит, не раздумывая, мгновенно вцепилась в его шею клыками. Кровь струилась по ее губам, принося мгновенное облегчение и яркий вкус. Это было актом живительной зависимости, но с каждым глотком, она так же чувствовала пустоту, которую кровь не могла заполнить. Откинув безжизненное тело от себя, Лилит заметила, как в окне дома показалась фигура женщины. Лилит уже представила, как отбросит назад ее волосы, обнажая кожу на горле. Она посмотрит на эту гладкую шею и почувствует, как растут и заостряются ее клыки. Вот они коснулись пульсирующей жилки и разорвали горло. К тому времени, как сердцебиение добычи ослабнет, сознание Лилит затуманится.       — Ю-ху! — помахала Лилит женщине, которая с ужасом смотрела на нее через окно. — Пришел злой, страшный трибрид, — сказала Лилит.  Вечерняя природа, наполненная криками жертв и пролитой кровью, словно становилась настоящим кошмаром. Сама природа стала свидетелем жестокости и насилия Лилит. Но она стала и свидетельницей еще одного события. В Новый Орлеан явилось нечто очень знакомое, и отныне здешние ночи никогда больше не будут безопасны для Майклсонов. 

***

      Если Клаус думал, что вчерашний вечер сложился ужасно, то недосып гарантировал еще более кошмарное утро.       — Ты все-таки пришел, — раздался голос за его спиной.       — В знак благодарности ты можешь наполнить это, — Никлаус махнул рукой в сторону пустого стакана. — Все остальное будет лишним.       — Моя смена закончилась, — ответила Майя, но привлекла внимание официантки, которая доставила бутылку крепкого алкоголя. Взгляд Клауса впился в бутылку, и он почувствовал, как в нем рос гнев, который вот-вот поглотит его, как океан дождевую каплю. — Мать твоего ребенка была брошена. Сначала, будучи беременной, а затем, превратившись в вампира. Думаю, она не ожидала такого развития событий и злится на тебя, — сказала Майя, но Никлаус все еще глядел на амбровую жидкость. — Интересно, когда взрослый образованный мужчина, заметит, что у его спутницы сносит крышу?       — Разве человек безумен, когда безумны все вокруг? — спросил Никлаус. — Безумие становится вариантом нормы.       — Я знаю ее давно, Клаус, и могу отличить, когда она врет, — сказала Майя. — Что-то с ней не так, возможно, у нее проблемы с жаждой. Я заметила, что рядом со мной она заметно нервничает, — добавила она, но все ее слова прошли мимо его ушей. Все мысли и переживания Клауса были лишь об одном.        — Мне снятся сны о моем мертвом отце, — внезапно признался Никлаус, и Майя удивленно посмотрела на него. Она подумала, что такой разговор был очень личным, и он, возможно, выбрал бы другого собеседника для него. — Ничего не говори, дорогуша. Я уже сам все понял, страх отцовства, страх своего ребенка, ужас перед отцом воплощается в кошмарах, — посмотрел он на нее. — Психологические банальности.       — Меньше всего я ожидала, что тебя тревожит будущее отцовство, — удивилась Майя. Никлаус заметил, как среди толпы появилась знакомая фигура. Марселю было запрещено появляться во Французском квартале, но сегодня был особенный день. Дядя Камиллы умер, поэтому Клаус разрешил ему прийти в квартал, чтобы он похоронил своего друга.        — Я знаю о сложностях отцовства больше, чем ты думаешь, Майя, — сказал Клаус, обдаваясь воспоминаниями, глядя на Марселя.       — И в первый раз было все чудесно. Зачем, что-то менять? — спросила Майя, вставая со стула. — Лилит обещала прийти до обеда, и, как понимаешь, она догадается о том, что я ее заманила, ведь меня здесь не будет, — сказала Майя, закидывая сумку на плечо. — В благодарность за это постарайся не облажаться и выведи ее на разговор. В конце концов, ты, тысячелетний гибрид, должен справиться с восемнадцатилетней девчонкой, — добавила Майя, и Клаус нахмурил брови.       — Ну да, разговор с ней — это как огонь тушить бензином, можно с ума сойти, — возмутился Никлаус.       — Ты явно имеешь большой опыт общения с женщинами, — ответила Майя. Кажется, это задело Клауса. Майя постоянно возвращалась к одному и тому же упреку в его адрес, что он должен уметь разрешать конфликты, имея такой опыт. Майя почти вышла из бара, но вдруг вспомнила о чем-то важном и вернулась. — И не забудь, что у Лилит на следующей неделе день рождения, — напомнила она, и Клаус раздраженно вздохнул. Слишком много проблем на него навалилось.  И как только он протянул руку к бутылке, еще один вправитель мозгов присел к его столику.       — Как дикари смеются и танцуют вокруг тела дяди Камиллы, — прошептал Никлаус, его глаза скользили по церемонии после поминок.       — Да, гораздо лучше скорбить по-своему, Никлаус, — сказал Элайджа, взяв из рук брата бутылку. — Отрицание, гнев и склад гробов в подвале, — подметил он, подлив себе в стакан алкоголь. В этот момент к их столику подсела еще одна фигура. — Предупреждаю, Хейли, — сказал Элайджа ей. — Никлаус сегодня в отвратительном настроении.        — Отвали, — фыркнул Клаус.        — Что там с кольцами Луны? — поинтересовалась Хейли. — Волки напуганы, Оливер призывает к революции каждые пять минут. Я устала их успокаивать.        — Кольца будут, я сдержу слово, — сказал Клаус, но Хейли смотрела на него скептически. — Мы найдем и накажем тех, кто заказал атаку в лесу, а сейчас! — сказал Никлаус, повышая голос с каждым словом. — Сейчас я прикончу бутылку и еще и не одну. В надежде утопить демона, который меня преследует меня, — сказал он, взяв бутылку в руки. — За тебя, Майкл! Ты как нельзя вовремя! — сказал Клаус, выпив жгучую жидкость с горла бутылки. Элайджа напрягся и внимательно посмотрел на брата.       — Поподробнее, — выпрямил спину Элайджа. — Тебе снился наш отец?        — Продолжай, — махнул рукой Никлаус. — Посмейся.       — Уверяю тебя в этой новости нет ни грамма смешного, Никлаус, — прищурился Элайджа. — Особенно, учитывая, что он мне тоже снится.       — Что? — удивился Клаус.        — Если он снится и тебе... Возможно, наш загадочный враг готовит следующий удар, — предупредил Элайджа.       — Женевьева, что если это она? — предположила Хейли.        — Это может объяснить пропажу гримуара нашей мамы, — сказал Элайджа. — Много лет ведьмы жаждали его заполучить.        — Гримуар потерян? — удивилась Хейли. — Как ты собрался создать кольца Луны без заклинания? — спросила она, а Клаус отвернулся, не желая слушать упреки в свой адрес.       — Вместе мы найдем и уничтожим того, кто стоит за всем этим, — решительно сказал Элайджа.       — А Лилит что? — спросил Клаус, медленно вертя пустой стакан в руке. — Она еще не перестала дуться? Не хочет присоединиться к веселью?       — Она ясно дала понять, что ее не интересует ничто, кроме Ребекки или Майи, — ответил Элайджа.       — Либо ее часто бросали, — фыркнул Клаус, скривив губы. Тут он увидел, как в баре мелькнуло красное пятно. Он ни на миг не усомнился, что это она. На ней были клетчатые колготки под черной юбкой до середины бедра, которая приподнималась при ходьбе, и просторное красное пальто. Сегодня у нее был симпатичный панк-рок стиль, который действовал, как протест на окружающий мир и на самого Клауса. Обычно стиль Лилит был менее откровенным и элегантным, хоть кожаные куртки она и любила. Клаус, не колеблясь, убил бы любого, кто попытался бы причинить ей зло, но не мог защитить ее от себя самого. Ему нужно было решить их общую проблему, иначе он мог потерять ее навсегда. Однако восстановить подорванное доверие — задача далеко не простая. Никлаус сложил руки на груди, раздраженный своим нынешним положением. По нескольким причинам. Во-первых, его кошмары, утерянный гримуар и пропавший кол из белого дуба. А во-вторых, почему эта женщина была такой чертовски упертой? Она действительно хотела ему противостоять, и Клаус не мог устоять перед таким вызовом — снова завоевать ее. И, в-третьих, его злило то, что он уязвим перед этой девчонкой. Он чувствовал, что даже если подойдет к ней, это не приведет к желаемому результату, но ему все равно было любопытно попытаться.  Хейли перевела взгляд с Клауса на Лилит и обратно, выражение ее лица сделалось задумчивым.        — Ты это видишь? — спросила Хейли, наклоняясь к старшему Майклсону.        — Мы должны сначала разобраться с отцом, а затем уже с Лилит, — сказал достаточно громко Элайджа, чтобы Клаус обратил на него внимание. — Если не решим это, в опасности будем все мы, включая и Лилит, — настойчиво произнес он. Гибрид приглушенно посмеялся, но все-таки повернулся к брату.        — Я ничего еще даже не сделал, — сказал Никлаус и развел руки. — По крайней мере, пока, — он сделал глоток янтарной жидкости и издевательски посмотрел на брата.       — Это серьезно, Никлаус, — сказал Элайджа. — Я безусловно рад твоей резкой смене настроения, но мы должны решить нашу проблему с отцом в первую очередь, — настаивал он, но по-прежнему видел, что Клаус с неким азартом поглядывал на Лилит. Должно быть, Хейли тоже это заметила, потому что попыталась обратить на себя внимание.       — Надо найти Женевьеву или тех ведьм с Жатвы, — сказала Хейли. — Уверена, что они как-то связаны с вашими кошмарами.        — Какая скука, — с утрированной улыбкой отозвался Клаус. — Но хорошо, если это поможет уладить эту ситуацию... Кстати, о скуке, эта «вечеринка» прошла как-то тоскливо. Пойдемте поищем какой-нибудь еды? Рыжая ведьма вполне подойдет для этого, — сказал Никлаус. Он вернулся с небес на землю, во всяком случае на время, — это Элайджа мог сказать твердо.       — Только не лишай свою еду последнего дыхания, — предупредил себе под нос Элайджа. Пока Клаус изображал ангельскую невинность, он успел налить себе бурбон и выпить, ибо терпеть наставления брата на трезвую голову становилось трудно.       — Но я хочу разговорить ее, — заявил Никлаус. — Хочу удовлетворить свое любопытство. Возможно, она сможет помочь нам, учитывая, что это касается безопасности Ребекки, — улыбнулся Клаус, излучая вокруг себя озорство. Элайджа думал, что переключить внимание Клауса — дело простое. Но, похоже, его брат невольно притягивался ко всему, что не принадлежало ему. Этот план точно провалился.       Лилит сидела на барном стуле настойчиво отправляя сообщения Майе, которые были успешно проигнорированы.       — Горячий шоколад с овсяным молоком и тремя зефиринками, — прозвучало из-за барной стойки, когда бармен поставил стакан перед Лилит.       — Что? — переспросила Лилит, но десятилетняя девочка уже унесла заказ к своему столу. «Три зефирки… Почему именно три?» — раздраженно прозвучало в голове Лилит, из-за чего она снова вспомнила о Жаке, который в детстве готовил ей какао с тремя зефирками. Лилит взяла граненый стакан и поднесла его к губам. Она сделала глоток, и сладкое пламя виски разлилось по ее горлу.       — Знаете, что заставляет людей снова тянуться к бутылке? — спросил мужчина за барной стойкой. Лилит подняла взгляд и увидела перед собой седеющего мужчину, которому яркие голубые глаза придавали особую выразительность. Морщины, играя на его лице, прибавляли ему миловидность и теплое обаяние, словно знаки времени, высеченные опытом и мудростью. — Угадайте, — настаивал он.       — Жажда крови, отстойный футбол? — усмехнулась Лилит.        — Чувство обиды, — ответил мужчина, активно полируя стакан. Лилит подперла щеку рукой и изогнула бровь. — И это важно, на самом деле. От умения прощать зависит наша дальнейшая жизнь.       — Есть вещи, которые невозможно простить, — снова усмехнулась Лилит, и на мгновение ей показалось, что мужчина жил такой радужной жизнью, что никогда не задумывался о том, что не все можно прощать. Бармен поставил перед ней сверкающий стакан и ловко налил крепкий алкоголь.       — Уверен, что Вы почти у цели, — подмигнул он, открыв ящик возле себя. — А значит, половина битвы за Вами. Но чтобы победить и стать по-настоящему свободными, — сказал он, складывая что-то из бумаги, напоминающее оригами, — нужно внимательно посмотреть за горизонт, верить в нечто большее, чем Вы сами, — закончил он. Бармен протянул стакан Лилит и уложил оригами в форме птицы рядом, прежде чем уйти к другому клиенту. Лилит взяла в руки бумажную птицу, ощущая, как ее пальцы легко скользили по бумаге. Она покрутила фигурку и хотела было задуматься над его словами, но внутренний пофигизм не давал ей этим заниматься, и она отбросила оригами в сторону.       — Милая… — раздался голос за ее спиной. То, как он периодически называл ее, звучало одновременно как проклятие и как ласка. «Если человек отказался от тебя, имей гордость не подпускать его к себе. Я усвоила урок, что дать человеку еще один шанс — то же самое, что перечитывать книгу, надеясь на другой конец», — в мыслях сказала Лилит.        — Я вижу, что девушка ты неглупая, поэтому очень рассчитываю на то, что повторять мне не придется, — Клаус с наигранным скучающим видом опустился на близко расположенный стул и поставил свой стакан на барную стойку. — Итак, оба мы в курсе, что твоя… Кхм… Гордость погубит тебя. Заметив, как Лилит нахмурилась, Клаус улыбнулся шире, в его взгляде промелькнуло неприкрытое веселье.       — Что именно из мною сказанного вызвало на твоем очаровательном личике эту гримасу? — спросил Клаус. — Неужели констатация факта о тебе?       — Твое присутствие, — коротко ответила Лилит.        — Знаю, ты рада меня видеть, — уверенно заявил Клаус. Он знал, что чары, наполняющие ее хорошенькую головку, — ничто в сравнении с его могуществом. Видимо, Майя вселила в него уверенность или, скорее, желание доказать, что он может разговорить Лилит.        — Я была рада, пока не увидела тебя, — сказала Лилит, и Клаус усмехнулся. Лилит увлеченно рассматривала ассортимент алкоголя в баре, а Клаус — ее. Он смотрел на ее профиль, вглядываясь в него и понимал, что только фантазия влюбленного может найти в нем так много прекрасного. Он знал, что мир большой и в нем есть множество прекрасных лиц, но он так же знал, что нет на земле другого лица, которое обладало бы над ним такой властью. И разве не он сам наделил ее этой властью?       — Лилит, мы можем поговорить нормально? Без наигранной гордости? — спросил Никлаус, его голос прозвучал чуть более мягко и нежно, чем обычно.       — Только когда твои тараканы в голове сдохнут, ну, или хотя бы перестанут отплясывать на зависть чертям в Аду, — как-то уж слишком дружелюбно сказала Лилит, но в ее голосе послышалась нотка иронии.       — Ну что ты, мои тараканы не смогут затмить твоих, — усмехнулся Никлаус, ловя взгляд Лилит.  Ухмылка Никлауса была почти так же известна в мире, как и его имя. Лилит вынуждена была признать, что она ему прекрасно шла, но это не означало, что он должен был использовать ее каждый раз, когда они виделись. Это раздражало. Все в Никлаусе ее раздражало. Его вьющиеся волосы раздражали ее. Как и его зелено-голубые глаза, в которых можно было утонуть. То, как он говорил, тоже раздражало ее, а акцент — в особенности. Его уверенность и то, как легко слова слетали с его языка, выводило из себя. Но она по-прежнему смотрела на него, и вампиризм лишь усилил ее влечение к нему. Клаус прекрасно знал, что после превращения сексуальное влечение у вампиров усиливалось, он мог бы этим воспользоваться, но не смел.        — Лилит, я сделал более, чем достаточно. Покажи мне свою доброту, прощение… Потому, что это все для тебя. Все, что я делал, было для тебя. Давай выйдем и поговорим в другой обстановке, — сказал Никлаус, его голос проникновенно звучал, словно он искренне желал ее понимания. Лилит смотрела Клаусу в глаза, и она совсем не могла прочитать его эмоций. Ей очень хотелось бы понимать его так же хорошо, как он понимал ее. Читать, как открытую книгу, но увы, ей это не удавалось. Потому что она никак не могла найти причины, почему он так поступил с ней. Она доверилась ему, показала, где у нее болит, и он ударил именно туда, когда бросил ее. В очередной раз Лилит убедилась, что человек ценен, когда его слова совпадают с его действиями.       — Нет, — строго заявила Лилит и вернула свой взгляд к ряду бутылок. Клаус абсолютно не ожидал такого быстрого, короткого и категоричного ответа.       — Нет? — переспросил он с легкой ноткой удивления, пытаясь увидеть ее насквозь.        — А чего ты ждал? — спросила Лилит, поднимая брови. Она уверяла себя, что Клаус заслуживал большего, но на это не могла пойти. Он заслужил такую же боль, которую причинил ей, а ее отказ говорить и жить с ним — всего лишь цветочки по сравнению с его поступками.       — Перестань, — сказал Клаус, пытаясь развеять нарастающее напряжение между ними.        — Не задавай мне те вопросы, на которые ты уже знаешь ответы. Я уже открывалась тебе, и что я получила взамен? — спокойным тоном спросила Лилит. — Это жестоко, даже по отношению к кому-то вроде меня. Снова это ее угрожающее спокойствие. В ее поведении не было ничего детского. Так вели себя только люди, которые переломали в драках не один десяток костей. Клаус посмотрел на свою руку, которая лежала на барной стойке и на руку Лилит. Ее рука была такая маленькая по сравнению с его. И хотя Лилит умная и смелая духом, она ранимая. У нее есть чувства. Много чувств, которые он не уберег.        — Лилит… Ты иногда правда меня злишь и раздражаешь, нам всего лишь надо поговорить, — сказал Клаус.       — И ты меня раздражаешь, но мне приходится все еще иметь дело с тобой, — проворчала Лилит. Клаус слегка подвинулся ближе, пытаясь поймать еще один взгляд его бывшей девушки.       — Если ребенок будет похож на тебя, то нас ждет веселенькая жизнь, — пошутил Клаус, и Лилит закатила глаза.       — Ты и сам не ангел, как недавно я заметила, — без всякой злобы парировала она.       — Если моя дочь будет такой же упрямой — это точно сделает жизнь интереснее, — признался Клаус, чувствуя, как напряжение между ними спало.        — С чего ты решил, что будет дочь? — спросила Лилит.       — Мне так хочется, — сказал Клаус.       — Ну да, конечно, — хмыкнула Лилит.        — Мы можем спокойно беседовать, Лилит, — подметил Никлаус. — Давай попробуем все сначала.        — Я могу предложить тебе только дружбу, — заявила Лилит.       — Опять? — возмутился Клаус, его брови нахмурились, а невидимый узел внутри стянулся. — Мы уже проходили через это. Хочешь остаться друзьями? Развести маленький огородик на лаве наших чувств? Нет, это не для нас с тобой. Так бывает только после маленьких интрижек, да и то получается довольно фальшиво. Любовь не пятнают дружбой.       — У нас не будет любовной истории. Не трагическая, не печальная и уж точно не счастливая. Можешь забрать мою ненависть, — холодно сказала Лилит.        — Хорошо… Я возьму, — сквозь зажатые зубы ответил Никлаус. Его глаза, обращенные к ней, мерцали молниями. — Ненависть порой сильнее любви, — заявил он. — А знаешь, что смешно? То, что мы оба в итоге будем несчастны. Свяжем себя с людьми, которые нам не нужны и которых мы послали бы подальше, лишь бы оказаться рядом друг с другом, — усмехнулся он и сделал глоток из стакана, а после грохнул им об стол.       — Очень жаль, что мне все равно, — сказала Лилит, и Клаус будто только сейчас заметил, что она раньше была такой солнечной, а теперь холодная. Как лед. Она смотрела на него, но все, что он увидел в ее глазах, — это темнота. Она словно огородила себя стенами. Она словно стерла со своего лица все чувства, погасила в глазах блеск и приказала себе молчать. Клаус понимал, что с женщиной не может быть легко. Не для того ребро из плоти рвали, как говорится. Но и у мужчин были свои пределы.       — Не хотел вас прерывать, но вы уже поговорили о нашем отце? — спросил Элайджа в надежде на положительный исход. Рядом с Элайджей стояла и Хейли. — Лилит, нам нужна твоя помощь. Ведьмы что-то замышляют, если они каким-то образом вернут нашего отца, то пострадаем мы все, включая Ребекку, — сказал он, надеясь, что, подчеркнув определеную персону, на Лилит повлияет. Клаус взялся за выпивку. Упоминание его отца вызвало чувство тревоги, а разговор с Лилит — горький осадок. Он погрузился в глубокие мысли, прежде чем Элайджа продолжил говорить. Лилит с трудом сдерживала зевок, слушая речь Элайджи, которая казалась ей абсолютно неинтересной и утомительной. Она расслабленно откинулась на спинку барного стула и положила ногу на ногу, как наткнулась на взгляд Никлауса. Его глаза скользили по ее щиколоткам, поднимаясь выше… К коленкам и выше… К бедру… Лилит продолжала в упор смотреть на Клауса. Он постепенно поднимал взгляд и посмотрел ей в глаза, словно очнувшись. Лилит словила себя на мысли, что хотела бы знать, о чем он думал. На каком месте она стояла у него? До каких пор она ему интересна? Была ли она недосягаемой вершиной, которую так хотелось покорить? Неприступной крепостью, которую во что бы то ни стало он должен завоевать? Запретным плодом, который так и тянет вкусить? А что будет после того, как она вернется к нему? Правильно. Лилит проиграет, а Никлаус, вдовль насладившись победой, заберет ее растоптанное сердце в виде трофея и снова исчезнет. Или выгонит.        — Для начала нам нужно найти Женевьеву и ведьм с Жатвы, скорее всего это их рук дела, — озвучил план действий Элайджа.        — Боюсь тебя огорчить, Элайджа, — сказала Лилит. Ее тон звучал насколько вежливо, насколько возможно, учитывая обстоятельства и ее внутреннее раздражение. — Они ушли в далекое плавание.        — Используй заклинание поиска, и мы успеем их перехватить, — сказал старший Майклсон.        — Заклинание поиска работает только на живых, — сказала Лилит, усмехнувшись. Все трое пристально вглядывались в Лилит, сомневаясь, что она действительно убила ведьм. — Нужно ли мне говорить медленнее, чтобы до вас дошло? Они продолжали смотреть на нее, словно искали какие-то признаки лжи. Но если она и вправду их убила, то кто теперь причастен был?       — Ты убила их? И Давину тоже? — переспросил Элайджа, в голове которого копошилась одна тревожная мысль. Но ведь так быть не могло, верно?       — Всех, кроме нее, но это всего лишь дело времени, — ответила Лилит Элайдже. — Ой, как жаль. Не так ли, Клаус? — Лилит обратилась к нему, насмешливо наклонив голову. — Единственная ведьма, которая согласилась бы помочь тебе с кольцами, теперь мертва. Да и ты так усердно за ней бегал,  — сказала Лилит и сочувственно положила руку на сердце. — Хотя… У вас же нет гримуара Эстер, так что вы бы все равно не смогли создать кольца.       — Ты его украла? — спросил Элайджа. Сердитый взгляд Клауса превратился в печальную улыбку, словно его гнев удерживался лишь сдержанностью Элайджи. Он опустил глаза и выглядел таким уставшим, как будто только что попробовала сдвинуть с места Сан-Сальваторе. Как говорилось, беда приходила не одна, а толпой, словно несмолкающий шквал. «Возможно, я немного переборщил, потому что Лилит… Черт подери… Почему я был уверен, что она в порядке?» — расспрашивал себя Клаус.       — Просто одолжила. Он у вас так долго без дела лежал, что я думала, он собирается выиграть в номинации «Кубок по коллекции пыли и паутины». Поэтому я дала ему немного внимания, чтобы он не чувствовал себя бесполезным и забытым, как старый пушистый котенок, — сказала Лилит. — А практика по этому гримуару — это просто «вау». Ах, да! Несу я труп ведьмы к реке, и тут охрана бежит за мной: «Ты не можешь сюда пройти, это охраняемая зона! Смотри, у нее девка без сознания!» А я: «Не суди и…» Я не уверена, но, кажется, заклинание из гримуара вашей мамочки буквально разорвало охранников на мелкие кусочки, — призналась Лилит, не спуская своего взгляда с них, жадно наблюдая за реакцией каждого.       — Кол из белого дуба… Твоих рук дело? — спросил Клаус. Он насторожился, но приготовился слушать, еще не зная, чего ожидать и наивно надеясь все же на хорошее.       — Что? Нет… Это было бы скучно, — покачала головой Лилит. — Я бы предпочла вырвать вам сердце и посмотреть, как оно быстро вырастет вновь, — усмехнулась она. Клаус и Элайджа замерли и уставились на нее, словно полагая, что она действительно шутила. В голове как будто происходила загрузка, и братья словно пытались обработать и осмыслить происходящее. Лилит бы никогда не навредила им, если бы не…       — Лилит…— прошептал Элайджа. — Ты ведь не…       — Когда все вокруг утверждают, что ты чудовище… — сказала Лилит, продолжая улыбаться. И в этой насмешливой улыбке Клаусу померещилось что-то до боли знакомое. Кто-то знакомый. — Остается лишь подтвердить их мнение, не так ли?       — Твоя человечность, — прошептала Хейли, шагнув назад, и Лилит только сейчас заметила ее присутствие.       — Ну… Думаю, вон тот мусорный бак идеально подойдет для нее, — безразлично пожала плечами Лилит. Но Никлаус был в полном шоке, его глаза выражали смесь недоумения и беспокойства, а сердце билось сильнее. — Кажется, ваш план использовать меня как оружие провалился, — продолжала она. — Ведь вы всегда обращались ко мне, только когда других ведьм вокруг не было. В остальных случаях я просто недостойна бороться вместе с вами, — сказала Лилит. — Но… Если план «А» не сработал, у вас есть еще тридцать две буквы, чтобы попробовать. Советую начать с буквы «Д», для дебилов, — сказала Лилит, вставая со стула. — Ах да, я совсем забыла про тебя, — приблизилась она к Хейли. — Как же ты вовремя появилась. Все сразу забыли о Коле, — закончила Лилит, прежде чем уйти.  Она вышла из бара, кажется, последнюю предъяву Майклсоны даже не услышали. Взгляд Клауса был наполнен тревогой и разочарованием. Только этого ему еще не хватало.       — Кто такой Кол? — спросила Хейли.       — Она отключила человечность, — прошептал Элайджа, его голос быд полон беспокойства, и он посмотрел осуждающе на Клауса, ведь он предупреждал его.       — Она бы не стала, у нас… Родится ребенок Ребекка, ей не зачем ее отключать, — сказал Клаус, вспомнив, что они находились среди людей и следовало быть осторожнее с темой о ребенке и Ребекке. Он встал со стула и вышел из бара, желая догнать Лилит, но на этот раз Элайджа не пытался вмешаться, позволив событиям идти своим чередом и надеясь на более-менее хороший результат. Лилит шла умеренным шагом по городу, как ее путь перегородил Никлаус. Она демонстративно скрестила руки и поджала губы, чтобы скрыть улыбку, которая мелькнула на ее лице.       — В тебе что-то изменилось. По отношению ко мне. Ты далекая, холодная. Не знаю, в чем я так виноват, но я оставлю тебя в покое навсегда, если ты этого хочешь… — сказал Клаус, его голос был наполнен сожалением, и он смотрел ей в глаза, пытаясь разгадать ее чувства. — Ты этого хочешь? И знаешь, почему я оставлю тебя в покое? Потому что дорожу твоими чувствами больше, чем своими, — добавил он, но Лилит перевела взгляд на небо и упорно молчала, что вывело его из себя. — Лилит, — сквозь сжатые зубы произнес Клаус. — Кричи. Сломай что-нибудь, если хочешь. Только прекрати игнорировать меня.         — Хм… Хочешь, чтобы я тебя обвинила? — спросила Лилит, переводя на него взгляд. — Легко. Ты облажался и не раз, — сказала Лилит, подойдя к нему ближе. — Кто я для тебя? Что я вообще значу для тебя? У тебя есть чувства ко мне?       — Ты это знаешь, — ответил он.        — И что это? — спросила Лилит. — Влюбленность? А может, любовь? — продолжила она, пристально смотря ему в глаза. Его взгляд стал непроизвольно уходить в сторону, но он прекрасно знал, что любил ее, даже если не мог произнести это вслух. — Вот только где? Где эта любовь? Я не могу увидеть ее. Я не могу до нее дотронуться. Не могу ее ощутить. Я слышу только твои пустые клятвы и слова. Майклсон редко терялся, но слов у него не нашлось. Она вела себя смело — он не мог представить себе, как на ее месте можно быть такой смелой рядом с ним. Но самое главное, все, что она сказала, было правдой. Слова и поступки Никлауса расходились.       — Наверное, — холодно согласилась Лилит со своими мыслями. — Во мне нет ничего такого, — тут она вскинула руку, чтобы не дать ему прервать себя. — Ничего такого, потому что ты даже не стал меня искать, когда я пропала. Очевидно, я недооценивала твою способность впустую трепать языком. Клаус засмеялся бы, если бы не злился так сильно. Ему хотелось едко сказать в ответ, что он может видеть отметины на ней, которые оставили его поступки. Хотелось осушить ее, не сходя с этого места или насадить на кол. Но за красной пеленой ярости крылось понимание, что он не злился бы так, если бы она не была права.       — Знаешь, я должен сказать, что не предвидел этого, — проговорил Клаус, его ухмылка была горькой. — Я ведь рассказал тебе, кто я, а ты, видимо, решила все равно из меня сделать хорошенького, хотя это не так. Ты сама виновата в своем разочаровании, — произнес он, сближаясь с ней до минимума. Его дыхание было ощутимо тяжелым, и его зрачки расширились, словно были поглощены нефритовым огнем. — Были три вещи, которые ты должна была запомнить обо мне, милая, — продолжал он, медленно размахивая указательным пальцем. — Первая заключается в том, что я ненавижу своего отца гораздо больше, чем ты, пожалуй, когда-либо сможешь понять. Вторая: я непомерно эгоистичный человек, который практически во всех ситуациях действует исключительно в своих интересах, что ты знала. И третье, — произнес Клаус, наклонившись вперед, чтобы сравнять их рост. — У меня никогда не было ни единого намерения использовать тебя в качестве оружия.       — Когда ты выгнал меня, я вынашивала твоего ребенка, — сказала Лилит.        — Я не подозревал об этом, — сказал Клаус. — Я хотел освободить тебя, ведь в городе тебе было опасно.       — Я не была свободна! — прикрикнула Лилит, а после от бессилия рассмеялась. — Я была в тюремном мире, и как бы мне хотелось показать тебе, какого жить там, где нет никого. Где нет выхода и надежды. Никлаус внутри закипал. Он злился и на себя, и на ту ситуацию, да и на Лилит, потому что она снова была права, а ему оставалось лишь оправдываться перед ней. Но внутри него так же прокладывался тонкий след сожаления из-за того, как сложилась их судьба, и того, что он снова оказался той болью в ее жизни. Если бы он заметил, что Лилит не нуждалась в такой защите, так как она тоже была бойцом, способным сражаться рядом с ним за город, то, возможно, он не выгнал бы ее. Если бы он принял ее беременность и предпринял усилия для ее поиска, вместо того чтобы играть в короля, все могло бы быть иначе. Его жадность и зависть к городу в конечном итоге лишили его Лилит.       — Элайджа и Ребекка не переставали искать меня, в отличие от тебя. А когда я, наконец, выбралась, я подумала, что самое главное это то, что я здесь и что ты рядом, но... Ты снова бросил меня. Клаус почувствовал, что Лилит снова смотрела на него с разочарованием, и он закрыл глаза на мгновение, чтобы справиться с чувством вины.       — Ты была в окружении друзей, — произнес Клаус.       — Я нуждалась в тебе! — прорычала Лилит, словно пыталась ему донести всю суть. — Ты обещал быть рядом, помнишь? Ты заставил меня возненавидеть тебя.        — Так было лучше для тебя, — прошептал с сожалением Клаус.        — Что было лучше, Клаус? Ты ушел, словно не только малыш умер, но и я, — сказала Лилит.       — Ты умерла, — подтвердил Никлаус. — У меня на руках. Ты умерла у меня на руках! — прикрикнул он. — Ты, черт возьми, умерла. Я должен был тебя уберечь, но не смог. Я должен был тебя оттолкнуть, чтобы… Ты была в безопасности, — тяжело вздохнул Майклсон. — А потом, когда это все закончилось бы… Город был бы наш, и у нас была бы армия, способная защищать тебя и избавиться от Паркеров… Я бы нашел тебя и рассказал бы всю правду, — признался он. Майклсон осторожно обвил пальцами тонкое запястье Лилит, словно через этот жест он хотел передать ей свое искреннее желание защитить ее и создать ту спокойную жизнь, о которой она мечтала. — И ты поверила бы мне, потому что ты это ты. И о большем я бы не мог и мечтать, — прошептал он. Другой рукой, Клаус нежно провел ладонью по ее щеке, в то время как Лилит уставилась в его глаза, будто пыталась разгадать в них скрытые намерения. — Мужчина лучше меня уберег бы тебя от этого, но я не такой, Лилит.  Он смотрел на нее, ожидая каких-нибудь слов, но все, что он получил, — это усталый вздох, от которого сжалась его грудь. Клаус дернул в свою сторону ее кисть, и она по инерции прижалась к нему. Впервые за весь день он ощутил покой, слушая медленные удары ее сердца. Его пальцы погрузились в ее волосы, а его щека прикоснулась к ее щеке, оставляя приятное покалывающее ощущение щетины на ее нежной коже.       — Как здорово, что мне все равно, — сказала вдруг Лилит, и Клаус замер. — Старая я сейчас бы так мучилась…       — Старая ты? — переспросил он, отступая от нее. — Мы достаточно знаем друг друга для такого рода спектаклей, Лилит. Ты бы не отключила человечность. Лилит наклонила голову вбок и пожала плечами, не подозревая, что мозг Клауса готов был взорваться. Пару секунд назад ему показалось, что у них все хорошо, но, видимо, так думал только он.       — Наверное, это случилось сразу после смерти Женевьевы, а может, после того, как я убила первого человека, — раздумывала Лилит. — Не знаю, я немного запуталась, — виновато поджала губы Лилит. — Кстати, спасибо, что пошел за мной и попытался снова вернуть меня, — сказала Лилит, и Клаус уже облегченно выдохнул. — Шучу, мне все равно. Это меня тоже не волнует, — рассмеялась Лилит. Выражение лица Никлауса начало меняться. Изначально в его чертах было облегчение, как будто он наконец-то понял, что все хорошо и она просто неудачно пошутила. Но по мере того, как Лилит продолжала разговаривать, его лицо становилось все более серьезным и жестким.       — Не пытайся меня обмануть, ты бы это не сделала. К тому же ты выдаешь себя подсказкой, — сказал Никлаус, сократив с Лилит расстояние и постучав по кончику ее носа. — Твой нос слегка подергивается. Тебе следует это выучить.       — Думаешь, я вру? — спросила Лилит. Она посмотрела на него с неприкрытым выражением насмешки. — На самом деле мне скучно, хотя вначале было забавно играть в эту драму. Хоть и актер из тебя никудышный, — улыбнулась Лилит, на что Клаус скрестил руки на груди, словно отказываясь верить ей.       — Я почти на месте, напомни, какой у тебя этаж? — раздался голос прохожего за спиной Лилит. Медленно на лице Лилит расплылась улыбка, пока брови Клауса сближались все больше к центру. Он затаил дыхание, боясь следующих ее действий, но все же шумно вздохнул, словно эта тишина подтверждала его догадку. Лилит, на вампирской скорости, приблизилась к молодой девушке и встала за ее спиной. Ее рука погрузилась в спину жертвы, вызвав душераздирающий крик. Телефон выпал из ее рук, и на том конце трубки послышался обеспокоенный голос.        — Парализована ниже пояса, — сказала Лилит Клаусу. Он сделал глубокий вдох-выдох, чтобы сдержаться и не свернуть ей шею прямо сейчас. Лилит, с приподнятым уголком губ добавила: — И мертва, — произнесла Лилит, кинув тело к ногам Никлауса.  В глазах Клауса было много боли, слишком много. Он посмотрел на труп и побледнел настолько резко, словно вся его кровь оттекла. Для него Лилит сейчас была исключительно противоречивой личностью — нежным, но смертельно опасным существом. Лилит полностью утратила контроль и понятия не имела, на что способна. И когда она вернет себе человечность, это будет самым болезненным моментом в ее жизни.       — Видел бы ты свое лицо, — усмехнулась Лилит. — Меня давно ничто не веселило так, как твое лицо в этот момент, — сказала она. Клаус поднял на нее взгляд. — Разрешаю прибрать за мной, у тебя теперь много времени, ведь никто не сделает тебе колечки, — сказала Лилит, прежде чем исчезнуть.  Гнев охватил его. Понимание того, что Лилит весь этот разговор водила его за нос, как мастерский манипулятор, пронзило его, как удар молнии. Все это заставило Клауса чувствовать себя идиотом, как будто он был главным актером в пьесе, где его обманывали перед всей аудиторией.       — Ничего, — успокаивал себя Клаус, терпеливо разминая шею. — Если мне придется выбить из тебя корни Паркеров — я это сделаю. Если это не сработает — я приготовлю для тебя кинжал с гробом. Лично под заказ.       Лилит уже дошла до домика в лесу, пытаясь успокоить свой безумный смех, который в этой тишине и атмосфере леса звучал особенно жутко и неестественно.       — Не думала, что я так умею, — сказала Лилит. Ее лицо было раскрасневшимся от удовольствия и гордости. — Круто, — широко улыбнулась она, наслаждаясь этим моментом. Но, как только Лилит перешагнула порог, она ощутила, как ее горло начало жечь, словно внутри нее разгорелось пламя. Это чувство было настолько интенсивным, что она упала на колени, обхватив собственное горло и жадно пытаясь вздохнуть. Она догадалась о причине этой боли и, не раздумывая, произнесла заклинание, которое мгновенно переместило ее в абсолютно другое место.       Переместившись, Лилит наложила на себя скрывающее заклинание. Она очутилась в просторном помещении, с множеством стульев и переплетенных гирлянд на потолке. Среди проходящих мимо нее людей в смокингах и вечерних платьях она увидела даже знакомые лица. Погруженная в размышления, Лилит даже не заметила, как начала звучать музыка. Внимание всех присутствующих переключилось на появившегося мужчину, и Лилит начала догадываться о событии и причинах, почему она не получила приглашение. На женихе был изысканный, подходящий для случая смокинг глубокого черного цвета, который прекрасно сидел на нем. Он достиг алтаря, поднимаясь на небольшой постамент. Жених занял свое место и терпеливо ожидал свою невесту. Видно было, что он слегка волновался перед встречей с ней. Двери в помещение открылись, и перед собравшимися гостями появилась невеста. Кроме как нежным, фантастичным и эффектным ее образ нельзя было назвать. Белое свадебное платье с огромным шлейфом неотрывно привлекало взгляды всех присутствующих, которые смотрели на нее с восхищением и даже неким упоением. Невеста грациозно двигалась по дорожке под сопровождением своего отца. Она, подобно своему жениху, абстрагировалась от всех, устремляя свой взор только на него. Подойдя к алтарю, она взяла руку жениха и поднялась на постамент.        — Дамы и господа, мы собрались здесь сегодня, чтобы запечатлеть союз Аларика Зальцмана и... — начал говорить мужчина, на мгновение запнувшись перед важным моментом. — И Джозетт Лафтин. Все внимание было направлено на молодую пару, и этот момент оказался настолько волнующим, что никто не мог отвести глаз от события, кроме Лилит. Ей непонятно было, почему она здесь, ведь Кай, по всей видимости, отсутствовал, и он, так же как и она, не имел права быть на свадьбе из-за семьи Паркер. Но заклинание-магнит, которое Лилит наложила на свою кровь, которую отправила Каю, намекало на то, что он использовал ее и должен был находиться здесь. Аларик плотно сжал руки Джозетт, словно говорил взглядом: «Да не нервничай, просто повторяй». Его взгляд был полон нежности и трепета, и в этот момент для них не существовало никого, кроме друг друга. Их пальцы сплелись, и они начали повторять слова клятвы за регистратором.        — Я, Аларик.         — Я, Джо… Джозетт…         — Беру тебя в законные жены.         — Беру тебя в законные мужья…        — Клянусь быть тебе опорой…         — … И поддержкой. В богатстве…        — … И в бедности. В болезни…       — … И в здравии.        — Пока сме… Казалось бы, в такой гармоничный момент не могло произойти чего-то, разрывающего душу. Когда Джозетт замолчала и начала всхлипывать, жених и гости напряженно ждали, пока она закончит клятву. Но по испуганному лицу Джозетт, Аларику стало ясно, что что-то пошло не так.       — Джо, что такое? Что случилось? — спросил он с тревогой. Гости разделились на два типа: одни остались прикованными к своим стульям, другие резко встали, но всех их объединяло оцепенение и шок. Лилит была в их же числе. Этот страх, который охватил Джозетт, был знаком Лилит. И теперь она переживала вновь тот же кошмар, который произошел совершенно недавно с ней. Слух всех присутствующих уловил какой-то повторяющийся звук, но никого рядом с Джозетт не было. Из ее рта потекла жидкость ярко-красного цвета. Аларик в ужасе опустил взгляд и увидел красное пятно в районе легких, прежде чем она упала в его объятия.       — Нет! — воскликнула Елена, стоявшая рядом с невестой.       — Господи, нет, нет, нет, нет, — шептал Аларик, прижимая Джозетт к себе. Внезапно из ниоткуда появился источник беды, главный виновник торжества с охотничьим ножом в руке.       — Я собирался дождаться «пока смерть не разлучит нас», но решил, что это перебор, — сказал Кай, оглядывая присутствующих безумным взглядом. — Так ведь? — спросил он. Джошуа Паркер сжал ладони в кулаки и чересчур уверенно направился к Каю.       — Fes Matos Sicvel Amenuia, — произнес Кай, вытягивая руку вперед. Гости схватились за головы, извиваясь от невыносимой боли.       — Соскучились? — улыбаясь, спросил Кай.  Аларик и Джозетт направлялись сегодня к алтарю, вспоминая знаменитую фразу: «И они жили долго и счастливо...» Но никто не знал, что могло ожидать их после этой фразы.