Принадлежащие друг другу

      Пока я был в департаменте, в мире людей успела вступить в силу ночь. Ветер, не стесненный многоэтажными домами, чувствовал себя хозяином на окраине города: деревья, едва ли сопротивляясь его воли, гнулись в разные стороны, облака, позорно разогнанные им, не смели показаться вновь. На чистом, беззвездном небе сиротливо повисла тонкая серебристая ниточка.       На месте указанных Гезарием координат находился небольшой одинокий домик из дерева, покосившейся от старости. Вокруг дома вся земля поросла бурьяном, который услужливо отзывался на каждый порыв ветра. Сложно было сказать, жил ли постоянно кто-то в этом доме, но в том, что сейчас дом не пустовал, я был уверен.       Я осторожно пробирался через заросли сорняков, чтобы заглянуть в окно. Через грязное темное стекло я мог разглядеть миниатюрную девичью фигуру, которая неподвижно лежала в углу комнаты. Демона я пока не видел, но чувствовал: он рядом. Скорее всего, он уже знал, что я был здесь, и выжидал подходящий момент для нападения. Убить его мне не составило бы труда, но пользы от мертвого демона никакой, поэтому необходимо было изловчиться и заковать его в наручники без серьезных повреждений.       Сильный ветер мешал уловить чужие движения, поэтому я чуть не пропустил удар кинжала в спину. Вовремя успевая остановить руку демона, я нанес снизу вверх апперкот по его челюсти. Демон отошел назад, а я, пользуясь тем, что противник был на мгновение дезориентирован, ногой выбил кинжал из его руки. Пока демон обдумывал свои следующие действия, я решил представиться:       — Я следователь из уголовного розыска, убойный отдел, тебе лучше…       Мне не дали закончить. Демон сделал резкий выпад ко мне, целясь правым кулаком в корпус. Я заблокировал его атаку и, резко схватившись за его левое плечо, наклонил вниз, чтобы нанести два сильных удара коленом в солнечное сплетение демона. Эта тварь не растерялась: вывернулась из моей хватки и, использув свое преимущество в росте, перекинула меня через себя на землю. Пока я вставал, демон не медля подобрал кинжал. Ему хватило пары секунд, чтобы добраться до меня, и еще меньше времени, чтобы занести кинжал для удара в живот. Я не дал ему сделать задуманное, крепко удерживая его руку двумя своими руками, а стопой ударил демона в коленный сустав. Противник тихо зарычал и осел на землю, но кинжал остаелся при нем. Как только я замахнулся правой ногой, метясь в его скулу, демон резво уклонился, приподнялся и всадил кинжал по крестовину рукояти в мое бедро. Я вскрикнул от сильной боли и в скупом свете луны заметил гадостный оскал демона. Мне хотелось разбить его лицо, что я тотчас и сделал: крепко сжав волосы этой твари, с силой опустил его голову, а потом разломал нос демона ударом колена неповрежденной ноги. Пока это существо что-то неразборчиво мычало, я, стараясь не обращать внимание на чертов кинжал в берде, завел руку демона ему за спину и сломал плечевую кость точным ударом ногой. Это дало мне фору, и я без раздумий достал наручники, чтобы с удовольствием застегнуть их на запястьях этого бойца. Теперь он был безвреден.       Мне стоило оценить, насколько сильно меня ранил демон: клинок насквозь пронзил среднюю треть бедра, но кость и основные ветви бедренной артерии не были задеты, только сильно повреждены мышцы. Пока демон злобно поглядывал на меня, сидя на земле, я решился достать кинжал. Стараясь не повредить еще больше тканей, медленно, осторожно, но решительно потянул на себя рукоять. Оружие поддалось с трудом, неторопливо показываясь на всю большую часть клинка и, наконец, полностью вышло из бедра с неприятным хлюпающим звуком. Из раны, ставшей теперь пустой, щедро и обильно выбрасывалась кровь, согревая мою ногу. Я только сейчас заметил, насколько мое дыхание было тяжелым и неровным.       Пока я пытался восстановить дыхание, демон молчаливо, не шевелясь, следил за моими действиями. Его нос все еще кровил, темно-красными каплями пачкая землю, а плечевая кость была похожа на разломленный пополам сук дерева, один конец которого, пробираясь наружу, вспорол кожу. В мои планы не входило обеспечивать демону открытый перелом, но также я не ожидал, что противник будет достаточно силен в драке. Да и буду честен, мне было приятно совсем немного потратить скопившейся гнев. Главное, не терять контроль.       Хромая, я вплотную подошел к демону, грубо потянул его за целую руку и повел в дом. Он не сопротивлялся. Закованный демон — тряпичная кукла в моих руках: на наручниках были нанесены специальные руны, которые значительно подавляли энергию любого существа.       Воздух в доме был спертый, несвежий. Из мебели тут было только два стула, небольшой круглый столик, на котором разбросаны пару шприцов и ложка, а в углу комнаты виднелся грязный матрас, где на боку лежала Кора. Услышал еле уловимое дыхание девушки и мерное сердцебиение — она была жива.       Демон издал невнятный звук, когда я небрежно опустил его на пол. Сам уселся на обшарпанный стул и внимательно изучал орудие, которое было при демоне. У кинжала, что я держал в руках, двухсторонний десятидюймовый прямой клинок, равномерно сужавшийся к острию и имеющий линзовидное сечение. Рукоятка кинжала состояла из шаровидного навершия, черенка, полностью расписанного рунами, и крестовины с прямыми краями. Такие кинжалы раньше выдавали всем следователям в департаменте, пока многие не предпочли перейти на огнестрельное оружие: один выстрел и противник повержен — явное преимущество. Однако мне было удобно иметь при себе как кинжал, так и пистолет: никогда заранее не знаешь, что будет сподручнее использовать в схватке.       Причина, по которой я не воспользовался своим кинжалом против демона, в ушлых адвокатах: на суде эти умелые ребята использовали каждую царапину подсудимого в пользу его защиты. В суде могли рассмотреть ходатайство о смягчении наказания для преступника или о принятии мер дисциплинарного взыскания к следователю, если адвокаты стали бы настаивать на превышении полномочий сотрудника, который производил задержание. Понятие «превышение полномочий» в руках пронырливых адвокатов было довольно расплывчатом, особенно, когда не было свидетелей. Используя я кинжал с рунами в драке, раны демона заживали бы не меньше нескольких недель. Такое скрыть от судебных экспертов было невозможно, в отличие от сломанных носа и руки, которые, учитывая, что наручники ослабляли демона — срастутся примерно за два часа. Это время я как раз мог потратить на неофициальный допрос демона. Был уверен — мы мило поболтаем.       — С твоего позволения, я все же представлюсь. Я главный следователь убойного отдела Лондона, Фантомхайв. У меня есть к тебе вопросы, на которые ты мне дашь ответы.       Демон оскалился и гнусаво, но внятно произнес:       — Ты не получишь никакой информации, ищейка, — это заявление рассмешило меня, что не осталось незамеченным. — Улыбаешься? Думаешь, испугаюсь твоего шантажа о том, что, если я не пойду на сотрудничество, ты будешь настаивать на самой строгой мере наказания в суде? Мне это нестрашно.       — Тебе страшно. Вам всем страшно, — наклонился к демону ближе. — Ты хоть представляешь, что такое «самая строгая мера наказания»? — не дождавшись ответа, продолжил. — Представь, что тебя запрут до конца твоего жалкого существования, без крохи энергии, оставят медленно-медленно истощаться и угасать, пока ничего не останется — настоящая пытка для любого существа. Это будет длится столетиями, и все это время, каждую секунду, ты будешь служить напоминаем другим, что такое закон и какова цена неповиновения ему. Значит, сам того не хотя, ты будешь служить закону, который так презираешь.       На протяжении моей речи, выражение лица у демона не менялось, но радужка глаз заметнее стала более темной: он был крайне зол. По глазам демонов можно было делать предположения о испытываемых ими чувствах, в том случае, если они не умели контролировать цвет радужки. Мог почти точно сказать, что демон передо мной был плох в этом. Мне в этом надо было убедиться: то, что я хотел сделать дальше, требовало особого контроля за состоянием демона.       Откидываясь обратно на спинку стула, продолжил:       — Я могу долго запугивать и в конце концов добиться результата, но сегодня предпочту другой, более быстрый способ разговорить тебя, — демон сощурился, а правый уголок губ слегка дрожал.       Достав из внутреннего кармана небольшой складной нож с такими же рунами, как на кинжале, надавил лезвием на ладонь, начиная вычерчивать нужный знак. Руна истины, которую я изобразил, состояла из непрерывной ломаной линии с двумя завитками на концах. Кожа легко расходилась, глубокие борозды заполнялись кровью, я чувствовал неприятную пульсацию в руке — это мелочи. Заканчивая последний штрих, убрал обратно нож. Носить его с собой было уже делом привычки, тем более, им было намного удобнее выводить символы, чем длинным кинжалом. Одной созданной руны было мало, чтобы магия заработала: следовало наделить знак своей человеческой энергией — это самая сложная часть.       — Что ты делаешь? — беспокойно спросил демон.       — Предпочитаю магию угрозам и пыткам.       Половицы противно заскрипели, когда я начал подходить к демону.       — Ты не можешь использовать магию. Никто не способен на это, кроме людей. — На радужке демона в разных местах вспыхивали оранжевые пятна — он был напуган.       — Забыл упомянуть: я не истинный демон. — Теперь на меня смотрели полностью оранжевые глаза, а я широко оскалился и запустил изрезанную руку вглубь перелома, где еще кровоточили сосуды.       Демон взвыл, но ничего дальше не сказал. Думаю, он догадывался: на руну надо было нанести его кровь, чтобы заклинание подействовало. Тем, кто от рождения владел магией, не было нужды ни вырезать руны на своем теле, ни добывать кровь существ, на которых они направлены. Им стоило только сконцентрироваться и представить руну в голове. Жаль, у меня не было такой возможности.       Когда руку начало значительно жечь, я вытащил ее обратно. Сила, заложенная в руне, искала энергию, с помощью которой она могла воплотить в действие задуманное мной. Если я неправильно распределил энергию, позволил бы руне коснуться демонской части меня, то она незамедлительно приступила бы к разрушению этой части. Поэтому руны, нанесенные на плоть нечеловеческого существа, были опасными. Не менее опасны руны на холодном или огнестрельном оружии. Они добирались до самой сущности демона или ангела и уничтожали ее. Самые безобидные из рун были те, которые красовались на наручниках. Моя задача сейчас состояла в том, чтобы сила руны притронулась только к человеческой части меня. Для этого нужно было сфокусироваться, чему мешали адская боль в бедре и таращащийся на это представление демон.       Минуту я выглядел, как идиот, который просто пялился на свою ладонь, но как только понял, что сделал все правильно, перевел взгляд на демона.       — Если не будешь сопротивляться магии, она не навредит тебе.       Демон загнанно смотрел то на меня, то на мою руку, а я отметил, что на его оранжевой радужке сетью проступала синева — заклинание начало действовать.       — Мне нужно знать, что произошло вчера, в шесть часов утра.       Демон сильно сжал тонкие губы, его дыхание сбилось, синие глаза метались из стороны в сторону. Чем дольше он собирался бороться с действием руны, тем хуже он будет себя чувствовать. В конечном итоге демон бы подчинился. Эта глупая попытка сопротивления могла истощить и обессилить его.       — Просто начни говорить, и сразу станет легче, — на мою фразу демон отрицательно мотнул головой, а я недовольно фыркнул.       Я дал руне еще больше своей энергии. Демон еще не кричал, но я видел, что он был близок к этому. На его шее выступили вены, со лба стекали капли пота. Зрачок сужался и расширялся в такт быстрого дыхания, а радужка приобретала сине-фиолетовый оттенок.              — Прекрати это!       Повторил свой вопрос:       — Что произошло вчера, в шесть часов утра?       — Слушай, ищейка, не лезь в это!       Я дал демону еще пару минут на осознание его плачевного положения. Он уже почти не дышал, только судорожно захватывал воздух. Все его тело трясло, и он понимал, что ничего не мог с этим поделать.       — Что произошло вчера, в шесть часов утра? — устало произнес опять.       — Я выполнял приказ, — прохрипел демон, — мне были даны указания: в назначенном месте встретить воспитательницу, которая стала небольшой помехой общему делу, подождать появления жнеца и заставить его убить назойливую дамочку. Я был осведомлен о сестре жнеца, как он ей дорожит, и надавил на больную точку, — с каждым словом демону становилось легче: дыхание постепенно выравнивалось, зрачок стал щелевидным, тело больше не заходилось в конвульсиях.       Я помнил, как Нил говорил, что должен был забрать душу у охранника, который работал на каком-то складе, но его прервал демон. Тогда их встреча казалась случайностью, теперь ясно, что все было запланировано, а Нил ошибался, когда решил, что демон блефовал по поводу его сестры. Откуда-то у него была информация про жнеца. Тут не может обойтись без сотрудников департамента.       — Как ты мог точно знать, где появится жнец?       — Мне было сказано точное место и время, когда умрет мужчина, за которым придет жнец.       — В это же время была назначена встреча с Энтони Хайер?       — Да. Я знал воспитательницу до ее смерти. Она работала на меня. Когда она начала задавать неудобные вопросы, я отстранил ее от дела. Однако она решила провести свое расследование, выяснить, чем конкретно я занимаюсь. Связалась где-то с журналистом, который устроился работать охранником на склад. Вероятно, он хотел написать статью, претендующую на престижную награду. Как только я понял, что задумали эти двое, сразу сообщил моим нанимателям. Им не нужен лишний шум, поэтому изначально я не был задействован в плане по устранению воспитательницы и хитрого журналиста. Их хотели убить с помощью магии, чтобы смерть выглядела естественно. Даже вы, департаментские шавки, не смогли бы быстро отследить, кто это сделал.       Чем больше демон рассказывал, тем больше вопросов у меня появлялось. Пока что я ни черта не понимал.       — Почему план изменился?       — Накануне вчерашнего дня стало известно, что некий жнец по имени Нил, узнал то, что совсем не должен был знать. Убивать жнеца — не вариант, слишком сложно и подозрительно. Ему проще стереть память в мире людей. Так и было сделано: жнецу выборочно стерли память о том, что было в промежутке времени, когда тот узнал информацию.       — Предположим, вы поджидали жнеца в том месте, где должен умереть мужчина, чтобы стереть память. Зачем заставлять его убивать Энтони Хайер? Разве это не наведет тот самый лишний шум?       — Видишь ли, ищейка, времени у жнеца было достаточно, чтобы записать услышанное или по-другому сохранить информацию. Тем более, процедура стирания памяти довольно щекотливая. Если процесс недобровольный, то никогда нет точной уверенности, что все выполнено верно. По оставшимся обрывкам воспоминаний возможно восстановить стертые фрагменты. Мы не хотели рисковать. Наш расчет был простой: жнец убивает человека и тем самым компрометирует себя, а все его дальнейшие слова будут рассматриваться, как жалкие потуги уменьшить себе срок за выдачу ценной информации, если он ее вспомнит.       — Ладно, допустим, все так и было, но зачем брать сестру Нила в заложники? Только для того, чтобы жнец боялся проговориться о тебе?       — Взять в заложники — это громко сказано, посмотри на нее: накачала себя наркотиками и еле дышит. Ты прав, мне девчонка была не нужна, просто хотел пригрозить жнецу ее безопасностью. Вот только когда жнец начал от страха лепетать про сестренку, я заинтересовался. В основном он скулил о том, как дорожит сестрой, как боится ее потерять, что меня мало заботит, но потом жнец обмолвился о пожаре. Уверен, ты тоже заинтересовался бы этим, если услышал бы историю.       С нескрываемой увлеченностью я спросил, о какой истории шла речь.       — Родители и брат находились рядом с домом, когда произошло возгорание. Они видели, как дом молниеносно охватило пламенем. У них не было надежды, что девочка останется в живых, но каким-то чудом малышка вышла живая из горящего дома. На ней была только пара ожогов второй степени тяжести. Причина пожара так и осталась неизвестна. Какие первые мысли у тебя возникают по поводу услышанного?       — Я правильно понимаю: ты думаешь, что эта девушка, у которой в будущем есть все шансы умереть от передозировки или от аспирации рвотных масс, владеет магией? — вопрос должен был прозвучать с бо́льшим удивлением, но голову окутала резкая боль и подступила тошнота. Последствия использования руны.       — Именно так. Убедись в этом сам, — лукаво проговорил демон, заметив мое состояние.       Подойдя к Коре, внимательно начал разглядывать ее левую ладонь, в середине которой была едва заметна небольшая спираль. Демон оказался прав: Кора имела отношение к магии.       — В чем заключается твой интерес? Кора на ногах даже не стоит и, вероятно, не подозревает о том, кем она является.       — Посчитал, что девчонка может стать хорошим вложением в будущее общего дела. Пока ты не явился сюда. Надо отметить, я был почти уверен, что жнеца никто не станет слушать, но ты удивил меня. Я знаю, как предвзято в департаменте рассматривается дело, где подозреваемый жнец. По закону у них точно такие же права на расследование дела и на защиту, как у демонов или ангелов, или людей, владеющих магией. В реальности: многим наплевать, виноват или нет жнец. С ними же можно обращаться как вздумается, они — рабы департамента. Это почти никто не озвучивает, но у всех на уме вертится. Дельные адвокаты скорее бросятся защищать отпетого преступника в лице ангела, чем представлять интересы ложно обвиненного жнеца. Все это я говорю потому, что в какой-то степени рад встретить следователя, которому не наплевать.       — Ты тянешь время. Хочешь знать, сколько я смогу еще давать руне энергию.       Демон рассмеялся:       — И это тоже, ищейка. Не часто такое встретишь. Да и выглядишь ты бледновато, есть вероятность, что скоро отключишься.       — Не доставлю тебе такого удовольствия, — выдавил из себя ехидную ухмылку. — Ты так рассказываешь про правоохранительную систему, как будто сам работал в департаменте.       — Так и есть. Я служил в отделе контроля чистой энергии, там не так весело, как в уголовном розыске, но работы всегда хватало.       Сотрудники этого отдела никогда мне не импонировали, но, работая в департаменте, избежать с ними встречи было невозможно. В их задачи входило четкое отслеживание потребления выделенной энергии каждому из служащих департамента на конкретном участке. Это значит, что сотрудники, которые потребляли чистую энергию, получаемую из переработанных человеческих душ, должны были следовать установленному графику, где были прописаны даты и количество выделенной на каждого энергии. В случае ранения сотруднику выделялась дополнительная, незапланированная энергия. Исходя из того, что чистая энергия — дорогой ресурс, с помощью которого возможно добиться различных привилегий в системе у заинтересованных лиц, контролирование этой энергии являлось своеобразной борьбой с коррупцией.       — Почему ты ушел с должности?       — Можно сказать, что я свято верил в систему и закон, пока не прочувствовал на себе, как легко закон может обернуться против тебя, если это кому-то вышестоящему выгодно.       — Очень размытый ответ, не находишь?       — Хочешь подробности? — я кивнул в ответ. — Ладно. У меня была обычная смена: следил, как и положено, за графиком. Я собирался заканчивать на этот день работу, как меня позвал к себе начальник. Он указал мне на серьезную недостачу энергии, которая произошла в прошлую мою смену, и потребовал объяснений. Уже тогда было очевидно, что меня подставили и сделали это грубо. Если бы я захотел использовать свое положение в личных целях, то никогда так глупо не подставился. Оправдываться перед начальником не имело смысла: в его глазах я выглядел, как подлец и предатель.       Демон замолчал, перевел взгляд на прогнившие доски пола, видимо, предаваясь безрадостным воспоминаниям. Очевидно, что моему собеседнику было тяжело рассказывать такую личную историю, которая, возможно, совсем не имела отношения к насущным вопросам, но любопытство брало свое.       — Как же презумпция невиновности?       — Скажи мне, ищейка, стал бы ты усложнять себе жизнь и расследовать дело того, у которого вся семья осуждена за участие во Втором Восстании? — демон, задавая вопрос, все еще смотрел вниз, но на последнем слове резко перевел на меня глаза.       Я действительно задумался над ответом. Мне еще не доводилось работать над делом, в котором подозреваемый был бы непосредственно связан со Вторым Восстанием. Это было связано с тем, что участники были или мертвы, или отбывали немалый срок за свои действия. Те, кому удалось избежать наказания, были обречены жить в мире людей, так как путь в любой другой мир им заказан. Многие беженцы, как правило, избегали заключения нелегальных контрактов, чтобы не привлекать к себе внимание. Они умирали от голода, но сохраняли свою свободу, если такое плачевное положение дел можно было назвать свободой.       Окажись Второе Восстание успешным мероприятием, нынешний год стал бы пятидесятым со дня победы. Реальность такова, что Второе Восстание было подавлено за четыре месяца, а нынешний год — пятидесятый год с того дня, когда департамент еще раз показал, насколько сильна их власть.       События Второго Восстания коснулись меня напрямую. Я был в числе резервистов, которых мобилизовали для быстрого подавления мятежа. Понимание мной мотивов, движущих восставшими, и сопереживание им, усложняли четко поставленную задачу департамента: уничтожить как можно больше мятежников. Однако я, как и многие другие, воевавшие рядом со мной, пошел на сделку с совестью и выполнял все в точности так, как было велено.       Действующая власть департамента, когда победа стала очевидна, выразила жесткую позицию по отношению к выжившим восставшим. Им без проведения суда дали самую строгую меру наказания. Проявление милосердия и снисхождения со стороны сотрудников порицалось властью до такой степени, что даже некоторые из невоевавших служащих вскоре прониклись самым искренним презрением к мятежникам. При таких обстоятельствах сложно было не понять логику демона: мало, кто из следователей беспристрастно и справедливо будет вести дело, где фигурировал родственник участников Второго Восстания. И все же однозначным «нет» на вопрос демона я ответить не мог, ведь как бы власть ни старалась, мое мнение осталваось прежним, только прибавилось чувство вины. Уверен: я был не один такой.       Зная, что постоянно упрекать себя за содеянное — плохая практика, я осознанно заглушил чувство давящей вины. Сейчас, смотря в глаза демона, в которых ясно проглядывала горечь, вина начинала душить с новой силой. Возможно, поэтому я ответил именно так:       — Я бы стал расследовать. Не ручался бы на полную непредвзятость с моей стороны, но я не скинул бы дело в суд по первой же возможности.       Демон удивленно вскинул бровь, на его лице появилась беззлобная усмешка.       — Откуда ты такой взялся, Фантомхайв? — собеседник смерил меня взглядом, словно видел в первый раз.       — Уже не «ищейка», — скопировал выражение лица демона, — так, глядишь, друзьями станем, будем друг другу открыточки на Рождество слать.       Демон рассмеялся, но глаза сохранили печаль.       — Боюсь, Фантомхайв, если попаду за решетку, то мне не дожить до Рождества, — уверенно и уже без улыбки проговорил демон.       Проигнорировав эту фразу, задал следующий вопрос:       — Что было после разговора с твоим начальником?       — У меня было два выбора: либо я отрицаю все и, нет сомнений, меня заключают под стражу, либо устраняю начальника, чтобы выиграть немного времени для побега в мир людишек.       — Не трудно догадаться, к какому варианту ты в итоге склонился.       Демон пожал плечами:       — У меня не было ни малейшего желания проверять благосклонность системы на своей шкуре. Если бы такое произошло со мной двести лет назад, я бы, не задумываясь, положился на закон. Давно, когда я только грезил о карьере в департаменте, чтобы обеспечить достойное существование всей семьи, мысли о несправедливости системы не закрадывались в мою голову. Я не задавал вопросов, ставящих под сомнения хваленую честность департамента. Видя голод в своем и соседних секторах в измерении демонов, я принимал это за данность. Наблюдая за противоположными секторами, где о дефицитах энергии и не слышали, у меня внутри не зарождалось возмущение. Тогда я понимал: недостача хороших душ в секторах, где никто из семьи не работает на департамент — это неизбежность. С ранних лет мной было принято решение поступить на службу в департамент, чтобы моей семье разрешили жить на другой стороне секторов без постоянной пугающей неопределенности в продолжительности своего существования.       Демон взял небольшую паузу, тяжело выдохнул и продолжил.       — Семья придерживалась другой точки зрения: в своем положении изгоев они винили действующую власть, а выход видели в повторении Первого Восстания.       После этих слов демона я непроизвольно напрягся, догадываясь, чью личность он затронет в своем рассказе.       — Каждый раз, когда беседа касалась табуированной темы восстания, родные оживлялись и в из глазах опять зарождалась надежда. Тогда я не понимал их. Не понимал, как можно восхищаться сумасшедшим, дерзнувшим возглавить Первое Восстание; мне казалось, что все, чего он добивается, это вернуть варварскую, жуткую эпоху, когда брат был готов порвать брата за клочок души. Потом я осознал, как был не прав.       Незаметно вздрогнул, когда собеседник бросил слово «сумасшедший». Рассердиться на себя за такую реакцию еще успею бы. Подумать в тысячный раз, почему мне не безразлично любое мимолетное упоминание о Тебе, успею тоже.       Демон продолжал вещать:       — Зараженный идеями, транслируемыми департаментом, я пошел наперекор семье, которая вскоре отвернулась от меня. Год за годом я усердно работал, следуя букве закона, уже и не помня о голоде. Проклинал родных, восхвалял власть. Я бы и дальше успешно продвигался по карьерной лестнице, если не случай, который открыл мне глаза. Тогда я был в первый раз допущен для составления квартального отчета, стал на ступеньку выше над теми, кто каждодневно сверяют графики. Во время составления своего отчета мной обнаружились небольшие единичные недостачи у всех моих подчиненных. Если все просуммировать, выходило, что кто-то на постоянной основе присваивает себе значительное количество чистой энергии. Я не был уверен, как поступить правильно, поэтому обратился к своему начальнику. Он внимательно выслушал всю мою гневную речь о недопустимости коррупции в департаменте, а после сказал: «Привыкай к такому. Скоро подрастешь, и тебе позволят выделывать такие фокусы». Меня не остановили эти слова, хоть и взбесили знатно. Сам я провести расследование не мог, дерзнул пойти к Членам Совета.       Мое лицо вытянулось от удивления, и я, сомневаясь, что правильно расслышал, переспросил:       — Ты обратился к Членам Совета только из-за чьего-то мелкого воровства?       — Это не мелкое воровство, — гневно выпалил демон, — это, как я уже тогда понимал, целая преступная сеть!       — И все же, как бы твои нежные чувства ни были ранены неминуемой реальностью, просить помощи у Членов Совета вверх отчаяния. К тому же, добиться аудиенции у Королевы Виктории намного легче, чем просто увидеть одного из Членов Совета.       — Королевы Виктории?       — Не важно, суть ты понял.       — Дело не в моих нежных чувствах, Фантомхайв, а в том, что в моей глупой голове никак не укладывалась простая истина: голод — следствие алчности и жадности тех, кто возомнил себя лучше простых демонов и ангелов, не работающих не систему. Я был этим возмущен. Все мои идеалы строились на пропаганде властей, а в одну секунду всё рухнуло.       Я устало потер висок, пытаясь избавиться от назойливой головной боли, и сказал язвительнее, чем следовало:       — Вижу, ты любитель драматизировать, — я хотел было начать критиковать абсолютное доверие к власти, но осекся, увидев блестящие глаза демона.       Имел ли я право судить кого-то за безоговорочную веру? Мог ли я понять, насколько сильно может быть разочарование в системе? Нет, не мог. Только представить, но не прочувствовать. Я практически с рождения был обречен был столкнуться с тем, как человеческие пороки вплетались в различные идеологии, развращали их, меняли под себя до неузнаваемости. С моим опытом сознательно делать ставку на честность системы департамента означало проявить глупую храбрость, которая могла привести к моей гибели; для моего собеседника, во времена его неопытности, риск детального рассмотрения причин оппозиции привел бы к гибели идеалов, но в собственной ретроспективе такой ход воспринимался бы скорее как проявление мудрой храбрости, заглушающей болезненное отрезвление от слепой веры.       — Сочувствую, — голос прозвучал тихо, но по легкому кивку демона я понял, что он поверил в искренность моего слова.       — Я смог попасть только к заместителю одного из Членов Совета, все в красках ему истолковал, а на следующий день мне сообщили о понижении в должности и переводе в отдел другой территориальной юрисдикции. Ощущал себя, как рыба, которую выбросило на берег. Из департамента не ушел. Как бы семья не осуждала меня, но их благополучие зависело от моего положения. Продолжая выполнять работу, я стыдился своего малодушия, когда закрывал глаза на воровство начальства. Что я мог сделать против такой огромной системы? Только надеяться на новое восстание. Военнообязанным я не был, поэтому с радостью выдохнул, когда узнал, что началось Второе Восстание, а мне не придется воевать против своих же. О том, что моя семья участвует, мне стало известно после подавления восстания. Тогда со мной была проведена беседа на мою причастность. Видимо, я был убедителен, раз меня не арестовали. Всем членам семьи дали самую строгую меру наказания. Я пребывал в состоянии пассивной ярости. Мне казалось: только дайте мне повод перейти за черту закона, я его не упущу. Такой повод выдался. Хорошо помню, как начальник трясет перед моим лицом бумажками, говорит о преступлении, припоминает мне семью. Я понимаю — это мой шанс. Уже не важно, кто тот ублюдок, что так подставил меня. Мой начальник не меньшая тварь. Волнение мешает сделать все аккуратно. До это случая я никогда не убивал. Один быстрый удар клинком в живот, и тело передо мной стонет, пытается сопротивляться. Вторая рана на шее выходит кривой, но смертельной. Я использовал свой шанс. Понимая, что меня будут искать, я перебрался в измерение людей и залег на дно. Тогда началось настоящее испытание голодом. Все мои годы, прожитые в родном секторе до работы в департаменте, оказались просто прелюдией к настоящему, жуткому голоду. Я понимал: заключение любого контракта грозит мне тюрьмой, но терпеть больше не мог. Я откликнулся на мольбы отчаявшегося мужчины, который решил продать свою душу за воскрешение почившей дочери. Контракт был заключен, а упоминать, что его просьба невозможна, я, конечно, не стал. Он, в свою очередь, не стал предупреждать меня, что это ловушка; как только печать контракта отобразилась на тыльной стороне кисти, появился незнакомый демон и очень снисходительным тоном объяснил, что за чертовщина здесь происходит. С недавнего времени начала происходить активная вербовка отшельников. Схема простая: находят людей, готовых на сделку, любезно убеждают их правильно совершить обряд вызова, а потом, после заключения контракта с человеком, предлагают объединить усилия в борьбе с властью департамента. Думаю, ты понимаешь, что я согласился сразу же, как только мне дали отмашку на поедание души мужчины.       — Что значит «объединить усилия»? Это то самое «общее дело», про которое ты в начале говорил?       — Да, именно так. Тот демон выступил, как мой потенциальный наниматель. Он сказал, что, соглашаясь на работу с ними, я должен понимать, на какой опасный путь вступаю. В мою задачу входило отбор хороших человеческих душ, желательно детских. Сам же знаешь, что детишки ценнее всего. Для этого я находил воспитателей, не принципиальных и сговорчивых, и просил их за солидное денежное вознаграждение подобрать детей из неблагоприятных семей, чтобы полиция при пропаже ребенка особо не усердствовала в поисках.       — Энтони Хайер подбирала тебе детей?       — Она была воспитательницей в детском саду и подрабатывала в детском доме для сирот. Сразу двойная польза. По поводу пропавших сироток почти никто не стал бы поднимать шум. Воспитательница, думая, что я обеспечу детям лучшую жизнь, отдавала их мне.       — Вот так просто, без официальных бумаг?       — Повторюсь, платил я очень хорошо, чтобы не требовать с меня каких-либо бумаг. Уверен, она думала, что я отбираю детей на продажу, но против не была. Какое-то время все шло гладко, пока у воспитательницы не взыграла совесть. Еще и журналиста где-то отыскала неравнодушного к таким делишкам.       — Зачем вам души детей?       — Мы создаем армию, — мои брови удивленно взлетели вверх, а демон оскалился, явно, наслаждаясь моей реакцией.       — Каким образом, позволь узнать, вы это делаете?       Собеседник приосанился и наставническим тоном заговорил:       — Как известно, Фантомхайв, когда демон или ангел поглощает душу, сама душа существовать автономно от естества, а тем более в тандеме не может, потому что естество сильнее по энергетической составляющей в несколько десятков раз. Душа становится энергетической частью естества. Однако если изначально взять одну человеческую душу и постепенно, в малых дозах добавлять естество, то душа с естеством вступят в тандем. Даже при дальнейшем росте естества тандем не рушится. Такие создания сильнее истинных существ. Конечно, для человека процесс добавления естества — настоящее испытание, не все выдерживают такое количество боли, ведь душу от тела мы не отделяем, но результаты без сомнения того стоят. Хотя, тебе ли не знать, — демон плутовски скривил губы, — даже забавно, что меня арестовывает прототип наших экспериментов. Ты редкий вид, Фантомхайв. Не поделишься своей историей?       — Нет, — неохотно отметил, как комната стала кружиться и как появился шум в ушах — долго я уже не продержусь. — Рассказывай дальше про эксперименты.       — Как пожелаешь. Я описал тебе первый этап. Второй этап заключается в добавлении к получившемуся ангельского естества. Тоже медленно и аккуратно. Поглощение ангельского естества демоническим — невозможно, а душе, как я уже говорил, постепенное прибавление естества не угрожает. Проблема заключается в том, что демоническое и ангельское естество часто в эксперименте вступают в конфликт, тогда сосуд, как правило, не выживает. Окончательная задачей является — динамическое общее развитие всех трех составляющих без подавления и поглощения. Сила, взращенная таким образом, будет приводить в ужас всех департаментских крыс. Против такой силы нет оружия. Не исключаю, что ранения нанести все еще будет возможным, но убить выстрелом — как это делают сейчас — нет. Несокрушимая армия.       Меня злила та уверенность, с которой демон произнес последние слова.       — Несокрушимых не бывает. Все это звучит, как дикий фанатичный бред. Ты был фанатичным приверженцем идей департамента, теперь так же рьяно следуешь против него. Заменил одну крайность другой.       — Может и так. Сейчас я опять обрел смысл.       — Скажи, хоть один из экспериментов оказался удачным?       — Мне это не дано знать. Я знаю только общую задачу, ради чего я борюсь, мне этого хватает. Допуск к такой информации, о которой ты спрашиваешь, имеют только самые приближенные.       — Кто эти приближенные?       — Никогда их не видел. Указания мне передают через посредников, они сами меня находят, когда надо, встречи происходят всегда в новом месте, а внешность описать их не могу — блок памяти.       — Ты издеваешься? — я был почти готов взвыть от отчаяния.       — Соврать мне не дает руна — я говорю правду, нравится она тебе или нет. Блок памяти — обычная процедура, которая выполняется довольно часто в целях безопасности.       — Почему тогда не стирают память, как жнецу, а ставят блок?       — Разблокировать память намного проще, чем восстановить стертую информацию. Если нанимателям понадобится, то я все вспомню. Еще одно преимущество блока перед стиранием: блок можно поставить на определенные фрагменты или существ, ювелирнее выбирая то, что надо подзабыть, но не удаляя весь промежуток времени, со стиранием такое не сработает. Поэтому я с блоком памяти на личность мага, который это проворачивает, все равно в состоянии помнить, что он существует в моей жизни уже несколько лет.       — На адрес склада у тебя тоже блок памяти?       — Совершенно верно, — довольно ответил демон.       — Жнец тоже не вспомнил адрес, и уж тем более не упоминал никакого мага. Предполагаю, ваша работа?       — Да, ему стерли память о определенном промежутке времени и поставили блок только не на личность мага, а на само его существование, чтобы даже смутных воспоминаний о нем не было. Блок на адрес тоже наших рук дело.       — Где же вы такого мастера нашли, чтобы так ловко с памятью работал, да еще умел инфарктами снабжать людей.       — У департамента много врагов, Фантомхайв. Далеко не все маги радостно сотрудничают с действующей властью. У тебя еще много вопросов ко мне? Выглядишь совсем плохенько.       Надо признаться, чувствовал я себя ужасно. Голова раскалывалась и кружилась, шум в ушах нарастал, а рана на бедре ныла и до сих пор кровила, неспешно образуя приличную темно-красную лужу под моими ногами.       — Я в порядке, — злобно цежу. — Скажи мне, как так вышло, что вы нанимаете людей охранять склады?       — Опять же, для безопасности. Охраняй склады кто-нибудь из наших, есть риск попасться в руки к департаментским шавкам, а люди неприметные, да и не лезут с расспросами.       — А если лезут — вы просто их убиваете, как того журналиста. Как удобно.       Демон сжал губы до побеления, превращая их в тончайшую линию на уставшем лице, закрыл глаза и минуту сидел молча. Похоже, брошенная мною фраза его задела. Когда собеседник, не открывая глаз, заговорил, его голос зазвучал понуро:       — Мне не в радость так расправляться с людьми, но иного выхода нет, Фантомхайв. Ты не можешь себе вообразить, как мне страшно от осознания того, какую цену надо заплатить, чтобы изменить систему, выстроенную веками. Я не хочу ни жертв, ни насилия, но это все будет со мной или без меня. Мне тошно, когда я думаю, что делают с детьми. Жутко, когда представляю их боль. Возможно, это слабость, — из-под закрытых глаз на лицо демона стекли две слезы. — Долго над этим я не размышляю, чтобы совсем не сойти с ума. Делаю то, что прикажут: ни больше, ни меньше.       — Цель все оправдывает, не так ли? — спросил без издевки.       Демон распахнул глаза, судорожно втянул воздух и тихо, неуверенно ответил:       — Надеюсь, что оправдывает, Фантомхайв. Я вспоминаю ужасную бойню, устроенную департаментом во времена Второго Восстания, вспоминаю свое раболепное покорство системе, каждый день помню о своих близких, гниющих в застенках — это помогает двигаться вперед и исполнять приказы, которые могут выворачивать наизнанку. У меня нет враждебности или презрения к людям. Ненавижу я только департаментских крыс, верно служащих системе. К ним нет жалости, а к людям есть. Они виноваты в своих грехах, но никакого отношения к нашему беззаконию не имеют. Однако люди нам нужны, без их душ не выиграть.       — Оптимистично предполагать, что у вас есть шансы на победу. Даже если внутри департамента образуется раскол, побороть систему малой кровью не удастся, да и удастся ли вообще — большой вопрос. Каковы масштабы происходящего?       — Не могу ответить — не знаю. А про раскол могу так сказать: он уже начал происходить. Пока все идет неспешно, практически незаметно, но скоро начнет набирать обороты. Сотрудники, которые тоже хотели служить закону, но попали в бесправие, перейдут на правильную сторону, будь уверен. Ты, Фантомхайв, тоже можешь над этим задуматься.       — Боюсь, мне поздно менять кормящую руку.       — Жаль, такие, как ты, пригодились бы.       — Сочту это комплиментом, — мне хватало сил только на еле заметные приподнятые уголки губ, — пора заканчивать болтать.       За время нашего разговора рука и нос демона полностью зажили. Если бы я знал, что демон связан со Вторым Восстанием, не стал испытывать судьбу — сразу использовал бы в схватке кинжал. Никакие адвокаты не осудили бы меня, а бедро осталось бы целехонькое.       — Как быстро заметят, если ты не выйдешь на связь со своими друзьями?       — Я должен связаться с ними через три часа.       Значит, у меня было совсем немного времени.       — И скоро они будут здесь, когда ты не свяжешься?       — Сразу же.       Я резко перестал подавать человеческую энергию руне, заметил, как демона встряхнуло, как радужка из синей вновь стала привычного алого цвета. Пока я выжидал улучшения своего состояния, вспомнил, что так и не спросил имени собеседника.       — Имя у тебя есть?       — Раньше, конечно, было, а сейчас мне оно ни к чему.       — Мне все равно придется выяснять, как тебя зовут, чтобы оформить. Так, может, ты смилуешься и сам его скажешь.       — Нет уж, Фантомхайв, надо было спрашивать, когда руна действовала. Тем более, как только переступлю порог департамента, считай, что я не жилец. Меня убьют так быстро, что ты даже протокольчик завести не успеешь.       — Хочешь сказать, что тебя убьют твои единомышленники? — демон утвердительно кивнул.       — Они не особо жаждут разглашения, как ты сам понимаешь. Да я бы и ничего не рассказал, если бы не твое интригующее умение управляться с рунами.       — Какой же дружный кружок у вас по интересам.       — Безопасность, Фантомхайв, превыше всего.       Смысл в словах демона был: его могли убить. Я плохо представлял, как это можно провернуть в стенах департамента, но отрицать такой риск не мог. Следует решить: надо ли арестовывать демона. Может ли он быть полезен здесь, в мире людей? Может ли он вывести меня на нанимателей? Скорее всего — нет. Если среди сотрудников был кто-то из нанимателей, то им скоро стало бы известно, что на демона вышли. Что демона допрашивал я, тоже не составило бы труда узнать. Получалось, если я отпустил демона, наниматели могли справедливо предположить, что я установил слежку за ними. Таким образом я себя ставил под удар. Демона они убили бы в любом случае, а вот подозрения от себя мне стоило отвести его арестом. Про мои «интригующие умения» они не знали, поэтому начали бы думать, что я совершенно не в курсе их дел. Плюс ко всему, я еще мог помочь Нилу с его нелегким положением.       — Вставай, пора возвращаться в такой ненавистный тебе департамент, — демон скривился, но послушался.       Головная боль не прошла, но головокружение и шум стали заметно меньше, что не могло не радовать. Я похромал к демону, до крови закусывая губу, чтобы не стонать при каждом шаге, взял его за плечо и уловил во взгляде оранжевую панику. На секунду меня обдало жалостью, но она быстро ушла.       Я напоследок обернулся в сторону Коры. За весь наш разговор она не изменила позы. Бросать ее здесь было неразумно, но я собирался вернуться сюда через пару часов, как только все оформил бы. Не думал, что за такой промежуток времени она куда-нибудь денется. Я привычно закрыл глаза, рецепторы обострялись, боль усиливалась, моя рука крепко сжимала чужое плечо. Перемещаться с кем-то из истинных немного проще.       Межпространственная нить, не церемонясь, грубо зацепилась за наше естество и настойчиво вытянула из мира людей. Вокруг искажалось пространство, мы уже далеко от человеческого измерения. Сейчас у меня не было плоти, как и у моего собеседника, только сама сущность. Плоти нет, но сознание сохранялось. У демона на сущности виднелись руны от наручников. Мое естество в одном месте было уродливо разорвано — след от кинжала. Руна правды на мне не отпечаталась: я все сделал верно.       Я старался следовать своей привычке: думать о Тебе, но выходило скверно. Все мысли были заняты перевариванием информации, услышанной от демона. Не каждый день тебе рассказывали про планы о свержении режима.       Перед самым прибытием у меня проскользнула мысль: я ужасно соскучился по чаю, который только Ты умеешь заваривать. Только ради этого чертового чая я обязан был тебя найти. Ради чая и всего другого, что было между нами.