Девушка в красном

      Дайте человеку цель, ради которой стоит жить и он сможет выжить в любой ситуации.

И.В. Гете

      Живая музыка лилась из особняка Майклсонов. По длинной подъездной дорожке один за другим подкатывали автомобили, их блестящие корпуса отражали теплый свет фонарей, мерцающих в вечернем воздухе. Гости, облаченные в безупречно сидящие смокинги и пышные платья, шагали к массивным дверям. Официанты с безупречной выправкой скользили сквозь толпу, держа подносы с шампанским. Высокая и соблазнительная женская фигура вошла в зал, словно спустилась с самих небес. Плавная походка, грациозное движение бедер — она шла так, будто сам воздух расступался перед ней. Белоснежные перчатки безупречно облегали ее руки, а платье… Оно было словно создано для этого вечера. Или для нее? Насыщенный голубой оттенок, глубокий, как океан на рассвете, обнимал ее фигуру.  Кэролайн мельком заметила его. Никлаус. На его лице не дрогнуло ни единой мышцы, но она видела — видела искру, мгновенный проблеск в радужке его глаз. Такой быстрый, что другой бы не уловил, но не она. Они шли навстречу друг другу, медленно, почти как в замедленной съемке, будто весь зал, вся музыка, весь мир растворились на заднем плане. Клаус скользнул по ней взглядом, оценивающе, но не с привычной насмешкой, а с чем-то более… Глубоким. Она была прекрасна. Фарфоровая кожа, светлые волосы, горящие жизнью глаза — живые, неподдельные, совершенно не похожие на тех, кого он привык видеть рядом. Она была ослепительной. И что важнее, она была в его платье, а на ее запястье блеснул браслет. Он взял ее руку, пальцы скользнули по гладкой ткани перчатки, прежде чем его губы коснулись кожи у запястья. В этот момент заиграл старинный вальс. Первые ноты мягко прорезали воздух, словно специально подстроившись под их встречу.       — Я рад, что ты пришла, — мурлыкал Клаус, когда слегка наклонился к ней, двигаясь в такт вальсу.       — Мне надо было как-то отвлечься, — ответила Кэролайн, стараясь не встречаться с ним взглядом.       — Я слышал о твоем отце, — начал он. — И, кажется, ты поссорилась с парнем.       — Молчи. Серьезно, — бросила Кэролайн, наконец взглянув на него с вызовом. Клаус лишь усмехнулся, уголки его губ дрогнули в намеке на ухмылку, а в глазах мелькнул лукавый блеск.       — Хорошо, тогда я лучше скажу, как ты восхитительна в этом платье, — его рука чуть сильнее прижала ее к себе, пока он ловко вел ее по залу.       — Не было времени ходить по магазинам, — бросила Форбс с легкой ноткой оправдания.       — Кстати, ты неплохо танцуешь, — заметил он.       — Ну… Я тренировалась. Я же мисс Мистик Фоллс, — гордо заявила она, выгибая спину чуть ровнее.       — Я знаю, — улыбнулся он. Они продолжали танцевать, двигаясь в ритме старинного вальса, будто этот момент существовал вне времени. Музыка затихала, медленно подводя их к финальному такту. Последний шаг, легкий разворот — и Клаус не сразу разжал пальцы, позволяя их рукам задержаться друг в друге на мгновение дольше, чем требовал этикет. Не прощаясь, они разошлись. Кэролайн на время растворилась в толпе гостей, а Клаус развернулся и направился туда, где уже собрались его братья и сестра.       — Дай угадаю, братец, — протянул Кол, крутя бокал в руке, разглядывая силуэт блондинки в голубом платье. — Это та самая Лилит? — спросил он. Клаус медленно перевел на него взгляд, в котором на мгновение мелькнуло недоумение. — Ну, я слышал кое-что… О Бостоне… О клятвах… О, не смотри так, я просто поражен! Честно, я думал, максимум, на что ты способен — это втыкать кинжалы в спину, запирать родственников в гробах и читать пафосные монологи о предательстве. А тут, оказывается, все куда интереснее! Ник, да ты становишься сентиментальным! Клаус резко перевел взгляд на Ребекку. И, конечно, его дорогая сестрица тут же нашла нечто безумно увлекательное в интерьере зала. То ли колонны, то ли резьба на дверях вдруг стали предметом ее изучения. Ага. Все стало предельно ясно. Ладно, вполне ожидаемо, что сестра не умела держать язык за зубами, но расплетать все Колу? ЕМУ?! Этот младший брат, который, пожалуй, был единственным из всех, кто умудрялся открыто издеваться над Клаусом и провоцировать его, не особо заботясь о последствиях. Может, у него действительно были стальные яйца, и он ничего не боялся, а может, просто катастрофическая нехватка мозгов.       — Все же это не Лилит, — вдруг подал голос Элайджа, оглядев Кэролайн. — Лилит не вампир, и она… Скажем так… Некое подобие ведьмы. На мгновение повисла тишина. Финн и Кол синхронно перевели взгляды на Клауса. И если у Финна выражение лица было скорее презрительным, как и всегда, то в глазах Кола вспыхнула широченная ухмылка, и уже в следующую секунду он не смог удержаться.       — Ох-ох, погодите-ка! — театрально подался вперед он, поставив бокал. — Это что, значит, наш великий гибрид… Пошел по ведьмам?       — Серьезно? — нахмурился Клаус. — Вы настолько скучаете, что начали обсуждать ведьму, которая не стоит даже пары минут моего времени?       — Ну, если бы это было так, ты бы не вспыхнул при одном ее упоминании, — выдал Финн. Клаус фыркнул, выхватил бокал шампанского с подноса проходящего официанта и залпом его осушил.       — О, только не ты, Финн, — усмехнулся он, ставя пустой бокал. — Ты последний, кто может давать мне советы о женщинах. После чего он медленно перевел взгляд на младшего брата, который, похоже, был в восторге от происходящего.       — Тебя заткнуть?       — Меня? — сделал невинное лицо Кол.— Ах, ну конечно. Давай, Ник, не останавливайся. Проведи свое любимое представление: сначала испепелишь взглядом, потом начнешь бросаться угрозами, а там, глядишь, и до рук дойдет. Хотя мы оба знаем, что твой излюбленный метод решения проблем — забить кого-нибудь в гроб. Напряжение вспыхнуло мгновенно. Клаус сделал шаг вперед — у большинства в такой момент возникло бы желание отступить. Но Кол, конечно же, не был большинством. Он не шелохнулся, не моргнул, даже не изменил позы. Лишь ухмылка на его лице стала еще шире.       — Достаточно, — произнес Элайджа, кладя руку на плечо Клауса. — Вы оба невыносимы, — пробормотал он. — Думаю, вам обоим не мешает вспомнить, что наша мать наблюдает. И действительно. На вершине лестницы, возвышаясь над залом Эстер.

***

      Сознание медленно выныривало из темноты, но реальность по-прежнему оставалась размытой, словно кто-то забыл сфокусировать объектив. Лилит с трудом разлепила веки — свет полоснул по зрачкам, вызвав болезненный отклик где-то в глубине черепа. Мир плыл, гудел, дробился на куски, которые никак не могли сложится воедино. Голос пробился сквозь гул в ушах, будто кто-то говорил с другого конца тоннеля. Слова звучали приглушенно, но смысл дошел слишком быстро, слишком ясно: спрашивали, как она себя чувствует. Лилит медленно повернула голову, взгляд с трудом сфокусировался на силуэте, и в тот же миг внутри что-то сжалось. Она узнала эту одежду. Униформа. Холод скользнул по позвоночнику, пальцы на руках едва заметно дрогнули. Дыхание сорвалось, сердце застучало неровно, и, прежде чем паника успела полностью накрыть, голова сама начала отрицательно качаться, словно это могло повлиять на реальность. Нет. Все это просто ошибка. Сон, иллюзия, дурацкий розыгрыш судьбы. Что угодно. Только не это. Чьи-то руки подхватили ее, вытащили наружу, и усадили на бордюр. На плечи накинули шероховатое термоодеяло. Когда глаза привыкали к свету фар, взгляд зацепился за движение — мимо катили носилки, на которых лежало тело, накрытое простыней. Из-под ткани свисала рука, кожа была испачкана запекшейся кровью и грязью, а на запястье выделялся знакомый браслет. Браслет. Парный, с плетеными узорами, точно такой же, как у нее.       — Нет… Нет, только не ты. Пожалуйста. Кто угодно, только не ты… Лилит вцепилась в свои волосы, пальцы судорожно сжались, прикрывая лицо, которое побелело до неестественного оттенка. В воздухе раздался рваный, почти звериный рев, и только спустя несколько секунд она поняла, что этот звук вырвался из ее собственной глотки. Руки с силой ударялись о голову, как будто она могла выбить из себя осознание того, что на носилках была Майя. Агония скрутила внутренности, и она снова ударила себя по голове, так, что перед глазами вспыхнули белые пятна. Медики бросились к ней, кто-то схватил ее за плечи, кто-то выкрикивал ее имя, но все сливалось в хаосе — лишь удушающая боль заполняла грудную клетку, словно душа вырвалась из тела и теперь билась в агонии где-то в глубине океана. Рывок. Чужие руки. Ее силком втащили в карету скорой помощи, не давая вырваться. Машина тронулась с места, за окном мелькал ночной город, но она ничего не видела. Ее взгляд остался там, на дороге, где она в последний раз видела браслет на окровавленном запястье. Больница Whitmore Medical Center приняла их в свете дежурных ламп. Когда двери кареты скорой открылись, две носилки выкатили на улицу. Одну направили в отделение неотложной помощи. Другую — в морг. Лилит не почувствовала, как с еe тела сдирали пропитанную кровью одежду, как ватные тампоны с антисептиком скользили по коже, очищая раны — от глубоких порезов на руках и ногах до мелких ссадин, оставленных битым стеклом. За шторкой раздавались приглушенные голоса медперсонала, перемешанные с тихими «ох» и «ах»:        — Проезжающий грузовик врезался в желтый Volkswagen Beetle, машину закрутило несколько раз, после чего она ударилась о землю… Одна из пассажирок получила серьезное ранение осколком — разрыв печени, внутренняя кровопотеря, смерть наступила до прибытия скорой. Вторая… Лилит моргнула, сквозь пелену перед глазами медленно проступила ирония ситуации. Ну вот, Майя, слышишь? Вот тебе и доказательство. Та самая вечная тупая шуточка: «Если нас когда-нибудь собьет грузовик, ты точно помрешь первой, а я — выкручусь». И что теперь? ЧТО, БЛЯДЬ, ТЕПЕРЬ?! С подпиской о досрочной выписке она вернулась домой. Врачи просто махнули на нее рукой — ну да, чего ее держать, если особых повреждений нет? Глубокая ссадина на лбу, два сломанных ребра, но, в целом, жива-здорова, можно сказать, отделалась «легким» испугом… Телефон завибрировал в кармане, вынуждая поднять взгляд. Экран мигнул, высвечивая новое письмо с лаконичным и требовательным заголовком: «СРОЧНО!!!» Казалось бы, дно уже пробито, но, похоже, жизнь решила выдать ей лопату и заставить копать дальше. Успокоительное выветрилось моментально, тело скрутило болезненной ломкой, каждый шаг отзывался глухим протестом в сломанных ребрах. Выбежав из дома, она пересекла несколько кварталов. Последний рывок, сжатые кулаки врезались в дверь, но ударить повторно не пришлось — дверь открылась так быстро, будто ее уже ждали.       — Что с тобой? — скользнул по ней взглядом Нейтан, выхватывая разбитую губу, ссадину на лбу, порезы, оставленные стеклом. Лилит не сказала ни слова, просто шагнула внутрь, достала из кармана телефон, нажала пару кнопок и сунула его Нейтану в руки. Экран с тусклой зеленой подсветкой мигнул, загружая видео, и в ту же секунду лицо парня окаменело. Челюсти сжались, желваки проступили резкими линиями, а пальцы крепче сомкнулись вокруг телефона.       — Это ведь неправда, так? Не молчи, — взмолилась Лилит. На его лице появилась едва уловимая горькая ухмылка.

***

От лица Нейтана:       Мамин шелковый халат мягко касался моей кожи, ее волосы пахли чем-то сладким, но слишком приторным, слишком удушающим. Она обнимала меня, но не так, как обнимают матери. Голос ее звучал ровно, почти без эмоций, когда она начинала свою историю. Историю о том, как встретила моего отца. Она занималась балетом, миром, где нельзя было показывать боль, где улыбка должна оставаться на лице, даже если мышцы горят от усталости, где ее учили держать спину ровно, ноги — выворотно, голос — при себе. Может, поэтому, когда в ее жизни появился он, она не задала вопроса: а разве у нее есть выбор? Мой отец был богат, влиятелен, слишком уверенный в себе, с теми самыми глазами человека, который привык брать, а не спрашивать. Он окружил ее вниманием, осыпал подарками, заполнял собой ее мир, но теперь мне кажется, что он просто расставлял перед ней декорации, пока за ее спиной уже подписывали сделку. Может, она действительно поверила, что все это было по любви. А может, просто не знала, что ее уже продали. Однажды за ней приехала машина и отвезла ее в его дом. Мраморные полы, хрустальные люстры, высокие потолки — все выглядело красиво, почти волшебно, но сказки заканчиваются, а реальность — нет. Она станцевала для него, потому что это было единственное, что она умела. А потом все стало размытым. Снятое платье, чужая тяжесть, губы на коже. Она плакала. Он продолжал покрывать ее тело поцелуями. И в какой-то момент она решила, что это нормально. Потому что если это ненормально, значит, ее жизнь — ошибка. Потому что если это не любовь, то что тогда? Она привыкла. Смирилась. Перестала задумываться, где заканчивается страх и начинается зависимость. Годы шли, и когда мне было семь, мой отец умер. Мы уехали в другой город, а она нашла себе нового мужчину. Но если всю жизнь тебя учили подчиняться, можешь ли ты полюбить того, кто не берет тебя силой? Можешь ли ты принять того, кто не ломает? Он был совсем другим, мягким, уравновешенным, спокойным, он слушал ее, соглашался с любыми капризами, заботился. Он был правильным мужем, хорошим человеком, но, видимо, слишком хорошим. Он не был, как мой отец. Он не ломал. Он не брал. Он не подчинял. Это было не то, к чему она привыкла, это было неправильно. Любовь не должна быть такой. Любовь должна захватывать, разрывать, уничтожать, оставлять шрамы. И, наверное, именно тогда, одним вечером, за семейным ужином, она посмотрела на меня иначе, не как на сына, не как на ребенка, а как на будущего мужчину. Своего мужчину. С того дня что-то изменилось. В ее голосе появилась странная кокетливость, ее прикосновения стали дольше, чем нужно, ее пальцы задерживались на моей руке, на плечах, на лице. Она говорила, что учит меня быть сильным, что я должен стать, как мой отец, что я должен научиться брать, когда хочу. Я не понимал, чего она от меня ждет, но с каждым днем ее ожидания становились все яснее.       — Ш-ш, все в порядке, тебе пора практиковаться. Тебе пора стать таким, каким был твой отец, — сказала мать, начиная быстрее двигать рукой в моих штанах. Я пытался не думать об этом, пытался притворяться, что ничего не происходит, пытался забыть те моменты, которые нельзя было забыть. Я говорил, что мне это не нравится, что я не хочу этого. Но меня не спрашивали. Как когда-то не спрашивали ее. На протяжении нескольких лет она испробовала на мне все, на что были способны ее руки и, в особенности, ее рот. Отчим не знал об этом, а мне было попросту стыдно и страшно кому-то рассказать. Я мылся долго, до красноты, до жжения, до онемения кожи, пока вода, казалось, не начинала разъедать меня изнутри. Скреб ногтями руки, плечи, грудь, надеясь стереть с себя ее. Иногда мне казалось, что я существую отдельно от своего тела, что это все происходит не со мной, что стоит просто не думать, не чувствовать, не замечать — и оно исчезнет. Я был слаб. Я не мог ничего изменить. Я жил в этом, день за днем, неделя за неделей, год за годом, пока однажды все не изменилось.       — Я не хочу. Остановись, — вырывается у меня хрипло, почти срываясь на рычание, когда я встречаюсь с ее взглядом в зеркале. Она выглядела моложе, чем должна была. Люди часто ошибались, принимая ее за мою сестру, бросали мне ухмылки, говорили, что у меня чертовски горячая мать. А я просто притворно улыбался, потому что, что еще мне оставалось делать?       — Я никому не расскажу, а ты живи с этим дерьмом сама. Я могу притвориться, что ничего не было. А ты можешь катиться к черту, можешь продолжать жить, как жила, но только оставь меня в покое. Она улыбается, как будто я только что сказал что-то нелепое, а после неожиданно пощечина пришла. Голова дергается в сторону, в висках пульсирует злость.       — Ну все, все. Тебе лучше, любимый? — спрашивает она тоном, будто только что вернула меня в реальность, в правильное русло, будто моя фраза — просто очередная глупость, которую нужно выбить, поставить меня обратно на нужное место. — Мне звонила мама Лизы Бретхем. Сказала, что застукала тебя с ее дочерью. Полуголыми, — сообщила она, оставляя поцелуи на моей шее, тягучие, словно горячий воск, который, застывая, впивался в кожу, оставляя после себя ощущение, которое невозможно было смыть. — Ну, ты же еще не успел получить то, что хотел, правда? А я же всегда знаю, что нужно мальчикам. Воздух застревал в легких, тело замерло, мозг будто отключился. Она стянула с меня штаны и обхватила руками член.        — Покажи мне, как ты хотел эту глупую девчонку. Возьми свое, — настаивала она. К моим глазам подкатывались слезы. Я втянул воздух, схватил ее за шею сзади и наклонил над раковиной. — Молодец, мой мальчик, а теперь сделай это. Ну же, давай. Сделай. Пальцы сцепились на ее шее, сжимая сильнее, впиваясь в кожу, перекрывая воздух. Она дернулась, но после усмехнулась и простонала, словно это было всего лишь частью игры, частью ее власти надо мной. Что-то в этом мгновении щелкнуло, оборвалось, разлетелось на куски. Я позволил диким эмоциям захлестнуть меня. Злость. Стыд. Страх. Грязь. Жестокость. Боль. Беспомощность. Они кружились внутри, перемешивались, сталкивались, накатывали волнами, пока от них не осталось ничего, кроме агрессии и гнева. Я сжал пальцы на ее шее сильнее, чувствуя, как она дергается подо мной, как ее тело еще борется, а взгляд остается все таким же — насмешливым, уверенным, полным презрения. Она все еще думала, что держит контроль, что я сломаюсь, что в последний момент я остановлюсь. Но я просто хотел, чтобы она сдохла к чертям. Рывком я швырнул ее вперед, и она ударилась лицом о край раковины. Раздался глухой хруст — то ли кость не выдержала, то ли эмаль раковины треснула под натиском удара. Она рухнула на пол, но я не дал ей ни секунды, навалился сверху, ощущая, как сдерживаемая годами ярость наконец вырывается наружу. Удары сыпались безжалостно, точно, жестоко. Ее кровь расплескалась по полу, и чем больше ее становилось, тем сильнее я бил. За украденные дни, за исковерканное детство, за каждую секунду, когда хотелось кричать, но нельзя было. За каждую ночь, когда я мылся до красноты, стирая с себя что-то, что невозможно было стереть. А потом я остановился. Но даже тогда этого было мало. Слишком легко. Слишком быстро. Я смотрел на нее, на раскинувшееся в беспорядке тело, на лужу крови, в которой отражался потолок. Этого было мало… Как я говорил, мой отчим был слишком хорошим. Настолько хорошим, что, зная, что я убил свою мать, он не бросил меня. Он не ударил, не накричал, не выгнал из дома, не сделал ничего из того, что, казалось бы, должен был сделать человек, осознающий, что растил убийцу. Вместо этого он просто посмотрел на меня, долго и внимательно, а потом сказал, что мы уезжаем. Мы переехали в Мистик Фоллс. Новый город, новые люди, новая жизнь. Здесь никто не знал, кто я такой. И вот в этом маленьком городке мне предстояло притворяться, что я нормальный. Я пил, потому что это заглушало мысли. Я дрался, потому что злость не уходила сама по себе. Я трахался без разбора, потому что это давало ощущение контроля. Я не был жертвой. Я сам решал, с кем быть. Я сам выбирал, кого впускать в свою жизнь и на каких условиях. Я делал все, чтобы доказать, что меня больше никто не контролирует. И все шло вполне нормально. Пока я не встретил ее. Лилит Делон. Она недавно переехала в Мистик Фоллс с отцом, архитектором. Волосы цвета темного шоколада, мягкие, волнистые. Голубые глаза, тонкие запястья, мелкие веснушки на лице. До боли знакомые черты… Даже не нужно было вглядываться. Это лицо я видел слишком часто — в детстве, в кошмарах, в зеркале. Это было лицо моей матери. Она занималась танцами, любила танго. Правда, после личной трагедии забросила их, но какая в этом разница? Очередная параллель с моей матерью. Я знал, что она пьет чай без сахара, но с лимоном. Что перечитывает книги до тех пор, пока не запомнит любимые фразы наизусть. Лилит была для меня открытой книгой, к которой прилагалась еще и инструкция. Тайлер с радостью подкинул мне всю необходимую информацию, даже не осознавая этого. Глупый, наивный Тайлер, который был влюблен в нее и не мог молчать. Он думал, что у него есть шанс. Забавно. Он болтал о ней без остановки, подсовывал мне ее расписание, говорил, где она бывает, с кем общается, какие у нее привычки. А я просто слушал. Слушал и ждал. Он хотел завоевать ее, заполучить. Но этого не случилось бы. Потому что она должна была быть моей. Потому что я видел в ней мать и хотел отомстить еще раз. Получить хоть какое-то облегчение, которого не дала мне ее смерть. Это целая наука — заставить людей доверять тебе. Сказать нужные слова. Сделать правильные жесты. Взять их за руку в нужный момент. Лилит жаждала эмоциональной связи. Ей нужно было чувствовать, что ее понимают, что ее слушают, что она важна, бла-бла-бла. Я дал ей все. Я стал для нее первым во всем: первой любовью, первым опытом в отношениях. Все девочки мечтают об этой херне. О красивых словах, о «настоящем» чувстве, о том, что ты единственная, особенная. Стоит начать говорить всю эту чушь про судьбу, строить совместные планы, и они впитывают это, как губка. Так я заполучил ее. И после я хотел запачкать ее, измазать собою, как когда-то испачкали меня. Раздавить, уничтожить, разбить по кускам, заставить ее чувствовать то, что когда-то чувствовал я. Я знал о ней все. О переживаниях, страхах, слабостях. О том, что она держала в себе, о ее биологическом отце. Знал, что он сделал. Знал, что однажды он пытался похоронить ее заживо. И это не остановило меня. Ни на секунду! Мне нужно было нанести удар, самый болезненный, самый разрушительный. Ее давняя подруга давно положила на меня глаз, но Лилит даже не обращала внимания. Наверное, зря. Двойное предательство. Два удара одновременно. Она должна была сломаться. Должна была исчезнуть. Смерть ее отца лишь усилила все. Горе делает людей уязвимыми, а уязвимые люди совершают ошибки. Я рассчитывал, что эта история закончится ее самоубийством. Но… Лилит оказалась бойцом. Она цеплялась за жизнь зубами и когтями. В любом случае на этом моя месть должна была закончиться. Но каким было мое удивление, когда она прибежала ко мне после того, как я ее предал. Она должна была исчезнуть, сломаться, но вместо этого вернулась. Тогда я понял, что можно продолжить. Дать ей надежду, снова впустить ее в свою жизнь, сделать так, чтобы она держалась за меня, а потом снова ударить. Но появилась проблема. Я должен был испытывать удовольствие. Должен был смотреть, как она страдает, как цепляется за то, чего никогда не будет, как снова получает удар. Это было так легко. Но что-то изменилось. Я хотел добить ее. В итоге добил себя. В какой-то момент я понял, что Лилит не так уж и похожа на мою мать. Да, были очевидные сходства — цвет волос, их текстура, мягкие волны, пухлые губы, одинаковое расположение родинок и веснушки на носу. Но остальное было другим. Черты лица мягче, а взгляд светлее. Внутри она вообще была полной ее противоположностью. Она казалась гордой, холодной, бесчувственной, но внутри была слишком живой, слишком теплой и ранимой для этого мира. Свет, который она излучала, я жадно поглощал, словно мог заполнить им пустоту внутри. Как бы плохо ей ни было, она всегда беспокоилась обо мне. Даже после того, что я сделал. Она целовала мои шрамы. Шрамы, которые я наносил себе из-за матери. Ее поцелуи не были похожи на поцелуи матери. Она не была моей матерью. Я не понял, когда именно моя месть переросла во что-то другое. Все должно было закончиться иначе. Я пытался отстраниться, пытался разорвать это все, но в итоге сам вернулся. Потому что не смог. Я хотел быть рядом. Хотел держать ее за руку, смотреть, как она смеется, слушать, как она говорит о чем-то незначительном, но с той самой искренностью, которая делала ее живой. Я хотел любить ее. 

***

Любая игра кажется честной, если всех игроков надули в самом начале.

Стивен Кинг

      — Все было ложью с самого начала? — голос Лилит был хриплым, будто она пыталась проглотить что-то острое, что застряло в горле. В его взгляде мелькнуло что-то похожее на сожаление, но она видела в этом лишь жалкое подобие раскаяния. На экране телефона продолжало воспроизводиться видео. Оно заканчивалось, затем снова запускалось на повторе, и так раз за разом, заполняя комнату тем же смехом:       — Да ладно, ты серьезно? Просто заставишь ее влюбиться в себя, а потом сломаешь?       — Ну а что? Главное — создать иллюзию, что она особенная, а дальше она сама принесет себя на заклание.       — Чувак, ты дьявол.       — Я знаю. Смех снова заполнил всю комнату — все тот же бездушный хохот, повторяющийся раз за разом. Экран мигнул, запись снова запустилась с самого начала.       — Все это не…       — Да как ты мог?! — вспыхнула Лилит. — Я ведь тебе доверяла! Я думала, что ты…  Но слова застряли в горле. Она заставила себя замолчать, потому что продолжать не имело смысла. Устраивать сцену? Ради чего? Ради него? Смешить его еще больше?       — Я могу объяснить все, — произнес Нейтан, но она уже развернулась. — Лилит!  Улицы Мистик Фоллс казались слишком пустыми, слишком спокойными, словно город даже не замечал, что очередная его обитательница рухнула в бездну. А ведь он должен был стать для нее началом. Началом чего-то нового. Нового после смерти матери, нового после всех тех событий, которые так старательно пытались сломать ее. Но вместо этого все снова оказалось чередой разочарований, предательств, потерь и боли. Лилит медленно шла по улице, чувствуя, как после аварии болит каждая кость. Она могла бы просто сорвать кулон, избавив себя от боли, но… Давайте будем честны — объяснять, почему она этого не сделала, нет никакого смысла. Вы и так все понимаете. Продолжая тонуть и в физической, и в моральной боли, она наконец дошла до дома и распахнула дверь. И, о, благо, внутри был человек. Точнее, последний человек, который у нее остался.       — Деймон… — произнесла она. — Нейтан… Он все это время обманывал меня, а Майя… Она хотела сказать больше. Хотела объяснить. Но как только имя подруги сорвалось с ее губ, все внутри болезненно сжалось.       — А чего ты ожидала? —  отозвался он. — Я ведь не раз говорил тебе, что он играет с тобой. Но ты же всегда такая, да? Сколько раз тебя предупреждали? Сколько раз ты обжигалась? И вот опять. И теперь ты хочешь чего? Сочувствия? Он был злым. Чересчур злым. Совершенно не тем Деймоном, к которому она привыкла. Будто кто-то довел его до точки кипения, и теперь он решил, что имеет полное право выплеснуть эту злость на нее.       — Эстер устроила бал, — начал Деймон, неторопливо двигаясь вверх по лестнице. — Все красиво, чинно, по-семейному. Только вот вся эта показушная семейная идиллия была просто прикрытием. Она провернула что-то с Еленой, связанное с ее кровью. Какой-то ритуал, чтобы уничтожить всех вампиров разом, — произнес он. — И знаешь, кто был там, на балу? Все. Кроме тебя. Потому что ты, как всегда, была занята более «важными» вещами. Впрочем, чего еще ожидать. Он шагнул дальше, продолжая подниматься, пока наконец полностью не исчез наверху, оставив ее стоять внизу. Одну.       — Но Майя… Слезы готовы были сорваться с ресниц. Лилит сделала несколько шагов назад, развернулась и вышла, закрыв за собой дверь. Теперь, наверное… Наверное, у нее больше не было дома. Даже формально. Даже номинально. Теперь ей некуда было идти. Некуда возвращаться. В этом городе не осталось ни одного места, которое можно было бы назвать своим. Как и людей, которых можно было бы назвать родными. Она бросила взгляд на свой мотоцикл, припаркованный у поместья. Единственное, что, кажется, все еще принадлежало ей в этом городе. Единственное, что не могло предать. Не могло обмануть. Глупые слова. Жалкие. Как будто в этом был хоть какой-то смысл — цепляться за транспорт, у которого нет ни души, ни разума. Просто кусок металла.  Лилит села на мотоцикл, завела мотор, и, не оглядываясь, поехала прочь. Скорость, с которой байк мчался по трассе, заставила бы папу и Майю поседеть нахрен. Но их больше нет. Никого больше нет. Двигатель ревел, как раненый зверь, заглушая все вокруг. В висках пульсировало, затылок ныл от напряжения, а легкие будто выжгло изнутри, выдавливая остатки воздуха. Наклонив голову, она неслась вперед, превращаясь в искру. В глазах — дорога, на спидометре — 200 километров в час. Тут же, посреди дороги, встал олень и лениво посмотрел на мотоцикл, который приближался к нему с возрастающей скоростью. Заголовки завтрашней утренней газеты уже стояли перед глазами: Девушка сбила оленя на Уиллоу-роуд. Умерла на месте. Лилит не сбавила скорость. Она зажмурилась, стиснула зубы и позволила этому случиться. Но вместо этого байк затарахтел и начал замедляться.       — Нет. Мотоцикл сбавлял ход, двигаясь все медленнее с каждым метром.       — Нет, нет, нет, нет, нет. И вот он полностью остановился. В метре от оленя. Тупое животное, наконец-то, решило моргнуть и неторопливо ушло с дороги, мягко цокая копытами.  Наступила тишина. Лилит, ее заглохший байк и ее колотящееся сердце. А потом из горла вырвался крик.       — Нееееет! Она ударила по мотоциклу. Один раз. Второй. Третий. Пока костяшки не покрылись кровью. Вдруг зазвонил телефон, жизнерадостной мелодией, словно издеваясь над ней. Он звонил снова, и снова, и, мать его, снова. Лилит резко вытащила телефон и посмотрела на экран. Это что? Небесное провидение? Нежданный спаситель, которому в реальности плевать? Спам. Она с силой зажала телефон в ладони, потом сунула обратно в карман. Оставив мотоцикл на дороге, она пошла пешком до ближайшего города. Искренне надеясь, что наткнется на волка. Или на маньяка. Который, наконец, завершит начатое.

***

      Город был незнакомым. Таким, где фонари давно не чинили, а дороги — не латали. Таким, где никто не удивится, если ты идешь по ночной улице с разбитым лицом и пустым взглядом. Ей, впрочем, было все равно. Взгляд зацепился за вывеску. Неоновая, тусклая, моргающая так, словно вот-вот сдастся и потухнет окончательно. «Паб». Ну, допустим. Она толкнула дверь, и ее тут же накрыло смесью запахов: прокуренные стены, прелый деревянный пол, напитавший в себя десятки лет разлитого виски и дешевого пива. Бар выглядел так, словно пережил больше драк, чем вечеров с приличными клиентами. Затертые кожаные диваны в углу, липкие столики, пятна на полу, о происхождении которых лучше было не задумываться.       — Текилу, — коротко бросила она, опускаясь на барный стул. Бармен молча кивнул, поставил перед ней рюмку. Первая. Вторая. Третья. Рюмка шла за рюмкой. Где-то на седьмой она сбилась со счета. Или еще раньше.       — Может, уже хватит? — подал голос бармен, убирая пустые рюмки.       — Бар все еще не вращается, — отозвалась она.       — Гляньте-ка, у нас тут свеженькое мясо, — послышалось сбоку. Лилит медленно повернула голову. Рядом стоял мужчина лет тридцати пяти, массивный, с ухмылкой, от которой хотелось протереть лицо спиртом. Рядом — еще двое.       — Детка, сложный день? — протянул один из них, приваливаясь к стойке. — Знаешь, есть способы получше, чем бухать в одиночку.       — Например, пропустить пару рюмок с нами. Или… Заняться чем-то куда более захватывающим, — ухмыльнулся второй, кладя руку ей на плечо. Перед глазами замигал красный свет, пуская на свободу зверя внутри. Разум слабо пытался нашептать ей, что все это не к добру. Что она теряет контроль. Но было уже поздно.

***

      Провалы в памяти — бесплатный приз на дне каждой бутылки крепкого алкоголя. Подняв свою тушу в вертикальное положение, Лилит скривилась — в голове тут же отдалось громким звоном, словно кто-то со всей силы тряхнул копилку, проверяя, остались ли там хоть какие-то монеты. Моргнув, она попыталась сфокусироваться на картине перед собой и сделала максимально непринужденный вид. Не хотелось бы драматизировать, но, судя по окружающему пейзажу, с этим баром случилось что-то нехорошее… Кошмар, залитый очень дорогим, но подозрительно разбавленным алкоголем. По залу валялись разорванные в клочья тела, а на столешнице бара лежал труп, у которого из жопы торчала палка. Лилит коротко усмехнулась, подняла ближайшую бутылку и… Швырнула ее в стену, равнодушно наблюдая, как стекло разлетается на тысячу осколков. В одном из них мелькнуло отражение. Она прищурилась, но взгляд тут же застыл. Отражение вроде бы принадлежало ей… Но выглядело оно как-то не так. Чужое, незнакомое, с чем-то таким в глазах, от чего даже ей самой стало не по себе. Лилит провела рукой по лицу, медленно развернулась и пошарила в карманах… Пусто. Но карманы ближайшего трупа оказались куда щедрее. Коробка сигарет.       — О, спасибо, дружище, — пробормотала она. Зажигалка нашлась там же, и вскоре в воздухе уже кружился горький дым. Она прикрыла глаза, сделала долгую затяжку. Пальцы машинально потянулись к телефону. Экран мигнул. Пусто. Ни одного уведомления.  «Ты же не ждала, что тебе кто-то напишет?» Голос Люцифера раздался в голове с таким откровенным злорадством, что она чуть не закашлялась. Лилит снова огляделась, взгляд скользнул по бару, по хаосу, по бутылкам, которые все еще стояли за стойкой, будто дразня ее. Алкоголя здесь было много, достаточно, чтобы стереть память, утопить остатки здравого смысла, заставить забыть даже собственное имя, и чтобы сделать следующий шаг, не чувствуя ни вины, ни внутреннего осуждения, достаточно было просто протянуть руку. И она это сделала. Она схватила самую дорогую бутылку, сорвала крышку, сделала долгий глоток, ощущая, как горечь разливается по горлу, прожигая изнутри, затмевая реальность, позволяя утонуть в чем-то другом. Затуманенный разум уже не понимал, что происходит. В глазах мелькала вода — далеко, внизу, словно Лилит стояла на мосту, а течение звало ее к себе, тянуло вниз, обещая тишину, покой, конец. Чувство потерянности окутывало ее, словно она застряла в бесконечном лабиринте, где нет выхода, нет дороги назад, нет даже намека на то, куда идти дальше. Раньше все было просто, смысл жизни заключался в том, чтобы выживать. Раз за разом, раз за разом собирать себя из осколков после каждого удара судьбы, но теперь казалось, что не осталось ничего, что можно было бы собрать. Ничего, что еще можно было бы склеить. Зачем цепляться за жизнь, если она так тщательно пыталась ее утопить? Она всегда старалась плыть по течению, но течение, сука, было таким сильным, что каждый раз окунало ее в воду с головой. Так зачем бороться с ним, если проще просто перестать? Все было бессмысленно, все старания были бессмысленными, никого больше не осталось, и в голове что-то щелкнуло. Лилит сделала большой шаг в пропасть, зажмурив глаза, отпустила перила, почувствовала, как ветер окутывает ее, но в тот же миг что-то резко дернуло ее назад.       — Да вы, сука, издеваетесь! — выдохнула она, дернувшись, но чья-то рука не отпускала. Повернув голову, она увидела парня лет девятнадцати.