I‘ll Feel Your Warmth

      Когда монстр по имени Блэйд проснулся, всё его тело болело.         Это было не новое ощущение. Смерть и последующее возвращение к жизни были всегда болезненными. Хотя он не совсем помнит, как умер на этот раз. Какое-то мгновение он сидит, дезориентированный, на самом деле не помня, кто он такой. Но часто бывает трудно вспомнить, что произошло, когда его разум поглощён безумием.         Он тяжело вздыхает — разочарование вновь охватывает его, когда Блэйд окончательно приходит в себя. Постепенно к нему возвращаются обрывки воспоминаний и звуки голосов. Вместе с ними возвращается и боль. Еще несколько минут назад вокруг царила тишина. Но, как всегда, его тело снова исцеляется. Не настолько быстро, чтобы избежать боли, но и не настолько медленно, чтобы позволить жизни закончиться. Он обречен продолжать жить.         Он с трудом перевел дыхание и медленно сел на столе, на котором только что лежал. Он роется в своем разуме, выуживая воспоминания о чем-либо, что происходило раньше. Само это действие вызывает новую волну боли, расцветающую в его сознании. Он видит красное и сгибается пополам в агонии.         Всё верно — его разум сломлен. Он раздроблен на части. Пользоваться им больно, поэтому он обычно этого избегает. Кафка — его мозг. Она принимает все решения, она успокаивает боль, а Блэйд просто делает то, что она ему говорит.         Верно, Кафка. Охотники за Стелларонами. Вот кто он теперь, Охотник за Стелларонами. Он — оружие, стремящееся к собственному уничтожению. Это всё, что у него осталось.         Он делает глубокий вдох. Наверное, не имеет значения, помнит он, что его убило, или нет. Факт остаётся фактом: он снова умер. Вероятно, он сделал это по приказу Кафки. Какая разница?         Боль пульсирует под кожей. Он прикасается к животу, пытаясь понять, откуда она исходит. Кажется, у него нет поверхностных ран. По крайней мере, тех, которые остались видны.         Пуля пробила кожу на лице, заставив его пошатнуться. Перед глазами всё побелело от боли.         Ах, точно. Он выполнял задание для Кафки. Он был на той планете-астероиде, и его застрелили наёмники.         Он осторожно прикасается к своему лицу и замечает, что его руки дрожат. Блэйд презирает собственное тело: оно замирает и содрогается без его согласия, разум раздваивается и мучает его старыми воспоминаниями, к которым у него больше нет доступа. Он — Мерзость Изобилия, такой же зверь, как те, кто убил родителей Инсина и уничтожил его родную планету. Те, с кем он поклялся сражаться. Как он может не ненавидеть это тело, в котором сейчас заперт? Касаясь лица, он чувствует, как натянутая кожа растягивается на щеке. Экспериментируя, он напрягает лицевые мышцы и челюсть, и боль усиливается. Он знает, что заслуживает эту боль как наказание за свои грехи. Эти слова эхом звучат в его сознании голосом Цзинлю. Но всё равно его раздражает необходимость постоянно мириться с этим. Хотя, возможно, в этом и заключается смысл. Раскаяние за свои грехи, вероятно, должно быть мучительным.         Блэйд перекинул ноги через край медицинского стола и заставил себя встать. Мышцы его бёдер дрожат так же жалко, как и руки, но он не обращает внимания на их протесты. Когда он снова начинает двигаться, то чувствует, что болит все тело. Растянутая кожа на бицепсе, боль в ахилловом сухожилии, несколько недавно зашитых порезов на спине. Его коллекция растёт, какая радость.         Он также замечает, что на нём нет ни рубашки, ни плаща, а значит, его раны были настолько глубокими, что Кафка решила конфисковать одежду и зашить её в миллионный раз. Он также замечает, что на его ранах и руках нет повязок, а значит, Кафка, должно быть, их сняла. Блэйду уже всё равно, будет ли заражение, они всё равно заживут. Процесс исцеления всегда медленный — иначе как бы он усвоил урок? — так почему имеет значение, откроется ли эта конкретная рана снова? Но Кафка всегда смотрит на него, когда тот высказывает эту мысль, поэтому он перевязывает свои раны.         Однако причина, по которой он держит руки перевязанными, более личная. Ему просто… не нравится на них смотреть. Они бесполезны, и он не хочет признавать их существование, если в этом нет необходимости. Теперь, когда он снова может двигаться, это его первоочередная задача.         Он на мгновение погружается в воспоминания о своём блаженном состоянии, а затем покидает лазарет, чтобы присоединиться к остальным.         Теперь он вспоминает, где они: на корабле, который они украли у Корпорации Межзвездного Мира несколько недель назад. Он заставляет себя зайти в комнату, где, как он знает, есть медикаменты. Спотыкаясь, проходит мимо Светлячка и Серебряного Волка, сидящих на полу и смотрящих на большой монитор. Светлячок — единственная, кто поднимает взгляд, когда он проходит мимо.         — Ты вернулся! — воскликнула она, вскакивая на ноги.         — Что? — спросила Серебряный Волк, не отрывая взгляда от экрана. Должно быть, она снова играет в одну из своих компьютерных игр.         Светлячок мгновенно оказывается рядом с ним, и Блэйд кивает в знак благодарности.       — Кафка снова зашивает твою одежду, — говорит она, но он и так это понял. — Тебе помочь с обработкой ран?         — Эй! — рявкает Серебряный Волк со своего места на полу. — Ты обещала, что сыграешь в следующий раз. Не трусь сейчас!         Светлячок, стоя лицом к Блэйду и спиной к Серебряному Волку, позволяет себе поморщиться, явно желая избежать игры. Серебряный Волк, вероятно, скучает по Стелле — единственному члену их группы, который был готов играть с ней. Может, и не так сильно, как Светлячок, но Блэйд внёс свою лепту. Он предупредил её о том, что на Пенаконии можно отвлекаться, но она всё равно решила связаться со Стеллой. Что бы ни случилось дальше, это её вина.         Блэйд оказывает им обоим услугу.       — Я и сам справлюсь.         — Ты уверен, что тебе не нужна помощь? — Светлячок приподняла бровь.         Блэйд отмахнулся от её беспокойства. Ему это было не нужно — даже если бы он знал, что она его понимает. Ей самой было больно — фиолетовые и синие вены, покрывающие её тело, с тех пор, как они впервые встретились, сильно разрослись. Но Светлячок изо всех сил старается жить. Блэйд же готов умереть.         Он находит комнату, в которой они прятали всё, для чего у них не было места, и запирается внутри.         Поиски аптечек не занимают много времени; у них их несколько, просто потому, что они быстро заканчиваются. Хрупким рукам Блэйда требуется минута, чтобы открыть защелку на маленькой белой коробке. Когда она ему поддалась, он достает рулон бинтов и бросает остальные на пол. Как только его руки придут в норму, по крайней мере, насколько они сейчас могут таковыми быть, он положит их обратно.         Он прислоняется к стене и ногтем соскребает липкий кончик с конца рулона. Он в отчаянии стискивает зубы, когда ему не удаётся его отклеить. С кряхтением он вместо этого хватает его зубами. Это причиняет боль повреждённой коже на лице, но ему всё равно. Пусть кожа рвётся заново, если хочет, он просто хочет снова закрыть свои руки.         Ему удаётся отделить один конец бинта от рулона, чтобы зацепить его и потянуть на себя.         Распутывая рулон, он чувствует, как его руки начинают дрожать сильнее. Он хмурит брови, свирепо глядя на них, как будто это остановит дрожь.         Он начинает наматывать бинт на одну руку, придерживая его другой. Это сложный процесс, потому что его руки не могут остаться неподвижными, и бинты обмотаны намного свободнее, чем ему хотелось бы. Но пока этого достаточно. У него нет сил на совершенствование.         Он тянется через весь пол к брошенной медицинской аптечке за ножницами. Придерживая повязки на месте — они становятся ещё свободнее, — с горечью думает он, — другой рукой он сжимает ножницы. Когда он собирается отрезать край повязки, его дрожащие, сломанные руки снова подводят его. Он разрезает ладони медицинскими ножницами.         Он взвыл, перед глазами всё покраснело, всё его тело кричало от боли. Он чувствует запах, он слышит...         — Почему вы с Пожирателем Луны совершили такой непростительный грех? — снова спрашивает его Цзинлю.         Неназванный поднимает руку, чтобы прикрыть лицо. Он слишком слаб после её последней атаки и всё ещё залечивает рану, которую она оставила на его теле, чтобы даже отступить, не говоря уже о том, чтобы дать ей отпор. Нет, он просто сдался. Цзинлю снова опускает чёрный, как обсидиан меч, на этот раз прямо ему в руку.         — Я не заслуживаю ничего подобного. — сказал Возлюбленный, и голос его был слишком неуверенным и слабым, чтобы принадлежать ему.         Блэйд делает глубокий вдох, но даже это вызывает у него дрожь. Он видит красное, он видит паучьи лилии. Он сжимает порезанную ладонь в пустой руке, и они обе дрожат ещё сильнее. Красная повязка на его руке заполняет его поле зрения.         — Они для видьядхар. — сказал Возлюбленный, продолжая протестовать.         — Но я сделал их для тебя, — возразил Дань Фэн.         Возлюбленный фыркнул.       — Чушь. Ты за всю свою жизнь ничего не сделал своими руками.         У Дань Фэна хватило такта немного смутиться.       — Ну, я заказал их для тебя.         Возлюбленный повертел в руках наруч.       —…Зачем?         — Ты потратил несколько лет на то, чтобы создать что-то для меня, — заметил Дань Фэн. — Почему я не могу сделать что-то подобное? Неужели так трудно поверить, что я просто хотел дать тебе что-то взамен?         — Да, но это… — Возлюбленный пару раз прокрутил эти слова в голове, — Более личное… в культуре видияхар…верно?       — И что? — У Дань Фэна дернулось ухо, а щёки покраснели.         Возлюбленный решает, что его избранник слишком упрям, чтобы открыто признаться в том, что он пытается сделать прямо сейчас. Пора действовать напрямую.       — Ты что, делаешь мне предложение?         Дань Фэн не съёжился от обвинений, как ожидал Возлюбленный.       — Всё сложнее, чем кажется, — уверенно сказал он. Должно быть, он планировал это долгое время. — Я… Я собирался попросить тебя принять участие в церемонии, так что спасибо, что испортил это. Но… да, в общем-то. Мы были бы связаны друг с другом до конца наших дней. Разве ты не хочешь этого?         Блэйд сжал кулаки, и боль усилилась. Он не мог расслабить тело, его разум помутился, он распадался на части…         Кафка вонзила кинжал в лицо Блэйда. Блэйд закричал, но, как он и просил, она не обратила на это внимания и продолжила. Она вонзала кинжал под кожу, под мышцы, пока не добралась до корня лианы Изобилия, торчащей из его челюсти.         — Ладно, я нашла, — сказала она, предупредив об этом лишь перед тем, как начать вырезать лиану..         — Конечно, конечно, — быстро отвечает Возлюбленный. — Я просто имею в виду… «до конца наших дней?» Не думаю, что ты до конца понимаешь, насколько это будет недолго. — Он видит, что Дань Фэн собирается перебить его, и продолжает свою мысль. — Я хочу быть с тобой до конца своих дней, и я уже знаю, что ты тоже этого хочешь, тебе не нужно это доказывать. Я не видияхара, но разве эта церемония не имеет большого значения? Ты можешь провести её только один раз в жизни. Дань Фэн… ты ещё долго будешь жить после моей смерти. Я не хочу, чтобы ты… чувствовал себя так, будто ты…         Тишина, окутавшая Неназванного, нарушилась, когда горькое исцеление плоти вернуло его в этот мир.         Всю свою жизнь он боролся за то, чтобы просто существовать. Нет, не просто существовать, а что-то значить. Будучи слишком уверенным в своих способностях, доходящим до высокомерия, он хотел лишь доказать свою ценность массам. Поскольку Неназванный уже знал, что он на голову выше остальных, он понимал, что его таланты — это то, что нужно Сяньчжоу. Он так много вложил в свою короткую жизнь и так сильно гордился ею.         Теперь все, чего он хотел, — это чтобы она поскорее закончилась.         Он не мог справиться с такой болью. Он больше не мог этого выносить.         Неназванный отдал бы все, чтобы это прекратилось.         Даже если это означало предать всю свою личность.         Возлюбленный, должно быть, действительно мертв.         Цзинлю снова подошла к нему.       — Теперь ты вспомнил?         — Перестань, — прерывает его Дань Фэн. Короткая фраза вырывается у него с трудом. Но как только она слетает с его губ, его улыбка становится доброй и тревожной. — Разве не ты однажды сказал, что в этом мире не будет другого тебя, как бы долго я ни искал? Где теперь эта уверенность?         Возлюбленный сделал шаг вперёд, и в его глазах заблестели слёзы, когда он осознал всю серьёзность предложения.       — Ты действительно готов связать свою жизнь с человеком, которого, однажды потеряешь?         Плоть Неназванного снова разрывается острым лезвием оружия, которое, как ему кажется, он знает очень хорошо.         — На этот раз не возвращайся. — сказал Пожиратель Луны, у которого теперь не было ни рогов, ни хвоста, но он всё равно был Пожирателем Луны. Неназванный не мог не заметить изумрудный хаос в его глазах. Бушующее озеро, неистовое бурлящее море. — Если я увижу тебя снова, я вырежу твоё сердце.         Из горла Неназванного вырывается смех, когда из его груди, куда вонзилось копьё, хлынула кровь.         — Я серьёзно! — настаивает Пожиратель Луны, но Неназванный смеётся не потому, что считает угрозу пустой. На самом деле он не знает, почему начинает смеяться.         Но это вырывается из него, и он не может это остановить. Он чувствует, как его собственная кровь заливает лёгкие, когда он начинает кашлять. Боль невыносима, и он думает, что Пожиратель Луны пытается с ним заговорить, но слышит только голос Цзинлю.       Каждый раз, когда ты видишь своё лицо, каждый раз, когда ты чувствуешь шрамы на нём, вспоминай, что ты сделал. Помни, кто ты такой.       Он видит только красное. В его голове гудит, и он пытается дотянуться до Пожирателя Луны, но вместо этого падает вперёд.         Когда он падает на землю, его смех превращается в бульканье, и он хватает ртом воздух. Он ещё раз мельком видит эти изумрудные глаза, и его тело начинает отключаться. Тогда он понимает, что же было такого смешного.         Всё это пройдёт. На этот раз всё пройдёт навсегда.         Наконец-то, наконец-то, наконец—         — Но ты не можешь уйти. — Дань Фэн говорит с абсолютной уверенностью. Возлюбленный пытается перебить его, но теперь настала очередь Дань Фэна быть настойчивым. — Вся моя жизнь изменилась из-за тебя. То, как я вижу мир теперь — это твоих рук дело. Даже если бы ты ушёл прямо сейчас и я больше никогда тебя не увидел, я бы изменился. Ты оставил свой след во мне. Пока я жив, ты будешь со мной. Даже через миллион лет не будет больше такого человека, как ты, Инсин. — Он вложил наруч с красной лентой в руки Возлюбленного. — Так что возьми это и выходи за меня замуж.         Возлюбленный чувствует, как по его щекам текут слёзы, и жалобно усмехается.       — Такой упрямый. — Это всё, что он может выдавить из себя, прежде чем наклониться и поцеловать его.         — Лжец, лжец, лжец, лжец, лжец! — Эхо в сознании Блэйда твердит это среди безумия, грозящего поглотить его. Он снова чувствует, как его переполняет это чувство. Любовь, думает он. Должно быть, это любовь, она жжёт и опаляет его изнутри. Но это и ненависть тоже, должно быть. Но разве это не одно и то же? Эти два чувства смешались в совершенно новую эмоцию, предназначенную только для него. Это гнев и тоска, и они разбухают в Блэйде, и больно чувствовать это. Когда кровь стекает по его ладони, Блэйд подчиняется Маре, живущей под его кожей, и внезапно...         Тепло.         Тёплое, мягкое прикосновение к кровоточащей руке Блэйда, кажется, полностью вырывает его из разбитых воспоминаний. Ему кажется, что вместо безумия, его окутывает чьё-то тепло. Как будто кто-то держит его за руку, как будто кто-то здесь с ним, здесь для него.         Блэйд закрывает глаза, его голова словно набита ватой. Он не до конца понимает, что происходит. А потом всё исчезает.         Когда он открывает глаза, то видит, что плачет. Он не знает, почему из его глаз текут слёзы, но он знает, что это было за прикосновение.         Или, скорее, от кого оно было.         Его руки… они больше не дрожат. Голоса стихли. Всё спокойно.         Блэйд обрабатывает порез и перевязывает руки и раны на спине. Он думает, что, возможно, Дань Хэн ошибся.         В конце концов, кто бы подумал о Блэйде с теплотой?