Better to bind your brow with willow (--And follow, follow until you die,)

Его первая реакция — недоверие, смешанное с беззвучным, изумленным смехом, — была бы куда лучше, если бы продлилась подольше. Очень быстро невозможная реальность происходящего проникает в сознание, окатывая его чем-то ледяным. Успокой детей. Это случайная магия? Не похоже. Это мощное, целенаправленное и… Успокой детей, пока они не убили друг друга и самих себя. Как они… случайная магия обычно мягкая в начале. Нескоординированная. Может быть… Она должна проявляться с младенчества и становиться сильнее по мере роста ребёнка. Магия не может просто взять и появиться из ниоткуда… Успокой детей… Успокой детей… Успокой себя. Биение сердца начинает вызывать беспокойство, крылья напряжены и дрожат за спиной, мышцы судорожно сжимаются, сдерживая подсознательное желание взлететь, что только напомнит ему, почему это не вариант. Последнее, что ему нужно сейчас, — это ещё больше безумия. Этот мир другой. Это другой мир, и они принадлежат к другому виду. Нет смысла их сравнивать. Остатки его сосредоточенности уходят на укрепление барьеров окклюменции, которые скрипят и шатко держатся под натиском. Невозможно связать магию с маглами, но, может быть… Может быть, эти люди всего в шаге от становления магами? Почему это касается только детей? У него здесь более трёхсот человек, все они, по всей видимости, очень мотивированы к тому, чтобы колдовать. Дарин решает эту загадку прежде, чем Блейз успевает согнать детей в центр сада. Он поднимается в воздух, демонстрируя магию спокойно, но однозначно. На его лице нет ничего, кроме сдержанного удовлетворения; ни шока, ни восторга, ни паники. Он куда более оживлён, когда отчитывает детей за съеденные перед ужином сладости. Разум Блейза кричит, тёмные уголки его психики открывают глаза и начинают шевелиться. — Я так и думал. Интересно. Блейз делает глубокий вдох, чтобы собраться. Барьеры окклюменции держатся, пока что. — У меня сейчас очень мало терпения. Твоё чувство юмора я оценил, но если ты не против… Дарин закатывает глаза с таким преувеличенным раздражением, что в ином случае это вызвало бы у Блейза тёплую улыбку — сходство с малышом-Драко слишком очевидно. Сейчас, однако, это неуместно. Меньше безумия, а не больше; оставь мёртвых там, где им место. — Я бы сказал, это очевидно. — Это не так. Более того, это невозможно. Мой народ изучал это тысячелетиями. Дарин закатывает глаза второй раз, снисходительно разъясняя: — Мы используем семейную магию. Те из нас, кто верит, что действительно принадлежит тебе. Ах. Истерия замерла, задрожала и начала тихо плакать. В груди творится что-то странное: безумие, без сомнения, но пропитанное какой-то маниакальной жаждой возмездия. — Ах. Дарин фыркает: — Важно сейчас, — говорит он, намеренно повышая голос, чтобы его услышали все, — Держать рот на замке. Он так откровенно избегает смотреть на Оберина, что у Блейза голова идёт кругом. — Если станет известно, что Блейз может даровать магию тем, кого он выбирает, это… Ну, я даже представить не могу, что случится, но война и голод точно будут частью картины. Блейз бросает быстрый взгляд на Оберина, который стоит там, где он его оставил, приросший к земле, смотрит на них, как будто его мир перевернулся с ног на голову. Блейз может понять. Часть его цепляется за надежду, что всё это — результат межвидовых различий. Если всё, что было нужно — всё это смерть, горе, разрушение — всё, что было нужно, это вера и любовь? — Мне нужно… — последние крохи самообладания исчезают. Барьеры окклюменции трещат, магические конструкции сгибаются под напором бушующих эмоций. — Мне нужно… — он оглядывается — где… кто… — Каран, мне нужно немного полежать. Держи всех подальше, пока… пока рядом со мной не станет безопасно. Он никогда не был тем, кто плачет, даже когда был свободен. А после его слёзы всегда были тщательно рассчитаны, чтобы развлечь Тёмного Лорда. Но теперь его глаза горят от ярости и истерии. Разве никто даже не пытался? Они были настолько жестоки, что им даже не пришло в голову попробовать? Забудем о миллионах несчастных маглов, но что насчёт сквибов, которых… Что насчёт всех тех младенцев… Мягкая рука берёт его за локоть, и он следует за ней, слепой к окружающему миру. Если кто-то с ним говорил, он этого точно не замечал. — Мой народ… — слова вырываются из горла непрошеными, нежеланными. Но всё же… Если кто и мог понять, так это Каран. — Нас учили, что магия священна и чиста. Что она не может быть… Нас учили… — По моему опыту, люди остаются людьми, — говорит Каран, и мрачный, старый оттенок в его голосе прорывается сквозь весь шум. — Где есть сила, там есть угнетение. Я понимаю, что ты, по крайней мере какое-то время, был на стороне сильных. — Всё, что для этого потребовалось бы, — это ритуал, — говорит он, не особо готовый разбираться с этим всем. Или с чем-либо из этого. — Ты не представляешь, сколько крови было пролито ради… Ничего. Ради дурной учёности. — М-м. Вот как? — Блейз позволяет Карану манипулировать собой, помогая ему надеть удобную рубашку для сна. — Ты не пригласил нас в свой уже существующий дом силы и славы. Ты построил Дом для нас. Твой народ, как ты говоришь, не кажется мне теми, кому это могло бы прийти в голову. Смех Блейза оборачивается всхлипом. Его глаза горят, но слёз нет. — Всё будет хорошо, — тихо говорит Каран, закрывая самые тяжёлые шторы, которые Блейз не трогал уже много лет. — Увидишь. Точно. Прямо перед тем, как Каран выскальзывает из комнаты, Блейз успевает ухватиться за его слова, чтобы что-то сказать. — Ты… Каран фыркает, притворно возмущённый, и гордо расправляет плечи. За его спиной два эфемерных крыла — всего лишь иллюзия, это сразу понятно — дважды хлопают, прежде чем исчезнуть. — Ты был моим с того дня, как я пробрался, чтобы тебя ограбить, а ты дал мне мешочек золота и инжир. Хм. — Это было? — Ты тогда был под кайфом от зелий и вина. Я не новичок. — Справедливо. — Каран был одним из первых, кто пришёл к нему, сразу после Дарина, и те времена теперь расплываются в памяти. Алкоголь, наркотики и зелья были тем, что держало его на ногах долгое время. — Отдыхай. Я потом принесу тарелку с медовыми лепёшками.

***

— Я бы не осмалилися предположить, — говорит Оберин спустя примерно двенадцать часов. Худшее из приступов маниакальной ярости и самоненависти у Блейза уже прошло, оставив его измождённым, опустошённым и меланхоличным. — Но… — А я осмелюсь, — вступает Дарин, за которым следует немалое количество детей, тщетно пытающихся остаться незамеченными. — Ты беспокоишь детей. Мы тебя чем-то обидели? Отказываюсь верить, что тебя огорчает то, что мы используем магию. Блейз медленно моргает, оценивая свои силы. На этот разговор энергии, возможно, хватит, но лишь впритык. — Нет, не огорчает. Ты же видел, как я раньше терялся в своих мыслях. Это то же самое. — Хорошо, если ты объяснишь, — продолжает Дарин, не смягчая тон. — Потому что я не намерен тратить время, убеждая детей в том, что ты не злишься на них за то, кем ты их сделал. — это он так выглядит, когда злится? Хм. — Объяснись и извинись. Будь лучше. С этими словами Дарин резко разворачивается и ставит руки на бока. — А вы, непоседы! Вы же знаете лучше. Блейз попросил немного пространства, чтобы отдохнуть, и вы дадите ему это. Все вон! Дарин уходит прочь, оставляя за собой ещё более меланхоличного Блейза и Оберина, который смотрит… с теплотой? С ноткой грусти? — Ты сказал, что он прекрасный человек, и он действительно таков, — вздыхает Оберин. — Ни капли здравого смысла. Всё выброшено, чтобы освободить место для преданности и честолюбия. Блейз выдавливает слабую улыбку. — Он ещё очень молод, но у него добрые намерения. Он научится в конце концов, что тыкать мужчину, который едва сдерживает себя, — это в лучшем случае глупо, а в худшем контрпродуктивно. Если Каран ничему другому его не научит, то хотя бы этому. — Сомневаюсь, — говорит Оберин, осторожно приближаясь. — Все твои змеи просто слепы к тому, насколько ты опасен. Блейз пожимает плечами. — Возможно. Сколько в этом намеренного самообмана, я сказать не могу. Но всё же… что привело тебя сюда, дорогой? У тебя нет иллюзий насчёт того, насколько мудро меня тревожить, когда у меня приступ. — У тебя его больше нет, — уверенно отвечает Оберин. — Я бы и Дарина к тебе не подпустил, если бы дело было иначе. Сейчас ты просто страдаешь, и я не люблю оставлять друзей в одиночестве с их болью. Боги, все они одинаковы. В одном дыхании проявляют проблеск здравомыслия, только чтобы тут же утопить его в незаслуженной, слепой вере. — Со мной всё в порядке. Я пережил много открытий, переворачивающих картину мира, и на этот раз оно хотя бы положительное. Я просто оплакиваю то, что могло бы быть. — В своей жизни я оплакивал немало, — говорит Оберин, подходя ещё ближе и устраиваясь на подушке. — Быть одному никогда не помогало. Верно. — У меня нет сил на это, — решает Блейз. — Оставайся, если хочешь. Я просто… побуду здесь немного. — Останусь. Спасибо.

***

Он обводит взглядом собравшееся перед ним гнездо, всех малышей до четырнадцати лет, а также старших, которые тесно жмутся сзади. Они выглядят напуганными. — Я родился в очень богатой и древней семье, — начинает он, полагая, что его дети всегда хорошо воспринимают правду. — Я был наследником, а это значило, что у меня было много власти. Деньги, связи, владения, магия — я находился на самой вершине иерархии, насколько это вообще было возможно, учитывая, что у нас в стране уже давно не осталось наследственной монархии. Десятки голов кивают, но никто не выглядит удивлённым. — Ладно, справедливо. Я же не пытаюсь скрывать, что вырос избалованным привилегированным мальчишкой, — добавляет он. И это действительно так. — Кровь была для нас очень важна. Кровь и магия. Мой дом существовал тысячелетиями, и я мог назвать каждого лорда и леди с самого основания. Всё сводилось к этому, понимаете? Они понимают, и ему жаль, что так. У них, может, и нет кровных пуристов, но их общество довело классовые различия до ужасающих масштабов. — Магия и кровь, кровь и магия. А те, у кого не было ни того, ни другого, в наших глазах были ничтожны. Не имели значения. С грязнокровками — так мы называли тех, у кого не было магии рода, — можно было делать всё, что угодно. Они были чем-то вроде вредителей, чуть лучше отвратительных магглов — тех, кто вообще не владел магией. — Ты был жесток, — спрашивает Мэйв, её ярко-золотистые волосы переливаются всеми цветами с каждым вдохом. — Как и остальные? — Ужасно, — отвечает он. — Невообразимо. И я в буквальном смысле молюсь, чтобы вы даже представить себе не могли, насколько я был жесток. — Что изменилось? Что изменилось? Удар стыда предсказуем, его легко отложить в сторону. А вот страх… ну, бояться он, наверное, вполне заслужил. — Была война. Моя сторона победила, и я быстро понял, что бывает, когда жестокие люди создают мир под себя. То есть… — он делает глубокий вдох, стараясь говорить ровно. — То есть внезапно оказался кто-то сильнее меня. — он расправляет плечи, так что шёлк распахивается, обнажая толстые шрамы. — Как вы можете себе представить, урок оказался несложным. — Почему? — спрашивает Никки. — Ты же победил, разве нет? Блейз пожимает плечами. — Я был там. Я был преданным монстром, но мой лидер… — объяснить, кем стал Тёмный Лорд после лет бесконечных жертв и своей безумной власти, он совершенно не знает как. — Он разорвал мир на куски. А когда ему стало скучно, нашёл новое развлечение. Даже среди магов я был редкостью. Надеть на меня железный ошейник… это был очень громкий жест. Думаю, он хотел спровоцировать свой народ на восстание, чтобы снова было кого побеждать. — Поэтому ты расстроен? — спрашивает Ован. — Потому что это напоминает тебе о доме? — Нет, цветочек, — говорит Блейз, и теплотаэтого обращения разгоняет часть застоявшейся травмы. — Я не расстроен из-за того, что у вас есть магия. Я очень рад. Но… Мы провели тысячелетия в вере, что те из нас, кто обладает магией, превосходят тех, у кого её нет. Я давно усвоил свои уроки, ещё до того, как вы появились в моей жизни, но увидеть, как мало для этого понадобилось… это потрясло меня. И до сих пор потрясает. — Но у нас нет магии, — говорит Никки, как всегда острая на язык. — Мы используем твою. Блейз пожимает плечами. — Вы уже разрушили то, что я считал фундаментальным законом магической теории. Кто знает, что вы сможете сделать дальше, — скептический взгляд Никки — это настоящее произведение искусства. — Но всё равно: то, что у вас есть возможность колдовать, — это радостное событие. К тому же вы стали значительно сильнее. И хотя мне бы хотелось думать иначе, сохранить это в тайне у нас не получится. Рано или поздно всё станет известно. И мне легче от мысли, что у вас будет возможность поджечь любого, кто решит вам перечить.

***

Он не лгал. Тот факт, что дети могут использовать магию, оказался удивительным и чудесным подарком. Они понимают, что пока не стоит расходовать её слишком много, по крайней мере до тех пор, пока не удастся определить пределы. Как и предполагал Дарин, предварительный анализ Блейза подтвердил: они действительно черпают магию из источника семейной магии, который он создал. Учитывая, что восполнить этот источник может только он, важно было быть осторожными, пока Блейз не найдёт способ измерить скорость восстановления. Если бы он знал о такой возможности заранее, он бы с самого начала спроектировал кровавый камень иначе, но… Но это сейчас не так важно, потому что, в то время как с детьми, как ни странно, не возникает никаких проблем, взрослые представляют собой совсем другую, куда более опасную яму скорпионов. Некоторые, как Каран, Дарин и ещё несколько человек, легко и с радостью принимают магию. Другие… — В который уже раз, — произносит он, стараясь сохранить голос спокойным и лишённым раздражения, — не напрягайте себя чрезмерно. — Я вовсе не… Мне не обидно, что вы проявляете каплю здравого смысла. Не каждый может с энтузиазмом принимать клятвы, а уж тем более саму концепцию того, чтобы вдруг стать магическим существом. Харим несчастно кивает. Ему это совсем не идёт. Огромный, добродушный мужчина сутулится, сжимая и разжимая массивные пальцы. — А что, если мы с тобой сварим зелье? — предлагает Блейз умоляюще. Головная боль усиливается. — Это было бы здорово, правда? Немного практической магии, чтобы доказать, что ты такой же полноправный член нашей семьи, как и все остальные. Харим не выпрямляется полностью, но чуть поднимает голову, а в его взгляде мелькает робкая искорка надежды. Блейз сосредоточивает треть своего внимания на том, чтобы удерживать выражение лица доброжелательным и мягким, в то время как оставшиеся две трети охвачены паникой. Зелье? Зачем ты это предложил? А если он не сможет его сварить, глупец? Тогда он станет ещё более несчастным, чем прежде! — Отлично! Для начала что-нибудь лёгкое, — шум в дальней части сада привлекает его внимание, и на этот раз он не успевает подавить тяжёлый вздох. — Остальные тоже получат свою очередь. Может, не с зельями, но он что-нибудь придумает. Существует сотни дисциплин, использующих пассивную магию. Рано или поздно он найдёт подходящий вариант.

***

Дарин почти что кипит от злости — и в последние дни это вполне реальная возможность. — Я не позволю… Моя команда занята, Блейз! У нас наконец-то появилась возможность проверить гипотезы, над которыми мы работали годами, а ты хочешь нарушить нашу работу из-за чьих-то обид? Ох, начинается. Головная боль Блейза снова даёт о себе знать. Это становится просто нелепым. — А что ты предлагаешь, котёнок? Дарин сжимает губы. — Создай… — в его голосе слышится глубокое академическое презрение. — …Публичную лабораторию. В седьмом здании достаточно места. Пусть дети перепишут несколько вводных текстов, заодно. А теперь ступай! Мы вот-вот добавим серебряные стружки в эмульсию из норвосского масла, чернил кальмара и уксуса! О Боги. Глаза Блейза широко раскрываются, и он поспешно уходит, таща Харима за рукав. — Идём, зайчонок, эти сумасшедшие балуются пиротехникой…

***

Он должен был ожидать, что Дарин и его команда отреагируют именно так, — думает Блейз, ведя прижавшегося к нему Харима обратно в сад. Они столь же академически настроены, как любой когтевранец. И всё же — идея была хорошей. — Рири! — зовёт он. — Собери всех, кто ещё не имел возможности использовать магию по какой-либо причине. Нам нужно переоборудовать одно здание.

***

Седьмое здание, как его креативно назвал Дарин, было домом, как и остальные. Кладка Блейза всё ещё привыкала держаться вместе, как одно целое. На практике это означало, что несколько зданий пока не нашли себе подходящего применения. — Ладно, — произносит он, критически оглядывая скромное двухэтажное строение. — Это ужасно, и это нужно переделать. Вы все… — он поворачивается и оглядывает свою рабочую силу. Неплохо. Не его обычная аудитория, а это уже ново, а значит, интересно. Обычно он работал с малышами, секс-работниками или случайными ворами. Воины до сих пор предпочитали оставаться в стороне, наслаждаясь более земными занятиями. Впервые он задумывается, не выполняют ли они странный ритуал самоуничижения или разыгрывают свои комплексы неполноценности всё это время. — Располагайтесь. Мы будем делать всё по правилам, а значит, начнём с основ. Магия — это очень полезный инструмент, да, но, в своей сути, она полностью зависит от силы воли. Что это значит, если кто-то, например, хочет построить дом с помощью магии? Тишина. Ни звука. Сотни глаз смотрят на него с разной степенью смущения и паники. Хорошо. — Ладно, моя ошибка. Небольшое изменение плана. Идите в сад, на самую большую поляну, и ждите меня там. У каждого из вас должна быть удобная подушка и достаточно еды и воды, чтобы пережить несколько долгих, скучных часов обучения. Устраивайтесь, потому что вас ждёт лекция о нерешительности, магии и о том, почему эти две вещи несовместимы.