Шрамы

У капитана Леви много шрамов, но самый заметный из них на внутренней стороне ладони. Давно остался, отмахивается капитан, сам не помня, где он его подхватил. У Микасы несколько шрамов, но самый заметный из них под глазом. Этот шрам ей Эрен и оставил. Когда хотел убить ее. У Армина шрамов почти нет, и Эрен бы не раздумывая отдал свою жизнь, чтобы так было и дальше. Эрен затягивает ремни формы так сильно, что иногда становится тяжело дышать. Кожу под ними саднит каждый раз, остаются красные полосы, не то, что у остальных — у остальных там уже давно все белое, загрубевшее. Он вгрызается себе в руку с такой силой, что, кажется, ещё чуть-чуть — и вырвет кожу с мясом. А на прошлой вылазке ему прорезали плечо, когда доставали из титана. Левое плечо, наверно. Или правое. Эрен не помнит. Потому что на его теле ни одного шрама, ни одной даже самой крохотной царапинки нет. Никакого напоминания. Нож лежит в руке так знакомо и режет так гладко, так плавно. Почти не больно. Эрен и не помнит уже, как давно он начал искать себя в боли. Но он помнит, что, пока ему больно, он живой. Пока ему больно, он человек. Эрен цыкает разочарованно, примеряясь к ладони. На утро ничего от его ночных похождений не останется. Ни следа, ни ссадины, ни тем более шрама. Гладкая белая кожа, как у только поступившего в кадетку сопляка. Может, в этот раз не в ладонь попробовать? А куда? А в бок всё же страшно. Там же органы, кишки, печенка, потроха и прочая дрянь. А ну как переборщит и рухнет в обморок прямо на полу этого сарайчика? Капитан Леви наутро только посмеется над никудышной надеждой человечества и запрет опять в подвале, чтобы глупости всякие не лезли в голову. Эрен не хочет в подвал. Эрен хочет драться. Эрен хочет помнить. Эрен хочет чувствовать себя живым. Регенерация очень полезная вещь, и в бою Эрен ее боготворит, но в обычной жизни — ненавидит. Она каждый раз напоминает ему о том, кто он на самом деле. Не солдат он никакой, не человек даже, а чудовище и монстр. Нож скользит по ладони и наконец вонзается в нее, пробивая насквозь — спасибо тренировкам, с физической силой у Эрена всё в порядке. Губу пришлось закусить от боли, чтобы не заорать, а нож тут же вытащить и отшвырнуть куда подальше. Кровь, ярко-красная, как и у всех остальных, течет из разодранной руки вниз, на мягкое сено. Завтра дежурные натаскают сюда нового, и никто ничего не узнает. «Не превратиться бы», — промелькает в голове шальная мысль, и Эрен невесело усмехается. Вот смеху-то будет в этом случае! Шорох недалеко заставляет отвлечься от мыслей, и Эрен, чертыхнувшись, тянется за упавшим в сено ножом. Прячет окровавленное лезвие в карман, неаккуратно измазав своей же кровью ослепительно белые брюки — серьёзно, белые? Такой цвет формы словно насмешка над умирающими в своей крови и дерьме солдатами. Эрен прячет больную руку за спиной и выискивает взглядом нарушителя его одиночества. Любого, кроме капитана, он сможет спровадить, так что высокий рост у незваного гостя его только радует. — Эрен? Ты здесь?.. Ты чего не спишь? О, ну конечно, Жан Кирштайн. Долговязый, нескладный, влюбленный по уши в Микасу (ха! в Микасу!), раздражающий и доставучий. — Гуляю, — отвечает Эрен, даже не стараясь скрыть злость в голосе. — Тот же вопрос могу адресовать тебе. — Тот же ответ, — насмешливо отзывается Жан. Руку жжет от боли невыносимо, и Эрен бесится: — Иди гуляй в другом месте!.. Но поздно. Жан с фонарем уже заглядывает в его убежище, в его сарайчик, и видит всё: капли крови на сене, заляпанные брюки формы, дрожащего от боли и донельзя злого Эрена. — Чт… ты ранен? Эрен, что с тобой? Видит и нож, торчащий у Эрена из кармана, быстро соображает, лицо его кривится то ли от отвращения, то ли от сочувствия — кто его знает. Берет Эрена за руку, а нож из кармана аккуратно достает и кидает подальше. Тащит его теперь за здоровую руку куда-то, «а ну пойдём», чуть ли не приказным тоном, наверно, в лазарет или к капитану, отстраненно думает Эрен. Лишь бы только не к Микасе, ее полного боли взгляда он точно не выдержит. Жан, Жан, Жан. Всегда твердо стоящий на ногах, голос трезвого разума, его, Эрена, полная противоположность. Сидел бы себе этот Жан в военполе и горя не знал. Нет, пошел тоже в разведку и возится с ним, с титаном недоделанным, а мог бы сейчас сладко спать в столице в кровати… — Чего ты там бубнишь себе под нос? — спрашивает Жан, распахивая дверь медпункта и рассматривая наконец при хорошем освещении Эренову ладонь. — Ну ты даешь! Совсем голову эти эксперименты титаньи тебе отбили. Ты зачем себе руку продырявил, дурак? Вот когда Жан об этом так говорит, Эрен понимает, как это выглядит со стороны. Объяснять нет никакого смысла, Жан его не поймет. Он обычный. Нормальный. Хороший. — Не твое дело, — огрызается Эрен привычно, но сил по-настоящему злиться на Жана у него нет. У Жана много шрамов. Больше, чем у Микасы, но меньше, чем у капитана. Эрен каждый из них помнил: один у Кирштайна был на шее, под ухом, еще в кадетке им полученный, когда УПМ Конни выстрелило неудачно. Повезло тогда ему, ведь сантиметр левее — и пробило бы ему шею, а сокурсник оказался бы убийцей. Один у Жана был на боку, отхваченный во время битвы за Трост, еще один на бедре, совсем свежий, это уже с недавней вылазки. Эрен закусывает губу. — Ну и чего ты меня сюда притащил? — ворчит он, сжимая больную руку здоровой — кровь перестает капать, но пар от восстановления еще не шипит. Больно. — Само заживет, иди спать, подъем с рассветом же! Жан молчит, ничего не отвечает, лишь разворачивается, подходит близко, промывает рану холодной водой, достает затем мазь из трав обезболивающую и начинает бережно втирать ее Эрену в ладонь. — Сильно же ты себя ненавидишь, — с какой-то горечью говорит он, — не надо, Эрен. — Отвали от меня! Что ты вообще понимаешь… — Если тебе так невыносимо, кричи, ругайся, — шепчет Жан, перевязывая руку, настолько бережно и аккуратно, словно она хрустальная, а Эрен лишь думает, что зря Жан тратит повязки, ведь пар от регенерации уже вот-вот пойдет. — Кричи, плачь, ты же у нас та еще плакса, только, пожалуйста, — Жан смотрит на Эрена своими красивыми глазами — ореховыми, нежными, — пожалуйста, никогда больше так с собой не обращайся. У тебя есть Микаса, Армин, разговаривай с ними, только не молчи! Эрен улыбается, чувствуя, как кашица из противовоспалительных трав мази щекочет начинающую затягиваться рану. — Микаса и Армин не заслужили такого. Они и так постоянно терпят мои выходки и мое нытье… — Я заслужил, — коротко и просто отвечает Жан, зубами отрывая повязку. — Можешь кричать на меня, сколько захочешь. Можешь даже начать ныть прямо сейчас. Давай, я же вижу, тебе надо. Глаза у Жана серьезные, но вот улыбка такая теплая-теплая, и Эрен, кажется, наконец оттаивает. — Больно, — говорит он, дав искренним эмоциям волю. — Жан… мне больно, очень больно, ладонь теперь болит… Надежда человечества, ага, как же! Тупой монстр, вот кто я… Жан садится рядом, обнимает за плечи, и шепчет что-то на ухо успокаивающее своим вот этим легким, слегка высоким голосом. Самым красивым голосом на свете. — Ты не тупой, — тихо говорит Жан, сжимая Эрену здоровую ладонь, — и ты не монстр. Ты обычный, как и все мы! И мы вместе закончим эту войну и будем мирно жить, слышишь меня? Женишься на Микасе и будете с ней вместе где-нибудь на берегу этого моря, про которое Армин постоянно говорит! Я буду приезжать к вам в гости, а ты будешь смешно ревновать ко мне и злиться… Жан всё говорит и говорит всякие глупости, а Эрен всей душой ощущает, как на место ненависти к себе и ко всему окружающему приходит какое-то другое, теплое чувство. Образы возможной мирной и спокойной жизни заставляют задохнуться, и Эрен старается было отринуть глупые мечтания, но огонек надежды в его сердце уже зажигается. А ведь даже надежде человечества надо на что-то надеяться. У Эрена захватывает дух. — Я не женюсь на Микасе, — ворчит он, — она же моя сестра, так что чуши не говори. — И неуверенно добавляет: — И не делай такое лицо! Ты тоже на ней не женишься, понял, морда конья? Она заслуживает кого-то гораздо лучше, чем ты… Жан хохочет, смеется чуть ли не до слез. — Согласен, заслуживает… Ну, если тебя титан такого безрассудного сожрёт, то как ты мне помешать-то сможешь? Вот так-то, Эрен, в следующий раз думай на вылазках, куда суешься, твоя регенерация, конечно, отличная штука, но мало ли что… Жан все бормочет, лопочет, говорит и говорит без остановки, но за всей этой напускной шелухой, за всей этой его деланой иронией скрывается лишь одно. Жан отчаянно просит, нет, умоляет Эрена не умирать. Чтобы они смогли когда-нибудь потом увидеть мирную жизнь вместе.