Лунная пыль

О, звезды, как же вовремя перехватил и остановил автоматическую реакцию протокола безопасности на звонкий, бесполезный удар Реми! В боевом режиме не успел бы, безнадежно покалечить мог — многочисленные открытые переломы кисти и лучевой кости, разрыв суставов локтя и плеча… Такой «мясокостный фарш» и реотехникам правильно не собрать, земляне, они же хрупкие, у них такая несовершенная, медленная и непредсказуемая регенерация… Благо, еще и в нейроперчатках был: молния «отвечает» боевым шотом не на удар, но даже просто на замах. Наивный мальчишка даже не представляет, с кем… с чем имеет дело. Слайдер — вовсе не «очень сильный человек со всеми человеческими же чувствами и слабостями», как землянам порой кажется, а функционирующая по стандартным протоколам живая боевая машина, орудие убийства — такими уж сами земляне хотели видеть свою армию бездушных сверхсолдат-психопатов. А контроль… он не такой уж абсолютный, когда хочется подпитаться, и молния настойчиво «пилит» подсознание этим своим «убей я хочу сделай для меня». Хочет его… Требовательно шепчет своим металлическим голосом, жаждет насладиться агонией этого нежного, такого чувствительного мальчика, который только начал познавать свою новую сексуальность и осознание подчиненности. Не получит. Ни вихря ей…. Иные земляне наивно полагают, что молния есть нечто священное для слайдера — нет! Она — то, что берешь по праву силы и подчиняешь себе. Не сможешь взять — не выйдешь из стазиса, и день Первых Искр закончится летальным отключением. И с того самого момента, как впервые коснулся ее и услышал «жажду», контролируешь и молнию, и себя. Всегда. Даже в режиме ежедневного четырехчасового профилактического перерыва, когда вместо загадочных детских снов неизменно видишь только ее, свою прекрасную молнию среди Звезд и Пустоты. — Успокоился? — негромко позвал Стэф, поглаживая по спине всхлипывающего парнишку. — Татуировка на моей груди показывает, что мне скоро нужно будет подпитаться. Она металлическая, ты же видел: искры попадают на нее, нейромелт анализирует мой статус и заранее дает сигнал. Но подпитаюсь я только когда она начнет нестерпимо жечь. — Тебе будет больно от этого? — едва слышно отозвался Реми, всхлипнув слайдеру в шею. — Да, очень, — Сэф прижал к себе мальчишку. — Затем она и нужна. Но я знаю свои ощущения и понимаю границу. Уже заказал себе из каталога матерого уголовника: он серийный насильник-рецидивист, приговорен земными властями к смертной казни. — И ты… ты будешь мучить его, да? — едва слышно спросил землянин. — И… Как? — Ты, правда, хочешь знать, как именно я подпитываюсь? — с сомнением отозвался Стэф, бережно зарываясь в шелковые пряди Реми цвета лунной пыли. — Сокровище мое, я сделаю это не по своей прихоти, но потому, что больше не могу сдерживать желание моей молнии. Иначе она возьмет верх над моей волей и я стану ее безмозглым, но очень сильным оружием, которое крушит и убивает в боевом режиме все, что видит. Даже слайдеров. Не важно, кого, главное — забрать жизнь. Потому что высшее проявление свободы и власти — это убийство. — Джон Слайдер так сказал? — догадался Реми. — Нет. Кто-то из древних землян, — иронично усмехнулся упырь. — Полную цитату вот так и не вспомню, но если тебе прямо точно и с автором надо, могу задать поиск по импульс-базе. Она вся у меня в голове, а сегодня ночью как раз было большое обновление. Однако же, перейдем к неприятному. Для тебя весьма неприятному. Ну все, нарвался. Сердце пропустило удар, пересохшие вдруг губы искривила жалкая улыбка, ссутулился даже и бросил на слайдера заискивающий жалобный взгляд — может, пожалеет? — Прости, я не должен был тебя бить, — пролепетал Реми, холодея от мысли о предстоящем наказании — а оно явно будет, и, видимо, прямо сейчас. — Ты же мой хозяин… Но я, правда, испугался, что ты умрешь! Стэф, я же тебя люблю, не надо, пожалуйста… — Надо, — слайдер ссадил парнишку с колен. — Ты не осознаешь, что я могу с тобой сделать, не веришь, что способен причинить боль. Но это вовсе не так. — Я все понял, — с жаром заговорил Реми. — Я больше так не буду, Всевидцем клянусь! Стэф, ну же сам не хочешь этого! А я тебя порадовать сегодня старался, видишь, вот… — Пойдем, мой маленький манипулятор, — усмехнулся слайдер. — С чего ты взял, что я не хочу делать тебе больно? Мне это, знаешь ли, доставит еще больше удовольствия, чем ласкать. Реми обреченно пошел за хозяином. Ну что ж, сам виноват: вел себя с ним, как с равным, будто они — просто любовники. Но нет, Стэф — его владелец, нельзя вот так просто взять, закатить ему истерику, да еще и посметь ударить. А за все, как говорят на Луне, надо платить. И от мысли этой хотелось жалко скулить. Впрочем, это, судя по всему, очень даже предстоит. Вихри, и что он делать будет? Выпорет? Резать будет?.. Да еще и не станет церемониться, как Зигфридериан с чужой собственностью, которую нельзя слишком «попортить». Распахнулись двери игровой комнаты, блеснули свисающие с потолка цепи. Вихри, повезло еще, что у Стэфа именно такая, а не ужасающая камера пыток, как у этого Зигфридериана. Предательски всхлипнул, когда слайдер медленно раздел, оставил только аметистовые цепочки на талии — похоже ему, действительно понравилось, а он, Реми, опять все испортил. И тут уж не прокатит выкрутиться, сказав, что слайдер сам не объяснил правила — ежу понятно, что с хозяином нельзя себя так вести. — Стэф… — жалобно позвал парнишка в последней надежде, что тот просто решил припугнуть. Но нет, слайдер уложил его на обитый алым бархатом стол, почему-то на бок, и принялся методично пристегивать черными кожаными ремнями так, что не шевельнуться. Вихри, да что же он делать собрался?! — Клеймо тебе выжгу, — слайдер довольно оглядел примотанного к столу мальчишку. — Заодно и ощутишь, что молния моя может приносить не только удовольствие, но и нестерпимую боль. — Клеймо? — ужаснулся Реми и завертел головой, насколько позволял ремень на шее. — Да, на бедре, вот здесь, — слайдер коснулся без перчатки, и парнишка вздрогнул всем телом. — Но это — не наказание. Клеймо означает, что я не могу тебя продать, подарить, ну, или передать другому владельцу каким-нибудь иным способом, в качестве выигрыша, например. — А чего сразу не сделал? — все еще храбрился Реми. Снова дерзил? Да вихрь его знает, но так было легче осознавать предстоящий ужас. — Сомневался, оставить ли себе, да? — Жалел тебя, — ласково улыбнулся мучитель. — Хотел подождать, пока ты начнешь понимать характер наших с тобой отношений и то, что ты — мой навсегда. Чтобы ты сам захотел носить мое клеймо. — Я… я хочу… — едва слышно отозвался Реми, рвано дыша. — Я же сам тебя выбрал. — Очень ценю это, сокровище мое. Открой рот, — приказал слайдер, впихнул в дрожащие пересохшие губы мальчишки трензель и застегнул ремешки. — Дыши ровно, не дергайся. Я бы с удовольствием насладился твоими криками, но ты можешь прикусить язык от боли, а нам с тобой это ну вот совсем ни к чему. У Реми потемнело в глазах. Это — не игра, будет по-настоящему больно, и от осознания этого обдало острой волной ледяного ужаса. Бесполезно умолять остановиться, теперь уже и невозможно. Но, с другой стороны, с клеймом уж точно Стэф не продаст, а значит, эта пытка того стоит. Приподнял голову, насколько мог, чтобы рассмотреть, что там у слайдера в руках, но так и не понял, как не старался косить глаза. Нож? Или что-то их упыриное, еще более жуткое?! — Выжгу треугольник и мое имя на латыни, — раздался слегка охрипший от возбуждения голос хозяина. — Без обезболивающего, чтобы ты запомнил, какую боль может причинять моя молния, и впредь никогда не провоцировал ни ее, ни меня. В висках стучала кровь, сердце колотилось, как бешеное. Нужно попросить Стэфа объяснить все эти их правила, и — деваться некуда! — соблюдать их, чтобы не лежать вот так, обмирая в ожидании предстоящей муки. Да что же он тянет?! От этого еще хуже! — Это, конечно, далеко не так больно, как татуировка нейромелтом в день Первых Искр, но и ты — не слайдер, а землянин, — снова раздался голос слайдера, и парнишка ощутил ласковое прикосновение теплой ладони к бедру. — Так что не старайся сдерживать крики и слезы, для тебя в этом нет ничего постыдного. Ведь вы, земляне, не умеете управлять страхом перед болью и воспринимать ее, как нечто естественное, преодолимое и конечное. Лучше всего бы тебе потерять сознание, конечно, но, опять же, отключать его по необходимости вы не способны. Естественное?! Мысль эту закончить не удалось — бедро ожгло вдруг, хлестнуло адреналином, впился зубами в трензель так, что засаднила челюсть. Никогда еще в жизни не было настолько страшно, но где-то в подсознании все же билась мысль: это — не наказание, не бессмысленная жестокость, не желание получать удовольствие от чужой боли. Стэф не будет полосовать его, как обезумевший от власти над беспомощной жертвой маньяк, сделает только то, что положено. Не покалечит… А ведь запросто мог тогда, в комнате! Стэф вел острым нейростилусом по нежной бледной коже своего мальчика, ощущая, как каждая волна его боли и страха отзывается в груди острым трепетом и нарастающей хищной жаждой получить еще. Обладать. Присвоить себе Реми целиком и полностью — его отзывчивое трепетное тело, его ощущения до последней капли, слезы и глухие крики. Страстные стоны, когда ему приятно, пик удовольствия, когда мальчишка несдержанно изливается, упиваясь новыми, неизведанными прежде ощущениями. Его мысли, страхи, самые затаенные мечты… Владеть им полностью… УБЕЙ Я ХОЧУ СДЕЛАЙ ДЛЯ МЕНЯ О, как же она мечется, предвкушая долгую, сладостно-яркую агонию жертвы… Дразнят молнию глухие мучительные стоны, терпкий запах паленой кожи, сам факт того, что можно вот так терзать чужое беззащитное тело, сколько захочется. Можно растягивать это удовольствие, услаждая ее и себя, но нет… Нужно побыстрее закончить. Реми и так с лихвой прочувствовал, что такое молния, такие красивые шрамы получаются — ровные, в меру глубокие… — Все, сокровище мое, — ласково произнес Стэф, когда вывел на истерзанном бедре последнюю букву своего имени, и принялся расстегивать ремешки. Расцеловал мокрое от слез перепачканное слюной лицо, Реми не отвечал — рвано дышал и слабо цеплялся дрожащими пальцами за плечи. Нельзя его оставлять этой ночью одного: это же землянин, нужно… а что сейчас нужно? Может, дать ему воды, как подозреваемым во время перерывах между допросами? Если будет совсем плохо, придется сделать и обезболивающую инъекцию. Да может, лучше прямо сейчас? Пожалуй, Реми теперь уж точно осознал, что такое молния слайдера: она может остро ласкать, бесконечно терзать или мгновенно убить одним ваншотом. — Реми… — позвал Стэф, прижимая к груди свое измученное сокровище. — Я теперь по-настоящему твой? — едва слышно прохрипел парнишка. — Мой. Навсегда.