Причудливые омега мутации

«Несчастный человек жесток и черств. А все лишь из-за того, что добрые люди изуродовали его.» Иешуа Га-Ноцри. Мастер и Маргарита.

***

      Из распахнутого настежь окна доносилось приглушённое гудение оживлённого города. В этот гомон вплетались тёрпкий запах свежескошенной травы и монотонное жужжание газонокосилки, создавая странное ощущение умиротворения.       — Точно всё хорошо? — спросил Хисаши, чеканя каждое слово. Ступня его выбивала нервную дробь по паркету, и начищенные до зеркального блеска туфли ловили приглушённый свет от хрустального настенного бра. Он мертвой хваткой вцепился в худые плечи Изуку, прижимая к себе до хруста костей, словно боялся, что тот может раствориться в воздухе. Изуку, уткнувшись лицом в отцовский живот, лишь глухо мычал в ответ, лишенный возможности вдохнуть полной грудью.       Инко едва сдерживала вырывающиеся смешки, отчего у неё смешно раздувались щёки.       — Да, точно всё хорошо, — прозвучал её уверенный ответ.       — Прям вот точно? — Хисаши приподнял бровь, словно сомневаясь в услышанном.       — Точно, точно. Ты задал этот вопрос уже двадцать семь раз.       — Я должен знать, что с ним всё будет в порядке, чтобы спокойно уехать, — выдохнул Хисаши, и в его голосе отразилась усталость.       — Ты его сейчас задушишь, — мягко заметила Инко, аккуратно перехватывая Изуку и притягивая к себе, но не слишком близко и с осторожностью загнанного в угол звёрька. Между ней и её единственным сыном зияла бездонная пропасть из боли, тоски и стыда, и перебраться на другую сторону казалось просто невозможным. Хлипкий верёвочный мостик, соединяющий их жизни, казалось, мог оборваться в любую секунду, затягивая за собой Инко в затопленные мраком пучины отчаяния. Но любая возможность восстановить ту связь, что была между ними когда-то, теперь стоила риска.       — Его лекарства в портфеле. Препарат железа я поменял. УЗИ и ФГДС у него завтра. В школу выходит во вторник. За Архимедом я попросил приглядеть соседку. Так, что-то я забываю… — бормотал Хисаши, обхватив пальцами подбородок и указательным постукивая по губам.       — Я всё помню, — широко улыбаясь проговорила Инко, легонько потрепав мягкие кудряшки краснеющего Изуку. — Он, вообще-то, большую часть времени со мной живёт. Так, к слову.       — Инструкции…       — В портфеле и у меня на телефоне в сообщениях.       — Хорошо. Если снова свалится в обморок, вези его сразу в нашу больницу. И сообщи мне, я прилечу в ту же секунду. А ты, — он указал пальцем на вытянувшегося по стойке смирно Изуку, — если я узнаю, что ты катался на скейте или опять полумёртвый пошёл в секцию самбо, то тебя ждёт кара.       — Оторвёшь мои уши и пришьёшь к жопе, — тихо прохрипел Изуку, зажимая ладошкой рот.       — Что? — спросила Инко, удивлённо вскинув брови.       — И-ме-н-но, — по слогам отчеканил Хисаши. — Станешь первым в мире обладателем почётной задницы с ушами. И, кстати, не забудьте передать Яги-сану пакет. Я обязательно встречусь с ним по возвращении.       — Ты переживаешь так, будто улетаешь на другую планету, — с напускным раздражением фыркнула Инко.       — С учётом политического строя…       — Давай без этого, — резко оборвала его Инко, прекращая начинающийся поток слов.       — Ладно. Вроде всё, — Хисаши шумно выдохнул, пытаясь собраться с мыслями. Резкий трезвон сотового ворвался в тишину комнаты, и он, не медля, скользнул пальцем по экрану. — Моё такси подъехало.       — Тебя точно не нужно провожать? — спросила Инко, чуть подаваясь вперёд.       Хисаши поудобней перехватил ручку большого чемодана на колёсиках и поправил широкую лямку пузатой дорожной сумки, перекинутую через плечо. Предчувствие беды свинцовой тяжестью давило на виски, отзываясь пульсирующей болью в многострадальной голове. Внутренний радар, безошибочно предрекающий грядущие неприятности, истошно вопил, предвещая неизбежное столкновение с друзьями. Вся его команда из института справедливо едет на научную конференцию вместе с ним. Только с такими друзьями и враги не нужны: каждый из них со стопроцентной вероятностью отпустит хотя бы одну умопомрачительную в своей оригинальности искромётную остроту в адрес его уложенных волос и гладко выбритого лица. А уж новенький костюм, сидящий, как влитой, и отхваченный с хорошей скидкой элегантный черный плащ только подольют масла в огонь. Даже Инко, увидев его на пороге, зарделась как юная школьница, роняя из рук все, что держала. Прямо как в их первые встречи ещё со времён, когда они были подростками.       Клетки мозга били тревогу, готовые активировать протокол самоуничтожения организма, лишь при мысли о том, как Белинский, едва завидев его в аэропорту, начнёт домогаться с настойчивыми предложениями пожениться здесь и сейчас.       Зато Изуку сказал, что его папа всегда выглядит замечательно. Эти слова несомненно грели душу, заставляя сердце трепетать в груди от чувства гордости.       — Точно. Не люблю долгие прощания. Ну что, чемпион, до встречи, — он широко раскинул руки, чтобы тут же поймать Изуку в свои объятия. Ребёнок прильнул к нему, словно пытаясь раствориться в этих мимолётных нежных мгновениях. — Да ладно тебе, я вернусь через пару недель.       — Через восемнадцать дней и восемь часов, — прошептал Изуку, тихо всхлипнув.       — Именно так. Мне жаль, что меня не будет на твой день рождения, да ещё и когда ты болеешь, — с грустью произнёс Хисаши, поцеловав сына в лохматую макушку. Тот в ответ вскинул на него серьёзный взгляд.       — Зато ты покажешь миру свои исследования, это же так важно! — парировал он тоном строгого университетского профессора.       — Ничего не должно быть важнее тебя, — покачал головой Хисаши. Инко слишком шумно вздохнула, закусив губу.       — Это и для меня важно. Ты же говорил, что вы измените мир, — Изуку одарил отца сияющей улыбкой, вселяя в него уверенность.       — Мы обязательно его изменим, чемпион. И я привезу тебе сувенир из Москвы.       — Буду ждать!       — Ладно, — Хисаши, ещё раз поцеловав Изуку в макушку, выпрямился. На мгновение повисла неуклюжая тишина, когда бывшие супруги встретились взглядами. — До скорой встречи? — спросил Хисаши, легонько ухмыльнувшись и протягивая Инко руку для рукопожатия. Она заколебалась лишь на секунду, прежде чем ее тонкая, изящная ладонь утонула в его большой и загрубевшей. Знакомое чувство прокатилось по позвоночнику, будя щемящую тоску по давно ушедшим дням. По всему тому, что она разрушила своими словами и действиями.       На столе, раскрашивая просторную кухню своим простым, но дивным очарованием, красовался букет ромашек.       — До скорой встречи, — подтвердила Инко.       Дверь в квартиру бесшумно закрылась, поглотив высокую фигуру.

Главное управление МВД России по городу Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Утро. Наше время.

      Санкт-Петербург радостно встречал новый день, окутанный дымкой тумана. В мокром граните набережных отражались струящиеся силуэты прохожих, спешащих на работу. Искрящаяся на восходящем солнце Нева неторопливо текла по каналам, наполняя мир свежестью. Привычно жужжали моторы роботов-уборщиков, чистящих тротуары после ночного дождя. Из динамиков на высоких фонарных столбах лились нежные песни о утре, и прямо сейчас трио «Меридиан» пели о том, что на марсе будут яблони цвести. Ярко-красные трамваи, управляемые роботами «Ваньками», рассекали по железнодорожным жилкам оживающего города.       Девушка, которую отец ласково называл вафельным именем Аннушка, с утра по-раньше сбегала в круглосуточный универмаг возле дома, чтобы приготовить на завтрак блины, и сейчас мчалась со всех ног через пешеходный переход на рельсах. Её лёгкое пальтишко развивал встречный ветерок, заставляя поежиться от холода, ведь летящее платьице под ним совсем не защищало от прохлады утреннего лета. Она так спешила вернуться домой, что не заметила, как оступилась и едва не упала ничком, чуть не разлив злосчастное масло. Аннушка должна была встретиться с землёй, но её подхватили чьи-то крепкие тёплые руки. Её карие глаза встретились со смущёнными серыми, и кажется, в этот момент родилось неведомое бархатное чувство, захлестнувшее два молодых сердца.       В это же время во внушительном старинном здании на Суворовском проспекте уже кипела жизнь. Оперуполномоченные с непоколебимым упорством усердно работали с самых ранних часов, чтобы защитить покой граждан. И в том числе благодаря их самоотверженной работе в стране с каждым годом сокращалось количество преступлений.       В просторном залитом светом зале с высокими окнами стояло множество столов для каждого сотрудника, условно отделённые друг от друга небольшими перегородками.       — Да чтоб тебя трамвай переехал, Белинский! Уйди уже наконец! Найди себе работу! — воскликнула девушка, едва не выпустив из рук новенький степлер, который она сама заказала в интернете, несмотря на изобилие канцелярских принадлежностей в управлении. Ей хотелось наполнить своё рабочее пространство индивидуальностью, и на стандартном дубовом столе красовались милые фигурки утят, прозрачный набор канцелярии с золотыми акцентами и разноцветные ручки с воодушевляющими надписями из новогодней коллекции.       — А вы не будете скучать? — томно тянул Гавриил Белинский, уворачиваясь от летящей в него бумажки, почти врезавшись в поджарого смуглого молодого человека, который уверенно следовал к нему.              — Опять флиртуйте? — фыркнул тот, уклоняясь от мощной фигуры, которая была выше его на добрую голову, стремящейся сбить его с ног, и приблизился к столу своей раздражённой старшей коллеги. Его тёмные густые волосы всё время спадали на широко посаженные карие глаза. — Анастасия Сергеевна, Вам Семён Владимирович передал. Из следственного комитета, — сказал он, вручая массивную папку с приклеенным стикером, на котором значилось «Особо тяжкое». Девушка сразу принялась изучать содержимое.       — С Анастасией Сергеевной грех не флиртовать, — подмигнул Гавриил, за что удостоился гневного взгляда её сощуренных ярко-голубых глаз, обрамлённых светлыми ресницами.       — Грех действовать людям на нервы, — мирно подметил молодой человек, отпивая дымящийся чай из своей любимой кружки с изображением щенка корги. — А ещё грех — нести чушь.       — О, Гавриил Дмитриевич — настоящий адреналиновый наркоман, его никакое покаяние уже не спасёт, — заметил сидящий за соседним столом длинный худой парнишка с собранными в короткий хвостик русыми волосами.       — Ещё бы мне хипстеры что-то про покаяние говорили, — сказал Гавриил и прыснул от несдерживаемого смеха, когда более молодой коллега уставился на него с явной озадаченностью.       — Это что за слова такие? — спросил парнишка, барабаня пальцем по поверхности стола.       — Здесь не выражаются! — крикнул один из оперуполномоченных, сидящий за своим местом возле окна, при этом не отрываясь от работы.       — А кто выражается? — парировал Гавриил.       — Так, котятки, — вмешалась Анастасия Сергеевна, нервно поправляя ворот идеально выглаженной голубой рубашки и продолжая читать переданные ей бумаги. На её утончённое лицо легла мрачная тень.       — Я готов быть для вас хоть котёнком, хоть щенком, — Гавриил театрально схватился за сердце, игриво подмигивая. Смуглый юноша лишь покачал головой, с протяжным «мммм» пряча лицо в ладонях, в то время как парнишка с хвостиком не выдержал и тихо хихикнул. Анастасия Сергеевна громко цыкнула, закатив глаза.       — Я уже давно поняла, что ты животное, Белинский, — с лёгким пренебрежением произнесла она, положив подбородок на руку, упертую в стол. — Потеряйся…       — Вам не стыдно так по-дурацки к старшему по званию подкатывать, капитан? — хихикнул проходящий мимо с кипой документов младший лейтенант, заговорщицки улыбаясь, на что получил игривый кивок в свою сторону от названного капитана Белинского.       — Насть, не будь такой букой-злюкой. Только на тебя не действует мой шарм, — поиграл он бровями.       — Я — порядочная замужняя женщина, — с небольшим вздохом заметила Анастасия Сергеевна, грациозно поднимая тонкую руку, чтобы продемонстрировать своё изящное обручальное кольцо на длинном пальчике.       — И её муж твой добрый товарищ, между прочим, — между делом отметил смуглый юноша, взглядом провожая выбегающую из отделения пухленькую женщину со стопкой бумаг.       — Вадик — мой близкий друг! — вскрикнул Гавриил, задорно улыбаясь.       Парнишка с хвостиком присвистнул.       — Гавриил Дмитриевич, да вы не адреналиновый наркоман получается. Для вас другое слово придумали, оно погрубее звучит, — на последних словах парнишка едва сдержал смешок.       — Айдарчик, забыл тебя спросить, — Гавриил подошёл к своему подопечному и дал ему лёгкий подзатыльник.       — Устами младенца глаголет истина, — пожал плечами смуглый юноша, снова делая глоток крепкого чёрного чая.       — Какой я вам младенец? — воскликнул Айдар, вскочив с места и крепко ухватившись за края столешницы. Его выразительные чёрные глаза расширились от негодования.       — Вот раскроешь свое первое убийство, запишем тебя ко взрослым, — произнес смуглый парень успокаивающим тоном.       — Такая себе перспектива, — ответил Айдар, нахмурившись. — Лучше уж я буду младенцем до конца своих дней, чем кого-то убьют.       — Отличный подход, — тоном гордой за своего ребёнка матери выпалила Анастасия Сергеевна. — Достойно лучшего из милиционеров! — объявила она, заставляя Айдара густо покраснеть.       — Ну что Вы, майор, — смущённо протянул он, отводя взгляд.       — Чистая правда, — согласился смуглый юноша, кивнув.       — А хорошая у нас всё-таки молодёжь! — радостно проговорил Гавриил. — Омара Алиевича мы вообще желтопузом называли, когда он только пришёл, так что не кипятись, хипстер, — с доброй улыбкой сказал он, легонько потрепав Айдара по шелковистым волосам, пытаясь снять его напряжение.       — Факт, — снова кивнул Омар Алиевич.       — Ребят, вы запуск смотреть будете? — неожиданно спросила проходящая мимо совсем ещё юная девушка, сжимая в руках несколько пачек чистой бумаги. Её розовые волосы были собраны в весело торчащий хвостик, а зелёные глаза смотрели с нескрываемым, почти детским любопытством.       — Обижаешь! — лишь завидев её подобрался Айдар, неловко теребя рукав синей рубашки.       — На этот случай у меня припасена бабушкина вишнёвая настойка, — гордо выпятил грудь Гавриил.       — Мы и приземление будем смотреть, — прокомментировал Омар Алиевич.       — О, это будет даже интереснее! Пять суток на луне, ух, я так нервничаю! — она едва ли не подпрыгивала на месте от охватившего её восторга. — Вы просили, Анастасия Сергеевна, — она передала одну пачку бумаги стандартного формата А4 Анастасии Сергеевне с типовой каллиграфичной надписью «Для офиса», за что получила «Большое спасибо, Милан», — я дальше побегу, до встречи!       И она упорхнула, подобно хрупкой бабочке, что явилась как мимолётное видение. Айдар с неподдельным восторгом смотрел ей в след, расплываясь в мечтательной улыбке.       — Эх, молодость, — одобрительно усмехнулся Омар Алиевич.       — Вам ли в ваши тридцать три о молодости вздыхать, — с приподнятой идеальной бровью произнесла Анастасия Сергеевна. — А теперь о деле! — громче обычного объявила она, пытаясь обратить на себя внимание. — У нас вновь похищение. Судя по всему, работают те же преступники.       — Да сколько ещё они собираются наших граждан похищать, — едва ли не прорычал Гавриил, снова становясь в плотную к столу старшей коллеги и опираясь руками на столешницу. — Опять девушку?       — На этот раз парня, — устало произнесла она, вынимая из папки цветное фото, на котором улыбался симпатичный юноша с ярко-рыжими волосами, глубокими зелеными глазами и россыпью мелких веснушек на щеках. Анастасия Сергеевна достала один из документов и зачитала его вслух. — Сергей Костюшко. Уроженец Новгородской области. Отец белорус, мать немка, оба из Великого Новгорода. Девятнадцать лет, студент «Государственного университета морского и речного флота имени адмирала Макарова» по программе «Кораблестроение». Подрабатывает в местной библиотеке, занимается волонтёрской деятельностью, отличник, состоит в студсовете, член самоуправления, — в её голосе сквозили тревога и сожаление. — Пропал по дороге с работы, когда направлялся в общежитие. Тревогу подняли соседи по площадке и вахтёр, когда он не вернулся во время. Есть записи с уличных камер — их надо пристально изучить. На них зарегистрировано, как Сергей зашёл в переулок, предположительно потому, что был окликнут. После этого все камеры на улице отключились примерно на двадцать минуть. Когда милиция и городские службы приехали на место — похитители уже скрылись. На месте похищения нашли следы крови — видимо он сопротивлялся, — и отпечатки подошвы ботинок нескольких человек на клумбе. Криминалисты уже занимаются изучением улик. Надо поехать на место похищения. Так же опросить всех знакомых и возможных свидетелей.       — Эти мрази слишком уверены в своих причудах. Что ж, тем хуже для них, — сквозь стиснутые зубы прорычал Омар Алиевич, не замечая, как с силой сжал кружку в руках, рассматривая светлое открытое лицо фактически ребёнка, у которого только начиналась настоящая жизнь. — Вы поедите на место, Анастасия Сергеевна?       — Нет, поезжайте втроём, я займусь записями и допросом соседей по общежитию, запрошу данные экспертизы. И экспертизы с мест похищений из других городов.       — Так. Только в Питере у нас похитили уже двадцать три человека, и все они — не имеют между собой абсолютно ничего общего, — снова нервно барабанил по столу Айдар. — Никакой общности в роде деятельности, национальности, дружеских или родственных связях — ничего! Они даже не пересекаются через знакомых. А ведь при этом люди пропадают по всей стране! — он угрюмо ударил кулаком по деревянной поверхности.       — Вообще-то кое-что есть, — заметил Гавриил, поднимая фотографию пропавшего.       — Все они, как минимум, молодые, — Анастасия Сергеевна откинулась на своё кресло, скрестив руки на пышной груди. — В возрасте от семнадцати до тридцати пяти лет максимум.       — Каждого из похищенных можно охарактеризовать как особенно привлекательного человека, что девушек, что парней, — добавил Омар Алиевич.       — То есть, мы можем предположить продажу в секусуальное рабство? — выгнул бровь Айдар, взяв в руки ручку и раскручивая её между пальцами.       — Вполне, — кивнул Омар Алиевич. — И так же самой главной остаётся версия вывоза похищенных за границу.       — Пока все следы ведут в Японию, — тяжело вздохнула Анастасия Сергеевна.       — И не только это. Я сделал парочку запросов через МИД: в западных странах появляются новые сети по продаже человеческих органов на чёрном рынке… — Гавриил сделал паузу, пытаясь собраться с духом, — и человеческой плоти.              Оперуполномоченные главного управления МВД по городу Санкт-Петербург погрузились в гнетущее молчание. В едином порыве их напряжённые взгляды устремились на фотографию похищенного мальчика, и в воздухе витало зловещее ощущение, что это молчаливое изображение словно умоляло о помощи. Каждый из них чувствовал, как эта картина проникала в душу, пробуждая в сердцах неистовое желание восстановить справедливость.       Из приоткрытого окна было слышно, как ВИА «Земляне» пели о тоскующих по земле космонавтах.

***

      День выдался чудовищным. Казалось, злодеи просто сорвались со всех цепей, заполняя суматохой и без того не совсем спокойные улицы Мусутафу. Герой, пошатываясь от усталости, вошёл в просторную кухню и, не теряя ни секунды, потянулся к аптечке, спрятанной в одном из кухонных шкафчиков. Он закинул в рот пару таблеток обезболивающего в надежде, что гудение в голове наконец утихнет. Горечь растеклась на языке, быстро смываемая обжигающей ледяной водой. Вот бы также легко можно было смыть и всю ту скорбь и ужас, которые он сегодня испытал.       От дела, к которому его планировали подключить в ближайшее время, буквально застывала кровь в жилах, а внутренности скручивались в тугой ком. Найденные в доме преступника, спрятанные от посторонних глаз в тёмном подвале и хранящиеся в отведённом для них холодильнике, заготовки из человеческой плоти привели бы в ужас даже видавших виды героев и полицейских. Им предстояло прошерстить все имеющиеся базы данных без вести пропавших в Японии.       Его ждала очень тяжёлая работа. Во всех смыслах.       Криминалисты проведут все возможные анализы, чтобы выжать из улик максимум информации. Самого преступника уже предварительно допросили, но он, похоже, не знал ничего о тех, кто поставлял ему этот страшный «продукт».       Всё заказывалось через интернет и множество посредников, каждого из которых предстояло отыскать.       По спине пробежал табун мурашек.       Душа нырнула в пятки, словно испуганная рыбка в темный омут.       Под ногами уже крутилась возбужденная его возвращением дворняжка, которая заметно подросла за прошедшие несколько месяцев. После долгих часов одиночества в ней ключом била весёлая живая энергия, такая же яркая, как языки его пламени.       Энджи громко вздохнул со смесью усталости и раздражения. После суматошного дня и полётов по городу меньше всего хотелось выгуливать это ходячее облако шерсти, но слишком умная собачонка уже принесла с собой свой поводок, так что выбора ему просто не оставили. Он лениво окинул взглядом бирюзовых глаз кухню, в надежде увидеть что-нибудь, чем можно было быстро перекусить, и с грустью заметил, что его попытки порадовать своих детей не приносили успеха. Банановые корзинки, которые он периодически оставлял по вечерам на столе, снова были не тронутыми. Обычно только Фуюми — его старшая дочь, — хоть и с некоторой опаской, принимала его своеобразную заботу, но вчера она оставалась в гостях у подруги. Она как-то раз отправила ему сообщение с благодарностью после упаковки фисташковых эклеров (их ему при жизни посоветовала Ямасита Минако). Вдохновлённый, на следующий день он купил самые разные угощения для всего её класса, и младшеклашки были в восторге. О его поступке даже написали пост в соцсетях, хотя он и не стремился к этому.       С Шото и Нацуо всё было гораздо сложнее. Впрочем, чего он мог ожидать?       В последнее время он перестал давить на Шото — самого младшего его ребёнка, — и теперь подросток выглядел чуть менее вымотанным, а ещё — выспавшимся. К его чести, он не прекращал свои тренировки и занимался самостоятельно. Видимо, его стремление стать героем — не просто навязанная юношеская блажь, а серьезное намерение.       Энджи взял одну из банановых корзинок и с наслаждением впился зубами в тающее во рту пирожное, отчего его пустой желудок сразу же заполнился приятным теплом. Поесть сегодня не было времени. В следующее мгновение перед глазами снова возник образ холодильника, заполненного фасовочными пакетами, в одном из которых была целая женская голень, и кусок сразу же попросился обратно.       У его ног, жалобно поскуливая, вертелась собачонка, волоча за собой блестящий розовый поводок с бантиком, зажатый в зубастой пасти. Он опустился на колени, чтобы одарить своего нежданного, но такого любимого питомца всей той нежностью, на которую был способен. Кто бы мог подумать? Старатель, герой номер два, один из самых богатых представителей своей профессии, суровый и непреклонный мужик, — приютил маленькую скулящую блохастую дворняжку, которую ему предложил маленький кудрявый мальчишка. Одинаковые щенячьи глазищи этих двух субъектов — одна пара чёрных, вторая — изумрудных — что ворвались в его жизнь, разрушая все сложившиеся в ней устои, оставили его безоружным против просьбы. Не так. Они фактически нанесли ему критический урон, не совместимый с жизнью. Он тогда очень хорошо понял значение фразы — «умереть от умиления». Главное, чтобы враги не взяли это на вооружение.       Энджи вообще не был до конца уверен, что существо перед ним — собака. Щенок, конечно, сам по себе подразумевал энергичность, но не ураган же в миниатюре, в самом деле. Она была способна разнести к чертям его спальню, гостинную, кухню, и всё за каких-то двадцать минут без присмотра. И делала она это не когда оставалась одна на целый день, а когда кто-то был дома, словно призывая присоединиться к вакханалии и разрушениям. Имя Буря ей идеально подходило. Он гладил её по голове, чесал за ухом, чесал под мордочкой, и в какой-то момент она просто перекатилась на спину, обнажая мягкий, беззащитный живот.       Казалось, что их огромный дом никогда не знал такой прямолинейной радости.       Всё раздражение и усталость сняло как рукой. Лапой.       Поговаривают, трехцветные собаки приносят радость. Или это про кошек?       Может, стоило задуматься о ещё одном четвероногом друге?       Изуку частенько присылал ему своего рыжего с белым пузиком кота, вместо ответа на вопрос «Как дела?», и тот на самом деле выглядел милым.              — Ладно, пойдём уже, — с нескрываемой нежностью произнёс Энджи, ловко закрепляя ошейник на лохматой шее. С Бантиком Буря выглядела ещё очаровательней, хотя казалось, что это просто невозможно.       — Вы гулять? — вдруг раздался в кухне сухой голос, и Энджи резко повернулся, чтобы увидеть в дверном проёме избегающего его взгляда младшего сына. У того на шее висело полотенце, а с двухцветных волос всё ещё стекали редкие капельки воды. Мокрыми они блестели в свете ламп, словно стеклянные, что белоснежная, что красная сторона. Гетерохромные глаза — левый бирюзовый, как яркая летняя высь, правый серый, как подёрнутое тучами небо — бегали по помещению, старательно обходя массивную фигуру Энджи.       — Да, она попросилась гулять, — постаравшись говорить уверенно, ответил Энджи.       — Нацу гулял с ней утром, — отстраненно проронил Шото. Не успел он договорить, как Буря, неугомонным вихрем, подскочила к нему, вздыбившись на задние лапы. Передние доверчиво легли на его колени. Она весело молотила воздух коротким хвостом и громогласно тявкала. Улыбка, невольная и теплая, расцвела на губах Шото. Он ласково потрепал её за мягкое ухо, но этого громкой особе было мало, и она легонько бодала его мордочкой, требуя большего.       — Кхм, кажется, она выбрала того, с кем хочет погулять, — басовито проговорил Энджи. Внутри разливалось незнакомое ему тёплое чувство, когда он наблюдал за тихим умилением сына. — Хотя тебе лучше не выходить с мокрыми волосами.       Когда Шото при нём улыбался?       Могло ли на самом деле что-то для них измениться?       Большой шрам на безусловно красивом лице Шото служил ему немым укором и вечным напоминанием обо всех ошибках, которых он до поры до времени и вовсе не осознавал.              Озлобленный взгляд Тойи. Крик Шото, полный отчаянного требования прекратить. Затаённые рыдания Фуюми и Нацуо. Горькие слёзы Рей.       Всё это — его рук дело.              Что изменилось? Почему что-то столь очевидное раньше было подёрнуто вуалью необходимости достижения цели?       Когда же жизнь сделала такой крутой разворот? Когда его закрытые глаза стали открываться, являя ему истину, которую он не видел?       О том, что Старатель подобрал бездомного щенка, гудели все геройские форумы. Обсуждение кипело, словно он в одиночку отразил вторжение инопланетной армии. Это приводило Энджи в ступор. Его фанаты были в восторге от, казалось бы, совершенно пустякового поступка. Взять к себе маленькую дворняжку — что вообще в этом мире могло быть проще и понятней? Разве что будучи миллионером пожертвовать десять тысяч долларов на лечение ребёнка с редкой патологией.       Поток благодарностей, которые последовали после этого, Энджи сохранил себе в виде скриншота. Неподдельный, искрений восторг Изуку его действиями заставлял поселившихся в животе бабочек отплясывать фламенко.              За свою геройскую карьеру Энджи спас неисчислимое множество жизней, в том числе и детских. Он слышал слово «Спасибо» столько раз, что давно сбился со счёта. Но то тихое, надломленное «спасибо», сорвавшееся с сухих губы и сказанное заплаканным, осипшим голосом бесконечно уставшей, но безмерно счастливой матери, ощущалось как нечто совершенно особенное. В нем звучала такая глубина благодарности, такая вселенская усталость и одновременно такая безграничная любовь, что пробирало до костей.       — Ты опять ходил к маме? — голос Шото прозвучал неожиданно резко, контрастируя с тем, как нежно он продолжал гладить Бурю.       В горле у Энджи застрял ком горечи. Он шумно откашлялся, стараясь скрыть волнение, и коротко кивнул.       — Да, хотел узнать, как она восстанавливается, — ответил он, отведя взгляд в сторону.       — И чего ты этим пытаешься добиться? — в голосе Шото слышался неприкрытый вызов, брови его сдвинулись к переносице.       — Что ты имеешь ввиду?       — То, что спросил.       — Шото, я…       — Думаешь, что пирожные могут что-то изменить? Или что присутствие собаки поможет забыть обо всём, что ты сделал? Ты надеешься, что мы после всего возьмёмся за руки и будем весело водить хороводы как нормальная семья?       Энджи молчал, не в силах посмотреть на сына, чьи глаза, казалось, потемнели от гнева и испепеляли его.       Буря, будто чувствуя напряжение, нервно попятилась назад, мотая головой и тихо скуля. Воздух в помещении словно накалился до предела, горечь витала в пространстве, грозясь обжечь кожу.       — Не важно, — отрезал Шото, разворачиваясь и покидая кухню. Буря жалобно тявкнула, подпрыгивая на месте.       — Шото, — тихо позвал Энджи дрогнувшим голосом. Сын замер, не оборачиваясь. На мгновение повисло тягучее, как расплавленное железо, молчание. — Передай пожалуйста Фуюми и Нацуо, что вечером ходить по городу не безопасно. Возвращайтесь до темноты и будьте осторожны. И оставайтесь на связи друг с другом.       Жилистая рука с надкусанными пальцами, сложенная в прозрачном пакете, явственно возникла в сознании.       Шото громко цыкнул, сквозь зубы процедив небрежное «Хорошо», и поспешил укрыться в своей комнате, словно бежал от невидимого преследователя.       Широкие плечи Энджи округлились, спина сгорбилась под бременем вины, будто тяжесть, что камнем висела на сердце, обрела материальность и теперь тянула его к земле.       Буря несмело подползла к нему и робко ткнулась мордочкой в ногу, пытаясь утешить.       — Всё хорошо, Буря, — пробормотал он, стараясь придать голосу уверенности.              — Возраст жертв установят с помощью анализа ДНК, — нервно сглатывая произнёс офицер полиции.       Там была явно детская ручка. Маленькая ручка с надкусанными пальчиками.       — Я не знаю, кто поставщик! Они просто сбрасывают адрес доставки покупателям после перевода денег на счёт! Я покажу, где это! И я знаю ещё одного потребителя, — верещал преступник, захлёбываясь слезами и соплями, словно крыса, загнанная в угол.       В его доме обнаружили ремни и дамский кошелёк, принадлежавший его супруге, из человеческой кожи. И он был не единственным, кто жаждал этой мерзости. Он не единственный покупатель.       Если бы не обыск, связанный с подозрением этого нелюдя в сделке с наркотиком «Триггер», останки невинных так и остались бы погребены в тишине.       Нацуо слишком часто задерживался до поздна в колледже. Нужно как-то убедить его брать шофёра.       — Предварительно мы можем сказать, что здесь четыре тела, нужно обыскать и холодильник на кухне. При первичной диагностике у двоих жертв не обнаружено причудливого фактора в крови. Скорее всего у двух других причуды были слабо выраженными, — с нескрываемым отвращением проговорил офицер полиции.              Детская ручка. У найденного ребёнка не было причуды. Они выбрали самых уязвимых и беззащитных.       Ребёнок без причуды.       «Ваша жена болеет, Тодороки-сан? А можно навестить её, чтобы поднять ей настроение? Папа говорит, что пациентам нужна поддержка, чтобы они быстрее поправились.» — неожиданно всплыл образ маленького зеленоволосого паренька.       Рука машинально потянулась к телефону в кармане. Тревога холодным жгутом обвила сердце.       «Спасибо, что взяли к себе Бурю! Вы настоящий герой!»       Он, слегка дрожа, открыл самый активный чат и забарабанил пальцами по экрану:       [Изуку, не гуляй до поздна на улице и всегда сообщай родителям, где ты находишься. В городе сейчас небезопасно.]       Буря уткнулась ему в ногу, потираясь головой. Он опустился, чтобы ласково погладить её за ухом. Розовый бантик украшал её лохматую шею.       — Всё будет хорошо, Буря, — прошептал он. — Я не Всемогущий, и никогда им не стану, — он сделал короткую паузу, и на его лице отразилась стальная решимость, — но я здесь. И я всх спасу.

***

      Казалось, весь мир затаил дыхание, гудя и вибрируя в трепетном предвкушении. Ожидание, ощутимое и густое, словно янтарный мёд, растекалось в воздухе сладкой тяжестью, не пригибая к земле, а напротив — окрыляя, вознося к небесам.       Событие, которому предстояло случиться в этот ничем не примечательный день календаря, несло в себе зерно будущего, способное изменить судьбу всего человечества.       Этот миг мог сплотить людей в едином порыве — стремлении проложить путь к звёздам, ринуться к неизведанным высотам, навстречу сияющей заре. В прекрасное далёко, уже мерцающее на горизонте, что манило дорогой, вымощенной трудом и мечтами, крепкими, как гранит.       История готовилась запечатлеть новый, головокружительный виток развития землян, обративших взор в таинственную, бездонную глубину.       Но не все разделяли это светлое волнение. В хоре всеобщего ликования звучали диссонансом голоса сомнения и неприязни.       «Отправлять на такую важную миссию беспричудных? Серьёзно?»       «Пока беспричудные устраивают теракты, эти на весь мир заявляют такое…»       «Вам не кажется, что это провокация чистой воды?»       «А чего ещё можно было ожидать от коммунистического улья?»       «Как будто у нас здесь не хватает проблем.»       «Они словно нарочно пытаются противопоставить себя всему миру этими потугами.»       «Лучше бы они своё рвение в изучение феномена возникновения причуд вкладывали, а так никакой пользы от всего этого балагана.»       «А это разве не жутко?»       «Ничего хорошего ждать не стоит.»       Домыслы. Зависть. Презрение. Раздражение. Страх.       Невежество — вот корень всех зол.       Но даже те, кто плевался и шипел сквозь зубы, украдкой поднимали голову к чистому небу, утопая в его бескрайней лазури. Что же там? В этой неизведанной вышине?       Взволнованные сердца бились в унисон.              «Внимание! Сегодня, 15 июля 2165 года в 13:00 по московскому времени взмывает ввысь корабль «Заря» с космодрома «Восточный», неся на борту пятерых героев, дабы водрузить знамя науки на спутнике Земли и пробыть там 120 часов.»       Изуку с жадностью вора-клептомана читал каждую новость, на которую натыкался, не важно, на каком языке она была написана: английском, японском или русском. На китайском ему было весьма трудно читать без словаря, поэтому приходилось пользоваться нейросетью-переводчиком. Сидеть на месте было невыносимо — хотелось бегать по всей школе и кричать во всё горло, раздирая и без того не самые здоровые голосовые связки. Его ещё более бледное чем обычно лицо буквально светилось от едва сдерживаемого восторга.       Первый в этом веке пилотируемый полёт в космос! Не просто визит на орбиту, а полноценная высадка на Луну, да ещё и на целых пять суток! И в этом дерзком предприятии примут участие не два-три отважных исследователя, а команда из пяти человек, в сопровождении роботов новейшего поколения.       Каким удивительным совпадением оказалось то, что такой значимый для истории эпизод выпал на его день рождения!       Едва слышно отбивая нервную дробь пальцем по бедру, Изуку старался не привлекать к себе внимания, но широкая, счастливая улыбка упрямо растягивала потрескавшиеся губы.       Это событие — искра, способная разжечь угасший интерес человечества к космосу, да и к науке в целом. Успех этой миссии, в который он верил всем сердцем — в возвращение астронавтов целыми и невредимыми, — откроет дорогу к новой, еще более дерзновенной цели — полёту на Марс. Подготовка, судя по официальным заявлениям, кипела уже не первый год и давно перестала быть несбыточной мечтой писателей-фантастов.              Изуку был так взволнован, что совсем не замечал хитрых взглядов, готовых прожечь в нём дыру. Даже недовольное ворчание учительницы биологии, пухлой дамы в толстых круглых очках, с тонкими седыми волосами, стянутыми в жалкий хвостик, от которой веяло вялым запашком дешевых сигарет, не смогло омрачить его ликования. Её возмущение — «эти русские совсем спятили, отправляют в космос беспричудных астронавтов!» — казалось ему бессмысленным бормотанием. Он никак не мог взять в толк, что меняло наличие или отсутствие причуды, и как оно влияло на возможность человека бороздить космическое пространство. Ни один из космонавтов прошлого не имел причуды! А тут беспричудных было трое из пяти. Их выбрали за достижения, а не за силу суперспособности. Об этом кричала каждая статья, написанная российскими журналистами. Но остальным, казалось, было плевать. Они цеплялись за статус причуды, будто это имело большее значение, чем сам триумфальный полет.       Но такие мелочи не способны омрачить настроение Изуку.       Он с нетерпением ждал возможности посмотреть прямую трансляцию с запуска.       Это должен быть лучший день рождения.       — Беспричудные теперь и в космос летают, — произнес Хаяте, задумчиво вращая ручку между пальцами, словно колдуя. Его взгляд, острый и цепкий, не отрывался от Изуку, полностью погрузившегося в виртуальный мир интернет новостей.       — Ага, а ещё здания взрывают, — с нескрываемым раздражением процедил сквозь зубы Кайто, делая глоток сладкой газировки.       — У меня дядя пострадал в теракте в Токио, — в тихом голосе Минами звенела тоска. Она прижала свои пушистые кошачьи ушки к голове. Нори, стоящая рядом с ней, положила руку ей на плечо в безмолвном утешении.       — Кто знает, сколько ещё нормальных людей пострадает из-за этих отбросов, — прорычал Акимицу.       Кацуки внимательно слушал разговоры статистов, усердно делая вид, что ему наплевать на их бессмысленный трёп. Но в глубине его сознания что-то истошно пыталось докричаться до него. Непрошенный внутренний голос, слова которого он тут же отбросил, словно отмахнулся от назойливой мухи.

***

      — С Днём Рождения, Деку-чан, — растягивала слова Ёсико, словно смакуя каждую букву, размазывая по волосам мальчишки порцию взбитых сливок, которые ему выдавили на голову, а ещё на плечи, как маленькие купола. Сверху это безумие было щедро присыпано разноцветными блёстками, что теперь мерцали на форме Изуку, словно призрачный отблеск так и не состоявшегося праздника.       — Выглядишь обалденно, Деку, — посмеиваясь произнёс Кайто, с нелепой жадностью делая снимки на свой дорогой смартфон. Ему вторила хохочущая стая одноклассников. В дверном проёме толпились зеваки из других классов, с упоением наблюдая за очередным унижением слабого, беспричудного отброса.       — Ну что ты не улыбаешься? — Юкико, девочка с короткими, торчащими во все стороны русыми волосами и причудой управления воздушными потоками, подошла к Изуку и грубо растянула его губы в подобие улыбки. — Вот так намного лучше.       И снова загремел глумливый смех. Звуки сливались в сплошной, давящий поток и больше напоминали то ли раздражающий скрип старой качели, то ли визг вилки, скребущей по тарелке. Или режущий слух хруст пенопласта, раздирающий барабанные перепонки. Голоса заполнили собой сознание, вытесняя остатки разума. Хотелось отстраниться от всего этого, но у него никак не выходило.       — А вот и твой подарок, — громогласно объявил Хаятэ, и на Изуку вылили ведро холодной воды, которой до этого мыли полы. Взбитые сливки потекли по намокшей форме и лицу, немного затекая за воротник. Казалось, это не вода была вовсе, а густая, обжигающая желчь, разъедающая одежду и кожу, оставляя за собой окровавленные ошмётки плоти. Вот бы раствориться в этой желчи, исчезнуть, перестать существовать.       — Последний год всё-таки учимся вместе, Деку-чан. Надо запомнить этот праздник.       — Твои беспричудные сородичи устраивают всякую хрень, из-за которой нормальные люди страдают. А мы тебе тут праздник устроили! Будь благодарен!       На шею Изуку водрузили клеймо — стереотипную табличку с надписью «Беспричудный отброс». Минами с самой невинной улыбочкой, растопырив свои милые кошачьи ушки, под оглушительные аплодисменты, вручила ему букет алых, словно свежая кровь, ликорисов и черную рамку, в которой застыло его собственное изображение, перечеркнутое траурной ленточкой.       Это то, чего они от него хотели, правда?       Шин, черноволосый мальчишка с причудой надувать щёки, словно воздушный шар, ради этого памятного снимка притащил из дома громоздкий фотоаппарат со штативом. Все сомкнулись вокруг Изуку плотным кольцом, позируя для фотографии.       — Все скажите сыр! — весело крикнул он и юркнул в гущу позирующих, присаживаясь на корточки рядом с Изуку. Беззаботные улыбки расцветали на лицах школьников, вытягиваясь в натянутое «сыр», чтобы запечатлеть миг торжества их общей радости. Самодовольство густым сиропом растекалось по каждому участнику этого нелепого спектакля. Они не поскупились на декорации для своего величественного триумфа: гелиевые шары рвались вверх, яркие колпачки всех цветов радуги венчали макушки, Ёсико и Минами трепетно держали в руках маленький шоколадный торт, покрытый белоснежной шапкой сливочного крема.              Лишь Каччан и Нэтсуко не стали частью этого балагана. Нэтсуко выпорхнула из класса, едва прозвенел звонок с последнего урока, пролепетав что-то про семейные дела и мать. Каччан же просто спокойно ушёл, демонстративно отказавшись участвовать в «тупорылом шоу». Но и не предпринял ни единой попытки помочь Изуку. И мальчишка был благодарен им обоим за то, что они ушли. Он сам не мог толком разобраться в той буре эмоций, что сейчас бушевала внутри него. Возможно, единственным его желанием было исчезнуть, раствориться, оказаться где-нибудь в другом месте, лишь бы не быть здесь. Может, стоять на крыше школы, где прохладный ветер играл бы с его волосами.       — А это, чтобы подсластить тебе жизнь, — довольно провозгласила Минами и звонко шлёпнула тортом прямо в лицо Изуку. Неприятно и липко. Он ощутил, как что-то твёрдое попало ему в рот. Пара движений челюстью и стало ясно — это был арахис. На ресницы и брови налип сливочный крем, кусок бисквита глухо рухнул на пол, приземлившись аккурат ему на сменную обувь. У Изуку невольно проскользнула несвоевременная мысль: кто-то ведь корпел над этим тортом, а всё ради никому уже сто лет как не интересной шутки.       — Сладкое надо запить! — заверещал мальчик с каменной причёской, и, подхватив Изуку подмышки, вцепился в него мертвой хваткой. Здоровяк с деревянной головой, заходясь безумным хохотом, раздирал ребёнку рот, хотя Изуку и предпринимал попытки кусаться. Акимицу, с маниакальным блеском в глазах, принялся вливать лимонный сок прямо в глотку. Кислая капля скатилась по подбородку.              — И всё? Ты что, вообще никак реагировать не будешь? — с разочарованием протянула Ёсико, приложив изящный пальчик к своим идеально очерченным губам, снизу заглядывая в безразличное лицо Изуку. В ответ он одарил её взглядом, полным вселенской усталости и равнодушия взрослого, изрядно измотанного жизнью. Ёсико недовольно нахмурилась. — Даже не заплачешь, а, Деку?       Изуку не понимал, зачем ему плакать. Всё что можно было выплакать, он давно выплакал. По крайней мере здесь его не засовывали в гигантские колбы, не кололи жуткие сыворотки и не выкачивали из него кровь для экспериментов.       В голове возник образ доктора Цубасы, который, потирая руки, возбужденно бормотал, что он смешает обработанные образцы крови Изуку с кровью Гигантомахии. При чём тут была битва олимпийских богов с гигантами ребёнок не ведал, и ведать не хотел.       — Пф, не интересно с тобой, — фыркнула Ёсико, эффектным жестом отбросив назад каскад своих иссиня-черных волос, которые, словно шелк, скользнули по плечам.       — Не забудь прибраться, именинник, — Кайто одарил Изуку змеиной усмешкой, перед уходом специально задев его плечом и ткнув один из своих отростков из головы.       Удивительно, что они не брезговали касаться беспричудного отброса.              Класс 3-А постепенно пустел, и каждый, покидающий его, считал своим долгом высказать на прощание какую-нибудь колкость. Словно они участвовали в соревновании по злословию — кто яростнее плюнет ядом в местное отребье. Ещё бы, Изуку ведь снова принёс школе победу в нескольких олимпиадах — как можно было обойтись без «поздравлений»?       А что будет, когда одноклассники узнают про то, что его папа выступает на самой крупной научной конференции за последние десять лет с докладом об исследованиях, способных изменить привычные им вещи?       Ох. Точно. Они же считают, что папа бросил Изуку, когда узнал о беспричудности.       Ирония судьбы — реальность была зеркальным отражением их домыслов.       В кабинете воцарилась давящая тишина, и ребёнок, наконец, позволил себе болезненный, рвущийся из груди выдох. Подождав, пока звуки из коридора затихнут, он рухнул на пол, как подкошенное дерево, наконец-то позволив себе закашляться из-за раздирающей горло горечи. Букет и рамка упали рядом, намокая в мутной воде, растекающейся под ним. Со снимка на него смотрели собственные глаза, только они были серыми, как заволоченное тяжёлыми тучами небо. Чувствовать на себе этот взгляд не было сил, и он отвернул снимок, окуная собственное чему-то улыбающееся лицо в лужу. Хотелось выть раненым зверьком, долго и протяжно, вкладывая в этот вой всю свою тоску и непонимание. Каждое колючее слово застряло в памяти грязной занозой, назойливо повторяясь эхом презрительных голосов.              Бесполезный.       Жалкий.       Никчёмный.       Ненужный.       Тебя даже отец бросил, когда узнал, что ты беспричудный.       Выродок.       Бесполезная трата времени.       Тупой отброс.       Зачем ты родился на свет?       Вымри со своим видом.       Из приоткрытого окна доносился хаотичный шум: заливистый смех и звонкие крики спешащих кто куда школьников, которые наслаждались своим детством, со всеми его трудностями и радостями. Обыкновенные мальчишки и девчонки, каждый со своими амбициями и сокровенными мечтами. Они любили своих родителей, своих братьев и сестёр, дедушек и бабушек. Они встречались со сложностями взросления, с которыми непременно сталкивается каждый в своей жизни. Они дружили, ругались, мирились, влюблялись, трудились, жили обычной, нормальной жизнью. Тогда что же заставляло их быть такими жестокими по отношению к нему?       Что он сделал не так?       Если все относятся плохо только к нему одному, значит нет никаких сомнений, что это его вина.       Интересно, будь у него причуда, хоть самая глупая и слабая, относились бы к нему по-другому?       Есть ли разница — быть презираемым за слабую причуду или за её отсутствие как таковое?       Болезненные трещины в уголках рта, вызванные развившейся анемией, ныли и саднили, голова кружилась, и казалось, что он снова рухнет в обморок.       Худые плечи дрожали, но Изуку старался держаться изо всех сил. Нет, он не должен плакать. Не из-за одноклассников, нет. Он с силой прикусил губу.       Телефон в потайном кармане снова затрезвонил, оповещая о пришедшем сообщении.              А ведь утро было таким замечательным. Ещё глухой ночью, ровно в полночь, пришло сообщение от папы — тёплое, как объятие. Минутой позже его развёрнутым поздравлением одарил Тошинори-сан, что было неожиданно и оттого особенно приятно. На рассвете, когда он собирался в школу, написал Тодороки-сан, выкроивший драгоценные минуты перед работой, чтобы пожелать счастливого дня рождения. Он предупредил, что вечером пришлёт подарок курьером, что очень и очень смущало. Незадолго до его послания прилетела фотография с неизвестного номера: незнакомая, лучезарная девушка нежно обнимала за шею Бурю, одетую в забавный комбинезон. Подпись гласила, что это старшая дочь Тодороки-сана, передающая поздравления и благодарность за доверие, оказанное их семье, приютившей щенка.       Но самое невероятное случилось на рассвете, около шести утра. Изуку почти не сомкнул глаз этой ночью, взбудораженный предвкушением завтрашнего полёта в космос. Как обычно, он засиделся за книгами допоздна, пытаясь унять волнение, а когда всё же попробовал уснуть, ворочался без конца: ни одно положение не приносило облегчения. Анемия мучила головной болью, а неутолимая тяга наесться мела сводила с ума. Неудивительно, что даже тихие приготовления матери к утреннему выходу не ускользнули от его внимания. Она кралась по квартире, словно тень, но он всё равно слышал через неплотно закрытую дверь, как она заваривала травяной чай на кухне и подогревала себе скромный завтрак. Он знал, что она назначила своим подчинённым очень раннее совещание перед важнейшим судом по самому громкому делу в её карьере. Об этом процессе даже писали в новостях, но юриспруденция для Изуку оставалась тёмным лесом.       Сердце на миг замерло, когда перед уходом мама заглянула в его комнату. На цыпочках, словно опасаясь нарушить его сон, она тихонько присела на край кровати. В тишине комнаты слышалось лишь ровное дыхание двоих. Затем она ласково провела рукой по его волосам и нежно коснулась мягкими губами его лба.       С тихим, словно мистическим «с днём рождения», она оставила что-то на компьютерном столе и бесшумно покинула комнату.       Изуку не мог поверить в реальность происходящего. Он уже успел позабыть, когда мама в последний раз поздравляла его с днём рождения. С тех пор, как ему поставили диагноз «беспричудность», она практически не заботилась о нём, о подарках и вовсе речи не шло. А сегодня… мама поцеловала его впервые практически за пять лет. Лоб его помнил лишь прикосновения губ бабушки.       Боль острыми когтями впилась в грудь, перехватывая дыхание, а по пухлым щекам потекли горькие слёзы — осознание обрушилось внезапно: это был его первый день рождения без любимой бабушки. Он вскочил с кровати и принялся яростно стирать соленые дорожки, не желая поддаваться горю. Бабушка бы этого не хотела. На подушке осталось несколько тонких прядок тёмно-зелёных волос.       Пусть Изуку и не станет героем, это не значит, что он не должен быть сильным — ради отца, ради Архимеда и Брейна, ради светлой памяти о бабушке Минако. И может быть, совсем немного, ради мамы?       Может ли быть, что мама не считала его бесполезной тратой пространства?       Любопытство подкралось к нему также неожиданно, как и внезапная волна скорби. Румянец тронул бледное лицо, а глаза блеснули в полумраке помещения. До будильника оставалось ещё предостаточно времени, но спать не хотелось совсем. Он чувствовал странную смесь стыда и щемящего интереса. Набрав в лёгкие побольше воздуха, он опустил ноги на мягкий ковёр, подаренный ему много лет назад тётей Мицуки, и на цыпочках, словно крадучись, бочком прошмыгнул к своему столу, как будто опасаясь чьего-то взгляда.       За окном багровым пожаром зарделась заря, просачиваясь сквозь плотную ткань старых занавесок, расчерчивая комнату полосами света и раскрашивая Изуку розовым отблеском. Он внимательно разглядывал довольно большой бумажный пакет, наклоняясь то в одну, то в другую сторону, спрятав руки за спиной. Он принюхался, смешно дёргая носом, надеясь выведать, что скрывалось в незамысловатой упаковке. Ещё немного поколебавшись, он украдкой заглянул внутрь, оттопырив один из краёв. В глубине оказались не одна, а целых две разноцветные коробки с котиками, обе запечатанные. Та, что лежала сверху, была поменьше и подписана: «С десятилетием от мамы». На второй, чуть большего размера, красовался стикер с подписью: «От Дайсуке».       Изуку прекрасно знал, кто такой Дайсуке — один из тех адвокатов, что трудились в маминой конторе. Судя по тому, что он слышал в её разговорах, тот был не просто талантлив, а чертовски талантлив, и к своим обязанностям относился с педантичной ответственностью. Но главное — вот уже год он встречался с его мамой. Дома всё чаще расцветали шикарные букеты самых изысканных цветов из самых эксклюзивных цветочных магазинов, наполняя воздух сладким ароматом, а пару раз мама приносила с собой клубнику в шоколаде. Получить подарок от Дайсуке было… странно. И даже больше — неловко. Нужно обязательно от всей души поблагодарить мужчину, ведь он совершенно не обязан проявлять внимание ещё к Изуку. Но тот не поскупился ни на время, ни на деньги, и от этого в груди разлилось приятное, обволакивающее тепло, а на лицо прокралась смущенная улыбка. Чтобы кто-то совершенно незнакомый, с кем он никогда даже не встречался, вдруг решил сделать ему что-то приятное? Это было по-настоящему удивительно.       Изуку прижал коробочку к себе, и ему, если честно, было совершенно всё равно, что там внутри.       Брейн, недовольно пискнув, вынырнул из-под одеяла, оглядывая комнату усталым взглядом красных глаз-бусинок. Он фыркнул в сторону Изуку и вопросительно вскинул мордочку.       — Брейн, представляешь, мама поцеловала меня в лоб! — счастливо просиял ребёнок. — И сделала подарок!       Это должен был быть прекрасный день.              Изуку шумно шмыгнул носом и вытер его рукавом мокрой формы, обсыпанной блёстками, только больше размазывая белый крем и прилипшие кусочки бисквита по щекам. Кроваво-красные ликорисы рассыпались по полу и словно тонули в небольшой мутной луже. Тяжелый всхлип вырвался из груди, когда он принялся дрожащими пальцами собирать рассыпавшиеся цветы. Такие нежные, аристократически тонкие, они вызывали желание любоваться ими бесконечно. Им точно не место на полу. С ними поступали так не справедливо, демонизируя и ассоциируя со смертью и трауром. Может они просто помогали усопшим скрасить их путь на другую сторону? Как оранжевые бархатцы, которые используют в Мексике на День мёртвых.       А ведь Изуку договорился с Тошинори-саном встретиться сегодня после школы. Как он теперь покажется на глаза герою в таком виде — грязный, липкий и промокший насквозь? Придётся сказать, что ему снова стало плохо, и он ушёл домой. Прекрасно, в его жизни появился ещё один человек, которому нужно врать.       Было бы лучше его близким, если он просто не вернётся домой и исчезнет, как будто его и не существовало совсем?              Полностью опустошённый, Изуку продолжал сидеть на полу, просто не зная, что ему дальше делать. Он начал выводить в луже пальцем круги, в какой-то момент снова выпав из реальности и рассматривая уже хорошо знакомые молекулы воды, в которых плавали примеси грязи. Завороженный увиденным, он совершенно перестал замечать что-либо вокруг, поэтому и не услышал прихода взрослого, который остановился в дверном проёме.       Господин Фукуда, одетый в одну из своих излюбленных полосатых жилеток, казался более простоватым из-за округлившегося живота. Набранные за последний месяц килограммы ещё больше подчеркнули его и без того внушительную фигуру. Густые усы, обычно не приветствующиеся в Японии, казалось, встали дыбом.       Ему было физически больно от открывшейся взору картины: ребёнок, сидящий в крошечном грязном озёрце, перемазанный тортом, сливками и блёстками, сжимал в руках алые паучьи лилии, а на шее его повисла табличка с мерзкой надписью. Зубы заскрипели от злости на малолетних ублюдков, которые не гнушались измываться над мальчишкой, который был младше их на добрые пять лет, не говоря уже о том, что его головы из-за собственной парты не видно. А учителям и директору было глубоко наплевать на происходящее у них под носом. Да что там, так называемые педагоги едва ли не сами подначивали школьников к насилию. И эти отморозки собирались стать героями? Те, кто позволял себе жестокость по отношению к тому, кто заведомо не станет давать сдачи, за кого не заступятся другие? Слово слабый здесь было не уместно. Нет, Фукуда никогда не признает этого мальчишку слабым. Силе воли этого пацана могла позавидовать металлическая балка, удерживающая разрушающееся здание от окончательного падения.       Даже сейчас, когда никого вокруг нет, он не позволил отрицательным эмоциям взять верх. Мальчишка на его глазах вытер нос рукавом — привычка, за которую Фукуда частенько давал ему подзатыльники — и, покачнувшись, встал на ноги, всё ещё сжимая в руке злосчастные цветы смерти. Резко топнув ногой, он взметнул в воздух облачко маленьких брызг, тряхнул мокрой головой, выпрямил спину и сорвал с шеи оскорбительную табличку, намереваясь, видимо, выбросить её в урну. Повернувшись к двери, где стоял Фукуда, он, не ожидая никого там увидеть, испуганно икнул и подпрыгнул на месте, вызвав у завхоза тихий смешок.       «Я когда-то относился к нему не лучше», — с тоской подумал господин Фукуда, снедаемый чувством вины за собственные поступки.       — Одноклассники постарались? — спросил он очевидное, на что Изуку отвёл неясный взгляд, ничего не отвечая. — Ясное дело. Ладно, пойдём, отведу тебя в душевую. Переоденешься в физкультурную форму, а волосы высушишь феном.       Изуку отрицательно покачал головой.       «Уборка», — показал он жестами, кивая на лужу и развалившийся торт. А ведь завхоз был единственным человеком в школе, который знал язык жестов — он учил его целый год на специальных бесплатных курсах по выходным.       — Я попрошу Ватанабэ-сан, чтобы она прибралась в классе, — настаивал господин Фукуда, протягивая Изуку руку, чтобы самому отвести его в сторону спортзала и избежать возмущения со стороны учителя физкультуры, но ребёнок снова не соглашался.       «Я не должен доставлять проблем!», — заупрямился он, смешно нахмурившись, вызывая у завхоза усталый вздох.       — Сейчас ты должен смыть с себя всё это добро. А ещё забрать пирог, который приготовила моя тебе на день рождения.

***

      Тридцать минут спустя Изуку, одетый в сухую форму для физкультуры, которую пришлось выуживать с шкафчика, куда её по обыкновению закинули другие мальчики (спасибо Фукуде-сану за высокий рост), стоял в коридоре. От экстравагантного «подарка» одноклассников не осталось и следа на нём самом — все улики надёжно спрятаны внутри жёлтого рюкзака. Заглянув напоследок в класс, он убедился, что и там царила чистота — ни намёка на недавний «креатив». Цветы Фукуда-сан конфисковал с хмурым выражением лица и пригрозил, что не отдаст их ни под каким предлогом. Было грустно от мысли, что тот их просто выкинет, но делать было нечего. Судьба снимка с траурной ленточкой осталась загадкой.       На выходе Изуку столкнулся с Ватанабэ-сан, уборщицей — миниатюрной, стройной женщиной средних лет, чьи черты неуловимо напоминали совиные. По идее, она должна была быть очень зла из-за дополнительной работы. Но, вопреки ожиданиям, Ватанабэ-сан не только не упрекнула Изуку, но и одарила его ласковой улыбкой, потрепав полусухие волосы. Щёки мальчишки вспыхнули румянцем, и он отвесил ей глубокий благодарственный поклон. Она, тихо поздравив его с днём рождения, продолжила свой путь по коридору, сжимая в руках швабру и ведро.       Изуку замер, поражённо распахнув глаза. Помимо бананового пирога, жена Фукуды-сана передала ему целый пакет молочных булочек Хоккайдо. Не долго думая, Изуку догнал Ватанабэ-сан и вручил ей ещё тёплое угощение. Не всё, конечно — это было бы несправедливо по отношению к той женщине, которая столько старалась для него, — но ему отчаянно хотелось хоть как-то отблагодарить и эту женщину.       Она снова погладила его по волосам, слегка опешив от такого жеста:       — Спасибо, но это же твой подарок.       Изуку широко улыбнулся, обнажив пробивающийся коренной зуб, и Ватанабэ-сан, добродушно усмехнувшись, покачала головой.       — Ну что за чудо, — хихикнула она, и, поудобней перехватив швабру, направился дальше.       Мальчишка не совсем понял, к чему она это сказала.                     В целом, Изуку был доволен своим чистым состоянием. Он вышел на школьный двор, размашисто шагая по ровному асфальту. В руках он бережно нес пакет, где покоился банановый пирог в пластиковом контейнере и аппетитные булочки. Погруженный в водоворот мыслей о событиях дня, он не сразу расслышал дребезжание сотового в кармане. Быстро придя в себя, он открыл мессенджер, чтобы увидеть очередное сообщение от Тошинори-сана. Тот уже ждал его у торгового центра неподалёку. Добираться до туда придётся на автобусе, чтобы не заставлять мужчину ждать, но жгучее желание проехать на скейтборде по улицам щекотало где-то в районе лопаток. Однако перспектива стать почётным обладателем первой в мире задницы с ушами Изуку совсем не прельщала, да и навернуться по дороге от головокружения тоже в его планы не входило.       «Может быть какая-нибудь машина врежется в меня на полной скорости?»       Поудобнее перехватив пакет, Изуку направился к остановке. На выходе он по традиции поклонился охраннику, который приветливо показал ему большой палец вверх. Здорово, у мужчины явно было хорошее настроение. Может это потому, что он угостил его булочкой? Всё равно, даже вместе с мамой, он бы не съел всё. Жена господина Фукуды очень старалась, нужно обязательно поздравить и её с днём рождения.       Лето горело ярко и празднично, щеголяя сочной изумрудной зеленью травы и рвущихся ввысь раскидистых платанов, растущих вокруг школы. Небо, ослепляющее своей лазурной синевой, радовало отсутствием облаков.       Небольшая, уютная остановка, увешанная рекламой гремевшего в кинотеатрах блокбастера и схемами местных маршрутов, встретила его полным отсутствием людей. Изуку не знал, считать ли это везением, но мгновение тишины стало глотком свежего воздуха в этом сумбурном дне. Спустя пять томительных минут подъехал нужный автобус. Салон был полупуст, редкие пассажиры жались к окнам, словно стараясь раствориться в мелькающем пейзаже. Он последовал их примеру, робко примостившись на ближайшее сиденье, бережно устраивая пакет на коленях. В нос ударил лёгкий запах бензина, и он с наслаждением вдохнул полной грудью. Дома у него была возможность понюхать только мамин лак для ногтей, к счастью, его всё меньше тянуло это делать. Голова, помимо шума в ушах, гудела растревоженным ульем: полёт и высадка на Луну, мамин неожиданный подарок, ядовитые «поздравления» одноклассников — всё смешалось в густую кашу. Не помогало успокоиться и то, что уже в эту субботу он снова поедет к доктору Цубасе вместе с дедушкой, хотя он и слышал, как мама ругалась с ним по этому поводу.       Неужели она пыталась защитить его? Ей нельзя этого делать… Бабушка защищала его, и её убили.       Тяжело выдохнув, он прижался к прохладному стеклу. Его пухлая щека смешно расплющилась на поверхности, а дыхание отпечатывалось сразу пропадающим облачком конденсата. Снова провалившись в видение, второе за сегодня, он наблюдал беспорядочно расположенные атомы стекла, и едва не прошляпил свою остановку.       Как ужаленный, он выскочил из автобуса, выпучив глаза и оглядываясь по сторонам. Недалеко от входа в неприметный торговый центр «Эндор», который в основном состоял из одних только магазинов одежды и обуви, переминался с ноги на ногу высокий тощий мужчина. Знакомая до боли картина. Рядом с ним прямо на декоративной плитке примостился гигантский цветной пакет. Тошинори-сан стоял там, украдкой поглядывая на часы, и волна вины захлестнула Изуку. Он сорвался с места, и мгновение спустя оказался рядом с героем, который, казалось, даже не вздрогнул от его внезапного появления. Геройская выдержка, не иначе.       — Юный Мидория, я уже испугался, что что-то случилось, — воскликнул Тошинори с излишним энтузиазмом, и тут же, неловко подхватив Изуку подмышки, подбросил его в воздух, а затем бережно поймал, отчего мальчишка едва не выронил пакет из рук. Удивительно, что даже в своей истощенной форме герой обладал такой силой. От резкого движения в голове Изуку вспыхнула острая боль, но он не подал виду. Шуршание пакета немного раздражало. — Теперь ты уже совсем большой, — широко улыбнулся Тошинори, поставив обратно на землю покрасневшего до кончиков ушей мальчишку. Ему самому было ужасно неловко от собственных действий. Прохожие и посетители торгового центра бросали на них умилённые взгляды. Улица шумела жизнью большого города. — С Днём Рождения, Юный Мидория! — весело произнёс Тошинори, и на его впалых щеках тоже разлился румянец. — У меня для тебя есть подарок, — Изуку слишком взволнованно вздохнул, уставившись на Тошинори своими оленьими глазами.       — Но почему у тебя волосы влажные, Юный Мидория? — слегка нахмурившись спросил герой, пропуская между пальцами полусухие, мягкие кудряшки.       Изуку не сразу заметил, как прильнул к тёплой костлявой руке, ощущая приятное волнения от проявления заботы. Но осознав, что происходило, он попытался отстраниться, ещё ярче заливаясь краской, что мужчина ему сразу позволил. Как бы не хотелось, он не мог позволить себе так просто нарушать личное пространство и без того дёрганного ребёнка.       Тошинори думал о том, что ему нужно подавить это незнакомое, непонятное чувство, но оно росло и укреплялось в нём с каждым днём. Что-то пушистое и бесконечно нежное зарождалось внутри, ощущаясь слишком неправильным. Разве может символ мира позволить себе привязанности? Может ли один конкретный ребёнок значить для него больше, чем сотни и тысячи других, нуждающихся в нём? Его наставница когда-то отказалась от родного сына ради своей миссии владельца Один за Всех, тогда что же сейчас происходило с ним? И почему от одного взгляда на этого кудрявого мальчишку с веснушками в душе разливалось тепло? Это казалось бессмысленным, но это происходило, и этому становилось все сложнее сопротивляться.       «Всемогущему нельзя браться за дело из личных побуждений. Публичная фигура, никогда не раскрывающая деталей своей личной жизни. Вот каким должен быть величайший герой всех времён», — как-то сказал ему Цукаучи Наомаса. И это казалось правильным до определённого момента.       Тошинори уже давно потерял ту зыбкую грань, где заканчивался Всемогущий, и начинался он сам — простой человек. Имел ли он право быть таким человеком?       Он сам всегда стремился быть символом, призванным защищать невинных от угрозы, исходящей от злодеев. Он делал всё, чтобы стать опорой для общества, ярким маяком в бушующем море. Но с возрастом что-то неуловимо менялось в его сердце и душе, а с появлением в его жизни этого лохматого чуда, всё и вовсе понеслось в неизвестном направлении (к чертям).       Изуку лихорадочно достал телефон из кармана, едва не выронив его, и набрал сообщение, передавая его Герою номер один. Тот зачитал вслух:       — «Плохо высушил, меня случайно облили водой». — Его брови недоверчиво скользнули к переносице, а Изуку снова прикусил губу. Почётный мистер «Плохой лгун» во всей красе. — Ясно. Надеюсь, это действительно была случайность? — мягко уточнил Тошинори.       Изуку энергично, почти отчаянно закивал, отчего в голове поплыло, и он едва не потерял равновесие.       — Юный Мидория! — Тошинори мгновенно оказался рядом, опустившись на корточки и бережно придерживая его за плечи. — Ну да, вряд ли головокружение прошло бы так быстро, — с грустной улыбкой произнёс он, а Изуку ответил ему неловкой, виноватой ухмылкой, прижимая пальцы к пульсирующему виску.       Тошинори казалось, что он ощущает зуд от этих болезненных заедов, обрамлявших рот ребёнка, на собственных губах.       Навязчивые мысли, которые обычно приходят беспокойным родителям, не давали ему покоя.       «Вот бы забрать себе все его болезни.»       Тошинори захотелось ударить себя по лицу, но вместо этого он до боли прикусил язык, едва не сплюнув сгусток крови.       — Твоя мама не будет ждать тебя дома для праздничного ужина? Или папа? — поинтересовался он, выпрямляясь в полный внушительный рост, чтобы напомнить самому себе, что у мальчика вообще-то есть семья.       Изуку покачал головой и снова забарабанил тонкими пальцами по экрану мобильного.       «Папа уехал в Россию на научную конференцию, чтобы представить там данные о успешных попытках синтеза и в целом работы новых видов уникальных полимеров. У мамы на сегодня перенесли очень важный суд, а потом у неё встреча. Вроде как у них процесс против компании Sony.»       Тошинори задумчиво выпятил нижнюю губу, впечатлённый. И впрямь, удивительная семья: отец — светило науки, мать — блистательный адвокат со своей адвокатской конторой, которую знают за пределами Мусутафу и Токио, да ещё и дочь одного из самых влиятельных военных в стране.       — Поразительно, — вырвалось у него. — А твой папа уже выступал на этой конференции?       Изуку снова отрицательно покачал головой.       «Конференция будет после запуска «Зари». Её проведут на следующей неделе.»       — Ясно. Запуск ведь должен вот-вот состояться, — пробормотал Тошинори, обхватив пальцами острый подбородок.       Он не мог точно сказать, как относился к этому событию. С одной стороны, это было грандиозно и казалось вовсе недостижимым в то время, когда он только начинал свою карьеру героя. Но с другой, космонавты целенаправленно подвергались огромному риску. Гибель могла настигнуть их еще на старте, не говоря уже о смертельной пустоте Луны. Стоила ли эта дерзкая мечта таких жертв?       «Да, сегодня в 13:00 по московскому времени, значит, в 18:00 по нашему! Это так невероятно! Я не могу дождаться!»       Изуку едва сдерживал ликование, прижимая кулачки к груди, а лицо озаряла широкая, искренняя улыбка. Белый пакет шуршал от каждого движения.       — Вроде бы должна быть трансляция запуска? — спросил Тошинори, чувствуя, как улыбка снова расцветала и на его худом, измождённом лице.       Изуку энергично закивал, едва не теряя равновесие, но всё же удержался на ногах. Глаза его сияли восторгом.       «Папа прислал мне ссылку на сайт, по которому будут транслировать взлёт с разных ракурсов! И даже показывать космонавтов внутри капсулы!»       — Ну в таком случае нам надо поспешить, чтобы ты успел её посмотреть.       Изуку вдруг замер, пронзительно глядя на собеседника, наклонив голову на бок. Этот взгляд немного пугал, потому что казалось, что ребёнок заглядывал прямо в душу, оттого отражающееся в его глазах движение шестерёнок заставило Героя номер один слегка поежиться. Мальчишка коротко хмыкнул, словно придя к какому-то важному умозаключению, и шлёпнул кулаком по ладони, на которой всё ещё висела лямка шуршащего пакета.       Он привычно застучал пальцами по экрану, после чего с глубокой решимостью, едва не выпуская из ноздрей пар, передал сотовый слегка вспотевшему Тошинори. Злодеи его так не пугали, как перемены настроения этого школьника, едва дотянувшегося ему до пояса.       «А у Вас нет сегодня Ваших геройских дел?» — гласило сообщение.       Тошинори не сдержал тихого смешка. Геройские дела. Интересная формулировка.       — Я уже истратил лимит своей геройской формы на сегодня. Утром пришлось задержать группу злодеев, а потом помочь в соседнем городе, — смущенно пробормотал он, потирая затылок, а Изуку открыл рот в изумлении.       «Вы невероятно крутой!»       — Ничего особенного, правда, — заверил Тошинори, подняв открытую ладонь.       «Вовсе нет!» — заупрямился Изуку.       Их странное общение со стороны выглядело немного пугающим, но от того не менее забавным. Если бы передаваемый туда-сюда телефон был живым, то у него давно началось головокружение.       «Тогда я могу спросить?»       — Конечно, — кивнул Тошинори.       «А Вы не хотите посмотреть трансляцию со мной? У меня есть банановый пирог и булочки Хоккайдо с собой, можно попить чай.»       Тошинори подавился подступившей к горлу кровью, которая фонтаном брызнула изо рта.       «У вас дела?» — расстроился Изуку.       — Нет! — выпалил Тошинори слишком громко, но тут же осекся, взял себя в руки и прокашлялся. — Просто это было не ожиданно, — хотелось добавить «как и всегда», но он решил этого не озвучивать.       «Я подумал, что Вам могло бы быть интересно», — заламывая руки сообщил Изуку.                    Тошинори глубоко задумался. Никаких неотложных дел на сегодня у него действительно не было. Разве что он планировал попытку отдохнуть, потому что хроническое переутомление грозилось отправить его либо прямиком в стерильную палату, либо, что ещё хуже, в цепкие лапы Исцеляющей девочки. На горизонте маячил просмотр новой серии сериала, который Изуку посоветовал ему неделю назад, когда он навещал его в больнице. Воспоминание об отделении педиатрии, в котором отказались принимать беспричудного ребёнка, потерявшего сознание, потому что у них якобы нет оборудования для лечения «биологически устаревшего вида», вмиг вскипятило кровь в жилах. Тошинори боялся потерять контроль, случайно активировав Один за Всех посреди оживленной улицы.       С бумажной волокитой он уже покончил, лимит его геройской формы действительно исчерпан, да и в городе царило относительное затишье. В конце концов, в случае экстренной ситуации ему немедленно сообщат. Так какие у него причины отказывать этим глазищам, полным нескрываемой надежды?       Да и если честно… Что греха таить, проводить время с этим конкретным мальчишкой было истинным удовольствием, даже несмотря на то, что у него не было возможности услышать его голос.       — Я не вижу ни одной причины отказываться от твоего предложения, Юный Мидория, — с непоколебимой уверенностью произнес Тошинори, в ответ получив ослепительно радостную улыбку и звонкий хлопок в ладоши. Он ободряюще вскинул большой палец вверх, и Изуку тут же повторил его жест.       — Только вот где мы будем смотреть эту трансляцию? — озадаченно протянул Тошинори, почесывая свой острый подбородок.       Вот об этом Изуку на самом деле не подумал.       — Знаешь, есть одно место, — заговорил герой.       

***

      Приморский парк, вопреки буднему дню, был полон людей, пестря калейдоскопом лиц и голосов. Искрящийся оазис свежести и зелени, раскинувшийся вдоль береговой линии. Воздух здесь пропитан ароматом моря и цветущих растений. Атмосфера дарила чувство умиротворения и успокаивала роящиеся в голове мысли.       Изуку в очередной раз громко и протяжно зевнул, потягиваясь. Он почти перестал чувствовать странное жжение в районе груди, где до этого висела табличка с громогласным «Беспричудный отброс».       Звонкая трель телефона вновь нарушила спокойное молчание. На этот раз мама спрашивала, всё ли у него хорошо. Громко причмокнув булочкой, которую он с аппетитом жевал, напоминая со стороны хомяка, он подтвердил, что да, и даже отправил неуклюже сделанное селфи для подтверждения. Геолокацию он сбросил сразу по требованию, как только сообщил, что собирается с Яги-саном в приморский парк смотреть трансляцию запуска.       [Постараюсь освободиться пораньше и забрать тебя на машине.] — ответила она, и Изуку подавился куском мягкого теста, который только что пытался проглотить. Громко закашляв и покраснев, он делал безрезультатные попытки вздохнуть, а Тошинори-сан мгновенно оказался рядом, испуганно выпучив глаза и похлопывая его по спине.       — Вот, выпей ячменный чай, — дрожащей рукой протянул он бутылку, и Изуку сделал несколько судорожных глотков.       Этот день грозился то ли наконец прикончить его, то ли свести с ума окончательно, чтобы он не только выпадал из реальности, но и сидел в смирительной рубашке в тихой палате.       Они устроились в небольшой деревянной беседке возле фонтана, которую Тошинори-сан арендовал до конца дня. Мягкие подушки на сидениях делали пребывание в ней особенно комфортным. А предусмотрительный мужчина уже разливал мугича и искрящуюся газировку, расставив одноразовую посуду для их бананового пирога.       Возле Изуку стоял огромный пакет, в котором покоился подаренный Тошинори-саном новенький скейтборд, чья дека из дорогого дерева пылала буйством красок — языками пламени, застывшими в танце. Мальчишка уже грезил тем, чтобы скорее попробовать его в деле, ведь модель идеально подходила для выполнения трюков. Как только его состояние придёт в норму, он помчится в парк, чтобы научиться делать грайнд.       — Это очень вкусно, Юный Мидория, — почти промурлыкал Тошинори, орудуя пластмассовой вилкой и отламывая очередной кусочек. Блаженство, расплывшееся по его лицу, хотелось запечатлеть на фото.       Изуку отрицательно покачал головой, после чего демонстративно убрал свою вилку в сторону, торжественно вскинул указательный палец, а затем, позабыв об этикете, взял свой кусочек руками и с наслаждением впился в него зубами.       «Так вкуснее» — набил он левой рукой на телефоне, и с громким хлюпом отпил чая. Если бы бабушка увидела его и услышала создаваемые им звуковые эффекты, ему бы точно прилетело по многострадальной голове. А папа бы одарил его «живительными звездюлями» за злостное нарушение диеты. Но сегодня ему было можно, сегодня его день рождения. На самом деле он бы сейчас не отказался от огрызка белоснежного мела, который манил его своим скрипом по классной доске весь день.       — Хм, — протянул Тошинори, и тоже взял свой кусочек пирога, пачкая пальцы в шоколадной помадке, делая торжественный укус, — и вправду вкусней, Юный Мидория, — он широко улыбнулся, и Изуку улыбнулся ему в ответ.       Если Исцеляющая девочка узнает, что Тошинори снова нарушает свою диету, ему точно прилетит тростью по затылку. Но сегодня было можно. Сегодня он был просто Яги Тошинори и наслаждался жизнью.              Солнце медленно погружалось в объятия бескрайнего горизонта, утопая багряным отблеском в зеркальной водной глади.       — Может закажем что-нибудь ещё в том кафе? — поинтересовался Тошинори, кивком указывая на ближайшее прибрежное кафе, на что Изуку покачал головой.       «Думаю, трансляция уже началась. Будут показывать подготовку к старту.» — сообщил он с серьёзным видом, и парой движений открыл нужный сайт. Телефон, для устойчивости, подперла стопка учебников.       Из мощного динамика, который ему установил Лэри во время очередной переделки сотового, полился низкий, бархатный женский голос. Изуку поискал нужную настройку, и с облегчением включил субтитры на английском. К счастью, Тошинори владел им в совершенстве, и это была для него единственная возможность понять, о чём шла речь. Самому Изуку это было не нужно, потому что русский он знал безупречно.       «Обязательный медицинский осмотр был успешно пройден, проверка всех систем завершена, и космонавты наконец направляются к кораблю. Их приветствуют инженеры и конструкторы, с ними мы видим начальника Генерального штаба Вооружённых сил Российской Советской Федеративной Социалистической Республики Александра Анатольевича Космодемьянского. А также пожелать счастливого пути космонавтам приехал полковник Главного управления МВД по городу Санкт-Петербург, кавалер ордена Красной звезды, Герой Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, Степан Валерьевич Степанов — наш любимый великан», — в словах комментатора промелькнула теплая усмешка, заглушенная одобрительным гулом, — «Дети часто называют Степана Валерьевича дядя Стёпа-милиционер, сложно переоценить его роль в жизни государства. А вот и наши сегодняшние герои. Настроение у всех отличное, происходят рукопожатия и, я уверена, звучат одобрительные слова. Погода сегодня настолько хорошая, что сложно поверить, что так бывает, хотя день специально выбирали по прогнозам синоптиков и новой системы анализа погодных условий.»       На экране ликовало море лиц, взволнованно приветствуя членов экипажа. Пятеро космонавтов, облачённые в серебристые скафандры, несли в руках свои шлемы. Они приблизились к генералу и полковнику — действительно великану, который был выше каждого на добрую голову. Поочерёдно обмениваясь крепкими рукопожатиями, они излучали воодушевление. Девушка с тугими чёрными косами, озорно блеснув глазами, что-то оживлённо сказала самому рослому из мужчин, и дружный взрыв смеха рассыпался по площади. Смуглый юноша, стоявший рядом, добавил колкую реплику, вызвав новую волну заразительного веселья.              Изуку, затаив дыхание, неотрывно следил за происходящим. Маленький экран словно гипнотизировал его, заставляя позабыть обо всём. Сердце трепетало в груди. Его губы слегка приоткрылись в немом восхищении.       Эти люди… учёные, инженеры, конструкторы… они были архитекторами прогресса, фактически первопроходцами, прокладывающими путь в будущее для грядущих поколений. Такие же, как его папа.       Их деяния были обращены к человечеству, словно маяк надежды, и они звали за собой остальных детей Земли. Они стремились созидать, нести свет науки в мир, чтобы сделать его лучше. Но даже у созидания есть пугающая изнанка. В это самое мгновение, когда одни устремились к звёздам, в недрах земли, облачённый во врачебный халат, доктор Цубаса заточал живых людей в гигантские стеклянные колбы, превращая их в узников этой мрачной гробницы разбитых надежд. Он предавался чудовищным экспериментам, вырывая из плоти и разума крики боли, чтобы сотворить жутких, немыслимых существ.       Изуку невольно вздрогнул. Воспоминания об электрических разрядах, терзающих тело, оглушительным эхом отозвались в сознании вместе с истошными воплями и капающей на пол кровью из его собственной вены. Могильный холод пронзил его до костей, заставляя инстинктивно искать спасения. Незаметно для себя, он придвинулся ближе к Тошинори, который, казалось, был полностью поглощён переводом песни, звучащей на фоне кадров последних приготовлений.       Неожиданное тепло, прильнувшее к боку, заставило Тошинори едва заметно вздрогнуть. Он оторвался от текста и внимательно взглянул на прижавшегося к нему мальчика. Изуку, казалось, не до конца осознавал свой порыв, и в душе Героя номер один робко проклюнулся нежный росток, словно яркий розово-пурпурный цветок, которому совсем не место в его суровой реальности. Но что он мог поделать? Изуку доверял ему настолько, что инстинктивно приблизился и прижался.       Когда мальчишка положил голову ему на плечо, Тошинори почувствовал, как по телу прокатилась волна почти нежной, поддерживающей энергии Одного за Всех, словно сама причуда откликнулась на происходящее, благословляя этот мимолётный момент близости.              На космодроме «Восточный» разлилась очередная мелодия.

      «Знаете, каким он парнем был, Тот, кто тропку звездную открыл?.. Пламень был и гром, Замер космодром, И сказал негромко он…»

      Бархатный женский голос, перекликаясь со словами песни, вновь заполнил пространство: «И вот, наши герои, предвкушая неизведанное, наконец поднимаются к кораблю. Уверена, каждый из нас затаил дыхание в этот волнующий миг. Робототехника уже ждет своего часа: уникальные роботы класса «Юра», детище Министерства общего машиностроения, созданы специально для этого полёта.»              Космонавты, один за другим, занимали свои места внутри космического корабля. Последней шла молодая женщина. Она перед тем, как шагнуть в люк, обернулась, чтобы радостно помахать провожающим. Широкая улыбка озарила её лицо, и она исчезла в чреве машины, готовой нести ее к новым вершинам.

      «Он сказал, поехали!

      Он взмахнул рукой!»

      «Лидия Никитична Королёва шлёт нам пламенный привет на земле. Ждём от неё такой же привет с орбиты!»              Изуку почувствовал, как воздух покидает его легкие. Сердце бешено колотилось в груди, словно он сам стоял там, плечом к плечу с покорителями космоса.

      «Знаете, каким он парнем был… Нет, не был! Ведь смерть он победил!»

      Тошинори задохнулся от нахлынувших чувств, глядя на строки, бегущие по экрану. Кем же был этот человек, из эпохи, столь далекой, что о появлении причуд не могли даже мечтать, которому посвящены такие вдохновенные слова?       Ребёнок рядом чуть вытянулся вперёд, широко распахнув глаза, полные детского изумления. Его кудряшки уже были полностью сухими, и Тошинори позволил себе ласково провести по этим мягким волосам, которые сильно истончились из-за анемии. Сердце болезненно сжалось от воспоминания о бледном, дрожащем комочке, безвольно повисшем в его руках, и том животном ужасе, сковавшем душу ледяными тисками. Вновь, словно наяву, он видел перед собой эту кошмарную картину. Тогда он был готов отринуть все — геройский долг, бремя символа мира, — и самолично расквасить самодовольные рожи недоврачей, которые отказались даже взглянуть на пациента, посмевшего родиться беспричудным! Пока в это же время в другой стране прямо на глазах у всего мира, три беспричудных человека готовились покорять Луну. Бред. Театр абсурда и лицемерия.       Он ведь мог потерять этого мальчишку, что сейчас доверчиво жался к его худому боку. Внезапный порыв захлестнул его, и он крепко обнял Изуку, притягивая к себе двумя руками, словно боясь, что тот вновь исчезнет.       Изуку испуганно вздрогнул от неожиданности, съежившись, словно маленький кролик, застигнутый врасплох. Но объятия были такими теплыми и ласковыми, что он невольно расслабился, робко ухватившись за костлявые предплечья Тошинори.       Было так уютно. Почти как с папой или бабушкой.       Раньше его часто обнимали: мама подолгу прижимала его к груди, тётя Мицуки и дядя Масару, весело смеясь, сажали к себе на колени и щипали за щёки. Даже Каччан, украдкой, мог прижать его к себе, пока никто не видел. Помнил он и мягкие руки дедушки и добрую улыбку, которая расцветала на его всегда суровом, угрюмом лице, как если бы солнце озаряло мир после грозы. Всё это закончилось после того, как стоило прозвучать роковому слову — «беспричудный».       Но это ничего. Папа и бабушка всегда были рядом. А теперь появился и господин Тошинори.       Может Изуку не так уж и плох?       «Стартуем!» — голос Бердиа Окуджавы, главного конструктора, громом прокатился по динамикам. И в ответ, словно эхо, пять голосов слились в едином порыве: «Поехали!».       Рев двигателей поглотил все звуки, багровые языки пламени жадно лизали стартовую площадку, и корабль, словно стрела, устремился в небеса. Прямо к спутнику земли.       В наблюдательном центре царил хаос ликования. Люди прыгали, взмахивали руками, обнимались, не в силах сдержать слез радости.       Изуку почувствовал, как одинокая слеза, обжигая щёку, прокатилась и по его лицу. Это была не слеза отчаяния, не капля слабости, а светлая влага надежды. Он уткнулся лицом в складку футболки Тошинори, ощущая монотонный ритм его сердца.       — Спасибо Вам, Тошинори-сан, — тихо прошептал он. И Тошинори услышал.