Ежели Бездна — имя твоё...

Если не хотите портить с человеком отношения — не мешайте ему врать.

— Доктор Хаус.

— Почему здесь пахнет другой птицей?       Дилюк аж подскакивает на диване от этого заявления и несколько секунд ошарашенно смотрит на Кэйю, отчего становится похожим на разбуженную сову. Потом приоткрывает рот, словно хочет что-то сказать, но тут же со стуком смыкает зубы и поднимается на ноги. Настороженно оглядывается, удостоверяется, что никто не слышит их диалог, и только Кэйа собирается уточнить, что за пантомиму Дилюк разыгрывает, как Рагнвиндр подходит к нему, цепляет за плечо и силой тащит на улицу. — Дилюк, ты чего так… — Тс-с!       Кэйа с трудом сдерживает возмущённое карканье, в последний момент вспоминая, что должен вести себя как нормальный человек, и позволяет вывести себя во двор. Но и там Дилюк не останавливается: тащит его через виноградники к озеру, забыв и о ране, и о собственной усталости, упорно молчит и только вертит головой, явно высматривая нежелательных свидетелей. Кэйа все же каркает, когда лоза с только-только появившимися ягодами бьёт его по лицу, и ловит гневный взгляд идущего впереди винодела. — Это ты сейчас был? — Дилюк резко тормозит, и Кэйа невольно впечатывается в его спину. Рыцарь демонстративно трёт нос, которым умудрился клюнуть Рагнвиндра в затылок, и отвечает шутливым тоном: — А что, здесь есть, кому ещё каркать?       Если бы взглядом можно было убить, Кэйа стал бы подкормкой для винограда ещё пять минут назад. Но у Дилюка нет таких способностей, а потому рыцарь выпрямляется, упирает левую руку в бедро, принимая игривую позу, и лёгким движением головы откидывает чёлку, демонстрируя поражённый Скверной глаз. Кэйа прекрасно видит в темноте, а потому для него не составляет труда разглядеть румянец на лице Дилюка и обворожительно улыбнуться, чтобы усилить эффект.       Кто бы что ни говорил, а смутить Дилюка Рагнвиндра проще простого, если ты — человек, укравший его первый поцелуй пять лет назад.       Дилюк мотает головой, трёт переносицу, собираясь с мыслями, и кривится. Кэйа видит, как его скручивает от усталости и боли, но пока даже не думает заикаться о возвращении на винокурню и поджимает губы. Упрямый и вредный Дилюк, взбудораженный новостью о появлении на его территории твари из Бездны, скорее побежит спасать остальных, чем позаботится о своём состоянии. — Ты же сам только что сказал, что здесь была какая-то Птица! — Ну да, — Кэйа пожимает плечами, изображая беззаботность, а сам тем временем принюхивается. Раздражающий запах грозы и какой-то травы, которым провонял холл винокурни, исчез, стоило им отойти в виноградники. И означает это только одно: если другая Птица и притаилась где-то неподалёку, то точно не в этой стороне.       А потому приоритетом для Альбериха становится Дилюк и его кровоточащая рана.       «Приоритет» в этот момент набирает воздуха в лёгкие, чтобы возмутиться, но Кэйа резко закрывает его рот своей ладонью, прерывая демонстрацию взрывного характера Рагнвиндра, и уже сам тащит его в сторону озера.       Волны мягко облизывают берег, сворачиваются ажурными узорами на камнях. Лунный свет игриво переливается на озёрной глади, а рыбы плещутся в нём, демонстрируя серебристую чешую. Кэйа приостанавливается, втягивая влажный воздух, и от удовольствия жмурит глаза. Редко когда у вечно занятого капитана кавалерии получается насладиться единством с природой, а потому он впитывает и растягивает каждую доступную ему секунду.       Надышавшись, Альберих оборачивается к Дилюку. Его красные волосы вспушились от близости с водой и теперь обрамляют напряжённое лицо красивыми волнами. Кэйа уж было хочет высказать свое восхищение тем, что видит перед собой, но вовремя обрывает себя, вспоминая, что этот Дилюк скорее разобьёт ему нос, чем примет от него подобный комплимент.       В груди сжимается нечто, о существовании которого Кэйа хочет забыть уже три с половиной года, и ему резко становится тошно жить. — Так ты объяснишь, что происходит?       Дилюк, видимо, не сумев справиться с раздражением самостоятельно, вытягивает из кармана портсигар, цепляет самокрутку и прикуривает от пальца. В нос ударяет горький запах табака, и Кэйа невольно морщится. Почему-то именно этой весной Зверя внутри начали бесить все резкие звуки и яркие ароматы, хотя раньше и сам Кэйа был не прочь выкурить с Розарией сигарету-другую. — Я не знаю, — глубоко вдохнув и снова коротко каркнув от того, что табачный запах впился в ноздри, Кэйа прикрывает глаза. — На винокурне странно пахнет, и я не знаю, откуда, но я знаю этот запах и знаю, что он принадлежит другой Птице. Другой информации у меня для вас нет, господин Полуночный Герой, — он разводит руками и к концу реплики всё же возвращается к своей полушутливой манере говорить.       Дилюк делает особенно долгую затяжку, о чём-то раздумывая, после чего резко вскидывается и смотрит на Кэйю круглыми глазами. Рыцарь невольно вздрагивает, удивлённый количеством эмоций на вечно хмуром лице, но быстро берёт себя в руки: хотя бы один из них должен оставаться холоден разумом, и раз уж у раненого и уставшего Дилюка это не получается, значит, эту роль Альберих возьмёт на себя. — Эта… Птица, она опасна? — кажется, посреди фразы до Дилюка доходит, как глупо звучит этот вопрос, и он тушуется и ещё раз затягивается. — Насколько может быть опасна птичка из Бездны, питающаяся людьми, — с натянутой усмешкой отвечает ему Кэйа.       Здесь нет смысла врать или недоговаривать: если Кэйа учуял на винокурне такую же тварь, как и он, то эта Птица определённо может сожрать человека и не подавиться. И хотя сам Альберих с момента пробуждения в нём Зверя принимает подавители и сдаётся желанию пожевать человечины только во время особенно сильного голода, он не может ручаться, что другая особь следует подобным правилам.       Дилюк хмурится, отчего на его лбу проступает морщина, и выпускает клуб горького дыма. Он нервно притоптывает каблуком, и вся его поза кричит о сложном мыслительном процессе, которым занят винодел. Кэйа на это только вздыхает: Рагнвиндр всегда отличался упёртостью, и если сейчас ему придёт в голову отыскать эту Птицу, рыцарю останется только проследить, чтобы самого Дилюка не сожрали. — Надо собрать всех работников на винокурне и обыскать ближайшие территории, — Дилюк сжигает окурок, активизируя Пиро, и разворачивается, чтобы направиться в сторону домиков. — Нельзя допустить, чтобы эта тварь кому-нибудь навредила.       Он почти срывается на бег, игнорируя боль в боку, но прямо перед ним из ниоткуда возникает Кэйа и раскрывает крылья, преграждая путь. Дилюка окатывает морозом, и он отходит, заворожённо рассматривая белые перья с синими переливами. Но уже через секунду восхищение исчезает из его глаз, и он делает ещё одну неудачную попытку обойти Кэйю. — Пропусти, — шипит он, когда Альберих в третий раз телепортируется прямо перед ним и перегораживает дорогу. — Кэйа, Бездна тебя дери, да пропусти ты меня! — Если я прав хотя бы наполовину и это и вправду был запах такой же Птицы, как и я сам, — даже будучи раненным и уставшим, Дилюк оказывается достаточно ловким, чтобы поднырнуть под левое крыло, и Кэйе снова приходится переместиться, — это значит, что и циклы у нас, скорее всего, совпадают. И если сейчас ты наведёшь шум, возможно, ты взбесишь её, и она тебя сожрёт!       Дилюк, наконец оставивший попытки прорваться, хмуро смотрит на лицо Альбериха и не находит там и намека на шутку. Наоборот, Кэйа выглядит удивительно серьёзным, даже в глазах нет той насмешки, которую Дилюк наблюдал последние полгода. А потому Рагнвиндр глубоко вздыхает, устало прикрывает веки и сдаётся. — Возвращайся домой, а я пока осмотрю окрестности, — Кэйа поправляет ворот рубашки, отчего золотая цепочка тихо брякает креплениями.       Дилюк кивает и уже делает несколько шагов в сторону винокурни, но тормозит и оборачивается. Смотрит на Кэйю круглыми, как у совы, глазами, открывает рот, словно хочет что-то сказать, но смыкает челюсти и возобновляет шаг.       Кэйа тоже разворачивается, бросает взгляд на озёрную гладь и делает несколько глубоких вдохов. Сейчас не время страдать из-за разрушенных отношений, а потому Альберих сжимает кулаки, заталкивая поглубже ворох никому не нужных чувств и страхов. И с трудом заставляет себя не реагировать, когда слышит тихое: — Береги себя, Кай.       Кристальная бабочка, сидевшая на лозе, растворяется в воздухе, и обмороженные листья винограда падают на землю, разбиваясь на ледяные осколки.

***

      Лидия лежит, вслушиваясь в дыхание сослуживцев, уже полчаса, и не может сомкнуть глаз. Причину её бессонницы в лице Одиннадцатого Предвестника, за которым ей приказали приглядывать, ищут уже двадцать минут, задерживая тем и отправление поезда, и их прибытие к границе, отчего у Лидии начинается нервный тик: если этот рыжий придурок умудрился нарушить устав за короткую стоянку, вся ответственность будет лежать на ней. А Громовой очень, очень не хочется оправдываться перед Владом и писать миллион отчётов и объяснительных. Но ни молитва Царице, ни отборный мат не помогают, и поезд продолжает стоять, а Предвестником даже не пахнет.       Где-то мелькает мысль о том, что нужно было организовать поисковый отряд, но она вспоминает усталые взгляды проводников, в которых читалось нежелание бегать по заснеженной чаще, и понимает, что эта идея изначально была обречена на провал. Да и Тарталья не маленький беспомощный мальчик, который не сможет прожить в лесу и часа, а потому Лидия принимается считать воображаемых овец. Дурацкая практика, от которой нет никакого толку, но сейчас для неё это единственный способ отвлечься от мрачных мыслей.       На сорок третьей овце, которую Лидия представила как прихрамывающую молочно-белую старушку, поезд трогается.       Громова подскакивает на полке и чуть не ударяется головой об потолок. Выпутываясь из одеяла, она почти падает вниз, но в последний момент изворачивается, плавно спускается на столик и спрыгивает на пол. Внутри зарождается паника: что, если проводники не дождались Предвестника и оставили его в тёмной неизвестности заснеженного леса? Если он не доедет до Мондштадта живым, с Лидии точно три шкуры спустят, если не отменят условный приговор в качестве наказания и не отправят в Ущелье Перуна на каторгу.       Раскрывая дверь в купе, Лидия утыкается носом в пахнущее свежей кровью пальто, медленно поднимает взгляд, смотря на спокойное лицо Тартальи, и не может придумать ничего лучше, как толкнуть его обратно в коридор.       Чайльд широко распахивает пустые глаза и смотрит на неё ошарашено, не осознавая, что происходит, а Лидия тем временем подмечает все больше пятен крови. Протягивает руку, потирает то, что расплылось на рукаве, и, почувствовав жидкость на пальцах, быстро их облизывает. Лицо Тартальи принимает совсем уж озадаченное выражение, а в Лидии просыпается профессионализм, когда она чувствует знакомый солёный привкус. — Это чья?       Шесть лет работы в Дисциплинарной комиссии научили её не выдавать панику, а потому ей удаётся говорить спокойно и без дрожи в голосе. Офицер медленно поднимает взгляд, рассматривая бардак на голове Предвестника, и вытирает пальцы о подол рубашки. Тот, словно очнувшись, нахально ухмыляется и приближает свое лицо к её: — Ты что себе позволяешь? — Чья. Это. Кровь?       Лидия слышала краем уха, что злить Одиннадцатого Предвестника — подписывать себе смертный приговор, но она и так в шаге от расстрела, поэтому может позволить себе риск. И ставка внезапно оказывается выигрышной: пару раз моргнув, Тарталья выпрямляется и уходит в сторону тамбура, кивком приказав следовать за ним. Громова осторожно заглядывает в купе, проверяет, спят ли остальные, и забирает сапоги. Шлёпать голыми ногами по грязному тамбуру у неё нет никакого желания.       Впрочем, как и умирать из-за того, что Одиннадцатый — неумеющий сдерживать агрессию идиот.       Направляясь в тамбур и попутно натягивая обувь, Лидия припоминает его личное дело и приписку, сделанную Владом: «Маньяк, постоянно затевает драки, в т.ч. со своими, разрешается применять силу при необходимости». С губ срывается смешок: Влад наверняка не думал о том, что Лидия познакомится с этой стороной Тартальи буквально в первые сутки.       «Ну, мне везёт на идиотов», — резюмирует она, когда у двери в тамбур чувствует запах табака и замечает огромную табличку с надписью «НЕ КУРИТЬ».       Лидия открывает дверь в тамбур, и в лицо ей тут же ударяет ветер. В глубине виднеется огонёк тлеющей сигареты, а под ногами сливаются в сплошную полосу рельсы и шпалы. Грохотание поезда, такое привычное и незаметное в вагоне, накрывает её с головой, и первые три секунды она глупо моргает, адаптируясь. — Куришь?       Тарталья откидывает чёлку и протягивает ей портсигар. Лидия смотрит на металлический корпус, достаёт одну папиросу, прикуривает от поданной зажигалки и закашливается. Несмотря на внешний лоск папиросницы, внутри оказывается привычный «Беломорканал», который курили буквально все солдаты.       Сделав ещё две затяжки в тишине, Лидия прокашливается, но уже не от жжения в горле, и снова задаёт свой вопрос: — Так чья кровь?       Тарталья выпускает клуб дыма, который тут же улетает в щели в стенах тамбура. По его лицу пробегает свет от редких фонарей, поставленных вдоль путей, и Лидии кажется, что в его зрачках мелькают недобрые огни. Они проводят в молчании ещё минуту, пока его не разрушает голос Предвестника. — Панталоне заказал убийство Лив Гёрлейст. Убийцы оказались немного… глуповатыми, — Лидию пробирает от его усмешки, появившейся на последнем слове, — и попались мне. Ну а мне было дано задание доставить её во дворец целой и невредимой, поэтому я их устранил. — Имена этих убийц знаешь?       Чайльд поднимает на неё взгляд, ветер откидывает его волосы, и Лидия понимает, что ей не показалось. Дьявольские огни сверкают в глазах Предвестника, прожигая мир вокруг ненавистью и жаждой крови. Таким взглядом не смотрят обычные двадцатилетние парни из Снежной, таким взглядом смотрят только самые отпетые ублюдки и социопаты этого мира. И Лидия, видя в океанических глубинах это безумие, невольно сглатывает. — Мужчина в форме застрельщиков по имени Сергей и Электро Цицинка, Лиза, кажется, — он делает последнюю затяжку и выкидывает окурок в щель. — Цицинка? — не сдерживает удивление Лидия, выдыхая это слово вместе с дымом. — Насколько же всё плохо, что Панталоне решил использовать Мага Цицинов? — Не Агент же, значит, это была низкая ставка, — пожимает плечами Чайльд. — Скорее всего, среди командировочников в Мондштадт есть ещё пара-тройка убийц, которым отдали тот же приказ. — Блядство.       Лидия также избавляется от окурка и принимается мерить тамбур шагами. Развернуться негде: переход между вагонами всего в два шага в длину и один в ширину, а потому со стороны это выглядит так, будто она просто крутится на месте. Но даже такое простое движение позволяет ей думать быстрее и эффективнее. — Трупы куда дел? — Расчленил и раскидал по лесу, — бесцветно отвечает ей Чайльд, не демонстрируя ни капли беспокойства из-за того, что прямо сейчас признаётся в жестоком убийстве упырю. — Поэтому и задержался: нужно было расширить зону поиска. — У тебя что, умные мысли бывают? — колкая фраза звучит крайне нагло, учитывая, что Лидия — всего лишь капитан, а её собеседник — генерал-майор, но он только с усмешкой кивает головой. — Я не первый день занимаюсь этим дерьмом.       Чайльд закуривает снова, а Лидия продолжает размышлять и обнимает себя руками, пытаясь согреться. Во-первых, выходить в тамбур в одной рубашке было плохой идеей. Во-вторых, если убийц и вправду подослал Панталоне, значит, их будут искать, и даже предосторожность с расчленением может оказаться бесполезной тратой времени. В-третьих, само наличие убийц, которым дано задание, противоречащее приказу Педролино, сваливает на неё кучу проблем и кипу бумажной работы, которую придётся оформлять, когда она с ними расправится.       На плечи опускается пахнущая кровью тяжесть, и Лидия понимает, что Предвестник буквально укутал её в своё пальто. Она смотрит на него с удивлением, а он только пожимает плечами, натягивая ей на голову капюшон, и бормочет, удерживая в зубах сигарету: — Ну что же вы, капитан, не заботитесь о своём здоровье. Цистит, знаете ли, не самая приятная вещь, — Громова поднимает брови, а Чайльд только смеётся, глядя на её лицо. — Что? У меня две старшие сестры, они мне ещё лет в десять обо всех болячках уши прожужжали. — Для того, чтобы схватить цистит, нужно сидеть на холодном, а не стоять в тамбуре без верхней одежды, — ворчит она, но всё же запахивается сильнее. — Это ты Маришке расскажи, — по-лисьи фыркает в ответ Тарталья, которому, кажется, нахождение в рубашке не приносит никакого дискомфорта.       Громова вздыхает, качает головой, показывая неодобрение, но уже через мгновение вся собирается и протягивает Предвестнику руку. — Лида.       Чайльд смотрит на неё с подозрением, словно пытается обнаружить подвох, но всё же отвечает на рукопожатие, и злые огни из его глаз исчезают. — Аякс.       Его голос звучит чуть хрипло после двух выкуренных сигарет, а губы движутся с трудом, будто он давно не произносил своё настоящее имя, и оттого внутри Лидии появляется чувство благодарности за оказанное доверие. Она сжимает его руку, показывая эмоции, и улыбается уголками губ. — Отлично, познакомились. А теперь нам нужно выкинуть твоё пальто и убедить моих коллег обеспечить тебе алиби на момент убийства.

***

      Песок, влекомый ветром, окутывает тонкую фигуру, замотанную в ткани. Алый щёлк трепыхается от порывов, как огонь посреди бескрайних дюн, но не может остановить пыль, и иногда фигура сгибается в надрывном кашле. Заходящее солнце уже не греет, и скоро пустыню Колоннад накроет холод и тьма.       Фигура бредёт по дюнам к оазису, пошатываясь от порывов ветра и усталости, и каждый шаг даётся ей с трудом. Сандалии зарываются в песок, он царапает ступни, на которых появились первые мозоли, и на удивительно белой для обитателя пустыни коже мелкие раны видны особенно ярко. Тонкие руки, скрытые перчатками из всё того же алого шёлка, иногда изящно взметаются вверх, помогая удержать равновесие.       Чем ближе фигура подбирается к оазису и чем ниже садится солнце, тем больше внимания на неё обращают пустынники. Они расположились у небольшого озера под сенью пальм ещё тогда, когда солнце только-только ушло со своего пика, и теперь присматриваются к одинокому путнику с осторожностью, гадая, что ему нужно. — Эй, Вадиг, а где это видано, чтобы женщина одна ходила по пустыне? — самый говорливый и самый зоркий из них, Ияс, встаёт и обращается к главарю пустынников. Тихие разговоры уставших воинов затихают, и даже те, кто не был заинтересован в путнице, обращают на неё свои взоры.       И действительно: в тонком силуэте угадывается женская хрупкость, а сверкающие в заходящем солнце золотые украшения только подтверждают эту догадку. Лицо путницы скрыто алым шёлком, но чем ближе она подходит, тем сильнее ощущается исходящая от неё непоколебимая уверенность.       Пустынники шевелятся, переговариваются, обсуждая золото и алый шёлк. Хоть одинокая женщина в пустыне и редкое явление, жажда наживы в них достаточно сильна, чтобы потерять осторожность и на ходу договориться о делёжке добычи. Вадиг, пользуясь статусом главаря, громко заявляет о своём праве на первую ночь с этой женщиной, если посчитает её достаточно красивой. Среди мужчин слышатся недовольные крики, но они мгновенно затихают: спорить с Вадигом, что в одиночку убил вражескую банду одним клинком, не хочет никто.       Лишь один человек не двигается, с интересом наблюдая за пустынниками и приближающейся фигурой в алом шёлке. Мальчишка, которому только исполнилось двадцать, хмуро смотрит на остальных зелёными глазами. Его розоватые щёки обгорели от нахождения на солнце, волосы неаккуратными вихрами обрамляют осунувшееся лицо, а выцветшая форма студента академии красноречиво говорит о его прошлом высоком статусе учёного. Он сидит на ящике у самой воды, в отдалении от остальных членов банды, и сжимает в руках потрёпанный переплёт библиотечной книжки.       Когда ноги девушки перестают проваливаться в песок на каждом шагу, она останавливается, оглядывается и, кивнув своим мыслям, подходит к выстроившимся перед ней пустынникам. Последние лучи солнца окрашивают стены далёких пирамид багровым, и оазис медленно погружается во тьму. И только огонь костра и как будто пылающий в сумерках шёлк освещают развернувшуюся сцену.       Изящно прошествовав и встав перед главарём, девушка осторожно разматывает платок, и мужчины в изумлении смотрят на её лицо. Перед ними предстаёт красавица, способная затмить собой луну: белая кожа с лёгким румянцем, точёные скулы, большие глаза цвета заката с чёрными-чёрными ресницами и пухлые губы. Рыжий огонь волос покрывает тонкие плечи, скрытые платьем, и оттого путница напоминает горящий костёр. В задних рядах тут же слышатся перешёптывания о том, что такая красавица делает в пустыне в ночи и не джинн ли перед ними, но Вадиг поднимает руку, и все затихают.       Девушка довольно улыбается, понимая, какое впечатление произвела на пустынников, и изящно склоняет голову. — Мир вам, уважаемые пустынники. Могу ли я просить у вас убежища на ночь? — она медленно поднимает взгляд и дерзко заглядывает в глаза Вадигу. — Путь мне предстоит долгий, а ночи в пустыне всё холоднее. — И тебе мир, путница. Отчего же не просить? Подходи к костру, грейся, отдыхай, — Вадиг добродушно улыбается, и в его тоне слышится вожделение.       Он подаёт знак, и пустынники разом возвращаются на свои места, поглядывая на гостью. Наблюдающий издалека студент хмыкает: в отличие от бандитов, решивших, что перед ними лёгкая добыча, он внимательно рассмотрел её и заметил блеск кинжала под платьем. — Как зовут тебя, красавица? Откуда идёшь, куда путь держишь? — Вадиг подводит девушку к костру, и та элегантно присаживается на укрытый ковром ящик. Несколько пустынников смеются: непревзойдённый Вадиг, кровавый мститель и умелый убийца, уступил своё место неизвестной девице. — Моё имя Гуруб, и иду я к Горе Дамаванд, — коротко отвечает она, присаживаясь.       Вадиг смеётся, и к нему присоединяются другие пустынники. До Горы Дамаванд около недели пути, и каждый житель пустыни знает, что опасные бури, охраняющие легендарный Оазис, не пропустят к нему ни одного человека. — Что же ты время зазря тратишь, дорогая Гуруб! — продолжая смеяться, говорит Вадиг. — Буря охраняет Оазис Вечности, к Горе Дамаванд не подступиться никому, кроме Алого Короля. Оставайся лучше с нами, — его тон приобретает сальные нотки, — у нас и еда, и ночлег, и украшения всегда найдутся. Да и что уж стесняться, постель твоя никогда не будет холодной, пока ты с нами!       Гуруб широко улыбается, и эта улыбка в подступающей ночи кажется всё более зловещей. Костёр отбрасывает на её лицо яркие отсветы, выделяя тени, а холодный ветер развевает шёлк накидки.       Пустынники подходят к ней в ожидании ответа, а девушка молчит, словно ждёт чего-то. Учёный, хмурясь, оглядывается, чувствуя зреющую опасность, и замечает, как под давлением тьмы исчезает зарево на горизонте.       В следующую секунду раздаётся крик.       Паренёк оборачивается и в ужасе подскакивает: Гуруб, вцепившись зубами в шею Вадига, отрывает от неё приличный кусок. Кровь брызгает во все стороны, пустынники разбегаются, и кто-то из них вопит: — Нага, это нага! Демон пришёл за нами!       Ноги девушки сплетаются, превращаясь в мощный змеиный хвост, на лбу выступает алая чешуя, а из неестественно раскрытого рта видны острые клыки и раздвоенный язык. Учёный пятится назад, осматриваясь вокруг в поисках потенциального оружия, и хочет схватить установленный рядом факел, как нага выдыхает изо рта столп огня. Быстро оценив ситуацию, он сбрасывает с ног туфли и прыгает в воду, пытаясь спастись от пламени. Обезумевшие от страха пустынники визжат, кто-то хватает клинки, но демон оказывается проворнее, и потому в следующие пять минут нага расправляется со всеми пятнадцатью бандитами. Многие из них сгорели дотла, остальным она разорвала горло, упиваясь кровью. Двое из них, самые молодые, пытались сбежать и уже почти скрылись за дюной, но быстрая и огромная змея догнала их, и ночь разрезали крики и мольбы о пощаде.       Учёный, скрывшийся в прибрежной траве и высунувший из воды нос, точно крокодил, вслушивается в их крики и дрожит от ужаса и холода. За его недолгую, но яркую карьеру он видел разных существ, но наги-людоеды всегда казались ему мифами.       Раздаётся шуршание песка, медленно переходящее в лёгкие шаги, точно нага снова обратилась девушкой, и паренёк весь сжимается, ожидая скорую смерть. Где-то внутри зреет сожаление: он умрёт, так и не успев доказать всем значимость своих идей, но когда шуршание останавливается, любопытство пересиливает страх, и он открывает глаза.       Прямо над ним склонилась нага, вся покрытая чужой кровью, и внимательно осматривает промокшего учёного. Цокает своим мыслям и уже другими, более резкими, движениями встряхивает руки и одним рывком вытаскивает его за шкирку. — В пустыне холодно, а ты в воду полез. Совсем дурной что ли? — учтивость также исчезла из её речей, и дрожащий от холода, ужаса и шока студент не может найти, что ответить, только смотрит на неё во все глаза.       Нага, ещё раз окинув взглядом кучу трупов вокруг, принимается стаскивать с себя одежду и украшения. Они падают на землю, звеня, и загадочно поблескивают камнями в песке. Раздевшись догола и ни капли не стесняясь изумлённого учёного, девушка заходит в ледяную воду и принимается смывать кровь. — Ты из Спантамада? — спрашивает она, растирая руки, а парень с интересом рассматривает шрамы на её спине, похожие на раны от каких-то устройств. — Как тебя зовут? — Моё имя Зандик, — отвечает он и поднимается, немного пошатываясь. До его носа доходит запах обгоревшей кожи, и он кривится. — Я… раньше учился в Спантамаде, но… — Мне неинтересна твоя трагичная история исключения, — нага обрывает его на полуслове, и Зандик чувствует, как внутри него вспыхивает раздражение. — Одно только состояние твоей формы говорит о бедственном положении. Слышал ли ты что-нибудь о дахрийцах? — Я изучал их машины последние два года! — с воодушевлением и некой обидой в голосе отвечает ей бывший студент. — Если бы в Академии посвящали больше времени сбору информации об этих механизмах, мы бы уже смогли начать модифицировать не только их, но и людей…       Распалившись не на шутку, Зандик говорит всё то время, пока нага моется, одевается и утаскивает трупы подальше от оазиса. Словно зачарованный, он вываливает ей всё: и историю своих исследований големов, и эксперименты над животными, и даже то, как его исследовательскую работу загубили и его исключили из Академии. Девушка слушает с интересом, задаёт вопросы, кажущиеся абсолютно бессмысленными, и довольно улыбается, когда он отвечает ей с той же пылкостью. Зандик замолкает лишь тогда, когда она усаживает его у костра и берёт в руки украденный им учебник. — «Методы влияния на элементальный баланс в теле человека и вероятные последствия», автор — некий Э.С. Интересный выбор книжки для лёгкого чтения, — усмехается она и делает глоток воды из фляги. — Это исследование было запрещено в Академии, но я договорился с одним из матр и смог получить последний экземпляр перед тем, как их уничтожили, — с некой гордостью говорит Зандик и забирает книгу, любовно поглаживая переплёт. — Его посчитали «аморальным», ведь исследование описывает эксперименты на людях, больных элеазаром. — А что ты сам считаешь?       В глазах Зандика появляется недобрый огонёк. — Что если провести дополнительные исследования и разработать новые способы изменения и контроля баланса элементов в человеке, можно добиться использования силы элементов любым индивидуумом без… бесполезных стекляшек, выданных Богами. — Оспариваешь Волю Богов? — смеётся нага, и только Зандик хочет огрызнуться, прерывает его жестом руки, встаёт и протягивает ладонь для рукопожатия. — Что ж, думаю, ты мне пригодишься. Моё имя Эмбла Суртхильд, я — автор этого «аморального исследования». И я хочу предложить тебе все свои знания о дахрийских машинах в обмен на помощь в одном щекотливом деле.       Глаза Зандика округляются, а лицо принимает совершенно безумное выражение. Он подрывается, с благоговением сжимает её руку, совершенно забывая и про недавнюю кровавую бойню, и про холод, поглощающий ночную пустыню, и с улыбкой отвечает: — С удовольствием, госпожа Эмбла.       Ветер уносит эти слова вместе с песком, и только яркие звёзды остаются свидетелями заключения одного из самых страшных учёных союзов в истории человечества.

***

      Ночь прошла в безуспешных поисках.       Сначала Кэйа оббежал всю территорию виноградников и ближайших домов, ориентируясь на стойкий запах трав и грозы, но увидел лишь следы от повозки и копыт рядом с Каменными Вратами. Судя по их глубине и продолжительности, телега резко затормозила, но никаких признаков состоявшегося боя или нападения Альберих не нашёл.       Неподалёку от борозды обнаружились капли крови, застывшие на камне. Поборов омерзение, Кэйа смоченным слюной пальцем собрал одну из них и облизнул. Вкус не сильно отличался от вкуса обычной человеческой крови, но почему-то у Кэйи появилось стойкое ощущение, что он ищет девушку примерно его возраста.       Потом ещё несколько часов Альберих метался по прилегающим территориям, пытаясь найти то ли Птицу, то ли девушку, то ли холодное обескровленное тело, и к рассвету пришёл к неутешительному выводу: стоило ей добраться до винокурни, незваная гостья исчезла, предварительно наследив в холле своим запахом так, будто прямо на этом дорогом паркете и умерла. Устало оглядев «место преступления» и осознав, что поспать у него сегодня не получится, Кэйа отыскал на кухне запас сумерского кофе, выпил пару чашек почти залпом и вышел на улицу, лишь бы не дышать этой вонью.       Солнце поднимается над горизонтом, освещая виноградники мягким золотисто-розовым светом, и Альберих шумно вдыхает нагревающийся утренний воздух. Несколько кристальных бабочек, неспешно взмахивая крыльями, пролетают мимо него, и лучи проходят сквозь них, играя всеми цветами радуги. Кэйа невольно расплывается в улыбке: когда-то он вытаскивал Дилюка посреди ночи ловить этих бабочек, и несколько раз они засыпали на рассвете среди лоз. Крепус в первые разы ещё пытался поставить мальчишек на путь истинный, но вскоре сдался и только таскал их за уши за каждую такую выходку.       Кэйа невольно принимается теребить серёжку в ухе и осматривает окрестности. Впереди раскинулись виноградники и исследованная им вдоль и поперёк дорога к границе Ли Юэ. На севере виднеются жуткие деревья Вольфендома, а если повернуться на восток, к солнцу, можно заметить, как его лучи укутывают возвышающуюся над долиной статую Анемо Архонта. Утренняя идиллия весны в Мондштадте. Если бы не его усталость и риск так и не найти потенциально опасную тварь из Бездны, он мог бы насладиться этим рассветом в полной мере.       С этими мыслями Кэйа осматривает хижины и невольно потирает себе глаза, когда видит, как из окна второго этажа дома, принадлежащего Хилли и Моко, выпадает тонкая фигура с пушистой гривой волос.       Девушка поднимается, отряхивает колени и устремляется к главной дороге. Кэйа прыгает в виноградники, прокатывается по земле и почти ползком подбирается к краю посадки. Одна бабочка взметается вверх, и Альберих перестаёт дышать, но девушка не замечает его, и уже через пару минут Кэйа понимает, почему: он находится с её слепой стороны.       Девушка идёт, поправляя перекинутую через плечо сумку и завязывая волосы, и Кэйа осторожно двигается за ней так, чтобы оставаться вне её зоны видимости. У него нет ответов, кто это, почему она вылезла из окна дома горничных и куда направляется, но внутри заходится воем Зверь, и рыцарь решает довериться своей интуиции.       Двигаясь через небольшую рощу между дорогой и озером, Альберих замечает первую странность: упругая походка девушки больше напоминает строевой шаг, чем обычную ходьбу. Кэйа сам не может объяснить себе, как он это определил, но уже это говорит о том, что преследуемая им юная леди не так проста, как может показаться на первый взгляд.       Вскоре деревья заканчиваются, и Кэйа прячется за стволом, прикидывая, где он сможет продолжить движение. Усталый организм будто обретает второе дыхание, и азарт захватывает его с головой. Предвкушение, смешанное с неясным страхом, становится главной движущей силой, а потому рыцарь, дождавшись, когда девушка скроется в ущелье впереди, перебегает на другую сторону и взбирается на гору.       Она идёт по ущелью бодрым шагом, не оглядываясь, в сторону Старого Мондштадта, и Кэйе приходится держать темп. Он прикидывает, в какой момент ему лучше спуститься в ущелье, а его жертва тем временем достаёт копьё и ленивыми движениями убивает нескольких хиличурлов, что решили на неё напасть. Кэйа шлёпает себя по щекам: сосредоточиться становится всё сложнее и сложнее, и то, что девушка расправилась с монстрами меньше, чем за пятнадцать секунд, говорит или о том, что она крайне сильна, или о том, что у Альбериха от усталости ухудшилось восприятие времени.       Он преследует её до границы Старого Мондштадта и только на краю обрыва позволяет себе небольшую передышку. Внизу виднеется голова с кучерявой копной пурпурных волос, и Кэйа, наблюдая за ней, чувствует лёгкое головокружение. Голод просыпается в нём, сигнализируя о том, что уставшее тело за ночь переработало всю энергию, полученную из человеческой плоти, и ему придётся отправиться на охоту снова. — Бездна меня дери, — ругнувшись, Кэйа зажмуривается на несколько секунд, выпускает крылья, вспоминая, что планер он оставил в городе, и спускается к руинам.       Получается откровенно плохо: по какой-то причине летать Кэйа за эти годы так и не научился, а парить со своими крыльями оказалось сложнее, особенно из-за трудностей с сохранением равновесия. Неуклюже шлёпнувшись на колени, Кэйа втягивает крылья, быстро осматривается и направляется в ту же сторону, что и девушка, прячась среди обломков древнего города.       В этом месте всегда невероятно тихо в том извращённом понимании слова тишины, какое есть только у мондштадцев. Завывающий среди руин и вокруг старой башни ветер хоть и звучит громче, чем в других районах, однако кроме него не слышно ничего: ни хиличурлов, ни птиц, ни каких-либо животных и тем более людей. Кэйа идёт, ступая осторожно и ежесекундно оглядываясь в поисках своей цели, а внутри него всё бурлит и холодеет от чувства голода и первородного ужаса перед лицом запустения и смерти, настигнувших Старый Мондштадт.       Уже через секунду Кэйа ругает себя за невнимательность и неумение слушать интуицию, когда у его шеи из ниоткуда появляется остриё копья. — Ты ещё кто?       Поставленный командный голос, средней высоты, чуть хриплый. Кэйа складывает это наблюдение в мысленное досье и выписывает первую внятную теорию: эта девушка — военный.       Осмыслив это, он медленно поворачивается на каблуках и расплывается в хитрой улыбке. Это выражение лица он теперь узнает где угодно: злой пурпурный глаз смотрит на него холодно, челюсти сжаты, брови сведены к переносице. Легче всего юная леди представляется ему в форме Агента Фатуи, и Кэйа не может сдержать смешок, подумав об этом.       Сделанная пару секунд назад пометка о возможной связи этой юной леди с военной деятельностью в его голове переходит из раздела «теории» в раздел «определённо да».       Он снова не замечает, как она отстраняется на расстояние вытянутой руки, кончиком копья цепляет его подбородок и надавливает на шею. Порезать невозможно, но напугать таким неопытного человека — раз плюнуть. — Мне повторить вопрос? — спрашивает снова, и Кэйе кажется, что взгляд у неё темнеет. Он несколько секунд рассматривает её повязку на левом глазу, собираясь в кучу и продумывая ответы, после чего всё же произносит: — А кто спрашивает?       По его предположениям, она должна была потребовать ответ ещё раз, наехать на него или, в крайнем случае, перерезать ему горло. Только вот девушка лишь закатывает глаза, устало вздыхает, произносит что-то на снежнянском и открывает сумку. Роется в ней одной рукой, второй удерживает копьё у его горла и очень напряжённо хмурится, что-то выискивая. — Моё имя Лив Гёрлейст, я из Гильдии Искателей Приключений, — она машет перед ним лицензией и небрежно суёт её обратно в сумку. — И в твоих интересах представиться раньше, чем мне надоест с тобой возиться и я перережу тебе горло.       Кэйа смеётся, услышав это заявление, а после выхватывает из воздуха меч и наносит удар по древку копья, убирая от себя оружие.       Лив исчезает, и в следующую секунду Кэйа разворачивается и парирует атаку в спину. Пятясь, он отбивает один удар за другим, поражаясь скорости фехтования этой девчонки, и выпускает в её сторону несколько ледышек. Она фыркает, снова исчезает и оказывается уже сбоку, но и тут Кэйе удаётся предугадать её действия.       Так, то ли танцуя, то ли фехтуя, они постепенно перемещаются к небольшому пруду. Звон металла их оружия тревожит округу, и ветер усиливается, будто гневаясь. Лив делает два размашистых выпада, заталкивая противника в воду, и Кэйа решает воспользоваться ситуацией. Вода под его ногами мгновенно замерзает, а влажная земля на берегу покрывается тонким слоем льда. Кэйа парирует очередной удар и, заметив, что соперница наступила на импровизированный каток, сам атакует, намереваясь сбить её с ног если не эффектом неожиданности, то собственным весом.       Раздаётся мерзкий скрип, словно кто-то провёл ногтем по стеклу, и Лив прокатывается по льду, удивительно профессионально сохраняя равновесие. Кэйа тяжело дышит, смотрит на это с удивлением и никак не может понять, почему его трюк не сработал. — Каток, серьёзно? — она возмущённо разводит руками, и с копьём этот жест выглядит ещё страннее, чем мог бы в этой ситуации. — Мальчик, я выросла в Снежной, там лёд вместо дорог десять месяцев в году. — Мальчик? — усмехается Кэйа и выпрямляется, понимая, что на этой ноте их бесполезный бой окончен. — Я офицер Ордо Фавониус, между прочим. — Ага, неприятно, блядь, познакомиться, офицер, — Лив напряжённо осматривает его, явно ожидая нападение, но отвлекается на возникший грохот.       Кэйа поворачивает голову и удивлённо приподнимает брови. С востока прямо на них движется несколько стражей руин, их огромные ноги трясут землю, а механические руки раскачиваются, словно роботы готовятся завертеться в смертельном танце. — Это что ещё такое? — спрашивает Альберих и перехватывает меч поудобнее. — То, с чем я должна была разобраться, если бы кто-то меня не отвлёк, — Лив почти шипит эту фразу и снова зарывается в свою сумку.       Грохот приближается, как и культиваторы, и Кэйа уже хочет схватить новую знакомую за шкирку и уносить ноги, как она издаёт победный крик «нашла!», несколько раз щёлкает пальцами по какой-то бутылочке и кидает её в ближайшего стража руин. — Не думаю, что обычная бутылка нам поможе…       В следующую секунду все звуки исчезают: и грохот от стражей руин, и крик Лив, и завывание ветра. Взрывная волна отбрасывает Кэйю прямо в пруд, в ушах звенит, а зеленоватая вода попадает в рот. Кэйа тратит несколько драгоценных секунд, чтобы прийти в себя, развернуться и сделать толчок к поверхности, а лёгкие горят от попавшей в них жидкости и боли. Вынырнув, Альберих делает неудачную попытку вдохнуть воздух, закашливается и почти что падает обратно, но его тянут за ворот рубашки вверх. — Сука, ну серьёзно, кто так плавает? — Кэйа оказывается на берегу и, к своему огромному неудовольствию, между попытками выплюнуть воду и надышаться таким необходимым ему воздухом слышит уже успевший надоесть ему голос и снежнянский акцент. — Бежать можешь? — Да, — напрягаясь и явно расходуя свои последние силы, Кэйа поднимается и чувствует, как Лив подхватывает его, помогая удержать равновесие при очередном приступе кашля.       Обернувшись, Кэйа видит, как два стража руин поднимаются, восстановившись после взрыва, и нацеливаются на них. Лив снова ругается, тянет его за руку, и Кэйа, отойдя от шока, устремляется вместе с ней в ближайшее укрытие.       Мокрые сапоги скользят по земле, голод сжирает изнутри, и все силы уже были потрачены на попытку не утонуть в пруду, но с помощью новой знакомой Кэйа все же добирается до крупного камня и прячется там аккурат перед тем, как оба стража руин выпускают ракеты. Взрыв гремит в десяти метрах от них, снаряды разрывают землю, и ошмётки с травой летят во все стороны. Кэйа смотрит на это, лихорадочно придумывая план, и спрашивает: — У тебя ещё таких бутылок не осталось в сумке? — он поворачивается к Лив, но в следующую секунду ракеты снова обрушиваются на точку неподалёку, и Кэйа невольно сжимается, прикрывая голову. — Я не бармен, чтобы по вечерам коктейльчики в промышленных масштабах делать, — отвечает она и выглядывает из укрытия, проверяя обстановку. — Сможешь заморозить обоих и при этом не приближаться к ним?       Кэйа хмурится, но кивает, и Лив делает демонстративный взмах рукой в сторону стражей руин.       Сделав глубокий вдох, Кэйа выходит из-за камня и понимает, почему Лив предложила эту идею: культиваторы зашли в пруд и остановились, чтобы провести обстрел по целям. Внутри всё замирает, холод скапливается на кончиках пальцев, и на уши обрушивается мёртвая тишина далёкого заснеженного края. Крио вырывается вместе с изящным взмахом рук, обжигая ладони, прокладывает инеистую дорожку по взрыхлённой взрывами земле и за мгновение превращает пруд и роботов в огромные глыбы льда.       Кэйа выпрямляется и потирает руки, а мимо него тонкой электрической змеёй пролетает Лив. В следующую секунду она возникает над культиваторами, разворачивается в воздухе и атакой в падении протыкает одного из них насквозь. Осколки ядра падают вниз вместе со льдом, но не успевают они коснуться земли, как другого стража разрубает пополам заряженный Электро удар. Вокруг роботов вьются снежинки, свидетельствующие, что Лив воспользовалась особенностями реакции Сверхпроводник, чтобы провести эту атаку. Кэйа смотрит на её движения с интересом и будто бы слышит в ветре и звоне копья переливы арфы и ноты триумфа целого оркестра.       Расправившись с роботами, девушка собирает какие-то гайки и питательные элементы, упаковывает их в сумку и прокатывается прямо по льду, немного покружившись. На её лице сияет жуткая ухмылка, совсем не подходящая для ситуации, в которой они чуть не погибли, но и сам Кэйа невольно улыбается. — Так что, офицер, будете дальше пытаться сохранить инкогнито, или же представитесь, как полагается? — хорошее настроение исправляет не только злобное выражение лица, но и голос Лив, и он тут же становится мягким и мелодичным. Кэйа прикладывает правую руку к груди, отдавая честь по всем правилам Ордо Фавониус, и произносит: — Кэйа Альберих, капитан кавалерии Ордо Фавониус, к вашим услугам.       Лив с улыбкой протягивает ему ладонь для рукопожатия. В её выражении лица снова мелькает что-то злобное, но Кэйа решает проигнорировать это и отвечает на жест, чтобы уже через секунду скривиться от боли и отдёрнуть сведённую судорогой руку. — Профилактический удар током, — поясняет она всё с той же улыбочкой, — это за нападение на меня. — Ты приставила мне копьё к горлу. — А ты — преследовал меня от винокурни. — Между прочим, из-за твоего коктейльчика я чуть не утонул, — возмущается Кэйа, для наглядности обводя себя руками и демонстрируя мокрую одежду.       Лив только пожимает плечами. — Как говорят в Фатуи, это «издержки пути жёсткой дипломатии».       Кэйа вздыхает и обводит взглядом новую знакомую. Она так явно врёт, что даже этого не стесняется, иначе он не может объяснить, как девчонка из Снежной с военной выправкой может не быть из Фатуи. Впрочем, уличать её во лжи ему сейчас совершенно незачем: драться, когда он страшно голоден и всю ночь не спал, равносильно самоубийству. А потому Кэйа только указывает в сторону ущелья и произносит: — В таком случае, думаю, нам обоим стоит вернуться на винокурню, обсохнуть и обсудить это недоразумение. — Впервые за всё наше недолгое знакомство слышу от вас разумные слова, сэр Кэйа!       Лив разворачивается на каблуках и направляется в нужную сторону, подставляя лицо согревающему солнцу. Кэйа пропускает её вперёд, думая о том, что скажет про его внешний вид Дилюк, когда они вернутся, и вдруг весь замирает.       Потому что от Лив исходит яркий запах грозы и омелы.