Призраки прошлого

293 год от Завоевания Эйгона. Дорн.

      Миниатюрная женская фигура в оранжевом платье скрывалась от него в саду. Он ускорил шаг, пытаясь нагнать ее, но она словно не желала его видеть, смотреть ему в глаза. Когда она в очередной раз скрылась за поворотом, Оберин побежал. Он должен был ее поймать. Должен. Образ старшей сестры, доброй и нежной Элии, ускользал. Он не мог ее потерять снова. Не мог. Ему до боли хотелось ее увидеть. Ее, а не кости, что остались от нее. Ему хотелось ее обнять, прижать к себе и никогда, ни при каких обстоятельствах не отпускать. Хотелось коснуться иссиня-черных вьющихся волос, ему так нравилось в детстве их заплетать, вплетать в них ленты и цветы. Хотелось ощутить теплое, щекочущее дыхание на своей шее. Он подхватил бы ее на руки и закружил. А Элия рассмеялась бы, как и всегда.              Но Элия от него убегала, дорожка петляла вдоль живой изгороди, а Оберин никак не мог ее нагнать.       — Элия! — крикнул он, чувствуя, как отчаянье сжимает сердце, а в носу начинает позорно колоть. Мужчины не плачут, Мартеллы тем более. Дорнийцам вообще плакать запрещено. Они народ песков и зноя, нельзя глупо расходовать влагу. Так говорила матушка. — Элия!              Оберин все пытался и пытался нагнать сестру. Элия вдруг остановилась, а перед ней в лунном свете выросла огромная фигура в сверкающих доспехах, которая была выше ее почти на две головы.       Оберин ощутил панический ужас, когда в луном свете блеснуло лезвие меча, а в следующий миг его сестра повалилась на вымощенную камнем дорожку, захлёбываясь кровью.       — Пожалуйста, только не Эйгон! — услышал Оберин крик сестры, но как бы он не бежал к сестре, к ней он так и не смог приблизиться.       Проснувшись от собственного вскрика, мужчина подскочил в кровати и заозирался по сторонам. Было темно. В распахнутое настежь окно был виден светлеющий небосвод. Скоро рассвет. Сунув под подушку руку, он схватился за кинжал, с которым не расставался ни днем, ни ночью. Рядом с кроватью стояло копье, прислонённое к стене.       — Оберин, — сонно пробормотала Эллария, его любовница, которая совершенно неожиданно появилась в его жизни и изменила ее раз и навсегда. До встречи с ней он вооюще сомневался в своей способности кого-либо любить, помимо себя брата и сестры.       Оберин не ответил, прижав ладонь к груди. Сердце колотилось, как безумное, и у него позорно дрожали руки. Ком в горле никуда не пропадал. Стыд-то какой.              — Любовь моя, — вновь ласково позвала его Эллария, зашуршали простыни, а в следующий миг он ощутил как она прижалась к его обнажённой спине. — Снова кошмар? — с сочувствием спросила девушка, обняв его. Оберин промолчал, не счел нужным говорить. Эллария, как и всегда, видела его насквозь. И за что ему такой подарок судьбы?       Кошмарные сны не оставляли его почти полгода. Да, во время войны, когда Элия оставалась в столице, где царствовал безумный король, его мучила бессоница. Но, когда посланник узурпатора привёз в Солнечное копье кости его сестры и племянников, на смену бессонице пришли кошмары. Оберин лично пронзил копьем посланника узурпатора, что посмел требовать мир над костями его несчастной сестры, но легче не стало. Оберину казалось, что он сходит с ума. Ни вино, ни оргии, ни тренировки с копьем, ни верховая езда не успокаивали его. Он засыпал и видел сестру. Элия то убегала от него, то смотрела с обидой, то обвиняла его в том, что он ее не защитил, не спас, бросил ее, что он ее предал. Струсил. В каждом сне непременно появлялся Григор Клиган, Гора, что изнасиловал и убил Элию, а перед этим швырнул в стену ее дитя. Оберин каждый раз пытался защитить сестру, но не мог никак помешать, ничем помочь.       — Я пройдусь, — молвил хрипло принц. — А ты поспи, — велел он, поднимаясь с постели. Не глядя на Элларию, которая прожигала его взволнованным взглядом, мужчина облачился в одежды и покинул опочивальню, намереваясь выйти на тренировочную площадку. Можно было оседлать верного скакуна и отправиться на прогулку. Скорость и ветер, бьющий в лицо, неплохо остужали кровь и выбивали из головы все ненужные мысли.       Семейное крыло было погружено в полумрак. Проходя мимо детской, Оберин ощутил острое желание увидеть дочерей, коих у него уже было три. Возможно, от него родила еще одна женщина, которая временно осела на Летних островах. Нужно бы проверить этот слух. Негоже его дочери расти вдали от отца. В конце концов, он, принц дома Мартеллов, даст ей лучшую жизнь, чем мать, владелица корабля.       Отворив дверь, мужчина вошел в детскую. Вдоль стен стояли две кровати, на которых спали его младшие девочки, Нимерия и Тиена. Самой старшей, Обаре, было уже двенадцать лет, Доран выделил для нее покои рядом с покоями принцессы Арианны, наследницы. Девочки неплохо ладили, что радовало братьев.       Нимерия спала, закинув руку за голову. Ее тёмные волосы разметались по подушкам, а грудь вздымалась под одеялом. Девочка спала и не ведала о жестокости этого мира. Третья дочь Оберина не была похожа на Мартеллов, светловолосая и голубоглазая, она была обладательницей волнистых волос. Она пошла в мать-септу, которую затащил в постель Мартелл.       — Папа, — сонно пробормотала Тиена, когда Оберин, подумав, что ночи в Дорне холодные, решил накинуть на нее покрывало.       — Спи, Тиена, спи, — велел Оберин. Тиена снова закрыла глаза, и Оберин покинул комнату. Его называли коварным и вероломным, жестоким и беспощадным. Сам Оберин часто повторял, что боги все же существуют, поэтому они сделали старшим спокойного и уравновешенного Дорана, а не его, Оберина, известного жестокостью и беспринципностью. Оберин знал свои пороки и неплохо их использовал, превращал в достоинства. Дурная репутация бежала впереди него и расчищала ему путь. Но даже Оберин был привязан к семье, даже его сердце способно любить. И теперь оно кровоточило, болело.       «Я сделаю все, чтобы мои дочери были сильными. Передам им все свои знания, все тайны… Научу сражаться, чтобы ни один подонок не посмел их тронуть. Чтобы каждый, кто поднимает на них руку, лишился ее вместе с головой», — поклялся себе он, выходя на улицу. Пока он жив, у девочек есть щит и меч, но люди смертны, и, что самое худшее, смертны внезапно. Они должны уметь постоять за себя самостоятельно. Вот почему матушка не научила Элию сражаться? Возможно, это спасло бы ей жтизнь.       «Элия была слаба здоровьем, она не выдержала бы тренировок», — напомнил внутренний голос, который поразительно напоминал голос старшего брата, Дорана. Да, Элия была слаба, рождённая раньше срока, принцесса много болела. Злые языки шептались, что она не жилец, но она выжила. Назло и вопреки, чтобы сгинуть в руках ублюдка, пса Тайвина Ланнистера.       Конная прогулка немного охладила кровь, бушующую в жилах. Перекусив в обществе Элларии, Оберин уже хотел идти на тренировку, как служанка сообщила ему, что его ожидает брат.       Войдя в солярий брата, Оберин застал его сидящим в кресле. Доран задумчиво рассматривал рубин на кольце, венчающем его безымянный палец. Оберин сжал правую руку в кулак и снова ощутил вес своего собственного кольца. Несколько лет назад, когда Элия покидала Солнечное копье, чтобы уехать в столицу в качестве невесты принца, она подарила им с братом одинаковые кольца с кроваво-красными рубинами.       «Вы будете смотреть на них и вспоминать меня. Я всегда буду рядом с вами», — сказала принцесса Элия с улыбкой, но в темно карих глазах ее была тоска.       — Когда ты был совсем ребёнком, ты говорил, что не отдашь Элию никому, что она не выйдет замуж, останется дома. — хриплым голосом заговорил принц Доран. Оберин на негнущихся ногах подошел к его столу и сел перед братом. — Видят боги, лучше бы так все и сложилось.       — Отправь меня за Тайвином и Горой, — вновь сказал Оберин. — Раз уж войну развязывать не хочешь.       Брат поднял на него твёрдый и мрачный взгляд. Его считали слабым из-за болезни, из-за того, что он ничего не предпринимает и медлит. Изнасилование и убийство принцессы Элии — веская причина для войны. Оберин был к ней готов, но Доран ничего не делал. Пока Оберин пытался собрать союзников, строил заговоры и плел интриги, Доран молчал и взывал к миру. — Нет, брат, — покачал головой Доран. — Мы не выдержим противостояния. По крайней мере открытого и сейчас.       Да, на территории Дорна не было столкновений, но их знаменосцы сражались за Таргариенов. Ливен Мартелл командовал армией, и он пал в Битве на Трезубце. Доран не отозвал войска из-за того, что Элия осталась в столице с детьми. Эйрис II хоть и лишился рассудка, но иногда поступал расчётливо.       — Наши лучшие войны пали в битвах, нужно время чтобы их сыновья выросли и возжелали мести, — говорил Доран, но Оберин его уже не слышал. Угли гнева, что тлели в нем уже которую луну, вновь вспыхнули. Грудь обдало жаром. Оберин взвился на ноги, свирепо глядя на брата.              — Нужно время?! — рявкнул он. — Нужно действовать сейчас, пока люди жаждут мести, пока их кровь кипит от ярости и негодования.              — Мы не выстоим. На стороне Узурпатора Север, Речные земли, Штормовые земли, Долина и Запад, — перечислил принц Доран, глядя спокойным и твёрдым взглядом на брата.              — Что ты предлагаешь? — спросил Оберин, поняв, что брат его, как и всегда, мыслит рационально. Он вновь сел, хотя ему хотелось метаться по опочивальне, как зверю в клетке.              — Сир Виллем Дарри, верный щит принца Визериса перед побегом с Драконьего камня отправил письмо через верного ему человека, — рассказал Доран, вздохнув. Оберин нахмурился, скрипнув зубами. Да, безумный ублюдок Эйрис поставил жизни своего слабоумного сына и беременной сестры-жены выше жизней Элии, принцессы Рейнис и принца Эйгона. Почему Визерис спасся, а его сестра нет? Это было эгоистично и жестоко, но Оберин не мог об этом не думать.              — Удивительно, что он успел вывезти детей королевы, — хмыкнул Оберин. — Чего желает старик?              — Союза, — молвил Доран. — Мы в глазах всего Вестероса сложим оружие и заключим мир, однако будем готовиться к войне.              — Думаешь, за Визерисом пойдут люди? — спросил Оберин. — За Рейгаром не пошли, а он явно был покрепче брата. К тому же Элия писала, что Визерис слаб здоровьем, как физическим, так и душевным. Возможно, война сломала его.              — Об этом рано думать, — сказал Доран. — Ты мой брат, Оберин, тебе я могу доверить то, что не могу доверить ни одному посланнику или пергаменту. Ты отправишься в Браавос, где, по словам Дарри, он укроет принца и принцессу и передашь ему мое послание. Оцени состяние Визериса и его сестры. Если Визерис похож на Эйриса, я не отдам ему в жены Арианну. Тогда нужно будет заключить помолвку между маленькой принцессой и Квентином. А в качестве невесты Визериса посоветовать Маргери Тирелл. Девочка еще мала, но Тиреллы не откажутся от возможности породниться с Домом Дракона, которому обязаны всем.              — Тогда на стороне Визериса будут два королевства, — заключил Оберин. — Этого мало.              — Можно нанять армию безупречных в свое время, — усмехнулся Доран, и Оберин понял, что его брат все просчитал. — К тому же кредо «разделяй и властвуй» работает во все времена.              — Желаешь спровоцировать смуту? — поинтересовался Оберин.              — Да, пусть псы узурпатора грызутся между собой, когда придёт время, мы добьём победителя и отомстим.              — В таком случае, брат, я хочу, чтобы мы принесли друг другу клятвы на кинжале, по обычаю предков, — подавшись вперёд, глядя проникновенно в глаза Дорана, молвил Оберин. Его собеседник вытащил из ножен кинжал и, сжав рукоять кинжала, положил его на стол. Оберин накрыл руку брата своей и сжал пальцами холодеющий кулак Дорана.              — Я, принц Дорна, Доран Мартелл, клянусь, что иссушу корни тех, кто пролил кровь принцессы Элии Мартелл, Рейнис Таргариен и Эйгона Таргариена, что утоплю их в слезах и муках, уничтожу всякого, кто встанет на моем пути, буду верен принесённой клятве и не найду покоя, если не совершу возмездие… — чётко и вкрадчиво, глядя в глаза Оберина, произнес принц Дорна. В карих глазах старшего брата горела несвойственная ему злая решимость, с которой обычно идут до конца.              Оберин понял, что не одинок в своей жажде отмщения. Собравшись с мыслями, он повторил клятву Дорана. Теперь пути назад не было. Или победа, или смерть. Третьего не дано.