Помню. Люблю. Скучаю.

***

Они знали друг друга с седьмого класса. Он помнил, как она, шурша накрахмаленным фартуком, держа букет из гиацинтов в своих ладошках, встала рядом с ним на линейке. Как вкусно от нее пахло чем-то заграничным. Как блестели под лучами новенькие лакированные туфли и портфель. Как напуганно ее большие глаза бегали туда сюда в поисках вечно беспокойной матери. Как в такт движениям головы ее выгоревшие на курортном солнце русые короткие волосы задели его щеку, что вызвало недовольное фырканье. Как неловко она извинилась, а после вручила тот самый букет новой классной руководительнице и как потом краснела от похвалы и комплиментов.

— Ребята, постройтесь! — скомандовала учительница, и буйная толпа разделилась по парам. Все, за исключением новенькой, из-за чего преподавательнице географии пришлось взять ее за руку.

Помнил, как кротко и тихо девочка зашла в незнакомое здание, идя со всеми. Как опережая строй и залетая в кабинет, чтобы занять любимые места, Вова с мальчишками чуть не сбил ее с ног. Помнил, как мило она улыбалась новым лицам. И как впервые посмотрела на него, все так же дружелюбно растягивая губки бантики, хотя уже наверняка запомнила негодяя в лицо.

— Класс, тихо! Прошу любить и жаловать, — женщина рукой указала на стоящую у доски девочку, — с этого дня в нашем классе будет учиться Евгения Рубцова. — выдержав небольшую паузу женщина продолжила, — Женя приехала к нам из Санкт-Петербурга. Кстати, ребята, кто напомнит всем, выход в какое море есть в Санкт-Петербурге? — не успустила возможность проверит знания своих подопечных географ.

Откуда-то с задних парт послышался правильный ответ, за что ученик был награжден очаровательной улыбкой.

— Правильно, Суворов. Удивлена твоей внезапно проснувшейся любови к моему предмету. — по классу прошелся смешок.

Он помнил, как через чур громко, чтобы новенькая точно услышала, шепнул соседу по парте, что уж больно та смахивает на мальчишку с ее густыми бровями и слишком короткой для девчонки стрижкой. И как потом в наказание их с другом рассадили, а на стул села она.

— Начнем наш урок. — уже строго сказала Мария Ивановна.

Он все это помнил. Как сейчас. Как наяву. И до сих пор ему казалось, что нет дороже в его жизни воспоминаний. И никогда не будет.

— Я Вова. — лохматый парниша протянул ей руку.

— Суворов! Хватит переговариваться, урок идет. — грозно донеслось от учителя.

— Суворов Владимир. — уже намного тише, и смотря на доску, добавил мальчик.

— А меня Женя. — краем глаза Вова заметил, как растянулись в улыбке чужие губы. Он заставил ее улыбнуться! — Как мальчишку. — озорно и будто с укором добавила Рубцова.

— Я это… я это в шутку сказал. Прости. — пристыжено донеслось справа.

— Ничего. Папа всю жизнь хотел сына. А мамино здоровье больше не позволяет. Наверно поэтому… — голос ее как-то по-грустнел, а сама она резко замолчала, будто с губ сорвалось что-то запретное, что несколько испугало Суворова.

— Давай дружить? — выпалил он первое, что пришло в голову.

— Правда хочешь? Они одновременно повернулись, смотря друг на друга. Он смущено, она с интересом. До этого он на девчонок только из далека смотрел, да за косички дергал, так, чтобы не расслаблялись, что им все можно.

— Да.

— Хорошо. Давай — снова эта улыбка. Девочка протянула Суворову руку, призывая закрепить их договор. Рукопожатие состоялось. И после этого ребята вернулись к уроку. Тем не менее удержаться от переговоров и комментариев Суворов не мог. То и дело к доске внимание новоиспеченных друзей приходилось возвращать кому-то из преподавателей, и не рассадили их только чудом. На переменах, когда парту новенькой окружали ребята, в основном девчонки, Вова ни на шаг не отходил от Жени и каждое ее слово, с таким трудом добываемое одноклассниками о северном городе, семье и увлечениях, впитывал как губка. — Отец — генерал-майор, это престижно! — восхищенно комментировал один из ребят. — Ты наверняка гордишься его заслугами? — Да… горжусь. — неохотно отзывалась Рубцова. — А какой у тебя фартук красивый! — прокомментировала одноклассница, Маша. — А туфельки… я еще на линейке заметила. Наверняка заграничные. — прозвучало слегка с завистью, хотя, что уж говорить, у каждого при виде ее текли слюнки. Жаль, что их интересовало только ее материальное положение. От того, все неосознанно настраивались против Жени, куда бы она не попадала. В такое тяжелое время иметь, положение при котором все, что недоступно обычному человеку, всегда вызывает зависть. Но Вове было все равно: во что она одета, как причесана. Какое у нее брови, руки, ноги. Что-то неведомое тянуло его к ней. Что-то в ее словах, движениях, улыбке, глазах. О, эти глаза. Большие, как у диковинного зверька. И такие чистые! Загадочные окна в душу, словно облака, отражающие непостоянство неба. Их цвет, как утренний туман, меняется в зависимости от света и настроения, то холодный и отстранённый, то теплый и проникающий в самую глубь сердца. Каждое движение длинных ресниц, как легкое прикосновение ветра. И все в них придает ей особый шарм. Как он мог сравнить ее с мальчишкой? Такую куклу… Суворов помнил, как после занятий, вместо того, чтобы пойти с одноклассниками поиграть в мяч в коробке, вызвался проводить новенькую до дома. Не только он, правда. Помнил, как чуть не подрался с бывшим другом соседом по парте, видать, понравилась ему новенькая. На что Женя запротестовала и топнув ногой, заявила, что провожать ее не нужно. Папин водитель заберет ее на служебной машине. Запомнил Вова, как тот самый мальчик, что недавно рвался угодить Рубцовой, пренебрежительно фыркнул и заявил, что она зазнайка, после чего развернувшись на пятках своих затертых ботинок, удалился. Помнил ее выражение лица в этот момент. Искренне огорченное и пристыженное. И он понимал ее чувства: сам мог бы похвастаться, как хорошо живет. Всегда одет, обут, накормлен. Сейчас, когда мамы не стало, а завтраки, обеды и ужины приходит готовить кухарка, за определенную плату, он как никогда понял, что он и отец живут с приличным размахом. И понимал, о таком друзьям не расскажешь.

— Да ну его, а Жень? Не больно-то он и хотел с тобой дружить. — выдернул Рубцову из злачных мыслей Суворов.

— Пожалуй, ты прав. Ну, пока?

— До завтра, Жень! — уже убегая вслед за мальчишками, попрощался Вова.

— Ага…

***

— Ага… опять бытовуха? — аккуратно, стараясь не наступить на возможные улики, девушка обхаживала маленькую квартирку.

— Да, ничего нового. — пожал плечами напарник. — По опросам соседей, семья не благополучная была. Убитая начала пить после пропажи мужа. Тот вечером вышел за сигаретами и не вернулся. Потом начала всякий сброд приводить…

— Ясно. То есть очередной собутыльник в порыве ярости и состоянии алкогольного опьянения накинулся с кулаками и случайно убил… — девушка заглянула в записи коллег прибывших на вызов сосенки пострадавшей чуть раньше. — Наталью Меньшекову.

— Да. Это в целом совпадает с тем пьяным бредом, что нам поведал предполагаемый убийца. Правда вины своей пока не признает, лишь ругается на убитую, обвиняя в симуляции своей смерти.

— Ясно. — устало выдохнула служитель закона. Девушка уж было собиралась покинуть квартиру, как услышала скрип в одной из комнат. Пройдя в глубь квартиры, заглянула в ванную комнату. Там, в крохотной ванне, скрывшись за потертой шторкой, Рубцова разглядела крохотное тельце. Глаза. Большие напуганные глаза. Дрожь. И старого плюшевого медведя, прижатого худыми пальчиками к груди. Сколько бы Женя не видела искалеченных тел и душ, из-за детей всегда сердце пару ударов пропускало. У нее уже проф деформация пошла: вид забрызганной кровью кухни, выбитых пьяным мужем в соре зубов, и куча пустых бутылок из-под дешевого алкоголя, уже не трогал девушку так, как эти невинные полные страха глаза.

— Убирайтесь отсюда, крысы в форме! — послышалось откуда-то из коридора.

Голос юношеский, видимо, брат вернулся. — Миш, выведите мальчишку из квартиры, я тут сама закончу.

— Только давай быстрее, Жень.

— Конечно. — все так же беспристрастно отвечала девушка. Она что-то быстро дописала в блокноте, после убирая ручку и бумагу в карман служебного пальто, и обратилась к девочке. Рубцова медленно отодвинула шторку, присаживаясь на корточки, чтобы поправляться взглядами с малышкой. — Привет, кроха. Тебя как зовут? Девчушка еще больше сжалась, увидев человека в форме. Видимо, частые они гости у них дома, что не удивительно. — Там твой братишка пришел, выйдем к нему, хорошо? Девочка неуверенно кивнула, все же разрешая взять себя на руки. Оглядев скудный гардероб в парадной, Женя закутала ребенка во что могла, после чего вышла на улицу, покидая злосчастную однушку.

— Отдай девочку! — угрожающе донеслось со скамейки, когда девушка вышла на улицу.

— Ты — брат?

— Сашку отдай, а то ничего говорить не буду.

— Значит, брат. — Женя аккуратно передала кроху в крепкие руки. Старшина передала записи Михаилу, после чего продолжила допрос. — Сколько тебе лет?

— Четырнадцать.

— Кем тебе приходятся те люди?

— Убитая — мать, а тот урод… очередной мамашин собутыльник. Где она их только подбирает? — пацаненок шмыгнул носом, а глаза заблестели. Он быстро утер их грубой рукой, что была вся в садинах. Не дай бог, сестра увидит его таким.

— Где отец?

— Отца я никогда не знал.

— А…

— Кто отец Сашки, я тоже не знаю. Говорю же, она их как перчатки меняла. Были бы только деньги на эти перчатки…

— Понятно. То есть, ты подтверждаешь, что у подозреваемого, товарища Губина, были мотивы к преступлению?

— А вы там все слепые и тупые? — вырвалось из парня, наверняка неосознанно. — Он — самый конченный из тех, кого она приводила. Колотил ее ежедневно, как собаки дворовые сцеплялись постоянно, хрен отдерешь.

— Ясно. Благодарю за честность. Девушка только сейчас позволила себе оглядеть мальчишку. Весь побитый, характер наглый, вернулся домой глубоким вечером. Сразу видно, такого улица растила. — И с кем ты ходишь?

— Чего это вы, такие вопросы задаете? — снова нахохлился мальчик. — Еще и говорите так…

— Наслушалась. Так с кем?

— «Хадитакташ».

— Ясно.

— И… и что теперь с нами будет? — их взгляды встретились, и девушку пробрало.

— Ох… — она присела рядом. Обычно такое беседы не она проводит. Опера вообще этим не занимаются. — Если родственников, готовых и способных забрать вас к себе нет, то вас отправят в специальное учреждение.

— Ха, проще говоря, в детдом.

— Да, проще говоря. — Женя вдруг почувствовала себя гадко. Насколько она черствый человек, что в минуту чужого горя ей нечего сказать? Она даже пару ласковых слов не может из себя выдавить, а ведь рядом сидят дети потерявшие пусть и гнилую, но какую-никакую опору. А все, на что Рубцова способна, как попугай повторять заученный протокол. — Послушай…

— Имя свое не скажу.

— Я и так в деле увижу. — нисколько не смутилась девушка. — Как бы там ни было… думаю там вам будет лучше, чем в собственном доме.

— Откуда вам знать?

— Поверь, я знаю, о чем говорю. Когда родная квартира, место, где живет твоя семья, вызывает ужас и трепет, что ты делаешь все, чтобы как можно позднее туда вернуться, то любое место покажется раем.

***

Домой возвращаться Рубцова не любила. Мать тенью ходила по дому, превращаясь в кроткую рабу, что вечно занята работой по дому. Она будто умалишенная до блеска натирала каждую поверхность, в страхе оплошать перед мужем. Рубцова Анна Михайловна, в девичестве Вишневская, была на пятнадцать лет младше мужа. По рассказам матери, с отцом у нее случилась невероятная любовь, тот словно рыцарь на белом коне, ворвался в ее серые будни и раскрасил жизнь в яркие краски. И видимо его ухаживание произвели на нее невероятный эффект, раз та бросила учебу в медицинском ВУЗе, хотя доучиться оставалось совсем немного, и уехала с ним из родного Владивостока, в далекий Петербург. Как ее отец оказался на такой чужбине, девочка не знала, в такие тайны ее не посвящали. Там, после долгих лет попыток, наконец, родилась она. Евгения Рубцова. Женя свое имя не любила. Знала, что родиться должна была не она, а Евгений Рубцов, продолжатель рода и наследник их фамилии. Евгений Рубцов, который должен был как и ее отец поступить на службу в МВД, и дослужиться, до самых верхов. А родилась она. Мать более не могла иметь детей, а Рубцов Петр Сергеевич, видимо, все же жену любил, а потому как бы не плевался, бросить их не смог. Но в своем ребенке дочь не признавал. Оттого она и носит имя исконно мужское, а волосы к 12 годам так и не отросли в длинные косы, как у ровесниц: все потому, что все детство ее коротко стригли, совсем как мальчишку. Отца Женя боялась. Даже не так. При звуке его шагов она испытывала ужас, пробирающий своим холодом до костей, вся сжималась, как ссохшийся лист. Будто совершила что-то грешное, за что должна быть низвергнута в пучины ада. Девочка каждый день с клокочущим чувством ждала этот момент. Вот в прихожей в замочной скважине проворачивается ключ. Вот семенящие шаги матери, ее ласковые слова, с которому она каждый раз встречает отца. Вот под грузными шагами Рубцова скрипит паркет. И даже увесистые армейские ботинки не нужны. Отворяется дверь в ее комнату и входит отец. Раздается глухой, тревожный стук. Это Женя ощущает, как сердце начинает биться быстрее, словно пытаясь вырваться из грудной клетки. Каждый удар отзывается в ушах эхом, а дыхание становится учащенным и поверхностным, как будто воздух вдруг стал слишком тяжелым. Взгляд отца скользит по окружающему пространству, и каждый шорох, каждая тень на стене оборачиваются грозной угрозой. Мысли, как непрошеные гости, начинают заполнять разум: "Что если я что-то сделала?" — вопрос, который не дает покоя. Мозг, находясь в состоянии тревоги, рисует картины возможного ужаса, заставляя воображение работать на полную мощность. Внутри разгорается паника, и девочка чувствует, как холодок пробегает по спине, заставляя мурашки подниматься. Мышцы напрягаются, готовясь к бегству, но тело словно замирает в ожидании. Внезапно становится трудно думать, и разум заполняется туманом. Вокруг все кажется чужим и угрожающим: привычные вещи становятся зловещими, даже стены комнаты начинают давить. А после он всегда уходил. Редко задавал какие-то вопросы, однако эту часть он чаще оставлял на ужин. Да, своим железным кулаком Генерал-майор держал домашних в страхе. Он не терпел препирательств и споров, был не примерим в своих решениях, и за словом в карман не лез. Всегда жесток в своей справедливости, но никогда не справедлив в своей жестокости. Таков был ее отец, таков был человек, в чьих руках была сосредоточена недюжинная власть. Они не часто могли собраться за столом все вместе, но когда этот шанс выпадал, такие вечера превращались для Жени в очередную пытку. Грудную клетку сковывало под тяжелым взглядом напротив, тошнота подкрадывалась к горлу, кусок не запихнуть в рот, а защиты матери не найдешь.

— Как первый день в школе? — не спрашивает, а ждет отчет. Пока он не начинал говорить, никто и пискнуть не смел за столом.

— Все прошло хорошо. Одноклассники дружные и приветливые. Я завела пару знакомств. Меня посадили за парту с мальчиком, Вовой Суворовым.

— Ха, и зачем только? Чтобы друг на друга отвлекались?

— Ты же знаешь ее, милый. Она девочка прилежная…

— Не начинай, женщина. — скомандовал отец, и мать не смела более подать голос. — Ты должна учиться хорошо. Быть может ты не родилась мужчиной, но мы живем в то время, когда даже женщина является человеком, так что… — отец прокашлялся, под вздохи обеспокоенной жены. — ты должна приложить все усилия, чтобы однажды стать достойным блюстителем закона.

Как стыдно и одиноко за этим столом! Почему она должна стыдиться за свое существование перед собственными родителями? Почему должна жить по чужим сценариям? Женя чувствовала себя сидящей перед стаей голодных собак, готовых разорвать ее за малейшую провинность. Хотя нет. Животные не могут быть так жестоки, даже по отношению к собственным жертвам, а тем более детенышам. Только человек свободен на подобную дикость. Как иронично. Но наконец отец отставил тарелку, что означало окончание трапезы. Она могла быть свободна. Конечно, после того, как помоет всю посуду и уберет со стола. Она убежит в комнату, сядет за домашнюю работу, но точно будет отвлекаться на мысли о новом друге.

***

Вокзал встречал Суворова шумом и январским холодом. Он дома. В родной Казани. Как долго он ждал этого дня. Как много раз прокручивал в голове момент возвращения в уют знакомых улиц и стен, лежа весь в пыли в песчаных окопах. Прокручивал, засыпая под шум выстрелов, во время кратковременных трапез и посиделок у костра, который вовсе не согревал ни тело, ни душу, под шум взрывов, под крики погибающих товарищей, под их плачь и стоны. И вот он здесь. Вдыхает чистый воздух, а не пыль, слышит смех, а не молитвы, видит улыбки, а не потерявшие блеск глаза. И уже собственная просится на лицо. Будто он ребенок, ожидающий чуда под Новый год. Верящий, что мама и папа защитят от всех бед. Что нет в мире боли и страданий. Что все будет хорошо. Он неторопливо оглядывается. Оглядывается в надежде увидеть это лицо. Лицо, которое вспоминал все то время, что провел вдали от дома. Эти глаза, что сверкали при виде его, когда-то очень давно. Эти руки, что не написали ни единой строчки для него. Эти губы, с которых так и не сорвалось желанное «только вернись», «береги себя», «я буду скучать»… и пусть она не в курсе, когда он должен вернуться, он все надеялся на чудо. Это лицо, что он так и не увидел на этом перроне ни тогда, ни сейчас. Он шел домой погруженный в собственные мысли. Даже не заметил, как подошел к знакомой коробке во дворе, как радостными криками его встретил брат и пацаны, его третья семья. Он скучал по этим местам. Да, он скучал…

***

— Жень, а ты кем хочешь стать?

— Я поступлю на службу в МВД. Как мой отец. — на автомате выдала Рубцова.

— Я спросил соврем другое.

— Я… я никогда не задумывалась над тем, чего сама хочу.

— Ну, а ты представь. — все не отставал парниша.

— Я… я бы хотела играть на скрипке. И выступать… да. Если бы я только могла. Я очень люблю классическую музыку. Особенно скрипку. — девочка позволила себе слабую улыбку.

— А я… хех, а я бы… извини, но я мечтаю стать милиционером. Бороться с преступностью.

— Тогда… если у меня все равно нет выбора, вместе поступим. И будем плечом к плечу служить народу! Ребята рассмеялись.

— А давай! — поддержал спонтанную идею Вова. — Давай пообещаем друг другу, что всегда будем рядом и вместе преодолевать все трудности.

Суворов протянул Жене вытянутый мизинец, призывая закрепить клятву.

— Клянусь! — одновременно сказали ребята, улыбаясь.

Полминуты они шли молча. Вова долгими уговорами все-таки смог добиться своего, и теперь провожал подругу до дома ежедневно. А она, на самом деле, вовсе не была против. Наоборот. Только рада провести как можно больше времени с другом. В школе над ними тайно смеялись. Мол, парочка. Но они не обращали внимания. Почему это они не могли просто дружить? Почему раз они разного пола, то обязательно должны влюбиться? Разве он вообще что-то меняет? Главное, что им интересно друг с другом! И нечего стесняться.

— Давай сходим в кино на выходных? Я угощаю!

— Меня не отпустят. Отец не позволит. — сразу же отказала Женя. Не первый раз глава семейства становится причиной ее отказов. Не первый раз Рубцова наблюдает одну и ту же картину; вид теряющего надежду и энтузиазм Вовы заражал и дарил чувство дискомфорта. — Ты же знаешь, без его разрешения мы с мамой и шагу ступить не можем. И откуда у тебя деньги на кино?

— На день рождения папа дарил. — гордо ответил Вова.

— И ты ни на что не копил?

— Я… нет. Не знал, на что потратить. — и конечно Суворов не расскажет, что деньги откладывал на новый велосипед.

Чуть погодя он продолжил.

— А если ты скажешь, что подруга позвала… ну, не знаю, математику решать?

— Ха-ха, математику… скажешь тоже. Но даже так. Если отец узнает, что со мной будет…

— А он не узнает. Попросим Маринку помочь. Вы же вроде как сдружились?

— Сдружились. — согласилась с Вовой девочка. — Но тогда мне нужно получить пять за контрольную по английскому.

— Ю спик инглиш вери вел! — очень ломано проговорил Суворов.

— Вова! — Женя шутливо всплеснула руками. — Хорошо. — задумалась. — Хорошо… я пойду с тобой в кино. Она согласилась! Она согласилась! Впервые в жизни задумалась над собственным счастьем. Решила сделать как сама того хочет. Собираться пойти на обман… и все ради прогулки с Вовой. Это ли сила дружбы? Это ли та сила, что толкает ее на подобные поступки? Дойдя до нужного подъезда, ребята попрощались. И вряд ли кто-то из них узнает, как другой был счастлив в тот момент.

***

— Кушай, Вовочка, кушай. — Диляра суетилась вокруг Вовы, неся на стол все новые и новые яства. — Папа вечером вернется, вот счастья будет! — она внимательно оглядела стол.

— Спасибо, Диляр. Все в порядке, очень вкусно. — уплетая за обе щеки, поблагодарил женщину Суворов.

— Да? Ну, хорошо. Кушай солянку, она свежая. И сало… так, мальчики, вы тут сидите, а я пока подумаю, что на ужин приготовить. — она было уже удалилась, но… — Марат, а ты сделал домашнее задание?

— Мам, все успею. Дай с братом посидеть.

— Ну, сидите, ладно. Только, чтобы к вечеру все было готово! — и махнув рукой, скрылась.

— Ну, Вован, рассказывай.

— Че тебе рассказывать? Все вечером. — прожевал и неожиданно для себя, понизив голос, спросил. — Как она? Не уехала никуда?

— Жива, здорова. Иногда пересекаемся, когда она на дежурстве. Матери ее, по слухам, все хуже…

— Анна Михайловна болеет? Она всегда была слаба здоровьем, но чтобы к ее годам слечь. Ужас. — покачал головой Суворов. На его лицо легло выражение полное сочувствия. — Так значит она все же закончила учиться… А отец ее как?

— А это… это ты лучше сам у нее спроси.

В какой момент ему стало страшно произносить ее имя? Когда стал бояться ее холодного взгляда? От чего на язык не хотело ложиться родное «Женечка»? Чтобы между ними не произошло, он все равно должен ее увидеть. Обнять… прижать к груди и крепко-крепко сжать, чтобы она знала, как он скучал. А он скучал. И как же это все неправильно.

***

— Жень, собирайся на вызов, быстро! — в комнату залетел ее коллега Миша. — Повод? — Драка в ДК. Опять эти ОПГ что-то не поделили. Ирка звонила в отделение, там прям возня. — Господи прости, когда это закончиться? — вслух возвала к совести небес Рубцова. — И не говори. Что не день, то вызов. Что ни день то беспредел. — Ну, все, я готова, поехали. Дорога в ДК много времени не заняла. Женя все еще удивлялась, как при таком количестве сотрудников, такую девчушку отправляют разнимать взрослых лбов. Тем не менее, внешность обманчива. Она на ровне со всеми прошла подготовку. Выйдя на мороз, девушка сразу услышала звуки борьбы. Рой из нецензурной брани, хрипов и стонов охватил небольшую площадь перед зданием. — Ну, пойдем. Группа из нескольких милиционеров, все мужчины за исключением нее, отправилась разнимать и успокаивать толпу. Кто где было не разобрать. Какофония из звуков мигом захватила их в свои объятия приглашая закружиться в танце-битве за лидерство. Вопрос решаемый только силой. Кто-то из сотрудников подал голос, призывая всех к порядку, что оказало пусть и малый, но эффект. Женя бегло оглядела толпу в поиске знакомых лиц, как вдруг ее глаза повстречали другие, такие знакомые и родные. Дыхание сперло, в этом и так душном помещении глотать воздух становилось все сложнее. Она ни как не ожидала их встречи спустя столько времени при таких обстоятельствах. Однако вновь отвлекаясь на толпу, старшина раздала указания младшим по званию. Понадобилось некоторое время, чтобы разнять беснующихся подростков, но в конце концов миссия была успешно выполнена. — Миш, забираем особо буйных в отделение… Хотя, всех давайте. Каждый тут выделился. — Повинуюсь, Евгения. — Меньше лести, старший сержант Жаров. — девушка одарила коллегу легкой улыбкой, что для нее было не свойственно. Направляясь к выходу, девушка вдруг была перехвачена крепкими руками. Она была уже готова начать вырываться, как ее отпустили, корпусом разворачивая к себе. — Женя… — его руки огладили ее плечи, чуть сжимая. — Женечка. — улыбнулся. Эта улыбка… Рубцовой все сложнее было держать самообладание. Обиды давно минувших дней на секунду вскружили ей голову, однако тоска по близкому другу оказалась сильнее. Она была так счастлива видеть его живым и здоровым. Ее щеки друг покраснели, и стыд охватил ее сердце. Они тогда так и не попрощались. — Вова? — сказать, что ее застали врасплох — ничего не сказать. — Ты как улизнул из зала? — резко переключилась на рабочий тон девушка, стараясь соблюдать субординацию, что получалось с трудом. — Не очень-то ты и рада меня видеть. — Рада. Была бы, если бы не обстоятельства. Шагом марш за мной, я сама тебя оформлю. — Я сплю? — все не верил парень. Он не позволил сделать ей и шагу, удерживая на месте. — Какая красавица… волосы еще больше отрасли. Как тебе идет. От сказанных слов Женя не смогла вымолвить и слова. Давно забытое тепло тягучей патокой разлилось в груди, заставляя сердце биться чаще. И она это слышит от него! — Шагом марш. — Конечно товарищ Рубцова. — Ты еще пошути мне. По пути в отделение девушка сумела вернуть себе милицейскую отстраненность и холодность, присекая попытки Суворова и свои завести разговор. Девушка провела его к себе в кабинет, закрывая дверь на защелку. Знала, все что сейчас будет здесь сказано, не должно выйти дальше этой комнаты. Вздохнув, она села в кресло. — Ну, вы совсем придурки? Где же вас таких солнечных-то делают? На солнышке перегрелся? — А вот это было очень грубо, Жень! — резко ответил Суворов. — Они первые начали. — Вова, тебе пять? — В конце-то концов! — парень уже не слышал ее. Поток его мыслей давно был далеко от происшествия в ДК. Он не на шутку завелся, давно забытые чувства настигли и его. —Да, мы расстались не на самой лучшей ноте. Но ты могла хотя бы строчку написать! Ладно строчку, хотя бы проводить! Ты не пришла! — с каждой фразой тон становился все громче, пока он окончательно не перешел черту. — Отделение полиции, тем более, когда я на службе, это не то место, где мы можем решать проблемы прошедших дней! — пресекла на корню все разборки Рубцова, отвечая не менее раздраженно. — И я писала тебе! Да, это было единственное письмо. Но я передавала Кащею. Он обещал… а. Они замолчали. В попытке сместить фокус внимания, девушка занялась оформлением документа. Никто не решался нарушить тишину, и только звук шаркающей по бумаге ручки разрезал напряжение, скопившееся в воздухе. Наконец прозвучал внезапный вопрос. — Что это? — Женя подняла на Суворова глаза. Он выглядел не то что удивленным, скорее разочарованным. — О чем ты? — Цветы. — не отрывая взгляда от вазы, ответил парень. — Цветы. Я не понимаю, в чем вопрос. — притворилась глупой девушка. — Кто? — Ухажер, кто же еще. Хороший парень, между прочим. — буднично ответила Рубцова, но, выдержав паузу, продолжила. — Послушай, Вов. — Женя отвлеклась от заполнения документа, облокачиваясь на стул и устало потирая переносицу. — Ты правда думал, что за эти пару лет не появиться никто, кому бы приглянулся гадкий утенок? — Жень, вот даже не начинай свою лебединую песню. Не мне тебе говорить, какая ты красавица. — Спасибо, но это не отменяет факта: у меня появился человек, которому я нравлюсь. Он за мной ухаживает и, к твоему сведению, успешно! — Я-я… а я ничего тебе и не говорю. Я только рад. — Хорошо, извини. Вновь в помещении воцарилось неловкое молчание. — Нет, это ты меня прости. — вернул внимание на себя Суворов. — Мы вообще не стой ноты начали. Спустя столько времени встретится и вот так… — Да. — чуть погодя, девушка вдруг решилась на откровение. — Знаешь, в день, когда ты уезжал, я пришла попрощаться. Но мне вдруг стало страшно. Страшно, что не смогу тебя отпустить. А еще было страшно, что ты меня отвергнешь. Знаешь, так посмотришь на меня пренебрежительно и оттолкнешь. Но уже ничего нельзя изменить. Прозвучит пафосно, но той Жени, что ты знал, уже давно нет. Да и Вовы тоже. Мы изменились и вряд ли теперь знаем друг друга. — Но я не против узнать тебя заново. — не с надеждой, с мольбой. — Я закончила тебя оформлять. Можешь быть свободен. И не волнуйся, я тебя как-нибудь отмажу. И Марата, конечно, тоже. Так или иначе, ничего серьезного на вас нет, так что отпускаю без боя. — Женечка… — Вов. Хватит. — Хорошо. — он больше не пытался заглянуть ей в глаза. Когда парень покинул комнату резко стало одиноко. Рубцова посмотрела на обшарпанные стены своего кабинета, чувствуя привкус горькой обиды на языке. После ее взгляд упал на многострадальный букет. Ее рука уже было потянулась выкинуть его, но рассудок взял власть над ней, и девушка усидела за столом, возвращаясь к работе, но мыслено все еще находясь в прошлом. Сегодня был день, когда она должна была остаться на ночном дежурстве. И как не кстати. — Да-да? Старшина Рубцова слушает.

— Жень, берите ребят, выезжайте на вызов. Тут мальчишку убили.