Проклятие на удачу

       — Какой чудесный день… Какой чудесный труп… — Мурлычет себе под нос Регина, вонзаясь взглядом в каждый сантиметр лежащего перед ней тела.       Со стороны, здание городской больницы выглядит как постройка в лучших традициях послевоенных заброшек: обшарпанный и абсолютно непривлекательный фасад, протекающая крыша, местами — битые окна, оттого и затянутые плёнкой, и шерстяными одеялами. Неприятный звук разносится по огромному тёмному холлу, а мигающая лампочка и треск проводов нагоняют ещё больший ужас на случайных посетителей. Пациенты сторонятся этого коридора, старательно обходят даже лестницу, ведущую в тёмную обитель.       Шарканье ботинок, звон медицинских бутылочек и непрерывная песня дровосека. Единственная живая душа в этом коридоре — дежурная медсестричка, которая кутается в колючий плед и вздрагивает от каждого шороха, пока демон за её плечом ухахатывается с реакции смертной жалкой душонки.       «Жрать хочу-у-у!»       Вой проносится по длинному помещению, вышибая оконную раму. Медсестра Надя, оглядываясь, бегом бежит к ставням, чтобы избавиться от присутствия сквозняка, да только хрена с два ей это поможет — он всё равно не отстанет и продолжит питаться чужим страхом. Такова уж его природа, и ничего с этим не поделать, — да и Регину полностью устраивает её хозяин.       «Жрать!»       Судорожно сглатывая, девушка не находит лучшей причины, чем эта, для того, чтобы поскорее слинять из этого, Богом забытого, места, да и вечерний обход пора начинать, пока по шапке не получила от дежурного и заведующего разом.       Ладонь, по локоть обтянутая латексной перчаткой, вытирает выступивший пот и оставляет на лбу грязный след. Далеко не гигиенично: увидь её сейчас хоть кто-нибудь из преподавателей или штатных патологоанатомов — уже давно дали бы хороших таких пиздячек. Глядя на то, как ножовка распиливает задубевшую мёртвую плоть, ломает хрупкие тонкие рёбра, как металлические щипцы выворачивают душу наизнанку, Регина буквально испытывает оргазм. Даже лучше. В сотню раз, не меньше. Зрелище не для слабонервных, а девушке нравится, когда перед ней открывается вид на человеческие внутренности.        — Завали хлебальник, сказала же, — недовольная пренебрежительным тоном, шизофрения опрокидывает медицинский лоток. Ножницы и скальпеля летят на пол, длинная иголка падает в натёкшую лужу крови, а моток ниток закатывается куда-то под шкаф, откуда уже, со сто процентной вероятностью, не вернётся. Серые глаза закатываются, а грудь резко сдавливает, будто тисками. Единственной опорой под рукой оказывается тело неизвестного ей мужика, который покинул мир иной по самой неназываемой причине. А неназываемой, потому что «пьянству — бой!»       «Забываешься, девочка!»        — Пошёл нахуй! Заскучаешь же без меня, — едва находит в себе силы просипеть Регина, пока воздух в лёгких неумолимо заканчивается.       «И то верно. Где я ещё такую преданную шавку найду?»              Тонкие губы растягиваются в ухмылке, когда давление исчезает, и она вновь может спокойно дышать. Пора бы заканчивать свои эксперименты, а не то Регина рискует нарваться на незваных зрителей своего бесчинства, и тогда «привет, менты». А если когда доложат декану о том, что вытворяла одна из лучших учениц на потоке, всё — прощай, не только бюджетное место, но и обучение в целом. С одной стороны, вроде, и смешно, а с другой, если кто узнает, за что её из университета попёрли — возьмут под белы рученьки и отправят прямиком в местную больничку на «Волково». Рука автоматически лезет под рёбра, вытаскивая главный орган. С равнодушным лицом, Регина поднимает с пола испачканные ножницы и хладнокровно отрезает отходящие от сердца трубки. Мышца летит в изрядно потасканный целлофановый пакет, а взор заинтересованно бегает по трупу — Регина решает: забирать ли что-то ещё?       Демон требовал веселья: хотел забрать пару почек и подкинуть надоевшей за последние дни Лиде прямо под подушку, чтобы с довольной улыбкой слушать её дикий ор при обнаружении «сюрприза». Да только самой Регине это нахрен не сдалось — ей, после тяжёлых трудовых будней и не менее тяжёлых выходных, хотелось отдохнуть, в тишине и спокойствии, пока папаша неизвестно где шароёбится в поисках водяры, для опохмеления.       Пальцы профессионально стягивают разрезанные лоскуты и педантично сшивают их между собой. Шов получается ровным и практически незаметным: если бы не мертвенная бледность кожи и отсутствие дыхания, то было бы даже незаметно, что буквально пару минут назад грудная клетка была вскрыта и не уберегла за рёбрами сердце. Не хватало ей ещё разгневанных родственников, которые потащат начинающего патологоанатома на кострище.       «Шевели задницей! Сюда эта проститутка домбытовская прётся. Опять к ней, потаскухе, мужики пьяные едут, совсем скоро здесь будут».       Регина накидывает белую простынь и спешно прячет пакет с органом в клетчатую сумку. Стягивает с рук окровавленный латекс, выкидывает в ведро и старается как можно быстрее стереть с губ злобный довольный оскал.        — Наташ, я всё. Инсульт, — медсестра кивает и закрывает кабинет на ключ. Завтра санитарам предстоит отдать тело бедного мужчины жене, а там уже похороны, поминки, и всё, что к ним причитается. Теперь лишь бы никакой любопытный врач не решил сунуть свой нос, дабы перепроверить работу студентки.       Казань давно погрузилась в сон, лишь редкие огонёчки уличных фонарей и подъездов тускло освещали тёмные улицы города. Ходить в это время суток было, мягко говоря, жутковато, но Регина давно привыкла. На распределении свободная должность патологоанатома манила зарплатой и свободным доступом к расходному материалу — какой дурак от такого подарка судьбы, упавшего с неба на голову, откажется? Черномагические ритуалы, во всех своих проявлениях, — хоть на чистку, хоть на защиту, хоть на порчу — требовали кровавых подношений, а сила буквально пищала от восторга, когда Чернова раз за разом притаскивала человеческие органы. Правда, пару раз выходили осечки с их утилизацией, но она и тут выход нашла: жители ближайшей от кладбища деревни не всегда могли отличить право от лево, не то, что человеческое сердце от говяжьего; они с радостью скупали добротное свежее мясо за бесценок, жалуясь Регине, безразличной к их болтовне, на огромные цены на рынке.       «Как будто вам кто-то мешал в своё время стараться и учиться! Лентяи, блять».       Проходя мимо круглосуточного ларька тёти Лили, Регина ускоряет шаг под свист очередных ночных посетителей этой шикарной женщины. Тётю Лилю любили и всегда знали, что, случись что, она обязательно приголубит, пожалеет и выпить нальёт. Любили не столько за пышные формы и желтозубую улыбку, сколько за то, что женщина обладала уникальным талантом превращать любую жидкость в добротный, ядрёный самогон. А как гласило первое правило чернокнижия — чем больше людей подыхает от палёной водяры, тем она, жизнь эта, лучше. Голодные демоны зашевелились в груди, мечтая набить желудки очередной пропащей душонкой, а лучше — двумя. Чтоб уж наверняка!       Но Чернова игнорирует их требовательные стоны, когда из магазина вываливаются два пьяных грузных тела, едва ли не падающих на скользких, от дождя и резкого заморозка, ступеньках.       Красный «ижик» вмещал в себя несчётное количество пьяных парней — шизофрения решила не искать приключений на аппетитную девичью задницу и подгоняла верную шавку. Даже злобный, далёкий от проявления человеческих чувств, демон был готов на время заткнуться и не мешать сосредоточенной чернокнижнице бежать домой, лишь бы быть подальше от неадекватных пацанов. Сила силой, но присутствие беса за спиной и в теле не защитит её от людского мракобесия, а человек ведет себя порой хуже некоторых животных. Крепче сжимая сумку с очередным трофеем, Регина надвигает на лицо махровый платок и почти переходит на бег. Что-то человеческое осталось в этой проданной душонке — инстинкт самосохранения, пожалуй. Она ещё не всех успела до гробовой доски довести, вот когда к сотенке первой подойдёт, тогда и подумает, а пока, под смех демона, она целомудренно хранит себя для единственного и нежного. Не факт конечно, что тот будет человеком и на земле живущим, а не бесом каким после неё — да какая разница уже?       До подъезда оставалось буквально несколько минут и около сотни метров, когда двое невысоких теней мелькнули перед поворотом. Утробное рычание зазвенело в ушах. Он почуял опасность, а значит, стоит поглубже засунуть руку в карман и развязывать свой длинный ядовитый язык.        — Куда так торопимся, красавица? — Совсем ещё мелкий пацаненок, который только от мамкиной груди оторвался, перегородил чернокнижнице дорогу.       «Да ты еще не знаешь, с кем связался, маленький!»       Рука сжимает в кармане пальто перочинный ножичек — менты, ясен пень, запретили таскать с собой холодное оружие, даже в целях самозащиты, да только на хую вертела Регина и их, и эти правила. Одним больше, одним меньше — тем более, что второй пацан заметно занервничал, за спиной товарища, а сила, наоборот — предвкушающе облизнулась, псевдо-робко выглядывая из-за хрупкого плеча Черновой.        — На блядки. Заждались меня уже, — шаг в сторону, юнец копирует её движение, заставляя крепко сжать от негодования челюсти. — Съебали по-хорошему. Там скоро «Спокойной ночи, малыши» по телеку начинается, пропустите — плакать ведь будете.        — А если по-плохому хочу? Давай, кармашки выворачивай, — совсем уже охуели. Пиздюшья им мало, решили до нормальных людей доёбываться: видно, мало мамка с папкой по лицу в детстве били и ремень из брюк вытаскивали — совсем старших не боятся.        — Фантик, погнали отсюда. Сейчас ещё на патрули нарвёмся или на кого не из наших: слышал ведь, что Зима говорил. Старший сделку какую-то с «Разъездом» заключил, потому что большая часть их девок в нашем районе живёт. В любой момент с ними встретиться можем, — второй пацан оглядывается по сторонам, пытаясь оттянуть заведённого друга, и не исключено, что причиной его, враз изменившегося, поведения были мелькнувшие в серых женских глазах красные всполохи и тень, упавшая на точенные губы жуткой гримасой.        — Ты глухая, что ли? — Так называемый, Фантик пытается подойти к девушке ближе, но прямо перед его носом возникает заточенный ножик, едва не оставляя глубокий порез на самом кончике.        — Ещё шаг, и я тебе брюхо вспорю, пиздюк малолетний, — парень ухмыляется, его дружбан же, поняв всю плачевность ситуации, просто скользит глазами по улице и, время от времени, напрягается, готовый в любой момент дать дёру.       «Трус, блять. Как у бабы серёжки с ушей вместе с мочками срывать, так первые, а как силы более-менее уравниваются, так в трусы ссутся».        — А ты, походу, ещё и тупая.       Фантик дёргается и за секунду выхватывает из женских рук клетчатую сумку. Неподготовленная к такому повороту, Регина растерянно хлопает накрашенными тушью-плевалкой ресницами и мысленно прощается с сегодняшней добычей. Вот пацаны обосрутся, когда найдут в сумке вместо денег спрятанный в пакете «сюрприз». И как их накажут старшие, за плохие шутки: они ведь наверняка её сумку на общак потащат.        — Эу, скорлупа, — свист. — Стоять, блять!       Парни замирают, как вкопанные, словно мыши перед приближающимся котом. Пошатываясь и с трудом застёгивая покрасневшими от мороза пальцами ширинку, из-за угла вываливается высокое, завернутое в огромную дублёнку, «нечто». «Нечто» — потому что хоть как-то иначе это, угашенное вусмерть, тело не назвать. Мужчина ещё даже не успел приблизиться к их весёлой компании, состоящей из психически нестабильной маньячки-чернокнижницы, беснующего, из-за людской тупости, демона и двух малолеток без мозгов, а Регина уже чувствует это ни с чем не сравнимое «амбре» заядлого алкоголика. Симпатичное — но отнюдь не в Регининых глазах — округлое лицо девушки кривится, становясь похожим на перемороженную картошку, а синяки под глазами лишь добавляют правдоподобности.       Чернова, в общем и целом, людей ненавидела: слишком шумные и вечно то торопящиеся, то наоборот, движущиеся как улитки, они наводили на чернокнижницу скуку и раздражение. Но больше всего в её тёмной душе кипела ненависть по отношению к алкоголикам — хоть запойным, хоть нет, без разницы. Старые, вонючие и прогнившие пьяницы — девушка не испытывала ни капли сочувствия к собственном отцу, так что тут говорить об этих отбросах общества? Но всё же, положа руку на сердце, была готова признаться, что кое в чём предкам своим благодарна. Если бы не то ужасное детство, которое они ей подарили, Регина никогда бы не смогла крепкими железными цепями связать свою душу с демоном, никогда бы не почувствовала бегущую под кожей, прямиком к кончикам пальцев, силу. Никогда бы не смогла взрастить в своей душе бессчетное количество демонов и перестать чувствовать себя вечно одинокой.        — Подошли!       Рыжая наблюдает за разворачивающимся цирком и ждёт, когда пацанята отпиздят борзого пьяницу, а она со спокойной душой одарит силу очередным подношением. Получит лёгкое похлопывание когтистой лапой по солнечной макушке, да услышит особо ничего не значащее «молодец». А в воздухе, тем временем, с перегаром пьяницы смешивался едкий запах страха.       Мужик раскрыл рот, то ли икая, то ли отрыгивая, то ли всё вместе сразу, и улыбнулся. Довольно так, с язвительными нотками в приподнятых уголках губ, демонстрируя белые, с небольшим жёлтым налётом у дёсен, чуть заостренные клыки. Невольно в Регининых глазах мелькает интерес к чужой персоне: больно уж холёным он выглядел, для пропащей души, которую в любой момент можно отправить на корм в ад. Ещё больше сюрреалистичности этой комедии добавляют мальчишки, виновато вжавшие головы в шеи, спешно возвращающие клетчатую сумку на место, у ног Регины, и медленно, она бы даже с уверенностью сказала — нехотя, приближающиеся к шатающемуся, словно маятник на часах, мужчине. А в глазах детских мелькает страх, как перед отцом, который позвал непокорное чадо в гостиную и сказал снимать штаны.        — М-мы думали, она залётная. Клянусь, никогда не видели здесь, — дерзость из голоса Фантика моментально испарилась, словно той и не бывало, оставляя только противный мышиный писк.        — Да мне похуй, видели вы её здесь или нет! Решили до бабы докопаться? Хотите, чтобы каждая крыса пиздела, что Универсам не знает простых понятий? Я вам говорил, что, если узнаю, пиздюлей всем возрастом получите? — «Нечто» скидывает куртку и щёлкает костяшками. — Фантик, вставай.       «Веселуха!»       Регина шикает на голоса в голове и уже с интересом, мало скрываемым на лице, наблюдает за разворачивающейся картиной.        — Кащей, ну, мы ж не специально… — Мужчина хмыкает. Хруст. Парень хватается за разбитый нос и сгибается напополам. Вот сейчас Чернова по-настоящему испугалась, даже дёргается от неожиданности. Умеет же искать приключения на свою тощую задницу!       Для полного счастья не хватало только разборок с местными бандами, и тогда точно будет ей веселье. А ведь предупреждала её Наташка — не ходи одна после смены. Слухи об изнасилованных девушках и без Регининого участия гуляли по университету, а тут, похоже, на одну историю скоро станет больше.        — Ералаш!        — А я-то что? Я просто стоял, я не участвовал, — рыжеволосый отнекивается, но всё же подходит к собранной фигуре.        — Вот за то, что просто стоял, — мужчина замахивается, а голоса в голове верещат от восторга. Её господа обожают кровавые разборки, а, судя по рассечённой брови, крови будет достаточно, чтобы заморить червячка. — Это только предупреждение, завтра обсудим ваши геройства. Чтобы каждый пацан знал наших «героев» в лицо. А теперь съебались по тихой, чтобы глаза мои вас не видели.       «А теперь вали отсюда!»       Регина хватает сумку с незаконным содержимым и пытается скрыться в темноте подворотни. Сейчас всё ведьминское нутро навострилось, приготовившись защищаться, причём — насмерть, и плевать, что комплекцией она не вышла: даром, что довольно высокая, худая ведь, как палка, от вечных голодовок. Не просто так в школе всё время на лавочке просидела, вместо того, чтобы с одноклассниками мяч гонять и через козла прыгать.        — И что? Дама даже не поблагодарит своего рыцаря за защиту? — Насмешливый пьяный голос летит вслед убегающей девушке, а у той поджилки от страха трястись начинают — так и преследует чувство, что сейчас с ней обязательно что-то плохое произойдёт и не исключено, что именно по Кащеевой вине. Так ведь, вроде, его назвал тот парнишка, Фантик. Если бы не инстинкт самосохранения, она бы отблагодарила молодого парня средним пальцем, и тогда хоть беги, хоть не беги, уже лежала бы мордой в сугробе и прощай либо честь, либо жизнь. — Вот так и спасай девушек в подворотнях. Эй!        — Хуй в печке погрей! — Ладошка встречается со лбом. Видимо, первый её орган, который сформировался в утробе её, гори в аду, матери — язык.       Тот самый длинный и ядовитый, который против парнишек ростом метр с кепкой работает на «ура». А вот по отношению к взрослому и опасному дядьке, коим мужчина наверняка и являлся, это, скорее, было похоже на собственноручно составленный договор о моментальном убийстве.       Вот ведь она дура дурная.       «Ребята, если вы меня сейчас слышите, котелок попрохладнее организуете? Я не привыкла к резким перепадам температуры», — шизофрения противно хихикает и заинтересовано мельтешит перед глазами.       Громкий лающий смех разлетается по всей улице. И, как назло, под отваливающуюся подошву попадает бордюр. Как только она его не заметила, знает только чернуха, но та, тварь такая, хоть десять бутылок водки ей предлагай, всё равно хлебало свое на замке держать будет. И без того израненные, руки врезаются в поверхность асфальта, до боли раздирающего потрескавшуюся кожу.       «Блять, единственные нормальные колготки» — в голове моментально сложился математический пример. Из груди вырвался вздох разочарования, причём, в первую очередь, в себе. Денег на новые у неё сейчас не водилось — маленькое увлечение Черновой нещадно забирало не только физические силы, но и материальные.        — Не убилась? — Перед глазами появляется широкая мужская ладонь. Собрав всё своё достоинство в кулак, Регина резко поднимается и, сдерживая слёзы от ноющей в коленях боли, хватает ручку клетчатой сумки.       Девушка обязательно отметит этот день в календаре, как самый хуёвый в её жизни, и каждый год, — если, конечно, переживёт сегодняшний вечер нежеланных встреч — будет силе припоминать, что та не только свою шавку не защищала, но и активно подталкивала к пропасти. Хлипкая сумка выскальзывает из длинных пальцев, переворачивается в воздухе вместе с Регининым сердцем, пропустившим пару ударов. На её большую беду, один из пакетов, несмотря на свою плотность, рвётся, и из дырки загадочно выглядывает человеческий, с ещё не стекшей на дно целлофана кровью, орган.       — Ну нихуя себе… — Сердце с громким «ух» падает Регине в пятки.       Чернова судорожно бегает глазами по тёмной улице, а мозг пытается придумать, как расправиться со свидетелем, устранить случайных мальчишек, которые наверняка запомнили рыжеволосую девушку, и за три минуты пробежать целый школьный кросс, чтобы как можно скорее отвести от себя подозрения, и не сесть в места не столь отдалённые. Это спасибо ещё, что смертную казнь отменили. Рука за секунду хватает ближайший камень и Регина вкладывает в этот разворот всю девичью силу. Именуемый Кащеем отшатывается, а твёрдый предмет проходит по касательной, задевая одну лишь бледную, колючую от щетины, щёку.       «Всё. Теперь это точно конец» — крепкая хватка сковывает худое запястье, и пальцы сами собой разжимаются, роняя булыжник обратно в снег.       Регине в голову не приходит варианта лучше, кроме как громко и пронзительно завизжать на всю улицу, привлекая к ним внимание, и уповать на добродушие жильцов соседнего двора. Или, авось, её задушенные жалкие мяуканья услышат дружинники ОКОДа и найдут хотя бы обезображенный труп. Всякого лучше будет, если тело захоронят.        — Ты на голову шарахнутая, что ли?! — Тёплая рука прижимается к лицу, в попытке заглушить девичий крик. — Успокойся, дура!       В этот раз удача была на стороне девушки, потому что по улице пронёсся звук спортивного свистка. Чернова брыкается, в попытках врезать сильному мужчине промеж ног, но тот реагирует быстрее: один бросок — и девушка летит в острые ветки кустов, а метким пинком пакет с запрещёнкой улетает куда-то в темноту деревьев, приземляясь не так далеко от головы чернокнижницы.       «Заткнись!»       Громогласный крик набатом стучит в голове, и тело будто ошпаривает кипятком, заставляя застыть: спорить с силой совершенно бессмысленно. От боли желудок сковывает в тиски, а воздух вышибает из легких. С чего вдруг они так недовольны ею? Где она успела накосячить? Наоборот ведь, собой же рисковала, чтобы те подольше находились к избитым мальчикам с пущенной на асфальт кровью.        — Что здесь происходит? Кто кричал? — Кудрявого очкастого парня сопровождают огромные амбалы с красными повязками на руках, и Регина, к своему большому сожалению, сразу его узнает: этот идиот совсем недавно прыгал в их университете на одном из обязательных собраний и болтал слишком много лишнего. Та ментовка, которая пришла с ним оповещать молодёжь о происходящем в городе, и то больше информации дала, хотя слова «группировка», «пришив», «насилие» и так далее повторялись чаще, чем буква «а».        — А мне откуда знать? Сам охуел, — очкарик брезгливо осматривает ночного хозяина улиц. — Пардоньте. Сам в шоке.        — Документы покажи, — Кащей примирительно вскидывает одну руку, а второй лезет в карман брюк. Регина пытается унять разбушевавшихся демонов, но выходит довольно плохо: сознание мутнеет с каждой секундой, отнимаются руки и ноги, зубы впиваются в бедную губу.        — Молодые люди, я законопослушный гражданин, неужто вы могли подумать, что я тут бесчинствами занимаюсь?! — Видно, что очкарик не верит ни одному слову подвыпившего мужчины, но в округе ни единой души. Не считая ту, которая заходится в немом крике посреди мусора и острых веток.        — Доверяй, но проверяй, гражданин Кащенко Вячеслав. Я ведь запомнил и ваше имя, и ваше лицо. Доброй ночи, — молодой человек возвращает хозяину водительское удостоверение и, проходя мимо, цепляет того плечом. Огонёк мигом загорается в глазах болотного цвета: попадись ему этот чушпан один на один — на своих двоих точно бы не ушёл. Да даже не уполз бы. Он ведь Кащей, в конце концов, старший в Универсаме. Он такого отношения к себе никому не прощает.       Парень Мужчина раздраженно поднимает куртку с земли и натягивает на плечи.       «Сходил, блять, поссать» — пламя поджигает закрученный табак, и лёгкие заполняются едким дымом. Алкоголь практически выветрился из организма со всеми этими приключениями: сначала он вытянул короткую спичку и лишился ночи в компании местной подружани, потом два придурка, которые решили подгадить на собственной территории, ещё и эта ебанашка со своим камнем…       «Сука! Ебанашка!» — Сигарета отлетает в сторону, а он уже бросается к ближайшим кустам. Не хватало ему очередного трупа, тем более, что очкастый первым побежит крутить именно его, а возвращаться на зону с клеймом женоубийцы было максимально опасно, там его авторитет старшего на районе хуй кому усрался. По тамошним понятиям, он бабу обидел — существо слабое и не способное дать сдачи.       Раздвигая кусты, он удобно раскрывает их прямо под фонарём и с усмешкой смотрит на впечатляющую картину: резинка сползла с косичек, отчего рыжие волосы разметались по сырой земле, по подбородку стекала струйка крови из прокушенной губы, колени больше походили на месиво, а колготки смело можно отправлять в мусорку.       «Ничё такая даже» — убедившись, что девчонка дышит, он снова щелкает зажигалкой и зажимает сигарету в зубах.        — Эй, живая? — Ответом ему служит только тоненький стон. Хотелось бы, конечно, стон удовлетворения и чтоб он стал ему причиной, но пока это больше похоже на предсмертный выдох. Ногой Кащей ломает первую стену веток и цепляется за коричневое пальто. Остается только потянуть тело на себя. — Еб твою мать, — он чуть не поскальзывается, когда рукав трещит по шву и отходит от основной части, — Давай, очухивайся.        Всё, что происходит вокруг, Регина слышит сквозь пелену демонического смеха и криков. Потом она обязательно предъявит шизофрении за устроенное представление, но сейчас самое главное — добраться до дома, и, желательно, не сдохнуть где-то по дороге. А если и сдохнуть, то хотя бы в подъезде — там быстрее найдут. Боль отступает также резко, как появилась, в легкие поступает кислород и девушка заходится мокрым кашлем. Пока она пытается выплюнуть внутренности, кто-то вытаскивает обмякшее тело на свободу.        — Сиди, не рыпайся, я сейчас, — звук удаляющихся шагов.       В голове одна единственная мысль:       «Мне пизда!»       Голодные демоны клацают зубами и безжалостно гонят изнеможённую девчонку в свои владения. Утирая выступившие слёзы, с трудом, но она поднимается с этого треклятого бордюра и оглядывает территорию на наличие сумки. Ей уже не привыкать кормить шизофрению собственным биоматериалом, а потом проводить несколько дней в постели — восстанавливаться. Она от этого даже какой-то, одной ей понятный, кайф ловит.        — Сказал же, не рыпайся, — темноволосый парень запыхался, видимо, от быстрого бега. Серо-голубые глаза упираются в запёкшуюся на щеке кровь. Хорошо она его приложила, жаль, в висок не попала — было бы меньше проблем с поисками подношений.       Регина отшатывается от запаха аммиака, который никак не хочет испаряться с её кожи. За всю свою недолгую жизнь и ещё не более долгую практику чернокнижия, она могла придумать сотню характеристик для нашатырного спирта. Вместе с ясностью ума приходит и ноющая боль в ладонях. Рассматривая кровоточащие царапины, Регина заходится искренним смехом. До чего всё происходящее абсурдно и нелепо, буквально десять минут назад она тряслась от страха за собственную жизнь, пыталась убить проходящего мимо пьяницу, а теперь он, словно мальчишка-одноклассник, крутится вокруг неё, в чувства нашатырём приводит и, вроде как, спас от нападок мальчишек. По обыкновению, ей бы его нахуй послать и наплевать на все последствия, да только что-то не хочется.       Израсходовала Регина на сегодня все свои ресурсы: и злость, и ненависть, и шутки, и даже словарный запас. Домой хотелось до безумия, и ни Лидка с её вечно орущей личинкой, ни бухой отец, наверняка развалившийся на полу поперёк комнаты — никто не помешает ей разлечься на родном диване. Нужно ещё как-то завтра с самого утра на кладбище сгонять, подношение сделать и сердце толкнуть какой-нибудь милой старушке — колготки как-то возмещать надо, а до зарплаты ещё полмесяца ждать. Не голыми ногами же щеголять, в самом-то деле. Можно было бы, конечно, у соседей из карманов пару рублей свистнуть, но Лёшка, скупердяй этот, над каждой копейкой по часу чахнет, сразу пропажу заметит и такой хай поднимет, что мама не горюй. И, что самое обидное, на папашу её, выродка алкогольного, даже не подумает — слишком благородный он и честный. По чужим карманам шарить не станет.       А Регинка, проститутка, — как любит отец выражаться, когда с Лидкиным мужем за одним столом сидит и прошлое вспоминает, «неблагодарную» дочь помоями обливая — вполне могла это сделать.       Ублюдок, чтобы он себе все кости переломал на своей блядской работе.       Задумавшись, Чернова возвращается в реальность, только когда на поцарапанные и окровавленные ладони льётся что-то горячее, из-за чего кожа вмиг огнём вспыхивает. Она глухо вскрикивает, тянет конечности на себя, но мужчина крепко за запястья схватил и не отпускает. Только перекись продолжает на раны лить, внимательно вглядываясь в зашипевшую кровь. Где только взял её? Будь у девушки чуть меньше мозгов и больше безрассудства, предложила бы ему и коленки, в фарш разбитые, с такой же тщательностью обработать, да язык крепко прикусывает: у мужика челюсть напряжённая, отчего родинка справа набухает, глаза диким пламенем горят и кудрявые тёмные волосы из-под шапки лезут, ноздри широко раздуваются, будто в гневе и непонятно — на неё, или на этих Фантика и Ералаша? Или на ОКОДовцев?       Хер его поймёшь, да и неинтересно Регине всё это, на самом деле.       Стараясь быть как можно менее грубой, чтобы не получить лишний раз по лицу, она забирает свои ладони из его крепкой хватки, цепляет кончиками пальцев лямки сумки и, подвесив её на запястье, прячет руки в карманы. Отходит на пару шагов назад, едва заметно дрожит под тёмным мужским взглядом и, время от времени, морщится, ощущая два ненавистных аромата, смешавшихся в один термоядерный: перегар от водки, причём, не исключено, что палёной, и нашатырного спирта. Стоит и думает: сказать этому Кащею спасибо; кивнуть в знак мнимой благодарности; или, быть может, просто развернуться и свалить, пока дружинники еще за поворотом?              Регина зачем-то кивает ему, смотрит долго в глаза, резко разворачивается и быстрым шагом, чуть прихрамывая, от острой боли в коленях, спешит оказаться в подъезде меньше чем через пять минут. Спиной чувствует, как её буравят взглядом, прожигают в захудалом пальтишке новые дыры, на которые заплаток больше не найдётся, и матерится себе под нос, заслышав шаги. Она до последнего надеялась, что Кащей отвалит от неё, когда увидит её недоброжелательность, но, очевидно, она ошиблась. Регина поворачивается, открывает рот, чтобы убедить парня мужчину оставить её в покое и удивлённо замирает, когда позади никого не оказывается.       «Слава Богу, понятливый попался.»       Регина облегчённо вздыхает, расправляет плечи и, уже в более приподнятом настроении, шагает к подъезду, с тоской отсчитывая каждую пролетающую секунду. Дорога кажется ей невероятно долгой, ошалевший мозг рисовал картинки, в которых за деревьями прячутся мужские фигуры, в любой момент готовые напасть и добить ослабленную девушку. Самое обидное, что она даже прибавить скорости не может — ноги будто ватные стали и совершенно отказывались её слушаться.       Чернова передёргивает плечами, когда становится уже невыносимо выдерживать чей-то взгляд. Хочется устранить причину своего дискомфорта, но понимание того, что, скорее, устранят её саму, заставляет сцепить зубы и молча шагать дальше.       А Кащей, трезвый как стекло, плетётся позади, одним своим видом распугивая мельтешащую по окраине двора шушеру — как со своего родного Универсама, так и забредших на территорию разъездовских. Зачем взял на себя ответственность проводить эту рыжую идиотку, сам не знает — ничего необычного он в ней не заметил. Ну, да, светленькая, даже огненная, как он любит. Ножки у неё красивые, хотя это и трудно разглядеть, пока они кровью и грязью измазаны. Зато в противовес этому идёт камень, который наверняка бы устроил ему сотрясение мозга, не обладай он хорошей реакцией, даже будучи пьяным, и отнюдь не говяжье сердце в сумке.       Безусловно, у каждой женщины должны быть свои секретики, но явно не в таком масштабе.               — Эй, боевая! — Крик позади заставляет, и без того напряжённую, Чернову вздрогнуть всем телом, со страхом обернувшись назад. Кащей стоит в паре метров от неё, в расстёгнутой дублёнке, с повёрнутой набок шапкой, засунутыми руками в карманы брюк и помятой сигаретой меж зубов. — Как зовут хоть, скажи.        — На кой? — Хмурится чернокнижница, сжимая деревянную дверь до побелевших костяшек.        — Память, блять, развиваю, — неожиданно грубо отвечает мужчина, отводит сигарету от губ и некультурно сплевывает на землю. Регина морщится от отвращения к данной картине и ловит на себе забавный взгляд зелёных глаз. — Если спрашиваю, значит, надо.        «Говори, блять. Говори, говори, говори. Говори ему, блять!»        — Регина, — прикрывая глаза от прострелившей боли в виске, цедит сквозь зубы девушка. Теперь становится сложно даже просто стоять, имея при этом какую-никакую, а опору.        — Слава, — театрально снимая с головы шапку, мужчина полу-кланяется и заливается хохотом. Она хмурит брови от этих резких перемен в Кащеевом настроении, качает головой, и, не сказав ни слова, закрывает за собой подъездную дверь.       А Кащей стоит у подъезда, до тех пор, пока в крайней квартире на третьем этаже не загорается свет.