Он любит его.

Потолок. Он серый. Или белый? Он не помнит, когда все было по-настоящему хорошо. Возможно, когда они еще жили не в этой квартире, чье расположение приближено к окраине города и откуда до центра добираться час на общественном транспорте. Возможно, это «хорошо» было, когда они с родителями играли во дворе их частного дома: отец подбрасывал его детское тело вверх, и Ка Мин не боялся, что тот его уронит, а мама… А мама была рядом. Она смеялась так звонко, и он все еще помнит, насколько теплый был ее взгляд на них двоих. Или только на самого Ка Мина? Когда все пошло не так? Он все еще боится громких звуков. Тогда не светило солнце, властвовала ночь. Это было привычно — просыпаться от криков за стенкой стало обыденностью, но что-то именно в тот момент было не так. Он не мог расслышать полные фразы, лишь урывками понять, о чем идет речь. Только после хлопнувшей двери он понял, что его мама ушла. Это не было уникальным событием: она часто уходила после ссор. Но мама не вернулась ни через день, ни через два. А через три дня на вопрос Ка Мина о том, когда вернётся мама, тогда ещё пятилетний мальчик получил стеклянный холодный взгляд и резкие слова: — Она не вернётся. Твоя мать сбежала к своему хахалю, бросив тебя на меня, — Ка Мин вздрогнул. Было ли ему страшно? Очень. Плакал ли он? Сильно. Чувствовал ли он себя брошенным? Да. Изменился ли отец? Да. Да. Да. Да. Они ели молча, не смотря друг на друга. Они вообще больше не смотрели друг на друга, особенно когда за стеной их бывшей спальни, где давно появились две отдельные кровати, слышался звон бутылок. Ка Мин закрывает глаза руками, вслушиваясь в очередную песню в плейлисте. Почему он все еще думает о том, что было в прошлом? Почему он все еще ждет, что его мама вернётся? Почему он все еще надеется, что все будет как раньше? Эти вопросы преследуют, но он не уверен, что найдёт на них ответы в ближайшее время. Ка Мин осторожно встает, включая музыку громче, и тихо идет на кухню, едва переставляя ноги. Там есть небольшой балкон, с которого открывается на первый взгляд скучный, но хотя бы не удушающий вид. Он однообразный — дома, машины и уличные фонари, правда, интереснее. Ка Мину стыдно признаться, но он любит наблюдать за жизнью людей: по окну можно предположить, кто живет в квартире, какой у него характер или интересы, в окнах можно увидеть чью-то жизнь. Особенно интересно наблюдать под Новый год: появляются снежинки и гирлянды, в некоторых квартирах итак постоянно горят светодиодные ленты, но к ним добавляется и новогодняя атрибутика, например, небольшая елочка на подоконнике. Это по своему завораживает, и есть в этом какая-то своя романтика, которая заставляет каждую ночь заглядывать в окна напротив в надежде на что-то захватывающее и интересное. И сейчас Ка Мин тоже, повинуясь порыву, слегка перевешивает через перила, надеясь рассмотреть жизнь в окнах дома, находящегося чуть дальше. Музыка остановилась, словно почувствовав свою ненужность в данный момент. Или это телефон разрядился? Не столь важно, на самом деле. Тишина завораживает и пугает. Он отвык от нее, но каждый раз тянется к этому пустому спокойствию. Боится, но пытается дотянуться, надеясь, что она что-то изменит в его жизни. Содрогается от мысли, что тишина будет сопровождать его одиночеством, но постоянный шум больше не отвлекает, а вот тишина… Тишина затягивает. Он поворачивает голову и едва не падает, когда замечает темную фигуру в паре метров от него. Ка Мин отстраняется, делая пол шага назад, и, неловко улыбаясь, говорит, преодолевая остаточную дрожь в голосе: — Эм, здравствуйте, ха-ха? Вы здесь давно живете, да? — «Ради всех богов и чертей, ты что несешь?» Силуэт повернулся на него. Только сейчас Ка Мин заметил тонкую струйку дыма, которая тянулась от пальцев. — Отец спит? — Ка Мин дёргается, не ожидая такого вопроса в лоб. — Не дыши сигаретным дымом и возвращайся-ка ты в квартиру. Он смотрит на него странно. Ка Мин не понимает, что это за взгляд. Цепкий. Внимательный. Что-то в нем горит непонятное. Ветер задевает не скрытую шею, и он вздрагивает, только сейчас заметив, что не дышал. — Он… Да, — смазанно отвечает Ка Мин, чтобы заполнить тишину. Ему не отвечают, продолжая смотреть, кажется, прямо в душу. Он понятия не имел, почему, но от такого взгляда, который должен был заставить почувствовать себя неуютно, ему наоборот было… Приятно. И… Он заботится о нем? Незнакомец сказал ему уйти. Он думает о его здоровье? О таком писали в легких книжках, на которые он натыкался. Это… Так тепло. «Безумие» — прошептал в панике голос, а Ка Мин лишь слегка мотнул головой. Нет, нет конечно. Ему просто приятно, что о нем заботятся. Это нормально, ведь так? — Хочешь поболтать? — собеседник властно облакачивается о перила, выдыхая последнюю струю дыма и сбрасывая сигарету вниз. Слабая искра падает в темноту, разреженную светом уличных фонарей. — Да… Пожалуй, — Ка Мин смущенно улыбается, нервно сглатывая. Он давно не разговаривал с людьми в такой неформальной обстановке. Даже со спящим пьяным отцом в соседней комнате, даже посреди бессонной ночи, это все равно отзывается в его душе с неким блаженством. — Как вас зовут? — Хочешь, перейдем на «ты»? Кавех, —незнакомецКавех мягко улыбается, и у Ка Мина вновь застывает дыхание. Так быстро, так быстро, так… Ему так это нравится. — Ка Мин! — едва не восклицает в чувствах он, неловко отворачиваясь и сдерживая слишком счастливую улыбку. — Вы… Ты давно здесь живешь? — Нет. А ты? — мягкий голос обволакивает его. Ка Мин словно тает в его объятиях. Боги, это… Это так хорошо. — Мы… Эм, ха-ха, — он нервно смеется, прикрывая чересчур растянутую улыбку рукой. — Да, достаточно давно. Мы с отцом переехали сюда пару лет назад, когда… — улыбка слетает с губ, и он сминает их, сжимая рукой холодные перила. Он… Может доверить это кому-то? Нет, нет, он не может. Кавех — почти незнакомый ему человек, и ему наверняка неинтересно… — Когда что? — Это… Не важно. — Ты расстроен. Не хочешь об этом говорить? — Хочу! Но… — Но? — Но это не должно никого касаться, — Ка Мин неопределенно движет плечом. — Почему же? — Я не хочу напрягать… Тебя. — Ты не будешь. — Буду. — Ка Мин, — от своего имени чужим голосом он вздрогнул (кажется, в очередной раз). — Посмотри на меня. И он посмотрел. Робко, смущенно за свою упрямость. Они встретились взглядами. И Ка Мин понял все, даже без слов. — Я готов тебя послушать, — и в этой фразе Ка Мин услышал больше: «ты меня не напрягаешь», «ты можешь мне довериться». И он доверился. Он говорил сбивчиво, с жаром, борясь с предательскими слезами, выступившими так неожиданно, но, как сказал ему Кавех позже, необходимо. Он сказал ему обо всем: о матери, об отце, о пустых бутылках, о чувстве брошенности, о надеждах и ожиданиях, о любимой музыке, спасающей в самые плохие дни, о бессоннице… А Кавех слушает, как и обещал. Смотрит на него неотрывно, мягко улыбается. Он не сказал ни слова, но Ка Мину это и не нужно было. Последние восемь лет он хранил молчание. И вот, спустя столько времени, нашел того, кому мог довериться хоть немного. Кавех внезапно стал ему самым близким человеком, являясь абсолютным незнакомцем. И это было так хорошо,что его сердце находилось каждый раз, когда Кавех смотрел на него таким взглядом, полным внимания и немой поддержки. *** День за днем, слово за словом, их общение крепчало. Ночные бессонницы они делили напополам, заменяя тишину едва слышными разговорами. Ка Мин понимал, что нарушает абсолютно все запреты отца на общение с теми, кто старше него, но ему было плевать. Кавех не такой, как рассказывал его отец, он в этом уверен. Кавех — это сама суть слова «поддержка». Ему не нужно было быть рядом, чтобы облегчать его жизнь, но он все равно оказывался так близко, насколько Ка Мин мог позволить, а позволял он больше, чем кому-либо еще. Кавех нечасто говорил о себе, и Ка Мин это принимал, как сам Кавех принимал то, что ему не хотел рассказывать Ка Мин. Он архитектор, проектирующий, в большинстве своем, только довольно крупные проекты, но сейчас взявшийся и за более мелкие для дополнительного заработка. Его хобби — вышивать крестиком, и Ка Мину даже удалось увидеть парочку его работ. Ка Мин не видел его вредных привычек, кроме курения, поэтому не особо уделял этому внимание, а сам Кавех не упоминал эти темы. Но Ка Мину это было не так важно. Если по ночам они коротали время на балконе, то днём иногда выбирались пройтись по крышам. В очередной раз закуривая сигарету, Кавех смотрел куда-то вдаль, и Ка Мин хотел было попробовать тоже — всего один раз, просто, чтобы понять, — но Кавех наотрез отказался. И Ка Мину в очередной раз стало тепло так по-детски, что даже стыдно. Эта забота плавила его до костей, и он был готов испариться вслед за собственным телом. Было страшно признать, что он доверился кому-то настолько, чтобы… Чтобы что? Влюбиться? От одного этого слова появлялся румянец на щеках. Ох, да. Он по уши залез в эту грязь, под названием «чувства», и не собирался оттуда вылезать. Да и зачем? Он наконец встретился с человеком, который его слышит и видит, даже несмотря на возраст и статус «неуравновешенного подростка» в недалеких краях. Ка Мин ни разу не слышал тех ужасных слов, которые порой бросал в него отец, а собственное имя не вызывало страх, если его произносил Кавех. Он даже начал сокращать его до Мин,что сам Ка Мин считал до довольно милым. От ласки, в которой он плавал почти каждый день, хотелось плакать, а легкие сдавливало так, что он едва мог свободно дышать. Иногда Кавех не отвечал на его сообщения, и это Ка Мин тоже понимал. Он знал, что архитектор бывает сильно загружен, поэтому если на его сообщение «доброе утро!» не приходил ответ в течение двух часов, он не писал. Это был их негласный уговор, которому довольно легко следовать. И Ка Мин был готов ждать сколько угодно, если бы это означало, что Кавеху будет с ним комфортно и он не уйдет от него. *** Однажды отец ушел, сказав, что вернется вечером. В тот же день Кавех написал Ка Мину с предложением прийти к нему в гости, которое было принято с огромным воодушевлением. Ка Мин изнывал от нетерпения встретиться с ним: они не виделись последние три дня даже по ночам, и он безумно соскучился по тихим душевным разговорам и красивому, звучному голосу, который так напоминал ему маму: полный такой же ласки и нежности, которую он слышал от нее в детстве. Поначалу это бросало в ступор, но со временем он привык и даже пристрастился к нему, как к своеобразному наркотику. Договорились встретиться они в двенадцать дня, и Ка Мин, как только стрелка настенных часов приблизилась к заветному времени, тихо выскочил на лестничную клетку и, закрыв дверь, прошмыгнул к двери квартиры рядом. Постучав три раза, он смиренно ждал, пока блондинистые волосы не выскользнули из-за щели. — Кавех? — стараясь скрыть свое нетерпение, неловко произнес Ка Мин и, как только дверь распахнулась, вошел следом, прикрыв за собой. Кавех запер и, кажется, неловко потупил взгляд. Ка Мин решил взять дело в свои руки. Лучезарно улыбнувшись, он произнес: — Привет! Мы так давно не виделись! Я… Я соскучился, — он смущенно взглянул на Кавеха, а когда тот поднял уголки губ ему в ответ, просиял. Да, да, да, как же он соскучился по совсем домашнему виду Кавеха, по слегка небрежно заправленной свободной рубашке, по этим объемным, темным штанам, в которых, кажется, можно утонуть. — Я тоже, — произнес сам Кавех, посмотрев ему в глаза. Они Ка Мину кажутся удивительными. Карий, ласкаемый лучами дневного солнца, пробивавшегося через окно, превращался в почти сказочный, переливающийся медный. Он не разбирается в цветах так, как это умеет Кавех, но даже так понимает, насколько необычный его цвет глаз при всей своей привычности. — Хочешь чай? — невзначай бросает Кавех, и Ка Мин быстро кивает, следуя за ним в сторону, как оказалось, кухни. Кипяток полился в обыкновенную белую кружку, в которой лежал пакетик чая, и Ка Мин принял ее с тихой неловкой благодарностью. Напиток оказался довольно сладкий, но Ка Мин ничего не сказал, даже несмотря на то, что сладкое не особо любит. Он мило улыбнулся, на что получил такую же улыбку в ответ. Кавех удивительный. Он это понял еще той ночью, когда едва не упал с четвертого этажа, испугавшись незнакомого силуэта. Он понял это еще тогда, когда ему разрешили довериться. Пальцы слегка подрагивали от нервов, когда, после закончившегося небольшого диалога, он произнес: — Кавех… Я хотел поговорить с тобой, — собеседник нахмурился, и Ка Мин уже сто раз успел пожалеть, что вообще начал это разговор. Сделав парочку вдохов, какие подсказывал ему Кавех в самые ужасные дни, он продолжил, стыдливо отведя взгляд и надеясь, что кончики его ушей не горят красным. — Я… Как бы это сказать правильно… Ты… Ты внезапно стал тем, кому я… В общем… — он поймал странный взгляд, когда ненароком посмотрел на архитектора. — Ты… Ты мне нравишься! И, и, в общем, я все понимаю! Но просто… — он не успел договорить, когда его буквально заткнули чем-то мягким и склизким. Ка Мин распахнул глаза и в немом вопросе уставился на Кавеха, не сразу поняв, что происходит. Архитектор не ответил, только сильнее поддавшись вперед, и Ка Мин просто счастливо прикрыл глаза. Один голос кричал ему, что это неправильно, а другой в блаженстве мурчал от осознания, что его первые чувства — взаимны. Язык слишком быстро оказался в его рту, изучая его, и вот теперь Ка Мину стало не по себе. Он не был готов к такому напору, и потому на секунду отшатнулся, но его резко схватили за заднюю часть шеи, притянув к себе. Не то что бы он был против, но воздуха стало не хватать. Он попытался оттолкнуться, чтобы отдышаться, но его лишь сильнее прижали, не позволяя даже двинуть шеей. Вторая рука давно гуляла по его телу, а в мозг медленно пробиралась паника. Он предпринял попытку оттолкнуть самого Кавеха, но тот схватил за кисть, сжав до боли, не позволяя даже пошевелить ей. Легкие горели так, словно он пробежал марафон, и это перестало казаться ему чем-то приятным. Внезапно Кавех разомкнул их губы, странно облизнувшись. Ка Мин резко вдохнул воздух и отшатнулся, но его схватили за горло, придушивая, и вот они оба лежали на полу, а по спине и затылку разливалась гулкая боль. Ка Мин прохрипел «хватит», но это не возымело того эффекта, который он ожидал. Перед глазами начало плыть и взрываться цветными точками, и это не было похоже на его прежние ощущения от удушья. Обычно все темнело… Ему что-то подмешали в чай? Внезапное осознание пробило током, разбивая, кажется, все, что он пытался строить последние полмесяца. В носу защипало, а в глазах встали слезы. Он не сразу почувствовал, что его руки отпустили, но не успел он отползти, как их положили за голову, прижав к полу. Воздух не поступал в легкие достаточно, удушье физическое сменилось удушьем паническим. — Кавех, пожалуйста! — его рот грубо заткнули, сдавив. Отчаяние захлестнуло волной, укрывая, кажется, всё, что от него осталось. — Ты тоже мне нравишься, — горячий шепот коснулся его уха, Ка Мин вздрогнул, когда его мочку облизнули. Слова застряли в горле. — Хочешь, будем видеться чаще? — на его губах появилась улыбка, но она теперь казалась мерзкой, неправильной. Ка Мин закачал головой, мыча, не в силах прокричать «нет!» Кавех ухмыльнулся и резко перевернул его, прижав животом к полу и навалившись сверху. — Ты обижаешь меня, солнце. Ка Мин замер. Нет, нет, нет, Кавех не может, ни за что, он не такой, он не… Звякнула пряжка ремня. Ка Мин неистово начал биться ногами о его тело в попытке освободиться. В ответ грубо потянули за волосы. Потная рука сменилась горячими губами, шею сдавило спазмом от неудобного положения. Страшно, страшно, страшно. Чем он заслужил это?! Его голову мотнуло, и он ударился лбом об пол. Может, его кто-нибудь спасет? Мир закружился, и он зажмурил глаза. Помогите, пожалуйста! Их насильно открыли, больно растягивая веки. Пожалуйста! Штаны стянули вместе с боксерами. ПОЖАЛУЙСТА. Что-то горячее прислонилось к его коже. ПРЕКРАТИ. От его губ оторвались, переместившись к шее. — Да что с тобой не так?! — Ка Мин отчаянно закричал. В ответ его укусили, больно вцепившись зубами в кожу. Он прикусил губу, еще раз попытавшись лягнуть тело, но Кавех прижал его голову к полу. Когда он почувствовал острую боль внизу, он не слышал, как его мир трескался, кричал, и, казалось, этот звук заполнил всё доступное пространство, проникая в углы кухни и каждую клетку его тела. Внезапно Ка Мин понял, что этот крик — его. Перед глазами плыло, то тут, то там распускались разноцветные точки, похожие на цветы — радужные и яркие. Где-то далеко, там, где его нет, слышится боль, разлившаяся мерными толчками и стекающая по ягодицам вниз. Оу, что-то капнуло. Цветы окрасились в красный. Ка Мин зажмурился, но его притянули за волосы и склизкий червяк проник ему в рот, заполнив слюной всю глотку. Тошнота подкатила к горлу, и он еле сдержал рвотный позыв. Боль не утихала, она становилась хуже, хуже, чем он мог себе представить. — К-Кавех… Я… Хватит… — он мотнул головой и мир закружился. Руки слишком воздушные, он не может ни обо что опереться, чтобы попытаться уйти. Глухие хлопки сменились быстрыми шлепками. Его перевернули на спину. — Попроси меня, — шепот обдал его жаром возле уха. Он слышит его улыбку. В замутненном сознании она мерзкая и отвратительная. — Попроси меня правильно, Мин. — Пошел ты нахуй! — Ка Мин собрал силы и резко оттолкнул Кавеха, ударившись теменем о батарею. Не успев отойти дальше, его схватили за шею и подняли над полом. — Блядская шлюха, ты же хочешь этого. Почему ты такой непослушный, милый? Я люблю тебя, — спину снова пронзило болью, но ноги оставались на весу. Кавех прижал его к стене. — Но мое терпение не вечное. Непослушных мальчиков надо наказывать. — Я не… Нет, блять, я выберусь, и тебя посадят, и ты, и ты, блять… — его рот заткнули рукой, прекратив смазанный, нестабильный поток, и он укусил ее. Услышав сдавленное шипение, Ка Мин хотел победно ухмыльнуться, но почувствовал, как на его руках что-то щелкнуло. Он дернул рукой, но не смог высвободиться, металл обжег кожу. Кавех покачал головой так, будто разговаривает с вредным маленьким ребенком. — Нет, так не пойдет, милый Мин. Хочешь сыграем в полицейского и преступника? Ты такой милый, когда в наручниках, а я так и не смог полностью расслабиться. Поможешь мне, мой мальчик? — Ка Мин хотел плюнуть ему в лицо, но его с силой поставили на колени. — Приоткрой ротик, солнышко. Ты же не хочешь, чтобы я взял ножик и разрезал его тебе? — милый голос заставил его замереть, и это позволило Кавеху схватить его за волосы и попытаться насадить на свой член. Ка Мин в ответ плотно сомкнул губы. Спустя пару секунд холодное лезвие коснулось края его рта. Ка Мин замер. Тело сначала бросило в холод, а потом сердце забилось быстрее, когда жгучая боль посыпалась по краешку его губы. Ка Мин закричал снова. — Милый, я ведь предупреждал… — кровь потекла по его подбородку, теплая и вязкая, капнула на голые ноги. Боль стала сильнее, он чувствовал, как его кожа разрывается, и не мог перестать кричать. Соленые слезы попали на открытые раны, и перед глазами взорвались фейерверки. Он чувствовал, как разделяется его кожа, как рот наполняется кровью. На этот раз он легко скользнул по члену, задев глотку, и его горло сдавило спазмом, но Он лишь сильнее схватил его за волосы, прижимая к себе и неистово дергая его голову на себя, от себя, на себя, от себя, на себя, от себя… Голова кружилась, с его рта, носа и зада текла кровь, она смешивалась со слезами, образуя разводы на сером полу. В ушах звенит, ударяясь колоколом о стенки его мозга. Его дыхание стало частым, а Ка Мин вовсе не мог вдохнуть, борясь за каждую крупицу кислорода, пока его голову мотало из стороны в сторону. Внезапно Он прижал его к себе так близко, что Ка Мин подавился его членом, но тут же по задней стенке горла потекла жидкость. Во рту встал отвратительный вкус — как он понял — спермы и рвоты. — Глотай, блядь. И Ка Мин проглотил, тут же укусив его член так, как только мог. Он отдернул его от себя, и Ка Мин упал на пол. Тошнота достигла апогея, и его желудок вывернуло наизнанку. — Ты псина или кто блять?! Какого хуя делаешь?! — Он, казалось, был в ярости. Он схватил его за руки и резко повернул голову на себя. — Раз уж ты так не слушаешься, то я научу тебя манерам. Он бросил Ка Мина на пол, который отхаркнул кровь, вставшую в горле. Белый потолок. Господи, его действительно изнасиловали. Его рот разрезан. Его тело наверняка покрыто гематомами. Он действительно виноват во всем этом? Он действительно мог это предотвратить? Как он будет смотреть в глаза отца? Тяжелые шаги разрезали его мысли. — Что ж, я думаю, тебе понравится. Этот голос точно будет сниться ему в кошмарах. — Что же ты плачешь, милый? Разве тебе неприятно? — Ка Мин хотел потрогать свое лицо, но не смог — его руки все еще скованы наручниками. Он нежно провел по его лицу пальцем, стерев что-то мокрое — он действительно плачет? — надавив на его верхнюю губу и на открытые раны. Он завязал его глаза и приложил руку к члену Ка Мина. — Я действительно слишком жесток с тобой, даже не позаботившись о твоем возбуждении. Прости-прости, довольно серьёзный недочет, — Ка Мин не видел, но представлял Его улыбку. И от того, что она все еще была той в его голове, какой представала до сегодняшнего дня, хотелось взвыть. Какой же он мерзкий. Отвратительный. Он прав. Ка Мин — ебаная шлюха, которая прямо сейчас чувствует тошнотворно приятную тягу внизу живота от движений руки Кавеха по его члену. Мозг кричал отчаянно и безнадежно, беспомощно борясь с цветными всплесками и кругами перед глазами, пока едкий туман заполнял не только голову, путая мысли и рисуя слишком странные образы, но и, казалось, душу Ка Мина. Как же, блять, мерзко. Слабая попытка оттолкнуть привела лишь к ощущению склизкого языка на животе. Желудок скрутило в спазме, горло сдавило рвотным позывом. Кавех лизнул его член и прикусил его до боли. К его ужасу, тихий скулеж вырвался из рта, и он правда почувствовал себя псиной. Избитой, помятой, под наркотой, с завязанными глазами и связанными руками, истекающего кровью спереди и сзади, когда рот практически онемел от потерянной крови. Голова кружилась. — К-Кавех… Прекрати… Я не… Не обращусь… В полицию… Только… — Мм? Тебе не нравится, Мин? — Кавех провел рукой по органу и Ка Мин невольно сжался, подавив стон. Он еще не настолько опустился, чтобы показывать Ему эту мерзкую часть себя, которой приятно. —… К-Кавех… — голос дрожал, он говорит невнятно, пусть слышит себя сквозь толщу воды. Приходится напрягать слух, чтобы расслышать ответ. — Ты любишь папочку? Хочешь, чтобы он увидел, как ты, такой маленький щенок, прогибаешься под моими движениями? Я думаю, его гомофобная душа будет только рада, когда узнает, что его сынок не только любит мальчика, но и ебется с ним и наслаждается этим. — Я не… — А твое тело говорит от обратном, — Его голос склизкий и слащавый, скорость движений увеличивается, Ка Мин только сейчас заметил, что Кавех успел вставить в его анус уже около 3 пальцев, сильнее разрывая его стенки. Жгучая боль смешивалась с давлением внизу, крики перебивались стонами и наоборот, его тело извивалось, и в какой-то момент Ка Мин вновь почувствовал, как что-то начало двигаться внутри него, скользя отвратительно легко. — Ты, блять, так меня возбуждаешь, ты бы знал, Мин. Я так тебя люблю, милый, — Его рваные вздохи и еще более жадные, вдалбливающиеся в него толчки вызывали мерзкое понимание того, что Он снова приближается к оргазму. — Прекрати это! — крик сдавил легкие, когда и тело Ка Мина начало подводить его. — Волшебное слово? — Пожалуйста, я! — Еще раз! — толчки стали резкие, быстрые, — Ка Мин видел однажды, как самец трахал самку собаки, и это ощущалось абсолютно также, как если бы он был на месте суки. От осознания этого факта его вновь едва не вырвало. Либо это из-за того, что кишки, по ощущениям, хотят пробить насквозь? — Пожалуйста! — вновь попытка. Ка Мин теплит веру в душе, что, может быть… Что, может быть, Кавех не настолько плох? Что это лишь недоразумение? — Умоляй меня! Проси так, словно я убью тебя! Давай же, Мин! Больно, больно, больно. — Пожалуйста! Я умоляю тебя, пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста-пожа! — Конечно, Он не остановился. Он кончил в него, а перед глазами Ка Мина взорвались звезды. Что-то выплеснулось из него, и это что-то — чужеродное, не его, но он знает, что это что-то принадлежит ему, принадлежит его черной, склизкой части. Он засунул пальцы ему в рот, наверняка окрасив их кровью. — Ты так красив, Мин, так прекрасен, когда не сопротивляешься, — Он поцеловал его так нежно, что он хотел раствориться прямо здесь, но голос Кавеха не стыковался с Его действиями. — Я подарю тебе то, что не смог дать тебе твой отец. Милый, тебе же понравилось, — Кавех поцеловал его шею, сильно укусив, вызвав табун мурашек, которые хотелось вырезать вместе со всей кожей на своем теле. — Но ты такой отвратительный, знаешь? Ты как шлюшка, маленькая и незначительная, отдаёшься всем, кто проявит толику заботы, которую не дал тебе твой папаша. Грустно, так грустно! — Его театральный выдох был прерван скрипом двери. — Господин Кавех, вы не видели моего… О боже! Наверняка картина, представшая перед его отцом, выглядела ужасающе. Ка Мин не жалел, что не мог увидеть его лица в этот момент — он сам едва сообразил, что произошло. Наркотик постепенно выветривался, и Ка Мин боролся с тошнотой и жгучей болью во всем теле, не в силах сказать что-то больше, чем болезненное мычание. — Ты… Ты… Ты ебанутый псих! — от такого дичайшего крика Ка Мин вздрогнул, перед глазами пронеслись картинки того, как с таким же криком отец ударил по нему бутылкой. — Мистер… Как вас там? Неважно, — казалось, что Его это вовсе не трогает. Судя по Его отдаляющимся шагам, Он идет в сторону его отца. — Что ты, мать твою, сделал?! Ты больной! Я… Ты… Блять! Послушался глухой стук, будто что-то упало на пол. — Но-но! Я еще не закончил! Ка Мин дернулся, когда, судя по звукам, завязалась драка. На этот раз тяжёлый стук не был спровоцирован толчком пола. Стена? Кто-то кого-то приложил о стену? — П-паа, пожалуйста! — он почувствовал, как от попыток закричать его рот разорвался сильнее, и крик перешёл в сдавленный всхлип, пока не перерос в рыдания. Отец не ответил. — Милый, я кое-что придумал… — Ка Мин сквозь вату слышал, как что-то тащилось по полу. Его пробило холодом, когда, сняв с него повязку, Он показал ему его отца без сознания. Казалось, что в нем не осталось слез, но они хлынули с новой силой. — Па! — — Чшш, милый, все в порядке, — нежный голос Кавеха контрастировал с Его улыбкой, которая не вязалась с образом в голове. Она темная и глубокая. Море безумия, спокойное, но оттого не менее горячее в своих идеях. Ка Мин задрожал. Он сел на его колени, когда тот попытался встать. Он взял нож. Снял с его отца штаны. Он поднес нож к плоти. Он, блять, отрезал его член. Отец очнулся с криком боли. Кровь хлынула алым фонтаном, но Он лишь снял с брюк отца ремень и туго перевязал его. Отец кричал дико. Он никогда не слышал, чтобы люди так кричали. И животные тоже. Может, так выглядит смерть? Ка Мин застыл, наблюдая за тем, как его отец корчится от боли, словно в эпилептическом припадке, пока тело не обмякает. Ка Мин инстинктивно устремляется к нему, но Он лишь жестко прикладывает его обратно к полу. — Милый Мин, как думаешь, если от человека отрезать его часть, то можно ли считать, что это не человек совершил действие, а что-то другое? Будет ли совершенное частью тела действие противоречить идеологии, религии или установкам человека, если это действие совершил не он сам, своим сознанием? Последует ли за этим духовное наказание? Ка Мин молчал. Его отец истекает кровью. Ка Мин истекает кровью. Ка Мин снова один. — Хочешь проверить? Он засунул ебаный отрезанный член в его рот. Ка Мин поперхнулся кровью, чувствуя, что имеет вполне все шансы умереть, захлебнувшись ей. Ка Мин дёрнулся. Ка Мин делает минет гребанному отрезанному члену, истекающему кравью в его разрезанном рту! Какой же сюр! Но он чувствует как это перемещается в его рту, сотрясая желудок в рвотных позывах и спазмах каждую секунду, буквально ощущая, как кровь стекает по стенкам глотки. В глазах потемнело. — Ты такой красивый. Он прижал вторую руку к его шее, с силой сжав ее. Ка Мин издал хрип. — Я так тебя люблю, — Кавех облизнул его мочку уха. Потолок все же красный.