Эмпатия к злодею

      Отрегулированный стук колёс о рельсы, спёртый воздух, покачивание старого вагона, вместе с тем скрип дверей и раздражённое рычание проводницы. Так любимая Ветой энергетика поездов больше не приносила ей былой весёлости и уюта. Пока девушка шаталась в узком коридорчике купейного вагона, еле таща за собой чемодан, что будто бы стал весить на пару килограммов больше, чувствовала на себе десятки острых взглядов, выглядывающих из комнаток, людей и сжималась от холодка пробегающего по коже. Из последних сил держа себя перпендикулярно земле, она таки дошла до своего купе.       — Всё? — в этом коротком вопросе уместилось сразу несколько оттенков недовольства.       Милославская обернулась на свою сопровождающую. Женщина полицейская, уперев руки в бока и попеременно зевая, отвернула голову от окна и прожгла Вету раздражённым взглядом. Судя по кислому выражению лица, она сдерживалась из последних сил, чтобы не бросить всё как есть и поскорее уехать домой, но её сковывали обязательства.       — Да… — буркнула Вета, с трудом ослабшими руками проталкивая чемодан дальше.       — Славно. По приезду с тобой свяжутся из местного отделения полиции и там уже всё разъяснят. — В голосе женщины послышалось облегчение. Она последний раз окинула взглядом полуживую девушку и быстро удалилась, попутно грубо отвечая на упрёки проводницы.       Милославская убрала чемодан под сиденье, разогнулась, едва удержавшись рукой за край верхней полки, когда перед глазами предательски заплясали разноцветные пятна. Пересилив себя, она нащупала ногой старую скрипучую выдвижную ступеньку и махом залезла на свою полку, тут же обмякнув на жёстком матрасе.       В такие моменты ты забываешь обо всём, и единственным твоим желанием становится дожить до утра. Ну, или чтобы никто не беспокоил до тех пор, пока ты не сможешь снова воспринимать человеческую речь. Оказалось, попутчикам Веты не знакомо это чувство. Девушка не стала даже стараться открыть глаза, а на жизнерадостное приветствие ответила вымученным «угу».       С характерным низким звуком поезд тронулся. Бездвижное тело Милославской слегка качнулось, глаза медленно приоткрылись, и взгляд упёрся в собственную бледную руку. На сгибе локтя, где на прозрачной коже просвечивались фиолетовые вены, теперь была дырочка от капельницы.       Вета поморщилась, вспомнив то засаленное медицинское отделение, куда её привезли сразу из отеля, чтобы сбить температуру и подтвердить, что она сможет без происшествий доехать до города и не двинет коней по дороге. Как она долго лежала в тишине с иглой в руке и слышала только размеренное капанье физраствора в капельнице. Как долго после этого не хотела останавливаться кровь. Тогда казалось, что это всё продолжение душераздирающего сна, от которого ей никак не удавалось очнуться. Всё казалось нереальным и тогда, когда её довезли до вокзала и отправили ближайшим поездом.       — Эй, ты, там наверху! — задорно заговорил мужчина с нижней полки, слегка постучав по краю её матраса. — Не хочешь пирожок, а? Ато долго ещё ехать.       — Не хочу. — Тихо пробормотала девушка, тут же притворившись спящей.       — Ну ты тогда пореже спускайся к нам. — Вета едва смогла понять смысл сказанного на этот раз женщиной и вдруг осознала, что, видимо, они не уймутся на протяжении всей поездки. — Если захочешь, мы тебе туда еду наверх переложим, чтобы всякие Сени не отвлекались на тебя.       Девушка, уже натягивая воротник кофты на уши, всё же распахнула глаза, едва уловимо вздрогнув от звонкого шлепка. Краем глаза она увидела мальчика, сидящего рядом с мамой на одной полке, который насупился и недовольно потирал тыльную часть руки, после того, как мать жёстко пресекла его попытку стащить пирожок со стола. Вместо этого женщина чуть ли не ткнула его носом в открытую перед ним тетрадку. Тот стал выкручиваться, пыхтеть, пока не получил новую оплеуху от матери.       Попутчики начинали изрядно действовать Милославской на нервы. Настолько, что даже самые обычные вещи, на которые никто не обращал внимания, заставляли её нервно дёргаться. Чавканье, гул голосов и даже приглушённый грохот колёс о рельсы стали раздражать до плотно сжатых зубов. Нервы были на пределе.       — Красавица какая! — вдруг до девушки откуда-то снизу донёсся мужской голос. А когда женщина переключила своё внимание на мужа и пронзила его острым взглядом, тот усмехнулся, громко фыркнув, и добавил. — Её поди жених дома ждёт, а мы тут со своими шутками…       Вета в ступоре устремила пустой взгляд вперёд. Раздражение овладело ей, она хотела было возмутиться, но не смогла даже приподняться на локтях. Грудь вдруг словно сжали тески, и откуда-то снизу к горлу стала подпирать колючая обида.       Никто меня не ждёт. Ах да, кроме проблем и бандитов. Чёрт побери, а не будет ли теперь и Ан… меня искать? Я же свидетель…       От одной только мысли, что она снова является помехой опасному человеку, понравившемуся ей человеку, что снова ставит себя под удар, стало дурно. Ужасающие воспоминания из отеля яркими картинками пронеслись у неё в голове, из-за чего девушка схватила подушку и посильнее впилась ногтями в жёсткую, пахнущую отбеливателем, ткань. Глаза защипало, нижняя губа предательски задрожала, а по щекам покатились неконтролируемые слёзы. Вета испугалась, захотела отдышаться, чтобы прогнать непрошенные слёзы, но вместо этого лишь рвано втянула в рот воздух. Перед глазами всё стало стремительно плыть, и, пока рыдания не вырвались наружу, девушка поспешила спрятать лицо в подушке. На мгновение в воздухе повисла тишина, а из горла как некстати вырвалась череда прерывистых всхлипов.       — Вань! Ну что ты наделал?! — выругавшись себе под нос, женщина тут же прикрикнула на мужа, грозно уперев руки в бока.       — Я ничего не делал! — оправдывался он. — Ты этот разговор начала!       Вета же попросту не слышала их. Накопленные за это время переживания просто не умещались в её, колышущейся от надрывного плача, груди и вот наконец-то нашли выход в неудержимой истерике. Чуть ли не давясь слезами, девушка думала лишь об одном: как пережить эту ночь.

***

      Было далеко за полночь, в коридоре вагона по прежнему горел противный жёлтый свет, а за окном царила непроглядная тьма. А самое удивительное — стояла тишина, такая, что Вета, лёжа пылающей щекой на влажной ткани подушки и бессильно раскинув руки, слышала беспокойное биение собственного сердца и чувствовала пульсацию вен на шее. Ощущение сомнительное, девушка даже пересилила изнеможение и, шурша одеждой об простынь, пару раз провела ладонью от затылка по шее, надеясь унять противное чувство. Она всё ещё надеялась, что сон придёт к ней, и злосчастный день наконец закончится, поэтому не хотела лишний раз шевелиться, чтобы ненароком не спугнуть состояние безразличия. Но вскоре девушка поняла, что выдержать эти мучения было выше её сил. Милославская приподнялась и, подогнув под себя ноги, села. Пряди взлохмаченных волос скользнули ей на лицо, она попыталась заправить их за ухо, но, поняв, что тщетно, перестала стараться и огляделась. Попутчики всё же угомонились и, смачно храпя, спали на нижних полках.       Тише не стало, ну хотя бы не ругаются. Вета, нащупав ногой выдвижную ступеньку, осторожно спустилась вниз. Холод пола пробрался к ногам через носки, и девушка поспешила надеть ботинки. Приоткрыла дверь и вышла в освещённый коридорчик. Свет резанул по глазам. Там было пусто и тихо, на удивление поприбавилось лёгкости, но не сил. Подрагивая от лёгкого недомогания, девушка уже увлеченнее оглядывалась вокруг и неспешно шла вперёд. Время в поезде будто остановилось, колёса не стучали, а едва видимые силуэты деревьев за окном не шевелились.       По всей видимости остановка.       На одной из стен висело расписание остановок. Проведя пальцем по нему, Вета остановилась на верном времени.       Поезд будет стоять ещё больше сорока минут. Боже, ладно на ходу, но так я не засну никогда.       Как провести как минимум этот час, чтобы не сойти с ума и вновь не прийти к ужасным мыслям? Девушку оплёл прохладный ветерок, она съёжилась, машинально посильнее запахнула кожаный пиджак и обняла себя за плечи. Только тут она заметила открытую дверь тамбура и белый свет единственного фонаря станции, ложащийся на пол.       Вета прикрыла шею отвернутым воротником пиджака, когда шагнула из поезда на припорошённый снегом асфальт. Это место трудно было назвать станцией: через несколько метров асфальт заканчивался и начинался голый лес. Казалось, кроме небольшого пяточка платформы и фонарного столба здесь нет ничего. Девушка встала на месте, немного прошла вперёд, приблизившись к двум людям, тоже решившим подышать воздухом. Дедок с едко пахнущей сигаретой мило болтал с девушкой с электронкой в руках. Они и не заметили её, продолжили разговаривать, выдыхая густой белый дым. Чужие разговоры Вету мало интересовали, она, конечно, заметила, как вместо скрипучего голос мужчины преобразился в глубокий и приятный, но не предала этому особого значения. Милославская просто встала рядом, засунув руки в карманы, съёжилась, сосредоточившись на дыхании. Надеясь, что, так сказать, выгуляв мозги, она придёт в норму.       Но тут с новой порцией морозного воздуха она вдохнула горький сигаретный дым, что с порывом ветерка полетел от курильщиков в её сторону. Сморщившись, она недовольно глянула на них и застыла с рукой у лица. Там, где была седая макушка старика, теперь слегка колыхались волнистые тёмные волосы. Этого хватило, чтобы по загривку девушки пробежал мерзкий озноб. Она не могла смотреть, отдёрнула себя, увела взгляд вниз и сама не заметила, как почти вплотную отступила к краю платформы. Когда она в непонимании подняла перепуганный взгляд, перед ней снова был затылок седого дедка с сигаретой.       Твою мать, нет, я не схожу с ума, просто глаза закисли. Нервишки расшатались, вот и видится всякое.       Сама девушка прекрасно понимала, кого увидела в мимолётном видении, но её сознание отказывалось принимать это как факт. Она боится его. Но не может не думать.       Она не могла больше стоять рядом с ними, не хотела дожидаться новой галлюцинации на почве истерики. Боялась увидеть что-нибудь ещё, что снова напомнит ей о недавнем. Быстро развернувшись, она, усердно думая о чём-то другом, утёрла лицо рукавом и, смотря под ноги, поспешила зайти обратно в вагон.

***

      И вот очередная остановка. Вета сидит, свесив ноги с верхней полки. В глазах медленно растекается безнадёга. Она снова вернулась туда, откуда начала. И что ей дала эта поездка? Она почувствовала себя главной в своей жизни? Может, набралась сил и готова расхлёбывать заваренные проблемы? Кажется, девушка лишь убедилась в своей ничтожности.       Дверь купе приоткрылась, Вета даже не взглянула на проводницу, забежавшую сообщить об остановке. Подняла голову, только когда проводница ушла к другим пассажирам, оставив дверь открытой. Взяв в руки кепку, девушка спустилась вниз, вытащила чемодан и направилась к тамбуру. Еле вытащив багаж на платформу, она сделала пару шагов вперёд и застыла на месте. За ней вышли ещё несколько человек, они недовольно бормотали, обходя её, а через пару минут исчезли из поля зрения. А Милославская продолжала стоять на месте, смотря, как с других путей трогаются грузовые и пассажирские поезда. У неё банально не было сил. Скорее моральных.       Позади неё оглушающе прошипели тормоза — это состав двинулся дальше. Колёса стучали по рельсам — он всё набирал скорость. Когда волосы стали развиваться от поднявшегося ветра и бить по лицу, Вета обернулась. Чуть было не снесённая потоком воздуха от разогнавшегося поезда, она отступила подальше от путей, но продолжала, как загипнотизированная, смотреть на быстро сменяющиеся вагоны. Снежинки, до этого медленно парящие над землёй, облетали её лицо, цепляясь за спутанные волосы. Вместе с последним вагоном исчез и ветер, волосы снова опустились на плечи. Пустые зелёные глаза уставились вниз, на рельсы.       Только сейчас страх кольнул где-то внизу живота. Вета дрогнула, всё внутри неё будто сжалось, как перед падением, когда пришло одно странное осознание, но она не могла отвести взгляда. На долю секунду ей действительно захотелось оказаться на этих рельсах. А ведь сейчас она была очень близка к этому. Нет, она не боялась оступиться, она ужаснулась привлекательности этой мысли. Того, что мозг буквально скомандовал: "Давай, попробуй, интересно ведь, правда?" Почему такая мысль вообще посетила её светлую голову? Вета не хотела верить в то, что на фоне сильнейшего стресса действительно подумала свести счёты с жизнью. Она не могла. Не этому её учил отец. Неужто она так низко упала, что была готова прыгнуть под колёса? Совсем некстати вспомнилась загадка, над которой так смеялись родственники ещё давно на очередном семейном застолье. Милославская тогда не поняла её. Девушка одними губами прошептала:       Куда никто не торопится, но все успевают?       Горькая усмешка вырвалась наружу. Туда попасть она всегда успеет. Но, как только Вета попыталась шагнуть назад, подальше от края платформы, кто-то с силой врезался в неё со спины, но не спешил отстраняться, а руки неизвестного крепко сомкнулись у неё на груди. Эта волна страха рассеялась чуть быстрее. Возможно оттого, моральных сил с каждым часом становилось всё меньше. Девушка качнулась вперёд и рефлекторно схватила человека за руки, чтобы не упасть. Несмотря на морозный воздух, нос уловил едва заметные нотки цветочного парфюма. Сомнений насчёт личности, чуть не сбившей её с ног, больше не оставалось. Хватка ослабла, и девушка смогла обернуться. Молча, ничего не говоря, она оглядела подругу, приехавшую на вокзал в такой поздний час только для того, чтобы встретить её.       Светлые глаза Полины жалостливо оглядели измученное лицо Веты, из-за чего ей стало не по себе, и она, дабы избежать неловкости, поспешила опустить взгляд, отстранённо рассматривая её одежду. Платок, повязанный на голову, порядком припорошило снегом, который собрался и на меховом воротнике дублёнки, и на белокурых волосах, и на носах высоких сапог. К счастью, это мгновение быстро прошло. Не дождавшись действий со стороны Милославской, Полина приблизилась, выхватила из рук Веты кепку, быстро натянула её ей на голову, приминая взлохмаченные, покрытые маленькими белыми снежинками тёмные волосы, снова сжав Вету в объятиях. Возможно, чтобы хоть как-то поддержать её. В прямом смысле.       — Я ждала тебя больше часа, — вкрадчиво сказала она, зарываясь носом в тёмные влажные кудри. Вета молчала, надеясь, что хотя бы сейчас, Поля обойдётся без нравоучений. Она не против и может быть даже согласна, просто сейчас не лучшее время. Приподняв бессильно висящие руки, она слабо обняла её в ответ.       В таком убитом состоянии Полина её видела крайне редко, и Вета была благодарна, что она не теряется, что всегда оказывается рядом и, как хорошее лекарство, снимает боль.              — Вет, пошли скорее, — Полина расцепила руки и повела подругу в сторону ожидающего их такси.

***

      Родной дом встретил Вету довольно дружелюбно. Стоило ей перетащить чемодан через порожек подъезда, как она чуть не воткнулась в резко начавшиеся поручни. Дальше Вета поднималась с большей осторожностью.       Входная дверь распахнулась. Полина осталась ждать в машине и велела управиться побыстрее: бросить чемодан в коридоре, взять документы и спускаться. Вета спорить не стала, она едва подняла багаж по лестничному пролёту и уже чувствовала, как её снова начинает жутко морозить, поэтому, оставив его рядом с обувницей, не разуваясь, двинулась на поиски паспорта. После улицы в квартире ясно ощущался прелый тяжёлый воздух, Вета нашла в себе силы пройтись по всем комнатам и открыть окна. Девушка застопорилась на входе в гостиную, исполняющую роль спальни, нащупала пальцами выключатель, и помещение залилось тусклым вязким светом единственной лампочки на потолке. Её встретили засохшие цветы и гнетущая мёртвая тишина. Аура этой квартиры приняла давящее обличие. Заставила познать то самое чувство, когда, возвращаясь домой, уже не чувствуешь себя как дома, лежишь в кровати и всё ещё хочешь попасть домой. В тот дом, где тебя будут ждать.       Нет. Этим дохлым гераням ты уже не нужна.       Неохотно пройдя дальше, девушка открыла окно, ощутив на лице дыхание зимы, впустила жизнь в комнату и принялась рыться по ящикам немногочисленных тумб в поисках медицинского полиса. Но, как назло, его нигде не было. Разогнувшись, Вета едва успела придержаться рукой за край стола, чтобы не потерять реальность от наплывающей темноты в глазах, но случайно смахнула какую-то папку, что с хлопком тут же оказалась на полу. Вета пришла в себя, проморгалась и присела, чтобы поднять упавшее, но, взяв папку в руки, окончательно уселась на пол. Большим пальцем она бережно стёрла налетевшую за неделю пыль со старательно выведенного названия. Это был пробный вариант работы для зимнего экзамена, которая её не удовлетворяла от слова совсем. Но это был единственный шанс. Новый проект, который она принялась делать незадолго до того, как поняла, что этот никуда не годится, не был доделан даже до половины. И почти весь декабрь Вета металась между двух зол: сдавать старый проект и молиться, чтобы его приняли, или же в поту и мыле писать новый в надежде успеть до середины января. Дилемма осталась нерешённой по сей день.       Эта мерзкая тоска подбиралась ближе с каждой минутой. Милославская кое-как поднялась на ослабшие ноги, отложила подальше папку с проектом, порылась ещё в одном ящике и, собрав воедино намётки для второй версии проекта, раздобыла все нужные документы и с камнем на душе вышла за порог.

***

      По дороге в больницу в такси Вета явственно ощутила на себе последствия того побега из отеля в метель. Она облокотилась лбом на маняще прохладное стекло пассажирского окна и, прикрыв глаза, пыталась размеренно дышать. От жара, казалось, начал плавиться мозг, перестав вдумываться в бормотание подруги под боком, по плечам и спине ордой забегали мурашки. Водитель даже заволновался за сохранность своих прекрасных чехлов, но Полина, насколько хватило её вежливости, указала ему, что сейчас лучше обойтись без комментариев и опустить окно. Сама же стянула с головы платок и накинула Вете на плечи.       В здание больницы девушка на удивление зашла на своих двоих. Даже начала диалог с регистратором, но не успела она передать документы, как островок зрения стал стремительно сужаться, и тело окатило холодом.       — Ну, девушка, давайте! — рыкнула женщина из окошка и уже сама потянулась за документами, но взглянув на Милославскую, на её бледнеющие губы и пустой взгляд, поменялась в лице. Тонкая нарисованная бровь недоумённо подпрыгнула вверх, и уже через секунду женщина встревоженно вскрикнула.       — Ловите же её!       Полина опешила, мгновенно перестала рыться в сумке и повернула голову к Вете, но успела заметить лишь метнувшуюся к краю стойки руку, и тут же соскользнувшие с гладной поверхности потные пальцы. Белокурая не успела её подхватить, кинулась к ней, когда та уже лежала на полу.

***

      В нос ударил резкий колючий запах, заставив мозг снова включиться, в глазах заплясала разноцветная рябь. Вета так резко оторвалась от постели, что испугала медсестру, которая тут же отпрянула, спрятала ватку в карман и принялась её успокаивать, надавила на её плечи, укладывая обратно на спину. Голова трещала по швам, Вета тягостно простонала, перевернулась на бок, подтянула ноги к груди и закрыла ладонями лицо. Шаркающие шаги направились в сторону выхода, откуда на секунду на лицо девушки упал яркий свет, тут же исчезая вместе с тихим щелчком двери. И только в тишине Вета время от времени вслушивалась в разговор по ту сторону двери.       — …Конечно, нам обо всём сообщили, мы ждали её… у нас случилась накладка по времени…       — Накладка по времени?!.. У вас пациент лежал на полу без сознания!       — …Успокойтесь, пожалуйста…       — …Как последствие истощение организма, ОРВИ и все вытекающие… Прогнозы ставить не смею, на протяжении нескольких дней ей нужно наблюдение. Как врач советую записаться к нашему психологу…       Но вдруг, когда голоса стали тише и спокойнее, возможно, даже исчезли, и прошёл не час и даже не два, рикошетя от стен, по больничному коридору пронёсся знакомый женский голос. Дверь в палату распахнулась, Вета, почти задремавшая, приоткрыла один глаз. За окном уже светало, серый свет блеснул на приоткрывшейся двери. Первым показался врач, он скептически оглядел девушку, полумёртво лежащую на одной из кроватей, потом перевёл взгляд на дверь и что-то сказал вошедшей вслед за ним женщине, прежде чем удалиться. Милославская, как бы ни хотела, не нашла в себе сил даже на то, чтобы снова открыть глаза, столкнувшись с незваным гостем. Даже её извечное любопытство отошло на второй план перед жутким недомоганием. Но гость и не потребовал её внимания.       Каблуки быстро застучали по кафелю, приближаясь к кровати, матрас прогнулся, и твёрдая рука успокаивающе сжала её ногу. Милославская и продолжила бы не замечать прибывшую, если бы та продолжила молчать.       — Какая же ты дрянь, Анастасия. — Вместо голоса Вета услышала змеиное шипение. Всё внутри неё вмиг сжалось, но виду она не подавала.       Нет, только не сейчас. Я не готова её слышать. Я никогда не признаю перед ней свой провал. Я пол жизни доказывала, что стою большего. Признать правоту матери — значит самой унизить себя, растоптать и вогнать в землю своё мнение. Отказаться от своей сущности.       Сейчас, лежа перед матерью в полуобморочном состоянии, Вета снова почувствовала себя тем ребёнком, которого впервые наказали за излишнюю дерзость. Осуждение матери, что и без того не верила в выбранный ею путь, теперь вгрызалось всё глубже в сердце.       — Что? Набегалась? Может пора мать послушать?! — с каждым словом голос всё повышался, а рука сильнее сжималась на ноге дочери, выдавая накатившее раздражение. — Или подождём, пока у меня инфаркт случится?!       Дочь не знала, что делать. Стало невыносимо душно, под рёбрами гадко закопошились застрявшие внутри слова, которые так хотели быть услышанными. Но Вета не могла. Язык прилип к нёбу, а зубы стиснулись так сильно, что заскрипела челюсть. Девушка зажмурилась, прижала конечности ближе к себе и попыталась перевернуться со спины на бок, чтобы не чувствовать взгляд матери через закрытые веки, но та продолжала держать её за ногу, намереваясь продолжать отчитывать её.       — Время игрушек закончилось, Настя! — мать не упустила возможности и сейчас напомнить ей об ответственном бремени взрослого человека. Женщина поубавила эмоциональности, поправила очки, всматриваясь в искажённое неприязнью бледное личико Насти, и спокойнее продолжила. — Ты пойми, я же за тебя переживаю. За твоё будущее. Какое оно у тебя будет, если ты уже сейчас вляпываешься в такие передряги?       Монолог всё не заканчивался. Ей было всё равно, услышит ли её дочь, или не услышит. Она говорит это для себя. Наверное, долго придумывала, сидя дома с маленьким сыном и ожидая личной встречи. Хотелось крикнуть: "Мам! Я не ребёнок и хочу строить свою жизнь так, как хочу я! Даже если я провалюсь, я выберусь сама! Не осуждай меня! Я не хочу становиться угрюмой взрослой, и ты меня такой не сделаешь! Пожалуйста, прекрати!"       — Тебя наверняка уже вытурили из ВУЗа, — продолжала мать, поглаживая колючий плед. Её голос был ядовитым и в то же время таким убийственно спокойным, что девушка не могла не слушать её, глядя в белый потолок из-под полуопущенных ресниц. — Ничего. Мама нашла тебе подходящее училище. Ещё несколько лет, конечно, придётся потратить, но зато у тебя будет нормальная профессия.       Рябой потолок поплыл в глазах девушки, она не слышала приговор матери, заглушённый её мысленными отговорками. Щёку обожгла внезапная слеза, стремительно соскользнувшая по подбородку, шее и исчезнувшая мокрым пятнышком на серой подушке. Мать, холодная и строгая, с опрятно собранными волосами на затылке всё говорила и говорила, пока из-под подрагивающих мокрых ресниц её дочери бесшумно и медленно скатывались всё новые слезы.

***

      Шариковая ручка агрессивно шуршала по почти полностью исписанному листу, за ним точно так же будет исписан ещё один и ещё… Но Вета, мельком пробежав глазами по написанному, оскалилась и отрывисто выругавшись швырнула помятый листок сценария с кровати, за которым под другую пустующую больничную койку полетела и ручка. Пальцы зарылись в волосы, девушка, недовольно прорычав что-то невнятное, запрокинула голову, откинув мешающиеся пряди волос на спину, и огорчённо уставилась на пространство перед собой.       — Бурда. С таким проектом меня не пустят и на порог ВУЗа… — Констатировала девушка. Помолчав, она отняла ладони от усталого лица и кинула взгляд на исписанный листок под противоположной кроватью. В палате было так убийственно тихо, слышать звенящую тишину Вета больше не могла, поэтому стала часто озвучивать свои мысли. Она продолжила. — Чёрта с два я понесу старую работу. Да, она полностью готова, но на неё без слёз не взглянешь. Первокурсники и то лучше пишут… Но, получается, у меня нет выбора?       "Время игрушек закончилось, Настя!" Бр-р! Как же ужасно звучит. Ничего ещё не закончилось, просто… просто…       Ручка приостановилась, застыла над бумагой. Зелёные потухшие глаза девушки больше не выражали никаких эмоций. Она вдруг задумалась, не пропустила ли она тот самый важный переход, о котором постоянно говорят взрослые. Когда действительно ощущаешь вес всей своей будущей жизни на плечах. Начинаешь заботиться о завтрашнем дне.       А разве подготовка к экзаменам не является заботой о будущем?       На этот вопрос она не могла ответить.       "Ничто не приносит столько проблем как большое количество удовольствия". Да, папина любимая фраза. Оказывается, вполне правдивая. И чем жертвовать, папа? Безопасностью или весельем? Ух, раньше не было так сложно выбирать… Неужели я начала взрослеть? Чёрт!       Девушка отмахнулась от назойливых мыслей, загоняющих в тоску, и только сейчас поняла, что они настолько отвлекли её от реальности, что она едва не пропустила мимо ушей приближающиеся шаркающие шаги. За этот день в больнице они стали ей очень знакомы и означали они неминуемое приближение медсестры.       Вета, рывком стянув одеяло в сторону, чтобы не запутаться в нём ногами, метнулась к брошенному ей листку, придерживаясь рукой за свою кровать. Наступила на него босой ногой и, проворно потянув за собой по полу, плюхнулась обратно на скрипнувший мартас. Листок, прошуршав, проскользил по кафелю и спрятался под кроватью Веты. В этот же момент из-за двери выглянуло широкое лицо медсестры.       — Пошли, Милославская. — Позвала та, скрывшись за приоткрытой дверью.       Вета не стала испытывать её терпение, быстро встала с кровати и направилась следом, обернувшись перед самой дверью и проводив взглядом никчёмный работу, которая уже никогда не увидит свет. Пройдя за медсестрой по светлым больничным коридорам, Вета зашла в дурно пахнущий спиртом процедурный кабинет, спокойно уселась на стул, закатила рукав и положила руку на стол с устрашающими пробирками и ватками и стала ждать. Медсестра, отфыркиваясь и ворча, прошла мимо и завернула за угол. Скрипнули дверцы шкафчика — она выискивала нужный препарат.       Боже, почему так долго? Я сейчас бояться начну.       Вета отвернула голову от разложенных шприцов к серому окну, чтобы медсёстрам снова не пришлось приводить её в чувства, и принялась думать о своём. Женщина с широким лицом вынырнула из-за угла и ляпнулась на стул рядом с Ветой, шурша упаковкой ампул, всё никак не желающей поддаваться её толстым пальцам. Атмосфера гнетущая — думала Вета, водя взглядом от окна к шкафчику со склянками. Еле заметно поморщилась, когда руку перетянули жгутом и ввели иглу.       Послезавтра, наверное, выпишут уже.       За стенкой, переговариваясь, шумно возились санитарки. Девушка не подслушивала их, но краем уза всё же зацепила одну фразу.       — Докторшу завтра хоронят.       Вета напряглась, она правильно расслышала? Хоронят? Девушки в соседнем помещении говорили так тихо, что едва можно было разобрать, о чём. Медсестра даже ухом не повела, не услышала, продолжала, сжимая локоть пациентки, следить за шприцом. Вета повернула голову к дверному проёму, откуда доносился шёпот, и навострила уши.       — Всё крахом пойдёт… — Упадочно шепнул совсем молодой голос.       — Да всё хорошо будет. Кому Набокова вообще нравилась? Стерва. — Чуть громче возмутился другой голос, снова перешёл на шепот. Вета вся напружинилась, услышав знакомую фамилию. — Жалоб на неё поступала уйма, её бы всё равно скоро уволили. Зато представь, какая сейчас у талантливых студентов будет возможность пробиться.       — Из-за неё же Симоненко увели, помнишь? — сказал третий. — Кто знает, может, действительно она к этому руку приложила. Много слухов ходило.       — Да и не только Симоненко. Помните, примерно пол года назад так же было?       Здесь работала Набокова? Лида Набокова, умершая в отеле несколько дней назад? Боже. Может не она? Мало ли на свете Набоковых… Но смерть?.. Совпадение.       — Не помню.       — Ну, тогда ещё полиция приходила…       — Что искали — не знаю, даже не спрашивай. Не услышала. Начальница тогда всех на уши поставила, а почему — молчит. Говорит, проверяйте медикаменты, и всё. Вот тогда Строфенко с Поповым и уволили. Слышала, чуть до суда не дошло, но, вроде, отмазались…       Сюда приходила полиция? Твою мать, что могло случиться в больнице, что пришлось вызвать полицию? Что за мутные истории? И почему всё мне напоминает о том злосчастном отеле? Сегодня Набокова, а завтра Оленин и все остальные? Чёрт! Забудь! Тебе это не надо! Достаточно! Никаких загадок, никаких расследований, никакого Андрея!       — Девушка, всё! — медсестра обеспокоено трясла Вету за руку, большим пальцем прижимая к сгибу её локтя ватку, второй рукой уже тянулась к бутыльку с нашатырным спиртом. Девушка моргнула пару раз и посмотрела на женщину. Пробормотав сухое "Спасибо", она с трудом встала со стула и на негнущихся ногах вышла из процедурного кабинета.       В этот день Вета чётко решила, что не вернётся к этой теме. Никогда. Со дня на день ей позвонят из полиции и попросят быть свидетелем при суде. Она выполнит должное и станет налаживать жизнь. Сама. Новый год, новая жизнь, жизнь с чистого листа.